Зеленый плодородный мир людей стал лакомым кусочком для враждующих рас падших полубогов – Суров и Асуров. Суры выступают защитниками рода людского, но на самом деле ими, как и теми, кого они считают демонами, движет жажда власти. Морган, воин-Сур, спасая от гибели дочь высокопоставленного священника, случайно нападает на след третьей силы, претендующей на власть. Коварная и многоликая, эта сила подчинила себе полмира. В ее распоряжении древние технологии и магические способности, которые Сурам и не снились. И никто о ней ничего не знает. Фактически в одиночку Морган вступает в опасную игру. Чувства, вспыхнувшие к девушке, заставляют его идти против устоев своего народа. Он теряет все, обретая взамен лишь самого себя. Дважды проходит врата смерти, прежде чем распутывает зловещий клубок интриг, сплетенный темным гением власти.
Литагент «Центрполиграф»a8b439f2-3900-11e0-8c7e-ec5afce481d9 Бажова Юлия Сети ЗАО Издательство Центрполиграф Москва 2013 978-5-227-04132-6

Юлия Бажова

Сети

Глава 1

Издали донесся глухой рокот, и Морган с удивлением приоткрыл глаза: не поздновато ли для грозы? Слева над верхушками деревьев зловеще громоздились свинцовые тучи с разлохмаченными краями. Все остальное небо было чистым. Листва берез сверкала золотом на фоне темной зелени сосен. Разбросанные по скошенному лугу скирды тенями поворачивали день к началу вечера.

– Осенняя гроза – долгая теплая осень, – вполголоса произнесли за спиной.

– Неплохо бы. – Морган поправил висящий за плечом лук и погрузился в свое прежнее состояние, со стороны кажущееся дремой. Здесь нет ни крутых склонов, изобилующих булыжниками, ни узких переходов над пропастями с острыми пиками скал и горячими озерами на дне, ни коварных ущелий, а сверху, кроме воды, на голову ничего не упадет. Можно ехать, ориентируясь только на Дар. Солнце еще пригревает, влажные струи воздуха приятно остужают лицо, пьянят ароматом сена и преющей листвы. Дивное время года. Уже не лето, еще не осень. Дома межсезонья не бывает. Утренние заморозки серебрят траву и листву деревьев уже в конце августа. Последние летние дожди, затяжные и надоедливые, проходят с ураганами. Вслед за ними наступает ясный холодный сентябрь, а в середине октября выпадает снег и лежит до мая.

Яркий огонек, который мельтешил перед внутренним взором с момента, как они три часа назад прошли врата, в очередной раз начал приближаться. Морган мысленно попрощался с тишиной на ближайшие полчаса. Осенние краски вновь запестрели перед глазами. Из зарослей, окружающих луг, выскочило зеркальное отражение его далекой, не хлебнувшей еще горечи юности. Поравнявшись с ним, сестра резко осадила лошадь и воскликнула:

– Почему бы нам с дикарями не поменяться мирами?

Морган переглянулся с напарником. Полуоткрытый рот, одуревшие, распахнутые во всю ширь глаза и возглас, который вырывается почти у всех молодых воинов, впервые попавших в мир, где каждый дюйм земли покрыт зеленью, а плоская местность не заканчивается прежде, чем ты полминуты проскачешь галопом. Бо потер подбородок и рассмеялся:

– Потому что у тебя не хватит терпения от рассвета до заката ковыряться в земле кверху задницей.

Имандра игриво тряхнула короткими темными кудрями.

– Бо, ты меня нарисуешь?

– Ты спрашиваешь об этом в пятый раз. Узнай сперва, съедобное или нет! – Морган выбил из руки сестры гроздь снежноягодника, которую она намеревалась то ли лизнуть, то ли попробовать на вкус. – И хватит нарезать круги. Лошадь загонишь. Прокатись лучше до Тайнера: что он там думает насчет разделиться.

Его слова благополучно просвистели мимо ее ушей. Имандра продолжала осаждать Бо:

– Когда же, наконец, мы найдем Асура?

– Можно проболтаться полгода года, дорогуша, и не обнаружить ни твари. А потом они вдруг начинают вылезать пачками.

– Громадные, мохнатые, с длинной шеей и маленькой башкой, которая нужна только затем, чтобы жрать? Папа делал из них чучела и развешивал на деревьях, а мы по ним стреляли, пока от них не оставались лохмотья.

– Это, милая моя, преты, – мягко поправил ее Бо прежде, чем Морган успел пустить шпильку в адрес интеллектуальных способностей сестры и напомнить, что стрелять по тем чучелам она могла разве что в воображении, из мамкиного животика. – У Асуров нет физических тел. Наш Дар воспринимает их как скопление темных шаров и щупалец. Оно может сжиматься, растягиваться, принимать разные формы, – с буйволиным терпением начал объяснять Бо. – Построить собственную материальную оболочку Асуры не способны, поэтому они внедряются в Манну сначала одного человека, потом двух, трех, десяти. Получается эдакая сеть наподобие муравьиного сообщества. Один разум с множеством тел, в каждом из которых он одновременно присутствует. Асур владеет всеми знаниями своего раба, полностью контролирует его волю, диктует ему поведение, но никак иначе проявить себя в мире материи он не может. Это чисто духовная сущность. Такие вещи, как обоняние, осязание, физическое зрение, слух, вкусовые ощущения, Асуру неведомы, как неведомы любовь, радость, гнев…

– Скукотища, – ввернул Морган. – Даже не подрочишь.

Его слова вызвали истерическое хихиканье. Кобыла, напуганная звуками, издаваемыми ее хозяйкой, шарахнулась в сторону. Имандра еле удержалась в седле.

– Единственным стремлением Асура является власть, – продолжил Бо, кривясь от смеха. – Земная власть. Именно для этого ему нужны тела. И чужая Манна, чтобы усиливать свой Дар, плести все большие и большие сети и надеяться когда-нибудь обзавестись собственным телом, какое было у древних полубогов.

– А в претов они подселяются?

– Преты слишком примитивны. Они думают лишь о том, как набить вечно голодный желудок. Асур цепляется за тех, в ком находит родственные стремления. Стремление к власти в мире материи – это стремление более высокого порядка, присущее высокоразвитым существам.

– Тогда их целью должны быть мы, а не дикари.

– Так и есть, дружок, – рассмеялся Бо. – Но подчинить нас у них кишка тонка.

Глядя на его улыбку, Морган невольно растянул губы. На мгновение. Потом придал своему лицу суровое выражение и рыкнул:

– Давно уши не чистила? Марш к Тайнеру!

Имандра скорчила капризную гримаску:

– Он далеко. Я его не чувствую.

– А ты тренируйся. Иначе Асур высосет тебя, как паук муху, прежде, чем ты его увидишь. – Морган прикинул расстояние до командира: чуть больше мили. – Давай-давай, сосредоточься. Не найдешь Тайнера, отправлю в его половину отряда, и тогда Бо тебя не нарисует.

– Не отправишь. – Имандра обогнала их на несколько ярдов. Развернув кобылу, загарцевала на месте. В воздухе повис ехидный оскал. – Я слышала, как ты клялся мамусику, что будешь за мной присматривать. – И понеслась галопом вперед, разбрызгивая во все стороны фонтаны грязи, будто специально выбирала лужи поглубже.

– Задаст жару зверушкам, – со смехом кивнул Бо ей вслед.

Морган зловеще осклабился:

– Сперва она задаст жару нам. Я раз двадцать рассказывал ей про Асуров. У нее пустота между ушами. Пока нос к носу не столкнется, толку от твоих лекций не будет. Кстати… – Он многозначительно взглянул на Бо. – Не советую рисовать ее перед сном.

Луг перешел в осиновый молодняк. Тележная колея, по которой они ехали, сворачивала налево и, извиваясь, терялась среди деревьев. Всадники покинули ее, направив коней в ложбину. Перешли вброд широкий коричневый поток, несший лесной мусор и обрывки грязно-желтой пены. Дальше путь лежал в глубь леса, по едва заметной стежке.

– Когда свадьба-то? – спросил Бо.

– Чья? – не понял Морган. «Ах да…» С некоторых пор он выработал привычку, покидая родной мир, забывать о домашних дрязгах, и скандальная история мести сестры за измену, дошедшая до разбирательства на Совете старейшин, уже мирно покоилась в темных уголках памяти. – Никогда. Има на Совете пригрозила, что обстреляет его еще раз, но уже с закрытыми глазами.

– И Совет поверил?

Морган криво усмехнулся:

– Поверил Керн. Его мамашу аж перекосило от злости. Нажили врагов. Теперь их клан пожизненно будет нас ненавидеть. Хара и Мелисса в голос утверждают, что у парня в течение года все восстановится само собой. А нет – нам придется искать другого целителя. Мне придется, – поправился он. – Я же крайний. Грохнуть парня по башке, а потом распять голышом между деревьями и выпустить полколчана боевых стрел, целясь ему в яйца, – мать считает, что только мой извращенный ум мог породить такую чудовищную идею.

– Чисто женская тактика.

– Я ей так и сказал. Лучше б молчал. Пока мы возвращались с Совета, она вспомнила все мои провинности, начиная с той, когда я в пять лет нассал ей в сапоги.

Бо затрясся в беззвучном смехе, одной рукой держа поводья, а другой поправляя стянутый лентой длинный густой пучок каштановых волос на затылке – единственную растительность на идеально выбритом загорелом черепе.

– А я решил, что все тип-топ, раз Тайнер поставил их напарниками, – сказал он, отсмеявшись. – Физиономии у детишек довольные, ты молчишь.

– Это не Тайнер. Это Иллас. В наказание.

– Мудро, – с одобрением кивнул Бо. – Повзрослеет – остынет. В отряде это быстро происходит. Притрутся.

Морган с сомнением пожал плечами:

– Мать собирается оспаривать решение Совета. И не корчи таких удивленных рож. Она недовольна, что любимое чадо отправилось в отряд на полгода раньше положенного. И что оно вообще туда отправилось. Но поскольку виноватый я, а Илласа она побаивается, то я и должен подавать апелляцию. Так что у нас дома назревает новая война.

Бо в ответ сочувственно мотнул головой, похлопал его по плечу.

– Нашла, – сообщил Морган весть, посланную ему Даром. – Может ведь, лентяйка, когда пинка дадут. Наши остановились в обычном месте. Еще миля, и разбегаемся.

На мшистую поляну, надежно укрытую со всех сторон высокими деревьями, Морган и Бо прибыли в числе последних. Тридцать восемь воинов расселись в круг. Короткая молитва нестройным хором, быстрый перекус и снова по седлам. К Моргану подъехал обритый наголо носатый здоровяк с квадратным лицом.

– Хаурангъя. – Пожелание небесной удачи на языке младших богов.

– Хаурангъя, – откликнулся Морган. – У Лосиного Брода?

Тайнер моргнул в подтверждение и скороговоркой добавил воодушевляющую фразу на самом простом и доходчивом наречии. Они дважды обменялись перекрестными рукопожатиями. То же самое Морган проделал с сопровождающей командира черноволосой женщиной с орлиным лицом – его вторым советником и несколькими приятелями, с которыми предстоит расстаться на шесть дней. В считаные секунды поляна опустела. Тайнер повел свою половину отряда на север, Морган взял западнее – хорошо знакомый маршрут, который с незначительными изменениями его отряд проделывает каждые три-четыре месяца. Две мили до реки они будут держаться вместе, а за мостом разбредутся: опытные воины – поодиночке, молодежь – по парам.

Разделяться, пересекаться в условленном месте для обмена информацией и вновь разделяться – обычная тактика в походах. Если отряд большой, командир отдает его часть на попечение одного из советников. Каждая группа, в свою очередь, рассеивается на сорок – пятьдесят квадратных миль, и воины организуют легкую связь друг с другом; получается нечто вроде огромной паутины, где каждый чувствует каждого и несколько сотен ярдов вокруг себя. Это позволяет охватить довольно обширную территорию, а в случае опасности быстро среагировать и сгруппироваться.

* * *

Морган ехал замыкающим, по-прежнему руководствуясь больше внутренним зрением, чем физическим, поэтому, выбравшись из ивняка на узкую полосу песка между водой и обрывом, заметил происходящее под мостом, только когда голос Бо произнес:

– Глянь, чего баранчики вытворяют.

Морган приставил ладонь к глазам и поморщился, предвидя дальнейший ход событий. Баржа, похожая на неуклюжую хижину с ровной крышей, водруженную на огромный плоский ящик, не вписалась в проход между каменными опорами моста и стала поперек реки, зацепившись за них носом и кормой. Судно захлестывает вода с перекатов, небольшой крен на левый борт. Нос поврежден, других кандидатов в спасатели поблизости нет – это подсказал Дар.

Речники в панике сновали по корме, перетаскивая бочки и ящики с товаром из трюма на каменную насыпь вокруг опоры моста. Несколько сорвавшихся в воду бочек бойко скакали по валам. Один из мужчин, заметив всадников, закричал и замахал руками. Нелюбезный тычок локтем от соседа утихомирил его, однако после короткой перебранки звать на помощь стали все пятеро. Шестой – Морган видел его внутренним зрением как блекло-серое пятно – без чувств валялся в трюме.

– Боги мои… – пробормотал он. – Сколько ж надо было выпить, чтоб так приложиться?

– Вытянем их вместе со всем барахлом, – с улыбкой, щурясь на солнце, сказал Бо. – Наши канаты выдержат.

Приступы любви к дикарям Морган считал причудами творческой натуры друга, но никогда не препятствовал ему в добротворстве. Он хмуро кивнул в сторону баржи и крикнул остальным:

– Поднимаемся на мост! – Нагнав Бо, заворчал: – Женщин на борту нет, детей нет. – «Если только тот, который в отключке – не чья-нибудь подружка, переоценившая алкоголеустойчивость своего организма». – Ты разве не понимаешь, что делаешь им хуже? Если мы им поможем, завтра они наступят на те же грабли. Потому что будут знать: сколько бы самогонки они в себя ни закачали, обязательно найдется добряк, который вытащит их из дерьма. Потеряв судно вместе с товаром, они получили бы урок.

– Это справедливо для тех, у кого есть мозги, – флегматично парировал Бо. – Знаешь, почему бараны не едят ничего, кроме травы? До них просто не доходит, что можно жрать что-то еще.

Морган фыркнул от смеха:

– Мудрец ты наш.

Поднимаясь по осыпающемуся песчаному берегу к мосту, он израсходовал весь свой запас ругательств, объясняя себе под нос, в каких позах и в какие отверстия поимеет речников после того, как до них доберется. Радостное повизгивание Имандры за спиной в сотый раз подтверждало наличие в этих словах сакральных вибраций, позволяющих уху улавливать матюги независимо от того, на каком расстоянии и с какой громкостью они произносятся.

Едва отряд оказался над местом крушения, молодежь повыскакивала из седел и облепила ограждения. Коймор и Эйж быстро размотали канат. На барже его конец принял широкоплечий мужчина с пышной огненно-рыжей шевелюрой. Подсвеченный фонарем, он вполне мог бы заменять маяк.

«Без этого никак», – мрачно думал Морган, разглядывая алые лужицы на корме. Внимание задержалось на окровавленной рубахе одного из речников. Нет, кровь на палубе не его. У этого легкая царапина. А вот человек в трюме соскальзывает в холодный мрак. Сейчас, с более близкого расстояния, Морган ощущал его состояние сильнее, хотя по-прежнему не мог определить ни характер повреждений, ни пол, ни возраст. Он с силой подергал канат; убедившись в крепости узла, потряс ржавые ограждения моста – выдержат ли двоих – и перемахнул через перила, крикнув через плечо:

– Бо, ты следом.

Суета внизу поутихла. Высокий подтянутый мужчина с гладкими седеющими черными волосами поприветствовал Моргана широкой улыбкой и представился капитаном Одлером. Глаза его, однако, оставались настороженными, а Манна рябилась серыми волнами страха. Небритый старик с затуманенным взглядом и пропитой до синевы физиономией небрежно коснулся соломенной шляпы. Рыжий с крепким лысым детинушкой переводили взгляды с Моргана на сползающую по веревке вместо Бо Имандру и едва не упустили мешок, который пытались затолкать между ящиками на насыпи. Несмотря на свое бедственное положение, речники все еще сомневались, правильно ли поступили, пустив к себе на борт колдунов.

– Сначала раненый, – распорядился Морган.

Все, кроме паренька лет пятнадцати, таращившегося на Моргана так, словно он спустился не с моста, а с луны, одновременно отвели глаза.

– Девчонка… – Одлер замялся и сделал беспомощный жест руками. – Из ваших.

Морган в два прыжка оказался в каюте. Следом юркнула Имандра. Девушка лежала на узкой койке. Худенькая, остроносая, с заплетенными в толстую косу светлыми волосами. Морган откинул шерстяное одеяло – такое же серое, как ее лицо. Руки от запястий до локтей замотаны тряпками, которые пропитались ярко-красной кровью. Эти идиоты даже не сообразили наложить жгуты! Манна изорвана как после нападения Асура, однако чернильно-черные включения скверны отсутствуют. Морган почувствовал у себя за спиной Бо: его Манна мягко слилась с Манной девушки, в умирающее тело хлынул поток жизненной силы.

– Кровотечение остановишь? – попросил Бо, присаживаясь в изголовье.

– Отвяжи ее от койки, раз явилась, – сказал Морган сестре. – Осторожнее, у нее вывихнуто плечо! – Он положил ладони на места ран, сосредоточился. Разрезы глубокие, длинные, одним Даром не обойтись, придется накладывать швы. Края рассеченного сосуда заслонили собой весь мир. Морган притянул их друг к другу силой намерения, заставил соединиться. Манна Бо поможет им какое-то время удерживаться вместе. Теперь другая рука…

– Возле Ингои подобрали, – донесся из-за плеча виноватый голос Одлера. – Причалили запасы провизии пополнить. Стоит на мосту, над фарватером, камни к ногам привязывает. Я подхожу: «Милая, никак прыгать собралась. Тебе бы жить и жить, любить, детей рожать». А она как саданет кинжалом. Без слов. Если б не успел увернуться, плыл бы сейчас по реке лицом вниз. – Он провел пальцем по окровавленному рукаву, показывая разрез, пересекающий предплечье. – Спиртами от нее не разит. Мы подумали, может, парень ее бросил. Девка молодая, горячая.

– Или хапнула чего, – осторожно вставил вездесущий рыжий.

– Мы на посту не хапаем! – резко осадила его Имандра.

Морган ткнул сестру локтем:

– Помолчи.

– Потом ребята подбежали. Повалили ее, связали да сюда, на судно. А куда еще? Вся Ингоя – десяток домишек. Ваших там нет. Привязали к поручням. Так эта бестия высвободилась. Оружие мы с нее сняли, в каюте припрятали, чтоб не добралась. Набросилась на Ларри как рысь. Он стоял на рулевом весле. Мы намеревались пройти между соседними опорами, где пошире. У него нож на поясе висел. Она выхватила. Пока ловили, вскрыла себе вены. А тут перекаты. Баржу развернуло…

По последовавшему за словами Одлера тяжелому молчанию Морган догадался, что судно его, а содержимое уплывших бочек куплено на его деньги.

– И все молча. Хоть бы словечко сказала, – пожаловался рыжий. – Еле оттащили от борта: норовила в воду броситься. Перевязали, чем было. Ты уж, командир, не гневайся. Лекарей среди нас нет. Сделали, что могли.

«Ну, вот и я сделал, что мог».

Морган поднял взгляд на Бо, медленно кивнул ему:

– Пускай девчонки подыскивают место для лагеря.

Бо легко подхватил на руки невысокую девушку. Имандра подобрала с пола и надела поверх собственного ее пояс с ножнами.

– Это Асур?

Морган мотнул головой.

– После Асура целитель не нужен. – Он поднялся с колен и побежал на корму. Кто-то из речников успел завязать петлю, и Бо с девушкой усаживался в нее. Эйж спускал два каната для буксира. Морган озабоченно оглядел загроможденный островок под мостом: хватило ли у речников ума перетащить туда самое тяжелое?

– Почему не нужен? – вонзился в ухо голос сестры.

– Потому.

– Она ку-ку? – не отставала Имандра.

– Нет. Безумие иначе выглядит.

– Надо же! Ни один не солгал. А мамусик говорит, все дикари – лжецы.

– Не все, как видишь, – бросил Морган через плечо, принимая канаты.

Пока они с капитаном и двумя матросами обматывали их вокруг кнехтов, Имандра, позвякивая гирляндой ножей, слонялась по судну. Крен усилился, прибывающая вода начала затоплять каюту. Ребята подняли на мост обладателя огненной шевелюры, своей очереди ожидал пьянчужка в шляпе. Привязывать канаты к седлам времени уже нет, баржу придется вытягивать вручную. Стоило озвучить эту невеселую новость, самый здоровенный из речников, на чьи бицепсы Морган очень рассчитывал, заявил, что девица, перед тем как порезать себя, вывихнула ему руку, поэтому помочь он не сможет. Морган ответил на ложь коротким неприязненным взглядом. Будь у них лишняя минутка, он вышвырнул бы лентяя за борт догонять уплывшие бочки. Капитан с мальчишкой, чтобы сэкономить время и облегчить вес судна, перебрались на насыпь. Возвышающиеся за их спинами башни из ящиков опасно кренились к воде. Все это, если не рухнет, предстоит вытягивать наверх. Морган поймал за руку сестру и ткнул пальцем в болтающегося в воздухе речника в шляпе.

– Ты следующая.

– Руэлл, мы сожрем их на ужин или принесем в жертву Богам?

– Не болтай чепухи.

– Это не я, это они болтают. Еще они обсуждают, что тебе предложить в обмен на свои жизни. У них есть сахар, масло, свиное сало, лен, шерсть, замки, металлический инструмент.

«О Боги, как же я устал!»

Спас чью-то жизнь или отнял, в обоих случаях – грабитель, мошенник, черный колдун, некромант… Морган почувствовал, что начинает заводиться.

– Спроси Бо, – процедил он сквозь зубы. – Он у нас главный спасатель.

– А-а-а… Бо добренький. Он от вознаграждения откажется. Руэлл, что такое скобяные изделия? У них тринадцать ящиков. Нам не нужно?

Морган резко развернулся и взмахнул рукой. Сестра привычным движением увернулась от подзатыльника.

– Железяки, – прошипел он. – Которыми деревяшки скрепляют. Попроси у них замок и запри свое хайло! – Было бы жестоко требовать платы с пострадавших – ее уже взяла река; а самое ценное сокровище этой баржи у Бо на руках.

– Бо – душка! – Ухватившись за узел, Имандра просунула ноги в петлю. – Это дурачье утопило бы ее вместе со своей прогнившей посудиной.

Морган помог ей усесться поудобнее.

– Держись крепко и не вертись, а то самосплавом пойдешь. Тяни! – крикнул он наверх.

Провозились до заката. Сначала тащили против сильного течения баржу с симулянтом, в коем было не меньше двухсот пятидесяти фунтов веса. Потом Морган отослал всех в лагерь, оставив себе четверых помощников. Вытянули с насыпи ящики, перетащили их к месту, где сидела на мели привязанная к дереву баржа. Симулянт, видимо опасаясь нечаянного саморазоблачения, остался вычерпывать воду из трюма. Морган думал об одном: поскорее закончить, чтобы не видеть рож спасенных.

Речники вконец обнаглели. Владелец баржи спросил, нельзя ли при помощи колдовства поднять затонувшие ящики: одна из башен все-таки рухнула в воду. Стараясь не показывать раздражения, Морган объяснил, что здесь требуется не колдовство, а крепкие хлопцы с баграми, которые нырнули бы на глубину сорока восьми футов и обвязали ящики веревками. И ничто не мешает завтра утром отправиться поискать их в ближайшей деревне. Названная Морганом глубина опечалила капитана. Еще больше опечалило его молчание, которым Морган в следующие полчаса отвечал на его намеки, что именно он лучше всех и годится на роль водолаза-смертника. Обладатель шляпы вообще не принимал участия в спасении груза, а только болтался под ногами. Морган ни разу не заметил, чтобы он прикладывался к бутылке, однако сукин сын соловел на глазах: мастерство отточено до совершенства. Когда он осоловел окончательно, Анаил отпихнул его к перилам, и тот повис на них, изрыгая рычание и громко вопрошая в пространство, куда подевалась длинноногая красотка в синей тунике. Жаль, Имандры нет: ее болтливому языку нашлось бы применение.

В лагерь, разбитый на большой поляне в миле выше по течению – с такого расстояния можно отслеживать и речников, мало ли чего им ночью ударит в голову, – прибыли к сумеркам. Вдохнув привычные вечерние запахи лесной сырости, дыма и печеной рыбы, Морган начал неудержимо зевать. Народ занимался кто чем – в основном ужином, лошадями и помывкой на реке. Красотка в синей тунике, без штанов, восседала на бревнышке у костра, демонстрируя свои длинные ноги Кернелу и Марику, которые поблизости кололи дрова.

Морган поискал внутренним зрением несостоявшуюся самоубийцу. Лежит в палатке Риноки. Манна сияет как у здоровой, и над девушкой никто не сидит. Саму Риноку он ощущал где-то возле реки. Свербящее весь вечер в груди беспокойство утихло: угрозы для жизни нет. Пока он распрягал лошадь, Ринока стала видна физическим зрением, с четырьмя кожаными ведрами в руках. Он двинулся ей навстречу.

– Как она?

– Ах… – Целительница встряхнула освободившиеся от ноши руки. – Спасибо, Мор. Почти ничего не помнит. Тебе стоит послушать самому. У меня мелькнула мысль об Асуре. – Она растерянно взъерошила копну медных волос. – Но в ее Манне нет ничьих отпечатков, кроме твоих и Бо. Кто первым ее осматривал?

– Я. Бо с ходу дал ей подкрепляющий поток. Ее Манна была похожа на кусок рваной ткани. Больше ничего настораживающего. Я все равно не успел бы за такое короткое время сосредоточиться и проникнуть в ее Манну настолько глубоко, чтобы выяснить, с кем она общалась до нас. Ты же знаешь: следопыт из меня паршивый.

Сгрузив ведра под дерево, Морган сделал Имандре замечание: натаскать воды могла бы и она. Засранка даже не повернула головы, только повела плечом – так лошадь дергает шкурой, сгоняя с себя мух. Он застыл в растерянности, глядя на лохматый затылок. О Боги, сестра реагирует на него в точности как он на мать! Те, кто не знает их семью, обычно принимают Имандру за его дочь. Отчасти они правы. Отец погиб, когда Имандре было полгода, и Моргану пришлось взять часть забот о ее воспитании на себя. С тем же успехом можно воспитывать деревянный башмак или медный котел.

– Ее зовут Тойва Эмбл Сагра, отряд Ушана. – Голос Риноки заставил сознание переключиться на подвижного жилистого коротышку, чья острая физиономия с вздернутыми бровями и оттопыренными ушами известна на всем северо-западе. Прозвище прилипло к нему так давно и прочно, что Морган сомневался, помнит ли кто-нибудь, включая близкую родню, его имя. – Кау наложила шесть швов. Надеюсь, завтра девочка сможет вставать без посторонней помощи.

Они подошли к палатке, прячущейся под сводом орешника. Ринока откинула полог, в нос ударил запах снадобий.

– Тойва? – позвала она вполголоса.

Неподвижно лежащее поперек палатки тело пошевелилось.

– Здесь Морган. Поговоришь?

Глаза девушки блеснули в знак согласия. Морган ободряюще улыбнулся ей:

– Привет, дружок!

В палатку просунулась голова Бо. Все трое уселись с краю, оставив ноги снаружи, чтобы не разуваться.

– Кто же тебя довел до такой жизни, злой дядька Ушан?

Уголки губ Тойвы дрогнули.

– Мы с напарником пошли в лес за ужином. – Ее голос был таким же слабым, как улыбка. – Почти сразу же взяли след кабана и здорово удалились от лагеря.

Морган почувствовал, что дело было не столько в кабане, сколько в желании молодых людей уединиться. Но… каждый имеет право не распространяться о своих интимных делах.

«Мы и так слишком много знаем друг о друге».

– Алсур, он видит дальше меня, сказал, что в полумиле от нас лошадь без наездника и, в какую бы сторону мы ни пошли, она движется за нами, но не приближается. Это странно. Возможно, она потерялась. Надо ее поймать. И ушел. Я выследила и приманила кабана. Забила. Разрубила тушу. Алсура нет и нет. Я забеспокоилась. Забросала мясо ветками и бегом по следам. Через несколько минут чувствую лошадь. А Алсура не чувствую. Я забеспокоилась еще сильнее. Вдруг лошадь его лягнула и он лежит где-нибудь без сознания? Дальше помню мало и смутно. Скачу верхом, довольно долго, потом ощущение, будто прохожу врата. И вдруг осознаю, что мне позарез нужна вода, но не затем, чтобы напиться. Еще помню фигуру всадника. Он был как бы отдельно от всего остального. Сам по себе.

– На той стороне врат был наш мир или этот?

– Не помню.

– Беспричинный страх, паника?

Тойва покачала головой.

– Не мучай ребенка! – с шутливой строгостью прикрикнула Ринока. – Мы с Каулой обо всем ее расспросили. Асура поблизости не было. Лица, одежды всадника, его Манны, места, где она его видела, сколько дней назад это случилось, она не помнит. И никаких коллизий, которые могли бы толкнуть к самоубийству, в ее жизни в последнее время не происходило.

– Ладно. Отдыхай. – Морган ласково коснулся локтя девушки. – Если тебе что-нибудь нужно, Ринока сейчас к тебе вернется. Я не вижу следов насильственного стирания памяти. Большая кровопотеря. Думаю, когда организм восполнит ее запасы, память восстановится.

– Мы тоже на этом сошлись, – согласилась Ринока. – Ну, что скажете? – спросила она, когда они отошли от палатки достаточно далеко, чтобы Тойва их не слышала.

– Выглядит как околдовывание Асуром. Но скверны нет. Я бы завернул к Ушану взглянуть, что за пакость у него там завелась.

– А нужно ли, Мор? – вяло возразил Бо. – Они наверняка уже прочесали лес и всю эту пакость подчистили. Если она вообще была. По-моему, ребятки просто курнули лишка.

– Я не почувствовала, – вступилась за Тойву Ринока. – И первым делом спросила ее именно об этом. Ты плохо знаешь Ушана. Он за такие дела подвесит за ноги и будет медленно поджаривать над костром. Эти детишки не в том возрасте, чтобы не осознавать. Уж мой младший насколько дуралей, – она кивнула на суетящегося вокруг костра Марика, – и то понимает.

– Она может не помнить. А следы травки, если косяки эпизодичны, исчезают быстро.

Морган прислонился к дереву, постучал пяткой о ствол, сбивая с ботинка налипшую глину, и устало подытожил:

– Утром поворачиваем на юг. Девчонке нужен отдых, обильное питье, укрепляющие снадобья. Передадим Ушану. Представляю, какой у них переполох. Поговори с ней завтра еще раз, Рин. Насчет травки. Я не исключаю эту версию. Успокой. Пообещай, что в случае чего мы сохраним ее тайну. А выволочку я ей устрою сам.

«Если, конечно, Алсур не проболтался».

Ринока скорчила жалостливую гримаску.

– Ах, бедная девочка! – Она трагически всплеснула руками. – Ты и Ушан… Уж не знаю, какое из двух зол предпочла бы я.

Морган почувствовал, как его губы расплываются в жульнической улыбке.

– Ушана. Потому что он не твой командир.

Спустя минуту он плюхнулся на свободный клочок земли у костра. Ужинающих прибавилось, и все бревна оказались заняты. Морган отмахнулся от двух добровольцев, попытавшихся освободить ему место, палкой извлек рыбину из углей и начал сбивать с леща глиняную обмазку. Бревно все-таки прикатили, на него уселся Бо. Пока Морган уговаривал свои натруженные мышцы совершить пару бесполезных движений, к Бо перебралась Имандра и оккупировала все сидячее пространство.

Морган громко объявил:

– Завтра разворачиваемся в сторону Ушана. Отвезем девушку. – Несколько голов кивнули. Кто-то пробормотал, что это разумно: до Ушана ближе, чем до любого из порталов. Он обвел взглядом круг лиц: возражений никто не выказал. Имандра зевнула и глубокомысленно изрекла прямо в ухо:

– Это ее любовничек подстроил. За то, что она с кем-то перепихнулась.

– Умница моя, – пробурчал Морган, вгрызаясь в нежное брюхо рыбины. – Попрошу Тайнера взять тебя в советники вместо меня.

На лице Имандры заиграла игривая улыбочка, и обращена она была к соседу справа.

– Бо, что ты собираешься делать после того, как съешь рыбу?

Бо проглотил кусок рыбы, запил его чаем.

– Мыться.

– А потом?

– Потом спать.

– А между мытьем и спаньем ты меня нарисуешь!

– Только не в нашей палатке, – прорычал Морган. – Бери на себя дозорную смену и кривляйся хоть до рассвета.

Глава 2

За ночь южный ветер пригнал низкую серую наволочь. Воздух потеплел, но дождь лил не переставая. К полудню потоки воды и глинистые почвы превратили извилистые холмистые дороги в грязные топи и опасно скользкие горки, а тропки – в ручьи. Это замедляло продвижение отряда. Морган мысленно благодарил мастеров, и свою мать в том числе, чей Дар наделил тонкие кожаные плащи свойством отталкивать воду: без этих плащей все промокли бы до трусов. От таких унылых, тягомотных переходов устаешь больше, чем от схваток. Пожалуй, единственной, кому тихий ход шел во благо, была Тойва. Ехать сама она не могла, поэтому Каула усадила ее на лошадь впереди себя и придерживала, чтобы девушка не заваливалась на бок, когда накатывала очередная волна головокружения.

Погода беспокоила Моргана. В это время года южный ветер – редкий гость, но если приходит, поливает дождем неделю. Двигаясь такими темпами, с задержкой на Ушана, они прибудут к Лосиному Броду позже оговоренного срока. Морган размышлял, не послать ли к Тайнеру гонца, когда с ним поравнялся Гуан, брат Эйжа, ранее ехавший за густым сосновым перелеском несколькими сотнями ярдов правее.

– Не нравится мне запашок с юга. Может, глянем, кого там волки задрали?

«Или не волки», – думал Морган, прикидывая расстояние и время, которое они потратят на то, чтобы преодолеть его, с поправкой на рельеф и поиск брода через речку. Он наблюдал за черными точками, движущимися над кронами деревьев на фоне размазанного облаками бледного пятна солнца уже давно: птицы выписывали круги, пикировали и тут же взмывали. Деревень и хуторов здесь мало, и их разделяет густой лес – преты обожают такие места. Морган кивнул:

– Пташки резвятся неспроста. Догоняй передних, и держитесь реки, а я подтяну тех, кто правее.

До брода пришлось накинуть пару лишних миль. Противоположный берег оказался неприветливым. Там раскинулся обширный заливной луг, который дожди превратили в болото: пока местность не пошла вверх, копыта лошадей вязли в укрытой травой земляной жиже. За ним тянулся унылый сырой ельник, захламленный буреломом. Впереди маячил просвет. Спугнутые всадниками, стервятники взмыли выше и пронзительно, хрипло раскричались.

Труп Морган увидел сразу же – остатки кожаной одежды чернели на фоне зелени и кроваво-красных ягод; расклеванный, а кое-где разодранный до кости голодными пастями… волков, не претов. Несколько человек вслед за Морганом соскочили с лошадей. Парень, точнее, то, что от него осталось, лежал навзничь, широко раскинув руки. Кисти отсутствовали. Лоб и глазницы пробиты, рот разрезан до ушей. Вид трупов редко вызывал у Моргана эмоции. На этот раз равнодушен он не был. И, судя по зависшей над поляной оцепенелой тишине, не он один. Тишина, впрочем, длилась недолго. Ее прервало выразительное пояснение, что парня оттрахали в рот, после чего голос Имандры невинно осведомился:

– Это преты?

– Люди, – хрипло рявкнул Морган, подтвердив свои слова плевком. Такое способен сотворить с человеком только человек. А с Суром – дикарь. Карманы, естественно, выпотрошены и вывернуты наизнанку, пояс с ножнами срезан. Подонок даже не потрудился выбросить в реку орудия убийства – топор и железный лом с заостренным концом. Ограбление и убийство напоказ, демонстрация ненависти к колдунам. Другого объяснения бессмысленной жестокости Морган не находил. Он развернулся к сестре, ухватил ее за шиворот и подтолкнул к трупу. – Давай, следопыт, поработай!

– Мор. – Пальцы Каулы предупреждающе сжали его локоть. – Это ее первый рейд, – напомнила она вполголоса.

– Алсур! О Боги, нет! – Оба одновременно повернули головы на вопль Тойвы. Бо, к счастью оказавшийся поблизости, не позволил потерявшей сознание девушке выпасть из седла.

– Убери ее отсюда! – крикнул Морган. «И остальные тоже… Нечего смотрины устраивать».

Повинуясь его безмолвному приказу, вместе с Бо и Тойвой с поляны быстро и бесшумно ретировались все, кто не обладает даром восприятия отпечатков. Морган опустился на корточки перед трупом, рядом с сестрой, коснулся восковой руки. Смерть наступила недавно, день-полтора назад. Он прихватил горсть земли и, прикрыв глаза, стянул внимание на сырые комья в кулаке. Тотчас заныли виски. Отпечатки Морган улавливал неважно – в отличие от Имандры, у которой с детства проявилась противоположная способность: рассредоточить внимание больше чем на треть мили она не может, зато умеет проникать глубоко внутрь предмета. Морган надеялся, что, когда наконец его подзатыльники выбьют дурь из ее мозгов, сестра станет блестящим следопытом.

– Дикарь, – с уверенностью сообщила Имандра. – Дождь немного подпортил, но я довольно четко его вижу. Ублюдок! О Боги… Он был жив… Руэлл! – Она затрясла руку Моргана. – Он был в сознании! Он не сопротивлялся! Он умер, когда ему пробили голову! Когда делали остальное, он был жив. Он не защищался! Почему?

– Хватит верещать. – Морган освободился от ее хватки. – Давай по порядку.

– Животное, – негромко выдохнула за спиной Ринока.

– Средних лет. Невысокий. Ниже Алсура. Довольно упитанный, с животиком. Волосы редкие, блекло-рыжие, с сединой. Бороды, усов нет. Круглое лицо, широко расставленные глаза. На лбу, над левой бровью царапина. Тонкая, но заметная и длинная, до виска. Нос… вдавленный. Кто-то от души звезданул ему в харю!

– Угу, – подтвердил Анаил и добавил: – Короткая темно-красная куртка из плотной ткани. На левом рукаве, на локте большая черная заплата. Скверны в Манне нет.

Не околдован. Но одержим… Местью? Будто Алсур собственноручно вырезал всю его родню до седьмого колена. Внешность убийцы Морган воспринимал размыто, однако эмоциональные отзвуки ужасной трагедии просачивались в него как вода в песок. Страх? Нет. Отголосков страха нет. Алсур не боялся своего убийцы. Не боялся, не сопротивлялся… Однако земля вокруг агонизирует – болью и криком о помощи. Безмолвным криком. Из его горла не вырвалось ни звука! А ведь он не был связан: следов веревок на теле нет. Бесплодные попытки проникнуть за завесу этой, второй за сутки, тайны прервала столь же бесплодная громкоголосая дискуссия Имандры с Анаилом: мог ли вялый, одутловатый дикарь в одиночку справиться с хорошо тренированным, вооруженным до зубов воином. Морган оглянулся.

– Рин?

Ринока безнадежно пожала плечами:

– Убийца один, и он не раб Асура. Борьбы не было. Алсур не защищался.

– Странно, – мрачно загудел Гуан. – Слишком уж быстро все произошло. Ни ссоры, ни драки. Он просто подошел к нему, повалил и начал истязать. И бедняга покорно сносил мучения, пока не умер. Чушь какая-то.

Морган с усталым вздохом разогнул колени, отряхнул ладони. Растирая пульсирующие горячей болью виски, окинул взглядом деревья: нет ли поблизости тополя – соприкосновение с его аурой вытянуло бы из Манны эхо боли Алсура. Вокруг росли ели, чуть дальше просматривались березы, осины и фигуры всадников. На противоположном краю поляны, за вывороченной с корнем сосной, уткнувшись в гриву лошади, рыдала Тойва. Возле нее стояли Бо и Анда. Анда гладила девушку по спине. Морган направился в их сторону, за ним неслышной тенью заскользила Каула. Возможно, Алсур крутил какие-то дела с дикарями, кому-то не угодил, и Тойве что-нибудь известно. Не дойдя нескольких шагов, остановился.

«Нет, не сейчас. Ей не до расспросов».

К нему подъехал Эйж.

– Мор, мы просмотрели окрестности. Он удрал на лошади Алсура. Следы подков хорошо видны. Идут на юго-запад, в сторону деревни. До деревни, если верить картам, около пяти миль. – Он с силой хватил мощной ладонью по стволу дерева. – Он наш!

– Я могу взять кого-нибудь из ребят и съездить за гвардейцами, – предложила Каула.

– Нет нужды, – сухо отозвался Морган.

Правосудие было раздельным. Суры судили Суров, дикари – дикарей. И то, как дикари судят своих за преступления против колдунов, Морган знал не понаслышке. Преступника, в сопровождении гвардейцев, которых еще надо где-то найти, приводят к местному священнику, он с показным участием выслушивает, обещает принять меры, а когда отряд уезжает, отпускает подонка. Довольно! Сегодня возмездие свершится по справедливости.

Эйж присвистнул.

– Какие гвардейцы, Кау? Сейчас мы проведем подготовительную часть погребального обряда и двинем по баранчикам. Так, Мор? – Перспектива заставить зарвавшихся дикарей платить по счетам изрядно подогрела Эйжу кровь, несмотря на далеко не юношеский возраст; конь под ним с нетерпением пританцовывал на месте.

– Да, начинайте. Я ненадолго.

Эйж и Каула кивнули: Эйж – понимающе, Каула – с беспокойством. Морган спустился по склону бегом, опасаясь, как бы ей не ударило в голову его утешать. Меньше всего он сейчас нуждался в чьем-либо обществе.

Тополей он не нашел. Заглушил боль, пропинав пару сотен ярдов большой камень, и вернулся, когда пламя вовсю пожирало изуродованное тело, выжигая из пропитанной кровью земли отголоски трагедии. Вместо висков теперь болели пальцы ног. Морган присоединился к хору голосов, монотонно тянущих длинную Мантру Последнего Очищения – годам к тридцати она невольно выучивалась наизусть. Совсем скоро зелено-голубой огонь, разожженный при помощи жидкой смолы, которую мастера наделяют свойством воспламеняться от намерения, превратит останки в пепел. Тойва, самый близкий Алсуру человек из присутствующих здесь, руками соберет прах и передаст семье. Трое суток над прахом будут читать молитвы, потом его соединят с белой глиной и захоронят в горах.

Взгляд зацепило непривычно серьезное лицо сестры – затененное свисающими ветвями елей, оно казалось повзрослевшим лет на десять. Столкнулась с жестокостью дикарей в самом начале боевой службы. Как он в свое время. Не является ли это дурным предзнаменованием и не ждет ли и ее такая же паскудная судьба? Была и хорошая новость: соприкосновение с отзвуками чужой боли не доставляет Имандре физических страданий – превосходное качество для следопыта.

Следы действительно вели прямиком к деревне; не петляли и не кружили по лесу, стараясь запутать преследователей. Убийца не останавливался, не спешивался, а на утопающую в грязи дорогу, где следы его лошади смешались со следами других лошадей и тележных колес, выехал, когда лес сменили фермерские поля. Беспросветная тупость или наглая провокация? Если это ловушка, что в таком случае ждет их в деревне – толпа забулдыг с топорами и дубинками? Морган нервно рассмеялся. Самая серьезная проблема, с которой он столкнется в ближайший час, – не дать своим подопечным растерзать убийцу прежде, чем тот объяснит свою изысканную жестокость. Отряд напоминает тлеющий торфяник, а молодежь не упустит случая посоревноваться в стрельбе из лука и метании кинжалов.

Все предположения рассыпались в прах за милю до деревни, когда ее жители оказались в пределах досягаемости Дара. Моргана захватил неторопливый и безмятежный, словно равнинная река, поток сельской жизни; по сравнению с ритмом жизни его народа он казался лениво-сонным. Ни затаенной агрессии, ни напряженного ожидания, ни одной группки взрослых больше десяти человек – кучкуются в основном по трое. Если здесь с кем-то и собрались воевать, то только с зайцами и зеленым змием. Не обнаружил он и убийцы. Вновь и вновь перепроверял, не пропустил ли, до тех пор пока Анаил с досадой не сплюнул:

– Его там нет!

– Угу. Но мы все равно туда прогуляемся. Втроем. – Морган скривил губы в хищной усмешке. – За овсом.

– Можно я поеду с вами? – взмолилась Тойва. – Я хорошо себя чувствую.

– Не спеши, дитя. – Бо ласково ущипнул девушку за щеку. – А то успеешь.

– Хорошо себя чувствовать будешь, когда перестанешь на ходу падать в обморок. – Морган ударил каблуками коня и рванул вслед за Бо и Анаилом, крикнув через плечо: – Не отрывайтесь больше чем на полмили!

В деревне они перешли на шаг. Анаил спешился: между домами дорога почище, и на ней можно что-то различить. Несколько мужчин, играющих в кости на старой телеге без колес, резко умолкли. Мальчонка лет десяти, глазевший на всадников из открытой калитки, попятился и, шлепая по лужам, помчался к дому. Любопытство перло отовсюду: из прикрытых занавесками окон, из щелей в заборах, из отверстий между досками стен загонов для скота. Затаив дыхание улица следила за загадочными действиями колдуна, который щедро потчевал ее пищей для сплетен: ползал по дороге, разглядывал грязь и прикладывал к земле то одну, то другую ладонь.

Наконец Анаил поднялся, махнул вправо. Они проехали еще несколько домишек и свернули на узкую, засыпанную песком улочку, где он снова спешился и ушел вниманием в землю. Следы лошади убийцы смыты и затоптаны, и Анаил сверял отпечатки на дороге с теми, которые уловил вокруг тела Алсура. Кропотливая, выматывающая работа; голова потом болит так, что ее хочется снять с плеч и закинуть на луну.

– Там. – Он указал на второй от конца улицы дом и с удовлетворением вытер вспотевший от напряжения лоб.

Хозяйка, полногрудая женщина в зеленой косынке, стирающая возле колодца белье, подняла голову на стук копыт и замерла с открытым ртом. Вытерла руки о подол, нерешительно поднялась навстречу непрошеным гостям. Морган вдохнул соблазнительные запахи крестьянской кухни. В животе заурчало. Ах, как хорошо было бы заодно прикупить овец! Баранина на ужин скрасила бы мрачное настроение в отряде и все прелести ночлега в подмокшем болотистом лесу. Но Тайнер, под давлением верховного главнокомандующего, будет ворчать, что деньги выбрасываются в отхожие ямы.

Бо расплылся в улыбке, от которой только камень не растечется озером.

– Добрый вечер, мэм! – зажурчал он непроницаемо-вежливым тоном. – Ваш муж говорил, вы недорого продаете овес. Не найдется для нас мешков пять-шесть?

Глаза женщины стали такими же круглыми, как ее открытый рот.

– Овес? Гордон не водит знакомств с Сурами.

– Я так не думаю, мэм. Быть может, уточним у него самого?

– Нет его, – бросила она – не слишком дружелюбно, но без враждебности. И, помолчав, добавила: – Третий день дома не появляется. – Ее пальцы начали теребить краешек рукава. По нахмурившемуся лицу и жалобным ноткам в голосе Морган понял, что Гордон исчезает не впервой и о своих похождениях не докладывает, заставляя жену мучиться догадками и ревностью. – Овса пять мешков не дам. Два. Вон их спросите. – Она кивнула на дом напротив. – Они без денег дадут, за водку.

– Устроит. – Морган оглянулся на двух повидавших виды дедков. Обрадованные кратковременным просветом в облаках, они потягивали на лавочке у калитки пиво. Под глазом одного из них красовался свежий синяк.

Дедок без синяка подмигнул Моргану и подозвал его кривым пальцем:

– Двадцать медяков за мешок, и я скажу, где он.

Морган с сомнением поморщился:

– Скажи сначала. А я решу, стоят ли твои слова двадцати монет.

– Ты, колдун, меня обманешь. – Дедок погрозил пальцем и захихикал, показав беззубый рот.

– Тащи один мешок, и будут тебе деньги. – Морган звякнул кожаным мешочком в кармане.

– Ты ж хотел три.

– Один, – повторил Морган стальным голосом.

Переглянувшись, дедки с погрустневшими физиономиями поднялись – один из них припрятал кувшины с пивом в траву – и гуськом потрусили во двор. Морган отъехал, чтобы оплатить мешки, принесенные женой Гордона; Бо уже приторачивал их к седлу.

– Эй, командир! – окликнули его спустя несколько минут.

Засранцы все-таки приволокли три мешка. Морган отсчитал двадцать монет, отсыпал дедку десять, остальные зажал в кулаке:

– Слушаю.

Дедок, не спуская глаз с кулака, пожевал губу.

– В Браунео он уехал. К родителям. Гони остальные! – К Моргану протянулась желтая мозолистая ладонь.

– Совсем из ума выжил, дурень! – выругался женский голос. Из калитки, уперев кулаки в бока, вышла худощавая бабулька в грязном желтом переднике, со строгим скуластым лицом в обрамлении всклоченных седых волос и властно вздернутым подбородком. – Его родителей лет пять как нет. Голубка у него там. Молоденькая. – Она оттолкнула руку мужа и деловито протянула свою. Дедки совсем скисли. – А вам, господа благородные, он зачем понадобился?

Морган внимательно посмотрел на нее, и не только глазами.

«Ничего не знает. Праздное любопытство».

Он разжал кулак, монеты звякнули в алчущую ладонь.

– Всего доброго.

Они развернули коней и двинулись навстречу отряду.

– Господа благородные – змеи подколодные, – вполголоса озвучил Анаил истинный подтекст вежливого обращения. – Шустрый упырь. Браунео – это граница с Гиадалией, миль триста на юго-запад. Куда сначала, Мор?

Взгляд скользнул с подсвеченной ненадолго выглянувшим солнцем золотисто-каштановой макушки Анаила на покрытые лесом юго-западные холмы. Разделяться рискованно. Посылать гонцов к Тайнеру после кровавых историй Тойвы и Алсура Морган остерегался; какая-то часть его существа с яростным упорством продолжала отвергать становившуюся все более очевидной версию о наркотиках. Убийца никуда не денется. Это даже хорошо, что пройдет время: он расслабится, перестанет прятаться. Меч возмездия может ждать, раненая девушка – нет.

– К Ушану.

Морган уже дремал, когда почувствовал, как кто-то лезет в его спальный мешок. Внутреннее зрение проснулось быстрее, чем открылись глаза.

– Что ты здесь забыла?

В ухо дыхнуло влажным жаром.

– Тебя.

Морган с ужасом осознал, что к нему прижимается нагое тело, а рука сестры деловито расстегивает его штаны. Сон разлетелся в клочья.

– Брысь отсюда! – Он отпихнул ее коленом. – Тискай своего Кернела.

– Он сволочь! Обожрется на ночь и пердит так, что у меня под утро от вони раскалывается голова. И у него сарделька не работает.

– А кто ее сделал неработающей, не помнишь?

– Он сам нарвался. Откуда я знала, что он слабонервный. Ну, Руэлл… – жалобно заныла Имандра, уткнувшись ему в шею и пытаясь просунуть коленку между его плотно сжатых бедер. – У тебя давно не было женщины, мы могли бы помочь друг другу.

– Выматывайся! Кругом молодые парни – цветник! – а ты приперлась ко мне. И потише. Бо разбудишь.

– Ты надежный. Алу трахалась со своим братом. И Сарья тоже. Он ее всему и научил.

– Мне нечему тебя учить.

– Может, тогда я тебе чего-нибудь напомню… Ай! Пусти!

Морган резко повернул голову, и кулак, метивший ему в челюсть в отместку за вывернутую руку, скользнул по плечу.

– Мудак недотраханный! – Имандра уселась между ним и Бо. – Почему парни от меня шарахаются? Я что, уродина?

Вот оно, поперло… Из наблюдений за сестрой в экстремальных обстоятельствах Морган заключил, что адаптация к чужому миру и походным условиям прошла успешно. Этой мыслью он утешался весь вечер и с нею же пару часов назад забрался в спальник и закрыл глаза. Поспешил.

«А ты чего ожидал? Ей всего-то семнадцать. И это еще цветочки».

– Они боятся участи Керна.

– А ты не боишься. Между прочим, ты даже не соизволил похвалить меня за отличную работу с отпечатками.

– Как это – не соизволил? Я ж тебя не выругал. Ты собрала аплодисменты со всего отряда. Тебе мало? Вот вернешься домой, похвастаешься мамусику и будешь слушать дифирамбы до следующего рейда.

– Отсутствие ругани – это похвала? Да ты такое же подлое и бессердечное говно, как все мужики! Что вы лежите здесь как бревна? Мошкары напустили. – Морган поморщился от хлопков, противно ударяющих по барабанным перепонкам. – Руэлл, если ты мне откажешь, весь гнус из этого леса окажется в твоем спальнике. Пока ты будешь их выгонять, они обглодают тебя до костей.

– А что, по-твоему, мы должны делать – шариться по лагерю и искать, куда пристроить свое хозяйство? – пришел на помощь сонный голос Бо. Особого недовольства, впрочем, в нем не чувствовалось.

– Братцу давно пора его пристроить. Может, мы втроем, а? Здесь места на троих, а вы разлеглись вдвоем. Привилегия командира? Руэлл, сознайся, ты по ночам тайком нарезаешь ему резьбу в заднице.

– Эх, жаль, Тина с нами нет! Он отнесся бы к тебе с пониманием. – Морган перекатился на спину, прикидывая, как отвесить сестре подзатыльник из лежачего положения – уж больно не хочется вставать.

– Валентин? Фу-у! У него башка похожа на жопу.

Бо хрюкнул от смеха.

– Боишься перепутать в темноте?

– Он потом будет своим приятелям описывать в деталях.

– Это, милая моя, плата за понимание. Говорят, ему есть чем гордиться.

– Бо, душечка, тебе тоже! – Бедняга и вздохнуть не успел, как она запрыгнула на него и уселась верхом.

Морган застонал про себя. Только начал засыпать… Он предпринял последнюю, безнадежную попытку восстановить свой статус-кво в палатке:

– Я тут шагах в двадцати муравейник видел. Давай посадим ее туда голым задом.

Тишина. Бо накинул на себя и Имандру защитную сеть.

Морган выждал паузу, потом сел, нашарил в изножье ботинки и выполз из согретой дыханием темноты в промозглую сырость.

– Даю вам два часа, – бросил он напоследок. – Имка, имей в виду: когда Танира будет тебя свежевать, я буду стоять в сторонке и ухмыляться.

– Вали уже отсюда, блюститель нравов! Кряхтишь, как столетний дед, скоро песок посыплется. Сардельку свою туда сунь! Муравьиная кислота – эликсир молодости.

Моргана проводили глумливые смешки сестры, очевидно смакующей в воображении его коленопреклоненным голышом перед муравейником.

У костра клевали носом Эйж и Анда.

– Идите спать, – хрипло сказал Морган.

Дозорных как ураганом снесло. Никаких вопросов. Но плохо сдерживаемые улыбочки напомнили о том, что в отряде ни от кого ничего не скроешь. Усевшись на место Эйжа, он вытянул ноги и рассредоточил внутреннее внимание вокруг себя на свои обычные полторы мили.

Спасибо Бо, выручил. Еще немного, и Морган бы сдался: молодая девчонка, хранительница рода, за судьбу которой он в ответе, не должна чувствовать себя ущербной ни при каких обстоятельствах. Юношеские неудачи спустя годы нередко выливаются в крупные трагедии, и эти трагедии уже перестают быть личным делом, а становятся бедой всего клана. В душе Морган был на стороне сестры, хотя чисто по-мужски сочувствовал Керну. Возможно, со своей следующей возлюбленной этот болван будет поделикатнее. Научится брать пример с Бо, чье доброе сердце и мягкий веселый нрав служат ему защитой от супружеского гнева. Заложить Бо жене – все равно что пырнуть кинжалом безоружного. Кроме того, Бо ни разу не пренебрегал вековой мудростью изменять своей половине в первые дни рейда. За четыре-пять недель, к концу похода, отпечатки партнерши успевают раствориться в Манне, и следы близости уловит разве что искушенный мастер – следопыт или целитель. Хуже, когда любовь. Ее чудные ярко-розовые переливы скрывает лишь защитная сеть, которую при первой же необходимости прибегнуть к Дару придется убрать, а в противном случае тебя выдаст постоянная закрытость вкупе с поглупевшей физиономией. Впрочем, возможно, Танира знает о «благодеяниях» мужа и закрывает на них глаза, потому что сердцем Бо ей верен, а все свободное время он посвящает двоим дочерям и годовалому сынишке.

Ветер принес из окружающей тьмы крупные капли дождя, забарабанившие по натянутому высоко над костром тенту. Морган подбросил в огонь поленьев. Пламя затанцевало, сочно прищелкивая и выстреливая крупные искры. Дар оповестил о том, что сонные ребята добрались до своих палаток, а на вакантное место второго дозорного объявился претендент. Увы, не один из тех, чье общество Морган бы предпочел. Спустя минуту на его плечи опустились руки и начали массировать натруженные мышцы, которые все еще болели после бурлацкой работы и таскания набитых железом ящиков. Морган невольно зажмурился от удовольствия.

– Наш вечный дозорный, у которого от глубоких раздумий дымятся ботинки, – в такт движениям произнесла Каула.

– Ох… – Морган убрал ноги от огня. – А я никак не соображу, откуда вонь.

– И воду забыл налить. – Каула оставила его в покое, сняла раскаленный котелок на палке, положила в мокрую траву. – Сколько котелков ты сжег, мыслитель?

Она села напротив, приглашающе похлопала ладонью по бревну рядом с собой. Морган сделал вид, что не заметил. Каула могла бы быть его лучшим другом, после Бо, он доверял ей как самому себе, если бы отношения с ней не омрачало чувство вины. Овдовев двумя годами позже его, она так и не вышла замуж, и Морган чувствовал, что одна из причин – желание соединиться кровью с ним. Время от времени он истязал себя попытками заставить себя воспламениться к этой женщине. И всякий раз результатом становилась удручающая мысль: когда годы загасят естественные потребности тела, а он, наконец, поймет, что ни одна женщина не в состоянии заменить Идель, он, пожалуй, возьмет имя рода Каулы и станет нянчить ее внуков, а к тому времени, возможно, и правнуков. Несколько лет назад Каула ходила в Храм Сердца. Монастырь и место содержания преступников одновременно, затерянный высоко в горах, куда можно попасть только милостью ясновидящих жрецов: если они сочтут твое положение достаточно бедственным, чтобы встретить тебя и провести в святилище, где, по слухам, можно услышать голоса Богов. В Храм обращаются в случаях, когда не остается ничего, кроме как вырезать ножом у себя на груди: «я сделал все, что мог». Посещение Каулой Храма было овеяно молчанием, и у Моргана не хватало мужества расспрашивать: если ее паломничество связано с безответным влечением к нему, он это почувствует, и его мучения усугубятся.

– Как Тойва? – спросил Морган, чтобы избежать нудного изматывающего разговора о домашних делах, который, он чувствовал, вот-вот начнется.

– Неважно. – Худое лицо Каулы помрачнело. Она помолчала, глядя в огонь, и вздохнула. – Жестокий урок. Обратный путь в отряд ей заказан.

– Ее оттуда еще никто не выгонял, – возразил Морган.

Каула посмотрела на него со странным выражением.

– Что ты задумал?

– Докопаться до правды.

Ее брови взлетели вверх.

– До какой правды, Мор? Накурились, ввязались в потасовку с дикарями. Это очевидно.

– Не совсем. Почему она пыталась утопиться, имея при себе кинжал, осадный нож и дордже?

– Ты, как и любой из мужчин, бросился бы на кинжал, не сомневаюсь. Тойва – молодая женщина. Прыгнуть с моста с камнями на ногах – более легкая смерть, бескровная. – Каула поднялась, чтобы наполнить остывший котелок. Подвесила его на прежнее место над огнем. – Спроси свою сестру, какую смерть предпочла бы она. Уверяю тебя, это будет…

– Дордже! – Морган победно щелкнул пальцами. – Юная девушка, не осознающая еще в полной мере ценности жезла-молнии, количества вложенного в него труда, возьмет зеркальный кинжал, повернет рукоятью к себе, отстегнет ее и приставит кристалл к груди. Легкая, бескровная смерть, почти мгновенная. – Морган наклонился вперед, опершись локтями о колени. – Кау, ты когда-нибудь курила толченый корень водяной розы?

– Нет.

– А я подростком пробовал. И поверь, после этой гадости безразлично, каким способом убиваться. Страх, боль, инстинкт самосохранения стирает начисто. – Морган с кривой ухмылкой пошевелил правой кистью, на которой отсутствовали два пальца. – Укуренный, я отправился охотиться на озерных коньков – вечером, когда они просыпаются и выплывают кормиться. Мне было жутко интересно, как действует мой Дар на этих маленьких зубастых поганцев, которые вечно портят ночное купание: смогу ли я принудить их вернуться в гнезда и оставить голодными. Когда я явился домой весь в крови, с отгрызенным пальцем в руке – второй гаденыши успели сожрать, – мать голосила на весь поселок.

– Мор?.. – Прищурив глаза, Каула недоверчиво склонила голову. – Сочиняешь. Я такого не помню.

– Не помнишь, потому что это было не дома. Мы с матерью гостили в Сангаме, у ее троюродной сестры, когда у них родился первый малыш. В первый же вечер я завел дружбу с соседской компанией пареньков постарше, а во второй – получил инициацию с наркотиками. И урок на всю жизнь.

– Я всегда считала это делом зубов претов.

– Вот видишь, как я тебя разочаровал. Эта штука лишает самоконтроля. А Тойва совершала осознанные, целенаправленные действия. Она перерезала вены только тогда, когда поняла, что утопиться не удастся. И, даже порезав себя, пыталась прыгнуть в воду. И она помнит, что искала воду. Вода, вода… Кто-то вложил в ее голову намерение умереть в воде.

– А в голову Алсура – не сопротивляться, – скептически закончила Каула. – Мор, корешки на всех действуют по-разному. По правде говоря, я не вижу разницы между твоим поведением и поведением Тойвы. Смерть через утопление могла всплыть из глубин ее собственного сознания: кто-то из ее близких когда-то что-то сказал или сделал, у нее отложилось. Возможно, ее мать во время беременности посещали подобные мысли. Ребенок ведь все чувствует и впитывает. Твоя манера копать вглубь восхищает, но иногда, дорогой мыслитель, разгадка лежит на поверхности.

Продолжать нет смысла. Морган подавил раздражение и прикрыл глаза, давая понять, что спор окончен.

Вместе с ношей молчания навалилась усталость. Сквозь потрескивание пламени и шум дождя было слышно, как Каула гремит оловянными кружками. Морган вздохнул при мысли о том, что идея Имандры заняться любовью втроем не лишена здравого смысла. Если бы он осознал и прочувствовал его сразу, то сейчас в вертикальном положении находилась бы всего одна часть его тела. А теперь дергаться поздно. Каулу не оставишь одну на посту. Морган соскользнул с бревна, чтобы усесться на землю и опереться на него спиной, но тут же вернулся на место. Еще один мотыль летел на огонек.

Вынырнув из темноты, Тойва остановилась в нерешительности, зыркнула на Каулу с неприязнью. Вся мокрая, без плаща, но при оружии. Спать она не ложилась. Морган улыбнулся краешком рта, поднял свою кружку, которую Каула только что наполнила хвойным отваром.

– Давай-ка согрейся. И тебе нужно больше пить.

Немного помедлив, девушка опустилась на бревно рядом с ним, сделала несколько глотков.

– На меня все косятся, – сказала она потерянным голосом. Ее слова были обращены к Моргану, присутствие Каулы Тойва демонстративно игнорировала. – Все уверены, что мы с Алсуром накурились. А мы не курили. Правда! Я не понимаю… Не понимаю, как это произошло. Как он оказался здесь, почему не защищался. Теперь, если мои родные не найдут целителя, который восстановит память, Ушан вышвырнет меня из отряда.

Морган заметил, как пальцы девушки коснулись дордже.

«Только попробуй, девочка!»

– Никто не посмеет обвинить тебя в проступке, которого ты не совершала. Люди есть люди. Они всегда будут сплетничать и заключать глупые пари, чтобы похвастаться друг перед другом. – У него не было ни малейших сомнений, что ставки на виновность Тойвы уже сделаны и спорщики с азартным нетерпением ждут развязки. – Если Ушан тебя выгонит, я возьму тебя к себе, под свою ответственность. Договорились?

Морган почувствовал, как спина девушки выпрямилась, а плечи развернулись, словно освободившись от непосильной ноши. Так-то лучше.

– Mop? – Каула вопросительно подняла бровь. – Тайнер не…

Он прервал ее, подняв ладонь:

– Иди спать. Двоих здесь достаточно.

Когда фигура Каулы растворилась во тьме, Тойва вынула из кармана недоделанный брачный талисман – вырезанное из дерева солнце с двумя лунными серпами. Покрутила в руке, а потом бросила в огонь.

– Мы собирались соединиться кровью этим летом. – Ее голова упала на грудь. – Я подежурю с тобой, ладно? Она обвиняет меня. – Моргана кольнула ее неприязнь к Кауле. – Постоянно заводит разговор о наркотиках. Ковыряется в моей Манне и личной жизни, выискивая доказательства моей лжи. Можно я завтра поеду с кем-нибудь другим?

– Да, конечно. Выбирай кого хочешь. Я, Бо, Ринока, моя сестра – потеснимся без возражений. – Он выждал, пока Тойва перестанет шмыгать носом, заново наполнил ее кружку ароматной смолистой жидкостью. – Ты говорила, там был всадник. Он не напоминает человека, убившего Алсура?

Тойва долго молчала, потягивая чай. Потом покачала головой.

– У меня не было ощущения, что передо мной деревенский пьяница. Тот… благороднее? состоятельнее? Не знаю… Я не помню даже его одежды. Масти лошади не помню. О Боги… – Тойва уткнулась лицом в колени. – Ни я, ни Алсур ни разу в жизни не пробовали наркотиков! Лингвен, мой старший брат, еще в детстве предупредил меня, что изобьет до полусмерти, если узнает… – Прерывистый вздох.

Морган закусил губу, сдерживая улыбку. То же самое, слово в слово, он некогда пообещал Имандре. Угроза действовала безотказно. Он погладил девушку по плечу.

– Это дело свалилось на меня, и я доведу его до конца. Разгадка будет найдена, и ты узнаешь об этом одной из первых, обещаю. Если ты что-нибудь вспомнишь, хоть малейшую деталь, сообщи мне. Где бы я ни был. Мне лично, не письмом, не через третьих лиц. Я живу в Ивинге. Моего командира зовут Тайнер Наули. По территории мы с вами почти соседи. Тебе не составит труда меня найти. Только ни в коем случае не отправляйся одна!

– Угу, – кивнула Тойва и начала тереть запястьем глаза. – Я знаю Наули. Племянница моего отца замужем за двоюродным братом его жены.

Тойва оказалась комфортным напарником. Общение с ней походило на легкую полупрозрачную ткань, развевающуюся на ветру, – не утомляло, не раздражало, не навевало мрачных мыслей. А возможно, девушка просто внесла свежую струю. Когда неделями видишь вокруг себя одни и те же физиономии, начинаешь тихо звереть. Они выхлебали три котелка чая, обсудили последние новости, обнаружили дальнее родство по отцовской линии и совместными усилиями повысили зону действия Дара Тойвы до полумили. Морган даже не особо расстроился, когда следующая пара дозорных бессовестно не появилась. Почувствовали небось, что здесь и без них неплохо, и завалились обратно, хитрецы. К соням и филонщикам обычно проявляют мало сочувствия: их поливают холодной водой или сбрасывают прямо в спальнике в реку или озеро.

Еще два часа пролетели незаметно.

Незадолго до рассвета прибрел хмурый заспанный Гуан. Он размахивал руками, словно отгоняя слепней, – жест, в котором Морган узнал себя: «убирайтесь, и чем быстрее, тем лучше, я буду дежурить один». Морган проводил Тойву, завернул за одеждой и спальником Имандры, хотя по уму следовало бы вытряхнуть ее из своего и отправить восвояси в том виде, в каком она явилась, – в одних ботинках. Последнее усилие – пройти несколько ярдов до своей палатки. Выплакавшееся небо посветлело. Из черноты выступила зубчатая линия верхушек елей. Предутренний холод забирался под рубашку. Времени на сон оставалось немного. Морган поднял полог, закинул внутрь барахло.

«Пожалуй, в плохую погоду имеет смысл ставить резервную палатку – храм любви, – думал он, вытаскивая ноги из ботинок и откидываясь в теплую тьму. – Хороший способ лишний раз не раздражать друг друга».

Морган растянулся ничком. И в тот же миг, непроизвольно содрогнувшись, вскочил. Ледяной страх, накативший, словно волна смрада из отхожей ямы, пронзил судорогой все его существо. Внимание, размазанное на полторы мили, инстинктивно сжалось в комок. Мгновением позже среагировал Гуан. Тишину рассекли два протяжных свистка. Шипение заливаемых водой углей. Удары палкой по мокрой ткани палаток. Морган затряс Бо и Имандру:

– Тревога!

Глава 3

До цели оставалось меньше мили. Лес то мельчал, переходил в болото, то вновь выстраивался сплошной стеной. Высокая ущербная луна зябко куталась в обрывок облака, обливая все вокруг тусклым светом. Ветра не было, дождь прекратился. В стылой тишине, нарушаемой лишь редкими шлепками падающих с деревьев капель и далеким уханьем филина, чавканье жирной заболоченной земли под ногами – особенно под Имандриными, которая от нетерпения чуть ли не выпрыгивала из ботинок, – казалось тревожно громким. Глянув полчаса назад на осоловевшую от бурно проведенной ночи сестру, Морган поменялся напарниками с Керном, поставив с ним Бо. На счету паренька нет ни одного Асура: двое молодых, неопытных и смертельно обиженных друг на друга могут натворить глупостей.

Замерший в предрассветной спячке лес. Медленно стягивающееся полукольцо тусклых огоньков – невидимые в лесных тенях крадущиеся воины, прикрытые защитной сетью. Далеко позади – блеклые тени сонных коней и оставшихся стеречь лошадей двоих ребят. Больше ничего. Морган напряженно вздохнул. Чем-то эта тишина сегодня порадует… С момента, как они с Гуаном засекли Асура, Морган прибегал к Дару уже в третий раз. И снова ни малейшего шевеления со стороны врага, ни признаков присутствия его самого, ни часовых, охраняющих логово, ни выдающих лагерь запахов дыма, еды, испражнений; если у Асура и есть рабы, то он прячет их под землей. Еще есть надежда на неожиданное нападение.

Темный силуэт Имандры впереди вдруг ярко засветился. Морган пихнул ее кулаком в спину и зашипел:

– Что ты делаешь? А ну, закройся! Если у него есть Дар, ты вспыхнешь для него как факел в ночи.

– Но ты же открываешься, – запротестовала Имандра.

– На доли секунды! Проверяю обстановку, присматриваю за ребятами. Никогда не высовывайся, когда приближаешься к Асуру, без прямого распоряжения командира! Твоя задача – наблюдать за своим напарником и в случае чего прикрыть ему спину. Мало того что ты выдашь приближение отряда, Асур может высосать твою Манну. Как дордже. Дордже и Асур – они действуют по одному принципу. Если у тебя дырявая башка, сделай, что ли, наколку-памятку на руке.

Имандра почесала за ухом, покивала с умным видом, а потом спросила:

– А что, у Асура может не быть Дара?

Морган прикрыл глаза и медленно выпустил воздух сквозь зубы. Самое время для ликбеза.

– Изначально он у них в зачаточном состоянии, как у дикарей. Но в отличие от дикарей они способны быстро развивать его – за счет Манны, которую они отнимают у других существ. Начинают с мелких животных – их духовные оболочки проще отделить от физического тела и усвоить. Постепенно переходят на более крупных, разумных, высокоорганизованных существ и доходят, наконец, до людей. Как дети в первые месяцы жизни растут на материнском молоке, настоях трав, ягодной пасте, болотных грушах, а взрослея, приобщаются к рыбе, мясу. Одних Асуры превращают в рабов, других, обычно детей, женщин и стариков – тех, от кого в бою мало толку, – используют в качестве пищи. – «О Боги! В который раз я это повторяю?» – Чем больше Манны Асур накапливает, тем сильнее проявляется Дар – это примерно как наращиваешь силу мышц тренировками. Но если наши возможности имеют предел – ты не удержишь Манны больше, чем тебе отпущено природой, и никогда не станешь горой мускулов, как ширококостный Эйж, – то у Асуров они безграничны. Это бездонный сосуд.

Морган искоса глянул на примолкшую сестру: обдумываются его слова или выветриваются? Нога наступила на что-то длинное и твердое, сломавшееся с громким хрустом. Голос Имандры отвлек его от мысли о том, что это могло быть.

– Тойва обиделась за то, что ты оставил ее стеречь лошадей. Она ни разу не участвовала в схватке с Асуром.

– Хватит еще Асуров на ее век, – мрачно проворчал Морган. – И на твой тоже, не скалься.

Даже в лесном полумраке было видно, как зубы сестры блеснули в еще более широкой улыбке.

– Может, это и есть тот Асур, который ее цапнул?

Морган скрыл самодовольную ухмылку. Подзатыльники не проходят даром.

– Приятно слышать, что ты не поддерживаешь мнение большинства, – заметил он. – Будь добра, разговаривай вполголоса и не шлепай ногами, как пятилетний пацан. – «А главное – не лопни от гордости».

– У большинства вообще нет никакого мнения, – тоном повидавшего жизнь старца изрекла Имандра. – Они тупо повторяют за тем, у кого оно есть и соответствует устоявшимся представлениям. Ненавижу, когда человека начинают с ходу обвинять, не зная подробностей! Мы с Тойвой вчера вечером вместе мылись на пруду. Потрясная деваха. Такие не ширяются. И фигурка чудная. Соски в полгруди. Если бы она не была ранена, я бы ее навестила после полуночи.

Прежде чем Морган сполна проникся услышанным, выступающий из земли корень подставил ему подножку. Рука сестры услужливо поддержала его за локоть.

– И давно ты интересуешься девушками? – осведомился Морган подчеркнуто безразличным голосом.

– С тех пор как убедилась, что все мужики сволочи, – с вызовом отозвалась Имандра. – Ну, кроме Бо, разумеется.

У Моргана едва не вырвалось язвительное «не забудь похвастаться мамусику». Он вовремя прикусил язык: если мать узнает, ясно, кто выйдет виноватым. И мысленно отмахнулся от свалившейся на него новой проблемы. Перебесится. А если и нет? Дед тоже на двух фронтах наяривал. Это не помешало ему быть блестящим бойцом, иметь жену и пятерых детей и дожить до ста тридцати лет.

– Руэлл, откуда они вообще берутся?

– Сволочные мужики?

– Асуры, балбес!

Откуда берутся Асуры… Кто ж их знает? Из каких-то врат. Неизвестных или известных, но труднодоступных и потому неохраняемых. Расположенных на каком-нибудь незаселенном материке или острове посреди океана, в каком-то из двух миров. А вот место, откуда они проникают через врата сюда… На этот вопрос не знают ответа даже ясновидящие жрецы. Или знают, но намеренно помалкивают. Легенды утверждают, количество Асуров конечно. Не имея физических тел, Асуры не способны к размножению. Но за столетия все могло измениться, а легенды могут лгать. За годы своей жизни Морган не заметил, чтобы Асуров стало меньше. Впрочем, не стало их и больше.

– Откуда берутся вши, клопы, тараканы? – проворчал он. – Кончай болтать. Приближаемся.

Лес постепенно редел, чавкающий мох сменился песчаником и вересковыми зарослями, наметился пологий подъем. Стали попадаться валуны, островки молодых берез и ив. Голубоватый утренний свет пригасил лампадки звезд. Далеко впереди прорисовалась округлая вершина холма.

– С защитной сетью ночью в лесу чувствуешь себя по-идиотски. У меня шея болит от постоянного верчения головой, – пожаловалась Имандра. – Эй! Ты чего? – Она припала ухом к земле вслед за Морганом. – Думаешь, он там?

Морган сжал ее запястье:

– Ш-ш…

– Кто-то бежит!

Краем глаза Морган увидел, как сестра вскочила и загородила его собой, повернувшись лицом к бесшумно приближающейся массивной фигуре. Шаркнул обнажаемый клинок. Фигура замахала руками. Послышалось прерывистое дыхание. Рядом с Морганом опустился на четвереньки Коймор. Его круглое озабоченное лицо блестело от пота.

– С противоположной стороны крутой склон и сплошной песок. Внизу речная заводь. Вход в нору в середине, ближе к верху. Лучники занимают позиции по краям обрыва – на случай, если атака начнется оттуда, – быстрым полушепотом доложил Коймор. – Надежно окопался, гаденыш! Подрыл холм! – Он со злостью сплюнул. – Тут повсюду обугленные кости. Мы наткнулись на три кострища. У него до хрена рабов! Как Ушан умудрился его проворонить?

– Его отряд вполовину меньше нашего, а территория по площади такая же. Кой, я слышал плач ребенка – там. – Морган тихонько похлопал по земле. Они поползли, прислушиваясь и прощупывая вересковые кустики. – Вот! – Морган аккуратно раздвинул ветки, маскирующие круглое отверстие шириной с кулак. Вентиляционная шахта. – Отбросив осторожность, он обратился к Дару. – Грот прямо под нами, – зашептал он. – Девять человек. На всех скверна. Почти все спят. – Пищевые припасы хозяина. Трое из девяти были детьми разного возраста, один ребенок задыхался от легочной лихорадки: Морган не стал говорить об этом при сестре. – Из грота ведет узкий коридор. Далее раздваивается. Левая ветка заканчивается… пустым гротом. Правая… – Перед его внутренним взором вспыхнула россыпь огоньков-жизней, опутанная серыми, с черными пятнами, нитями – щупальцами Асура. – Еще дюжина! Эти охвачены паникой, но пока никуда не бегут. – Он начал внимательно присматриваться к этой мешанине, ища в ней темно-красную пульсирующую спираль – сердце Асура, средоточие его жизненной силы, место, куда он втягивает чужую Манну, где ее перерабатывает и хранит. Именно сюда и нужно целиться жезлом, чтобы уничтожить тварь.

– О Боги, ну и вонь оттуда! – ахнула Имандра, втискиваясь между ним и Коймором. – Дай посмотреть! Руэлл… Ну, ты!..

– Мор, давай назад, – занервничал Коймор. – Он не сидит закрывшись.

С некоторым сожалением – следовало бы собрать побольше информации о том, сколько их и где, – Морган вытянул свою Манну на поверхность, и его инструментом снова стало убогое физическое зрение. Парень прав. Плутать по коридорам наудачу опасно. Да и время поджимает. Он пихнул локтем прилипшую к дыре Имандру и сказал вполголоса:

– Встала и пошла обследовать склон. – Чтобы сестра услышала его, Моргану пришлось поднять ее за подмышки, как следует встряхнуть и дать тычок в спину. – Ищи крупные булыжники. Но не мертво сидящие в земле, а подвижные, которые могли бы прикрывать лаз.

«Выход наверняка не один. Я бы сделал выходы в тылу и за рекой – на случай атаки с любой стороны. Хватит ли у нас людей? И не слишком ли далеко мы оставили ребят с лошадьми? Если они окажутся отрезанными…»

Морган заставил панические мысли изгладиться из сознания. Он коснулся плеча Коймора:

– Иди с ней. Нору пока не трогаем. Ищем запасные выходы. – Наработанная стратегия охоты на пещерных сидельцев. Не нападать первыми, не создавать шума и суматохи.

Коймор кивнул и бесшумно исчез.

Высокоразвитые Асуры ведут себя хитро. Если Суров много, они редко нападают на них сразу; прячутся, прикрывшись защитной сетью, выжидают, когда начнется схватка между рабами и Сурами и станет ясно, на чьей стороне перевес. Если рабам удается ослабить противника, Асур выходит из тени – выслеживает раненых, тех, кто плохо владеет защитой или проявил неосторожность, открывшись надолго, и вырывает Манну. Манна колдуна – настоящий подарок, магическая сила Асура возрастает в десятки раз. В случае же явного превосходства сил Суров тварь отбрасывает щупальца, как ящерица хвост, сворачивается в клубок и улетает под шумок – либо по воздуху, как шаровая молния, либо по подземному коридору, выводящему на поверхность, на безопасное расстояние от смертоносных дордже. А несчастные, в чей разум вбито уничтожать любого, кто угрожает жизни хозяина, продолжают проливать за него кровь. Сквозь толщу камня и земли Асуру просачиваться тяжело, он тратит на это много силы, хотя некоторые в критической ситуации решаются. И тогда Асура вообще не достать. Ни Дар, ни молния, выстреливающая из жезла, не проникают в плотные субстанции глубже чем на десяток дюймов. Хочется верить, этот экземпляр себя так не поведет. Морган ковырнул землю носком ботинка. Хотя здесь песок… Сквозь песок двигаться проще.

Осторожно ступая по обратной стороне потолка логова, Морган взобрался на холм. На фоне кустов и неровностей почвы по краям обрыва темнели силуэты товарищей. Внимание задержалось на зияющей в песчаном карьере дыре и протоптанной к ней справа по естественной террасе тропке. Обрыв почти отвесный, кое-где из-под песка проглядывает глина. Оступившись, лететь будешь недолго, но кувырком и без остановки. Дикари не станут отсюда атаковать. Бессмысленно держать здесь столько людей. Морган отозвал нескольких человек, оставив на норе четверых.

Снова подвергнув себя смертельному риску, он снял защитную сеть. Внимание прошло сквозь воду, коснулось дна. Двадцать футов. Тоннель на глубине двадцати футов, протяженностью… чтобы тварь гарантированно спаслась от преследования, он должен заканчиваться за границей леса. С учетом ширины реки это примерно полмили. Трудоемкая длительная работа. Но посильная. Если тварь выскочит на том берегу…

«Эта ноша ляжет на мои плечи».

Из-за деревьев донесся вопль. Звон металла. Крики. Снова вопль… захлебывающийся болью и кровью. Началось! Морган бросился по склону вниз, одной рукой выхватывая из ножен осадный нож, а другой проверяя, хорошо ли отстегивается рукоять кинжала, скрывающая внутри себя дордже; едва не сбил с ног выскочившую наперерез Имандру.

– Нашли два выхода! – прокричала она, задыхаясь от волнения и быстрого бега. – Один в лесу. Откуда мы пришли. Рабы оттуда и атаковали. Другой справа. У подножия холма. Там на берегу рыболовные сети. И лодки к деревьям привязаны. – Погоди! – Имандра дернула его за рукав. – У меня тетива лопнула. Сама.

Сами собой лопаются только мыльные пузыри. Ах… Мышцы руки инстинктивно напряглись. Так бы и врезал.

– Оружие проверяют до схватки, а не во время, – проворчал Морган, на бегу снимая с плеча лук и колчан. Хорошо, они одинакового телосложения и почти одного роста. Отпускать ее в первый бой с ножами, пусть и длинными, он опасался, хотя на тренировках у нее неплохие результаты. А их мечи остались там же, где и лошади: такой удобный в конном бою, меч совершенно бесполезен в лесу. – Вперед не лезь. Держись на расстоянии, с которого сможешь наверняка поразить цель. Стреляй во всех дикарей, которых увидишь. И не вздумай соваться в логово! – Рука рефлекторно сжалась в кулак. «Сунешься – изобью!» – Никакой самодеятельности! Ни в коем случае не открывайся без необходимости, надолго и шире, чем того требует расстояние до противников. Если накатит панический страх…

– Надо сию же секунду закрыться, повернуть рукоять зеркального кинжала до щелчка и держать жезл наготове, – продолжила Имандра, передразнивая его поучительные интонации. – Если появится ощущение давления, значит, Асур близко. Надо открыться, определить местонахождение твари и направить в нее наконечник жезла.

«А дальше – кто кого опередит… – Морган вздохнул. – Рановато тебе выдали жезл, родное сердце. Ох, рановато».

Он не успел разразиться новой порцией инструкций. Впереди, ярдах в пятидесяти, зашевелился и выскочил из земли пень. Ишь какие сообразительные! Он обвел взглядом мелколесье. Сколько тут еще таких пней… И с удовлетворением отметил, что стрела сестры с чавканьем вонзилась в плоть вытолкнувшего пень дикаря. Из образовавшейся дыры вынырнули еще три фигуры. Одна, со стрелой в бедре, выронив топор, со стоном рухнула на мертвого товарища.

– Добивай, дура! – заорал Морган.

Вторая стрела, с некоторой заминкой, попала куда надо. Убитой оказалась женщина…

Морган увернулся от летящего в него булыжника. Любимое оружие крестьян. Бросился с ножом на метателя камней. Извлекаемое из плоти длинное, широкое у основания и сужающееся к концу лезвие, напоминающее воловий язык, издало мерзкий, привычный ушам хлюпающий звук. В памяти издевательски замелькали перекошенные лица священников, с неприязнью отсчитывающих деньги за охрану и зачистку территории. Два пришлых народа, бывшие некогда одним, ведут между собой войну на их земле, под их небесами, оставляя после каждой битвы гору трупов коренных поселенцев. Вряд ли дикарям доподлинно известно о кровном родстве Суров и Асуров, но они имеют полное право ненавидеть и тех и других. Куда и как перенести эту войну?.. Морган прогнал навязчивые видения и неразрешимые вопросы.

«Это всего лишь мишени. Мешки с соломой. Нет, с навозом… Сто семьдесят фунтов навоза, запихнутого в кожаный мешок. И ничего более».

Еще один мешок… Крик… Хлюпанье… И еще один…

Еще несколько пней ожило. Мишени начали довольно шустро вылезать на поверхность. Решили ударить одновременно из всех нор. Что там у реки? Вести, посланные Даром, вызвали вздох облегчения: людей достаточно.

С двух сторон, как ястребы на кроликов, спикировали Бо, Керн, Эйж и Марик. Морган не стал закрываться. Раз его лишили лука, он займется поисками хозяина холма. Отговорка для отсутствующего Тайнера, который вечно зудит, что задача командира – не рисковать своей шкурой, а делать так, чтобы воины оказывались в нужное время в нужном месте, и, к своей чести, иногда даже следует этому правилу. В сегодняшней ситуации воины и без распоряжений знают, как действовать. Так что…

«Наверху я не необходим».

Удача улыбнулась Моргану: дикари из-под первого пня закончились. Временно. Внизу на подходе еще шесть… нет, семь мишеней. Четырех конечностей и осадного ножа хватит, чтобы очистить от них подземный коридор. Морган осторожно расширил зону восприятия еще на десяток ярдов и выругался.

«Гаденыш! Куда бы ты ни зарылся, ты наш!»

Коридор оказался не шире отверстия, через которое Морган спрыгнул в логово, и явно не был рассчитан на его рост. Идти приходилось сгорбившись. Сколько же рук потребовалось, чтобы прорыть эти катакомбы… Асур будто уводил людей целыми семьями, деревнями. Тех, кто не в состоянии работать, пускал в пищу, а тела сжигали их же мужья, жены, дети. Встречный факел высветил поворот налево. Морган прижался к стене, отбивая пику – нож, навинченный на дубинку. В ту же секунду в него полетел булыжник. До чего же они их любят. Хоть и двигаются с черепашьей скоростью. Камня Морган не видел, угадал его по взмаху руки. Он успел сделать выпад назад, поднять пику и из полуприседа метнуть ее обратно. Крик мишени, не ожидавшей атаки левой рукой, захлебнулся глухим бульканьем и хрипом: пика вошла в горло. Камнемета Морган уложил быстро и бесшумно, проткнув осадным ножом. Двинул ботинком в пах мельтешащего под ногами низкорослого дикаря и отбил обнаруживший себя в свете слепящего глаза факела клинок.

Орудия дальнего боя, похоже, закончились. Дикарь попытался ткнуть Моргана факелом. Удар ногой по локтю выбил огненный шар из руки мужчины. Морган инстинктивно отскочил назад. Факельщик, спасаясь от своего бывшего орудия, рванулся следом за Морганом и обмяк, напоровшись на «воловий язык». Коридор огласили вопли: на ком-то загорелась одежда. Отзвук адской боли полоснул как лезвие, но накинуть защитную сеть означает потерять ориентацию. Морган с радостью прекратил бы мучения несчастного, если бы дикари в панике не перекрыли проход: ширина коридора – расстояние до стен, если стоять посередине, – не превышала длины полусогнутых рук. На помощь горящему никто не пришел, и у Моргана появился дополнительный стимул побыстрее завершить схватку. Брошенная веером горсть песка лишила глаза противников преимущества: по крайней мере, двое из них теперь видели так же плохо, как и Морган. Это оказалось чертовски мудрым решением: они захлебнулись кровью прежде, чем их пылающий товарищ последним криком.

Морган забросал песком охваченное пламенем тело, прихватил факел и побежал. Впереди развилка. Один коридор ведет в пустой грот с несколькими вентиляционными отверстиями и грязными матрасами на полу – бывшее жилище его жертв; другой, постепенно сужаясь, – в тупик. Прежде чем повернуть в тупик, Морган затушил факел: огонь разгоняет кромешную тьму, но пожирает и без того скудные запасы воздуха. Идти становилось все труднее, песок цеплял ступни. Очевидно, изначально это была естественная сухая пещера; Асур углубил и разветвил ее. Еще несколько ярдов, и Морган опустился на четвереньки, пополз задом наперед, почти касаясь потолка спиной. Он знал эту хитрость. Родовая память Асуров все еще хранит воспоминания о том, что они – дети гор. Твари превосходно соображают, как сделать логово невидимым для Дара своих врагов. Достигнув конца коридора, Морган перевернулся на спину, согнул колени и с силой ударил ступнями в торец тупика. Здоровенный булыжник, затыкающий аккуратный круглый лаз, рассчитанный на человека средней комплекции, выкатился в просторный грот. Морган, в облаке пыли, выполз следом. Поднялся на ноги, вытряхивая из волос песок.

Ух… Самое сердце логова. До ближайшего выхода – в обрыв, с учетом кривизны и рельефа коридора, ярдов пятьдесят. Внимание выплеснулось наружу, словно вода, прорвавшая плотину. Кто-то, прикрытый защитной сетью, неспешно двигался по обрыву. Не по глиняной террасе, а в противоположном направлении. Самое опасное место. Опасное для людей. А для того, кто не человек… Неизвестный немного ускорил темп, а потом заскользил вниз – ловко, уверенно, словно спускался отсюда десятки раз и знает каждую ямку, каждый выступ. Вокруг – никого. Все, кто оставался караулить нору, умчались на подмогу остальным.

«Болван! – ругнул себя Морган. – Тайнер бы это учел». Он побежал к выходу настолько быстро, насколько позволял глубокий сухой песок под ногами. Ребята поступили правильно: дикарей слишком много. Каждый раз дикарей оказывается больше, чем ожидаешь. «Или это нас становится меньше?»

И тут Морган заметил, что он не единственный заподозривший неладное. К обрыву несется еще кто-то, видимый под защитной сетью как уголек под пеплом, а за ним на некотором удалении – еще двое. На какие-то доли секунды беглец приоткрылся: почуял преследователей? Прежде чем внимание Моргана отпрянуло назад, перед внутренним взором сверкнула Манна твари: переливающееся темно-красным, коричневым и оливковым, с чернильно-черными краями, облако и – Морган ахнул в шоке – вращающаяся белесая воронка в центре. Асуры умеют ЭТО?! Активный защищенный канал! Асур кем-то управляет на расстоянии – дикарем или неосторожным Суром, позволившим себя подчинить. Воображение издевательски подкинуло второго Асура. А если не управляет? Если это Асуры подпитывают друг друга Манной, обмениваются информацией? О нет! Могли ли твари, люто ненавидящие друг друга испокон веков, вдруг взять и подружиться? Морган вытер рукавом лоб, покрывшийся испариной. Сплочение Асуров… Это будет самая короткая война на свете. Реки крови, берега из мертвых тел. Раса Суров прекратит свое существование за считаные дни. Кошмар, который начнется дальше… за пределами воображения.

Коридор круто пошел вверх – пришлось карабкаться на четвереньках, – потом резко вниз. Морган выкатился из пещеры за счет собственного веса. Летящее в безумном прыжке тело – Бо! – обрушив на голову ливень песка, чуть не увлекло Моргана за собой. Ярко-красная вспышка. Высокий протяжный вибрирующий вопль, почти не воспринимаемый ухом, но заставляющий тело покрываться потом и дрожать в такт. Бо покатился вниз. Живой!

«Держись, дружище! Расслабь мышцы и позволь телу падать свободно. Сколько раз ты кувыркался в горах…»

Моргая и отплевываясь, Морган на ощупь двинулся по глиняной террасе вплотную к песчаной стене. С засыпанными песком глазами повторять путь твари было бы идиотизмом. Когда до края обрыва, где начинаются кусты и можно спуститься, оставалась пара шагов, ступня обо что-то споткнулась. Потерявшее равновесие тело соскользнуло вниз. Мгновение Морган висел, цепляясь за ускользающий из-под пальцев песок под аккомпанемент собственного крика. Потом мир, несколько раз провернувшись в бешеных сальто, обрушил ему на спину песчаную жижу. Из легких резко вышибло воздух, как от удара под ребра. Морган перевалился на живот, приподнялся; стоя на коленях и локтях, дышать легче. Перед глазами плавал сине-желто-красный бульон. Откуда-то доносились крики: они то затухали, то слышались вновь, словно эхо заблудившегося в скалах грома. Он плеснул в лицо воды, хлебнул из пригоршни, рот заполнил металлический привкус. Обретший относительную ясность взгляд встретился с добрым прищуром и полуулыбкой Бо. Внезапно стало очень тихо. Вода вокруг тела медленно окрашивалась в красный цвет и, захваченная течением, тянулась в реку. Поток уносил ее, постепенно растворяя красный до розового; потом исчезал и он. Дар агонизировал, ища уголек, который мерцал несколько мгновений назад, а теперь вдруг исчез.

Обеспокоенные голоса. Шорох песка. Плеск воды. Чья-то рука приподняла голову Бо, обнажив торчащие из воды верхушки камней. Небольшие, незаметные сверху. Другая рука подобрала лежащий на песке жезл, выпивший Манну Асура, как тот выпивал ее у своих жертв. На зеркальном клинке полыхнули лучи солнца, ударив по глазам. Морган провел ладонью по векам, размазывая слезы, смешанные с песком и кровью.

– Повезло, – произнес кто-то.

«Кому?» Морган повернулся на голос с удивленно поднятыми бровями, но из-за плавающих перед глазами темных пятен ничего не увидел. Ослышался?

– Эй! – На плечо опустилась тяжелая рука. – Это несчастный случай.

Морган дернул плечом. Рука исчезла. Ее обладатель попытался поднять его на ноги, взяв под мышки, и тут же, помянув недобрым словом его мать, отскочил, спасаясь от удара локтями в грудь. Эйж. Кто же еще? Единственный из присутствующих здесь свидетель гибели жены. Второго утешителя Морган тогда нечаянно убил, толкнув на камни, а еще двоим переломал кости.

С правого бока подсела Каула.

– Прошу тебя, пойми.

– Понять что? – огрызнулся Морган.

– Что это несчастный случай.

Тот случай тоже был несчастным.

«По моей вине».

Он отвернулся и стал смотреть на нависшие над далекими, покрытыми лесом холмами, мрачные, налитые дождем тучи. Любящие люди, друзья – вот у кого самая цепкая память. Враг может ослабить внимание, забыть, отвернуться; любовь никогда не совершит такой оплошности.

Пространство вокруг постепенно оживало, наполнялось движениями и звуками. Тело Бо подняли и понесли в сторону песчаного пляжа. В лесу добивали последних дикарей. Холмы заслонила шкафообразная фигура Коймора. Он смывал с себя кровь, громко сморкался и говорил, обращаясь неизвестно к кому:

– В ста ярдах к северу большой овраг. Стащим всех туда. Хорошо, что здесь песок. Дождутся своих родичей целенькими.

Его слова моментально вернули Моргана в реальность, словно его голову хорошенько встряхнули, как бутылку бродящего вина, – так, что вышибло пробку. Он протестующе захрипел:

– Пускай сперва на убитых взглянет Тойва. Нет ли среди них того всадника. Вдруг Асур управлял тем парнем… – Канал! Проклятье! Так хочется думать, что это был обман зрения. – Ты не заметил у Асура чего-нибудь необычного? – спросил он Коймора.

– Канал? – разочаровала Каула. Она все еще сидела рядом. – Ринока тоже видела.

Коймор, который в этот момент расстегивал рубашку, замер. Воцарилось могильное молчание. Казалось, дневной свет померк от страшных картин, заполонивших мысли окружающих. Пока народ переваривал шокирующую новость, Морган пытался выяснить, нет ли больше погибших. Нервное метание Дара от одного огонька-жизни к другому сбивало с толку. В итоге Морган недосчитался четверых, включая сестру. Его охватил приступ паники.

– Кого еще мы потеряли? – вскрикнул он, вскакивая. – Где Има?

– Я здесь, – донеслось из-за спины.

Так тщательно искал, что не заметил. Он обернулся, пошатываясь, и осмотрел сестру с головы до ног, чтобы удостовериться, что перед ним не призрак и она не ранена.

– Никого, – ответила Каула.

– Раненые?

– Трое. Ничего серьезного. У Ороя сломано два ребра. У Дьалы и Чейна ножевые ранения. Ринока и Озри ими занимаются. Ребята раскидывают лагерь выше по течению. За лошадями уже пошли.

– В гротах остались живые, – промокая грудь забрызганной кровью рубашкой, пробурчал Коймор без малейшего энтузиазма. – Им не выйти.

Морган почувствовал спазм в горле и бурление в желудке, тело пронзил тошнотворный озноб.

«Боги, как я же устал от этого милосердия».

Он проверил, все ли клинки на месте, вытер о штаны кровоточащие ладони и поплелся вдоль кромки воды в обход холма, выискивая внутренним зрением ближайший лаз, который позволил бы меньшими усилиями проникнуть в заполненный людьми грот. Он мог бы свалить эту грязную работу на кого угодно, если бы кто-нибудь ненавидел ее меньше, а он бы не искал повода уединиться. За спиной захрустел песок под ногами Эйжа.

– Я в порядке, – сухо бросил Морган. – Один справлюсь.

– Там два грота, Мор.

Душная тьма пещеры, почти осязаемая от нестерпимого запаха кала, мочи и разложения. Обезумевшие глаза бывших рабов в свете факела, на краткий миг вспыхивающие надеждой. Иногда несчастным дают снадобье, чтобы сперва усыпить. Но на такое количество людей снотворного не напастись, и многие откажутся пить, приняв его за яд, – так было не раз.

Искаженные предсмертным ужасом лица, кровь, плач и вопли. За неполные три десятка лет Морган отточил движение руки до совершенства – его жертвы умирали мгновенно, – но так и не смог выработать равнодушия к беззащитным, в ответ на отчаянные мольбы о жизни получающим удар кинжалом в сердце.

Угрюмый, забрызганный кровью Эйж. Серые лица мертвецов и такие же, от усталости утратившие оттенки, лица ребят. Морган пытался считать трупы, пока их перетаскивали в один грот, но быстро сбился: мозг словно онемел. Прохладная вода, смывающая пот и кровь. Умиротворенное лицо Бо. Погребальный костер, Мантра Последнего Очищения. Теплый прах на ладонях. Разбросанные по поляне темные конусы палаток.

Все это пронеслось как в кошмарном сне.

Запах жарящегося мяса вместо аппетита вызвал тошноту. Морган побрел прочь от лагеря. На берегу реки, под ивами, было сложено подобранное в катакомбах оружие: самодельные пики и кистени, мотыги, охотничьи ножи, топоры, ломики и среди этого хлама несколько неплохих мечей, в прошлом явно принадлежавших гвардейцам. В сторонке за деревьями кое-кто из молодых и не очень, словно вороны, клюющие падаль, ковырялись в куче награбленного Асуром руками рабов добра. Величина кучи и контингент вокруг нее не оставляли сомнений: и пещеру, и карманы убитых обшмонали подчистую. Моргана передернуло. Обычно берут только еду, и не больше, чем необходимо на отряд. Он вздохнул и отвернулся. Дурные привычки некоторых личностей, чьи родители подали им скверный пример, невозможно искоренить ни кулаками, ни словами. И он сейчас не в том состоянии, чтобы воевать с собственными бойцами. В ответ на замечание его забросают аргументами, и ясно какими: вытрясти из попов деньги за уничтожение твари вряд ли удастся, а так хоть какая-то компенсация. Попы делятся на две категории: одни не верят в существование невидимых демонов, другие притворяются, что не верят, дабы отмазаться от оплаты.

Морган блуждал между деревьями неприкаянным признаком, пока ноги не начали вязнуть в болоте. Пришлось отмотать десяток шагов назад. Он уселся на землю под одинокой березой на опушке, прислонился затылком к морщинистой коре и закрыл глаза. Внутри ныла пустота. Зияющая дыра от груди до паха, словно из него вырвали все внутренности. Морган обхватил себя руками, чтобы хоть чем-нибудь ее заполнить. Покой длился недолго. Пришла Имандра и уселась рядом. Взгляд моментально сфокусировался на земле, выискивая дубинку, подходящую для того, чтобы сломать о ее голову, если из ее рта выскочит очередной перл идиотизма.

– Мы убили всех этих людей… детей, женщин, – медленно произнесла Имандра. Без осуждения, без жалости, без дрожи в голосе. – Почему?

Морган выпрямился, крепко сцепил ладони, собирая остатки сил. Этот вопрос все равно лег бы на стол. Лучше разобраться с ним здесь и сейчас, покончить с этим раз и навсегда. Дома о жертвах Асуров говорить не принято. Молодежь узнает ужасную истину, когда видит ее собственными глазами. Морган лелеял надежду, что сестра услышит правду из уст того, кто может преподнести ее мягко либо по-тайнеровски, чистым матом. Но Имандра не стала тормошить ни целительниц, ни приятелей, ни Эйжа, соучастника кровавой расправы, и не поленилась пройти за объяснениями полмили. Рассудительная, дура. Он набрал воздуха для храбрости.

– Порабощенные Асуром умирают следом за ним. Как только связь с хозяином обрывается, скверна начинает разъедать Манну бывшего раба. Ну, как ржавчина или плесень. Вместе с Манной разлагается тело. Сгнивает заживо. Человек при этом испытывает адские боли. Это продолжается три – пять недель, если он не сгорает от лихорадки или не убивает себя раньше. Мы избавляем их от мучений.

Дыхание сестры замерло.

– Это не является и никогда не станет твоей прямой обязанностью, – успокоил ее Морган. – Даже если ты когда-нибудь будешь командовать отрядом, ты можешь поручить это дело мужчинам. Но ты должна знать. Человека, оскверненного Асуром, нельзя оставлять в живых. Даже если этот человек… ты, или я, или Ринока.

– И целители бессильны?.. – прошептала Имандра одними губами.

– Очищая пораженную Манну, целитель заражается скверной. И то же происходит с теми, кто близко контактирует с таким больным без защитной сети. Говорят, если скверны ничтожно мало, если Асур едва коснулся тебя, есть шанс… – Морган невыразительно взмахнул рукой. – Но я не слышал ни об одном, кто, хватанув скверны, остался в живых.

– То есть излечить все-таки реально, но ценой жизни целителя? – с надеждой уточнила Имандра.

Морган пожал плечами, невидящим взглядом глядя вдаль.

– Не знаю. Целитель не принадлежит себе. Принести себя в жертву ради спасения одного, лишив шанса выздороветь и выжить сотни… Кем в таком случае должен быть тот, кому приносится жертва? Гением? Спасителем мира? И сможет ли он принять ее… жить с камнем на сердце… весь остаток жизни доказывать себе и окружающим, что достоин этой жертвы… лишиться права на ошибки… – Быстрым движением Морган смахнул с лица соленую влагу. – Неправильно ведешь себя в бою. Открываешь спину.

– Так доспех же. – Имадра тряхнула полой жилета, скрывающей между двумя слоями кожи стальную чешую.

– Смотря с какого расстояния в тебя стреляют. С близкого отдача все равно есть, и синяк от удара болит долго. Или ты думаешь, что, если Дар мастера упрочил структуру стали и кожи, стрелы будут отскакивать от тебя, как градины от булыжника? Могла бы и куртку надеть.

– Какие стрелы, Руэлл? – Под ухом раздался тихий присвист, которым обычно сопровождают кручение пальцем у виска. – У них не было луков. В куртке жарко. Она мне велика. И я похожа в ней на карпа.

– А могли и быть. Тогда ты была бы похожа на дикобраза.

– Марик говорит, дикари ничего не смыслят в оружии. У их стрел кремневые наконечники, ими только по курам стрелять. Ты вообще никакой защиты не носишь.

Морган фыркнул.

– Марик… Нашла эксперта. Полтора года в отряде, мать до сих пор портки стирает. – И, прочистив горло, рявкнул: – Делай как я говорю, а не как я делаю!

– Там обед готов, – ровным голосом сказала Имандра. – Ребята зажарили теленка. Парной. Нашли в пещере. И еще один там лежит, засыпанный луком, солью и перцем. И хлеб. Его немного, но Кау нарезала так, что хватит на всех.

Морган промолчал. Сделать так, чтобы сестра ушла сама, – задача, по сложности сравнимая с тотальным уничтожением Асуров.

– Зато в следующей жизни Бо родится в мире Дэвов. – С терпением, достойным целителя, ухаживающего за тяжелораненым, продолжила Имандра.

Да, так утверждают легенды. И в молитвах, которые друзья и родичи покойного три дня читают над прахом, помимо обращения к Богам, содержатся инструкции освободившейся душе: как себя вести, чтобы вернуться в мир младших богов. Тысячелетия назад полубоги Асуры, стройные прекраснолицые гиганты, были прокляты и изгнаны Дэвами за гордыню, властолюбие и воинственность. Новым пристанищем изгнанников стал мир, где большую часть суши занимают затянутые вечными ледниками горные массивы, безводные плоскогорья, озера с кипящей водой и ядовитые болота, а вместо почвы землю покрывает толстый слой вулканического пепла. Сражаясь за крохотные зеленые оазисы, низвергнутые полубоги возненавидели друг друга. Чтобы Асуры сполна прочувствовали свою мерзостность и не поубивали друг друга, Дэвы наделили их бессмертием. Некогда красивые тела со временем иссохлись и скрючились. Там, где плоть истлела и рассыпалась в прах, зияли страшные дыры. Серая выцветшая кожа рвалась при каждом движении. Губы исчезли, и черепа, лишенные кожи и волос, скалили длинные черные зубы. Не живые и не мертвые… Даже Дар не мог предохранить тела от разрушения. Дэвы оставили загадочное пророчество: однажды придут чужаки; тот, кто соединится с ними Манной и смешает свою кровь с их кровью, получит власть над миром, и будет его жезлом любомудрие, но прежде нужно переродиться, сгореть изнутри – такой освобождается от проклятия. Чужаками были предки нынешних дикарей – небольшая группа людей, заброшенная в негостеприимный мир Асуров волей страшного катаклизма, который спровоцировал наложение миров.

Обезумевшие от кровавых междоусобиц и предвкушения освобождения, Асуры воевали за чужаков как за трофеи, пока люди из страха быть растерзанными могущественными титанами-колдунами не начали убивать самих себя. И тогда некоторые Асуры одумались и заключили друг с другом перемирие. Безлунной ночью, в грозовую бурю, они увели самых здоровых и выносливых пленников высоко в горы, где расселились по пещерам и при помощи Дара заставили людей вступить с ними в брак. Почти все женщины-чужачки, зачавшие от Асуров, умерли при родах, но дети благополучно появились на свет. Их Дар был слабее, чем у Асуров, они обладали крепкими красивыми телами, высокой выживаемостью и лишились треклятого бессмертия и великанского роста.

Те Асуры, что остались в долинах, овладели чужаками иначе: выпили их Манну и кровь, а потом ушли в их мир – изувеченный катаклизмом, но обещающий вскорости снова стать зеленым и плодородным.

Каждый истолковал пророчество по-своему…

Спустя несколько столетий полукровки спустились с гор и нашли оазисы, яблоко раздора предков, тихими и безлюдными и основали поселения возле горячих источников и рек, полных рыбы. Спокойствие оказалось обманчивым и недолгим. Первый же налет демонов, в которых потомки Асуров узнали своих бывших сородичей, явил страшную правду. Открылись пространственно-временные тоннели, и через них можно попасть либо в другие точки своего собственного мира, либо в мир чужаков. Обратного пути в мир Дэвов нет. Проклятье не снято.

Бывшие сородичи нападали из врат, поодиночке. За время, прошедшее с момента раскола Асуров, они окончательно лишились физических тел и были видимы лишь внутренним зрением. Демоны высасывали жизненную силу у самых слабых и беззащитных – как правило, детей и женщин. А те, кто пытался дать отпор, потом умирали в страшных мучениях от скверны. Многие не вынесли кошмара и вернулись в суровые горы – так образовалась каста жрецов. Но в жилах полукровок текла кровь воинов… большинство кланов приняли вызов и начали искать оружие против нового врага. Полукровки сочли позором называться Асурами и стали именовать себя Сурами, что означает «полубоги света», в противоположность «полубогам тьмы». Чуть позже всплыло второе пророчество. Возможно, оно действительно пришло кому-то из жрецов в момент озарения, а возможно, было осовремененной версией старого. Пророчество гласило: Асуры завоевали чужаков колдовством и грубой силой вместо того, чтобы мудро править ими, и тем самым усугубили свою участь; избавление от проклятия получит тот, кто принесет себя в жертву, защищая слабый народ от Зла.

«Можно и этим себя успокаивать».

Правда это или хитроумная выдумка, призванная наполнить жизнь смыслом и заставить каждого делать то, что он должен делать? И кто определил это «должен»? Хорошо, если верховные Боги, Творцы Вселенной, а не какой-нибудь захлебывающийся амбициями жрец, который состряпал все эти легенды и чей праправнук теперь высоко в горах жиреет на собольих шкурках и с гаденькой ухмылочкой наблюдает, как вертится запущенное его гениальным предком колесо.

– Вали отсюда, – устало выдавил Морган.

– Хватит посыпать голову пеплом. Давай уже, выходи из анабиоза. – Имандра подергала его за рукав. – Это несчастный случай.

– Проваливай!

Имандра хмыкнула и ушла. Дождавшись, когда затихнет треск веток под ее ногами, Морган уткнулся лицом в колени. Немного погодя из-за деревьев донесся ее голос, прокричавший кому-то:

– Его совсем развезло!

Ах! Засланный казачок. Напрасно прогнал. Сейчас явится Ринока или, хуже того, Каула. От этих избавиться сложнее. И по-своему они правы. До воссоединения с Тайнером он не вправе сложить с себя обязанности командующего. А с каким бы облегчением… и на всю оставшуюся жизнь…

Явились обе. Захватив с собой Эйжа, Коймора, Сарта и Янара. Морган затравленно посмотрел на приближающихся конвоиров. Нет, с этими четверыми ему не справиться, не стоит даже пытаться. Его отведут в лагерь, заставят поесть и затолкают в спальник. А если будет сопротивляться – побьют. Остаток дня и ночь он проведет под бдительным надзором. Не постесняются и пописать сопроводить. Морган старательно растянул губы в улыбке, встал, поднял вверх руки:

– Вяжите.

* * *

Когда Морган продрал глаза и высунулся из палатки, мутный блин солнца, еле проступающий сквозь сизые облака, подбирался к зениту. Морган потер лоб, пытаясь подсчитать количество проспанных часов. Напоили вчера какой-то дрянью вместо чая, чтобы не колобродил. Очень мудро.

Вокруг было весьма оживленно. Из-за кустов доносились голоса, плеск воды, храп и ржание лошадей. По лагерю слонялись какие-то незнакомые ребята – все как один лузгали семечки. На трех кострах жарилось мясо. У самого ближнего сидела на бревнышке Тойва и строгала ножом какие-то колышки. Вокруг крутилась полуголая Имандра: тыкала палкой горящие головешки и потчевала ее не то чаем, не то снадобьем. Тойва мило улыбалась, но Имандрины чары на нее не действовали.

Морган вылез наружу, потягиваясь. Пронизывающая до костей усталость, несмотря на длительный отдых, никуда не делась. Полет с обрыва не прошел бесследно: правый бок и бедро саднили так, будто кожу натерли наждаком, а голова поворачивалась только в одну сторону. Что ж, впереди достаточно времени, чтобы оклематься. Скоро явится Тайнер – к Лосиному Броду вчера отосланы гонцы – и отправит его домой вместе с ранеными. Родственников Бо в отряде нет. Самый близкий друг – он. И он же виновник трагедии. Значит, ему и передавать вдове прах.

Незнакомец, сидящий на корточках возле одного из костров, спиной к Моргану, обернулся, перестал грызть шашлык и щелкнул пальцами в воздухе, привлекая к себе внимание. Ага, ясно, чьи орлы кружат вокруг халявного угощения. Ушан. Спикировал на дурные вести – стремительно и незаметно. Морган вернулся взглядом к Тойве. Судя по расслабленной позе и спокойствию девушки, выволочки не было и не ожидается. Если ее ни разу не ловили на наркотиках, Ушан примет его версию: нападение Асура, к счастью и по неизвестной причине – неудачное.

И Ушан принял. По первым же услышанным от него фразам Морган понял, что с ним успела побеседовать Ринока: даже не заикнулся о наркотиках. Командиры, не найдя доказательств вины своих подчиненных, охотно делают козлами отпущения Асуров; Ушан не стал исключением.

День прошел в лазании по катакомбам. Следопыты Ушана обнюхали каждый дюйм, а обделенные данным талантом слонялись по бывшему логову Асура из праздного любопытства, обильно усеивая места своего пребывания шелухой от семечек. Тойве показали трупы рабов. И Моргану, и Ушану хотелось, чтобы девушка поставила точку в загадочной истории, но Тойва, помявшись, промычала, что ни один из убитых не вызывает у нее ассоциаций с таинственным всадником: «они все какие-то другие». К вечеру брату Тойвы и двум дядьям Алсура удалось вырвать из Ушана добро на карательные меры к убийце своего родича, и они ускакали в Браунео. Рискуя получить втык от Тайнера, Морган отпустил с ними Анаила и Эйжа: одного – потому что он сможет безошибочно опознать Гордона, другого – в качестве силового подкрепления и чтобы не пытался утешать, у Эйжа это получалось скверно. Тайнер никогда бы не поддался горячности своих воинов. Рвануть в поход за справедливостью – непозволительная роскошь. Он поступил бы иначе: составил бы маршрут следующего рейда так, чтобы он охватывал район местонахождения убийцы. Морган проводил всадников с некоторой завистью. Долг перед Бо и обязанности командира не позволили составить им компанию. А так хотелось…

Тайнер возник среди ночи, в сопровождении двух гонцов, без отряда. Морган угадал появление командира по звону в ушах и мощной силовой волне, сотрясающей Манну, когда пробивают врата. Он вылез из спальника и начал одеваться. Тайнер спешит, раз рискнул дырявить пространство. Временные врата, аналог естественного, стационарного портала, создаваемый силой намерения, приходится охранять трое-четверо суток, пока не схлопнутся, чтобы порталом не воспользовалась нечисть. На охрану не хватает людей, поэтому врата пробивают в экстренных случаях. Ну, нынче-то дозорных с избытком – и на той стороне врат, и на этой. Буквально через минуту усталый голос Тайнера негромко позвал:

– Эй! Собирайся.

Морган дошнуровал ботинок, выкинул наружу скатанный спальник.

– Тебе стоит передать мою часть отряда Лене, – сказал он, выдергивая из земли колышки, на которых держалась палатка.

Тайнер матюгнулся, его рука дернулась вверх. В темноте, боковым зрением Моргану показалось, что сейчас кулак Тайнера внятно объяснит его челюсти: разговор, а заодно и служба в родном отряде окончены. Он мужественно решил не уворачиваться. Но Тайнер просто сморкнулся на землю, а потом грубовато спросил:

– Тебя осматривали после падения?

– В этом не было нужды.

– Попроси, чтоб осмотрели. Мне кажется, ты ударился головой. Так, – продолжил Тайнер после паузы совершенно другим тоном, деловым и бесстрастным. – Забросишь домой Тойву, Дьалу, Ороя и Чейна. Навестишь Таниру. Отчитаешься перед Илласом. Придешь в себя. И без глупостей. Чтобы потом твоя мать не поднимала всех среди ночи искать тебя по ущельям. Имандру возьмешь с собой. Сейчас пробьем врата до Вторых Северо-Западных… – Список поручений закончился невежливой, но доходчивой просьбой уматывать отсюда как можно быстрее, долетевшей уже из-за деревьев. Тайнер помчался дальше, тормошить народ – для создания портала требуется Дар десяти – двенадцати человек.

Морган подхватил под мышку обернутую вокруг спальника палатку и отправился будить тех, кому предстоит возвращение домой. Молодец Тайнер. Догадался отпустить Имандру. Без нее дома лучше не показываться – мать сгрызет живьем. Завтра Тайнер займется денежными вопросами, потом вернется к отряду, временно оставленному на Лену, и продолжит объезд территории, а на Ушана, в отместку за то, что пришлось выполнять его работу, свалит охрану врат. Иначе с чего бы Тайнер так расщедрился на порталы. Ближайшие стационарные врата в шести днях пути, тяжелых раненых нет, как-нибудь добрались бы. До чего же все-таки полезная штука – временные врата. Они позволяют перемещаться только в пределах одного и того же мира, однако место назначения задаешь ты сам; в то время как сеть естественных пространственно-временных коридоров напоминает паутину с узловыми точками – вратами, откуда можно попасть лишь в другие точки этой паутины.

Последние ярды до родной хижины Морган, выжатый как мочалка скаканьем по вратам и объяснениями с овдовевшей женщиной, преодолевал, окончательно потерявшись во времени и не видя перед глазами ничего, кроме плода собственного воображения – расстеленного спальника и себя в нем. Время суток и сезоны в двух мирах не совпадали. Несмотря на приветливый июньский денек, которым встретил дом, Моргана знобило, а ноги дрожали от усталости.

В каменном очаге, выложенном посреди дворика, потрескивал огонь. Возле натянутых между деревьями веревок высилась в тазу горка выстиранного белья. Ни матери, ни сестры поблизости не было. Видимо, полощут белье на реке. Стоило Моргану бросить на постель из шкур спальник, мать выросла как из-под земли. Объятия, поцелуй и не предвещающие ничего хорошего тяжелые вздохи с закатыванием глаз.

– Где Имка? – вяло спросил Морган, вытягиваясь на спине.

– Катается на пороге. Ты бы осмотрел каяк. И приглядел за сестрой заодно. Ничего, кроме «Бо убил Асура», я от нее не услышала.

– Я осматривал лодки две недели назад.

Мать и не думала оставлять его в покое. Морган почувствовал, как она села в изголовье. Минутное молчание – подготовка к атаке, всплеск руками и жалобно-осуждающий возглас:

– Дальше так продолжаться не может!

– Давай попозже, а? – попросил Морган и отвернулся к стене, демонстрируя свое нежелание развивать тему.

– Когда попозже? Когда ты принесешь мне прах моей дочери? Ты разве не видишь, что с ней творится? – Атмосфера накалялась со скоростью лезвия, поднесенного к пламени. – Ты должен поговорить с Илласом!

– Ни я, ни Иллас не виноваты в том, что ты родила дочь со способностями воина. Выкатывай свои претензии Богам. – «А не сыну, которого ты обвиняешь в том, что тебе дерьмово на душе, что твой муж погиб, исполняя долг воина, а старшие дочери слиняли в поселки мужей, чтобы не выслушивать твоих претензий». Морган уткнулся лицом в спальник, пошарил вокруг в поисках подушки и, не найдя ее, прикрыл голову руками. Знал бы заранее, улегся бы спать в конюшне.

Сзади раздался протяжный вздох и возня. Потом загремела посуда.

– Если бы ты, наконец, исполнил свой долг перед родом, – сурово продолжила мать из другого конца комнаты, – и вместо того, чтобы размахивать мечом ради стада баранов, добивался бы места в Совете старейшин, она бы последовала твоему примеру. Но тебе же на всех наплевать!

– Конечно, – не выдержал Морган. – Ведь я, в отличие от тебя, не горю желанием под прикрытием престижной должности ковыряться в чужом грязном белье.

– Кто будет за ней присматривать в отряде, этот сосунок Кернел?

– О Боги, я за ней присматриваю, – почти простонал Морган. – Ничего с ней не творится. Дни выдались напряженными, но она справилась. Привыкнет. Будь добра, пожалуйста, замолчи на десять минут. Дай уснуть! А потом бухти сколько влезет.

– Присматриваешь… – Ядовитая усмешка. – Где они сейчас – те, за кем ты присматривал? Ты таскаешь смерть за собой, но всякий раз опережаешь ее на полшага, и она бросается на тех, кто рядом с тобой. Пора бы остепениться!

Тело содрогнулось от адской боли, будто с раны сорвали корку. Морган зашипел сквозь зубы в бессильной ярости. Вскочил, бросился к двери. На пороге одумался, вернулся за спальником и напоследок хлопнул дверью так, что тазы и весла, прислоненные к стене, с грохотом рухнули на землю.

Бегом до конюшни. Полмили по поселку легкой рысью, подъем на небольшую горушку, кивок двум полусонным дозорным, отлеживающим на солнышке свою смену. Нет ничего тоскливее, чем восемь часов напролет, приклеив внутреннее внимание к вратам, следить, кто из них выныривает, чтобы в случае появления Асура, чего не бывало уже лет восемьдесят, выхватить дордже и уничтожить тварь, а в случае появления претов повернуть рычаг и опустить чугунную решетку, перекрывающую вход в пещеру. Раньше, пока кто-то не подсмотрел этот механизм у дикарей, вход заваливали заранее сложенными наверху булыжниками, которые потом приходилось растаскивать всем поселком. Несколько крутых, грубо вырубленных в камне ступенек спустили Моргана на небольшую ровную площадку. В сознании вспыхнули причудливые ледяные нагромождения в лучах солнца. Через секунду он зажмурился от резанувшей глаза белизны.

Глава 4

Медленно перебирая под подушкой крупные гладкие жемчужины, Марго шептала молитву святому Аммосу и наблюдала, как на синеве неба проступают длинные полосы облаков. Редкая ночь без бурана. Бураны кошмарно свирепы, залепляют стекла снегом так, что наутро солнца не разглядеть. А сегодня можно любоваться небом прямо из постели! Предрассветные минуты – короткое затишье, когда время и пространство исчезают; даже стук Ревущей Комнаты, загадочного, вечно запертого полуподвального помещения, затихает.

Марго выскользнула из-под одеяла. Со второго толчка оконная рама, мокро чавкнув, поддалась. Тело обволок студеный ветер. Марго поднялась на цыпочки и вытянула шею. Край неба зарумянился. Сейчас окоченевшая ледяная пустыня вспыхнет в бесчисленных кристалликах льда… Ухо уловило тихое поскрипывание половиц по деревянной лестнице. Внутри все вздрогнуло. Марго кинулась обратно в постель, вытянула из-под подушки жемчужное ожерелье, быстро обмотала вокруг шеи. За два с лишним года она так и не привыкла к тому, что Иштван двигается бесшумно и появляется неожиданно, будто из врат. Когда раздался шорох открываемой двери, она все еще возилась с замочком.

– Бр-р… Как можно спать в таком холоде? – Половицы проскрипели к окну.

– Я только что открыла. Было душно, – объяснилась Марго из-под одеяла. Проклятый крючок никак не хотел попадать в колечко.

Ее обволок знакомый запах разогретого мужского тела и овечьей шубки. Иштван присел на кровать.

– Отлучусь на пару деньков.

Пальцы безвольно соскользнули с жемчужин. Он вернулся вчера, поздно вечером; если бы Марго не спустилась вниз, он, возможно, и не зашел бы к ней. И опять… Пара деньков – это пара недель. Марго откинула с лица одеяло.

– Прямо сейчас?

Иштван улегся поперек ее бедер, опершись локтем в матрас под ее боком. Его пальцы нетерпеливо забарабанили по деревянному краешку кровати.

– Заказал тебе на сегодня солнышко. – Загадочно улыбаясь, он положил ей на грудь блестящую металлическую спиральку – замену себе, которую он оставляет, когда уходит надолго. – Дела, ты же знаешь. Они сильнее нас. – Прозрачно-серые глаза смотрели отрешенно, сквозь нее, они определенно видели что-то другое. Или кого-то… Иштван чмокнул ее в губы и поднялся. – До завтра бурана не будет. Травки я тебе оставил. Все как обычно.

Марго сглотнула слезы.

– Пожалуйста, возвращайся!

Он бросил ей улыбку, словно горсть медяков нищему, и испарился. Из окна донесся скрип снега, который вскоре поглотил неровный гул Ревущей Комнаты.

Марго убрала спиральку под подушку и победила наконец упрямый замочек. Не заметил. Слишком тяжелое, ожерелье создавало ощущение удушья. Подарок Иштвана, которым он отметил их близость спустя две недели, как привез ее сюда, и запретил снимать, утверждая, что это оберег от нараков. По словам Иштвана, этих невидимых птицеподобных тварей, пожирающих Манну, здесь тьма-тьмущая. Сам он носит под одеждой защитный пояс из какого-то гладкого черного камня. Марго не знала точно, существуют ли нараки, и в то же время боялась их, поэтому на ночь, когда Иштван не ложился с ней, и в его отсутствие, снимала ожерелье, а выходя на улицу, надевала.

Все как обычно. Комната утопала в солнечном свете, а ветер нес с ледяных полей аромат черемухи, возвращая Марго в тот весенний вечер, когда Иштван подарил ей целый мир и себя в придачу…

По пути от трапезной до храма Марго в кровь искусала губы. Можно солгать, что нездоровится, и запереться в келье святого Аммоса. Ей позволят: настоятельница, матушка Надия, всегда отправляет туда недужных. Но если слухи достигли ушей батюшки Адриана, ее поступок станет подтверждением. Бог видит все. Дежурство по храму – уборка, уход за утварью, продажа свечей – распределено по дням недели. Сегодня ее очередь – ее проклятие, наказание за неисповеданный грех. Солгав, она отяготит его: единственной причиной отказа от послушания служит физическая немощь, реальная, невыдуманная – это Марго крепко запомнила с детства.

Она чуть не упала, споткнувшись о порожек. Граница между двумя мирами. Очевидно, те, кто строил храм, специально прибили его в напоминание входящему: отрешись от житейской суеты и задумайся о вечном, нетленном сокровище, которое ты должен взращивать в своей душе. Стараясь ступать мягко, чтобы деревянные подошвы башмаков не нарушили сакральной тишины храма, Марго прошла в западное крыло, поднялась по узкой деревянной лесенке в каморку, где хранится хозяйственный инвентарь. Присев перед прислоненным к стене пыльным куском зеркала, перевязала платок, запихала под него непослушные кудри.

«Розанна, наверное, сейчас тоже вертится перед зеркалом. – В ней снова вспыхнули обида и ревность. – Счастливая… Сучка!»

Марго хмуро отвернулась от своего отражения и, вооружившись шваброй, ведром и тряпкой, побрела вниз. Перед глазами появилась серебристая пелена. Марго провела ладонью по горячим векам, чтобы смахнуть ее. Потом еще раз. А потом уселась на нижнюю ступеньку и позволила слезам капать. Они падали и падали, оставляя на каменном полу крохотные лужицы – нога машинально стирала их подолом платья.

Оранжевые мазки свечей в изножье раки с мощами святого Аммоса всколыхнулись: кто-то впустил сквозняк. Забыла запереть дверь! Марго поспешно промокнула лицо кончиками платка. Только бы не кто-нибудь из паломников! Батюшка Адриан постоянно талдычит, что чужих надо остерегаться: святое место не на всех действует усмиряюще. Он обожает рассказывать, как однажды некая женщина из Ниенца привезла одержимого бесами сына. Несчастный корчился в конвульсиях и прыгал по деревьям, как белка. Едва начали обряд изгнания, он натурально взбесился: священники втроем не могли с ним справиться, попытались связать, но хрупкий юноша разбросал их по комнате, словно беспомощных щенят. Пришлось бежать в деревню за подмогой. В кельях шептались про сделавшиеся фиолетовыми белки глаз несчастного, пену изо рта и искаженное нечеловеческой гримасой лицо, то смертельно бледневшее, то покрывающееся коричневыми пятнами. На памяти Марго подобных случаев не было, тем не менее страх пересиливал любопытство. Да она и сама не горела желанием общаться с приезжими. Вдруг они спросят или сделают что-то, не имеющее отношения к Церкви? Как тогда себя вести? Марго одернула помятое платье и отправилась выдворять гостя, надеясь, что его зрение и любопытство не настолько остры, чтобы разглядеть в храмовом полумраке следы слез на ее физиономии.

Гость в некоторой растерянности, как показалось Марго, топтался у двери. Открытый прямой взгляд, высокий лоб, уголки губ приподняты в доброжелательной улыбке, прямые светлые волосы стянуты сзади в хвостик, как часто носят священники. Чистая светлая рубашка аккуратно заправлена в брюки. Горожанин. Безобидный. Напряжение немного отпустило ее.

– Простите, сэр. – Марго присела в книксене. – Храм закрыт до пяти. Вы можете помолиться в келье преподобного Аммоса – она в храме же, вход со стороны реки, дверь с круглой ручкой, две ступеньки вниз. – Все это она произнесла на одном дыхании, полушепотом, прикрыв глаза ресницами.

Незнакомец приветливо кивнул в ответ и спросил свечей. Марго заглянула в ящик на подоконнике, где хранятся свечи на продажу: остались две кривульки ее изготовления. Сгорая от стыда, она протянула их на ладони:

– Только такие. Простите! – Она снова сделала книксен. – Если вам угодно, я сейчас же принесу…

– Не стоит, девочка. Чем не хороши эти? – В щель ящика для пожертвований брызнула монетка, Марго успела заметить – серебряная. Многовато за свечи. Мужчина поднес свечи к носу. – Какие ароматные! Что вы добавляете в воск?

– Э-э… – растерялась Марго. Никто никогда не хвалил ее свечи. А матушка Лиза вечно ворчит, что она впустую переводит масло, а свечи годятся только для келий. – Масло тимьяна, сэр.

– Тимьян. – Он снова прижал свечи к ноздрям и, прикрыв глаза, вдохнул. – Трава Пресвятой Матери. По легенде, она растет в местах, где ступали Ее стопочки.

– Вы абсолютно правы, сэр. – Марго присела еще раз и напомнила: – Налево вокруг храма, напротив причала.

– Стирая грязь с пола, мы стираем с души печаль. – Многозначительно произнес гость и, прежде чем исчезнуть за дверью, почтительно наклонил голову в знак благодарности.

Марго щелкнула задвижкой, в задумчивости прислонилась к стене. Странные слова… Почему-то они подействовали утешающе.

Под конец службы невеселые мысли вернулись. Когда в окне мелькнуло белое платье невесты, Марго бросило в жар. Она надвинула на глаза платок, отошла к стене, впервые в жизни радуясь тому, что уродилась коротышкой, – спины селян скроют новобрачных. Гул голосов усилился, потом резко стих, уступая место звону кадила. Воздух напитался ароматом можжевельника. Первые слова молитвы об отгнании бесов – обряд венчания начинался с нее – отозвались удушьем в груди, словно туда устремилась вся нечисть, витающая в пространстве. Марго отвернулась и сделала вид, что счищает воск с подсвечника. Девять подсвечников. Обойти все, потом еще раз и еще. Может, кто-нибудь накапает на пол. Счищая воск с пола, мы счищаем грязь с души… На протяжении всей церемонии Марго не покидало мерзостное ощущение, что за ней наблюдают. Чужое внимание ощупывало ее, словно раздевая донага. Обернувшись несколько раз и не найдя навязчивых глаз, она списала бесстыжие флюиды на диакона Пауля, которого батюшка Адриан прочил ей в мужья. Вот уж кем бес-то завладел.

Когда растаяли последние звуки венчального песнопения, батюшка Адриан произнес зажигательную речь, еще раз благословил молодых. Толпа радостно загудела и потекла к выходу, а Марго проскользнула в противоположную сторону, уселась на пятки за изголовьем раки. Гул голосов и шарканье шагов постепенно затихали. Если батюшка Адриан придет за ней и застанет в молитве, быть может, свадебный пир ее минует. Обняв раку, она просила святого Аммоса об избавлении от праздника.

Свадьбы празднуют всей деревней – идея прадеда батюшки Адриана, превращенная потомками в добрый обычай. Столы накрывают на крытой навесами поляне за монастырем – она примыкает к монастырской кухне и служит гостевой трапезной. А уже после семья молодоженов продолжает праздник в узком кругу. Летом гуляют до рассвета, а у кого остаются силы и место в желудке – и дольше. Марго любила шумные посиделки в трапезной, но предпочитала наблюдать за людьми, а не общаться. Некогда предпринятые ею робкие попытки наладить контакт со сверстниками закончились неудачей; с тех пор она отмалчивалась, а батюшка Адриан, едва за столом появлялись первые признаки бурного веселья, отправлял ее на кухню. Но сегодня до кухни еще надо дожить.

Нет, не все покинули храм. Тихие шаги уверенно направились к алтарю, потом – в ее сторону. Марго прижалась лбом к резной деревянной стенке раки и закрыла глаза. Негромко стукнуло окно, потянуло влагой с реки, можжевеловый воздух наполнился черемухой и щелканьем одуревшего от запахов весны соловья. Деликатно скрипнула лавочка. Невежливо задерживать отца, его ждут за столом. Марго коснулась кончиком указательного пальца лба, низа живота, плеч, на мгновение сложила перед грудью ладони и поднялась. Батюшка Адриан сидел на краю лавки, облокотившись на подоконник и в задумчивости поглаживая седеющую бородку. Он еще не снял праздничную, белую с золотым ризу.

– Рит, все рассаживаются. Ты сегодня сама не своя. Плохо себя чувствуешь?

Марго нервно сглотнула.

– Нет, батюшка. В келью налетели комары, и я почти не спала ночью.

– Иди-ка посиди со всеми на свежем воздухе, развлекись. Вечер чудный. Где у тебя ключи? Я все закрою.

– Да, батюшка. – Марго не посмела ослушаться: вынула из кармана связку ключей и опустила на его широкую ладонь.

Свободных мест осталось два – в торце стола, для батюшки Адриана, и рядом с диаконом – он тут же услужливо подвинулся, не забыв обмаслить ее взглядом. Марго пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы ни разу не посмотреть в противоположный конец стола, откуда доносилась возбужденная стрекотня новобрачной. Вскоре пришел батюшка Адриан, снова поздравил молодых – на этот раз коротко, и десятки рук протянулись к глиняным бокалам.

Уставившись в тарелку, Марго вяло ковыряла вилкой кусок маринованной трески. Есть не хотелось. Диакон противно причмокивал под ухом и бубнил про каких-то древних мучеников, которые во имя Господа позволили Его противникам сжечь себя заживо. Кости несчастных дивом остались целы. Чтобы уничтожить останки, их бросили в реку. Марго насмешливо фыркнула: идиоты, закопать не додумались. По прошествии трех дней мученики явились главному негодяю, правителю города – во плоти, целыми и невредимыми. В руках они держали факелы, пылающие Господним огнем, взглянув на который злодей рассыпался в прах. А кости целый месяц сияли в воде подобно звездам. В заключение Пауль, торжественно подняв бокал, предложил соседям по столу следовать примеру мучеников.

У Марго язык чесался съязвить, не в собственных ли убогих извилинах он выискал противников Господа. Раньше, по словам батюшки Адриана, в мире существовало несколько религий, и их приверженцы воевали между собой, стремясь доказать истинность своих убеждений. После Большой Катастрофы доказывать стало нечего и некому: выжила одна религия – очевидно, самая правильная. Бог всех рассудил. Есть, правда, еще Суры. Они верят в трех богов, двое из которых женского пола, живут обособленно и происходят из какого-то другого мира. Суров обвиняют во всех смертных грехах, однако Марго никогда не слышала о религиозных стычках с ними. От Суров вообще стараются держаться подальше.

Опасаясь нового приступа словесного поноса, она промолчала. Но понос все-таки разразился. Пропустив еще бокал, порозовевший диакон поведал о древнем обычае обрезания девушек в первую брачную ночь с целью предотвратить измены законному супругу. После зверской процедуры несчастные всю оставшуюся жизнь, занимаясь любовью, испытывали боль. Марго брезгливо отодвинулась. Совсем спятил. Обрадовался, что батюшка Адриан его не слышит. Пауль в роли супруга был ее самым худшим кошмаром. Марго скорее согласилась бы, чтобы в нее вселились все бесы на свете.

Она уперлась взглядом в мощную фигуру отца, воплощение спокойной силы, который сосредоточенно беседовал с миссис Кресс, мамой новобрачного. Смена блюд уже была – на тарелках появились фаршированные баклажаны и медальоны из ягненка. Быть может, он прочтет в ее взгляде мольбу и отправит восвояси? Прием имел успех. Их взгляды встретились, и отец подозвал ее рукой. Марго опрокинула в рот остатки вина и с облегчением вынырнула из облака Паулевых эманаций, на ходу стряхивая с руки невидимые следы его случайных и не очень прикосновений.

– Поела? – Батюшка мягко сжал ее локоть. – Тебе лучше?

– Ага.

– Тогда ступай с миссис Кресс. Нужно ей помочь, она совсем закрутилась.

Марго окаменела. Она почувствовала, как улыбка сползает с лица. Воистину Господь видит все, и расплаты за дурные поступки не избежать. На одеревеневших ногах Марго поплелась за пухленькой невысокой женщиной. Они вместе собрали в деревянную бадейку лишнюю посуду и отнесли на летнюю кухню миссис Кресс. Миссис Кресс попросила помыть тарелки и присмотреть за пирогами, а напоследок любезно предложила чая с вишневым вареньем, от которого Марго отказалась с таким выражением лица, что миссис Кресс встревожилась, хорошо ли она себя чувствует.

Стоя на пороге кухни, Марго проводила хозяйку взглядом, потом оглядела ухоженный дворик с колодцем посередине. Закатные полосы расчертили позолотой нежную зелень травы. Синее, без единого облачка небо умывалось в лужицах. Громадный пестрый кот, развалившийся поперек длинного, общего с баней крыльца кухни, сонно жмурился и делал вялые попытки вылизать спинку. Марго снова почувствовала, как веки наливаются жаром. Этот дом мог бы стать ее, а эта милая женщина – заменить ей мать. Если бы существовал такой вариант судьбы… С тяжестью на сердце Марго наносила воды. Низенькая деревянная скамеечка как раз подошла, чтобы устроиться на ней перед тазиком. Марго уселась лицом к открытой двери кухни, чтобы не упустить пироги. Слезы словно ждали этого момента.

– Ай-ай-ай, как несправедливо! – посетовал голос за спиной. – Все веселятся, а самая красивая девушка моет посуду.

Марго едва не выронила тарелку. Щеки моментально вспыхнули. Она быстро вытерла лицо рукавом и обернулась. У колодца, облокотившись на деревянную балку, подпирающую островерхую крышу, стоял незнакомец, которому она днем продала свечи.

– Боюсь, вы преувеличиваете, мистер…

– Иштван, – любезно представился мужчина, направляясь к ней. Двигался он плавно, грациозно, будто танцевал. – Нисколько. Редкий роскошный цветок, который вот-вот распустится. Какому-то счастливцу он достанется…

Почувствовав, что становится пунцовой до кончиков волос, Марго снова взялась за посуду. Несмотря на застенчивость, она быстро нашлась что ответить:

– Никакому. Я скоро стану монахиней.

– Монахиней? – Иштван уселся напротив нее на траву, перекрестив ноги. Марго бросила на них короткий взгляд: она никогда не видела, чтобы кто-нибудь сидел в такой странной, нелепой позе: пятка согнутой впереди левой ноги подпирает ягодицы, а правая нога перекинута через левую и упирается стопой в землю за левым коленом. – Сколько тебе лет, девочка?

– Шестнадцать, – с гордостью сообщила Марго, округлив возраст в большую сторону: шестнадцать ей исполнится в конце лета. Краем глаза она заметила, как уголки губ Иштвана дрогнули в полуулыбке. Он отрицательно покачал головой:

– Нет. Это не твоя идея.

– Таково пожелание моего отца – священника, который сегодня венчал новобрачных, – солгала Марго. Впрочем, не совсем это и ложь. Марго выказала готовность принять постриг две недели назад, и батюшка Адриан посоветовал подумать… годков пять.

– Ты дочь епископа Лишинна? Хм… Не знал, что у него есть дети. Где же он тебя прятал?

– Я его приемная дочь, сэр, воспитанница. Своего родного отца я не знаю, а мама умерла при родах. Я родилась и выросла в монастыре.

«А прятать меня излишне. Я такая малявка, что меня и в двух шагах не замечают».

– Ах, вот как… – Иштван оперся ладонями о колено.

Марго исподлобья покосилась на изящные кисти с длинными пальцами и тонкими, нетипичными для мужчины запястьями. Левый мизинец украшал перстенек с зеленым камушком. Других колец не было.

– А ты не размышляла об иных вариантах своего будущего? Кстати, как тебя зовут?

– Маргарита. У меня их не так много, мистер Иштван: либо выйти замуж за того, кого навязывает батюшка Адриан, либо стать монахиней.

– Кого же он навязывает?

– Диакона Пауля. Вы, может, видели его в храме? Полноватый, невысокий, с родинкой на подбородке. Когда он говорит, у него слюни собираются в уголках рта. Не представляю, как бы я с ним целовалась и… прочее. – Марго с отвращением поморщилась, вспомнив пухлые, обильно сдобренные слюной губы отца Пауля. – Батюшка ищет себе преемника, – сама не зная зачем, пояснила она участливому слушателю. – У него никогда не было семьи. Своей наследницей он считает меня, точнее, моего будущего мужа, и хочет, чтобы после его смерти я и мои дети были обеспечены. Все Ланцские виноградники принадлежат ему, они достались ему от отца, а тому – от деда. Винодельческой фермой должен управлять серьезный, надежный человек, а таковыми он считает только священников. У него все предки по мужской линии были священниками. Диакон Пауль, по его мнению, идеально подходит на роль управляющего.

Иштван пожал плечами:

– Твоего отца можно понять.

Внутри все вскипело.

– Я не пойду замуж без любви! – запротестовала Марго. – Когда я сказала об этом батюшке Адриану, он разразился длиннющей проповедью: влюбленность быстро проходит, поэтому выходить замуж по страсти бессмысленно, и вообще женщина должна думать о доме и детях, а не потакать плотским желаниям. И тогда я решила, что лучше приму постриг. Батюшка говорит: тот, кто посвящает свою жизнь служению Господу, познает Его любовь. Я и так почти монахиня. Моя жизнь после пострига никак не изменится.

– Она просто закончится. Можно понять, когда уходят в монашество в сорок лет, повидав многое и разочаровавшись в мирской жизни. Но в шестнадцать… Монашество убьет тебя. Ты такая красивая – глаза, волосы, руки, фигурка. Ты рождена, чтобы любить и быть любимой. Божественную любовь, о которой с такой легкостью рассуждает твой отец, невозможно познать, не познав человеческой.

Слова Иштвана снова заставили Марго покраснеть, хотя с фигурой он явно перегнул: свободное платье до пят скрывает все, что только можно скрыть.

– Ах, мистер Иштван… – Она грустно вздохнула. – Мне кажется, тот, кого я полюблю, не возьмет меня замуж. Мне нравится… нравился парень из нашей деревни. Однажды он предложил мне прогуляться по реке. Мы… целовались в лодке. – Марго в раздумье покусала губу. – На том все и закончилось.

– Забудь про этого идиота. Ты обязательно встретишь человека, который будет тебя достоин. Знаешь, что означает твое имя? Жемчужина. А имя управляет судьбой, девочка. Ты станешь для своего избранника бесценным сокровищем. Правда, жемчуг прячется в раковине, а сокровища обычно держат под замком.

– Благодарю вас, сэр, – пролепетала Марго. Последняя оговорка прозвучала жутковато, зато остальное… Она в бессилии выпустила из рук миску и губку и, наконец, подняла голову – румянец все равно не скроешь, да и невежливо пялиться в таз в ответ на внимание к себе. – Мне никто никогда не говорил столько хорошего. В деревне надо мной посмеиваются: мол, у нее такое лицо, будто она наелась кислых яблок. – Марго робко улыбнулась. – А этот парень и его друзья издеваются надо мной: когда кто-нибудь из них встречает меня в деревне, он пытается ущипнуть меня за зад и смеется: «Эй, монашка, не хочешь поваляться со мной?» – Через мгновение она хмуро добавила: – Это его сегодня венчал батюшка Адриан.

– Вот, значит, почему ты сидишь здесь в расстроенных чувствах. Нет, это несправедливо! – Иштван улыбнулся, сверкнув ровным рядом белоснежных зубов. – Не принести ли тебе вина?

– Ох… – Как Марго ни смущалась, она не смогла не вернуть ему улыбку. – Только… Мистер Иштван, прошу, не говорите батюшке Адриану, что вы здесь! Он не разрешает мне общаться с чужими.

Иштван заговорщически подмигнул ей и поднялся. Марго любовалась его походкой, пока он не скрылся за хозяйственными постройками. Вот бы потанцевать с ним. И погрустнела. Это смотрелось бы ужасно неуклюже. Батюшка Адриан никогда не позволял ей танцевать вместе с селянами. И не позволит.

«Ох, и разболталась же я!»

Марго стащила с головы платок, протерла им лицо. Лоб взмок, щеки пылали, а сердце непривычно быстро колотилось в груди. Этот человек совершенно не похож на тех деревенских олухов, которые сейчас надираются на халяву, чтобы к вечеру привычно рассредоточиться по канавам. Марго проверила вилкой пироги, наносила еще воды и рассортировала посуду: вымытую аккуратно разложила в кухне на столе сушиться, а грязную сложила рядом с тазиком.

Иштван принес кувшин с обвитой вокруг ручки веточкой черемухи. Конечно же со свадебного стола. Mapго приподняла его за горлышко: полный. У Иштвана в руке появились глиняные бокалы. Прежде чем в них хлынула рубиновая жидкость, Марго узнала в одном, по сколу внутри, тот, из которого пила за столом. Ее вдруг охватило пугающее чувство, будто она падает с огромной высоты.

«Успокойся, дурочка. Он просто взял бесхозные».

Падать стало приятнее.

– За исполнение твоей заветной мечты, Маргарита! – Иштван преподнес ей тот самый бокал и поднял свой. – У тебя ведь есть заветная мечта. И, думается мне, от монашества она ох как далека.

Марго молча водила по губе краешком бокала. Заветная мечта у нее была, далекая от монашества, как звезды от земли. В своих снах Марго видела себя скачущей на лошади по широким зеленым просторам наперегонки с ветром. Ветер играл ее волосами, сооружая из них фантастические прически, насвистывал песни шелестом листвы, приносил прохладу в жару и убаюкивал перед сном. И она была такой же, как ветер – могущественной и свободной. Иногда сзади нее на лошади сидел мужчина. Ей никогда не удавалось увидеть его: когда она оборачивалась, парень исчезал. Сны рождали фантазии, несбыточные, как желание догнать радугу.

– Что-то не так? – забеспокоился Иштван.

– Э-э… – Усилием воли Марго стряхнула с себя оцепенение. – Я хочу быть самостоятельной. Свободной. Как… – В сознании сверкнула картинка из детства: статные горделивые всадники на базаре, в Хельне. – Как Суры! – брякнула Марго, сама не понимая, почему ей на ум пришло такое сравнение.

Иштван хлопнул себя по бедру:

– Хо! А собралась киснуть в монастыре! Только я бы посоветовал тебе, девочка, сперва определиться, для чего тебе свобода.

– То есть как это – для чего? – не поняла Марго.

– Стала ты свободной. А дальше? Что ты будешь делать?

– Буду жить в собственном доме. Сама зарабатывать на жизнь. Ездить верхом – где хочу и с кем хочу. Помогать людям.

– Ты хочешь быть колдуньей?

Вопрос резанул, словно лезвие остро заточенного ножа. По спине пробежал озноб. Марго озадаченно нахмурилась. При всем богатстве фантазии подобные мысли ее не посещали.

– Колдовством владеют только Суры, – сказала она нерешительно. – И выучиться магии, вероятно, можно только у них. Но они… О них рассказывают жуткие вещи, будто они воруют людей, вынимают у них мозги, а когда возвращают человека обратно, он уже не помнит, кто он. И еще их мужчины соблазняют наших девушек. Делают с ними что-то, и те идут с ними на сеновал по доброй воле, а потом девушек находят мертвыми. Лет двадцать назад девушка из нашей деревни влюбилась в Сура и забеременела от него. Ее труп выловили в реке за несколько миль отсюда. Никто так и не узнал, сама она утонула или ей помогли. – Марго быстро огляделась и добавила полушепотом, будто отец мог ее услышать: – Именно поэтому батюшка Адриан постоянно предостерегает меня от общения с незнакомцами. Он боится, что придет какой-нибудь Сур и утащит меня. – Она захихикала. Отменно выдержанное вино растекалось по телу приятной расслабленностью.

– Суры… – Полупрозрачные глаза Иштвана сузились, приятное лицо на мгновение исказила презрительная усмешка. – Тупые самодовольные выродки, возомнившие себя богами. Отделяй зерна от плевел, девочка. Суры – это Суры, а магия – это магия. Магия – умение управлять силами Природы, Дар, наследие их могущественных предков, который Суры пустили во зло, ради удовлетворения своих алчных помыслов. Своего мира, богатого металлами, драгоценными минералами и пушным зверем, им мало. Они хотят прибрать к рукам наш. Согнали сюда демонов-вампиров, которые у них водились, и теперь под предлогом того, что их надо уничтожать, обложили всех данью.

Марго рассеянно пожала плечами:

– Не слышала, чтобы у нас кто-то что-то платил Сурам. – Несмотря на цветистые россказни, она не очень-то верила в существование демонов; она не встречала никого, кто их видел собственными глазами. Они представлялись ей страшными сказками, сочиняемыми богатыми городскими бездельниками, чтобы пощекотать нервы наивным простачкам. Колдуны занимаются разборками между собой или пытаются вытеснить крестьян с плодородных земель. Батюшка Адриан утверждает второе. – А разве сами они не гибнут, сражаясь с этими своими чудовищами?

– Пара сотен жизней в год – ничтожная плата за власть, которую они получают взамен. Они готовы пожертвовать и большим, лишь бы сохранить ее. – Иштван налил по второму бокалу. Обсыпанная пахучими белыми цветами веточка соскользнула Марго на колени. – За Маргариту-колдунью! – Отхлебнув, он прикрыл глаза от удовольствия, кончики его пальцев медленно заскользили вверх-вниз по конусу бокала. – Совершенно не обязательно идти к Сурам, чтобы учиться магии. У них полно учеников, которые с удовольствием делятся полученными навыками. Не здесь, конечно, не у вас… чуть подальше. – Последние слова Иштван произнес вполголоса, странным низким тоном.

– Э-э… – Марго на мгновение замялась: не в голове ли у нее они прозвучали? – В любом случае у меня нет такой возможности, потому что нет собственного заработка. – Она пожала плечами и грустно улыбнулась. – Я принадлежу монастырю и вынуждена подчиняться воле отца. – «Чем трепаться, дядя, лучше бы дал практический совет».

– Я бы на твоем месте удрал в город. Там много всякой работы, которую ты могла бы выполнять и одновременно учиться. Или согласился бы на брак. Не с этим слюнявым диаконом, а с тем, кто обвенчается с тобой при условии, что, как только ты получаешь от отца приданое, этот человек навсегда исчезает из твоей жизни. Уверен, желающих побыть мужем такой милой девушки найдется немало, в том числе и среди служителей церкви.

Звук ударившегося о краешек медного таза бокала заставил Марго очнуться. Ошалело моргая, она уставилась на опустевшую ладонь.

«Это шутка? Насмешка над глупой деревенской девочкой? Или…»

Марго подняла взгляд на Иштвана. Глаза – двери во внутренний мир, отражение души, они никогда не лгут. И заблудилась, словно попала в бесконечный коридор с множеством дверей, каждая из которых открывалась в точно такой же коридор. Странный взгляд – не тяжелый, не сверлящий, не пронизывающий, а неподвижный и рассредоточенный, будто Иштван смотрит в никуда, но видит все.

– Разбить бокал – счастливая примета, – успокоил Иштван. – К любви. У нас в Браголлаке есть обычай: новобрачные, прежде чем занять места за свадебным столом, отпивают из бокалов по глотку и разбивают их вместе с вином – в знак того, что им предстоит соединиться кровью, то есть зачать ребенка.

– Боюсь, ваш вариант для меня неприемлем, – пробормотала Марго и принялась выуживать из порозовевшей воды кусочки бокала. Внутри неприятно кольнуло: будто кровь пролилась.

«Что, надрызгалась? Готовься к проповеди!» Марго мотнула головой, прогоняя заливающегося злорадным хохотом невидимого насмешника.

– Сдать свое тело в аренду на пару недель, – преспокойно продолжал Иштван, – не такая уж большая плата за свободу. Я бы сказал – мизерная. Обычно свобода обходится много дороже.

– Вряд ли удастся обвести вокруг пальца батюшку Адриана. – Марго растерянно огляделась, не зная, что делать с остатками бокала, и в конце концов сложила на траву рядом с тазом. – Да и кто в здравом уме откажется от винодельческой фермы?

– Виноградники осложняют дело, не спорю, но люди разные – не договоришься с одним, договоришься с другим. А как насчет… – Иштван поднял вверх указательный палец. – Сюда идет твой отец! – Он прижал к губам ее руку и исчез.

Рука зависла в воздухе. Пространство вокруг поплыло. С кухни потягивало горелым.

Батюшка Адриан появился минут через десять.

Марго проворочалась всю ночь. И причиной тому были не комары.

Она столкнулась с Иштваном следующим вечером, когда спустилась в низину, где в зарослях ив пряталась часовенка с купальней, – он вышел ей навстречу.

Далеко за полночь Марго накинула длинный жакет из черной шерсти и выскользнула из келейного домика, не взяв с собой ничего, кроме смены нижнего белья, расчески и зубной щетки. Иштван сказал, мечты даются затем, чтобы сбываться. И пообещал, что она ни о чем не пожалеет. И Марго не пожалела…

Она не жалела о побеге даже теперь, когда Иштван неделями пропадал невесть где, появляясь ненадолго, как солнце, которое в это время года – условно оно считалось зимой – жаловало царству вечных снегов лишь горстку светлых часов. С детства привыкшая к работе, Марго умела находить себе занятие. Когда надоедало готовить снадобья и исследовать малопонятные, но крайне занимательные записи Иштвана, которыми было испещрено несколько кип бумаги, Марго брала лопату и шла расчищать снег вокруг дома. Физический труд и морозный воздух разгоняли тоску не хуже вина.

Ежедневный утренний ритуал – обливание ледяной водой на снегу – и горячий чай с творожной запеканкой подняли настроение. Иштван вернется. Он всегда возвращается. И он всегда так добр и заботлив. Натопил с утра печку, запеканку приготовил, «заказал солнышко».

Марго сбегала наверх за спиралькой, надела длинный кожаный плащ на меху и теплые сапоги. Опасаться, кроме ветра, здесь некого, поэтому снаружи дверь запирали по-простецки – просунутой в ручку деревянной плашкой. От двери в сияющий океан снега и льда уходила едва заметная цепочка следов Иштвана. Прихваченный морозом снег сахарно хрустел под подошвами, идти было легко.

Удалившись на сотню ярдов, Марго приостановилась проверить, надежно ли застегнут замочек на ожерелье. Есть еще одна, гораздо более реальная, чем нараки, опасность, от которой оно служит оберегом, – потерять дорогу домой. Заблудиться здесь легко даже днем: стоит ветру вздохнуть поглубже, и за считаные минуты наползают плотные светло-серые облака, равнина погружается в молоко бурана, который может бушевать не одни сутки. К счастью, Марго никогда не доводилось попадать в буран.

Марго бросила через плечо короткий взгляд. С трех сторон их жилище, которое Иштван в шутку окрестил замком, – обросшее льдом каменное строение действительно его напоминает – прикрывает цепь ледяных завалов. Отсюда его уже от них не отличить. Она бодро двинулась вперед, стараясь ступать след в след, – так велит Иштван – и не останавливалась, пока не оборвались следы. Ни она, ни Иштван никогда не ходили дальше этого места. Марго достала из кармана спиральку, сняла варежку. Вытянув руку со спиралькой вперед, начала медленно поворачиваться вокруг себя. В какой-то момент спиралька ожила – неслышно зажужжала, завибрировала, словно зажатая в кулаке муха. Марго зажмурилась, глубоко вдохнула и прыгнула вперед.

Глава 5

В легкие ворвался солнечный морозный воздух. Дружеским шлепком по крупу отправив коня порезвиться, Морган побрел к обледеневшим развалинам древних построек. Переливаясь на солнце, они походили на хрустальные дворцы с множеством арочных окон, дверей и башенок. По ним можно лазить часами. Кроме «дворцов», не осталось ничего; все, что мало-мальски могло сойти за древние артефакты, давным-давно растащили.

Изначального названия мертвого материка легенды не сохранили, поэтому Суры называли его Ледяшкой. А дикари, не имеющие ни Дара, ни морских судов, едва ли вообще знали о его существовании. Жизнь прекратилась здесь после Большой Катастрофы, задолго до прихода Суров; лишь на окраинах, вдоль береговой линии, где есть пища, водятся чайки, пингвины, белые медведи и прочая морозостойкая живность. Ровно полгода здесь царит тьма – за три-четыре часа прокатившись вдоль горизонта, солнце покидает закованную в ледяной панцирь пустыню. Зато остальные полгода ночью светло как днем.

Когда-то Ледяшку пытались исследовать. Особо рьяные энтузиасты выбурили из-подо льда развалины каменных зданий и фрагменты металлических конструкций неизвестного назначения. Полнейшая бессмыслица. Информацию о прошлом останков давным-давно уничтожил холод. Что делать с находками, кроме как выставить у себя во дворе в качестве символа безбашенного геройства, никто не знал. Не продавать же дикарям: в их руках призраки прошлого оживут и натворят бед, как это случилось с предыдущей цивилизацией – те тоже выковыряли из вечных льдов какую-то пакость, которая потом, попав к обладателям вселенских амбиций и убогих мозгов, нарушила баланс природных стихий и спалила весь мир.

Впрочем, ледяной материк довольно скоро дал щелчок по любопытным носам. Врата сами собой схлопнулись, чего стационарному порталу делать совсем не положено, и отрезали путь домой трем десяткам человек… навсегда. Пленники пытались пробить временные, но не сумели. Когда врата снова открылись, всех их нашли мертвыми. Вот тут-то и выплыла ужасная тайна Ледяшки: прибегая к Дару, ты не восполняешь потраченную жизненную силу из окружающего пространства, как в обычных условиях, а теряешь ее безвозвратно, сгораешь как свеча. До сих пор неясно почему: возможно, катаклизм исказил силовые поля пространства. Мертвый материк словно стремится вернуться к жизни, вытягивая ее из других, и у него не получается: Манна застывает как вода на морозе.

Это произошло больше трехсот лет назад. Ледяшку объявили смертоносной зоной. Однако поток юных покорителей ледяных просторов не иссякал еще долго. Кое-кому везло, но гордыни Ледяшка не прощала. С самонадеянными храбрецами, осмелившимися бросить ей вызов, она поступала как с истинными героями – воздвигала им памятники изо льда. На памяти Моргана были трое подростков из соседнего поселка, заключившие, как потом выяснилось, пари на породистую лошадку, что они притащат с Ледяшки древний артефакт. Врата схлопнулись. В отчаянии ребята пытались согреться при помощи Дара. Они так и замерзли, прижавшись друг к другу.

Всякий раз отправляясь на Ледяшку, Морган закидывал мысль о злосчастных вратах на дальние задворки сознания. Разорвет его на куски какая-нибудь тварь или он пополнит коллекцию останков древности – какая разница. Все опасности Ледяшки меркнут перед единственной ее ценностью: она вымораживает душевную боль. Вот и сейчас…

Мороз пробирался сквозь тонкий плащ, легонько покалывал тело. Будто Ледяшка прощупывает очередного непрошеного гостя, пытаясь найти жизнь, которую можно украсть.

– Мы оба одинаково мертвы, ты же знаешь, – пробормотал Морган себе под нос, залезая во «дворец» через дыру в стене. Миновав несколько «комнат», он вскарабкался по ледяным завалам на «второй этаж». Здесь было теплее. Крыша местами обвалилась под тяжестью смерзшегося снега, из дыр лилась прозрачная синева. Пустая глазница высокого дверного проема, украшенная гирляндой сосулек, утыкалась в гигантский сугроб, над которым светился клочок неба.

Морган повернулся лицом к стене. Он смотрел, как кончик золотистой дымящейся струи выписывает узор на девственной белизне, когда со стороны проема раздался шорох. О ботинок ударился маленький ледяной комочек. Внутреннее зрение не видело никого, кроме Даймона в полусотне ярдов к северу, и Морган спокойно продолжил священнодействие. Из проема послышался шорох, потом шуршание, будто кто-то ползет по снегу.

«Очередной одержимый тайнами древности? Я не вижу его, потому что он с защитной сетью, а мой Дар ослаб от усталости. Сейчас придется вразумлять этого идиота, что до него здесь побывали тысячи таких же репоголовых…»

Застегивая на ходу штаны, Морган бросился к проему.

Вверх по склону сугроба, вжимаясь в стену, бочком передвигалась девочка лет четырнадцати. Миниатюрную фигурку охватывал длинный черный плащ, подогнанный по ней точь-в-точь. Из-под шляпки с полями не мигая смотрели огромные незабудковые глаза. Во рту торчала черная меховая варежка. Морган молча пялился на черный силуэт на фоне снежной белизны. Мысли падали, как капли воды в неподвижный пруд.

«Она не Сур».

«Но одежда изготовлена руками и Даром мастера, с защитой от дождя и холода».

«Человек без Манны – это мертвец».

«Или призрак».

«А скорее всего – галлюцинация».

Морган тряхнул головой, крепко зажмурился, потер глаза, поморгал. Двигаться малявка прекратила, но исчезать явно не собиралась.

«Ладно, – согласился Морган с причудами собственного ума. – Хочешь поиграть? Давай поиграем».

Он уперся ногой в сугроб и облокотился на колено.

– Ну и откуда, диво дивное, ты здесь взялась?

Девчонка вжалась в стену еще сильнее. Глаза-незабудки украдкой стрельнули по сторонам и, убедившись, что путей к бегству нет, остановились на нем. Она вынула изо рта варежку, сняла с кончика языка волоски меха.

– Из ледяного замка. – Голосок у нее был тихий и тонкий, совсем детский.

– Из этого, что ли? – Морган с усмешкой похлопал ладонью по снежной стене. – Живой артефакт? – «Любопытно, как я выгляжу со стороны. Треплюсь сам с собой?»

Девочка нахмурилась – слово «артефакт» вызвало недоумение, – а потом гордо вздернула подбородок:

– Мой замок в параллельном мире.

Морган рассмеялся, даже начал хохотать. Он решил бы, что свихнулся, особенно учитывая, что никак не мог остановиться, и в конце концов прижал ко рту рукав, если бы из кармана девочки не вынырнул свитый в спираль тонкий железный прут.

– Я перемещаюсь при помощи вот этой штуковины, – похвасталась малявка, покрутив в воздухе своим сокровищем. – Она волшебная, находит врата сама.

Смех заглох. К собственному ужасу, Морган осознал, что уже не просто таращится на девочку, а таращится открыв рот. Игры кончились. Отпрыски дикарей шныряют по вратам. По вратам на Ледяшке. Он обреченно потер лоб и виски, словно пытаясь втереть в гудящую от усталости голову этот шокирующий факт. Спиралька называлась поводыркой. Примитивный, давно вымерший за ненадобностью инструмент, поводырь по «дыркам» – порталам. Раньше с ее помощью отыскивали врата; она также помогала не заплутать в лабиринтах пространства-времени – попасть именно туда, куда тебе нужно.

«О Боги, и где только выкопала!»

– Какой идиот дал тебе эту игрушку? – рявкнул Морган.

Незабудки испуганно заморгали.

– Иштван. – Малявка снова попыталась пятиться. Скользкий горб сугроба вернул ее на прежнее место, и она хлопнулась на задницу. Зверек попался в капкан. – Он не идиот. Он могущественный маг. Умеет превращать ветер в огонь!

Бред. У Моргана снова начался нервный смех.

– Это как? Пернул на свечу, и она загорелась? – Не самая остроумная шутка, но, кажется, малявка слишком напугана, чтобы держать язык за зубами.

– Буран крутит ветряки, – серьезно начала объяснять девочка. На ее лице ясно читалось: «Как тебе не стыдно! Взрослый человек!» – От них его сила передается в Ревущую Комнату, где превращается в огонь. Огонь греет воду и разносит ее по железным трубам по всему дому. У нас всегда тепло и всегда есть горячая вода.

Морган медленно проговорил про себя услышанное. Потом еще раз, силясь представить подозрительный агрегат, сотворенный руками дикаря и управляемый… Асуром? Эта мысль вела прямиком в преисподнюю. Суром? Суру незачем сговариваться с дикарем и прятаться на Ледяшке. Если только Сур – не ренегат. Конечно, девчонка может и выдумывать. Но, Боги, откуда у нее такое в голове? Так или иначе, пока Манна не видна, ложь от правды не отличишь.

– У Иштвана, полагаю, много помощников… – пространно высказался Морган, предоставляя собеседнице простор для словоблудия, чтобы скрыть собственную растерянность.

Девчонка помотала головой.

– Я – единственная его помощница и ученица. – Она помолчала и добавила: – Уже почти три года!

И ее родня за столько времени даже не почесалась! Гвардейцы, когда им не удается разыскать пропавшего без вести, обращаются к Сурам, и отряды через гонцов передают информацию друг другу. Если потеряшку находят, гвардейцы выклянчивают вознаграждение у его родичей, и деньги делятся пополам. Уж за три-то года Морган бы точно узнал о пропавшей девочке. Его передернуло от отвращения. Скоты. Животные – и те заботятся о своем потомстве. А ведь это юная женщина, продолжательница рода. Традиции его народа предписывают присматривать друг за другом – и в походе, и на пирушках, и за теми, кто уходит в горы – за травами ли, молиться ли, заниматься ли любовью. А уж если кто-то пропадает… Будь эта малютка его сестрой или дочерью, он бы не угомонился, пока не нашел ее живой или мертвой, а похитителя если не убил бы, то калекой оставил бы наверняка.

– Хм… – многозначительно изрек Морган. – И чему ты выучилась за это время?

– Травной магии. А еще я умею становиться невидимкой!

Он застыл. Она знает?.. Что может знать ребенок дикарей о колдовстве, которого они страшно боятся?

«Сумасшедшая. Или я и вправду ударился головой».

– Неужели? Может, продемонстрируешь?

Девчонка потерла варежкой нос и закрыла глаза. Спустя пару минут открыла их.

– Меня видно?

Морган чуть не захлебнулся смехом от облегчения. В ответ на его утвердительный кивок ее мордашка скуксилась, глаза снова закрылись, а потом открылись.

– А сейчас?

– И сейчас видно.

Она разочарованно покачала головой:

– Не получается.

– Попробуй еще разок, – предложил Морган с сарказмом, потирая мерзнущие ладони. – Настройся, сосредоточься.

В следующие несколько минут, пока она пыхтела, раздувала раскрасневшиеся от мороза щечки, закрывала и открывала глаза, Морган совершил обнадеживающее открытие: хотя ее Манна не светится, внимание, если хорошенько сосредоточиться, вязнет в ней, будто проходишь сквозь толщу воды. Он снова и снова прощупывал девочку Даром, запоминая ощущения: если появилось колдовство, делающее Манну невидимой, значит, надо научиться обнаруживать невидимок прежде, чем они пырнут тебя кинжалом в спину. Страшная цепочка выстраивалась в голове сама собой: невидимая девочка, невидимая армия дикарей, невидимые преты, невидимые Асуры…

«Пора прекращать балаган».

– Эй! – позвал Морган. – Давай-ка слазь! Попа примерзнет.

Малявка распахнула свои незабудки, брови недоверчиво нахмурились. Она резко повернулась к нему задом и начала карабкаться по сугробу на крышу. Одним стремительным движением Морган настиг беглянку, ухватил за лодыжку и тут же с криком выпустил: руку пронзила адская боль, словно он обжегся до кости. Он скатился вниз, приложился обо что-то затылком и на несколько мгновений потерял сознание.

Когда он очнулся, сердце молотило так, будто он без передыха мчался несколько миль. Перед глазами плавали темные пятна. Девочка, не шевелясь, стояла рядом на коленях, с полуоткрытым ртом; перепуганные глаза напоминали горные озерца в ясный летний день.

– Ох… – Облегчение повалило от нее как пар. – Извини, пожалуйста! Снег скользкий, мне не за что было уцепиться. Тебе очень больно?

«Ты даже не представляешь как…»

Морган сел, помогая себе рукой, потрогал ноющий тупой болью затылок. Левая рука онемела до плеча. Похоже, Иштван не любит посягательств на свою собственность.

«Куда же ты запрятал свою предусмотрительность?»

Он обвел девочку пристальным взглядом. Внимание царапнул шнур жемчуга, несколько раз обернутый вокруг шеи. Не слишком ли роскошное украшение для малолетки? Краем глаза Морган поймал движение: рука, протянувшаяся к его бедру. Ах, вот что врезается в ногу. Он вытащил из-под себя металлическую спиральку.

– Отдай! – с возмущением пискнула малявка.

Морган дружелюбно оскалился и спрятал поводырку за спину, ощупывая спиральку пальцами и Даром. Настроена на перемещения в пределах одного и того же мира. Ага, держит девчонку на длинном поводке. Морган бросил поводырку на снег, и она моментально исчезла у девчушки за пазухой.

– Милая, ты уверена, что твой параллельный мир не в паре миль отсюда?

Девчонка надула губки и наморщила лобик. На ее лице читалась напряженная работа мысли.

– Симпатичное у тебя украшение. Под цвет глаз.

– А… – Она смущенно коснулась пальчиками жемчужин. – Это от нараков.

– От нараков? – Морган вопросительно поднял бровь. Нараки у дикарей не водятся. – А кто такие нараки, ты знаешь?

– Невидимые гигантские птицепауки с острыми жалами на хвосте и мечеподобными когтями вместо лап. Они вцепляются в человека и разрывают его Манну, как стервятники плоть, пока он не умирает, – без запинки отчеканила девчонка явно чужие, заученные наизусть слова.

– И что такое Манна, конечно же тоже объяснишь?

– Это чудесная жизненная сила, дарованная нам Богом. Наше духовное тело, повторяющее по контуру физическое. Частица Божественного Света в нас. Манной обладают все – люди, животные, птицы, насекомые, камни, вода, песок. В Манне отражаются все наши чувства, эмоции, мысли. Она очень яркая и красивая, разноцветная. Но, к сожалению, ее нельзя увидеть глазами. – Она шумно выдохнула, закончив тираду.

Что ж, примерная ученица. В другое время Морган поаплодировал бы. Невидимые монстры – внушительный повод заставить девочку носить амулет. Морган вздохнул. Нараки, эти ночные крылатые засранцы размером со стрекозу, черные и мохнатые, с длинными усиками, мерцающими в темноте зловещим кроваво-красным светом, действительно питаются Манной. Но вреда от них не больше, чем от комаров. В начале лета приходится окуривать конюшни травами, чтобы они не досаждали лошадям. Легенды утверждают, будто в нараков вселяются души, погрязшие в пороках: они обречены рождаться мотыльками вновь и вновь, пока не иссякнет время, которое соответствует тяжести совершенных ими злодеяний.

Девчонку нужно убрать. Сейчас же! Подальше от Ледяшки, подальше от колдуна, прибегающего к запрещенной магии.

В глазах все еще рябило, когда Морган, цепляясь за ледяные наросты на стене, принял неустойчиво-вертикальное положение. Девочка медленно поднялась вслед за ним. Незабудки, вновь сделавшиеся настороженными, оценивали шанс удрать через освободившийся проход. Морган загородил собой проем и сложил руки на груди, чтобы она не заметила, как он разминает пострадавшую конечность, пытаясь вернуть ей чувствительность.

– Тебе не кажется ли, детка, что проделки твоего приятеля Сура плохо пахнут?

Девочка брезгливо сморщила носик. Будто Сур – это дерьмо, прилипшее к подметкам.

– Иштван не Сур!

– Кем бы он ни был. Где он сейчас?

– Он… М-м… – Она неуверенно пожала плечами. – Не знаю.

– Ты сейчас одна… в замке? – уточнил Морган.

Покусав губы, малявка робко кивнула. Теперь глаза-незабудки уже таращились на него с откровенным ужасом.

– Замечательно. Ты даже не представляешь, как тебе повезло! Сейчас ты снимешь свою жемчужную побрякушку, положишь вот сюда, – Морган указал себе под ноги, – и чтоб духу твоего здесь не было! Возвращаешься в замок, собираешь свои вещички – все до единой, включая ленточки и расчески, ничего после себя не оставляй! – и мигом домой. Твоя железяка тебя вернет. Просто вспомни место, откуда ты родом. Усекла?

Она ошалело захлопала глазами:

– Что?

– Родители тебя обыскались, вот что!

– У меня нет родителей. – Ее голосок стал еще тише. – Я жила в монастыре, а потом встретила Иштвана и сбежала с ним.

Морган шагнул к ней и ткнул пальцем в землю:

– Снимай! И дуй в свой монастырь. Твой Иштван – черный маг, демон.

Не сводя с него глаз, она дрожащими пальцами расстегнула замочек, размотала нить – ожерелье оказалось чуть ли не с ее рост длиной. Жемчужины аккуратной горочкой легли на снег. В тот же миг Манна девочки ярко вспыхнула – красивая, здоровая, искаженная лишь серой рябью страха. Морган словно выбрался из сумрака лесной чащи на залитый солнцем луг. Аж вспотел от облегчения. Не околдована, просто обманута. Иштван – не раб Асура. Какой-то Сур, прикинувшись перед маленькой дурочкой дикарем, соблазнил ее и увез на край света, чтобы втайне от всех удовлетворять свои странные сексуальные надобности. Сирота, монастырская воспитанница. Пропади она – искать никто не станет.

Морган отошел в сторону, освобождая дорогу. Прошмыгнув под его локтем, малявка развернулась к нему лицом и начала медленно пятиться, пока не натолкнулась спиной на стену, а потом опрометью бросилась вниз. По снегу зашуршала кожа плаща – заключительную часть спуска девчонка пролетела кувырком. Морган провожал ее внутренним зрением. Поняла ли она, как вернуться? Конечно, прямо домой она не попадет, ее выкинет в ближайшие к монастырю врата. Если она достаточно хорошо настроится. А если нет? Эти мысли поселили в душе беспокойство. Пока расстояние не разорвало связь с ней…

«Возвращаешься в замок. Забираешь свое барахло – все до последней ленточки. И бегом до врат. Входишь в них с намерением вернуться домой. Если попадешь в незнакомую местность, идешь в ближайшую деревню, находишь священника и просишь его помочь тебе добраться до дома».

И что за врата у Иштвана? На Ледяшке знают всего два портала – этот и на побережье. Побережье посещается охотниками: будь Иштваново логово там, они бы давно наткнулись на него. Значит, существует третий. Занятно.

Спустя несколько минут пылающий факел исчез, Морган уловил слабую силовую волну принявших девочку врат. Теперь по ее свежим отпечаткам он выйдет на Иштвана.

«Боги, только бы не вооруженная толпа с той стороны врат!»

Если станет ясно, что в одиночку не справиться, придется возвращаться домой и набирать отряд – это целая морока; Иштван двадцать раз успеет слинять, а усиливающийся к вечеру мороз уничтожит отпечатки.

Морган сел на пятки перед горкой жемчуга, приблизил к ней ладонь: рука колко запульсировала. Дело рук профессионала. Гения. Ожерелье нужно показать мастеру, а в первую очередь – Илласу. Придется тащить их сюда. Потом. Морган на всякий случай закидал ожерелье снегом. Сперва Иштван.

Весь путь до врат он молил Богов о чуде – чтобы Иштван оказался безобидным, обиженным на весь мир дурачком, без памяти влюбленным в эту голубоглазую малютку. Только вот мастера, изготавливающие такие обереги, не бывают безобидными, особенно если они обижены на весь мир. А дурачки не селятся на мертвых материках, недра которых хранят останки сгинувшей цивилизации и где следы человеческого присутствия исчезают за считаные часы. Морган не мог избавиться от навалившегося на него тягостного ощущения, что ступил в топь и она потихоньку засасывает его.

Мокрая и запыхавшаяся, на полпути к дому Марго перешла на шаг. Куда она так несется? Если бы верзила намеревался причинить ей вред, он настиг бы ее в два шага еще там. Она на всякий случай оглянулась. В сознании как язык колокола билась мысль о Ланце. Марго потрясла головой, пытаясь избавиться от ужасного стука. Зачем ей в Ланц? Неприятности ждут ее в обоих случаях, но объяснить потерю ожерелья Иштвану гораздо проще, чем оправдаться перед отцом и матушками за побег. Да и сможет ли она вернуться к жесткой, упорядоченной монастырской жизни, вкусив вольных хлебов? Конечно, Иштван тоже не похвалит ее. А ведь он когда-то давал указания на случай, если она встретит людей: прятаться за льдинами, а если обнаружат, не вступать в разговор и не отвечать на вопросы – тронуть ее никто не посмеет. С испугу она все позабыла. Мало того – позволила себя ограбить.

Дыхание немного восстановилось, когда Марго закрыла за собой дверь. Подтопить печку и хлебнуть чего-нибудь горячего. Вместо этого ноги с невероятной резвостью понесли ее наверх. Марго сбросила варежки и шляпку, бухнулась на кровать, прижала ладони к разгоряченному лицу. Чтобы она еще раз высунула нос за врата… Да никогда в жизни! Марго не помнила, сколько просидела. Внезапно она поймала себя на том, что выкидывает одежду из шкафа на расстеленную на полу простыню.

«Господи… Что я делаю?»

Попытки обуздать взбесившееся тело потерпели крах: руки продолжали совершать странные, бессмысленные движения, а сознание всякий раз поясняло Марго, что она собирает вещи затем, чтобы вернуться в монастырь. Безумие продолжалось, пока сквозь гул Ревущей Комнаты не пробился торопливый скрип снега. Кто-то бежит! Сердце заколотилось так сильно, что казалось, оно вот-вот пробьет грудную клетку. Руки подхватили стопку одежды и вместе с простыней швырнули обратно в шкаф. Хлопнула входная дверь. По лестнице застучали шаги. Знакомые шаги. Что-то забыл?

«Ага, задницу тебе надрать».

Марго машинально запахнула плащ. Иштван ворвался взмокший как взмыленная лошадь, без шапки, в расстегнутом полушубке.

– Кому ты отдала ожерелье? – заорал он с порога.

Марго остолбенела. Он не видит, что ожерелья нет, он знает это.

– Я… не отдала… – Она шагнула навстречу. – Прости, пожалуйста! Появился какой-то верзила. На той стороне врат. Темноволосый, с синими глазами. И заставил меня его снять. Это случилось так внезапно… Я растерялась и не успела толком его разглядеть. Он сказал…

– Глаза ж ты, однако, разглядела, – прошипел Иштван. – Лживая безмозглая сучка! – Он так ударил Марго по лицу, что ее голова запрокинулась назад, а сама она кубарем покатилась по полу, пока не ударилась о стену. Перед глазами заплясали темные пятна. Шаги застучали в обратном направлении, к крохотной комнатушке внизу – рабочему кабинету, где Иштван хранит свои травы, записи и разные магические штучки, о назначении которых Марго могла лишь строить догадки.

У нее все еще звенело в ушах, когда дверь снова распахнулась. Она подняла затуманенный взгляд на приближающуюся фигуру. Иштван рывком поднял ее на ноги. Схватив ее за волосы, запрокинул ей голову и попытался открыть рот. В его руке мелькнул темный пузырек. Яд! Марго брыкалась и вырывалась изо всех сил, но это было все равно что сражаться со скалой. Иштван зажал ей нос, и ей пришлось открыть рот, чтобы вдохнуть. По языку ударил приторно-сладкий вкус. Марго беспомощно хрипела, глотая новые порции яда, которые стекали в желудок обжигающе-ледяными струями. Он держал ее, пока не опорожнил ей в рот весь пузырек. Потом схватил ее под мышки и потащил вниз. Живот залила ужасная боль. Казалось, проглоченная жидкость растворяет его. К горлу подкатила тошнота. Марго захрипела и попыталась засунуть в рот пальцы. И тогда Иштван остановился, зажал ей рот и выждал, пока она не сглотнет. Ноги ослабели, тело затрясла дрожь. В глаза ударил яркий свет. Далеко-далеко, будто на другой стороне времени, прозвучал голос:

– Добро пожаловать в рай!

Глава 6

Время утекало, словно вода сквозь пальцы – как всегда, когда торопишься. Моргану показалось, пролетел час, пока он приманивал взбунтовавшегося то ли от холода, то ли от усталости Даймона. Паршивец отбежал почти на милю и принципиально не желал возвращаться. Пришлось бежать за конем самому. Врата все еще хранили отзвук намерения девочки – слабый, как далекое эхо. Морган вошел в него, словно в водный поток, и позволил подхватить себя, как легкую лодчонку без весел и паруса.

Врата выплюнули его в спеленатую снежным покрывалом пустошь, ничем не отличающуюся от той, которую он мгновение назад покинул. Время здесь шло часа на два вперед – солнце склонилось над зарумянившимися сугробами, высматривая, в какой из них зарыться. Морган слез с коня, нагнулся. Вот они – следы, свежие и отчетливые, с отпечатками Манны, мороз даже не успел поглотить сероватый туман ее страха. А рядом утренние следы девочки-невидимки – она ступала точно по следам мужчины, судя по размеру ступни, ниже его ростом. Просто оттиски подошв на снегу… Иштван был бы идиотом, если бы не изготовил аналогичного оберега для себя. И во всей этой мешанине еще одни следы, неожиданно ставшие зловещими: небрежные, глубоко вдавленные в снег, какие остаются при беге – они вели от врат. Морган взлетел в седло и галопом рванул вдоль цепочки следов.

Последние розовые брызги солнечных лучей сверкнули и растаяли на бирюзовых складках выстроенных морозом и ветром ледяных гор. Действительно замок. Великолепная маскировка! Жилище выдают лишь следы, которые за ночь занесет снегом. Голова кружилась от опьянения морозным воздухом и предвкушения схватки. Морган напряг внутреннее зрение, пытаясь поймать знакомое ощущение прохождения сквозь воду. И вдруг почувствовал нечто, заставившее его перейти на рысь, а потом на шаг. Крохотный, едва уловимый огонек угасающей жизни… Он мерцал ниже уровня земли и совсем не в той стороне, куда вели следы.

«О Боги… НЕТ!»

Морган в растерянности натянул поводья. Сегодня явно не его день. Стиснув зубы, он бросил безнадежный взгляд на крепость самозваного короля Ледяшки, до которой оставалась какая-то жалкая сотня ярдов.

«Будь ты проклят, Иштван! Будь ты трижды проклят!»

И погнал коня западнее.

На дно длинного узкого ледяного ущелья Морган приземлился, увязнув по бедра. Промелькнуло запоздалое опасение, что снежное покрывало могло преподнести сюрприз в виде острых камней или ледяных глыб. Пропахав собой борозду в целине, он добрался до тела. Девочка лежала навзничь. Морган перевернул ее на спину и в изумлении осел на снег.

Вовсе это не ребенок. Юная, но вполне зрелая и соблазнительно округлая там, где следует. С толку сбила изящная миниатюрная фигурка. Длинное черное платье с расклешенным рукавом и глубоким полукруглым декольте напоминало погребальный саван. Шляпка и плащ куда-то исчезли. Морган в жизни не видел, чтобы грубые сапоги надевали с нарядным платьем, однако, полюбовавшись на это безумное сочетание, нашел его интригующим. Он осторожно убрал с лица девушки кудряшки цвета спелой пшеницы, стряхнул с них снег. И встретился с застывшими, ненормально расширенными зрачками. Дыхание прервалось. Морган отвел взгляд, а потом закрыл ей веки, чтобы заглушить вырывающийся из глаз всплеск отчаяния. Такой знакомый… Который начинает метаться в голове, как в стенах ущелья, стоит звукам дня затихнуть. Душераздирающий крик жены, когда их руки расцепились на веревочном мостике над пропастью.

«Ту жизнь я упустил, у этой – еще есть шанс».

Контакт с Манной девушки вызвал ощущение тошноты. Кости целы. Губы и подбородок в крови, но кровь шла только из носа, и она приземлилась лицом вниз, поэтому не захлебнулась. Легкое сотрясение мозга и синяк на скуле – вот и все повреждения. Если не считать неизвестного яда, угнетающего жизненные процессы… Дыхание слишком редкое, чтобы поддерживать сердце. Морган взял в руку окоченевшую ладошку с тонкими пальчиками. Кольца на каждом, включая большой, – все золотые. Нет, это не амулеты. Ничьих отпечатков, кроме ее собственных. Нигде. Чисто работает, гаденыш!

Тошнота усилилась, когда Морган направил свою Манну в тело девушки. Вообще-то соединяться с умирающим опасно: неизвестно, кто кого перетянет. В эту ловушку иногда попадают даже опытные целители. «Давай забудем о ловушках, малыш, и попробуем. Подыши со мной». Он сосредоточился. Ну же! Вдох… Второй… Третий… Грудь девушки начала ритмично подниматься, сердце и легкие заработали в унисон с его. «Вот так… Умница».

Руки тем временем снимали плащ и заворачивали в него находку. Она будет дышать его дыханием, и ее сердце будет заставлять биться его жизненная сила, пока они не доберутся до целителя. Если доберутся… Надо как-то протащить девушку мимо портальных дозорных. Огонек ее жизни еле тлеет – накинуть защитную сеть, и ее не заметят. Сейчас, когда нападения нечисти практически прекратились, на порталы отправляют либо молодых балбесов, которые и Асура-то с трудом опознают, либо в наказание за различные провинности – как правило, это те же самые балбесы. Двое под одной защитной сетью, один полумертвый, а другой просто наглец, – слишком сложная комбинация даже для того, чтобы допустить саму ее возможность. А вот тело… Девушка хоть и миниатюрная, в седельную сумку ее не запихнешь. Придется дожидаться темноты. Морган оглядел ущелье. Только не здесь. Иштвану ничего не стоит подойти к краю и с ленцой выпустить пару стрел. Странно, почему он до сих пор этого не сделал. Поджидает на пути к вратам? Слившись с девушкой, Морган не мог контролировать окружающее пространство. Все, что он чувствовал, – это ее состояние; мучительное эхо душераздирающей мольбы о жизни все еще трепетало в ней.

Ущелье было неглубоким, но пока Морган носком ботинка выдалбливал в плотном смерзшемся снегу импровизированные ступеньки, облака запеленали снежную равнину сумерками. Когда он выкарабкался на поверхность – чтобы освободить руки, девушку пришлось пристегнуть к себе ремнем, как заплечный мешок, – пустошь освещал лишь снег, в ночном мраке отражающий свечение проглядывающих кое-где низких звезд. Стало холоднее. В воздухе чувствовался легкий сладковатый привкус гари. Морган принюхался. Что может так гореть? Не похоже ни на дрова, ни на масло, ни на уголь. И махнул рукой. Что бы Иштван там ни жег, выбор сделан.

Даймон сразу пришел на голос – у бедняги уже не было сил играть в прятки и догонялки. Морган огляделся. Никого. Любопытно, ощущает ли его невидимка-Иштван? Так и не проявился. Алхимик проклятый! Предпочитает трусливо отсиживаться в стенах своей крепости. С досады, что не может разделаться с ним прямо сейчас, Морган яростно харкнул в сторону предположительного местонахождения подонка. Накачать молодую женщину ядом и выбросить как мусор… Совершенно несвойственный мужчинам его народа поступок. Впрочем, поживешь с дикарями, сам в дикаря превратишься.

Морган расстегнул ремень, развернул бесчувственное тело, бережно перекинул через седло. «Потерпи, малыш». Из рукава платья выскользнул перевязанный лентой тугой рулон бумаги. Морган нагнулся за ним и, не разглядывая, сунул за пазуху. Он забрался на коня, устроил девушку у себя на бедрах. Ноздри наполнил аромат ее волос: несмотря на длительное пребывание среди вечных снегов, они пахли ромашками, клевером и донником. Закутываясь вместе с девушкой в плащ, Морган нечаянно задрал подол ее платья; ладонь наткнулась на голое бедро. Он машинально продвинул руку дальше. Пальцы скользнули по ягодице. По сравнению с этой нежной кожей шелк и бархат проигрывали. Морган никогда не был близок с чужачкой и отметил, что у женщин его народа кожа более грубая, обветренная. Прикосновения возбудили его, но усталость и чувство вины за влечение к этой полумертвой малютке не позволили огню разгореться. Руку он, однако, с ее бедра не убрал… так им обоим теплее.

Дома ночь разгонит всех по домам часа через два. К дикарям лучше не соваться. С хорошенькой юной дикаркой на руках он вызовет нездоровое любопытство: и у своих, патрулирующих врата, и у чужаков. Безопаснее всего пересидеть на Ледяшке же, на побережье. Опасаясь стрелы в спину, Морган гнал коня галопом и нырнул во врата, не останавливаясь и не оглядываясь.

Побережье встретило порывом влажного морского ветра и протяжными криками чаек. Дышится здесь легче, мороз слабее, а день еще только начинает угасать. Удалившись от врат на расстояние чуть больше полета стрелы, Морган высмотрел свободный от снега пятачок земли. Он спешился у полыньи. Ледяной, сводящей руку водой обмыл лицо девушки. Потом заставил Даймона улечься и устроился, прижавшись спиной к теплому боку коня, обнял девушку своим телом. В надежде отвлечься от мучительной тошноты, Морган зарылся лицом в шелковистые кудри, краем глаза приглядывая за вратами. Вдруг Иштван надумает отправиться по его следам? То, что подонок не воспользовался его уязвимостью, дал спокойно уйти – даже коня не украл! – вызывало тревогу и недоумение.

Это место гораздо более посещаемо, чем то, где Морган приводил в порядок нервы. Не из-за останков древних городов; их здесь нет – до катаклизма эта часть материка была океанским дном. Предметом интереса являются роскошные медвежьи шкурки, а также тюлений мех и жир. В молодости Морган и сам участвовал в охотничьих рейдах, добыл и собственноручно выделал две белые шкурки – жене, когда она забеременела, и ее семье, в качестве свадебного подарка. В городе, на базаре, если запастись терпением, можно получить за экзотическую шкуру кругленькую сумму. Так что в любой момент может нарисоваться компания алчущих. По пути от врат Моргану на глаза попалось несколько вырванных из снега и переломанных пополам колышков. Со времен его юности ничего не изменилось: одна компания охотников заявила свои права на территорию, а другая демонстративно послала их подальше. Молодежь, конечно. Годы приносят совсем другие заботы.

Завалить белого мишку, не попортив шкуры кровоподтеками, – целое искусство, совершенствующееся и поныне. Поначалу мишкам подбрасывали еду, обильно присыпанную порошком из высушенного ядовитого гриба, – он убивал за пару минут. Но мишки оказались сообразительными тварями и просекли подвох. Тогда к ядовитому угощению их стали приманивать, применяя Дар. Мишки раскрыли и эту хитрость; завидев всадников, они драпали со всех лап. И начиналась либо бешеная гонка с риском провалиться вместе с лошадью в сугроб или переломать кости, если она поскользнется на льду, либо игра – кто кого обдурит.

А между охотниками попутно шла своя война – за угодья. За сломанными колышками следовали драки с поножовщиной. Проклятие предков обнажало клыки, едва появлялся повод для соперничества. Оно прорывалось сквозь тысячелетия, сквозь сплачивающие Суров оковы долга. Моргану не раз приходило в голову: не будь у потомков воинственных великанов общего врага, они повывели бы друг друга.

От тошноты не спасали ни воспоминания о бурной юности, ни морской воздух, ни восхитительный аромат светлых кудрей, ни глубокое дыхание. Тело пыталось исторгнуть яд, атаке которого подвергалась Манна, и в конце концов взбунтовалось. В желудке не было ни крошки, и Моргана вырвало какой-то мерзкой пестрой слизью. Облегчение было недолгим. Тошнота то накатывала, то отпускала. Следующий мучительный приступ рвоты наполнил рот обволакивающей горечью. Морган попробовал ослабить связь с девушкой, чтобы дать своему организму передых, а заодно сходить прополоскать рот, и ее дыхание моментально сбилось. Придется терпеть. Он стиснул зубы, чтобы они не стучали от сотрясающего его озноба.

«Сколько я протяну? Не будет ли слишком поздно, когда мы доберемся до Хары? И согласится ли она лечить дикарку? Согласится! Куда она денется?»

Сохранить девушке жизнь необходимо. Хотя бы ради информации. Раз уж Иштван упущен. Яд… Странный способ убийства. Не придушил, не зарезал. Хотел отвлечь от себя внимание? Зыбкий вариант: он бы не сработал, если бы нагрянул отряд. Но нагрянул один-единственный жалостливый болван… Морган почти слышал хохот невидимки у себя за спиной, победный и зловещий.

Второй час он отсчитывал по глубоким вдохам, уставившись в молочную завесу тумана, постепенно заволакивающую затянутый льдом океан, и время от времени заваливаясь на бок, чтобы извергнуть из себя желтую горечь. На ноги Морган поднялся с болью в желудке и ощущением, будто выблевал все внутренности, а то, что осталось, – покрылось инеем.

И вот, наконец, родная пещера. Он упал в объятия летней ночи, словно в теплую постель. Шорох песка под копытами. Сырой затхлый воздух. Запах дыма и коптящейся рыбы. На краткий миг Морган открылся, чтобы позволить дозорным себя опознать. Часовые коротали ночь чуть правее входа в пещеру. Пламя, расшвыривая оранжевые искры, с алчным треском пожирало свежеподброшенный сушняк. Морган свернул в противоположную сторону, развернувшись к полулежащим фигурам спиной.

– Эй, ты в порядке? – Окликнувший его голос прозвучал обеспокоенно. И даже слишком обеспокоенно.

Морган поднял руку в приветствии и бросил не оборачиваясь:

– Мутит. Съел какую-то пакость. – Голоса дозорных быстро затихли, и Морган сделал вывод, что ребята не заподозрили, что за странный вытянутый сверток перекинут через его седло. Только бы не встретить по дороге кого-нибудь полюбопытнее.

Спускаясь зигзагами по усеянному валунами склону к редким в этот час огонькам поселка, Морган сосредоточил последние силы на том, чтобы не навернуться с лошади. К тошноте добавилось опасное ощущение падения в пустоту с беспорядочным кручением и верчением, как когда закрываешь глаза в состоянии глубокого алкогольного транса. Крутой спуск заканчивался в нескольких ярдах от реки. Здесь Морган, чувствуя дальнейший путь верхом рискованным, сполз с коня и, намотав на одну руку поводья, а другой бережно придерживая тело девушки, почти на ощупь двинулся по высокому каменистому берегу. Он так и не решил, под каким соусом преподнести Харе этот зловещий сюрприз. Если кого и можно обмануть, то только не целителя, а правда не настолько лицеприятна, чтобы озвучить ее прямо сейчас. Безусловно, его безумный поступок спишут на шок от гибели друга; максимум, что он получит, – упрек от Илласа за то, что не вызвал на Ледяшку отряд. Но забыть – не забудут. На свете существует множество вещей, которые, если их коллекционировать и время от времени выставлять на всеобщее обозрение, приносят нехилые дивиденды. И среди них – чужие промахи. Те, кому он когда-то вольно или невольно перешел дорогу, с жадностью набросятся на новый факт, подтверждающий, что эмоции у него мчатся впереди правил и здравого смысла.

Домашние запахи дыма, хвои и копченой рыбы вызвали у Моргана странную смесь облегчения и тревоги. Справа начался поселок. От круглых каменных хижин, обнаруживающих себя в темноте светлыми коническими крышами, его отделяла узенькая полоска редкого хвойного леса. На веревках, натянутых между деревьями, белело белье. Вдали промелькнул тусклый оранжевый огонек умирающего костра – кто-то припозднился с ужином. Летом печь топят редко, чтобы сохранить в доме прохладу. Еду готовят во дворике, на каменном очаге, и вокруг него же трапезничают – тысячелетний обычай, зародившийся вместе с расой Суров.

Прежде чем вламываться к Харе, нелишне бы выяснить, не гостит ли у нее кто-нибудь из детей и в рейде ли муж – свидетели ни к чему. Попытка обращения к Дару вызвала головокружение. Очередной акт протеста организма яду заставил Моргана стать на четвереньки и в течение нескольких минут исторгать ужасные звуки; впрочем, в это время года и суток они не являлись чем-то сверхъестественным. Отдышавшись, Морган оттолкнулся от камней. Пальцы нащупали стременные ремни, крепко ухватились за них.

«Спасибо, друг, что ты здесь!»

Цепляясь за сбрую, он разогнулся, проверил, на месте ли его хрупкий груз, и шаг за шагом побрел дальше. Осталось всего ничего. Есть твердая земля, которая должна оставаться под ногами, и есть жизнь, которая должна продолжаться.

Возле расколотого молнией огромного кедра Морган свернул направо. Обе хижины Хары – жилая и медицинская – тонули во тьме. Пока он привязывал коня и перемещал девушку с седла на руки, в жилой вспыхнул свет, а сама целительница появилась на пороге и застыла, скрестив руки на груди и прислонившись плечом к косяку. Уже что-то разглядела. Чувствуя себя как дичь перед разделкой, Морган убрал защитную сеть и тотчас уловил всплеск изумления, смешанного… С чем? Он не был точно уверен – Хара мгновенно загасила эмоции, – но больше всего это походило на азарт юного воина, бросающегося с обнаженным клинком на первого в своей жизни прета. Зацепило?

Сделав вид, что ничего особенного не происходит, Морган протопал к соседней хижине, поддел ногой дверь. Мрачное молчание целительницы давило затылок. Он на ощупь нашел койку, куда неоднократно сгружали с носилок его самого, уложил девушку. Тьму рассеяло теплое сияние масляной лампы. Привалившись к стене, чтобы не упасть, Морган вперился в целительницу невинным взглядом.

Небрежным движением Хара откинула край плаща и вздохнула:

– Тебя по пути сюда не ударило камнем по голове? Сколько раз ты сам предупреждал молодежь, что дикарей мы оставляем по ту сторону врат? Лучшее, что мы можем для нее сделать, – это ускорить ее встречу с Богами.

– Ты предлагаешь мне ее прикончить? – Сузив глаза, Морган скрестил руки на груди. – Или, может, ты сама?.. – Он помолчал и, не дождавшись ответа, медленно процедил сквозь зубы: – Наш долг – защищать этих людей.

– И защищать мир от их варварства.

– Кого мы будем защищать, если всех поубиваем? И что станет после этого с нами? – Он в бессилии опустился на корточки. – У меня нет аргументов, Хара. Я просто прошу тебя помочь. Это не похоже ни на змеиный яд, ни на пищевое отравление. Меня третий час выворачивает наизнанку.

«Кончай делать безразличное лицо, тетя Хара. Ты же сгораешь от любопытства».

– Конечно, в твоей глупой голове нет аргументов, – с сарказмом согласилась Хара. – Откуда им там взяться, если они все болтаются тремя футами ниже? Вечно ищете приключений. До сих пор не пойму: то ли воинами становятся те, у кого изначально нет мозгов, то ли вы их растрясаете, гоняясь за претами. Уж от тебя-то я такого не ожидала.

Морган покорно молчал, предоставляя своей двоюродной тетке, бывшей, когда он родился, уже толковым подмастерьем, возможность воспользоваться своим гипотетическим правом воспитывать его. Хара отвернулась к шкафчику с лекарствами.

– Я начинаю понимать Ирию. Раньше я во многом осуждала твою мать, а теперь я ей сочувствую. Укус змеи, пищевое отравление… – Морган скрыл победную улыбку, увидев, как на подоконнике появляются стеклянные бутылочки с кожаными пробками и плоские деревянные коробочки. – Да, не похоже. Зато очень похоже, что девчонка наелась каких-то дрянных грибов. – Исчезни.

Морган не сдвинулся ни на дюйм.

– Нельзя ли мне…

– Вон отсюда!

Он закусил губу, но подчинился, оставив дверь приоткрытой.

– У тебя плохо со слухом? – донеслось вдогонку. – Выйди весь! Я не притронусь к девчонке, пока ты от нее не отлипнешь.

Морган слонялся по дворику, пока не почувствовал, что еще шаг, и он рухнет от слабости. Он уселся на камень лицом к реке, согнувшись и обхватив руками живот. Глубоко втянул в себя ночной воздух, пропитанный запахом рыбы и мокрых камней. Желудок все еще болел, кожа была холодной и липкой, но тошнота и головокружение прекратились. Ветер доносил из темноты ровный шум бурлящей воды; сквозь него прорывался далекий гомон голосов и обрывки пения. На противоположном берегу, на фоне неба чернели очертания гор – их складчатые склоны, поросшие пучками травы и редкими куцыми елями, сбегали к самой воде. В этом месте Ивинг образовывал плес с почти незаметным течением и маленькими песчаными пляжиками, словно специально созданными природой для любовных утех. По негласному соглашению пляжики поделены между кланами. Число кланов превосходит количество пляжиков, поэтому война за прибрежные романтические уголки не прекращается – осенью ее остужают холода, а с приходом лета пляжные страсти, подогреваемые новыми романами, вспыхивают вновь, доходя до драк.

Теперь, когда девушка в надежных руках, Морган снова мог рассредоточить внутреннее внимание и видеть, что творится дальше чем в паре шагов от него.

«Свидетели нам ни к чему».

Пляжики пока пустуют – ночь прохладная. Но вдруг кого нелегкая принесет. Или принесут. Раннее лето дурманит юные головы, рождает в них иллюзию всемогущества, из-за чего обладатели оных по вечерам вступают в бой с морошковым вином. И нередко оказываются противником побиваемы. Если друзья в состоянии доволочь поверженного бойца до целителя, бедолага заканчивает пирушку в образе ежа. Целители из принципа не приводят таких ребят в чувство манипуляциями с Манной; им всаживают в спину двадцать серебряных игл, а рядом с койкой ставят тазик. Чтоб неповадно было на будущее.

Ниже по течению, обогнув поселок, река низвергалась в порог. Порог прозвали Дровосеком. Мощный треугольный слив в восемь ярдов шириной закручивал внизу воду бочкой, образуя коварный участок с обратным течением. Но главная опасность, за которую порог и получил свое название, таилась в выходной шивере. Проход по ней перевернутым каяком обычно оказывался для судна последним, что прошлым летом в тысячный раз за историю поселка доказала Имандра. Мать ворчала весь вечер, а Морган молча улыбался сестре, вспоминая, как подростком угробил один за другим три отцовских каяка.

За полем острозубых подводных валунов река разбегалась на два рукава. Лодочные останки, которые удавалось выловить, стаскивали на длинный узкий остров между рукавами: высыхая, они шли на дрова для пикников. Именно оттуда доносятся смех и песни – к утру они обычно переходят в нечленораздельные вопли.

«Среди этих ребят могла бы быть и моя дочь…»

Морган до хруста сжал пальцы. Трудно сказать, что мучительнее – думать о том, что безвозвратно утеряно, или блевать желчью. Мучительнее всего сидеть и ждать.

Он сбежал от непрошеных воспоминаний в бумаги, выпавшие из рукава девушки, – дюжины две листов пергамента, исписанные ровным аккуратным почерком. Перебрал, подержал каждый на ладони. И снова только ее отпечатки. Вторая луна еще не взошла, туслый свет единственного серпика не позволял разобрать слова. Можно развести огонь в очаге, но свеча конечно же удобнее… ведь за ней надо идти в хижину.

– Я за огоньком, – вполголоса объявил Морган с порога и, затаив дыхание, навис над плечом Хары.

Нагая, прикрытая по пояс простыней девушка лежала на животе. Лицо закрывали волосы. В изголовье горело с десяток свечей – они трещали так, будто их брызгают водой. Из поясницы, правого предплечья и правой кисти торчали черные наконечники золотых игл – дюжины три, не меньше. И Хара продолжала вводить новые – в другую кисть. От такого количества и мертвец бы уже взвыл. А она по-прежнему без сознания… Паршиво.

– Ты уверена, что это поможет? – спросил он обеспокоенно.

На этот раз его не стали просить покинуть помещение. Хара невозмутимо всадила бедняжке еще три иглы, вытерла руки, потом схватила Моргана за рукав и вытолкнула во двор.

– Думай, как повезешь ее обратно!

Обратно… Ага, значит, небезнадежно! Напряжение схлынуло. Морган сел, привалившись к двери спиной. Скатал листы в трубочку, перевязал, как было у хозяйки, и запихнул за пояс, под рубашку. Будет еще время ознакомиться. И стал ждать.

Немного погодя из хижины донеслось негромкое монотонное пение. Хара напевала исцеляющую мантру, где на языке древних Асуров, по преданию восходящему к языку Дэвов, призывались силы стихии Огня. И как только Дэвы умудрились заключить энергию солнца и звезд, горячее дыхание вулканов и с клокотом вырывающихся из-под земли гейзеров в двадцать шесть слов… Дар Хары высвобождал эти энергии, и звездное пламя изливалось из ее рук в тело девушки. Морган неслышно переместился по другую сторону двери. Теперь, когда Хара вошла в транс, она его не выгонит.

Морган запрокинул голову и сквозь опущенные ресницы наблюдал, как руки целительницы в такт мантре плавно танцуют в переливающихся всеми цветами радуги потоках Манны. Его охватил трепет. Магия живого мира, бесценный дар Богов – ничто не идет в сравнение с ней. Только ради того, чтобы увидеть это великолепие, стоило родиться на свет. Обе женщины пребывали в Долине гейзеров, точнее, Хара каким-то образом перетащила гейзеры в эту маленькую комнатушку и погрузила больную в кипящие источники. Морган впервые наблюдал такую процедуру. Опыты проводит, что ли?

Вскоре он почувствовал себя как в парной и вынужден был снять рубашку. Хара запела другую мантру. Освобожденная сила взорвалась волной влажного горячего воздуха, будто на раскаленные камни бухнули ведро воды. Дыхание перехватило. Морган хотел отползти, и не смог. Физическое тело отключилось – он даже не заметил, в какой момент это произошло; бодрствовал лишь Дар. Живое, искрящееся нежным золотом кружево Мантры Зарождения Огня Жизни, прекраснейшей из мантр, оплело его со всех сторон. Свет и пение переплетались, их красота раздирала сердце на части. Ядовитые заклятья Иштвана побеждены?

Пить хочется… Морган открыл глаза. Гейзеров уже не было. Хара нараспев перечисляла имена стихий и Богов. Все четыре стихии и трех Богов призывают, когда лечение завершено и остается сбалансировать ауру. Морган наблюдал это сотни раз, и все же, отодвинув на второй план потребности тела, залюбовался, как слова Живого языка заставляют каждый поток энергии вихриться в нужном направлении. Примерно так плетут корзины: каждый ивовый прутик под умелыми пальцами ложится как надо, и все прутики каким-то чудесным образом складываются в нужную форму. Приземленное сравнение, но другого на ум не приходит.

Дождавшись, когда пение затихнет, Морган промокнул рубашкой лицо и грудь, поднялся на ноги, пошатываясь от окутавшей тело приятной расслабленности. Как она? Все еще бледная, но зловещие тени вокруг глаз исчезли, а губы порозовели. И дышит – мерно и глубоко, как во сне. Хара с торжествующей усмешкой наблюдала за ним. Ее лицо осунулось от усталости, но глаза сияли как звезды.

– Летаешь, повелитель стихий?

Морган уселся на пол напротив целительницы.

Хара протянула ему кружку с ярко-зеленым настоем, из которой только что отхлебнула сама.

– У малышки завидная выживаемость. Как и у всякого сорняка.

– Чтобы выдержать твое лечение, надо обладать завидной выживаемостью. Удивительно, как она не превратилась в кусок отварного мяса. Ты что, согнала сюда все элементальное население Долины гейзеров?

– Если бы элементали могли лечить, дорогой мой, на свете не было бы целителей. И нечего язвить – для этого у тебя есть матушка. Девчонка проспит еще часа полтора. За это время ты должен ее отсюда убрать. Меня вот что смущает, Морган: я знаю всего одно место, где сейчас можно так обморозиться. И оно мне не нравится. – Хара замолчала.

Морган уткнулся в кружку. Не дождавшись объяснений, целительница продолжила:

– Впервые встречаю такой яд: не убивает, но замедляет жизненные процессы до предельно допустимого минимума, вводит в летаргический сон. Не отказалась бы побеседовать с создателем этой пакости.

– Ах… Вы, безусловно, близки по духу, – пробормотал Морган. – Он создает новые яды, а ты – новые методы лечения. Почему бы вам не объединиться для совместных опытов на дикарях? – Наступила гнетущая тишина. Продолжая ощущать на себе пронзительный взгляд целительницы, Морган вскинул голову и беспомощно взмахнул руками. – Ждешь, что я опровергну твои худшие подозрения? История плохо пахнет.

Хара забрала у него кружку и залпом прикончила остатки.

– Да она просто воняет. И ты, вместо того чтобы поставить в известность Илласа, сидишь передо мной с идиотской физиономией и корчишь из себя шута. Не понимаю, кому ты пытаешься дурить голову – мне или самому себе, – добавила она со вздохом.

Губы Моргана против его воли дрогнули в улыбке.

– Хара?

– Что?

– Отвлеки дозорных.

– На острове полно народу, – проворчала Хара.

Победно скалясь, Морган наблюдал, как она распускает и вновь скручивает в узел свои длинные пепельные волосы, накидывает поверх рубашки безрукавку из оленьей кожи. – Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что будет, если тебя с ней заметят.

– На острове к этому часу не бывает трезвых.

Глава 7

Снова потянулось ожидание – менее тягостное, но требующее напряженной работы Дара. Нужно и скрывать девушку защитной сетью, чтобы те, кому не спится, не заметили чужачку – есть любители шпионить за всеми, а потом распускать нелицеприятные слухи, – и периодически делать пробежки с Хары на три приближающихся огонька. Огоньки отделились от компании таких же огоньков на берегу, возле Дровосека; их болтало из стороны в сторону, двигались они медленно, но целенаправленно. Когда расстояние между хижиной Хары и парнями сократилось до двух сотен ярдов, стало ясно, что двое из них просто пьяны, а третий или неудачно упал, или кого-то сильно разозлил, и путь они держат сюда. Пора уходить. Где там дозорные? Еще у врат. А Хара спускается к реке. Что-то она придумала, чтобы снять их с поста… Морган осторожно перевалил девушку на плащ. Мягкий, ароматный сверток уютно угнездился у него на руках. Теперь, когда девушка согрелась, ее восхитительная кожа наверняка стала еще нежнее. Проверить Морган не решился: если она вдруг очнется раньше времени, не объяснит же он присутствие своей руки под ее платьем чистой случайностью.

Ко времени, когда он добрел до крайних хижин поселка – хотелось бы верить, никем не замеченный, – Хара и дозорные поменялись местами. Ребята отдалились на порядочное расстояние, но Дар у обоих сильный. Если часть их внимания по-прежнему сосредоточена на вратах, отзвук они почувствуют. Это может вызвать… недоумение.

«Не ускоряй шаг. Не делай резких движений. Просто иди. В любом случае объясняться будешь потом».

Худощавая плоская фигура целительницы темнела на холме, на фоне костра.

– Эй! Шевели ногами!

Недовольный окрик заставил Моргана двигаться быстрее.

– Чем заняты наши доблестные часовые? – полюбопытствовал он, выбравшись на утоптанную тысячами ног и конских копыт ровную площадку.

– Ловят случайно упущенную лодку. – Хара подтолкнула его в спину. – Шагай, шагай! Ползешь как слизняк. И как же ты собираешься объясняться с дозорными на той стороне, хотела бы я знать.

Вот зловредная тетка. Не может напоследок не подковырнуть. Поганый язык – характерная черта всех его родичей. Морган не собирался объясняться с охраной вообще. Сторожевые лагеря разбивают не у самых врат, а чуть поодаль, из соображений безопасности, обычно в лесу, чтобы не пугать дикарей, и реагируют только на нечисть. Вынырнув из врат, он спокойно двинется в противоположном лагерю направлении, а вернется уже один, вместо девушки с ним будет информация о ее бывшем дружке. Кстати…

– Хара, – Морган оглянулся через плечо, – на ней были чьи-нибудь отпечатки?

– Полно. И все твои.

Морган пропустил колкость мимо ушей.

– Я имел в виду давние, которых мой Дар не улавливает.

Они остановились перед входом в пещеру. Хара привалилась к каменному своду, скрестив руки на груди. На ее лице заиграла едкая полуулыбочка.

– В последние два месяца она ни с кем не спала. А до того… – Она пожала плечами. – Кто ж тебе скажет, кроме нее самой?

«Чтоб тебя!..»

Не то чтобы Моргана данный вопрос не интересовал совсем. На краткий миг он даже ощутил радость, которую тут же смыла настораживающая мысль: зачем тогда этот подонок держал девчонку при себе?

– Прекрати. Я знаю ее всего несколько часов.

– Несколько часов… Что же будет через несколько дней, – пробормотала Хара. – Все! Чтоб я ее больше не видела. Девчонка должна исчезнуть. Не знаю, как ты поступишь, Морган, но если к ней прикоснется целитель или кто-нибудь… – По ее Манне пробежала едва заметная рябь тревоги.

– Что тогда? – Морган застыл, с интересом наклонив голову.

Хара сделала глубокий вдох, но просто выдохнула воздух. В устремленных на него темных провалах глаз бились огоньки костра.

– Надеюсь, ты решишь эту проблему с минимумом неудобств для всех. Напоишь ее, как только проснется.

Морган принял из ее рук кожаную фляжку, небрежно встряхнул.

– Это поможет мне свести к минимуму неудобства?

Хара покачала головой, неодобрительно поджав губы.

– Дурак. – И быстрым шагом направилась к костру дожидаться дозорных, которых ей временно придется замещать.

Глухая тьма пещеры приняла Моргана как в мешок. Место назначения… монастырь? Девушку нужно передать в руки ее близким, кем бы они ни были. К его услугам любые из шестнадцати врат. Север и северо-запад Морган отмел – там его знают. Но она едва ли с севера родом, на севере девушки поядренее и костью пошире. И не с юга. У южан говор другой и смуглая кожа. Где-то посередине… Пускай будет запад, Гиадалия.

Тело сотрясали волны дрожи, исходящие из солнечного сплетения. Каменную поверхность под ногами сменил мягкий мох. Морган открыл глаза. Он всегда закрывал их, проходя врата, чтобы избежать тошнотворного головокружения. Вокруг царила влажная предрассветная прохлада. Деревья, словно зачарованные, застыли в серебристой дымке. Над полем, расколотым надвое грязной, покрытой лужами и следами копыт извилистой колеей, лежали полосы тумана. Правее, на пологом холме темнели крыши деревни. С тех пор как Морган в последний раз был в этих местах лет десять назад, деревня разрослась вширь: бывшая некогда на окраине черточка храма теперь белела посередине. Здесь же, в каменном круге, которым кто-то от безделья обозначил врата, Морган закутал девушку в спальный мешок. Мысленно извинившись перед ней, уложил поперек седла и, озираясь по сторонам, пошел через поле.

Где же пресловутая охрана? На вызванное им возмущение пространства до сих пор никто не откликнулся. Морган из любопытства снял защитную сеть. Дозорные нашлись ярдах в ста, в уютном овражке. Пользуясь предрассветным затишьем, двое парней в компании единственной дамы замещали свои обязанности более приятным и энергичным занятием.

«Ай, какие же вы молодцы, ребята! И куда смотрят ваши командиры?»

Дар одного из парней, запоздало среагировав на появление незнакомца, в панике метнулся к Моргану. Паниковать было из-за чего. Так ведут себя Асуры: в одиночку выскальзывают в сумерках из врат, чтобы напасть на спящий лагерь. Прежде чем снова закрыться, Морган позволил убедиться, что он свой, послав безмолвное «привет». На том интерес к нему иссяк.

«А если бы вместо меня был Асур-невидимка?»

Он повел плечами, прогоняя дрожь. Безмятежный покой раннего утра вдруг стал зловещим.

Покинув хорошо просматривающееся пространство, Морган остановился, чтобы сесть на лошадь. Он уже вставил ногу в стремя, когда взгляд поймал движение впереди, за деревьями. Лысеющий коренастый мужчина собирал на опушке травы, складывая их в холщовый мешочек. Проклятье! Еще один. Так увлекся троицей в овраге, что прошляпил его. Сворачивать поздно. Дозорный выпрямился и приветливо помахал рукой. Что ж, лучшая защита – нападение. Морган решительно двинулся навстречу.

– Тишь да гладь у вас, смотрю. Давно не трясло?

Мужчина сделал неопределенный жест в направлении оврага.

– Это моя дочь, – пояснил он отчасти виновато, отчасти с гордостью. – Детям иногда полезно размяться. – Теребя в руках мешочек, он обнажил зубы в широкой обезоруживающей улыбке.

– Конечно. – Морган вернул ему улыбку. – Чем бросаться друг на друга с ножами.

Оба мгновение помолчали. Мужчина со смешком кивнул на перекинутый через седло сверток:

– Удобный способ перевозки.

– Весьма, – подтвердил Морган.

Руки обоих одновременно протянулись, чтобы сжать кисти другого. Выражение облегчения на лице мужчины граничило с триумфом. А потом каждый пошел своей дорогой, изгладив из памяти, один – непозволительное легкомыслие охраны, другой – одиночку со странным грузом, отправившегося в неизвестном направлении с неведомой целью.

За полосой леса Морган продолжил путь верхом, по ровной утоптанной дорожке, ведущей через холмы, в сторону от деревни. Девушка сладко посапывала в его объятиях. В неподвижном воздухе разливался аромат скошенной травы. Сжимающие виски и лоб тугие тиски понемногу отпускали, и на месте напряжения проступала усталость. Пришлось насильно отгонять мысли об отдыхе, мотать головой и моргать. Тело вдруг вспомнило, что давно не мылось, и начало дико чесаться. Бросив взгляд на свою одежду, Морган испытал неловкость. Грязь засохла. Бурые пятна на штанах незаметны, а на рубашке недвусмысленно выдают свое происхождение. И вонь, будто он несколько дней валялся среди гниющих отбросов.

Обследование местности Даром не принесло утешения: ни ручья, ни пруда поблизости – как назло. Морган свернул в лес, высматривая укромное местечко, чтобы привести себя в порядок. Пару месяцев назад он видел в своей седельной сумке пузырек с душистым маслом. Есть вероятность, что он все еще там. Через некоторое время Морган выбрался на небольшую полянку, где его не могли ни увидеть, ни услышать с дороги. Почему бы не задержаться здесь? От лагеря он отъехал достаточно далеко. Вдруг, когда девушка проснется, ей будет плохо? Зачем-то же Хара дала фляжку со снадобьем.

В поисках пузырька пришлось дважды перетрясти содержимое сумки. Оттуда же он извлек рубашку – немногим свежее той, что на нем, но хотя бы без пятен крови. Переодеваясь и втирая масло в волосы, шею и запястья, он думал, кем представиться. На Ледяшке бедняжка была до смерти напугана. Незачем пугать ее еще больше. Рискнуть прикинуться дикарем, раз она не отличает их от Суров? Морган вытер ладони о рубашку и штаны, принюхался: не роза, но лучше, чем пахнуть разложением. И уселся под деревом.

Чтобы не заснуть, он уткнулся в записи девушки. Лечебные свойства минералов и растений, рецепты снадобий, дыхательные упражнения, кое-что о стихиях… Попытка зафиксировать полученные от Иштвана знания. Буковки выведены старательно, в словах ни единой ошибки. Вот кому бы рапорты писать. Тайнер вечно притворяется, что ему некогда, и переваливает писанину на них с Леной. Лена, плутовка, быстро спихнула с себя ненавистное бремя. Пары выволочек от Илласа, который не смог разобрать ее каракули, хватило, чтобы обязанность письменно отчитываться перед верховным начальством приклеилась к Моргану, чем все, кроме него самого, остались довольны.

Записи сопровождали рисунки. Обычные девчоночьи художества – цветочки, бабочки, птички, зверюшки. На одном из листков было изображено сердечко, проткнутое мечом. Капли крови падали на слова: «Положи меня, как печать, на сердце свое, как перстень, на руку свою, ибо крепка, как смерть, любовь. Морям и рекам не залить любви, ураганам не задуть ее, и земле ее огня не загасить». Душевно. Строки из какой-то баллады. Морган прочел еще дважды, чтобы запомнить и подкинуть при случае кому-нибудь из музыкально одаренных приятелей, перевернул лист. Дальше шла какая-то ахинея про ракушки, перья, камни со сквозными отверстиями и колокольчики – якобы, если их развесить в определенных местах дома, они принесут любовь, здоровье и богатство.

Это был не рай, по крайней мере, в священных книгах не написано, что он населен гнусом и проклятая мошкара гложет праведников. Марго почесала укушенную шею.

«Какая ты к черту праведница».

На ад это тоже не походило. Она лежала на животе, завернутая во что-то теплое. Взгляду открывался гладкий серый ствол могучего тополя; в розеточках манжетки и на листочках клевера поблескивали жемчужные капельки росы. Правая половина лица болезненно ныла, во рту пересохло. Марго с трудом сглотнула, и это вызвало резь в горле. Какие неведомые силы перенесли ее сюда?

Иштван влил в нее яд и выволок на улицу. Затем антрацитовая тьма. Марго будто влипла в нее. Давление со всех сторон, не дающее ни дышать, ни двигаться. Холод, разъедающий тело. А потом вдруг – крохотный огонечек, будто свет далекой лампадки. Он двигался навстречу, увеличиваясь с каждым мгновением, пока не вошел в тело; вспыхнул, но не обжег, а разлился озером. Марго казалось, она погружается в прозрачную воду, пронизанную лучами солнца, и ласковые струи просачиваются в тело. Все глубже и глубже… Она опускается на песчаное дно, пропитываясь мягким теплом насквозь, и сама превращается в воду. Струи тихонечко звенели, будто переговаривались друг с другом. Перезвон складывался в дивную мелодию, состоящую из нескольких повторяющихся фрагментов. Звуки превращались в искрящиеся золотистые спирали – они пульсировали, скручивались и раскручивались, убаюкивали, зачаровывали. Марго решила, что умерла и слышит пение ангелов.

«Приснилось».

Она приподнялась на локте. В изголовье, перекрестив ноги – в точности как Иштван! – восседал похититель ожерелья. Марго вздрогнула, вместо вскрика из горла вырвался кашель. Не изменившись в лице, верзила протянул ей кожаную фляжку. Жажда была сильнее страха. Марго присосалась к горлышку, жадно вливая в себя жидкость с мягким травяным привкусом, немного напоминающим шалфей. Жидкость оставляла на языке легкую приятную горечь.

– Тебе очень повезло, – сказал верзила без выражения. – Вовремя подоспели Суры. Целительница, которая спасла тебе жизнь, попросила меня отвезти тебя домой. Твой Иштван – опасный преступник. Суры за ним охотятся.

«Суры?..» Марго долго хмурилась, хлопала ресницами и терла лоб, пытаясь прогнать полупрозрачную муть в голове и выстроить события в логическую цепь. В общем-то колдуны в картину вписываются. «Если…» Она вопросительно подняла взгляд.

– Ты с ними… э-э… – Марго стушевалась. Сине-фиолетовые глаза смотрели на нее неподвижно, пронизывающе. Она не привыкла к такому пристальному вниманию.

– Я иногда работаю на них, – плавно подхватил верзила ее мысль. – В благодарность. Некогда они оказали моей семье неоценимую услугу.

– А Иштван говорит, они лжецы и корыстолюбцы, – ляпнула Марго. Она замолчала и прижала пальцы ко рту. «Надо ли об этом?» Заинтересованный кивок придал ей храбрости, и Марго вывалила регулярно слышанное от Иштвана: – Он говорит, они настолько ослеплены своим Даром, что разучились пользоваться мозгами, и их умы направлены исключительно на то, как переплюнуть друг друга в колдовстве и умении убивать. Испорченные люди и недоделанные демоны.

Верзила прикрыл глаза, не выразив ни согласия, ни отрицания. Марго засмотрелась на ресницы. Какие красивые – темные, длинные и густые. Любая женщина обзавидуется.

– Встать можешь? – спросил он.

Марго с сожалением выползла из уютного гнездышка. Им оказался сшитый из одеял длинный узкий мешок со шнуровкой сбоку, обтянутый грубой толстой кожей, чтобы можно было спать прямо на земле. Марго полежала бы еще, она все еще чувствовала себя как с похмелья, но последние слова верзилы больше походили на приказ, чем на вопрос.

– Здесь неподалеку деревня, – негромко произнес верзила, скатывая спальник в тугой рулон. – Сейчас поедем поищем таверну.

Теперь, когда он не пялится на нее в упор, Марго могла рассмотреть его повнимательнее. Определить возраст она затруднялась, но это явно мужчина, не парень. Несмотря на худощавость, прекрасно развит физически – под рубашкой перекатываются сильные мускулы; если как следует двинет ребром ладони по спине, позвоночник, пожалуй, переломит. Мрачное загорелое лицо, не отмеченное ни красотой, ни уродством. Отросшая щетина придает ему еще более суровый вид. Темные круги вокруг глаз и припухлость век выдают многодневную усталость.

Верзила сунул спальник под мышку и длинными неторопливыми шагами направился в другой конец поляны, где щипала траву оседланная лошадь. Марго обдало густым древесным ароматом – свежий и прохладный, он напоминал запах дубового мха, смолистой хвои и талой воды. Марго подумалось, что так пахнет весной в горах. Пошатываясь от слабости, она старалась не отставать. Поляна слегка покачивалась перед ее взором. Казалось, голова плохо держится на плечах и меняется в размерах. Иштван-преступник, Суры, целительница… Какого-то звена в этой цепочке недостает. Целительница… Говорят, Суры лечат бесовскими силами. Способны ли бесы создавать такую красоту, как та песня, как то теплое озеро и переливающиеся солнечные узоры? Батюшка Адриан говорит, бесы могут притвориться кем угодно, даже ангелами.

«Вдруг внутри меня после лечения поселились бесы?»

Земля резко выскользнула из-под ног. Сильные руки подхватили Марго прежде, чем ее ладони коснулись травы. То ли от встряски, то ли от выпитого снадобья ее затошнило. Позыв был настолько внезапным и сильным, что она едва успела заскочить за ближайшее деревце. Ее начало рвать. Верзила остался стоять за спиной. Дождался, пока спазмы утихнут, и подал ей фляжку. Марго глотнула, прополоскала рот и напилась. Почувствовав некоторое облегчение, разогнулась, цепляясь за ствол молодой осинки.

– Все хорошо, – успокоил верзила. – У тебя прочистился желудок от остатков яда. – Он бережно взял Марго под локоть и повел дальше, подстраиваясь под ее короткие шажки.

Какой же все-таки высокий! Разговаривая с ним, Марго приходилось задирать голову – ее макушка едва доходила ему до середины груди. Рука верзилы была приятно горячей. Тепло ладони переливалось в тело, согревая его. Дрожь понемногу начала утихать.

Конь привел Марго в восторг. Вороной, стройный, длинноногий, рожденный для скорости и выносливости, он напоминал своего хозяина. Что ж, животные часто похожи на своих хозяев. Ей вспомнился добродушный пьянчужка по прозвищу Окунь из маленькой деревни близ Ланца, регулярно навещавший своих ланцских собутыльников. Приходил он всегда в компании бурого кобеля, такого же, как он сам, – крупного, косматого и повидавшего виды. Одинаковой была даже походка – оба прихрамывали на левую сторону, потешно виляя задом. В деревне поговаривали, будто и пес, и хозяин, пока последний не захлебнулся во сне блевотиной, не пропускали ни одной дырки.

Верзила открыл седельную сумку и стал запихивать туда спальный мешок.

– В седле хорошо держишься? – спросил он не оборачиваясь.

– Не знаю. Я ездила только на телеге. Послушай, э-э… не знаю, как тебя звать… – Марго стащила с пальцев два кольца. Подумала и добавила к ним еще одно, оставив два себе на дорогу. – Спасибо тебе! Я понимаю, что это ничтожная плата за спасенную жизнь, но все же… – Она со смущением протянула свои сокровища. – Я могу добраться сама. Подсяду в торговый фургон. Ты только выведи меня на дорогу или покажи, в какой она стороне. Ланц далеко отсюда?

– Спрячь в ботинок. И никогда не носи больше одного. Бросаются в глаза. Первый же встреченный тобой… недобропорядочный человек отнимет их у тебя. – Верзила бесцеремонно взял ее за талию и закинул в седло, а сам запрыгнул назад. – Или топором оттяпает вместе с пальцами.

– Ой! – Ладонь с кольцами машинально сжалась в кулак.

– Меня зовут Морган. А тебя, малыш?

«Малыш?»

К сердцу хлынула волна тепла. Никогда в жизни она не удостаивалась ласковых прозвищ. В деревне ее дразнили пеньком и коротышкой, а кто-то из паломников в гостевой трапезной однажды со смехом окликнул ее «эй, украшение лужайки». Матушка Лиза потом объяснила, что это всего-навсего гномик – богатые горожане верят, будто раскрашенные глиняные фигурки сказочных существ в палисадниках приумножают богатство и оберегают его от чужих посягательств. Но все равно было обидно.

– Марго. М-м… Маргарита Ланье, – пролепетала Марго. Она затолкала кольца в голенище и, сгорая от смущения, обвила руки вокруг его пояса.

Морган вдохнул аромат ее волос, почувствовал у себя на шее пушистые кудряшки и вдруг понял, что никогда не забудет ни этих прикосновений, ни этого аромата, что никогда не сможет сравнить их с другими запахами и прикосновениями. Ладошки холодные, вся дрожит, челюсть отвисла до груди, глаза в кучку. Подсядет она в торговый фургон… Прихватят, как бездомную собачонку, и отдерут под первым же кустом. Хорошо, если тем и ограничатся.

Пару лет назад в Альсиммаке поймали подонка, который соблазнял юных девушек, а после сотворенных над ними мерзостей закапывал у себя в саду. Живьем. Убитые горем родители одной из пропавших девиц нашли в себе мужество отбросить страхи и суеверия и обратились за помощью к Сурам. Увы, поздно – к тому времени их дочь уже была мертва. Зато удалось спасти другую девушку. Маньяка, лысоватого обрюзгшего мужчину лет пятидесяти, застигли в дальнем углу сада, за кустами акации, с лопатой – он как раз трудился над могилой для очередной жертвы. Каула и Ринока вывели ее из дома бледную, дрожащую, в сорочке с кровавым пятном на заднице. Смерти девушка избежала благодаря Дару Риноки, но целительница потом сказала, что будет чудо, если бедняжка сможет иметь детей. Свои мерзостные деяния – отведав кулака Тайнера – маньяк слезливо объяснил тем, что ни одна из девушек не любила его по-настоящему. И получил за это второй удар – лопатой. Если бы не молниеносная реакция Тайнера, Морган раскроил бы подонку череп. Намерение, однако, не осталось незамеченным. Преступника отвели в дом, где он, пока ждали гвардию порядка, благополучно повесился. Никто не проронил ни слова, хотя все знали, что на этот шаг его подвигла не собственная воля.

Морган улыбнулся шелковистым кудряшкам. А вообще-то было бы забавно отпустить это дитя с доверчивыми голубыми глазами в нарядном платье и без штанишек в вольное плавание. И тайком красться следом. И засечь время, когда она окажется зажатой между деревом и проспиртованным телом какого-нибудь деревенского оболтуса. Будь он помоложе, будь рядом Бо, который прикрыл бы спину… Хороший урок, хотя, безусловно, жестокий. Но, может, именно такие и отпечатываются в мозгах на всю жизнь?

«Ах ты, старый дурак… Или старый козел?»

– Побеспокою тебя немного, – пробормотал Морган и, прижавшись к девушке, полез в седельную сумку. Плащ попался под руку сразу, но Морган несколько минут изображал, что никак не может найти его. Он закутал Марго, чем заслужил робкую полуулыбку и полный благодарности взгляд. Потом она попросила пить, и он снова потянулся к сумке, хотя фляжка была во внутреннем кармане плаща. Пока Морган занимался поисками фляжки, взошло солнце.

Покачиваясь в седле, Марго думала только о том, как бы ее снова не стошнило. Вот будет конфуз. Она согрелась, прохладный туманный воздух разогнал сонливость, но слабость и головокружение все еще беспокоили. Чтобы не провоцировать тошноту, она прикрыла глаза и стала глубоко дышать. Путь до деревни показался невыносимо долгим.

Едва они переступили порог таверны и Марго вдохнула въевшиеся в стены и пол сивушные флюиды, она всем своим существом прочувствовала: она дома. На одной из скамеек, наполовину задвинутой под стол, дрых парень в обоссанных штанах. Из его горла периодически вырывалось хриплое клокотание. Лужу под ним уже убрали. Щупленький белобрысый паренек лет десяти, драивший пол, выпрямился, замер с округлившимися глазами, а потом бросил швабру и юркнул в дверь за стойкой.

Морган жестом велел Марго занимать столик, и она забилась в угол, подальше от отвратительно булькающего парня. До нее донесся приглушенный топот ног и возбужденный крик мальчика: «Мама, там эти!» Странное отношение к тем, кто приносит тебе доход. Лицо вышедшей вскоре хозяйки излучало откровенную враждебность. Женщина смягчилась лишь тогда, когда заметила, что Морган не один. Спросонья приняла за грабителя? Они почти сразу же заспорили. Марго не могла понять о чем – Морган загородил женщину спиной и понизил голос, чем заставил и ее говорить тише.

Привалившись к стене, Марго прикрыла глаза. Что же такого было в ожерелье, что его потеря едва не стоила ей жизни? Быть может, дело вовсе не в магии и не в дороговизне жемчуга, а в угасшей привязанности? Марго не успела обдумать этот вариант – лица мягко коснулось теплое облачко с ароматом горной весны.

– Я на минуту. – Стоящий посередине столовой Морган коротко махнул в сторону двери.

«Надо же… Я чувствую его на расстоянии! Как Иштвана. Значит, чему-то научилась!»

Марго проводила его взглядом. Уверенные движения, властные жесты, повелительные интонации. И взгляд, вскрывающий все тайники души. Бездонный взгляд. В эти глаза можно погружаться до бесконечности. Раствориться в них. Или захлебнуться.

«Кто же ты?»

Одет как крестьянин. Рубашка из грубого льна, со шнуровкой на груди, довольно потрепанная и не первой свежести, плотные штаны болотного цвета и широкий кожаный пояс с ножнами – такие обычно носят охотники, но нож для охотничьего длинноват. Только вот не похож на крестьянина, хоть тресни. Слишком вежлив, слишком грамотная речь, слишком благородные черты… что-то неуловимое. Торговец? Пожалуй, нет. Те болтливы. И, ясное дело, не служитель церкви. Принадлежность к сообществу квадратных ребят с наморщенными лбами из гвардии порядка Марго отмела без раздумий.

Ее размышления прервал скрип половиц под торопливыми шагами хозяйки. Неожиданно легко для ее комплекции женщина подпорхнула к Марго и спросила полушепотом, не нужна ли ей помощь, а потом, не дожидаясь ответа, схватила ее за запястье.

– Пойдем, я выведу тебя через черный ход, и мы с мужем проводим тебя до дома. Где ты живешь?

Марго непонимающе уставилась на доброе мясистое, круглое лицо. Нет ни сил, ни желания расспрашивать, от чего ее намерены спасать. Твердый вежливый отказ встревожил хозяйку. Она помедлила, словно хотела добавить еще что-то, и наконец отстала. Марго осторожно потрогала скулу, пытаясь на ощупь определить размер и яркость синяка. Быть может, хозяйка решила, что это Морган ее избил? Высокий мужчина с мрачной застывшей физиономией вызывает робость, но вряд ли за этой каменной маской прячутся дурные намерения – он бы давным-давно привел их в действие. Ни убивать ее, ни грабить, ни клеиться к ней он явно не собирается.

Со стороны возлежащего на лавке парня донеслась возня. Именно сейчас ему приспичило проснуться! Марго замерла и уставилась в дощатый стол. Хоть бы не заметил! Чтобы стать невидимой, надо размазать свою Манну по окружающему пространству, слиться с ним и ни о чем не думать. Так учил Иштван. Люди, по его словам, реагируют на мысли: пребывай в безмолвии, и тебя не заметят. У него самого это, видимо, получается неплохо. А у нее… Грохот отодвигаемой скамейки и шарканье ног дали однозначный ответ. Марго вздохнула. Поскорее бы вернулся Морган!

Парень плюхнулся рядом, дыша в лицо перегаром:

– Кыс-кыс-кыс.

Опухшая физиономия и остекленевший, не омраченный ни единой мыслью взгляд. В Ланце такие ребята пасутся возле гостевой трапезной. Но ведут себя повежливее. Единственное, что они себе позволяют, – это попросить стакан воды или похмельных щей; батюшка Адриан благословляет прикармливать спившихся бедолаг освященной монастырской пищей. Марго оттолкнула протянувшуюся к ее груди руку с грязными обломанными ногтями. Соскочила со скамейки, одновременно пытаясь прикрыть декольте плащом, и запуталась в подоле. Парень вцепился в нее как клещ. Оба упали на колени. Хоть и ослабленный битвой с зеленым змием, это все же был крепкий крестьянский мужчина, и у Марго не хватало сил вырваться из щупающих ее клешней. Взгляд метался между парнем и дверью. Марго уже хотела закричать – хозяева-то точно услышат, – когда вбежал Морган. Ворвался вихрем. Его глаза сверкнули яростью. Голова парня, освеженная пинком под зад, начала медленно задираться вверх.

– Эт'твоя шлюш… – Оценив степень опасности, парень осекся, его пальцы разжались.

Морган молча взял его за шиворот и швырнул к двери. Виртуозно швырнул – во время полета парень не опрокинул собой ни одной лавки. Приземлившись, он начал пятиться на четвереньках и что-то неразборчиво мычать. Морган швырнул его еще раз, из двери. Некоторое время он отсутствовал: вероятно, был и третий бросок – через двор.

Морган вернулся с седельной сумкой под мышкой. Марго все еще сидела на полу и нервно шмыгала носом. Ее снова трясло.

– Все хорошо. Не бойся. – Крепкие теплые руки взяли ее под локти и помогли усесться за стол. – Я ничего не сломал, мэм! – громко успокоил Морган выбежавшую на шум хозяйку.

Им принесли по яичнице с кусочками помидора, хлеб и сыр. Марго с любопытством разглядывала тонкие дырчатые ломтики с мелкими вкраплениями лука, укропа и чего-то красного – то ли перца, то ли помидорных шкурок. У них в Ланце не варят сыров с пряностями. Хлеб тоже необычный – плоский и круглый, как лепешка, рыжеватый и с травами. Должно быть, они очень далеко от Ланца, раз кухня так отличается. Себе Морган взял пиво, а ей вересковый чай, что Марго сочла жуткой несправедливостью. Вряд ли пожадничал, скорее посчитал ее слишком юной для хмельного напитка. Марго обиженно надула губы.

– Чего эта женщина от тебя хотела?

– A? – Голос Моргана отвлек ее от изучения разломанного кусочка хлеба. Она в удивлении вскинула брови.

– Я видел в окно, как она с тобой разговаривала, – пояснил Морган, щедро намазывая горчицей ломоть сыра.

– М-м… – Несколько секунд Марго пыталась представить пожар, который разгорится во рту, если запихнуть туда столько горчицы за раз, и одновременно сообразить, как Морган умудрился высмотреть ее через окно, расположенное в другом конце залы. Для этого ему пришлось бы повернуть голову под прямым углом и прижаться щекой к стеклу. Да и то… Марго с сомнением покосилась на окно. – Она… странная. Предлагала сбежать через черный ход. Но не объяснила зачем. Предполагалось, что я знаю это сама. Мне с самого начала показалось… Нам здесь не очень-то рады, так ведь?

Морган неопределенно пожал плечом.

– Люди часто реагируют не на то, что творится у них перед носом, а на то, что они себе надумывают и воображают. – Бутерброд с горчицей отправился в рот. Лицо Моргана ничего не выражало.

Марго еще не успела распробовать яичницу, как хозяйка бухнула перед ними две тарелки с гречкой. Марго хотела поинтересоваться рецептом теста для хлеба, но неприязненные взгляды, адресованные Моргану, и небрежность, с которой хозяйка брякнула ему под нос, чуть ли не в тарелку, несколько монет, заставили ее проглотить вопрос. Морган равнодушно смел сдачу в карман. Должно быть, они с хозяйкой повздорили из-за денег. Слишком ранние посетители, подняли ее с постели, и она решила отыграться. Однажды, убирая посуду в трапезной для паломников, Марго слышала, как хорошо одетый мужчина жаловался соседям по столу, будто на постоялом дворе для горожан неоправданно задирают цены. Похоже, подобная практика повсеместна: для каждого гостя расценки свои.

Морган переместил в желудок содержимое своих тарелок с потрясающей быстротой, будто голодал несколько суток. Марго тоскливо наблюдала, как с той же скоростью убывает янтарная жидкость в его кружке, и разглядывала большие ладони с узловатыми пальцами. Иштван уверял, будто по форме руки и линиям на ладони можно узнать характер, род занятий и судьбу человека. Помнится, он даже рисовал какие-то картинки. Как бы они сейчас пригодились! На правой руке вместо мизинца и безымянного пальца торчали короткие обрубки. Марго так и застыла с вилкой. Почему-то она заметила это только сейчас. Обрубки скрылись под пальцами левой руки. Подняв глаза, Марго обнаружила, что Морган следит за тем, как она рассматривает его покалеченную кисть.

– Э-э… – Марго виновато улыбнулась и указала на кружку с пивом: – Можно отпить у тебя маленько?

– Подрасти сперва. – Словно издеваясь, Морган сделал большой глоток.

Марго вспыхнула.

– Мне двадцать один! И я выросла на винодельческой ферме. А когда мы с Иштваном путешествовали по Погибшему миру, я пила даже водку!

– Подумать только… – сказал Морган. В его голосе не прозвучало смеха, а лицо осталось серьезным, но глаза предательски блеснули. – Никакой это не погибший мир, а мертвый материк нашего. Тысячу двести лет назад случился катаклизм, он изменил климат. Один из материков превратился в ледяшку, жизнь на нем прекратилась. Не пойму никак: ты, когда гуляла со своей железякой по вратам, не замечала, что пейзаж тот же самый? Солнце. Луна. Те же самые звезды. М-м? – Он иронично поднял брови. – Видишь, детка, что водка творит. Миры двоятся и троятся.

«Один из материков? Разве их несколько? – Марго задумчиво уставилась на крупицы гречки в тарелке. – Один из двоих лжец». Она мысленно поставила рядом с Морганом Иштвана. И поймала себя на том, что ей все еще тяжело думать об Иштване как о негодяе.

– Иштван утверждал, что это параллельный мир. Параллельные миры похожи. От водки двоятся миры, а от пива – материки? – отомстила она за «детку». Шутка не вызвала никакой реакции. Не понял? Обиделся? Mapго поспешно поправилась: – Может, ты просто очень устал, раз тебе мерещатся какие-то материки, кроме того, на котором мы сейчас?

– А может, Иштван просто пудрил тебе мозги? И применял к тебе черную магию? Материка четыре. Тот, на котором мы сейчас, – он самый большой. Еще два – поменьше. Четвертый – заледеневший. Миров два: наш мир и мир Суров.

– И Погибший, – упрямо добавила Марго. – Это совсем другой мир, третий. О нем знаем только мы с Иштваном – это он его открыл.

– В пьяном угаре? – Морган презрительно фыркнул.

– Погибший мир существует! Туда можно попасть через те же врата, через которые я выбиралась погулять и которыми пользовался Иштван. Но когда мы перемещались в Погибший мир, все было немного иначе. Перед глазами закружилось, заложило уши, стало очень холодно, и я потеряла сознание. А очнулась уже там. И чуть не задохнулась их воздухом. Запах хуже, чем в конюшне. Зато там уйма интересного, чего нет здесь! Крытые самоходные телеги с мигающими огоньками, живые картинки на стенах и в ящиках, зеркальные дома до облаков, смешные летательные приспособления в форме… Хм… – Марго почувствовала, что краснеет, и осеклась. – Я сочла это магией, но Иштван сказал, что магии там нет, сплошная технология.

Морган подавился пивом.

– Прошу прощения. Не в то горло попало. – Ощущение, будто он завяз в трясине, вернулось. Только теперь ему казалось, что шансы на спасение упущены.

«И она запросто выкладывает это первому встречному! Как же тебе повезло, что первым встречным оказался я».

– Больше всего мне понравилось музыкальное представление. – Позволив ему откашляться, продолжила Марго взахлеб. – Музыканты были вымазаны серебряной краской и играли на огромных плоских скрипках, но не смычками, а пальцами. И держали они их не у шеи, а на животе, подвязанными на ремне, перекинутом через плечо. Звук у этих скрипок странный, не как у скрипок, и очень громкий. А от барабана вообще закладывало уши. Один из парней, тощий как скелет, подергивался и подпрыгивал, будто у него не в порядке с головой. Он играл на узком длинном столике с клавишами, как у рояля. Другой, в серебристом плаще, извергал из сапог и пальцев огонь. Но ему, видно, это быстро надоело, потому что потом он взял продолговатую черную коробку и начал из нее поливать огнем зрителей. Я испугалась, что он спалит нас заживо, но никто не загорелся. Мало того, людям это нравилось – они визжали, свистели и хлопали. А после он поджег на себе одежду, и ему тоже ничего не сделалось – он так и пел горящим.

Морган подвинул кружку Марго – она тут же присосалась к пиву, от волнения – и оперся подбородком на сцепленные пальцы. Все его попытки уловить в девушке отзвуки лжи и безумия оказались напрасными. Она не душевнобольная и искренне верит в то, что говорит, а образы, мелькающие в ее Манне, отражают слова так же безупречно, как зеркальный пруд проплывающие над ним облака. Некоторые он видел смутно, другие выстраивались в четкие картины, хотя из увиденного Морган понял немногое – ничего, кроме скоморохов. Вспыхнула и погасла мысль о наркотике: никакое снадобье не способно породить в сознании настолько чуждые ему реалии. Погибший мир действительно существует.

Морган повел плечами, чтобы взмокшая рубашка отлипла от спины. Мысли о бедах, которые может натворить стреляющая огнем трубка в руках невидимки, мурашками расползались по телу, просачивались сквозь кожу холодной липкой испариной. Неужели осталось что-то, способное заставить его бояться? Суры при помощи Дара придают коже, которая идет на одежду, обувь, палатки, тенты и лодки, влагозащитные свойства; найдется и мастер, который сделает кожу огнестойкой.

«Но кто кого опередит?»

– Скажи-ка мне, путешественница, вы приносили оттуда какие-нибудь… хм… сувениры? – Морган чудом не допустил дрожи в голосе.

– Не-а. Иштван сказал, там ничего брать нельзя, и шлепал по рукам, если я что-то трогала. Мы там даже не ели, только пили. Иштван сказал, их пищей можно отравиться. Наверное, он прав. Местная еда выглядит странно – яркая, какой-то пленкой облеплена. И вода… Там все загажено. Они берут ее не из колодцев, а покупают в лавках. Вместо денег у них разноцветные бумажки с циферками.

«Врал, – промелькнуло в голове. – Перестраховка. Не хотел, чтобы она знала слишком много».

– Часто вы там развлекались? И кстати, почему «погибший»?

– Один раз. Но мне показалось… Я уверена. Иштван бывал там раньше: он неплохо у них ориентируется, понимает их язык. А Погибший… так называл его Иштван. Он сказал, этот мир близится к своему концу. Люди выстроили гигантскую башню, которая вот-вот обрушится им на головы. Я спросила, что это означает, и он объяснил, что Погибший мир похож на наш мир в прошлом. Люди, жившие здесь до нас, вели потребительский образ жизни. В погоне за сытой, комфортной жизнью они уничтожили сами себя. Погибшему миру он предрек ту же судьбу. Решил сделать из нее поводырку?

Морган глянул на собственные руки – они закручивали вилку в спираль. И ведь знает, бестия, как называется! Стоит ей заикнуться где-нибудь о Погибшем мире… То, что несколько минут назад было вилкой, звякнуло о стол. Он нервно пригладил волосы.

«Ох, девонька… Ты не представляешь, в какое дерьмо вляпалась. И я вместе с тобой».

Вот они, странные недоговорки Хары. Эта малявка – кладезь информации. Опасной информации. Информации, подлежащей уничтожению… вместе с памятью. Стирание памяти – сложная процедура. Даже если Иштван ею владеет, у него не было времени. Поэтому он просто усыпил девушку, пока все не уляжется. Он пребывал в уверенности, что Суры не обратят внимания на полумертвую дикарку; по крайней мере, не станут ее выхаживать. Изначально расчет верный. Как и то, что древние развалины на Ледяшке не посещаются никем, кроме балбесов-подростков раз в дюжину лет, и можно спокойно отпускать туда девчонку с амулетом. Но он прогадал – единственная радость во всем этом.

Пока все не уляжется… Уляжется оно не скоро. Иштвана придется искать. А прежде – изворачиваться перед Илласом и Советом старейшин, который он, несомненно, созовет по такому случаю. Чудо, если вообще когда-нибудь удастся выпутаться из этой истории. И выпутать из нее это невинное дитя. Морган чуть не застонал, глядя, как дитя беспечно прихлебывает чай и катает по столу хлебные крошки.

«Как мне заставить тебя молчать? Запугать до смерти, сочинив еще одну сказку?»

Вопрос требует раздумий. Не ошибиться бы. Ошибка дорого обойдется всем. Время в запасе есть. А пока надо зорко следить за девчонкой, не отпускать ее от себя ни на шаг и выбрать такую дорогу до Ланца, чтобы не напороться на своих, а дикарей видеть только издали.

– Ты тоже умеешь колдовать? – спросила Марго.

Внутри ахнуло. Где-то облажался! К счастью, за годы жестких тренировок физиономия научилась оставаться непроницаемой, даже когда эмоции разрывают грудь на части.

– С чего ты взяла? – Морган заставил свой голос звучать с небрежным спокойствием. – Я обычный рыбак. Живу в Идане. Это город на юге, на берегу Бронзового моря.

– Рыбак? – Незабудки широко распахнулись. – Никогда б не подумала!

– Что, не похож?

Марго помотала головой.

– Я встречала рыбаков в Хельне – мы иногда ездим туда с матушками на базар. От них на сотню ярдов разит рыбой. А ты рыбой не пахнешь. Ты пахнешь костром, лошадью, лесом, весенним снегом и горами.

Ох… Еще один удар кувалдой по голове. Едва ли Морган был в чем-то уверен больше, чем в том, что провонял рыбой до костей. Рыба – основная пища его народа. Рыба летом, рыба зимой – свежая, вареная, печеная, жареная, копченая, соленая, вяленая. Рыбного духа не почуяла, зато откуда-то вытащила горы. Она и гор-то не видела. Неужели Иштван действительно чему-то ее обучил? У дикарей есть зачатки Дара и даже существует своя магия, примитивная. В любом поселении, будь то крупный город или глухая деревня, есть гадалки, знахари, к которым бегают втайне от попов. Некоторые имеют письменное разрешение Церкви. Правда, поговаривают, его проще купить, чем честно заслужить, и надо регулярно подтверждать солидным пожертвованием в карман местного священника. Если бы дикари начали развивать Дар, спустя несколько тысячелетий у них стали бы рождаться дети, способные использовать силу стихий и наделять предметы вокруг себя новыми свойствами. Но пока в умах дикарей господствуют приземленные стремления. И хвала Богам. Потому что проникновение дикарей туда, где нитями Манны плетется Ткань Реальности, добавит еще одну серьезную проблему: это придется взять под контроль.

«Если и обучил, это запрятано слишком глубоко, чтобы мой Дар почувствовал».

– На кого же, по-твоему, я похож?

– На Иштвана.

«На колдуна! Проклятье!»

Морган изобразил гримасу, которая должна была сойти на улыбку.

– Мы одинаково пахнем?

«Сейчас выдаст: такой же, как ты, – высокий, загорелый, синеглазый. И твоя легенда лопнет как мыльный пузырь».

– Нет, – серьезно ответила Марго. – Взгляд… Иногда он у тебя становится таким же неподвижным и рассредоточенным. А там, в лесу, ты сидел, как любит сидеть он, – перекрестив ноги. – Она попыталась изобразить позу руками. – И еще… – Девушка прикрыла глаза, прижала ладонь к виску. – Это как дуновение. Когда чувствуешь человека на расстоянии… Будто ветер приносит облачко аромата.

О Боги. Полный нокаут. А ведь они провели вместе не больше часа. Никто не помнит, откуда взялась поза с перекрещенными ногами – она передается по наследству так же, как синий цвет глаз и Дар. Подметила такие мелочи, а глаза не упомянула… Придется забросить крючок. И прямо сейчас, не откладывая, заполучить фантом.

– Хм… Я думал, ты имеешь в виду внешность, – произнес Морган с деланым простодушием. – Ну, там… Прически одинаковые, носы одной формы, глаза одного цвета.

– Нет-нет. Ты темный, а у Иштвана все светлое – кожа, волосы, глаза. Глаза меняют цвет в зависимости от освещения – с прозрачно-серого на черный. И прическа другая: у него волосы до плеч, он собирает их сзади в хвостик.

Не Сур. Но колдун. Полукровка. Внешность Морган увидел довольно четко. А вот ощутить Манну Иштвана не удалось. Его фантом был странно пуст: не овеян тишиной, как образ ушедшего из жизни человека, а пуст, словно мыльный пузырь, который вот-вот лопнет.

– Как его полное имя? – сорвалось с языка.

– Иштван Краусхоффер.

– А дальше?

– М-м… – Марго в растерянности пожала плечами. – Он утверждал, что родом из Браголлака, но конкретного места не называл.

Иштван Краусхоффер… Неброское, распространенное имя. Никакое.

– Он мало рассказывал о своем прошлом, – добавила девушка, хмурясь. – Почти ничего. Я пыталась расспросить о родителях, семье, и он ответил, что сирота.

«Ну конечно сирота. Кто лучше сироты поймет другую сироту». Морган поморщился, явственно ощущая, как Иштванова лапша стекает у него с ушей. Пожалуй, надо сделать перерыв – переместиться из-за стола в седло, где поблизости не будет ничьих ушей, кроме лошадиных.

Морган призвал Дар, чтобы глянуть, что творится вокруг; с момента, как Марго произнесла слово «технология», он весь был сосредоточен на ней одной. Рыбаки за столиком у противоположной стены безобидны, а вот стайка мужчин во дворе явно дожидается его: в воздухе витает знакомый, жгучий как перец запах потасовки. Проворонил момент, когда они пришли. Непростительное упущение. Оборванец, немилостиво избавленный от общества Марго, нажаловался дружкам. Что ж, у него было достаточно времени пройтись по деревне и собрать всех, кто в состоянии держаться на ногах. Не слишком-то приятно драться на полный желудок. Морган размял под столом кисти. Если действовать грамотно, обойдется без поножовщины.

Перед глазами маячил скоморох с огнеметом. Пальнуть разок в воздух, и эти дурни намочат штаны и всю оставшуюся жизнь будут обходить Суров за милю. Спину снова обдало ледяным ознобом.

«Только идиот не прибрал бы к рукам эту игрушку. О Боги, чем же там убивают, если скоморохи у них стреляют огнем…»

– Вот и сейчас у тебя взгляд как у него. – Голос Марго заставил его вынырнуть из омута мрачных мыслей.

– Ты наблюдательна, – похвалил он девушку. – И насчет рыбы верно подметила: я уже два года не плаваю. С тех пор как акула оттяпала мне пальцы, я сдаю свое судно в аренду и занимаюсь торговлей. – Эта сказка немногим оригинальнее рыбачьей, но ее девчонка проглотила – по крайней мере, недоверия к своим словам Морган не ощутил. Он поднялся и кивнул ей: – Нам пора.

Глава 8

Марго вылезла из-за стола, стряхнула с подола хлебные крошки. Из противоположного угла на нее пялились двое мужчин – молодой и постарше, оба чернявые и бородатые, с солидными порциями пива в руках. Не придумав ничего умнее, чем показать им язык, она потрусила за Морганом. По пути Морган прихватил швабру, оставленную хозяйским мальчонкой; наступив на нее, выдернул древко. Марго вопросительно вскинула брови, но промолчала. Морган вышел из таверны, опираясь на палку, как на трость.

«А это что за придурки?»

Марго замедлила шаг. Путь к лошади преградили шестеро парней. На всех без исключения физиономиях виднелись следы недавнего общения с зеленым змием, а одну, до омерзения знакомую, украшали следы Моргановых кулаков. Вперед, поигрывая мускулами, выдвинулся потный полуголый, напоминающий молодого бычка детина, перепоясанный утыканным ржавыми гвоздями ремнем. Вслед за ним дернулся крепыш со светлыми всколоченными волосами в замызганной зеленой майке; в продолговатом темном пятне на животе легко угадывалась засохшая блевотина. Полуголый выпятил грудь и выдвинул нижнюю челюсть.

– Эй, выродок! Тебе что, своих баб мало? – Голос у парня, несмотря на мужественную внешность, оказался визгливым.

За спиной одного из парней, белобрысого и безобразно прыщавого, что-то блеснуло.

– У него нож! – ахнула Марго и вцепилась Моргану в рукав.

Сильная рука стиснула ее плечо.

– Я вижу, не дергайся. – В его голосе не слышалось ни нотки паники. – Иди правее, назад и наискосок. Там между хозяйственными постройками проход. Через него выберешься в поле. Двигайся спокойно, не останавливайся, не оглядывайся. Я тебя догоню. – Морган сунул ей в руки седельную сумку и развернул вправо. Тычок в спину заставил Марго сделать несколько непроизвольных шажков.

– Как тебе наше пиво, выродок? – услышала она за спиной. – Надеюсь, ты за него заплатил?

Глухой звук удара о землю. Шелест рассекаемого воздуха. Сдавленный вопль.

– Пиво? – равнодушно переспросил голос Моргана. – Такое впечатление, что в него нассал какой-то деревенский жлоб. Наверное, ты. – Последние слова приглушили возня и топот.

У Марго подкосились ноги. Один против шестерых! И еще пререкается с ними! У Моргана тоже нож и мускулы, но не переоценил ли он свои возможности? Единственный, на чью помощь можно рассчитывать, – это священник. И батюшка Адриан, и отец Райан, и Пауль всегда спешат на подмогу в подобных случаях. У батюшки Адриана незаурядный талант примирять противников – несколькими словами и не повышая голоса; стоит ему появиться, атмосфера мгновенно разряжается.

«Где искать священника здесь? Пока я добегу до храма…»

Вот он, проход. Марго заглянула в узкое пространство. С той стороны – заросли полыни. За ними – покосившийся заборчик из оструганных колышков, а дальше – бобовое поле. Ни один из тех парней не протиснется, да и она – только бочком. Это вселило смелость, и Марго обернулась. Прыщавый как раз вытягивал из-за спины нож. За время, пока она шла, Морган и парни поменялись местами; теперь он стоял в нескольких шагах от лошади, лицом к таверне. Полуголый задира катался по земле, обхватив обеими руками колено, и поскуливал, как побитый пес. В воздухе что-то промелькнуло, и резвый коротышка в широких серых штанах до колен упал как подкошенный. Марго застыла, прижав сумку к груди. Следом за приятелем скорчился, вскрикнув, обладатель ножа; нож отлетел в сторону.

«Господи… – Марго ошалело заморгала, не веря глазам. – Он дерется палкой от швабры! Еще в таверне знал, что во дворе его поджидают. Откуда?»

Ее заколотило, но не от страха или холода. Это было другое чувство – возбуждающее, волнующее, будоражащее кровь; Марго уже испытывала его однажды – когда весенней ночью перелезала через монастырскую ограду и бежала к реке, где ее ждал Иштван с ворохом несбывшихся надежд.

К лежащему на земле ножу бросился крепыш в заблеванной майке, за что получил концом палки в висок. Это успокоило его окончательно: крутанувшись на месте, он тяжело рухнул на землю. Палка двигалась в руках Моргана словно живая, а его здоровенный нож по-прежнему болтался на поясе. Ни суеты, ни паники, ни одного лишнего движения, будто каждый следующий момент схватки известен Моргану наперед – всякий раз он на полхода опережал своих противников. Среди этих парней он выглядел как гусь, забравшийся в курятник.

Невесть откуда выскочил, высоко подбрасывая зад в темных штанишках, козел. Обскакал галопом вокруг дерущихся, а потом вдруг ломанулся в самую гущу и с разбегу врезал под зад только-только принявшему вертикальное положение коротышке. Прыщавый попытался схватить животное за рога, но козел ловко извернулся и поддал ему копытами – что самое удивительное, обоими попал. Изрыгая ругань, парень приземлился – на свою беду, под ноги Моргану, который, не глядя, пнул его ботинком в лицо. Потом еще и еще раз, пока тот не затих. Изо рта парня побежала алая струйка. Марго прижала ко рту кулак, до боли закусив костяшки пальцев.

«А вот это уже лишнее».

Один из уцелевших, самый щуплый, юркнул в таверну; он вообще не участвовал в драке, а только пританцовывал на безопасном расстоянии и, не стесняясь в выражениях, вдохновлял дружков.

«Сейчас притащит тех чернявых и хозяина! – Марго вжалась спиной в нагретую утренним солнцем бревенчатую стену хлева. – Морган, беги!»

Коротышка рванулся за приятелем, таща за собой намертво вцепившегося в штанину козла, которого со всей дури валтузил кулаком по морде. Козел спас его от палки – она просвистела у коротышки над головой, а на обратном пути встретилась с челюстью несостоявшегося ухажера Марго. Звук был настолько выразительным, что у Марго свело зубы.

– Удачного дня, – бесстрастно бросил Морган. Не спеша запрыгнул в седло и на ходу швырнул палку назад. Описав дугу над двориком, палка ударилась о землю и отскочила к двери, которая в тот самый момент открылась, выпустив наружу оголенного до пояса рыхлого чернявого бородача – конец палки пришелся точно ему в пах. Бородач сложился пополам – от боли. А Марго от хохота.

Оборванец с пострадавшей челюстью, подвывая, плевался кровью и тыкал пальцем в ее сторону. Пора уносить ноги! Марго с трудом разогнулась и подобрала юбки. Вынырнув из прохода, она налетела на хозяйского отпрыска, тащившего помои; ноги машинально перескочили через катящееся ведро. Ветхий заборчик не выдержал столкновения с массивным ботинком и повалился, Марго чудом не зацепилась за колышки подолом. Морган подхватил ее, хохочущую, на скаку, вместе с сумкой.

– Я велел тебе уходить в поле! – рявкнул он ей в ухо. Он даже не запыхался. Ничто в нем не выдавало, что он минуту назад участвовал в схватке.

Девушка никак не могла остановиться. Она хохотала и хохотала, обнажив маленькие белые зубки; прикрывала рот ладошкой, утыкалась то в свой рукав, то в его плечо. Морган купался в искрящихся брызгах ее смеха. Он не помнил, когда смеялся в последний раз; не помнил, чтобы кто-нибудь рядом с ним так искренне и заразительно хохотал. Марго словно застала его врасплох в горном озерце. Они стояли нагие по пояс в воде, Марго брызгала его, а он отворачивался, пытался защититься ладонями от брызг, которые шлепали по лбу, щекам, плечам и груди, залепляли глаза, заскакивали в рот. Морган поразительно ясно увидел в голове эту картину, будто они действительно когда-то купались вдвоем в горах; он мог поклясться, что знает ту расщелину, где из камней выкуривается голубым дымком ключ и холодная как лед вода, змейкой пробираясь в тени склизких ото мха булыжников, стекает в небольшую глубокую каменную чашу. Девушка пыталась что-то выдавить сквозь смех, Морган различил всего два слова – «ткнулся» и «конец». Уж не слышится ли ему? Брызги-смешинки облепили его всего, он захлебывался.

– Угомонись! – Морган легонько ткнул ее локтем. Смех моментально стих. Марго опустила голову, ее личико сделалось печальным-печальным. Ну вот, обидел. «За то, что она мне никогда не достанется?» Он попытался загладить свою грубость: – Я просто не понял, что тебя так развеселило.

– Бородач, которому твоя палка угодила в одно интересное местечко, когда ты бросил ее с лошади, – виновато отозвалась Марго. – И козел. И твое мнение о пиве: оно у них и вправду разбавленное.

Козел – чистое везение. Он оказался поблизости и не был привязан. Морган приманил его Даром в надежде избежать крови. Если бы пришлось обнажить клинок – все шло к тому, усталость ощутимо давала о себе знать, а похмельное стадо свиней разозлило не на шутку, – Морган применил бы его по прямому назначению. Резня – неподходящее зрелище для незабудковых глаз.

Да, наверное, со стороны потасовка выглядела потешно. Но Морган не смог выдавить из себя даже улыбки – потому что убил радость в девушке. Такие грустные глазки, несмотря на юный возраст, а он влил в них дополнительную порцию горечи. Может, отдохнуть, а потом податься в другую таверну? Если бы он не боялся разоблачения, то устроил бы второй бесплатный спектакль. Для этого достаточно зайти в обеденную залу и сесть за стол: дикари слетятся как мухи на дерьмо.

Все началось в трактире «Медвежий ручей», на северо-западе, в Каурии. Моргану было шестнадцать, и это был его второй рейд. Парень из их отряда вышел ночью по нужде и не вернулся. Командир доверял хозяевам трактира – отряды останавливались у них не первый год: пожалев измотанных воинов, он не выставил дозорных. Поэтому, когда юношу нашли – на заднем дворе, в луже крови, смешанной с грязью, – огонек его жизни уже угас. Живот был превращен в кровавое месиво, земля вокруг ног раскидана – умирал парень долго. Морган помнил, как выдрал из стены здоровенную доску, а потом – в кратких промежутках между кровавыми всполохами в мозгу – черные квадраты окон, оскалившиеся разбитыми стеклами, груду переломанной мебели и разбитой посуды. Очнулся он в своей комнате, в слезах и без доски; двое товарищей держали его, а целительница промывала глубокие красные борозды на руках и извлекала из них стекла. Потом пришел Влад, тогдашний его командир, сел напротив и тихо, беззлобно произнес: «Так нельзя. Хозяева не виноваты». С того случая Морган заводился от малейшей грубости в адрес Суров и редко покидал харчевню, не подравшись, хотя не был любителем алкогольных приключений. За поножовщину можно угодить в лапы гвардейцев. Гвардейцы бьют больно и беспощадно. И Морган научился видеть оружие во всем: в швабре, тряпке, куриных костях… Годы сожгли ненависть, ее место заняла тупая боль, и теперь он бил дикарей просто по привычке.

Миновав четыре хутора и примыкающую к ним полосу полей, Морган пустил коня шагом. Исчезновение баламутов из зоны его восприятия говорило о том, что от таверны их отделяет больше мили. Погони нет. Он и не сомневался, что им дадут спокойно уйти. Слишком уж дикари медлительны. Хорошо, если эти олухи к полудню сообразят набрать команду помногочисленнее да потрезвее и обшарить окрестности. Морган жадно проводил взглядом низину, откуда доносилось звонкое журчание разбухшего от дождей ручья. Нет, не стоит испытывать судьбу, когда в твоих руках чужая жизнь; выпадет еще случай помыться.

Они свернули с дороги на едва заметную тропку, уходящую в лес. Их окружал лучезарный покой осеннего утра. Тишину нарушали только глухие удары копыт и шуршание палых листьев. У Моргана стало легче на душе. Пробивающиеся сквозь ветви лучи солнца, нежно припекающие спину, безлюдье, прильнувшая к нему Марго – все это позволяло окунуться в настоящее, которое ничего не требовало. Впервые за много лет Морган чувствовал себя свободным от кандалов долга, тянущих его в будущее, не обещающее ничего, кроме саднящей пустоты в груди, одиночества и трупов. Если бы не этот гаденыш-невидимка… Морган никогда не отлынивал от своих обязанностей, но как же хотелось сбросить с себя надоевшую тяжесть! Верно Тайнер говорит: «Полукровок надо уничтожать в утробе. Дар в сочетании с дикарскими мозгами порождает чудовищ».

Прошло несколько минут, прежде чем его мысли обратились – не слишком охотно – к конечной цели путешествия, и он побеспокоил девушку, чтобы достать карту. С вратами не прогадал, почти в яблочко. Если бы он выбрал врата южнее, их отделяло бы от Ланца полтора дня пути. Отсюда они потратят три. Это если поторопиться. С синяком на скуле Марго выглядит как жертва пьяной драки, нельзя возвращать ее в монастырь в таком виде. Безусловно, веский довод в пользу того, чтобы двигаться помедленнее.

Ланц располагался на юго-западе, в междуречье Ланца и Найма, на окраине области, которую дикари называют каким-то длинным непроизносимым словом, а Суры – Долинами. Опоясывающая деревню одноименная река делала ее полуостровом. Последний отряд обозначен у Первых Юго-Западных врат, в двухстах пятидесяти милях от Ланца; дальше обширный незакрашенный участок – условно безопасная, неохраняемая территория. Морган стал припоминать: в Долинах нечисть вывели четыре столетия назад, и так качественно, что чисто до сих пор. По крайней мере, вестей о серьезных инцидентах до его ушей не долетало. Долины окутаны молчанием.

Марго осторожно потянула за краешек карты:

– Можно посмотреть?

Морган развернулся так, чтобы ей тоже было видно, и Марго с любопытством уткнулась в карту. Она никогда раньше не видела карт местности. Карта была раскрашена цветными карандашами по непонятному принципу. Желтый цвет преобладал. Тут и там встречались звездочки, крестики и восклицательные знаки в кружочках, спиральки и сдвоенные арочки – похожим значком в Погибшем мире обозначены места, где можно съесть продолговатую, разрезанную надвое булочку с листом салата и сдобренной томатной пастой большой котлетой внутри. Марго попросила Моргана показать, где они находятся и где Ланц. Он ткнул пальцем. Идан она нашла сама. На вопрос о значении цветов и символов Морган бормотнул что-то про рельеф; его тон отбил у Марго желание переспрашивать – он явно уверен, что в состязании с этой разрисованной бумажкой ее мозги проигрывают. А разрисована она была на совесть. На обратной стороне обнаружились многочисленные портреты, выполненные тонким черным карандашом, рукой одного художника. Лица, лица, лица… Серьезные и улыбающиеся, мужские и женские, молодые и постарше. Ни детей, ни стариков, никаких подписей. Некоторые лица похожи – их обладатели явно состоят друг с другом в родстве. Марго без труда узнала мрачную физиономию Моргана – она не слишком отличалась от оригинала. Попадались и фигуры – женские. Среди них Марго не нашла ни одной одетой, а позы некоторых заставили ее покраснеть до кончиков ушей. Улыбающаяся во весь рот девица с короткими кудрявыми волосами, расчесанными на прямой пробор, демонстрировала неприличный жест. Два соседних рисунка изображали ее же – возлежащей на боку, с развернутым к зрителю голым задом, и фривольно развалившейся на спине.

«Жена? Любовница?»

Марго задумалась, стал бы мужчина рисовать голой свою возлюбленную, чтобы потом кто попало любовался ее прелестями, и так и не пришла ни к какому выводу. Может, он коллекционирует на бумаге покоренных им девушек? Так или иначе, художник знал в женщинах толк – безобразно расплывшихся телес не было ни у одной. Марго тряхнула волосами, прикрывая пылающие щеки.

– Талантливо. Это ты рисовал?

– Приятель, – с неохотой буркнул Морган.

– Это твои… друзья?

– Да. – Чтобы избежать дальнейших расспросов, Морган забрал у девушки карту. В глаза бросились свежие плоды деятельности Бо. Мгновение полюбовавшись ими, Морган вздохнул. Засранка. Он засунул карту во внутренний карман рубашки, подальше от любопытных глаз, с сожалением ее проводивших, и сообщил: – До Ланца четыре дня.

Езда с Марго оказалась сущим наказанием. Аромат ее кудрей, влажный жар созревшего женского тела, колыхающиеся в такт шагу лошади груди заставляли голову кружиться, а чресла болезненно пульсировать. В какой-то момент Морган поймал себя на том, что смотрит не вперед, а вниз, на ложбинку между ее грудей. Эх, раздобыть бы где-нибудь одежду и переодеть девчонку во что-нибудь поскромнее. Наряд Марго сводил с ума. Лучше бы она была голой, чем сверкала этим вырезом, наполовину обнажающим груди – небольшие, но полные и круглые, они как раз бы уместились в ладонях. Нежная оборочка по краю ворота, завязанный бантиком шнурочек спереди, стягивающие лиф крючочки и высокая талия – такие платья должны быть запрещены законом.

Чтобы отвлечься от позывов тела, Морган принялся расспрашивать девушку о жизни в Иштвановых чертогах – мягко, ненавязчиво, изображая обычную путевую болтовню. Ее рассказ разочаровал его. То, что Марго от волнения вывалила в таверне, оказалось самым ценным. Все ее дни на Ледяшке походили один на другой. Делала упражнения, которые, по словам Иштвана, развивают Дар. На самом деле ничего они не развивают, а просто укрепляют легкие и органы брюшной полости. Готовила снадобья. Иштван уверял, что лекарства. Отравивший девушку яд, вероятно, был приготовлен ее же руками. Сырье неизвестно откуда приносил, а готовые смеси неизвестно куда уносил. Грузил ее всякой чепухой, выдавая за магию. В Ревущей Комнате не была: Иштван держал ее на замке, а ключ, очевидно, носил с собой – снедаемая любопытством, девчонка обшарила в поисках весь дом. Относился хорошо – не обижал, не бил, не хамил. Попытка убийства была страшным потрясением, но Марго видит в ней скорее предательство любимого, чем преступление. Все. Комната под названием Иштван осталась глухо запертой. Если бы Морган не был уверен в искренности девушки и не держал в руках ожерелья, он бы счел этого парня-призрака плодом воображения.

На вопросы Марго отвечала с готовностью, как хорошо выученный урок, в ее Манне ни разу не промелькнули темные змейки лжи, но причиной тому было вовсе не доверие. За доброжелательностью и спокойствием Морган ощущал настороженное напряжение. Оно проявлялось даже внешне: грудь девушки вздымалась слишком часто, она кусала и облизывала губы, вытирала мокрые ладони о подол, делая вид, что поправляет платье. Она не просто робела, она его боялась и с радостью дала бы деру, представься ей такая возможность. Мысль приколдовать ее вызвала у Моргана чувство вины. Она так уязвима и беззащитна… Нужно найти более честный способ завоевать ее доверие.

После полудня муки усилились. Непривычная к жесткому седлу попка Марго начала ерзать. Голые ноги под тонкой черной тканью, трущиеся о его бедро, сводили Моргана с ума. Влечение к девушке стало причинять серьезные неудобства. Тело, которым, как ему всегда казалось, он прекрасно владеет, подло предало его – в самый неподходящий момент, в самом неподходящем месте, с самой неподходящей партнершей. Любопытно, как бы оно было – верхом на лошади?

«Терпи! Сам виноват. Ты же не вылезаешь из нее».

А как тут вылезешь? Сначала спасал ей жизнь. Потом надо было дважды пройти врата и не засветиться. Потом отслеживать ее самочувствие, ее эмоции, ее образы… ее всю.

«А сейчас-то чего ради ты в ней гостишь?»

Совесть молчала. Манна девушки сияла как яркий костерок в ночном промозглом осеннем лесу. Пламя ровное, спокойное, ласковое… пока ветер не налетит. Уйти обратно в холодный мрак?

«Я отогреваюсь. Нет, идиот. Ты пытаешься надышаться перед смертью».

– Ой, цветок шиповника! – воскликнула Марго – так внезапно, что Морган чуть не слетел с лошади. – Разве шиповник цветет осенью? Я соскучилась по цветам!

Морган не решился загасить такой энтузиазм. Он натянул поводья, спрыгнул на землю и ссадил девушку – она тут же вприпрыжку побежала к алеющим ягодами кустам на краю оврага. Устала от седла или оценивает возможность бегства? Морган двинулся следом. Цветет ли шиповник осенью… Он давно перестал обращать внимание на подобные пустяки.

– Ой! – Сморщив носик, Марго сунула палец в рот. Допрыгалась. Шиповник ее цапнул.

Морган молча сорвал цветок, протянул девушке. И слизнул кровь с пораненных пальцев. Незабудковые глаза медленно моргнули и уставились на него в изумлении, граничащем с ужасом, будто видели кровь впервые в жизни.

– Извини. Я не хотела его срывать. Спасибо.

Морган коротко отмахнулся и, буркнув «пустяки», повел девушку обратно к лошади. В волосах цветок не держался, и глупышка, растерянно покрутив в руках добытое кровью сокровище, прицепила его к шнурочку между грудями. Морган обреченно закатил глаза. Узнай она, в какое нелепое положение она его загнала, небось хохотала бы на весь лес. Нет. С воплем удирала бы без оглядки.

Марго поерзала в седле, устраиваясь поудобнее. Морган подложил ей под попу свернутый плащ, и ехать стало мягче. Она никак не могла вспомнить, что за примета – пораниться о шиповник. Вокруг сгущались сумерки – этот странный парень увозил ее все глубже и глубже в лес. Чудесный запах горной весны выветрился, и теперь от Моргана зверски несло. Марго не была уверена, но, когда у них в подвале сдыхала крыса, воняло примерно так же. Очевидно, Моргана запах тоже смущал, потому что сначала он поменялся с ней местами, а потом вообще слез с коня и остаток дня отмахал пешком, ведя его под уздцы.

Они остановились на ночлег, когда на востоке проснулись первые звезды. Морган выбрал место на берегу неширокой речки, в уютной низине, у самой воды. От охотничьей тропы, которая вела их всю вторую половину дня, лагерь отделяли густые заросли ольхи и обширная поляна. Вот он рай – спешиться после целого дня в седле! Пока Марго, от усталости переминаясь с ноги на ногу, любовалась танцем отражений склонившихся к воде веток рябины, Морган развел костер. Помощь в собирании хвороста он категорически отверг, сказав, что это не ее забота, и велел отдыхать.

Марго чувствовала неловкость. Кто из них устал больше? И еще еда. Должна ли еда быть ее заботой, Марго гадала весь вечер. По идее должна. Но дорогой купить поесть было негде. Несколько раз вдали, на холмах, и в просветах между деревьями появлялись крыши домов. Появлялись и исчезали. Складывалось впечатление, будто Морган намеренно объезжает жилье. Днем они лузгали семечки, которые он вытряхнул из своих карманов. Потом семечки закончились. Что он думает об ужине и завтраке – неизвестно. Выяснять этот вопрос сегодня – поздно и неудобно. Тени пышных ярко-оранжевых гроздей и кружевных листьев на речной глади манили к себе. Прохладная вода освежит и, быть может, утихомирит сумятицу в голове. Марго дождалась, когда вернется Морган.

– Нет ли у тебя полотенца? – спросила она, немного смущаясь.

Морган скривил губы в виноватой улыбке и отрицательно покачал головой. Полотенце вместе с заляпанной грязью и кровью одеждой валяется в седельной сумке. На него смотреть-то страшно, не то что давать девушке.

«Ты должен был это предусмотреть».

– А расчески?

Он в бессилии развел руками. Марго развернулась и пошла вдоль берега. Провожая взглядом струящиеся по спине волны светлых волос на фоне черного платья, Морган с горечью думал о том, как давно отвык заботиться о женщине рядом с собой.

На тлеющую над верхушками деревьев полоску зари по-южному скоротечно наползла тьма; зарю притворило, будто светящееся окно закрыли ставнями. Темнота принесла прохладу. Из кустов выкружила летучая мышь и спикировала чуть поодаль от костра. Морган успел приманить к берегу и выловить двух щук, заготовить дров на ночь, а девушка все не возвращалась. Сколько можно мыться? Он воткнул топор в бревно и бесшумно пробрался сквозь заросли до места, откуда доносился плеск.

Марго стояла к нему бочком, вода серебрилась возле ее бедер. Она собиралась выходить и обмывалась, скользя ладошками по плечам, животу и прелестным округлостям, которые при движениях колыхались в своем собственном ритме, отличном от остального тела. Морган спрятался за ствол дерева, чтобы его светлая рубашка не привлекла внимания. Луна обливала светом ее тело; тени, отбрасываемые ветвями деревьев, сплетались на нем в причудливый узор. Захватывающее зрелище. Марго вполне могла бы сойти за русалку, которые, если верить дикарским легендам, по ночам резвятся в воде и поют сладкими голосами, соблазняя неосторожных купальщиков.

Войти в воду… и в нее… А когда все закончится, окунуть ее с головой и держать, пока не захлебнется. А после убить себя. Морган похолодел от этой дикой мысли. Руки непроизвольно вцепились в ветку.

«И чем ты отличаешься от Иштвана? Сестренка права: у тебя просто-напросто давно не было женщины».

Да уж… Имандра каталась бы от хохота, узнав, что он из кустов подглядывает за голой девчонкой и пускает слюни и бесится оттого, что она ему не достанется. Она ему не достанется. А ей сейчас – ох как достанется!

Морган заставил себя вернуться в лагерь. Пламя почти погасло, и он принялся спешно возрождать его сучьями и сосновыми шишками. Марго появилась минут через десять. Она еле волокла ноги, но посвежевшая мордашка светилась от удовольствия. Морган поднялся ей навстречу.

– У тебя вообще мозги в башке есть? Октябрь на носу. Сейчас же садись, грейся! – Он бросил ей плащ и вернулся к своему занятию – обмазыванию рыбины глиной.

Изящно подобрав юбки, девушка опустилась на бревнышко, которое он для нее приготовил, и надула губки.

– Ой, форелька! Как ты поймал ее без сачка?

Морган слегка ошалел от резко сменившей обиду радости – чистой и прозрачной, как горный родник. Форелька так форелька. Он скромно выслушал восхищения своими рыбачьими талантами, мысленно записал очко на свой счет: щука сыграла в пользу его легенды. А после продолжил выволочку, припугнув Марго последствиями переохлаждения – воспалением легких и придатков: в первом случае она рискует умереть мучительной смертью, а во втором – потерять дар деторождения.

– Я не боюсь холода, – со спокойным достоинством возразила девушка. – В источниках возле нашего монастыря очень холодная вода. Она не прогревается даже летом, в жару. Я купаюсь там с детства. А на мертвом материке я обливалась холодной водой, стоя на снегу. Иштван говорил, переохлаждения не наступит, если соблюдать принцип равновесия противоположностей – после холода принять такое же количество тепла.

Брови Моргана приподнялись. Ну, малявка отжигает. Не поспоришь. Особенно учитывая, что то же самое утверждает и Хара; все целители в той или иной степени помешаны на принципе равновесия.

– Почему ты сбежала? Неизвестно с кем. Неизвестно куда. С тобой плохо обращались? – Быть может, зайдя с другого боку, удастся больше узнать об Иштване. И о ней…

Марго потупила взгляд и начала кусать губы. Морган уловил в ее душе всполохи глубокой раны – словно дикий зверь ударил когтями, вырвав куски мяса и оставив на нежной коже ужасные кровавые борозды, – эта боль обожгла и его.

– Я… совершила тяжкий грех, – полушепотом выдохнула девушка после долгого молчания.

– Да ну? – Морган разгреб палкой угли и принялся укладывать рыбу на заранее приготовленный и разогревшийся уже песок. Хорошо, что полумрак скрадывает выражение лица. Девушка наверняка обиделась бы, заметив искорки смеха в его глазах. Самый тяжкий грех, который приходит на ум, глядя на нее, – это убийство комара. – И какой же?

– А что, не ясно?

– Нет.

Снова болезненное боязливое молчание. Следовало бы оставить ее в покое, сменить тему. Морган поступил наоборот:

– Если тебя что-то мучает, об этом нужно рассказать. Частенько проблема оказывается высосанной из пальца.

Напряжение резко натянулось струной. Девушка сидела не шевелясь. Ее дыхание замерло. А внутри, Морган чувствовал, ее трясет как в приступе лихорадки. Если сейчас не выговорится или не разрыдается, ее разорвет на куски. «ДА!»

– Огонь все сожжет, – пробормотал он.

Прерывистый вздох.

– Тот похмельный урод в таверне обозвал… попытался обозвать меня падшей… он почувствовал…

«Твой внутренний огонь, который ослепил и взбесил его».

– Так называют женщин те, кто их боится. А еще те, кого они не замечают. Ты сама только что назвала этого парня уродом. У других девушек его физиономия вызывает те же чувства. Вот он и ходит обиженный. Самый примитивный способ ощутить собственную значимость – это унизить ближнего. Иные и вовсе не начнут нормально общаться, пока не выльют на тебя ушат грязи. – «Или пока ты не выльешь ушат грязи на себя».

– Да, но Иштван тоже… Ведь он не женился на мне.

– Твое счастье. – Морган стряхнул с рук остатки глины. Котелка в седельной сумке не оказалось – непонятно, куда подевался, – и Морган поставил кружку с водой прямо на угли.

– Мне кажется… Я уверена… – Девушка сжалась в комочек, прикрыла плащом оголившийся полукруг нежной белой кожи. – У него была другая. Сначала, когда он только привез меня к себе, его отлучки были короткими – к ночи он возвращался. Он постоянно сетовал на то, что дела не позволяют нам проводить вместе столько времени, сколько бы хотелось. Потом стал пропадать по два-три дня. Однажды пообещал вернуться на третий день, а вернулся через две недели. Я так боялась, что с ним случилось что-то плохое… Ни одной ночи не спала. Выходила в темень и вслушивалась в вой бурана – вдруг раздастся скрип снега под ногами. Однажды, чтобы отвлечься от ужасных мыслей, я расчистила дорожку от дома до врат. А когда он вернулся… Он изругал меня и сказал, чтобы я никогда больше этого не делала. Последний год мы так и прожили. Две недели его нет, потом возвращается на пару дней и снова исчезает.

– Как он объяснял свои отлучки?

– Дела. А что там за дела… – Марго беспомощно пожала плечами. – Он никогда не отчитывался, где бывает. Он просто-напросто встретил другую женщину и ждал удобного случая, чтобы от меня избавиться. И этот случай подвернулся. Когда мы с ним… – Она замолкла и уставилась на свои пальцы, которые скатывали в трубочку краешек плаща. Моргана окатило хлынувшее от нее чувство вины и стыда. – Он понял, что я – подпорченный товар и не достойна его. Он не стал бы убивать меня из-за какой-то дурацкой побрякушки, ожерелье просто послужило поводом.

Игры девичьего воображения. Морган прекрасно знал их по сестрам. Подонок отлучался прокручивать какие-то мерзкие делишки. Избавиться от девчонки он мог в любой момент, без всяких поводов. Проклятье! Она все еще по нему вздыхает. Появись он, скажи, что произошла нелепая ошибка, – и бросится ему на шею. Нужно ей объяснить. Простыми, понятыми словами, которые не вызовут недоумения и подозрений.

– Малыш, – позвал он мягко, – послушай меня внимательно.

Девушка застенчиво выпрямилась. В колеблющемся свете костра ее личико выглядело совсем печальным, а глаза поблескивали и часто-часто моргали.

– Твое ожерелье – не дурацкая побрякушка. Мне знакомы эти обереги. Они смертельно опасны. Прости, что напугал тебя, заставив его снять. Жемчужная нить, а вовсе не нараки, со временем бы высосала твою жизненную силу, чтобы потом отдать ее Иштвану. Нараки – это мотыльки. Безобидные ночные мотыльки, и они на Ледяшке не водятся. Иштван придумал птицепауков, чтобы заставить тебя носить ожерелье. Он тебе лгал.

Марго уткнулась взглядом в огонь и впала в молчаливое оцепенение. Морган не мог понять, верит она ему или нет. Если ее не дернуть, так и будет молчать, глотать слезы.

– Будь добра, объясни, что значит «подпорченный товар».

Она с удивлением вскинула голову:

– Ты не знаешь? Незамужняя девушка, растлившая девственность. Я ему и словом не заикнулась, но ведь этого не скроешь. У нас в деревне знаешь, как говорят: хорошим парням б/у не нужны, из шалавы не выйдет хорошей жены. Блуд – это пропасть, балансировать на ее краю очень трудно, и, если оступишься, возврата уже нет. Спасти может только покаяние. Но я не могу исповедать этот грех перед священником – я сгорю от стыда. Если бы существовали священники-женщины… Тем более отцу. Мой отец… приемный отец… он священник. Я всегда исповедовалась только ему. Не представляю, что будет, если он узнает. Проще сразу постричься в монахини. Или не возвращаться домой.

В голове замигал маячок. «Ты вышел на тонкий лед, приятель». Обычаи дикарей. Область туманная и малоизведанная. Попы призывают свою паству, под страхом вечных посмертных мук, докладывать в церкви обо всех неблаговидных мыслях и поступках. Мудрая придумка. Есть вещи, которые друзьям и родным не расскажешь, а чужому – запросто, особенно если он от имени Богов обещает тебе прощение. Взамен попы получают контроль и власть, ограниченную лишь их собственным воображением. Все это якобы является заботой о моральном облике. «Боги, она сейчас сожмется в такой комок, что исчезнет совсем. Сделай же что-нибудь!» Морган прочистил горло.

– Зачем тебе священник? Он такой же, как и мы с тобой, человек, представитель правящей элиты. Ты можешь исповедоваться кому угодно, кто готов принять твою боль, – дереву, воде, костру. Бог услышит тебя, ведь Он присутствует во всем. Костер подходит лучше всего. Огонь – это зримое проявление любви Бога, он сжигает все грехи. – Марго нахмурилась, ее глаза превратились в недоверчивые щелочки. Морган отчетливо услышал треск под собственными неуклюжими шагами. – Почему, ты думаешь, в храмах горит столько свечей? – горячо продолжил он, изо всех сил пытаясь придать своему лицу умное выражение. – Именно поэтому. Погоди-ка… – Морган пошарил у себя за спиной, выбирая не слишком большое полено. – Вот. – Он протянул полено девушке. – Это твой грех. Сейчас мы его сожжем. Клади в огонь. – Марго смотрела на него так, будто он предлагает ей стать в костер самой. Но полено взяла. – Клади, не бойся! Ты смотришь, как его гложут языки пламени, и исповедуешься. Сгорает полено – сгорает твой грех. Бог вокруг тебя. – Морган обвел рукой пространство вокруг. – Он тебя слышит. А это, – он указал на костер, – Его любовь. – Девушка медлила, настороженно переводя взгляд с него на полено. – Этот обряд мне посоветовал знакомый батюшка… друг семьи, когда я спросил его, как быть, если душа просит исповеди, а поблизости нет священника.

– Хм… – Кусая губы, она сжала чурбачок в руках.

– Если стесняешься, я могу уйти. – Морган заерзал, делая вид, что собирается вставать.

– М-м… – Девушка умоляюще взглянула на него и поникла. – Как хочешь.

Морган улыбнулся про себя. Она положила полено в огонь, поерзала, крепко сцепила пальцы на коленях.

– С малых лет мне внушали догмы целомудрия. Мой отец находил непристойным, даже когда я слишком громко смеялась, болтая с деревенскими ребятами. О прогулках с ними не могло быть и речи. Он хотел выдать меня за священника – потому так трясся за мою невинность. По праздникам, после литургии, отец благословляет накрывать столы в гостевой трапезной, куда могут прийти селяне и паломники. Я выполняла послушание на кухне – готовила еду, убирала и мыла посуду, поэтому довольно часто виделась с ребятами. Мне нравился один парень, Антуан, и я полгода мучилась, не зная, как намекнуть ему. А однажды решилась сказать Линн, подруге его кузины, – она иногда забегала ко мне на кухню поболтать. Когда Линн пришла в следующий раз, она сказала, что я тоже нравлюсь Антуану, но он боится моего отца и предлагает встретиться тайно, поздно вечером. – Девушка старалась говорить ровным, спокойным голосом, но звенящие нотки напряжения проскальзывали помимо ее воли. – Это был самый счастливый день в моей жизни. Я летала как на крыльях, еле дожила до вечера. Мы расходимся по кельям в половине десятого, после вечерней молитвы, так что, когда я тихонько улизнула через час, меня никто не заметил. Как мы и уговорились с Линн, я подошла к мосту, где меня ждал Антуан. Мы гуляли по берегу реки, болтали о всякой ерунде, а потом он обнял меня и поцеловал в губы. Это было так восхитительно… Антуан показался мне таким добрым, нежным, внимательным. Потом он проводил меня до монастыря и предложил присоединиться к ночной прогулке по озеру в субботу. Два дня до субботы я провела как во сне. Мы встретились около полуночи, там же. Помимо Антуана, были еще двое парней из нашей деревни – Ден и Кристоф, брат Антуана, Линн и незнакомая девушка, которую мне представили как Аманду. Мы погрузились в лодку – она была заранее припрятана под мостом. Как только проплыли деревню, Ден достал самогонку, и парни начали пить. Я хотела отказаться, потому что до этого не пробовала ничего крепче вина, но, увидев, что Линн и Аманда пьют, решила тоже попробовать. После нескольких глотков у меня закружилась голова, но я отлично помню все, что случилось дальше. Мы вышли по реке в озеро, высадились на островке. К этому времени парни успели порядком набраться. Сели, развели костер, Кристоф выставил второй кувшин. Сначала мы просто пили, жевали маринованные огурцы с хлебом и болтали. Потом… – Она запнулась, глубоко вздохнула, пытаясь успокоить дыхание. – Ден попросил Линн раздеться и потанцевать. Когда она сняла штанишки, я отвернулась от стыда, но потом мне стало любопытно. А она еще и расставила ноги, крутила бедрами. Я была в шоке, а парни пришли в восторг, особенно Ден – он тут же утащил ее в кусты. Мы остались вчетвером. Аманда тоже начала танцевать, медленно расстегивая пуговки на платье. У нее длинные черные волосы, и она очень соблазнительно ими размахивала под аплодисменты и улюлюканье парней. Извиваясь, как ящерица, она подползла к Кристофу, расстегнула ему штаны, достала… тот предмет и… засунула себе в рот. Меня чуть не вырвало, от омерзения я закрыла глаза. Антуан запустил руку мне под подол и спросил, не хочу ли я тоже раздеться. Я попыталась отстраниться, но он схватил меня, стал срывать с меня платье. Ну, и… я уступила. Он тут же начал лапать меня. Я чуть не сгорела от стыда, но это было так… волнующе. А потом он попытался засунуть мне между ног палец, и я стала вырываться и умолять отпустить меня. Антуан не выпустил, а начал снимать штаны. Аманда схватила меня за руки, Кристоф за ноги, меня распластали по земле и раздвинули ноги. Антуан навалился сверху. Я закричала от жуткой боли, когда мне между ног вонзилось что-то твердое, но он не обращал внимания – входил глубже и глубже, а потом начал двигаться во мне. Казалось, этот кошмар никогда не кончится. Потом он задвигался быстрее и, наконец, замер. Было столько крови… Я испугалась, но Аманда объяснила, что в первый раз всегда так. Мне позволили сходить обмыться. Но мои мучения на этом не закончились. Вернулись Ден с Линн, и все поменялись партнерами – Антуан занялся Линн, а Аманда оседлала Дена. Она улыбалась, стонала, ей очень нравилось заниматься любовью. А я недоумевала – ведь ничего, кроме боли, я не испытала. Кристоф схватил меня за волосы, приблизил мою голову… – Марго сглотнула. – Я сопротивлялась, увертывалась… Наверное, его намерения потерпели бы крах, если бы он не додумался заткнуть мне нос. Только я открыла рот, чтобы вдохнуть, он засунул его мне по самое горло. Потом Кристофа сменил Антуан, а Ден схватил меня за зад и поставил так, чтобы войти в меня сзади. Я хотела вырваться, но Антуан вцепился мне в волосы. В этот раз было не очень больно, но все равно неприятно, я терпела. Кричать все равно бы не смогла, потому что… рот был занят.

Марго спрятала лицо в коленях. Изливающаяся из нее боль тонула в лесном мраке. Несколько минут Морган слушал треск горящих поленьев и пьяный хохот филина в глубине леса. Весь жар костра сосредоточился у него в паху. Он ожидал чего угодно, только не рассказа о том, как компания юных подонков со смаком втаптывает в грязь звездный свет.

– Утром я не вышла на богослужение, – продолжила девушка. Складки плаща глушили ее голос. Морган наклонился вперед, прислушиваясь. – Сказала, что у меня болит голова – она и вправду болела, – и провела весь день в постели. Плакала, корила себя. А что толку. Несколько дней от Антуана не было вестей. Я думала, ему неловко. Не выдержала и под предлогом пригнать корову побежала к нему сама. Я постеснялась войти в калитку, влезла через щель в заборе и наткнулась на его брата – другого, не Кристофа. Он так мерзко улыбался, глядя на меня, что я поняла: Антуан ему рассказал. Он пошел за ним в дом, и оттуда донесся его голос: «К тебе пришла твоя церковная мышь» и голос Антуана: «Гони эту потаскушку в шею, если не хочешь попрыгать на ней сам». Они, видимо, посчитали, что у меня неважно со слухом. И… я убежала, не дожидаясь, пока кто-нибудь из них выйдет. – Она задышала часто и глубоко. – А на следующий день я отыскала Антуана в поле и призналась, что люблю его. И он послал меня подальше, грубо. А спустя несколько дней Линн проболталась: оказывается, Антуан поспорил с приятелем. – Плечи девушки вздрогнули от беззвучных рыданий, она вскочила и убежала в кусты.

Тело непроизвольно шевельнулось. Морган усилием воли пригвоздил себя к бревну.

«Остынь! Ты не настолько близок ей».

Дружеское утешение, предложенное в трудную минуту, и любовное объятие – не одно и то же, но первое перетекает во второе так же быстро и незаметно, как вода выносит лодку из реки в море, а море таит в себе новые опасности. Спустя какое-то время послышался плеск воды: умывается. Морган заварил земляничные листья.

– Извини. – Шмыгая носом, Марго села на бревнышко. – Антуан утверждал, что монашки ничем не отличаются от мирских девушек. Что они только прикидываются добродетельными. Узнав от Линн о моих чувствах к нему, он заключил с приятелем пари. Его не отпугнул даже статус моего отца, наоборот – это увеличило ставку. Три серебряных дана. Через две недели Антуан обвенчался с Розанной, деревенской красоткой. Оказывается, они были уже год как помолвлены. В день их свадьбы мы познакомились с Иштваном.

Ах, вот оно что… Иштвану не было нужды ни соблазнять, ни приколдовывать ее, ни даже уговаривать бежать с ним. Он просто вовремя появился. Что бы он ей ни плел, его слова упали на взрыхленную и удобренную почву. И бедняжка столько времени носила в себе, берегла этот страшный дар для того, кто сможет его принять.

«Что ж, попробую не разочаровать тебя».

– Хлебни-ка, прогрейся. – Морган снял с углей оловянную кружку, вытер днище об колено, и девушка послушно приняла ее из его рук. – Осторожнее! Оберни плащом. И объясни, в чем твой грех: я не понял.

– В том, что я пошла с ними. Я подозревала, что нечто подобное может случиться, и, наверное… хотела этого. Но я думала, что Антуан действительно в меня влюблен. У меня и мысли не возникло, что он станет… – Марго сконфуженно запнулась и приникла к кружке.

– Почему же ты не поставила в известность отца? Ты могла поговорить с ним как с отцом, а не как со священником. В случившемся нет ни капли твоей вины.

– Как с отцом… Батюшка Адриан называет меня своей дочерью, он мудрый духовный наставник, но… не более того. Я видела, как отцы относятся к своим дочерям – их ласкают, целуют… У нас же были только проповеди. Батюшка никогда не брал меня к себе в дом. Я жила вместе с монахинями, как послушница. Надеюсь, участь попадьи, раз я потеряла невинность, теперь меня минует.

Моргану понравилась торжествующая усмешка сквозь слезы, с которой девушка произнесла последнюю фразу. Он вынул щук, очистил от обмазки, протянул одну рыбину Марго. Оба с жадностью набросились на еду и несколько минут только жевали.

– Еще я промолчала потому, что батюшка постоянно упрекает меня в отсутствии смирения, – продолжила Марго пободревшим голоском. – Святой Аммос, основатель нашей обители… Однажды на него напали разбойники. Отнять у него было нечего: старенькая одежда да иконка – вот и все его имущество. В ярости они избили его, и он не сопротивлялся, хотя был очень силен и при нем был топор. Он остался чуть жив. Покалеченный, лежал в тяжких муках и молитве десять дней, пока его не исцелил Господь. Разбойников потом поймали и привели к нему, и он простил их, а они раскаялись в своих злодеяниях.

– И ты решила последовать его примеру: доказать себе и всему миру, что смиренна как овечка. – Морган бросил в огонь щучий хребет. – Заруби себе на носу, дружок: когда кто-то обходится с тобой гадко и ты смиряешься с этим, ты становишься слабой. Стоит стерпеть, принять, смолчать всего один раз, и с тобой будут поступать так и впредь. Потому что ты позволила! Не знаю, какими соображениями руководствовался святой Аммос, только сдается мне, это разные вещи. Теперь, благодаря твоему смирению, эти парни знают, что зло можно творить безнаказанно, и мало того – иметь с этого доход. Твой грех сгорел. – Он потыкал палкой в обугленное полено, превратив его в россыпь мерцающих оранжевых огоньков. – Теперь три раза перепрыгни через костер и пообещай Богу, что впредь не будешь оставлять аморальные поступки безнаказанными.

Марго покорно поставила кружку на землю, отошла для разбега.

– Обещаю, – оживленно прозвенел ее голосок из темноты.

– Ни один священник не заикнулся бы о смирении, узнав, что его дочь изнасиловали, – проворчал Морган, преследуя взглядом заголившиеся ноги – в высоких ботинках на шнуровке они смотрелись очень соблазнительно. Он бы на месте этого олуха Антуана носил ее на руках и рыдал от счастья. И почему на таких девчонок как воронье слетаются негодяи?

– Ух… – Одернув платье, Марго заняла свое прежнее место у огня. Игра смахнула с ее лица печаль. – Если бы я сказала отцу, разразился бы скандал, слухи расползлись бы по всей деревне, меня бы стали считать падшей женщиной. Батюшка столько раз предупреждал, чтобы я не водилась с деревенскими парнями, а я… Я просто хотела любви! Неужели это грех – хотеть любви?

– Грех ее не хотеть.

– Почему тогда любовь вне брака считается порочной? И вообще, почему заниматься любовью – порочно?

– Порочно заниматься любовью? Что за чушь!

– Ну, существует же выражение «непорочное зачатие». Пророк Иаирд, воплощение Бога, был зачат непорочно. Получается, зачатие обычным путем и само действо – порочные. Как может быть порочным то, что дарит жизнь?

Морган потер заросший подбородок. Опять эти религиозные премудрости. Некоторые обычаи дикарей столь же бессмысленны, вредны и загадочны для самих же дикарей, сколь и большинство их действий. Еще парочка подобных вопросов, и он сдаст позиции.

– Допивай-ка чай, дружок, и отправляйся спать. – Морган оттолкнулся ладонями от коленей и заставил гудящие от усталости ноги разогнуться. Еще собирая дрова, он приметил удобное, без бугорков, местечко под лиственницей, в нескольких шагах от костра. Он отнес туда спальный мешок, расстелил. Марго тут же плюхнулась на него. Морган присел рядом, дожидаясь, пока она разуется – процесс обещал быть долгим, – и уткнулся лицом в ладони, чтобы не видеть ее пальцев: выдергивая шнурки из дырочек со скоростью улитки, они нагоняли чудовищную зевоту. Бороться с усталостью становилось все более затруднительно. Трижды проводить солнце за горизонт за один день – это перебор. Все на свете отдал бы за два часа сна. Но спать нельзя. Иначе они останутся без охраны.

– Это правда, что страдания – Божья кара за удовольствия?

Морган прервал зевок.

«Давай, исповедник… Взялся играть – доигрывай до конца».

– Нет. Просто жизнь так устроена, что она состоит из двух противоположностей. Жара сменяется морозами, день – ночью, радость – печалью. Это две стороны реальности, которые не существуют друг без друга. Если нет тьмы, не будет и света. В страдании мы растем, мудреем, учимся не повторять прежних ошибок. Не будь страдания, мы никогда не познали бы счастья.

«Ты сам-то помудрел от своих страданий – а, болтун?»

– А если отказаться от удовольствий, страдания исчезнут?

Опаньки… Кто-то, на ее беду, научил девчонку думать.

– Не исчезнут. Их станет вдвое больше, потому что они займут собой место, отведенное счастью. – Морган помог девушке забраться в мешок и зашнуровал спальник, чтобы – мало ли, ночью пойдет дождь – ее не намочило. – Спи спокойно.

– Морган? – Ее ладонь робко коснулась его локтя. – Спасибо, что выслушал. Я рассказала тебе, потому что больше никогда тебя не увижу.

– Прости себя, дружок, и Бог тебя простит, – изрек он глубокомысленно. Смысла этой фразы, случайно услышанной возле храма, Морган не понимал, но, когда священник сказал ее всхлипывающему мальчугану лет десяти, ребенок моментально успокоился.

Морган вернулся в освещенный круг. Он пялился в огонь и клевал носом, пытаясь прогнать сон размышлениями о том, что было бы, случись подобное у них. Клан девушки добивался бы изгнания насильника в Храм Сердца, а если жрецы отказались бы взять преступника на поруки, ему пришлось бы искать пристанище у дикарей. Между кланами вспыхнула бы взаимная ненависть, они грызлись бы друг с другом по гроб жизни. У Совета старейшин прибавилось бы работы, у всех остальных – пищи для сплетен. А скорее всего, до Храма дело и не дошло бы. Братья или дядья девушки охолостили бы негодяя еще до официального слушания, и дело приняло бы совсем другой оборот.

Что за нравы у дикарей… Изнасиловать влюбленную в тебя девушку за жалкие три монеты, а потом называть ее потаскушкой… Варвары. Моргану вспомнилось, как начались их отношения с женой. Они купались с друзьями в озере. Идель запрыгнула на него сзади, обвив его шею руками, а талию ногами, не давая возможности ни сбросить себя, ни поцеловать, ни потискать. Они были едва знакомы, и Моргану симпатизировала эта рыжеволосая хохотушка из соседнего поселка. Пока он стаскивал ее с себя, прибегнув к испытанному веками способу – щекотке, чуть не оглох от ее визга. Идель утащила его на песчаный пляжик, где они вместе с ее кузеном, его подружкой и двумя кувшинами морошкового вина кувыркались до вечера. Потом Моргана по шею закопали в теплый песок, велели закрыть глаза и лежать смирно. Идель куда-то ускакала голышом, а Морган лежал и честно не открывал глаз – он все равно видел ее внутренним зрением. Вернулась она одна. Когда ему разрешили поднять веки, у него на груди красовался воткнутый в песок «лисий хвостик» – пушистый кустик оранжевого лишайника, означающий предложение соединиться кровью.

Обычно «хвостик» приносят тайком и прикрепляют к входной двери. Тот, кому он предназначается, по традиции должен найти второй «хвостик», связать их белой тесьмой и отправить обратно. Но этого почти никто не делает. Осчастливленный избранник является самолично, мужчина – с подарками родителям будущей жены. Это если ты согласен на брак. В противном случае кустик просто выкидывается. Придумавший этот обычай, очевидно, полагал, что безмолвный отказ избавит обе стороны от выяснения отношений и лишних страданий. Он ошибся. Были и скандалы, и драки, и месть, и самоубийства.

Они занимались любовью полночи, а остальные полночи бродили вокруг озера, потому что ни один из них не мог вспомнить, где бросил свою одежду перед тем, как залезть в воду. Его шмоток так и не нашли – их потом принес кто-то из ребят, и Морган предстал перед семьей невесты с голым задом, в набедренной повязке из папоротника.

Морган дернулся и растерянно заморгал. Задремал, окунувшись в тот счастливый вечер. За которым последовали три с половиной счастливых года. А потом… Свой собственный грех он так и не смог сжечь. Его вдруг охватило чувство одиночества и беспомощности перед мучительными воспоминаниями. Он перебрался к Марго. Девушка лежала на спине, склонив голову набок и приоткрыв губки. На ее лице блуждала безмятежность, какую тонкими белыми перьями рисует ветер на голубом холсте неба в летний день. Морган улыбнулся спящему личику. Сработало. Впрочем, выдумкой был только друг семьи. Остальное в той или иной степени соответствует реальности. Суры почитают огонь превыше других стихий – он считается земным воплощением Творца, очищающим от зла и рождающим жизнь. Странная девушка. Ее и дикаркой-то назвать язык не поворачивается. Скорее напоминает юного Сура, ищущего приложения своим талантам.

«А хорошо ты знаешь дикарей?»

До сих пор его контакты с дикарями ограничивались переговорами о ночлегах, торговыми сделками и потасовками в тавернах. А чаще всего он просто проезжал мимо верхом. Даже денег никогда не выбивал из попов – эта обязанность в отряде давно и прочно закрепилась за Леной. Отрядные сплетни, ядовитые насмешки Тайнера и собственные наблюдения наводили на мысль об отсутствии у дикарей каких-либо стремлений, кроме как есть, размножаться и вредить самим себе и всему, что их окружает. Правда, Тайнер утверждает, что попы, особенно городские, гораздо умнее своей паствы. Не будь нечисти, они бы давным-давно объединили свой народ против пришлых колдунов. И ничто не помогло бы Сурам выиграть эту войну – дикарей в сотни раз больше.

Морган уныло уставился на ботинки и подумал, как хорошо было бы разуться и дать натруженным ногам отдых. И помыться.

«Полежу пять минут и разуюсь. Всего пять минут».

Он прилег рядом с девушкой. Как только голова коснулась земли, он понял, что больше не встанет.

Марго проснулась среди ночи. Она лежала на животе, лицом к реке, уткнувшись в пропахшую дымом и усталостью ткань спальника. Какая-то тяжесть давила на нее сверху, а правая рука затекла так, что потеряла чувствительность. От костра осталось несколько мигающих точек. Неподвижно зависшая в воздухе пелена туманной сырости предвещала дождь. Тусклая луна, словно обгрызенная и закинутая на небо половинка яблока, бесшумно неслась сквозь рваные дыры облаков, роняя в воду серебристую изморось.

Тяжестью оказался Морган, который во сне навалился на нее всем телом, пригвоздив к земле. Марго чувствовала, как его медленное дыхание колышет ее волосы. Должно быть, замерз, раз так прижался. Высвободить онемевшую конечность, не разбудив Моргана, не удалось. Последовал обмен растерянными извинениями. Марго вытащила из-под спальника плащ и попросила Моргана прекратить испытывать себя на холодоустойчивость. Ей почудилась мимолетная улыбка в темноте. Морган взял ее бесчувственную руку, провел по ней ладонью от локтя до кончиков пальцев, легонько потряс.

– Ой… – Марго с удивлением пошевелила пальцами. – Как это у тебя получилось?

Он стряхнул с ее походного ложа нападавшие сверху колючие веточки и, сонно пошатываясь, побрел в кусты. Марго растянулась на спине, разглядывая на затянутом тонкими облаками небе виднеющиеся кое-где размытые пятнышки звезд. Если ветер не спустится на землю, к утру все затянет туманом, и им придется двигаться вслепую.

– Подъем! – Марго вздрогнула от громкого окрика. Морган выскочил из кустов. – Живо! Уезжаем!

Она ошалело приподнялась на локте:

– Чего?

– Обувайся! – прорычал Морган. Светлое пятно его рубашки метнулось к лошади.

Марго покорно выползла в ночную сырость и принялась натягивать ботинки.

«Спятил».

Пальцы еле двигались, веки слипались. Кого может бояться в лесу верзила со здоровенным ножом и топором? Волков? Разбойников? Марго напряженно вслушивалась в темноту – тихий плеск бегущей воды, да ветер крадется по верхушкам деревьев. Людей, тем более всадников, было бы слышно. Значит, волки или… Под мышки просунулись руки Моргана, и ее расслабленное тело резко приняло вертикальное положение.

– Брось! Обвяжи вокруг ноги, чтоб не слетел. – И добавил что-то себе под нос – обматерил, наверное.

Марго еле сдержала стон, когда ее измученная задница соприкоснулась с седлом.

– Держись очень крепко, – предупредил Морган. И не напрасно. Конь взял с места в карьер и за какие-то доли секунды набрал сумасшедшую скорость, заставившую Марго думать только о том, как не слететь. Треск кустов со всех сторон, хлесткие удары веток по спине, цепляющиеся за подол и волосы невидимые щупальца… Так спешит, что не стал выбираться на дорогу.

– Что случилось? – почти выкрикнула она.

Ответа не последовало. Не расслышал? Марго терпеливо дождалась, пока под копытами появится утоптанная земля, и предприняла вторую попытку достучаться до каменной глыбы.

– Нам угрожает опасность?

Глыба не отозвалась. Марго нахмурилась. Неужели так трудно выдавить из себя пару фраз? Очевидно, парню приснилось или почудилось, будто на них кто-то собирается напасть, и бедняга перепутал явь с навью.

В бешеной скачке Марго потеряла счет времени и ориентацию. Сначала они долго мчались по лесной тропе. Луна превратилась в мутный, как с похмелья, желтый глаз, а потом и вовсе зарылась в облака. От ужаса Марго зажмурилась. Каждый миг она ждала, что они вылетят из седла и покатятся кувырком, ломая кости. Но Морган, похоже, владел каким-то приемом, позволяющим ориентироваться в условиях нулевой видимости. Конь ни разу не споткнулся, они ни разу не налетели ни на поваленное дерево, ни на пень, не въехали в кустарник или заросли папоротника, не угодили в овраг. Наследие рыбачьего прошлого? Обдумав эту мысль, Марго нашла более простое объяснение: Морган неоднократно бывал здесь и хорошо знает местность. Но разве торговцы ездят охотничьими тропками? Марго всегда считала, что они перемещаются по трактам. Может, все дело в работе, которую он выполняет для Суров? Она начала перебирать варианты, кем могли его нанять жестокие могущественные колдуны. Тропа тем временем круто пошла под горку – от падения Марго спасла только рука Моргана, вовремя ухватившая ее за талию. Мысли высыпались из головы, как зерно из распоротого мешка. А могли бы высыпаться и мозги… Марго благодарно уткнулась Моргану в плечо, его рука еще крепче обвила ее; он прижимал ее к себе, как драгоценный груз, с которым соглашаются расстаться лишь ценой собственной жизни.

В конце спуска лес выпустил всадников из своих тенет. Обогнув невысокий, поросший хвойным молодняком холм, они помчались вдоль реки – той самой, судя по ширине, на берегу которой они так уютно устроились вчера на ночлег. У Марго вырвался жалобный вскрик, когда Даймон с ходу бросился в воду, обдав спину холодными шлепками брызг. Брод был без глубоких ям и крупных камней, но она промокла до нитки. Купание полностью развеяло сомнения в реальности погони, хотя уши по-прежнему не улавливали никаких признаков опасности.

Короткий пролесок вывел их на поле – капустное, судя по хрусту под копытами, за ним вырисовывались очертания дома, окруженного более низкими строениями. Всадников встречало собачье многоголосье.

«Ура!»

Если их действительно кто-то преследует, здесь они найдут убежище. Марго только открыла рот, чтобы поделиться радостью, как Морган отвернул коня прочь от фермы. Рот так и остался открытым, и на следующем же кочне Марго до крови прикусила язык.

«Чокнутый!»

Словно в подтверждение ее мысли поведение Моргана сделалось еще более загадочным. Проскакав около сотни ярдов, он так резко остановил коня, что бедняга затряс головой и фыркнул. Марго и вздохнуть не успела, как ее поставили на землю и сунули в руки мокрые ремни поводьев. Морган зачем-то облизнул указательный палец, поднял его вверх.

– Двигайся к тем деревьям. – И подтолкнул ее в сторону чернеющей стены леса – другой, не той, откуда они выехали.

– Морган, да объясни же, наконец!

– Сейчас преты тебе объяснят. Зубами и когтями. – Он растворился во мраке.

Преты… Марго в недоумении остановилась. Она впервые слышала о таких животных. Разновидность волков?

Глава 9

Сердце билось как молот. Морган тяжело дышал, пытаясь утихомирить панику. Громадная стая, тварей двести, не меньше. Почуяли легкую добычу, а он, сосредоточенный на поиске безопасного пути в темноте, случайно выскочил к жилью и подготовил для них пиршественный стол. Девять человек и скотина. Угощения хватит всем. Чем меньше становилось расстояние до дома, тем яснее проступала страшная мысль: людей не спасти. Высадить окно и быстро перерезать всем глотки? А потом наверстывать упущенное время, таща смертоносный шлейф дальше, к другим фермам? Сколько их там, впереди? От фермы к ферме, от хутора к хутору, оставляя на каждом по два-три десятка ненасытных глоток. Глядишь, к утру убегать будет не от кого. Нет! Слишком поздно. Морган развернулся и побежал назад.

Земля неприятно выскальзывала из-под ног. Еще девять трупов на его совести. Десятую жизнь преты не получат, она по праву принадлежит ему. Если сегодня карта ляжет так, что придется умереть, он заберет аромат цветущего луга с собой. Вот оно – решение проблемы с минимумом неудобств для всех! Бо, Иштван, подвыпившая компания на постоялом дворе – не многовато ли промахов за два дня? И, как венец, преты. Проклятая усталость! Он не имел права засыпать. «Не спи в дозоре» – первая заповедь воина, которую Морган неоднократно вдалбливал в головы молодым. Безмятежное спокойствие может смениться смертельной угрозой в один момент, и этот момент, подчиняясь некоему таинственному закону, обычно наступает именно тогда, когда теряешь бдительность. В свою собственную голову он так и не сумел это вбить. Как ни старался он оторваться от претов, выжимая все силы из Даймона и двигаясь по ветру, гонка проиграна. Преты лишены сверхчувственного восприятия, но их слух, нюх и зрение позволяют им преследовать добычу, как если бы они обладали Даром. Преты не остановятся. Они никогда не останавливаются. Они либо получают еду живой, либо гибнут за нее.

Мокрый подол противно связывал ноги. Марго остановилась, чтобы выжать его и зашнуровать наконец второй ботинок – каким-то чудом по дороге он удержался на ноге. Экая глупость – прятаться от хищников в лесу вместо того, чтобы попросить убежища на ферме. Там они могли бы обсохнуть и отогреться, после купания Марго колотило от холода. Похоже, у парня мозги шалят всерьез. Она огляделась в растерянности, вспоминая, в какую сторону шла.

Сзади послышался топот бегущих ног. Вынырнувшая из тьмы рука схватила ее за локоть и потащила за собой. Дальнейшие действия Моргана показались Марго полным безумием. В нескольких ярдах от леса он распряг Даймона, отстегнул седельную сумку, вытащил оттуда какой-то предмет. Саму сумку вместе с седлом швырнул в кусты. Большая черная тень метнулась в чащу, до Марго донесся быстро удаляющийся стук копыт. Потом Морган схватил ее за руку, и они побежали в темноту. Высоко задрав подол, Марго петляла между стволов. Тропы под ногами не было, ноги спотыкались о корни. Марго никогда не думала, что умеет бегать так быстро. Сколько продолжалась гонка – пять минут? десять? полчаса? Марго смертельно устала гадать и удивляться; единственное, о чем она мечтала, – проснуться на берегу тихой речушки, у погасшего костра, под шепот утреннего ветра, тихо поскрипывающего стволами деревьев.

– Лезь! – негромко скомандовал Морган.

Марго взмыла в воздух, руки запаниковали, ища, за что зацепиться, и промазали, но другие руки, твердые и надежные, не позволили ей пролететь и фута.

– Не бойся, я здесь. – Голос Моргана, прозвучавший непривычно мягко, вселил смелость, и дело пошло. И вот Марго уже нравится карабкаться вверх, глядя в черноту и ни о чем не думая, а только ощущая дерево, заботливо подставляющее ветку за веткой. Все выше и выше, так можно долезть до неба. Чего не бывает во сне.

– Ой! – Руки обхватили ее за талию и потянули вниз, задница с размаху опустилась на что-то мягкое. Марго поерзала, устаиваясь поудобнее у Моргана на бедрах. Плечи обнял согретый теплом его тела плащ.

– Постарайся уснуть, – пробормотал Морган.

«Сейчас?!»

Возмущение фонтаном хлынуло наружу.

– Кто такие преты?

– Ш-ш-ш. У них чуткий слух. Нечисть.

– О господи… – задохнулась Марго. «Демоны-вампиры действительно существуют?!» – Это что-то типа волков?

– Не совсем. У них массивное тело, огромный желудок и очень узкое горло. Чтобы выжить, они вынуждены все время есть.

– Людей? – вырвалось у Марго, хотя ответ был ясен и так.

– Животными они тоже не брезгуют.

– А растениями? Если они все время голодны, почему бы им не жевать траву, как коровам?

Морган горько усмехнулся про себя.

«Действительно, почему бы?»

Некоторое время оба молчали, вслушиваясь в лай собак. Воздух вокруг – и нервы Марго вместе с ним – дрожал. Сердце колотилось в ушах. Горло и грудь сдавило, приходилось хватать воздух открытым ртом. Очень хотелось спросить, почему они отпустили коня и залезли на дерево, и сделали это именно здесь, возле фермы, не раньше и не позже, но Марго боялась, что Морган сочтет ее дурой. Наверняка разгадка проста, просто затуманенное страхом сознание ее не видит.

– Добрались, – чуть слышно произнес Морган, нечаянно коснувшись губами ее виска. Лай заглушил визг – будто режут свиней, но еще более отвратительный, идущий из глубины гортани, нечеловеческий визг. Темнота взорвалась звоном бьющихся стекол. А потом лес затопили вопли. Марго мгновенно узнала их: так кричат собаки, когда им больно. Внутри все свело судорогой. Быстрее, чем Марго сообразила, что делает, и прилично ли оно, ее руки обвили шею Моргана.

– Они убивают сразу или как получится? – зашептала она, задыхаясь. – Они умеют лазать по деревьям?

– Ш-ш. – На затылок легла горячая ладонь, Морган прижал ее голову к своей груди. Марго почувствовала, как он выдохнул ей в волосы.

Морган накинул на обоих защитную сеть. Не затем, чтобы сделать себя и Марго незаметными для тварей, – с претами защитная сеть имеет смысл лишь в ближнем бою. Он отгородился от чудовищного потока боли тех, кого приговорил к мучительной смерти. Ближний бой тоже нельзя исключать. Наивно тешить себя надеждой, что твари, разделавшись с крестьянами, мирно удалятся восвояси. Успокаивает одно: вся стая на дерево сразу не заберется.

К крикам собак добавились душераздирающие крики людей. Марго явственно различила плач грудного ребенка. Она впилась зубами в кулак, чтобы не разрыдаться. Морган крепко прижал ее к себе и стал легонько покачивать, как ребенка.

– Мы ничего не могли для них сделать, Малыш. Ничего.

Совесть нашептывала другое: «Ты мог убить младенца. Оставить претам взрослых. Ты бы успел, если бы меньше суетился и отличал дикарей от их скотины».

Защитная сеть ограждала от страданий несчастных, но от эмоций Марго Морган спастись не мог. Его судья сидела у него на коленях, вцепившись в него мертвой хваткой: она насадила его на вертел и поджаривала как кабана. Больно. Но не оставлять же девушку наедине с охватившим ее смертельным ужасом.

Ребенок кричал и кричал – страшно, надрывно, отчаянно. Трясущимися руками Марго зажала уши и молила Бога об одном: чтобы Он прекратил агонию малыша. И Он прекратил. Но истошные вопли взрослых, мужчин и женщин, продолжались еще долго. Достаточно долго, чтобы Марго, обливаясь холодным потом, осознала: эти твари истязают свои жертвы, вырывая из тела по кусочку, который может пролезть в их узкое горло, и Морган пощадил ее, умолчав об этом.

Наступившая тишина, хоть и казалась могильной, подействовала успокаивающе. Тепло и запах мужского тела, обвивающие Марго руки, свисающие со всех сторон ветви создавали ощущение замкнутого пространства, словно мир сузился до размеров некоего кокона, где были только они с Морганом. Быть может, им повезет? Марго пошевелилась, отодвигаясь от чего-то твердого, врезающегося в ребро. Она осторожно ощупала предмет. Рукоять. К здоровенному ножу Моргана прибавился еще один. Приготовился к худшему. Марго закрыла глаза и уткнулась ему в плечо. Молиться, чтобы худшее не наступило…

* * *

Худшее наступило под утро. Марго угадала, что ночь на исходе, по сгустившейся тьме и свежим дуновениям ветра. У Марго затряслись поджилки, когда она услышала треск кустов. Треск приближался.

– Не бойся. Не бойся. – Крепкая ладонь сжала ее плечо. – Сиди здесь. – Морган аккуратно ссадил ее с себя.

– А ты? Морган! – Она потянулась вслед за ним и едва не соскользнула с ветки. Раньше, чем раздался скрежет когтей по стволу, сопровождаемый леденящим кровь храпом, Марго поняла: за добычей эти твари вскарабкаются куда угодно, хоть по гладкой отвесной стене.

«А вдруг они подгрызут или подкопают корни?»

Марго закусила кулак, чтобы не завизжать.

«Глупая! Не настолько же он идиот, чтобы обрекать себя на верную смерть. Раз он водится с Сурами, бродит по лесам и претов встречает явно не впервые, он должен знать и повадки этих тварей, и как их убивать».

Сердце забилось спокойнее. Марго прижалась к стволу. Она не сводила глаз со светлого пятна в переплетениях ветвей. Пальцы по привычке искали на груди ладанку с частицей мощей святого Аммоса. Марго носила ее с детства. Ладанка таинственно исчезла спустя четыре дня после прибытия в ледяные владения Иштвана. Не обнаружив ее в доме, Марго посчитала, что кожаный шнурок перетерся и ладанка выскользнула в снег. Какой же глупой она была! Иштван намеренно лишил ее защиты святого, чтобы ожерелье беспрепятственно творило свое черное дело! И она ничуть не поумнела, наступила на те же грабли: снова бежит неизвестно куда неизвестно с кем, только чудища уже не выдуманные, а настоящие. Марго обняла свободной рукой ствол и вздохнула. Дура или не дура, у нее нет выбора, кроме как передать свою жизнь в руки этого парня. И Бога.

Короткий яростный вопль вспорол воздух, отозвавшись в голове вспышкой. Несколько минут перед глазами плавали белые круги, будто молнией ослепило. Марго мертвой хваткой вцепилась в ствол. Главное – не упасть в обморок. Ужасный звук повторился, еще и еще раз; вместе с ним повторялись вспышки, но уже слабее, или, что вероятнее, Марго к ним привыкла. Она попыталась читать молитву о Милости Всевышнего. Слова, которые с детства отскакивали от зубов, кинулись врассыпную и разлетелись по веткам как воробьи. Запнувшись на второй фразе, Марго со стыдом призналась себе: все, что она в состоянии сейчас делать, – это дрожать и беспомощно таращиться вниз, в смертоносную шевелящуюся тьму.

Пепельный утренний свет явил ее взору кошмар, в сравнении с которым пресловутые черти, поджаривающие, по словам священников, грешников в аду, выглядели карикатурно. На волков преты не походили, скорее на медведей. Покрытое короткой бурой шерстью массивное тело на длинных мощных лапах сужалось к голове, напоминая по форме конус. Голова казалась маленькой, а шея узкой для такого объемистого туловища. Рысья морда с острыми стоячими ушами скалилась острозубой пастью. По ловкости преты рысям уступали, но не было в них и медвежьей неуклюжести.

Девять тварей лежали неподвижно. Уже девять! Марго окинула взглядом живое пространство вокруг дуба, впивающееся в нее десятками пар алых, без белков, глаз, и почувствовала, как внутренности завязываются узлом от ужаса. Всего девять… Блеснул луч серебристого острия, и голова очередного уродца, пытающегося добраться до ветки, где закрепился Морган, отлетела в сторону, волоча за собой кровавый шлейф. Отвратительные создания отхлынули и тут же снова, извергая свои мерзкие горловые звуки, набросились на дерево, топча обезглавленное тело. Марго заметила, что нож Морган держит в левой руке и орудует ею не менее ловко, чем правой, убивая одним ударом. Он будет уничтожать их по одному, пока не перебьет всю стаю или… не выбьется из сил.

Марго снова попыталась молиться, на этот раз с большим отчаянием и усердием. Она просила о ниспослании чуда то Всевышнего, то святого Аммоса, представляя себя стоящей на коленях перед ракой, пока не задумалась, какое чудо может их спасти. В голове издевательски парил гигантский орел, уносящий их на крыльях. Никакое. Никто в здравом уме не сунется в этот воющий лес. Через несколько часов они просто перестанут быть, и это надо принять. Смерть без исповеди. Плохо. Впрочем, самый тяжкий грех вчера исповедан. Плохо, что их с Морганом не отпоют.

«Но ведь кто-нибудь рано или поздно наткнется на наши…»

Марго сглотнула. Едва ли останки можно будет опознать. Может, Морган догадается?

«О Господи Всемилостивый! Даруй мгновенную смерть! Мгновенную смерть обоим! Дай ему смелости на нас двоих, ибо я…»

Она осеклась. Не грешно ли молиться о самоубийстве? Марго попросила у Бога прощения и стала произносить обрывки всех молитв, какие удавалось вспомнить, путала слова и строки, но упорно продолжала, чтобы они неслись к Небесному Престолу и их услышал если не сам Господь, то хотя бы ангелы. Матушка Надия говорит, ангелы с нежностью и сочувствием наблюдают за людьми и записывают каждую искреннюю молитву, передавая ее Богу. А Он не оставляет Своих детей, даже тех, которые совершают много ошибок. А потом слова растаяли. Исчезли преты с их яростным воем, исчез отчаянный парень с бездонными глазами цвета ночного неба. Не осталось ничего. Ничего, кроме безмолвной мольбы и прижатых к груди ладоней.

Вскрик. Человека, не прета. Марго вылетела из молитвенного забвения, как морковка из земли. Она свесилась с ветки. Прислонившись к стволу, Морган прижимал к себе левую руку, превратившуюся в кровавое месиво. Проехались когтями. От рукава остались клочья. А вон и виновник, со вспоротой глоткой. Во рту пересохло, живот свела судорога. Марго снова понесло по бушующему морю паники. Оставаться на месте или спускаться к нему? А чем она может помочь?

Морган резко выбросил вперед правую руку. Вниз посыпались искры и с шипением, словно на горячие угли плеснули воду, вспыхнули на шкуре тварей зелено-голубым пламенем. Все вокруг взорвалось оглушительным воем. Преты не могли затушить пламя ни о стволы деревьев, ни катаясь по земле – оно намертво прилипло к огромным телам, убивая медленно и мучительно. Марго испугалась, не перекинется ли странный злой огонь на ствол – если он так беспощадно пожирает плоть, почему бы ему не полакомиться и деревом? – но, приглядевшись, заметила, что горит строго в тех местах, куда попали искры. Уж не из руки ли он их извергает, как тот музыкант-фокусник? Марго перелезла на ветку пониже, откуда Морган виден лучше. Воспользовавшись временным смятением в рядах противника, он задрал голову и, скривив губы то ли в улыбке, то ли от боли, поднял окровавленную руку, потряс ею в воздухе, пошевелил пальцами – мол, я в порядке. Марго с укором покачала головой. Показушник.

Рана заставила Моргана сменить тактику. Марго разглядела, что смертоносные искры вылетают из небольшого металлического цилиндра, который он сжимает в раненой руке, переместив нож в правую. Уложив двух-трех претов, Морган разбрызгивал вокруг себя искры: зелено-голубое кольцо вокруг дуба давало ему возможность отдышаться. Ряды претов заметно поредели, но и движения Моргана уже не были такими быстрыми. Она привалилась спиной к стволу. Продолжать ждать… С черной кожи плаща крохотными ручейками скатывались капельки. Небо оплакивает двух попавших в беду путешественников? Скрежет когтей по стволу, алчный храп, серебристая молния клинка, визг, вой, искры, зелено-голубое пламя, удушающий запах паленой шерсти… Не будет же этот кошмар продолжаться вечно. Когда-то он закончится. Хоть чем-нибудь. Марго чувствовала странную опустошенность и равнодушие, будто ее высосали изнутри. Молиться нет сил, а тело, похоже, израсходовало запас дрожи. Не удивляет даже диковинный способ розжига огня и странный цвет пламени. Тем, для кого лес – второй дом, все время нужен огонь. Покупают у Суров какую-нибудь пакость, чтобы разжигать костер при любой погоде. Колдуны продают много разных вещиц – странных и опасных, как они сами. Вот и вся тайна.

Пространство сотряс очередной взрыв воплей. Что там? Придумал новое оружие? Марго наклонилась и застыла. Твари сбегались со всех сторон, ломая кусты, втаптывая в землю останки своих сородичей, свирепо скаля слюнявые пасти. Вторая стая. Тело онемело. Марго не могла ни вздохнуть, ни сглотнуть, ни оторваться от немигающих, терзаемых яростным голодом алых глаз. Низ живота пронзила боль, по ноге побежала горячая струйка. Не в силах прервать ее, Марго перекинула правую ногу на соседнюю ветку и присела, задрав подол. Не попасть на Моргана, а капли сойдут за дождь. Прижав ладонь к раскаленному лицу, она всхлипывала в истерическом хохоте. Позорище. Морган, если на него что-то и попало, не подал виду. Не отреагировал он и на появление второй стаи. Парень невозмутимо перерезал еще две глотки и вытряхнул искры, потом еще две и снова стал разбрызгивать огонь. Он разбрызгивал и разбрызгивал, окружая дуб зелено-голубыми кольцами пламени. А потом бросил цилиндр вниз и убрал нож в ножны.

У Марго поплыло перед глазами. Медленно, как во сне, она осенила себя знамением, бросила короткий взгляд на небо и сложила перед грудью ладони. Он все предусмотрел. Два ножа: один для претов и один для нее и себя.

«Господи, пускай оно закончится побыстрее. Прими наши души, не отвергни!»

– Малыш… – У Моргана не хватило духу произнести правду вслух; он просто не отрываясь смотрел в ее глаза. – Не смотри вниз. Не надо. Они больше не смогут причинить нам вреда.

Лицо девушки побледнело, губы дрогнули и приоткрылись. Морган ожидал паники, слез, крика, а она просто упала в его объятия. У него подогнулись колени: проехав спиной по стволу, он опустился на ветку. К нему доверчиво прижималось теплое женское тело; в грудь упирались мягкие упругие округлости. Руки Марго обвивали его так крепко, что ему было трудно дышать.

«Ну что, доигрался?»

Похоже, у смерти вся эта свистопляска сидит в печенках.

– Ветер предал нас. Если бы он не изменился, нас бы не почуяли. Ты ничего не почувствуешь, обещаю, – услышал Морган собственный голос – он лился зловеще-убаюкивающей мелодией. – Ты просто уснешь. Уйдешь в сон. И я вслед за тобой. – «Спасти жизнь, чтобы ее отнять… Насмешка Богов». Морган заставил пальцы перебраться на шею девушки. Но пальцы объявили протест: вместо того чтобы нажать на сонную артерию, они ласкали нежную кожу. Морган бросил взгляд на претов, неуклюже форсирующих нижние ветки. «У нас есть еще пара минут». – Малыш, ты знаешь какие-нибудь песни?

– Нет… Да… Одну.

И она запела. Первые слова прозвучали полушепотом, а потом, словно подхваченные ветром, взметнулись в небо. Грубоватые и шероховатые на слух, они не принадлежали Всеобщему языку и не имели ничего общего с кружевной мелодикой Дэвов. Но в каком бы мире и в какое бы время ни жили сочинители этой баллады, она, несомненно, воспевала воинов – их мужество, отвагу и непобедимость.

«Ну все. Довольно мучить ее и себя».

Пальцы резко сжали хрупкое плечико в основании шеи. Последние слова вырвались из горла девушки хрипом, ее руки соскользнули вниз, оставив на рубашке мокрые следы от ладошек.

«Вчера ты хотел задушить ее. Как же это просто!»

Морган обнаружил, что прижимается губами к ее лбу. Он задержал дыхание и стиснул зубы. Твердый холод ножен. Щелчок рукояти, обнажившей жезл. Тишина. Шелест утреннего ветра в листве. Сердце ухнуло вниз, кожа покрылась обильной испариной.

«О Боги. Не песня же их распугала».

Прижимая к себе обмякшее тело, Морган перегнулся через сук. Земля вокруг являла собой густую грязно-бурую жижу, перемежающуюся бесформенными мохнатыми кучами. Пламя, которым он окольцевал дуб, чтобы выиграть время на бегство в небытие, дожирало останки, превращая их в зловонные дымящиеся лужи. Морган сбросил защитную сеть, и мир снова приобрел привычный вид, вспыхнув радужным сиянием Манны, пронизывающей все вокруг. Твари мчались прочь.

Голова запрокинулась на ветку. Лучи солнца ласкали листья, вспыхивая в невысохших еще капельках дождя. Лиловая с золотым краешком полоса туч на востоке, нежно-голубая лазурь и длинные полосы солнца, пропущенные сквозь белое кружево облаков. Какая красота… Пальцы впились в ямки между большими и указательными пальцами девушки.

«Просыпайся! Да просыпайся же!»

Казалось, прошел час, прежде чем она зашевелилась и начала слабо цепляться за его рубашку. Морган улыбнулся.

– О чем твоя песня?

Марго пожала плечами, незабудковые глаза медленно моргали.

– Я слышала ее в Погибшем мире. – Язык у нее заплетался. – А потом попросила Иштвана… Он где-то раздобыл слова и написал нашими буквами. И я заучила. Ее пели те фокусники с огнем. Она про море. Когда ее начали петь, самый тощий из них приволок лодку, забрался в нее и… отправился в плавание. По залу. Лодку передавали из рук в руки, и она будто плыла. По головам. Морган… У меня что-то с глазами. Вокруг все белое. И раскачивается. Ты плачешь? – Прохладный палец робко мазнул влагой по его щеке. – Уже… Еще не все?

«Плачу?»

Он смущенно моргнул, вытер глаза запястьем и коротко рассмеялся.

– Все отменяется. Оставайся здесь. Я за тобой вернусь. – Морган снял с себя ремень, привязал ошарашенную девушку к стволу. – Приляг и закрой глаза. Вот так. – Он уложил мягкое и податливое, как у тряпичной куклы, тело Марго вдоль ветки. – Не туго? Узел не жмет? Головокружение скоро пройдет. – Ладонь непроизвольно протянулась к влажным светлым кудряшкам, чтобы погладить их. – Что бы ни случилось, без меня не слезай, поняла?

Спрыгивая в смрадную трясину, Морган уже слышал топот множества копыт. Никогда еще этот звук не казался таким родным.

Морган не прошел и полусотни ярдов – земля и деревья вокруг резко крутанулись. Он качнулся, его повело в сторону, он тяжело свалился на бок. Оперся о землю и сел, с усилием помотав головой. Перед глазами сгущалась тьма. Только теперь Морган почувствовал, что у него трясутся руки. Он уперся дрожащими ладонями в землю и всем весом навалился на них, чтобы унять дрожь. Тогда вместо кистей начали трястись локти.

Когда Моргана поставили на ноги, он уже не видел ни внутренним зрением, ни физическим, и пытался разрывающейся от боли рукой развести тьму перед глазами.

– Эй, глаз выбьешь! – гаркнули в ухо. – Похоже, нечаянно заехал кому-то по физиономии. – Хом, придержи. – Морган повис на чьих-то плечах, его обхватили за талию. – Давай, потихоньку. Здесь недалеко. Парень, ты только не вырубайся!

– В клочья, – негромко произнес женский голос. – Долме одной не справиться. – Пускай прихватит Соулу! – крикнула женщина кому-то.

Две целительницы? Зачем?

«У меня обычная рваная рана. И шок – он скоро пройдет. Не так уж много крови я потерял, – хотел возразить Морган. – Ах да… Она права. Манна. Это не шок».

Преты не видят и не чувствуют Манны, но сила их намерения заполучить живую плоть так велика, что разрывает Манну на части. Когда он открылся, чтобы остановить кровотечение – с защитной сетью исцелять невозможно, – его порядком ободрали. Тварям, правда, от этого никакого проку: их Манна не усваивает чужую – украденная жизненная сила просто рассеивается в пространстве.

– Это Морган Руэлл, второй командир отряда Тайнера Наули-Венге Ивинга, – прогнусавили за спиной. Во все стороны, как круги по воде, пошло оживление, несколько раз прозвучало имя Илласа.

«Дятел!» Здоровая рука сжалась в кулак, Морган стиснул челюсти и беспомощно зарычал. Теперь его имя попадет в рапорты. Один против стаи претов – эта новость моментально разлетится по отрядам, и мусолить ее будут долго. И если молва дойдет до Илласа или Тайнера, они очень заинтересуются, какими судьбами их подчиненный оказался на дубе в Гиадалии, в компании хорошенькой дикарки. Хотя… едва ли кому-нибудь здесь придет мысль, что они с девушкой путешествуют вместе – головы слишком забиты претами. «А если ее снимут с дерева, начнут расспрашивать?»

– Наули, северо-запад! – грянул густой бас. – У него переизбыток людей? Что он тут делает один?

– Выполняет за тебя твою работу, – беззлобно съязвил гнусавый.

– Парень, тебе что, жить надоело? – проорал бас прямо в ухо.

Ноги вдруг странно потяжелели, словно к ним привязали здоровенные чугунные гири. Хом матюгнулся. Морган полетел в пропасть, голоса превратились в эхо.

Боль была такой чудовищной, что Морган вскрикнул. Очнувшись, он едва не потерял сознание снова.

– Со! – с упреком сказал низкий женский голос. – Халтуришь. – Хлынувший в руку поток тепла загасил боль. – Извини, милый, – промурлыкала целительница. – Моя сестра – подмастерье. Мы полагали, что успеем залатать тебя до того, как ты придешь в сознание.

По тому, как медленно она зашивает рану, она и сама не мастер. Ох уж эта молодежь! Малейший намек на успех, и уже нос кверху, особенно если есть кем покомандовать. Боль снова залила руку, Морган выдохнул стон.

– Выведи его, – раздраженно проворчала целительница. – У него тут местами до кости.

В изголовье запыхтели.

– Воля слишком сильная, – полушепотом отозвалась Со.

– Какая воля? Он как кисель. Соберись!

Морган почувствовал у себя на лбу теплую ладонь, которая начала быстро разбухать и тяжелеть. Неприятно затекла шея. Он зашарил в воздухе рукой, пытаясь освободиться от груза, впечатывающего его в землю, и очень скоро понял, что это игры ума. Рука не движется; он будто попал в каменную ловушку, ограниченную его собственным телом, и бьется в ней как муха в банке. Кто-то сильно сжал его кисть, надавив в центр ладони.

– Иди со мной. – Тихий приказ разорвал волю, словно ветхую ткань.

Вязко перетекая друг в друга, зазвучали слова незнакомой мантры; шею заломило сильнее, стало душно. Морган дернулся, пытаясь схватить ртом воздух. Прежде чем он сообразил, куда его собираются выводить, сознание отключилось, а потом он обнаружил себя за спиной молодой женщины, застывшей над его телом в изголовье.

Ого! Отделять Манну от физического тела, не разрывая связи между ними, – редчайший дар. Самый эффективный прием избавления пациента от боли, а целителя – от ее отзвуков. И эта девушка – воин?.. Вне всякого сомнения. На придвинутой к стене скамейке лежит двойной боекомплект – лук, два меча, два осадных ножа, кинжал и дордже. И командир не оставил ее в лагере. А родня и старейшины отпустили в отряд. Бред. Оказать первую помощь в полевых условиях может каждый третий. Зачем рисковать жизнью одаренного мастера? Фантомная рука Соулы слилась с фантомной рукой Моргана, поэтому он не мог перемещаться в пространстве, лишь обозревать кухню и девицу лет двадцати пяти с узким решительным лицом и коротким ежиком пепельных волос, истязающую его физическую руку. Вот эта точно воин.

Возвращения в тело Морган не помнил. Очнулся, как после сна. Покрутил головой, разминая затекшую шею. Пространство вокруг рябило и покачивалось, рука от плеча до кончиков пальцев пульсировала болью. Соула, сидя за столом, деловито нарезала ветчину. Внутреннее зрение вернулось, но охватывало едва ли полсотни ярдов. До Марго не дотянуться. Беспокойство вспыхнуло с новой силой. Не попросить ли целительницу передать соотрядникам, что девочка – чудом выжившая дочь фермеров, что она в порядке, но очень напугана и не нужно ее трогать? Соула бросила свое занятие, соскочила с табуретки и уселась на пятки возле матраса, на котором лежал Морган.

– Потерпи. – Сильные пальцы принялись массировать его шею в основании черепа. – Сейчас Долма принесет болеутоляющее. Оставила его в седельной сумке, растеряшка.

Целительница все еще не оборвала связь с ним. Ее чуткий Дар уловит крупицы лжи и подозрительное неравнодушие к дикарке. К тому же, если Марго сняли с дерева, она наверняка уже проболталась. Боги, что она им наплетет… Не догадался предупредить ее. Морган почувствовал, что вот-вот опять потеряет сознание. Лучше не возмущать пространство мыслями о Марго. Идея, которая не витает в воздухе, не постучится ни в чью голову. Он осторожно поинтересовался:

– Почему ты ездишь с отрядом, Соула? Тебе не кажется, что воевать – немного не твоя стезя?

– Я полукровка, – сказала Соула просто, как о чем-то обыденном. – Клан мамы признал меня только тогда, когда в два года у меня проснулся Дар. Целители не берут меня в подмастерья. Взяли сестру. И я стала подмастерьем Долмы. Вместе у нас получается неплохо.

– Хм… – Больший идиотизм придумать сложно. «Иногда мы ведем себя глупее дикарей». – По тебе не видно, что ты полукровка.

– Мастерам видно. У меня бывают срывы при работе Даром – вот как сегодня. К тому же я не могу зашивать раны.

Морган невольно вздрогнул, когда она приподняла левое предплечье: вместо руки болтался пустой рукав, завязанный узлом на локте.

– Я пробовала закрывать раны фантомными руками, но теряла при этом столько сил, что падала в обморок.

– Срывы у тебя от волнения и неуверенности, – заверил ее Морган. – Я поговорю о тебе с нашей целительницей.

Соула печально улыбнулась, откинула со лба челку. Прямые угольно-черные волосы до плеч делали ее совсем не похожей на сестру. Хотя подбородок такой же решительный.

– Пустая затея. Мое имя для целителей как ругательство. – Последние слова девушки прозвучали со смесью горечи и гордости.

– У меня дар убеждения, и она моя двоюродная тетка. – Морган вернул девушке улыбку. – Как ругательство звучит полностью?

– Соулина Аояги Аштра.

Аояги… Морган напряг память. Он определенно слышал это имя. Как ни бережет он голову от вторжения нелицеприятных подробностей чужих жизней, усердно и систематически обсасываемых матерью и теткой, кое-что в извилинах оседает.

– Живешь в Аштре?

– С тех пор как погибла мама, я почти не появляюсь дома. Мамы нет восемь лет, а ее все еще упрекают в осквернении рода. Кочую из отряда в отряд. В последний раз я заезжала в Аштру шестнадцать месяцев назад, на полтора часа.

– А твой отец?

– Он замечает только Долму.

– Родной отец.

Соула хмуро передернула плечами.

– Я его не знаю.

«И знать не хочу», – прочел Морган по ее лицу.

Ее пальцы перебрались на кисть раненой руки, начали нажимать на лечебные точки на ладони. Мучительная боль приутихла.

– В отрядах к тебе хорошо относятся?

Девушка неопределенно хмыкнула.

– Однажды я применила против претов дордже. Ситуация была критической. У меня не было другого выхода. Многих это возмутило. В итоге мастер отказал мне в просьбе изготовить новый жезл.

«Урод, – подумал Морган. – Спасибо, арбалет ей не подарил».

Дордже убивает мгновенно, а обычным оружием еще надо постараться уложить тварь с одного удара. Когда ты в кольце, возможности для второго у тебя может и не оказаться. Особенно если в твоем распоряжении всего одна рука. Хотя да, использование дордже всуе строго запрещено. Преты не демоны, а просто паразитная форма жизни, их можно убить чем угодно. Жезл-молния предназначен для Асуров, и век его недолог. Одна, две, максимум три твари, в зависимости от того, насколько силен Дар Асура, и кристалл на наконечнике темнеет – знак того, что жезл пора отдавать мастеру на очищение и переплавку. Сегодня Морган не прибег к дордже по одной лишь причине: остатка ресурса его жезла не хватило бы даже на треть стаи, на кристалле уже начали появляться темные пятнышки.

– Ты не пробовала обратиться в Храм?

– В Храм? – В голове Соулы прозвучало искреннее удивление. – Зачем? Воинам нечего делать среди лентяев, которые распевают мантры ради сотрясения воздуха и оправдывают свое безделье высокой миссией. Не верю, что они хранят какие-то знания прошлого. Прикрытие, сказочки для дураков. Туда уходят слабаки, отбросы. Моя мама, несмотря на все проклятия и кривотолки, до конца осталась верна своему долгу. На ее отряд напали преты. Внезапно. Неожиданно. Претов было в десять раз больше, но все сражались до последнего. В конце концов в живых осталось двое – мама и ее напарник. Маминого коня преты загрызли, и напарник подхватил ее на своего. Они дали фору, и им удалось оторваться. Но очень скоро скакун, нагруженный двумя седоками, начал уставать. – Пальцы, массирующие запястье Моргана, напряглись и замерли. – И тогда мамин напарник, хранивший чистоту крови как зеницу ока… – Соула сглотнула и быстро закончила: – Отобрал у нее дордже и столкнул с лошади. Но преты все равно его догнали. – Она с усмешкой вскинула подбородок. – За свою жизнь я убила шесть Асуров и сто семьдесят восемь претов.

Морган пристыженно поджал губы. Немало даже для парня с двумя руками.

– Извини. Я не имел в виду насовсем. В Храм обычно ходят просто помолиться. В желании спросить совета у Богов нет ни малейшего проявления слабости. Насчет пустого распевания мантр ты заблуждаешься. Откуда, ты думаешь, они берутся? Их создают жрецы. И напитывают Силой столетиями. Чтобы потом любой из нас, просто пропев нужный набор звуков, мог повлиять на материю.

– Мне ни к чему советы Богов. Мой путь мне известен. У меня никогда не было ощущения, что я блуждаю в потемках. Ну вот… – Соула бережно уложила больную руку ему на живот и с удовлетворением улыбнулась. – Так гораздо лучше. Сейчас придет Долма, и мы тебя обмоем.

– Нет-нет. Не нужно, – с некоторым смущением пробормотал Морган. Малейшее движение головой заставляло комнату раскачиваться. Он отлежится и позаботится о себе сам. Пускай девчонки отдохнут и поедят. На обеих лица нет от усталости. Он прикрыл глаза. Должно быть, самые яростные поборники долга получаются из полукровок: они всю жизнь вынуждены доказывать свое право зваться Сурами. Соула, несмотря на свой талант, никогда не станет ни командиром, ни советником, ни признанным мастером. Всю жизнь, которая не обещает быть длинной, ей придется мириться с ролью подмастерья посредственно одаренной сестры.

С крыльца донесся топот. Кухня ожила. Измученное тело Моргана дружно подняли и прислонили к стене. Соула принесла из комнат простыню, одеяло и большую подушку, которую подложили ему под спину, а Долма, не спрашивая согласия, освободила его от окровавленной одежды и ботинок. Раз уж он не позволяет двум очаровательным девушкам себя обмыть… Спустя минуту Морган, закутанный в простыню, глотал горькое снадобье, а изголодавшаяся целительская сестрия поедала ветчину, хлеб, помидоры и маринованные грибы, запивая все клюквенным морсом. У Моргана аппетита не было. По ходу дела девушки рассказали предысторию ночного инцидента.

Они преследуют претов вторые сутки. Сигнал бедствия поступил из окрестностей городишки Циадор, в четырех тысячах миль к западу отсюда. Ребята из местного отряда наткнулись на врата и свежие следы претов вокруг. Кто-то пробил врата и оставил без охраны, пренебрег главным правилом безопасности. Отпечатков создателей портала не обнаружили – преты все забили своими. Объявили тревогу. До окончания рейда оставались сутки. Измотанные за пять недель воины предвкушали встречу со своими семьями. Вечер, обещавший закончиться отдыхом, полевой баней на берегу озера и жареной индейкой, закончился поспешными сборами и бешеной гонкой. Временные врата – однонаправленный канал, соединяющий две конкретные точки пространства. Сосредоточиться, ощутить поток намерения пробивших врата, отдаться ему – и ты на месте. Запутаться, ошибиться невозможно. Это облегчает преследование и предотвращает жертвы – если оно ведется по горячим следам. Врата вывели на северо-запад Гиадалии. Где преты за отделяющие их от отряда несколько часов успели выжрать три фермы и два хутора. Там к отряду присоединился еще один, а к концу второго дня гонки эстафету принял эскадрон под командованием Трау Ингера-Аллойда, достигший наконец цели. Большие отряды – единственная пища, которой преты боятся. На них твари не нападают, напротив – почуяв, стараются побыстрее удрать. Иногда им это удается – по скоростному бегу и выносливости преты не уступают лучшим скакунам.

– Эти брошенные врата – третьи за последние тринадцать месяцев, – заметила Соула, подсчитывающая, очевидно, все на свете. До сих пор она молча жевала, уступая слово Долме.

«Если не считать тех, которые остаются необнаруженными», – мысленно закончил Морган. И ни разу не удалось найти виновников. Халатность это, злонамерение или нехватка людей – все три версии одинаково тревожны. Конечно, врата могли пробить и Асуры. Но пробить врата в одиночку нереально, а Асуры не живут и не охотятся даже парами. Если какой-то Асур развил свой Дар до такой степени, надо бить во все колокола. Но все молчат. Искать виновных полевым командирам некогда, проще выкинуть из головы, а потом огребать последствия. Морган вздохнул, вытягиваясь на спине. От слабости его бил озноб. Он зашарил рукой вокруг себя, ища одеяло. Долма тут же вскочила и бросилась ему помогать.

– И каким только местом они чуют врата! – воскликнула она, укрывая его. – Раньше, говорят, преты по вратам не шастали.

– Научились, – пробормотал Морган. «Научились же Асуры строить каналы».

– О-о… – Выпрямившись, Долма похлопала себя по кожаному пузу. – Из-за живота не вижу ног.

– До того как ты окажешься в седле, дорогуша, ты пожалуешься на это как минимум еще раз. – Соула подмигнула сестре и выбралась из-за стола. – Нужно затариться на вечер. Морган, не возражаешь, если я маленечко пошурую тут? – Она приподнялась на носочках, с любопытством горного зверька оглядывая полочки на стене. Морган растянул губы в улыбке, любуясь двумя сияющими лицами. Яркие огоньки, которые могут в любой момент погаснуть… Он всегда был противником того, чтобы девушки становились воинами. Но упрямству многих девушек, в том числе и его собственной сестры, позавидует и стадо баранов… столкнувшееся на мосту с другим стадом.

– Крестьяне хранят жрачку в подполе, – подсказала Долма и принялась простукивать каблуком пол. – Вот! – Она откинула ногой коврик. Соула отстранила сестру плечом, сама открыла дверцу и нырнула в подпол. Долма вернулась за стол и, несмотря на недавние жалобы, отправила в рот толстенный шмат ветчины. – Она помощи не принимает. Любит делать все сама, – объяснила она Моргану в ответ на недоуменный взгляд. – И не вздумай вставать!

– Мне бы огоньку, – донесся снизу глухой голос. – И что-нибудь большое, во что можно все завернуть.

Морган стащил с себя простыню, скомкал и бросил Долме, она спустила ее в дыру вместе с огарком свечи.

Простыня вернулась распухшим, позвякивающим банками мешком. Долма туго связала концы узлом. Соула выбралась из подпола, и девушки уселись на краю, свесив ноги. По лицам обеих разливались улыбки. Вечером отряд ждет праздник живота. Местная еда не идет ни в какое сравнение со скудными дарами гор. Иногда молодежь приходится чуть ли не силой выволакивать из таверн.

– Распихаем по сумкам. – Соула похлопала по мешку. – Бер, Луинг, я и ты. Правда, если Трау решит заночевать здесь, – добавила она в задумчивости, – придется тащить все обратно.

Морган почувствовал укол одиночества. Его совсем не устраивает такой вариант развития событий. Не то что лечь, а и сесть рядом с Марго не сможет. Он напряг внутреннее зрение и предпринял очередную попытку дотянуться до дуба. Разочарованно вздохнул.

– Парни все уберут, а ты лежи. Морган? – окликнула его Соула.

– Да-да. – Он открыл глаза. – Я слышу.

Соула стояла в дверях. Ее единственная рука была занята перекинутым через плечо мешком. Девушка моргнула на прощание. Несколько мгновений спустя со двора донеслось ржание соскучившейся по хозяйке лошади. Морган обеспокоенно посмотрел на Долму:

– Она что, собралась догонять отряд одна?

– Если хочешь, можешь попробовать ее остановить.

Боги, существует ли в природе что-либо, способное остановить эту девушку? Арбалетная стрела разве что.

Какое-то время Долма крутилась возле стола – нарезала что-то, гремела мисками. Плоды ее трудов – три многослойных бутерброда, поданные в постель, привели Моргана в ужас. Он по-прежнему не хотел есть. И еще больше не хотел, чтобы его теребили. Если бы не тревога за Марго, а теперь еще и о грядущей ночи, грозящей разлукой с ней, он бы сбежал в сон.

«Не слишком ли далеко тебя занесло, парень, что ты уже не в состоянии без нее уснуть?»

Морган деликатно предложил Долме присоединиться к сестре. Принимает Соула помощь или нет, а отпускать однорукую девушку в лес, кишащий претами, опасно. Долма молча накинула защитную сеть и ушла. Морган услышал хруст битых стекол в прихожей, шаги, поднимающиеся на второй этаж, а потом – возню. Решила в одиночку разобраться с останками.

«Не слишком ли тяжелую ношу ты на себя взваливаешь, девонька?»

Со второй попытки Моргану удалось подняться на ноги. Опираясь на стену, он добрел до лестницы в другом конце прихожей. После преодоления нескольких крутых ступенек воля победила головокружение. И когда Долма появилась наверху, он ответил на ее хмурый взгляд улыбкой. Если тебе плохо, но ты можешь двигаться – двигайся. Лежание усугубляет болезненное состояние.

В течение следующих двух часов они расстилали на полу тряпки, стаскивали туда все, что могло начать гнить и вонять, завязывали и выносили во двор. Останками это назвать было трудно. Огрызки, ошметки, обрывки… Долма насупленно молчала, но держалась мужественно. Четкость и лаконичность ее действий указывали на то, что эту ужасную процедуру она выполняет не впервые.

Приготовленный на костре еловый отвар развеял холодную ауру смерти. Долму прорвало на вопросы. Как он здесь оказался и почему один, в одиночку по дикарским землям путешествовать опасно. Когда на него напали преты, откуда он родом, в каком отряде служит, живы ли родители и сколько у него детей. Две трети вопросов Морган молча проигнорировал. Под конец Долма спросила, остался ли в живых кто-нибудь из хозяев, кроме той девчонки на дереве, и не стоит ли привлечь ее к уборке – ее дом все-таки. В ответ Морган предложил Долме подумать, каково было бы ей самой отскребать с пола тела собственных родителей, и попросил не трогать девочку – она не ранена, пускай сидит на дереве, пока все не уедут, там она никому не мешает. Долма, как и ее сестра, показалась ему несколько одержимой. Но если Соула одержима долгом, эту может понести куда угодно.

После горячего душистого питья Моргана разморило. День разгулялся. Жаркие лучи солнца прогнали озноб. Плывущий с лугов аромат осенних цветов приятно дурманил голову. Морган отчаянно сражался с желанием откинуться назад и распластаться на траве. Заставить тело двигаться стоило ему титанических усилий. Они с Долмой сложили человеческие останки поодаль от дома, за пастбищем, туда же снесли останки собак. Долма побрызгала все самовозгорающейся смолой. Через несколько минут останки превратятся в лужу зловонной грязи, которая впитается в землю. Хлев Долма хотела оставить Беру с Луингом, но, заглянув внутрь, согласилась с Морганом: его проще спалить вместе со всем содержимым.

Наконец-то! Морган на ходу стащил с себя тесную хозяйскую рубашку, которую надел, чтобы не запачкать бинты. Последнее усилие – заставить себя помыться. А потом, если не набегут облака, покемарить на солнышке. Дождаться, когда все уедут. Но прежде – Марго. Он развернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал к лесу.

– Хочешь взглянуть, как идут дела? – Долма следовала за ним как тень. – Я могу сделать это сама. Тебе лучше лечь. И откройся, пожалуйста. Мне нужно глянуть, все ли с тобой в порядке.

А что может быть не в порядке? Обычные повреждения, какие бывают от неосторожного контакта с претами. Его Манна выглядела как прожженная ткань. Направив в нее поток своей жизненной силы, Соула восстановила ее целостность. Со временем ее Манна растворится в его – так же, как пища, усвоенная телом, становится его частью. Ничего особенного. Но… целитель вправе оценить результат лечения. Морган открылся – ненадолго, чтобы только дать Долме осмотреть себя. Ее внимание было более пристальным, чем обычная забота целителя о раненом, и это создавало напряжение. В нескольких шагах от кромки леса Дар захватил вожделенный сияющий огонек между небом и землей. Все в порядке. Морган скользнул по Марго вниманием быстро, не задерживаясь, чтобы не разжигать интереса Долмы, которая бессовестно за ним шпионила, и для виду переключился на молодых людей. Оба отозвались на его прикосновение безмолвным приветствием. Идти дальше смысла нет. Морган повернул обратно. Первая попытка спровадить Долму не удалась. Попробуем еще разок.

– Будешь ждать ребят? – спросил он ненавязчиво.

– Тебя.

– Не понял?

– Ты отдохнешь, и мы с тобой поедем в отряд. А ребята уедут, когда закончат.

Этого только не хватало!

– Я ночую здесь.

– Нет! – Долма резко остановила его, схватив за локоть. – За тобой нужен присмотр и… Тебя все ждут! Ты проделал за нас половину работы. Трау захочет тебя отблагодарить, устроить в честь тебя праздник.

«Какой праздник, детка? С девятью трупами. Праздник будет, когда Трау отбрехается от попов. И выбьет из них деньги. Вот это будет настоящий праздник».

– Я ночую здесь, – повторил Морган, – и за мной не нужен присмотр. А завтра продолжу путь на юго-запад. У меня… важное поручение. – «Которое я дал сам себе». – Позавчера погиб мой близкий друг. Я хочу побыть один. Но от благодарности не откажусь. Где-то в лесу бродит мой конь. Если ваши ребята наткнутся на него, пускай отловят и приведут сюда.

– Ах… Прости. – Долма сникла. – Тогда… – Она бросила на него короткий взгляд, полный надежды. – До встречи?

Морган благодарно сжал ее кисти.

– Пойду прилягу.

– Если мы не найдем твою лошадь, мы пришлем тебе другую, – крикнула Долма вслед и побрела в противоположную сторону.

Глава 10

Крепко обхватив руками ветку и прижавшись щекой к шершавой коре, Марго пыталась переварить в голове произошедшее. У Моргана закончился смертоносный огонь, он намеревался избавить их обоих от мучений, попросил спеть. Потом она заснула, как он и обещал, а когда проснулась… преты сгинули. А должны были сгинуть они с Морганом. Сознание агонизировало, но телесные ощущения говорили о том, что она все еще на этом свете. У мертвецов не бывает головокружений, шума в ушах и жажды. Кто-то спугнул тварей. Марго ощупала карманы плаща в поисках фляги; не обнаружив ее, принялась слизывать с листьев капельки дождя.

– И один в поле воин! – Возглас прозвучал с неподдельным восторгом.

Марго дернулась от неожиданности. Если б не ремень, она бы свалилась. Из-под соседнего дерева место побоища обозревали два амбала в кожаных штанах и кожаных жилетах, вооруженные длинными ножами и мечами: один лохматый и белобрысый, а другой обритый наголо. У лысого за спиной висел еще и арбалет. Господь послал в помощь злейших врагов нечисти! Марго подобрала ноги и вжалась в ветку, чтобы ее не заметили. Неизвестно, кто хуже, колдуны или чудовища, которых они убивают. Говорят, у Суров дурной глаз и им ничего не стоит убить, покалечить и подчинить человека магией.

Мужчины посовещались, лысый потыкал пальцем в претов и убежал. Его дружок не терял времени даром: извлек из-за пазухи ломоть хлеба с ветчиной и алчно вгрызся в него. Не отходя от возвышающегося перед ним холмика из тел! Жуя, парень пинал носком ботинка верхнее – очевидно, чтобы посмотреть, сколько под ним еще лежит. Марго поморщилась. Хорошо, желудок пуст. Утробные звуки выдали бы ее и наверняка вызвали бы идиотские шуточки. Парни в деревне всегда ржут, когда кто-нибудь блюет в кустах. А уж блевать с дерева…

С возвращением лысого бутерброд отправился обратно в карман, откуда немедленно был выхвачен: с радостным рыганием, заменяющим, по-видимому, смех, лысый запихнул его себе в рот. Минуту спустя до Марго донеслась звонкая и весьма удачная имитация соловьиной трели. Лишившийся заначки парень ткнул своего дружка в бок:

– Покукуй еще.

Трель смолкла. Оба сложили свои смертоносные железяки под соседнее дерево, где почище, натянули кожаные перчатки и принялись растаскивать гору окровавленных туш – брали каждую за лапы и уволакивали куда-то в глубь леса. Высокие, ладно сбитые. Двигаются плавно, бесшумно. Кожаные жилеты надеты на голое тело – видимо, чтоб мускулы показать. На колдунов не похожи. Скорее охотники. До сегодняшнего дня Марго видела Суров всего раз – конный отряд на базаре, в Хельне. Ей тогда было четыре года, поэтому она не помнила ничего, кроме длинных черных кожаных курток с мехом и обилия оружия. И еще ее страшно удивило присутствие в отряде молодых женщин.

От висения головой вниз началось головокружение. Марго затянула ремень потуже и перевернулась на бок. Каждое движение отдавалось болью во всем теле, будто ее всю ночь били палками. Волосы и платье пропитались запахом паленой шерсти, зловоние въелось в стенки носа. Странно: когда рядом был Морган, вонь почему-то не беспокоила. Прижавшись ноздрями к ветке, Марго глубоко втягивала в себя пряный горьковатый аромат дубовой коры. Это спасало ненадолго: едва в голове вспыхивал очередной эпизод ночной бойни, в желудке начинались спазмы, и сознание в панике металось по прошлому в надежде уцепиться за какое-нибудь ароматное воспоминание.

Как назло, на ум лезли всякие мерзости. Вместо благоухающих клумб матушки Лизы и роскошных роз, которые они каждую весну высаживали вдоль виноградных рядов для контроля здоровья винограда, в сознании маячил поросенок со вспоротым брюхом во дворе миссис Гейвер, соседки батюшки Адриана, накануне свадьбы ее дочери. Муж и будущий зять миссис Гейвер поливали из ведер каменные плиты, смывая следы расправы над несчастной животиной. Пока батюшка обговаривал с хозяйкой подробности предстоящего венчания, Марго, прячась за его рясой, зажимала нос, но теплый сладковатый запах живой крови преследовал ее потом несколько недель.

Измученная собственными мыслями, Марго закрылась от них молитвой. Молитвы вспоминались плохо, однако по сравнению с утренними потугами прогресс был заметным. Звуки священных текстов уносили ее все дальше и дальше от вони и кошмарных отзвуков побоища. Вокруг завихрилось облачко белесого тумана, запеленало легким пухом и бережно подняло в воздух. Словно в уютной колыбели, Марго поплыла над верхушками деревьев. Ветер, солнце и свобода… Бесконечная свобода, которой можно захлебнуться, если вдохнуть слишком глубоко. Облачко плавно спускается на землю. Поскрипывание оконной рамы на ветру. Далекий звон кадила. Запах воска и можжевельника. Туман рассеивается. Она в родном храме, у раки святого Аммоса. Марго наклоняется и с благоговением касается губами стекла, голос в голове шепчет благодарственную молитву. Кто-то, стоя за ее спиной, пристально разглядывает ее, бесцеремонно вторгаясь взглядом внутрь, под одежду, под кожу… Марго становится не по себе. Она однажды испытывала такое ощущение – в тот злосчастный день, на венчании Антуана.

Марго обернулась и… растерянно заморгала, сплюнула приставший к губе кусочек коры. Молитвы убаюкали ее. Где там фигуристые труженики? Она свесилась вниз и завертела головой. Парней не видать. Зато к ее дереву со стороны фермы приближается существо неопределенного пола, в кожаных штанах, без оружия и жилетки – вместо нее надета свободная льняная рубаха с коротким рукавом. Короткие волосы, мускулистые руки и узкая задница… но бедра выписывают восьмерки в совсем несвойственной мужчине манере, а к поясу прикреплен пушистый беличий хвост. Существо не смотрело вверх, однако пришедшее из сна ощущение чужого внимания не проходило. Парни одновременно, как по команде, выскочили из кустов.

– Я там закончила, – прощебетало существо девичьим голосом.

Лысый стянул перчатки и сгреб девицу в охапку, запустив руку ей под рубашку, аж по самый локоть.

– Долма, детка, что ты там прячешь?

Марго брезгливо скривила губы, а девице, похоже, это нравилось – заливаясь смехом, она обеими ладонями хлопала его по потной лысине. Предметом поползновений оказались вовсе не женские прелести. Из-под рубашки был извлечен гигантский бутерброд. Парни с довольными физиономиями разделили добычу и набили рты. Жрут не переставая. Как преты. Может, они дальние родственники? Не зря же священники называют Суров нечистыми. Уминая ветчину с хлебом, троица что-то негромко обсуждала между собой. Лысый умудрялся изрыгать свои дебильные смешки, не переставая жевать. Эх, сбросить бы на эту лысину желудь… Марго уже слышала звонкий щелчок, с которым он отскочит. Правда, эта шалость вряд ли сойдет ей с рук. Любопытно, что бы они сделали в отместку – навели порчу?

К полудню внизу не осталось ни одной туши. Некоторое время ветер доносил обрывки голосов и смех Долмы, потом все стихло. Морган не возвращался. Быть может, забыл про нее и уехал с Сурами? Марго уже чувствовала себя на дубе как дома.

«Если не вернется, останусь здесь жить. Буду спать на ветках, жевать листья, пить росу и лузгать желуди. Превращусь в лесную кикимору».

Марго снова начала подремывать, когда до нее донеслось тихое посвистывание. Для птичьего свист слишком настойчивый. Она глянула вниз: Морган жестом подзывал ее к себе. Сердце радостно заколотилось. Пальцы принялись спешно развязывать узел на ремне. Морган не сводил с нее глаз, пока она, цепляясь за ветки, сползала вниз, а когда ее нога коснулась самой нижней, протянул навстречу руки. На его лице, как блик солнца в воде, промелькнула улыбка. Надо же, каменная глыба научилась улыбаться! Для этого ему надо было побывать одной ногой в могиле.

– Эти парни с дурными манерами уехали? – уточнила Марго на всякий случай.

– С дурными манерами? Какими же?

– Они ели рядом с трупами!

Уголки его губ дернулись.

– Какой ужас. Прыгай, не бойся!

Марго благополучно приземлилась на руки Моргану. Весь путь до фермы он бережно поддерживал ее за талию, а Марго украдкой разглядывала его. За время, пока она вживалась в роль кикиморы, с Морганом произошли перемены. Он помылся, побрился, разжился чистой одеждой и перестал выглядеть так, будто ночевал в сточной канаве. Рукава рубашки были ему коротковаты, из-под правого выглядывали бинты – кто-то обработал ему рану. Но вид его обеспокоил Марго: лицо посерело и осунулось, а темные круги под глазами стали еще заметнее, длинные ресницы не могли скрыть воспаленных век.

Морган привел ее в дом, на кухню, где завалился на устроенную прямо на полу постель, сообщив, что немного поспит. Кухня была ухоженной, просторной и удобно оборудованной. Печь недавно обмазали. Кто-то расписал обращенную к обеденному столу ее стенку веселыми желтыми подсолнухами: напоминание о теплых летних деньках зимой. И здесь нет следов пребывания претов: все вещи на своих местах – там, где хозяйка оставила их вечером, – кроме грязных мисок, чашек, банок и полураскромсанного кубика ветчины на усыпанном хлебными крошками столе. Марго с неприязнью поморщилась, вспомнив Долму. Могла бы и прибрать за своими прожорливыми приятелями.

Тишина дома, где поселилась смерть, была жуткой и давящей. Прислушиваясь к звукам собственных шагов, Марго осторожно прошлась по прихожей. Она не могла отделаться от ощущения чужого присутствия… душ тех, чьи тела растерзаны? Взгляд упал на следы сапог и темные пятна на полу, с бурыми включениями, похожими на раздавленных червяков. Марго сглотнула и поежилась, подумав о том, что это может быть. Надо чем-нибудь заняться, иначе она сойдет с ума. Морган чуть живой, лошади у них теперь нет; скорее всего, им придется здесь ночевать. Эта мысль накрыла ее волной ужаса. А вдруг преты снова нападут? Марго попыталась успокоить себя Сурами: должно быть, твари под контролем, раз Морган спокойно лег спать и не дал ей никаких распоряжений, кроме как разбудить его, если кто-нибудь появится. Но это мало что дало. Она огляделась, стиснула зубы и начала с наведения порядка в прихожей. Вынесла на улицу и сложила в сторонке, за крыльцом, куски стекол и обломки оконных рам, вымела мелкие осколки. В противоположной кухне стороне, в тупике Марго обнаружила дверной проем; сорванная с петель дверь была прислонена к стене. Она с опаской заглянула внутрь: лестница вела на второй этаж. У Марго закружилась голова. Надумывает она себе или нет, но казалось, сверху тянет запахом крови. Передвинув дверь, она прикрыла вход. Хотя бы так…

На большее ее не хватило. Марго вернулась на кухню. Здесь тепло и почти уютно: в углу перед иконами горит лампадка, тикают ходики, на ярком лоскутном коврике лежат косые полосы солнца. И здесь Морган. Марго пристроилась у него в изголовье, обхватив руками колени. Она разглядывала его руки, вспоминая, как они обнимали ее, гладили по волосам. Как же не сочетаются бережные прикосновения этих ладоней с суровостью их обладателя…

«Брось, глупая! У него в Идане красавица-жена и семеро по лавкам. Такие видные ребята одинокими не бывают».

Венчального кольца нет. Но это ни о чем не говорит. Не носить же его на обрубке. Еще вчера ее это не волновало… Темная лошадка. И мастер развязывать языки. О себе ничего не рассказал, а из нее вон сколько вытянул – и про Иштвана, и про Погибший мир, и про позор на острове. Марго ни за какие коврижки не согласилась бы открыть кому-нибудь правду о той ночи, а тут на тебе – заливалась соловьем. Какой же надо быть, чтобы понравиться такому парню? Воображение, насмехаясь, выкинуло Розанну – высокую брюнетку с грудями с солидные грозди винограда, осиной талией и широкими бедрами. Да, такой. И еще загадочно-недоступной, умной и общительной. Марго обреченно вздохнула. У нее не хватает мозгов даже на то, чтобы разговорить его. Может, накормить его чем-нибудь вкусненьким? Идея ей понравилась.

Еще минут десять Марго потратила на размышления, имеет ли она право хозяйничать в чужом доме. Вдруг заявятся друзья или родичи погибших? Как они отреагируют? Вообще-то любые добропорядочные хозяева приютили бы раненого, пока он не оправится настолько, чтобы продолжать путь. Батюшка Адриан дает приют каждому, кто обращается с такой просьбой; не отказывает, даже если все комнаты в гостевом домике заняты – идет в деревню и договаривается о ночлеге, а расходы, если гость беден, берет на себя. Правда, потом предлагает поработать на территории монастыря или на плантации, во славу Божию. Так, во славу Божию, обрабатывается земля между виноградными кустами и происходит сбор винограда – благо летом и осенью в паломниках недостатка нет.

Воспоминания о доме прибавили решимости. Марго простучала пол, в нужном месте закатала коврик. Потянув за металлическое кольцо, открыла деревянную дверку и поежилась: в черную прямоугольную дыру уходила узкая крутая лестница. А вдруг Суры свалили туда мертвые тела? Или там затаился случайно уцелевший прет? И крысы… Отчего бы им там не водиться?

«Ну-ка без глупостей!»

Зажав в кулаке зажженную от лампадки свечку, Марго начала мужественно спускаться, каждый миг ожидая, что в нее вцепится когтистая лапа. Нога наступила на что-то мягкое, с чавканьем раздавив его. Свеча выпала из подсвечника. Пламя затрещало, затрепыхалось, но не погасло, высветив на каменном полу сплющенный помидор. Марго присела на ступеньку и, тяжело дыша открытым ртом, выждала, пока сердце перестанет колотиться в ушах.

«Дура! Если на Небесах есть запись о том, что сегодня ты туда отправишься, тебя уже ничто не спасет».

Хозяйские закрома впечатляли. Подняв над головой свечку, Марго разглядывала ряды стеклянных банок: овощная икра, варенье, компот, томатная паста, маринованные огурцы и помидоры, тушеное мясо… На полу в деревянных ящиках свежая морковь, свекла, картошка, баклажаны и цветная капуста – Марго тут же прихватила кочанчик. На нижней полке вырисовывались знакомые очертания кувшинов. Марго поднесла свечку поближе: Альберт Бенье, Долина Шираз, один из главных конкурентов отца. Она мысленно одобрила выбор хозяев: у Бенье отличные вина, правда, недешевые – старик знает себе цену. Марго заулыбалась, вспомнив невысокого жилистого длинноносого живчика, правнука основателя марки. Каждый год он приезжает к ним накануне Праздника молодого вина якобы поклониться святым мощам. В храме Марго ни разу Бенье не видела: все дни, которые он гостил в Ланце, он шушукался с батюшкой Адрианом – либо в винном погребе, либо в лодке посреди реки. Марго всегда думалось, будь у Бенье сын, подходящий ей по возрасту, над ней не нависала бы тень Пауля, хоть в роду Бенье и нет священников. Мысли о вине улучшили настроение. Интересно, как отнесется Морган… Красное вино помогает восстановиться при потере крови. Воодушевленная этой мыслью, Марго подняла наверх свои находки. Из всего изобилия заготовок она скромно выбрала тушеную говядину и томатный соус с чесноком и травами для заправки капусты. За дровами пришлось идти на улицу; заодно Марго нарвала зелени и свежих овощей. Она прищурилась, глядя на небо: солнце еще не коснулось острозубой стены леса, а с рассвета, казалось, прошел год.

Печка разогрелась быстро, стало душно. Марго подошла к окну, чтобы приоткрыть створку, и тут же отпрянула: у ограды пастбища Сур привязывал к колышку коня. Но, похоже, он все равно ее заметил: через минуту под окном зашуршала трава и раздался скрежет, будто окно пытаются открыть с той стороны. Марго постояла в раздумье, оглянулась на спящего Моргана – жаль будить! – и отодвинула краешек занавески. Парень – длинноволосый, лохматый, изрядно подкопченный солнцем и, как все его сородичи, с обнаженными бицепсами – вежливо извинился, откинув со лба темную прядь, состроил умоляющую рожицу и понес какой-то бред про погибших родителей, ухоженное хозяйство и заботливые руки, щедро сдабривая свою ахинею заверениями, что впредь подобного не повторится. Слащавая гримаса раздражала, и Марго перевела взгляд на украшение на груди парня – изящно вырезанное из светлой древесины солнце между двух лун. Деревянные светила усеивали мелкие вкрапления то ли мастерски обработанного стекла, то ли драгоценного камня, которые, улавливая солнечные лучи, переливались зеленым, голубым, синим и фиолетовым. Вдохновенная речь закончилась просьбой отрезать махонький кусочек ветчины в качестве благодарности за отличную лошадь. Марго охватило отвращение. Стоило так распинаться ради куска мяса.

«Да забирай ты ее всю, только уматывай отсюда!»

Она завернула ветчину в чистое полотенце, подумала и доложила буханку хлеба – не голяком же им ее жевать. Взвесила сверток в руке. Так бы и запустила в эту рожу… Рожа оскалилась улыбкой, о подоконник звякнули монетки, смешанные с шелухой от семечек. Пританцовывая от радости, парень побежал к лошади, прижимая к груди свой драгоценный груз. Кривляка! Марго сердито задернула занавеску. Смысл его излияний дошел до нее только теперь: он принял ее за оставшуюся в живых хозяйскую дочь.

* * *

Моргана разбудил дразнящий запах еды. Мясо, зеленый лук и укроп и, кажется, тушеная капуста. Ах, слюнки текут! Он сел, окинул взглядом кухню: где же заботливая хозяюшка? Голова кружилась, и, несмотря на жарко натопленную печь, его знобило. Хозяюшка нашлась в углу между стеной и печкой. Судя по доносящимся оттуда звукам, она переживала не лучшие мгновения своей жизни. Тихие жалобные всхлипы – плач потерявшегося ребенка – разрывали сердце. Когда-то это должно было выплеснуться, она так мужественно держалась, пела, глядя в пустые глазницы смерти. Морган почувствовал, что руки снова начинают дрожать, и сжал кулаки. Когда он поднялся с постели, мир вокруг затанцевал. Морган постоял, широко расставив ноги, пока не убедился, что в состоянии двигаться, потом заглянул за печь. Забилась в самый угол и сжалась в комочек: просто взять и извлечь не получится – тесновато. Он присел на корточки и позвал:

– Малыш…

Девушка вздрогнула от его прикосновения.

– Больше с тобой такого не повторится, обещаю.

Она прикрыла руками заплаканную мордашку.

– Тот парень, Сур, тоже это пообещал. Он привел лошадь. Потом попросил ветчины. И я дала. И он уехал. Больше он ничего не хотел, поэтому я не стала тебя будить. Он оставил за нее деньги. Они там, на подоконнике.

– Замечательно. Они твои.

Марго замотала головой:

– Это чужая ветчина и чужие деньги.

– Мертвецам деньги ни к чему.

– У них могут быть родственники.

– И что? Суры всегда берут плату за свои услуги. К вечеру в лесу не останется ни одной твари – ни живой, ни мертвой.

– Но мы-то не Суры!

Морган потер губы пальцем, скрывая улыбку. Он и думать забыл о своем статусе рыбака-торговца. С момента, когда он произнес слово «преты», он пребывал в полной уверенности, что выдал себя с головой, а его застенчивая спутница помалкивает из приличия. И на тебе – сюрприз! Мелочи сечет, а того, что явно бросается в глаза, – не видит. Забавная. Куда она смотрела, когда беседовала с этим парнем?

– Зато сколько претов перебили вместо них, – подыграл он девушке. – Мы можем взять здесь все, что нам необходимо, – еду, одежду, лошадей. – «Если бы осталась хоть одна живая». – Давай-ка отведаем вкуснятины, которую ты наготовила.

– Претов перебил ты. – Марго робко ухватилась за его протянутую руку и, отряхивая платье, вылезла.

– А ты меня морально поддерживала. Без твоей поддержки я бы не дотянул до утра. – «И, боюсь, не стал бы сражаться с целой стаей вообще».

– Ты смеешься надо мной… – Покрасневшее от слез личико нахмурилось. – Не будь меня, ты преспокойно удрал бы от них без этой бойни.

– Без тебя я был бы загрызен во сне. Вопрос закрыт. – Морган подставил ее ладонь, которую все еще сжимал в своей, к подоконнику и ссыпал туда монеты.

– Куда я их положу? – Марго растерянно пересчитала монетки. Три медяка и одна серебряная – случайно, наверное, затесалась. Слишком щедро за ветчину. И запихнула в голенище, к кольцам. Никогда в жизни у нее не было своих денег. – Тот парень еще сказал, что об останках они позаботятся, но не пояснил, чьих именно.

Выжидающий взгляд девушки требовал объяснений, и Морган решил, что лучше дать их, чем если она надумает себе какие-нибудь ужасы.

– Я отпустил коня, чтобы сбить претов с толку. И надеялся, что налегке ему удастся уйти. Ему не удалось.

– Ой… – Незабудковые глаза подернулись поволокой и заморгали.

Морган ласково потрепал ее по плечу, успокаивая больше себя самого. Жаль рысака. Хороший был.

На столе красовались два салата из свежих овощей, несколько ломтей хлеба и солидная порция цветной капусты с мясом. Голова снова закружилась, и уже не от слабости. Высказанные Морганом восторги привели девушку в смятение. Он еще не закончил излагать свое мнение в адрес ее кулинарных способностей, когда она отвернулась, а потом юркнула за печку. Глупышка. Совсем еще дитя.

– Эй, мышонок? – окликнул Морган, налегая на угощение. По привычке он ел, сидя на полу и держа миску в руке. Тишина. – Ну, сиди, раз нравится. – Не хвалили ее никогда, что ли? Чтобы выманить мышонка, надо бросить ему кусочек сыра. – Расскажи-ка мне еще про Погибший мир. Что тебе там понравилось, кроме фокусников?

– Зомбоящики, – донеслось из угла. – Они показывали живые музыкальные сказки, коротенькие, минут на пять. Мне понравилось про колдуна с дудочкой. Он играл на ней, и ее звуки приманили двух уродцев: лица взрослые, а туловища как у младенцев. Ночью увидишь – утром не проснешься. Один в трусах и весь в синих узорах – они были нарисованы прямо на коже. А второй в девчачьем платье. Колдун завел их в пещеру и заставил прорубать подземный ход. Они занимались этим всего полминуты, но за это время успели вырасти. Ход вывел их на чудесный песчаный пляж. – Пауза. – Там раздетые девушки играли в мяч.

– И они присоединились к девушкам, – подытожил Морган. Расспрашивать про таинственные зомбоящики он не решился: мозги не переварят.

– Угадал. Он красивый – тот колдун. С усиками, короткой бородкой и курчавыми черными волосами до пояса. И кольца на всех пальцах. На нем были блестящие черные сапоги до колен, на высоченных каблуках и пурпурная мантия. Звали его Наркатор.

Морган фыркнул от смеха и чуть не прокусил язык.

– Он что, корешки курил?

– Какие корешки? – Голосок оживился.

– Вылезешь – скажу.

В углу послышалась неуверенная возня. Из-за печки выглянули растрепанные кудряшки и любопытный глаз. Морган похлопал ладонью по полу рядом с собой. Его улыбка довершила дело.

– Я с детства выполняла послушания на кухне, – объяснила Марго, подсаживаясь к нему с миской. – Так что за корешки?

– От которых мозги плесневеют.

– Плесневеют? Как хлеб? Что, есть такие корешки? – Голубые глазки всматривались в его лицо, пытаясь понять, не разыгрывает ли он ее. – Как называется растение?

– Забыл, – соврал Морган. А то запомнит и при случае прикупит на базаре и попробует – девчонка рисковая.

– Тот колдун точно их курил. Судя по одежде и всем его выходкам, с головой у него было не в порядке.

Сытный ужин сделал обоих сонными. Морган принес из хозяйских комнат перины и еще одно одеяло. Везение нужно создавать собственными руками – это он знал точно. Расширив постель и сделав ее более удобной, он немедленно улегся. Немного подождать – и девчонка пристроится рядышком. Растянувшись на перинах, Морган мысленно поблагодарил покойных хозяев. Он никогда не ночевал в частном доме, если не считать случаев, когда их отряд снимал у знакомых фермеров амбар или сеновал. Не так уж много желающих принимать у себя грязную вонючую толпу вооруженных колдунов; обычно на это идут от безысходности – те, у кого не ладятся дела, больные и одинокие люди. Многие со временем, кто-то по собственной воле, кто-то по чужой, меняют отношение к Сурам, начинают проявлять интерес к магии, и тогда их превращают в осведомителей. Оплачиваются услуги осведомителей щедро. До самой смерти они не знают ни нищеты, ни болезней, а чтобы прокормиться, им нет нужды копаться в земле. Все, что они делают, – это не отказывают в ночлеге отрядам. Об основной же своей миссии, скрывающейся за этим фасадом, осведомители не ведают, что позволяет им спать спокойно и наслаждаться земными благами.

В полудреме, окутывающей теплой шелковистой паутиной, Морган размышлял о том, как хорошо было бы сделать Марго осведомителем. Это дало бы возможность видеться с ней, прикасаться к ней, дышать ею. Если бы только он умел соединять свою Манну с Манной другого человека настолько крепко, чтобы стать с ним одним целым, какое бы расстояние их ни разделяло… Повесить на себя дикаря имеет право только целитель высочайшего уровня, до которого не дотягивает даже Хара. Иллюзии. Он не целитель. И к тому же мужчина. Одинокий мужчина. А Марго – милая молодая женщина. Старейшины никогда не дадут добро на такой тандем. У него самого не хватит совести обманывать ее. Однажды он расскажет, как Суры контролируют дикарей, не допуская технического прогресса, который может убить и тех и других. Как глазами и ушами осведомителей отслеживают тех, кто пытается воплотить прогрессивные идеи, и при помощи Дара стирают им память. И как те потом живут, не помня своей прежней личности. Впрочем, некоторые превращаются во вполне довольных жизнью фермеров и ремесленников. Узнав все это, не станет ли Марго презирать его?

Сентябрьский денек расщедрился теплом. За уборкой и мытьем посуды Марго вся взмокла. Неплохо бы помыться. Она не успела удалиться от крыльца и на десяток ярдов, как за спиной раздался грохот шагов и окрик:

– Ты куда? – Морган спускался за ней следом. – В лесу еще опасно. Не стоит уходить далеко.

– Я хотела… хм… помыться. Мы ведь заночуем здесь, так?

Он молча повел ее в глубь сада и возле узкого деревянного строения с бочкой на крыше предоставил самой себе. Марго заглянула внутрь, повернула металлическую ручку на стене. Из воткнутого в потолок наконечника лейки на решетчатый пол забрызгал дождь. Теплый! Нагретые солнцем струи, под которыми так приятно понежиться, и не надо опрокидывать на себя ведро за ведром, как в бане. А волосы можно вымыть, не ползая на коленях перед бадьей.

Она нежилась до тех пор, пока в бочке внезапно не закончилась вода, оставив ее с намыленной головой. Марго отодвинула край кожаной шторки, заменяющей дверь, оглядела дворик. Найти лестницу, чтобы добраться до бочки, а натаскать воды ничего не стоит; главное, чтобы ее не застали нагишом, а то прискачет очередной охотник за ветчиной. Тот кусок наверняка уже съели. Полотенца едва хватило, чтобы обернуть бедра. Марго решительно вставила ноги в ботинки – не дай бог вляпаться в чьи-нибудь кишки – и приступила к устранению беды. Лестница валялась возле конюшни. У колодца Марго обнаружила два ведра, аккуратно перевернутые кверху дном. В ведре можно было запросто искупать трехлетнего ребенка, да и ее при большом желании тоже, но, если наполнять их не целиком, она справится.

Марго вытягивала из колодца вторую бадью, когда с боков ведро перехватили руки Моргана. Она вскрикнула от неожиданности, оказавшись зажатой в их кольце.

– Там… вода кончилась, – залепетала Марго, смущенно прикрывая грудь. – Не хотела тебя беспокоить из-за пустяка.

– Нырнуть головой в колодец, по-твоему, пустяк?

– Но я же…

– А надорваться, таская ведра, в которых уместишься сама?

Морган набросил ей на плечи полотенце, и Марго, виновато скорчившись на узкой лавочке возле колодца, наблюдала, как бедняга, сгибаясь на один бок, таскает воду. Второе ведро он наполнял на треть, а опрокинув очередную порцию в бочку, заходил за сарайчик – видимо, отдышаться и помассировать раненую руку. Всякий раз, когда Морган подходил к колодцу, ее лицо вспыхивало от стыда. Это продолжалось по меньшей мере полчаса, пока Морган не махнул рукой в сторону бочки, дав понять, что мучениям пришел конец. Марго вскочила ему навстречу:

– Спасибо! Извини, пожалуйста. Я как-то не подумала, что вода может закончиться. Ну, просто не подумала…

– Думать не надо было, – сквозь зубы буркнул Морган. – Надо было позвать меня.

Споласкивалась Марго без удовольствия. Свежая колодезная вода ненамного теплее монастырских купален, и Марго думала только об уютном уголке за печкой – там тепло и не придется краснеть за свою глупость. К концу помывки она покрылась гусиной кожей, у нее стучали зубы и тряслись коленки. Высунувшись за шторку, Марго обнаружила, что ее заляпанное грязью платье исчезло, вместо него на крючке под полотенцем висят рубашка и штаны. Чистые, пахнут лавандой – очевидно, хозяйка держала в шкафу засушенные цветки.

Одежда оказалась слишком просторной. Концы рубашки пришлось связать на талии; они же послужили поясом, поддерживающим штаны. Марго критически оглядела себя со всех сторон. Она никогда не носила штанов. В монастыре у нее было четыре платья – два черных шерстяных с длинным рукавом, перешитых из монашеских ряс, и два летних – бежевое и зеленое. Иштван мог достать любую одежду, но, даже насмотревшись в Погибшем мире на девчонок, у которых юбки едва прикрывали зады, а штаны начинались на лобке, она по монастырской привычке предпочитала платья до пят. Своим новым образом Марго осталась довольна. Хотя Морган и не делал попыток облапить ее, Марго страшно смущала открытая грудь и отсутствие панталон.

Поднявшись на крыльцо, она обнаружила, что запятнанный пол в прихожей застлан сеном. Марго с улыбкой вдохнула медовый аромат позднего лета. Здорово придумал! Прятаться за печку расхотелось. Да ничего и не вышло бы: едва она вошла на кухню, ее усадили на перины и закутали в одеяло.

– Будешь сидеть, пока синева с физиономии не сойдет, – шутливо пригрозил Морган и сунул ей в руки кружку с горячим травяным отваром.

Повод уложить девушку рядом с собой… Уловка не сработала. Наскоро расправившись с чаем, непоседа выпрыгнула из постели под предлогом напечь лепешек в дорогу. Она порхала по кухне как бабочка, а Морган, притворяясь спящим, следил за ней из-под опущенных ресниц. Переодевание ничего не дало, напротив… Свободные штаны подчеркивают стройность фигурки, а через льняную ткань рубашки просвечивают соски – не очень заметно, но Морган все равно их видел. Он любовался обтянутой штанами попкой, когда девушка нагибалась, чтобы поднять выскользнувшую из рук ложку и убрать с пола разлетевшуюся мучную пыль. И вспоминал, какой живописный вид на эту попку открывался, когда ее обладательница стояла перегнувшись через бортик колодца. Не такая уж она и худенькая в филейной части – есть где разгуляться. К счастью, в ближайшее время ему предстоят только моральные мучения, от физических преты его избавили – Морган очень надеялся, что до конца их с Марго совместного путешествия.

После того как идея с лепешками была доведена до материального воплощения, девушка присела на край постели. Ее уютная молчаливая близость ласково пригревала, как весеннее солнце промерзшую землю. Морган подумал, не пожаловаться ли ему на боль в плечах, а еще лучше – в пояснице, чтобы ее проворные ручонки растерли спину? Да что угодно: в его измученном теле не было ни одного места, которое бы не болело и не просило бы ее прикосновений. Морган выждал несколько минут, наслаждаясь пронизывающими все его существо струями тепла, потом открыл глаза.

– Ой! Разбудила? Извини, пожалуйста! – Из-за спины девушки робко вынырнул фигуристый глиняный сосуд с длинным узким горлышком и широким округлым основанием. – Я нашла у них красное вино. Виноградное. Оно здорово помогает при потере крови и упадке сил. Хозяева, похоже, были небедными. Это очень хорошее вино, из Долины Шираз, три года выдержанное в дубовой бочке. У них там еще шесть кувшинов. Не знаю, имеем ли мы право… Если ты скажешь «нет», я сию же минуту верну его назад.

Отказаться от вина из ее рук, поданного в постель?

«Это выше моих сил, Малыш. Я возьму все, что ты мне предложишь».

Морган принял у девушки кувшин и нож, который она захватила, чтобы сковырнуть восковую печать. Бросил взгляд на появившийся у него на коленях штопор. Предусмотрительная. Вино может натворить бед. Хорошо бы оно оказалось снотворным. Знающие люди утверждают, будто есть сорта вин, которые рубят наповал. После двух кувшинов мир вокруг прозрачен, как воздух в ясный день ранней осенью. И ты с энтузиазмом приступаешь к третьему. Потом – провал в памяти. Приходишь в себя в горизонтальном положении, на том же месте, где пил, если, конечно, друзья не позаботились вынести твою тушку с поля боя. Кто-то из бывших соотрядников, Морган припомнил, называл такое вино, очевидно основываясь на собственном опыте, бабоукладчиком.

– Хотел бы я знать, кто тебя так завиноватил, что ты по любому поводу извиняешься, – пробормотал он, стряхивая с себя восковую крошку.

– Мне неудобно. – Личико девушки зарумянилось. – Я доставляю тебе столько хлопот…

– Неудобно штаны через голову надевать. И на потолке неудобно спать: то одеяло падает, то подруга. Не смей передо мной извиняться, поняла?

Он прижал горлышко к ноздрям, отхлебнул.

– Пахнет фиалками, ежевикой и смородиной, – подсказала Марго. – Привкус у него ежевично-смородиновый, с нотками дуба.

Действительно, превосходное. И рядом не стоит с бормотенью, которую они делают дома из морошки. Морган передал кувшин девушке, и Марго охотно подхватила традицию Суров пить из одного сосуда.

Сидя плечом к плечу, они наслаждались вином. Морган – молча, Марго ненавязчиво хвалила вина отца: букет ничуть не хуже, и, мало того, они обладают целебной силой, потому как виноград растет вблизи чудотворных мощей святого Аммоса, а бочки, в которых зреет вино, регулярно освящаются. Морган больше слушал звучание ее голоса, чем содержание – половины он вообще не понимал, – и исследовал ее Даром. После ночных событий его авторитет в ее глазах явно возрос, подозрительность и настороженность исчезли, но физического влечения к себе он не ощущал. Доверие, принятие его близости – да, есть, и они уютно согревают. Приставания не добавят ему вистов; скорее всего, они испугают девушку, вызовут у нее отвращение.

Первый кувшин очень мило прижился внутри, поэтому, когда Марго робко заикнулась о втором, Морган без колебаний слазил в подпол, чтобы еще какое-то время, глядя на теплую звездочку лампадки в бархате темноты, делить с Марго чашу и уютное молчание. Третий кувшин грозил разрушить преграду в виде тонкого слоя ткани между ним и разгоряченным вином девичьим телом, и Морган предложил отойти ко сну.

Марго свернулась калачиком у него под боком. Хозяйским одеялом она побрезговала, хотя ни на нем, ни на перинах не было следов крови; Морган уступил ей свой спальник. Некоторое время лежали молча. Морган вяло размышлял о мощах. Как полуистлевшие останки, лишенные Манны, могут исцелять? Либо дикари все это выдумали, и их исцеляет собственная вера, либо Дух бывшего владельца тела по неведомым причинам не отошел в мир иной и вьется где-то поблизости. Подкинуть ребятам задачку на пирушке… А возможно, Маргаритин отец при помощи этой легенды повышает спрос на свои вина. Мастерский ход. Моргану уже начали мерещиться эти самые нетленные мощи, когда Марго завозилась. Приоткрыв один глаз, он обнаружил, что девушка лежит к нему лицом, приподнявшись на локте.

– А Суры – они носители добра или зла?

– Чего? – растерялся Морган. «Эй, парень, как ты себя оцениваешь?»

– Ну, они служат Богу или дьяволу?

Понятно. После сегодняшних событий у девчонки в голове каша, и она не знает, на какую полку положить Суров. Если бы Дар был в силе, Морган усыпил бы ее – впечатлительная и эмоциональная, она перевозбуждена и уснет не скоро. А пока не уснет, будет болтать. Он совсем не прочь послушать ее голосок, лишь бы не заставляла выворачивать мозги наизнанку.

– Суры служат своему предназначению. – «Которое вертит ими как вихрь, увлекая за собой и не давая вырваться».

– Уничтожать нечисть? Иштван говорил, будто всех этих чудищ они разводят сами, чтобы был предлог обложить нас данью. Он говорил, они лентяи и бездельники, землю не обрабатывают и удобно пристроились жить за наш счет.

– Иштван – это человек, который три года морочил тебе голову, а потом попытался убить. И убил бы, если бы не Суры. Странно, что ты до сих пор веришь его россказням.

Тишина. Морган всем своим существом ощущал, как девушка разрывается на части, пытаясь привести его слова в соответствие с тем, что имеется по данному вопросу в ее головушке.

– Мой отец называет Суров нечистыми, – уверенно изрекла она минут через пять. – И древние пророчества это подтверждают.

– Да? – Морган растерянно откашлялся. – А какие именно?

– Ты что, с луны свалился? Пророчество святого старца Азария Боговидца! Его знают даже дети! Восемь тысяч лет назад он предсказал людям в наказание за грехи страшные катаклизмы и Вселенскую битву Добра и Зла. Все это сбылось во время Большой Катастрофы. Битву должно было выиграть Добро, установив по всей земле Царство Божье, где не было бы уже ни дьявола, ни слуг его бесов, ни страданий. Но грехи человечества перевесили чашу весов – дьявола не удалось победить полностью: Царство Божье наступило отчасти – миром стала править церковь, посредница между Богом и человеком. Бесы воплотились в нечисть, а дьявол в Суров. Суры – нелюди, остатки дьявола, пытающиеся вернуть власть Зла. У них нет души. Что с тобой? Ты простыл? – Теплый комочек под левым боком завозился. – Окно закрыть?

Морган вычихнул смех и прохрипел, что ничего страшного, просто ему в горло попало перышко от подушки. Ловко дикари подогнали пророчество под реальные события. Хотя легенда, бесспорно, возникла не на пустом месте. То, что Суры и Асуры – одного поля ягоды, не могло остаться тайной: заставить молодежь держать рты закрытыми так же нереально, как штаны застегнутыми. Морган привык к проклятиям в свой адрес, но слова Марго причиняли адскую боль, будто в груди застрял громадный остроугольный камень и ворочался, разрывая внутренности.

– А твой отец не говорил тебе, что раньше было на месте Ланца?

– Там жил отшельник, святой Аммос. Его мощи покоятся в основанной им обители – нашем монастыре. Они обладают чудотворной силой. Именно поэтому у нас нет ни нечисти, ни Суров.

– А до святого Аммоса?

– М-м… – Марго заколебалась. – Не знаю.

– Так знай. Пятьсот лет назад эти места кишели претами. Суры сражались за эту землю двадцать лет. Несколько тысяч воинов, таких же, как ты, молодых и грезящих о любви, скормили тварям свои жизни за то, чтобы там смог поселиться святой отшельник. После последнего сражения Суры спалили леса между реками Ланц и Наим, чтобы уничтожить тела претов и похоронить своих мертвых. Вместе с живыми. Потому что некому было собирать то, что осталось от тех, кто принес себя в жертву. И некому было лечить раненых. Погребальный костер площадью двести акров умещается в твоей голове?

Марго притихла, как нашкодивший котенок, Морган не слышал даже ее дыхания. Он прочистил горло и подвел итог:

– Кому бы ни служили Суры, они охраняют нас, и тебя в том числе. Я бы на твоем месте постыдился называть прислужниками дьявола тех, кто спас тебе жизнь и на чьем прахе вызревает ваш виноград. Дьявол – иллюзия, – добавил он, помолчав. – Порождение человеческого ума. Величайшая из созданных людьми иллюзий, которая их же и подчинила. У Суров нет времени предаваться иллюзиям.

– Почему тогда все уверены, что дьявол существует?

Морган мысленно упрекнул себя за неосторожность. Теперь вопросы посыплются, как камни с гор во время землетрясения. Не пробило бы голову одним из них.

– Потому что он существует. Это особая форма жизни… хм… живая идея. Она складывается из того, что люди думают и воображают, а потом, напитавшись их мыслями, начинает жить собственной жизнью и обретает власть над теми, кто ее породил. Дьявол будет существовать, пока существует человеческий род. Людям нужен козел отпущения. Им проще жить, зная, что есть кто-то ужаснее и безобразнее их, на кого можно свалить ответственность за все творимые ими мерзости. Я, Антуан, изнасиловал Маргариту, потому что меня попутал дьявол. Я, Антуан, изнасиловал Маргариту, потому что нажрался до поросячьего визга и не смог совладать со своей похотью. Есть разница? А еще удобнее – объявить Маргариту порождением дьявола, потому что она будит во мне похоть. Блеск!

– Похоть разве не от дьявола?

– Приплыли, – выдохнул Морган. – От похоти, знаешь ли, рождаются дети. «Как может быть порочным то, что дарит жизнь» – не твои вчерашние восклицания? Раз похоть от дьявола, то и жизнь, получается, от дьявола. Так? Не морочь голову ни себе, ни мне. Все от Бога, дружок, а как этим распорядиться, решает человек. Неужели твой двуликий приятель, превращающий ветер в огонь, не успел тебе за три года все растолковать?

– Он утверждал, что в нашем мире нет дьявола. Он остался там, откуда мы родом.

– Гениально. Ай да Иштван!

– Про дьявола, что он – живая идея, тебе тоже твой знакомый батюшка сказал?

Теория дьявола принадлежала Бо. Впервые он озвучил ее, когда они после двухнедельного преследования претов по болотам приходили в себя на постоялом дворе. Комнат на всех не хватило, поэтому делили одну на пятерых. Кто-то принес бочонок пива, и они, полулежа на набитых свежим сеном матрасах, медленно уничтожали его. Бо бубнил и бубнил, пока Эйж не треснул ему по лбу свечой. Подцепил Бо где-то эту теорию или она родилась под воздействием пивных испарений, Морган так и не понял.

– Нет, другой. Спи. – Он отвернулся от девушки, давая понять, что разговор окончен. «Довольно поджаривать меня на сковородке!»

– Не мог священник такого сказать! Это противоречит церковным канонам.

Вот неугомонная! Морган не ответил.

– Странные у вас в Идане священники. Мой отец говорит, город – это гнездо порока.

Морган прыснул в подушку.

– А деревня, где безнаказанно насилуют девчонок, стало быть, обитель добродетели. Ты не переутомилась ли, а?

Воцарилась долгожданная тишина. Похоже, на сегодня пытки закончились. Засыпая, Морган слышал, как Марго крутится в его спальнике. Думает, наверное. Пищи для размышлений у нее теперь на целый год. Сосуд… Который можно наполнить чем угодно – если вытряхнуть оттуда мусор, накиданный Иштваном и ее монастырскими воспитателями. Он бы вытряхнул. И наполнил бы, чем надо. Девочка немножко упряма, но упрямство быстро излечивается подзатыльниками. Впрочем, от подзатыльника у нее может случиться сотрясение мозга или вывих шеи. А вот прогуляться прутом по ее голой попке – самое то. А потом прогуляться по другим местам, другим прутом…

Моргана разбудила ладошка, мягко и осторожно, как кошачья лапка, трогающая его плечо. За окнами все еще было черно, по траве и яблоням шуршал мелкий дождь.

– Там кто-то что-то ест, – с тревогой прошептала Марго. – Слышишь?

Клекот и чавканье, доносящиеся из приоткрытого окна, были настолько привычны уху, что Морган со сна не сразу сообразил, почему они так пугают девушку.

– Это стервятники. Ребята торопились, сожгли то… – Морган оборвал себя на полуслове. Исходивший от нее страх ощущался почти физически. Незачем расписывать подробности. Он коротко пояснил: – Преты убили и скотину тоже.

– Ты точно уверен, что стервятники?

– Да. Спи.

Она и не думала ложиться.

– А что ты делаешь для Суров?

– В смысле?

– Ты говорил, что иногда на них работаешь.

– А… Помогаю разыскивать преступников и пропавших людей.

– Я так и подумала. Извини. Мне не уснуть. Лежу и прислушиваюсь к каждому шороху как дурочка. Души этих людей… Мне кажется, они здесь. Какие грехи они совершили, что Бог послал им такую ужасную кару? А малыш? Он-то когда успел нагрешить? Мой отец говорит, дети, рождаясь, заражаются грехом. Не слишком ли жестоко для Всемилостивого Бога?

– Ты можешь прекратить думать? – почти взмолился Морган. Малейший намек на ответ, и его снова бросят на раскаленную сковородку.

– Не могу. У меня голова гудит как осиное гнездо, в которое бросили камень. И кто-то же должен нести дозор.

– Нести дозор – дело Суров. Твое дело – спать.

– Суры – никудышные дозорные! Они проворонили претов. Эти люди погибли из-за них. А они… Им безразлично! Эти ребята, пока убирали трупы, не переставали смеяться. Особенно девушка, Долма, – заливалась на весь лес.

– Малыш… – Морган неслышно вздохнул. – Иногда люди смеются не потому, что им весело, а чтобы заглушить боль. Долма – очень умелая целительница. Я бы умер от заражения крови, если бы не она.

Марго пристыженно замолчала. Она тихонько улеглась и больше ни о чем не спрашивала, даже не ворочалась, но ее эмоции не давали ему уснуть. Морган отгородился защитной сетью. Сразу сделалось пусто и холодно. Тогда он перевернулся на живот и осторожно придвинулся к Марго, повернулся к ней лицом, чтобы дышать ее ароматом. Аромат навевал соблазнительные картины. Выкупить у церкви ферму, если у погибших не отыщутся родственники, поселить здесь Марго. Она бы справилась, навела порядок и смогла бы безбедно жить, сдавая дом отрядам. А он бы наведывался к ней…

«Ты не тронулся ли умом?»

В первом же отряде найдутся желающие поразвлечься с юной хозяюшкой, и никто, кроме собственной совести, не помешает им воспользоваться запрещенной магией. Некоторые командиры закрывают глаза на подобные вещи, особенно если у девушки нет родни, которая может поднять хай. И в кого девчонка превратится? Черные квадраты окон начали приобретать цвет стали, а Морган все еще пытался соединить две линии судьбы – свою и Марго. Но, пересекшись на крохотном островке времени, ограниченном дорогой до Ланца, они всякий раз упрямо расходились, чтобы больше не встретиться.

День встретил их удушливой сыростью и безветрием. Сквозь рваное серое одеяло облаков, которые чуть ли не цепляли верхушки деревьев, проглядывала голубизна. Пока Морган осматривал свою новую лошадь, Марго, ссылаясь на вчерашнего охотника за ветчиной, просветила его, что это отличная молодая кобыла и зовут ее Ичхель. А после заявила, что они должны сейчас же отправиться в ближайший храм и сообщить о гибели фермеров: если покойных вовремя не отпеть, их души будут мучиться на том свете. Морган отбрыкивался всеми силами, пытался убедить девушку, что несчастные отмучились на этом, а все невинно убиенные попадают в рай, что Суры сами сообщат кому следует и когда следует. В отчаянии он сослался на плохое знание местности – они потратят не один час, прежде чем найдут храм. И в ответ ему деликатно напомнили о ночных гонках вслепую, свидетельствующих как раз таки об обратном. После такой пощечины аргументы иссякли. Морган развернул карту, легким щелчком отвадил от нее любопытный носик Марго. Уходя от претов, они забрали на восток. Ближайшая деревня, если двигаться в направлении Ланца, – в семи милях. Что ж, рискнем.

Тропа нырнула в лес, и опустевшая ферма вместе с ночным кошмаром осталась позади. Марго удобно устроилась в седле и прикрыла глаза, откинув голову Моргану на плечо. Задница не болела – вероятно, превратилась в одну сплошную мозоль. Может, удастся подремать? Ночью она почти не спала.

Не желая нарушать покой девушки, Морган не стал пускать кобылу рысью. Если мерный шаг лошади ее убаюкает, он проедет мимо деревни, а потом прикинется дурачком и свалит вину на неточность карты. Возможно, беспокойство девушки о посмертной судьбе погибших по мере удаления от места происшествия будет угасать. Ее задумчивое молчание настораживало: не готовит ли новую атаку на его потрепанные мозги? Не признаться ли ей? Маска натирает мозоли похлеще седла. Только не сейчас, пускай сперва сходит в храм. Открыться под вечер, в глубине леса, вдали от жилья… Нелюдь, остаток дьявола. Жаль, он не умеет читать мысли. Смягчили ли его вчерашние слова ее враждебность к Сурам?

Всадники двигались лесом, вдоль проселочной дороги. Когда на противоположной ее стороне сквозь деревья начали проглядывать первые дома, Марго оживилась и завертела головой. Морган ссадил девушку на опушке, прямо напротив храма, если идти напрямик. Храм сразу заметен для Дара – купол создает внутри себя пространство с более плотной Манной, яркой и красивой – золотистой, с фиолетовыми и изумрудными переливами.

– В подробности не вдавайся, – наказывал он, привязывая лошадь. – Стая нечисти напала на хутор у Берестовых озер, погибла семья фермеров. Девять человек. Ты узнала это от Суров. Больше тебе ничего не известно. И бегом назад! Я жду тебя здесь.

Губы Марго приоткрылись, но она так и не решилась спросить, почему он не идет вместе с ней. Морган уселся на поваленную березу, провожая плотоядным взглядом круглую попку. «Только бы не наговорила лишнего».

– Эй! – крикнул он вслед. – Мне не нравится твоя затея.

Марго приостановилась. Развернувшись вполоборота, махнула рукой и, перепрыгнув через канаву, решительно зашагала по дороге. Внутреннее зрение восстановилось до обычных полутора миль, и Морган снова мог отслеживать перемещения девушки. Прожевав несколько прокисших ягод малины, он поднялся и принялся нарезать круги по поляне. Повелся, дурак. Когда прошел почти час, а Марго все не возвращалась, Морган забеспокоился всерьез. Хотя он не чувствовал, чтобы с девушкой происходило что-то плохое, ощущение надвигающейся беды нарастало. Нервы? Усталость? Предвидение? Не важно. Он взял лошадь под уздцы и зашагал к храму.

Глава 11

Служба закончилась, и батюшка – почему-то он был всего один – беседовал с прихожанами. Храм не из бедных, вызолочено везде, где только можно. Марго вспомнились слова отца, который экономит на убранстве храма: «Не купола и кресты нужно вызолачивать, а души». Неловкость от обилия позолоты испарилась, стоило посмотреть наверх. Над потолочными фресками потрудился талантливый художник: Марго разглядывала лучащийся благодатным сиянием лик Всевышнего внутри купола, пока не закружилась голова.

– Самый надежный способ потерять любовь – это быть доступной, – говорил кому-то священник. – Такое сожительство является смертным грехом. Внебрачные связи коверкают душу. У людей, отдавшихся блудной страсти, блекнут мечты о самоотверженном труде на пользу обществу и счастливой семейной жизни. Ум такого человека заполняется отвратительными картинами сладострастия. Мысли одна другой грязнее роятся в его затуманенном мозгу, а в сердце одно желание – удовлетворить похоть. От такого человека отступает благодать Божья, он перестает слышать голос совести, в душе воцаряются мрак, холод и злоба. Это духовная смерть. Дно, дальше которого падать некуда. Главным орудием в борьбе со страстью является духовная собранность и устремленность к Богу. Пока мы духовно собранны, раскаленные стрелы Сатаны будут отскакивать от нас, как от скалы.

Марго нахмурилась, вытерла о штаны вспотевшие от волнения ладони. Надо поторопиться. Морган ждет.

– Батюшка… – окликнула она вполголоса, воспользовавшись паузой.

Холеный розовощекий пухляк лет пятидесяти строго посмотрел на нее исподлобья:

– Имей терпение, дочь моя. – Он обвел рукой столпившихся вокруг него людей.

От Марго не ускользнул неодобрительный взгляд, брошенный на ее мужскую, неуместную в храме одежду. Ах, не догадалась попросить у Моргана плащ! Она виновато покраснела и отошла, чтобы не мозолить глаза, медленно побрела вдоль стены. Среди ликов святых она нашла и святого Аммоса, узнав его только по надписи. В мастерской, где заказывает иконы батюшка Адриан, старца изображают более правдоподобно и без неуместной позолоты. Марго прочла молитву, поблагодарив за чудесное спасение от претов, коснулась губами оклада. Когда она, обойдя храм, вернулась к священнику, он все еще вещал.

– Ребенок не виноват. Существует мнение, будто женщина никогда не сможет полюбить плод насилия, так как дитя будет постоянным напоминанием ее несчастья. Так бывает, но не всегда. В любом случае лучше родить, чем совершить детоубийство, даже если женщина чувствует, что не в состоянии воспитывать такого ребенка.

По коже пробежал мерзкий холодок. А если бы она забеременела после той ночи на острове? Пришлось бы бежать в какой-нибудь другой монастырь, где ее не знают. Как мать. Не дай бог когда-нибудь угодить в такую ловушку!

«О боже, не изнасиловали ли и маму тоже? Не являюсь ли я сама плодом насилия?» Страшная мысль заволокла сознание темным туманом. Марго очнулась, когда священник уже отвечал на другой вопрос.

– Бог не ограничивает нашей свободы. Вопрос в том, как мы ею распоряжаемся. Болезненное рождение детей – не наказание, а следствие свободы, обращенной ко греху. Грех порождает страдание, болезни и смерть. Господь просто констатирует, что человек оказался в иной реальности, где пропитание добывается тяжким трудом, а рождение детей – боль. Он этого не хочет, как и ада. Человек сам выбирает путь, конец которого – геенна огненная.

«А сама по себе жизнь разве не порождает страдания, болезни и смерть? Получается, жизнь – это грех. И создавать жизнь – тоже грех. К чему тогда жить? Чтобы ненавидеть себя и каяться в том, что живешь?»

Страшно захотелось выкрикнуть эти слова, бросить их в лицо священнику. И снова Марго запоздала: чей-то писклявый голос спросил про болезни – что именно, она не разобрала, и батюшка занудил по новой.

– Господь сотворил нас так, что, продолжая род, мы получаем удовольствие. Почему? Чтобы начало новой жизни ассоциировалось с радостью, благом. Продолжение рода – долг, а сопряженное с этим удовольствие – награда. Вот и судите сами – безгрешно ли, обходя долг, пытаться получить награду? Не безгрешно! Именно главенство удовольствия, а не долга порождает блудную страсть, разлагающую душу. Болезни зарождаются в истощенном пороками теле, а у тех, кто следует нормам…

Марго вздохнула и подняла умоляющий взгляд на лик Всевышнего. Это словоблудие само не закончится.

– …Но и демоны, – продолжал батюшка. – Они же бесы. Эти невидимые падшие духи играют самую активную роль в наших грехопадениях. Демоны влияют на нас через мысли и чувства. Их влияние можно уподобить опьянению, когда человек воспринимает вещи извращенно: то, что для него губительно, он принимает за счастье, а то, что может дать счастье, воспринимается как скучное и ненужное. Бес блуда – один из сильнейших духов. Все пространство пронизано бесами, они постоянно за нами наблюдают. Выбор лежит только между Черным и Белым, Светом и Тьмой, иного, серого – нет.

«Да в конце-то концов!..»

Марго набрала полные легкие воздуха.

– Вчера ночью преты напали на хутор у Берестовых озер и загрызли семью фермеров, – выпалила она во весь голос.

Женщины, окружающие батюшку, разом повернулись к ней.

– Лизо! – взвизгнула белобрысая дылда в длинном сером жакете и в ужасе прижала ладони ко рту.

Теперь священник уже не мог игнорировать Марго.

– Подойди сюда, дитя. Как тебя зовут? Я тебя раньше не видел.

– Э-э… Маргарита, святой отец. – Голос предательски сорвался. – Из Ланца.

– Из Ланца? – Батюшка чуть наклонил голову и прищурился, вглядываясь в ее лицо. – Маргарита Лишинн?

– А? – Фамилия отца ударила, словно брошенная в лицо лепешка холодной речной глины. – Нет… Да… Ланье.

«Дура! Надо было соврать!»

Надо было. Не надо было вообще сюда соваться!

Священник нахмурил брови, спросил еще что-то – Марго видела, как шевелятся его губы, а слова заглушала бешено стучавшая в ушах кровь: бежать, бежать, бежать! Лицо батюшки вдруг побледнело. Смотрел он уже не на Марго, а куда-то за ее плечо. Пухлая белая кисть с рубиновым перстнем протянулась к ее локтю. Марго в панике отпрянула и врезалась в кого-то спиной. Она не успела ни оглянуться, ни извиниться – к ее горлу приставили нож. Вокруг моментально образовалось пустое пространство. По храму прокатился вздох ужаса, а потом наступила глубокая тишина, нарушаемая лишь треском свечей.

– СТОЯТЬ, – произнес голос. – ЕСЛИ ХОТЯ БЫ ОДИН ИЗ ВАС ДВИНЕТСЯ С МЕСТА, ОНА УМРЕТ. – Слова прозвучали спокойно, но тон, которым они были сказаны, словно вмуровал Марго в скалу. Она обнаружила, что не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Если бы смерть умела говорить, ее голос звучал бы именно так. Тишину вспорол короткий женский визг.

– МОЛЧАТЬ, – припечатал голос. – ИЛИ ОНА УМРЕТ.

Марго чуть не задохнулась от этих ужасных звуков. Она не понимала, сама шла в полуобморочном состоянии или ее тащили. Наверное, все-таки тащили: ступни не ощущали твердой поверхности. По лбу, вискам и спине текли струйки холодного пота. Она смотрела только на длинный, обоюдоострый, абсолютно зеркальный кусок металла под подбородком, в котором проплывали огоньки свечей, позолоченные оклады икон и нимбы святых с потолочной росписи. Казалось, клинок живой и через глаза высасывает из нее все – воздух, силы, кровь, внутренности. Взгляд не мог оторваться от него: смертоносное зеркало приковало его к себе.

На выходе из храма ее похититель, прикрываясь ею как щитом, повторил обе угрозы стайке крестьян возле скамейки. Потом кошмарный нож исчез, вместо него появился знакомый темно-рыжий загривок, самая надежная на свете рука обвила талию. В лицо горьковатым запахом осеннего дыма и опавших листьев ударил ветер. Марго сделала несколько судорожных глотков воздуха, ощупала мокрыми пальцами горло.

«Сумасшедший! А если бы тебя не послушались? Если бы ты случайно задел за что-нибудь локтем? Вынуть нож в храме… Прямо в храме

Ее бросило в жар и в слезы. Ох, как подмывает развернуться и врезать по этой мрачной физиономии, пока она в пределах досягаемости. Зачем устраивать спектакль? Почему нельзя было просто взять за руку и увести?

Они неслись, не сбавляя ходу, не меньше часа. За это время влажный ветер остудил пыл. Марго осознала: на самом деле Морган сыграл блестящий ход. Батюшка вряд ли отпустил бы внезапно нашедшуюся дочь знаменитого епископа-винодела, с которого можно стрясти немалое вознаграждение. Она наверняка в розыске. Марго тихонько хихикнула, представив, какая буча разразилась после их бегства. Замельтешили как муравьи, когда в муравейник плеснешь воды, и выслали погоню, которая, проболтавшись полдня по окрестностям, вернется ни с чем.

Кто он – безвестный герой, псих или разбойник? Впрочем, эти три понятия не были взаимоисключающими. И в Ланц ли он ее везет? Да какая разница! Если нет, еще и лучше. Не придется возвращаться к унылой монастырской жизни, юлить и выкручиваться перед батюшкой Адрианом – Марго до сих пор не придумала оправдания своему побегу. Не придется слушать проповедей, после которых она готова провалиться сквозь землю от стыда и чувства вины. Не придется сносить похотливые взгляды Пауля и значиться у него в невестах. Вдруг Морган заставит ее переспать с ним? Странно, но эта мысль не была пугающей; мало того, живот отозвался на нее спазмом – болезненным, но дьявольски приятным. Марго пустилась по волнам воображения, смакуя, как это сильное тело наваливается на нее, распластывает по земле, как большие горячие руки стаскивают с нее штаны и раздирают рубашку, сжимают ее груди и попку, как он втискивает бедра между ее ног… Он привезет ее в разбойничий лагерь и сделает своей… Любовницей? Прислугой? Промежность наливалась горячей тяжестью, которая, пульсируя, растекалась по животу и бедрам. Она не станет сопротивляться, позволит ему делать с собой все, что он захочет.

«А хочет ли он? Способна ли эта каменная глыба кого-либо любить и что-либо чувствовать?»

С разбойниками было бы весело. Кочевая жизнь, трапеза у костра, каждый день приключения и свобода, свобода, свобода. Зарабатывать на жизнь грабежом, безусловно, грех. Но кого в первую очередь грабят? Торговцев. Кое-кого из них совершенно нелишне проучить. Батюшка Адриан говорит, торговцы бывают двух типов – жулики и грабители, третьего в природе не существует. Выходит, разбойники делают доброе дело – лечат, пусть и с переменным успехом, их души от страсти сребролюбия. Грабители грабят грабителей. Чаши весов уравновешиваются. Да ведь ей и не придется самой освобождать торговцев от нечестно нажитого богатства – это мужское занятие. А она бы вкусно кормила своего атамана, заботилась бы о нем, стирала бы и чинила его одежду, вязала и шила бы для него. Быть может, он со временем полюбит ее и женится на ней? Иштван со всеми его подозрительными магическими дарованиями не стоит и ногтя этого парня.

Они углубились в чащу, конь перешел на шаг, и сладкие грезы Марго развеяло совершенно отчетливое ощущение, что за спиной сгустились тучи и сейчас она получит втык.

– У тебя непревзойденный талант влипать в неприятности, – прошипел Морган.

– А у тебя – выбираться из них, – парировала Марго в надежде отвести от себя карающий меч. – Признайся, ты не рыбак и не торговец. Ты разбойничий атаман!

Марго почувствовала, как его грудь дрогнула от беззвучного смеха.

«Засмейся! Ну засмейся же! Я хочу услышать твой смех!»

Морган не засмеялся.

– Этот священник… Он знает моего отца. Кто бы мог подумать. Он меня опознал. Если бы не ты… Ты так ловко все провернул! Как ты догадался, что я влипла?

– Никак. Ты ушла и пропала.

– Там, в храме, меня не покидало ощущение, что ты стоишь рядом. У меня бывало так с Иштваном – я иногда чувствовала его на расстоянии. Помнишь, я говорила про дуновение ветра? Это оно и есть: ощущение, будто человек рядом, хотя он далеко.

Морган тяжело вздохнул, почесал затылок. Узел затягивается. Чем дальше, тем сложнее и противнее врать этому милому доверчивому котенку. Надо признаться. Признаться прямо сейчас и оставить наконец этот проклятый булыжник на дороге.

«Марго, я тебя обманул. Я Сур».

Извиниться. Объяснить, почему обманул.

– Можно с тобой посоветоваться? – перебила его мысли Марго.

– Попробуй.

– Что мне сказать отцу?

«Хороший вопрос… Нет, парень, вопрос плохой, и тебе придется на него отвечать».

– Смотря какую цель ты перед собой ставишь, – начал Морган неторопливо, пытаясь выиграть время на раздумья.

– Мне надо доказать, что я уже взрослая.

– Хм… – Цель неожиданно оказалась наготове. – Взрослость, дружок, не нуждается в доказательствах. Знаешь, чем взрослый отличается от ребенка?

– Возрастом, самостоятельностью. Взрослый свободен.

– Нет. Взрослый несет ответственность за свою жизнь – за свои слова, поступки, мысли и их последствия. Признает свои промахи, не переваливает вину за собственные просчеты на других, в том числе на воображаемые злые силы. Если хочешь, чтобы тебя признали взрослой, скажи правду.

Марго размашисто обернулась:

– Признаться во всем?!

– Дослушай, прежде чем верещать. Скажешь отцу, что хотела повзрослеть, стать самостоятельной, хотела обучаться магии, и тут…

– Про магию нельзя! Он считает магию дьявольщиной.

– Даже если она излечивает от болезней и спасает жизни? – едко усмехнулся Морган.

Девушка замялась, заерзала.

– Он говорит, излечиться можно, прикладываясь к святым мощам. И церковными способами – постом, молитвой, покаянием, смирением. И травами. Но только если они куплены не у Суров.

– Травы. Замечательно! Ты хотела заниматься травничеством. Очень чистая и благородная цель – готовить лекарственные снадобья. Тебя же Иштван как раз этому и учил, верно? Это твоя заветная мечта, которую ты стеснялась озвучить. И тут подвернулся Иштван. Тайком убежала из страха, что тебя не отпустят. Обязательно покайся! Слезно! Иштван взял тебя в ученицы. А в один прекрасный день ты обнаружила, что он вместо лекарств готовит яды и пытается приобщить к этому тебя. Ты поняла, что он не тот, за кого себя выдает, и сбежала.

Марго долго молчала, грызла ногти – Морган едва сдержался, чтобы не шлепнуть ей по руке. Потом недоверчиво хмыкнула.

– И после этого меня сочтут взрослой?

– Ты просила совета. Я тебе его дал. Принять или не принять – решай сама. Ты же взрослая, так ведь? – Морган не мог не воспользоваться случаем поддразнить ее: она так потешно злится – от души, с чувством и… абсолютно беззлобно. – Обязательно назови его имя. Священники общаются друг с другом, а дурные вести разлетаются быстро. Люди обсуждают гадости гораздо охотнее, чем радостные события. Поползут слухи, что человек по имени Иштван Краусхоффер – опасный преступник. И если он где-нибудь засветится, его сцапают.

– Мне влетит, – вздохнула Марго.

– Вполне заслуженно. Будь я твоим отцом, я бы отделал тебе шкурку так, что ты месяц не села бы на задницу. А потом подыскал бы тебе мужа посуровее и подарил бы ему на свадьбу розги, чтобы он выбил дурь из твоей башки.

Девушка передернула плечами и вскинула голову, обдав Моргана волной аромата распущенных волос; несколько волосинок пристали к его рубашке.

– Отец не станет меня пороть. Он прочтет мне проповедь, а после отправит в келью святого Аммоса и заставит с утра и до обеда читать акафист. Он всегда меня так наказывает. А мне нравится. – Она хихикнула. – Он этого не знает.

Памятуя о своем провале со старцем Азарием, уточнять, что такое акафист, Морган не решился.

– Замуж меня не возьмут, – продолжала Марго. – Даже если я расскажу будущему мужу об изнасиловании, кто мне поверит? Антуан будет все отрицать или скажет, что я сама под него легла. Кто станет доверять недевственнице? Это пятно на всю жизнь. Ты-то сам наверняка на девственнице женился.

Морган закусил губу. Если он скажет правду, Марго ему не поверит – решит, что он хочет ее успокоить; если соврет, то подтвердит ее опасения.

– Тогда живи в монастыре. – «Раз уж вашим идиотам так важна пленка между ног».

Морган перехватил поводья в другую руку и придвинулся ближе к девушке. Ни одна из перспектив – ни замужество, ни монашество – его не радовала. Но монашество… меньшее из зол. Если девчонка не может достаться ему, пускай лучше достанется Богу, чем какому-нибудь крестьянскому олуху, который, придя вечером с поля, будет дышать на нее перегаром и лапать жирными потными руками.

– О боже! Монастырь и замужество! Неужели третьего не существует?

В какой-то гипотетической реальности третье существовало. «Ты со мной». Морган прогнал от себя грызущую сердце мысль и довольно сурово констатировал:

– Существует Иштван, который не должен знать, что ты осталась в живых. – Отмазка. Иштван конечно же поймет – по фантому, по отпечаткам девушки на оставшихся у него ее вещах, – что она избежала смерти. Морган боялся развивать мысль о ее дальнейшей судьбе; кроме монастыря и замужества, Марго действительно ничто не защитит.

– То есть, пока его не поймают, мне придется не жить, а прятаться. – Марго замолчала в ожидании опровержения ее приговора самой себе, но Моргану нечего было возразить. – Я не останусь в монастыре, – сказала она твердо.

Спорить бесполезно – Морган понял это мгновенно. Ее решение окончательно и бесповоротно, ее решимостью можно дробить скалы, рубить деревья и бурить лед. Вернувшись домой, она продолжит поиски любви и себя. Пока снова не вляпается. Но твердость девушки, хоть и проявляемая не к месту, ему понравилась.

– Я буду учиться магии дальше. У Суров.

Морган едва не рухнул с лошади.

– Ты что, сдурела?

– А что? – простодушно откликнулась Марго.

– Тебе это не по средствам!

– Я буду работать и одновременно учиться.

– Кем же ты собралась работать, дружок?

– Пойду в город, наймусь прислугой на постоялый двор или еще куда-нибудь.

– И найдешь на свою голову еще одного Иштвана. – «Если не нарвешься ненароком на первого». – Город – гнездо порока, – поддразнил ее Морган.

Марго презрительно фыркнула в ответ. Проклятье! Упряма как осел. Придется пойти на крайний шаг – приоткрыть правду, разглашение которой под запретом. А потом отбиваться от очередного камнепада вопросов и лгать, лгать, лгать… И чувствовать себя дичью на охоте.

– Малыш. – Морган прочистил горло. – Послушай меня. И пообещай, ради собственной безопасности, что никогда и словом не обмолвишься ни о путешествиях в Погибший мир, ни о магических проделках Иштвана типа этой его Ревущей Комнаты, ни о том, что жила на ледяном материке, ни о том, что сейчас услышишь. Ни с друзьями, ни со случайными знакомыми, ни со священниками. Никогда и ни с кем! Иштван – не маг, он обычный целитель-травник, и жили вы в Браголлаке. Кроме трав ты ничего за эти два с половиной года не видела. Усекла?

– Ага. – Марго повернулась к нему и вытянула шею. – Но почему?

– Во-первых, тебя примут за сумасшедшую. К чему тебе такая репутация? Во-вторых… – Морган сделал паузу, набрал в легкие побольше воздуха и медленно отчеканил, глядя в незабудковые глаза: – Эта информация очень опасна. Она не должна дойти до Суров. У них есть шпионы. Твои рассказы могут привлечь внимание.

– Хм… – Русые брови вздернулись в недоумении. – А как отличить шпиона от не-шпиона?

– Не надо отличать. Просто молчи.

– А если проболтаюсь?

– Ты слишком много знаешь. С теми, кто слишком много знает, часто происходят несчастные случаи, – туманно пояснил Морган. – А бывает, им отрезают язык. – Не рассказывать же ей о том, как стирают память.

Девушка застыла с приоткрытым ртом. Потом повернулась к нему спиной и притихла. Подействовало! Радости Морган не испытал: только что он отрубил себе возможность открыться ей.

Натянутое молчание длилось несколько миль и закончилось вопросом, можно ли познать Божественную любовь, не познав человеческой. Морган будто ухнул с горы. Ничего себе переход. Что творится в ее голове? Он никогда не размышлял о подобных вещах. Разве это не одно и то же? Разве не от любви Богов происходит человеческая любовь? На всякий случай он ответил утвердительно.

– А Иштван говорил, нельзя, – возразила Марго. – Он говорил, пока не испытаешь человеческой любви, не пресытишься ею, не поймешь, что есть высшая любовь – Божественная.

Морган взъерошил волосы. Никогда он не встречал пресыщенных любовью. Осчастливленных, раздавленных, убитых, обделенных ею и тем не менее жаждущих ее всем сердцем – да. Но пресыщенных… Он охотно поспорил бы с Марго – из принципа, чтобы опустить в ее глазах Иштвана, – но тогда посыплются новые вопросы.

– Зачем спрашиваешь, если сама все знаешь, – проворчал он. – И почему у меня? Задавай эти вопросы священникам.

– Я и задавала! И потом чувствовала себя виноватой за то, что живу. Грехи, грехи, грехи… Во мне нет ничего, кроме грехов! Однажды я не выдержала и покаялась в том, что живу на свете. Батюшка Адриан отчитывал меня целый час. Оказывается, так говорить – тоже грех! Жизнь – дар Бога, а я пытаюсь бросить его Ему в лицо. После той исповеди я весь вечер рыдала в келье святого Аммоса. Почему-то возле его мощей я совсем иначе себя чувствую. Я чувствую благодать, любовь, поддержку, будто святой Аммос держит меня за руку, гладит по голове и мягонькой кисточкой выметает сор из души. Мне очень стыдно, но мне кажется, священники неискренни. А твои ответы – они похожи на правду. Я словно долго глядела в мутную воду, которая вдруг очистилась, и на дне заиграли камушки.

Морган медленно выпустил из себя воздух. Он подумал, что, если бы умел краснеть, его лицо имело бы сейчас цвет закатного солнца, предвещающего назавтра хорошую погоду.

– Я не священник. – Ничего оригинальнее в голову не пришло.

После короткого привала на берегу лесного озерца со странной, черной с красноватым отливом водой Морган погнал кобылу так, будто за ними снова гонятся преты. Это лишало возможности разговаривать, а к вечеру – думать о чем-либо другом, кроме адской боли в промежности. На ночлег остановились поздно вечером; Марго удивило, что не в лесу и не на постоялом дворе. Морган спешился перед невзрачным домишкой на краю деревни. Если бы он не подхватил ее, когда она сползала с лошади, Марго свалилась бы на землю, как мешок с зерном. Сопровождаемый лаем собак, Морган зашел в калитку. До Марго долетели голоса – Моргана и женский, молодой и приветливый, слишком приветливый, чтобы разговаривать им со случайным ночным путником. Это его знакомая или… Тусклые огоньки, тлеющие в окнах соседнего дома, неожиданно расплылись в глазах.

«Что за дурацкая у тебя манера влюбляться в первого встречного?»

Марго обняла морду кобылы, уткнулась лицом в бархатную, пахнущую потом шкуру, нежно поглаживая ее ладонью. «Счастливая. Уйдешь с ним. И будешь сопровождать его всюду, в горе и в радости». Она зажмурилась, чтобы дать слезам вытечь, и быстро промокнула щеки рукавом. И какой бес дернул ее в эти грешные врата! Да, Иштван преступник, но, останься она в тот день дома, она никогда не узнала бы об этом, и ее сердце не угодило бы в ловушку. В конце концов, до того злосчастного дня Иштван не поднимал на нее руку, а с его прохладностью она свыклась, как свыклась с вечными морозами и залепленными снегом стеклами. Ах, если бы она умела ездить верхом… Мчаться прочь от этого дома, от этой деревни, от него. Любопытно, сумеет ли она хотя бы вскарабкаться на лошадь без чьей-либо помощи?

Перекинув поводья через шею кобылы, Марго крепко ухватилась за переднюю луку седла, другой рукой нащупала дужку стремени. Едва ее попытки поймать петельку носком ботинка увенчались успехом, Ичхель вздумалось пройтись; от разрыва мышц промежности Марго спасло только подогнанное под длинные ноги Моргана стремя. Вцепившись в седло, она выпрямила опорную ногу. Ужасно неудобное седло. Рассчитано на опытного ездока с чугунной задницей, или с невообразимо жирной. На том дело и застопорилось. Оказавшее добрую услугу низкое стремя не давало возможности перекинуть ногу через круп.

– Далеко собралась? – Марго так увлеклась, что не услышала его шагов. – Надо же… – пробормотал Морган, снимая ее с лошади. – А я-то думал, что загнал вусмерть вас обеих. Значит, завтра темпа сбавлять не будем. – Он пропустил Марго вперед, легонько подтолкнув к калитке. – Здесь мы переночуем спокойно. Когда садишься на лошадь, поводья нужно держать в руке, тогда лошадь будет стоять на месте.

«Даже этого не сообразила… А еще хочешь ему понравиться». Марго проглотила ком в горле.

Возле хозяйской конюшни Морган указал девушке на квадратное отверстие, служащее одновременно входом на сеновал и чердачным оконцем. Убедился, что она благополучно забралась по лестнице наверх. Когда он принес горячую картошку, сыр, помидоры и хлеб, Марго лежала, свернувшись в клубочек в углу под самой крышей. Если бы не Дар, пришлось бы перерывать в поисках все сено. За время его отсутствия в этой головушке что-то щелкнуло, и колесики завертелись в другую сторону.

– Эй! – позвал Морган. – Все хорошо? Ужин прибыл.

Молчание.

– Худеешь? Что ж, в таком случае воздерживаться перед сном от еды очень мудро. – Он устроился неподалеку от девушки и аппетитно зачавкал, что оказалось абсолютно бесполезным: Марго не шелохнулась, мало того – из-под сена доносилось тихое пошмыгивание носом. Усталость? Женские чудачества? Морган знал, что делать со стаей претов. Что делать с ее слезами, о причине которых он мог лишь строить догадки, он не знал. Одно он знал точно: нельзя терять контроль. Потеряв его над ней, он потеряет его и над собой.

– Какая муха тебя укусила, Малыш?

Нет ответа.

– Эх… – Морган выудил из сумки прихваченный утром на ферме втайне от девушки кувшин вина. – Букет земляники с нотками дуба. – Он выждал минутку, прислушиваясь. Потом шумно вздохнул и дернул пробку. Тишину прострелил сочный щелчок.

Шмыгание прекратилось, горка сена зашуршала и рассыпалась.

– Седло, – пожаловалась Марго, вставая и потирая ягодицы. – Оно натерло.

Морган подавился смехом.

– И поэтому ты пыталась снова в него запрыгнуть.

В ответ раздался шипяще-свистящий звук, выражающий возмущение; Марго чуть не выхватила кувшин – Морган вовремя отвел руку назад.

– Опля! – Он выставил впереди себя как щит миску с политыми сметаной картофелинами. – Сперва закуска. Кто не закусывает, тому не наливают.

– Закуска градус крадет! – с вызовом проверещало голубоглазое дитя.

Подцепила у забулдыг. Морган так давился от смеха, глядя, как она за обе щеки уписывает картошку, ревностно отслеживая перемещения кувшина, что начал фыркать, чем едва не довел ее до слез. Когда он, наконец, отдал ей кувшин, где честно оставил половину, губки у нее дрожали, а глазки поблескивали. Они немного посидели молча, потом Марго, хмуро буркнув «спокойной ночи», утащила кувшин в свой угол. Морган слышал, как она зарывается в сено. Все это было бы забавно, если бы не было так грустно: юная милашка утешается перед сном вином, а не мужскими ласками, не его ласками.

Морган затушил лампу и растянулся на спине. Внимание растеклось по округе и не обнаружило ничего, кроме сонных дикарей, собак и вяло копошащейся в хлевах живности. Сегодня он намеревался доверить свою и Марго жизнь местному отряду, разбившему лагерь в трех милях от деревни, и выспаться – завтра такого шанса может не представиться. Обязанностью заскочить в лагерь и сообщить последние новости Морган пренебрег и теперь надеялся, что его скромная персона, не ускользнувшая от внимания дозорных, не заинтересовала никого настолько, чтобы прийти пообщаться. Марго выжала из него весь запас легенд, а новых он не сочинил. Отвечать же на вопросы молчанием или встречными вопросами, как он позволял себе с Долмой, было бы невежливо. Вчерашний инцидент попадет в анналы и без его участия. Трау, на котором теперь висят эти несчастные фермеры, будет рыть землю носом, чтобы найти тех, кто пробил те врата, особенно если возникнут сложности с выбиванием денег. Пойдут скандалы и склоки, как обычно, и никто не признается.

Вино не успокоило Марго, наоборот – открыло внутри тайник, набитый раскаленными углями, которые вот-вот вспыхнут. Перенестись бы на сутки назад, на тот дуб, в уютное гнездышко объятий Моргана. Пойти и улечься рядом с ним под предлогом… Каким?

«Не смей! Кем он тебя сочтет?»

Это гадливое слово «шлюшка», брошенное Антуаном, словно оставило на ней отметину, печать беса блуда. Так в глубокой древности, по словам батюшки Адриана, клеймили раскаленным железом лоб и щеки совершивших правонарушение, чтобы преступника всегда можно было опознать. Даже если человек раскаялся в содеянном, клеймо смоет лишь смерть. Нет, лежать невозможно. Марго раскидала вокруг себя сено. Придумывать объяснения своему внезапному желанию проветриться не пришлось: Морган чуть ли не пузыри пускал во сне. Марго тихонько выскользнула наружу, спустилась по угрожающе поскрипывающей под ногами лестнице. Ночь дышала сыростью. Нудивший с обеда дождик надоел сам себе, капли роняла только мокрая листва. В разрывах белесых облаков открывались алмазные россыпи звезд на темно-синих лоскутках неба.

Конюшня располагалась на дальних задворках участка, напротив бани, которую хмель запеленал так, что она напоминала страшную косматую голову. За низенькой оградой уходил под горку луг. Быстрым шагом, почти бегом Марго спускалась, слизывая крупные слезы, скатывающиеся на губы. Найти какой-нибудь укромный уголок, забиться туда и заснуть навсегда, всеми заброшенной и забытой. Ноги вывели ее на узкую тропку, тянущуюся сквозь кустарник. Слева в просветах зарослей играли в воде лунные блики. Марго шла вдоль берега, пока не уткнулась в сбегающий в речку ручей. Перекинутые через широкую протоку деревянные мостки предупреждающе шатнулись под ногами. За ручьем раскинулась большая утоптанная поляна. Кто-то заботливо оборудовал здесь место для отдыха и постирушек. В ольховнике прятался окруженный лавочками столик под крышей – сооружение для комфортного распития крепких напитков, именуемое в народе бухальником. Там, где песчаный берег полого уходил в воду, покачивался массивный деревянный круг. Чтобы круг не унесло течением, его привязали к березе. В воздухе витала непонятная вонь – то ли водоросли, то ли пронесло кого-то.

Марго присела на корточки на краю огромного диска, закатала рукав, окунула руку в черный поток. Серебристые змейки лунного света разбегались перед выступающим из воды булыжником. Вода холодная, но не обжигает. Купание приведет мысли и чувства в порядок. Марго огляделась и прислушалась: не затаился ли где-нибудь в кустах любитель ночной рыбалки? Нагнулась расшнуровать ботинки. Внимание машинально соскользнуло в воду – туда, где полоса лунного света выхватывала из черноты кусочек песчаного дна и продолговатый белесый предмет, выглядывающий из-под круга. Пальцы застыли. В тело вонзились холодные колючие щупальца страха. Коряга? Коряги не бывают белыми. Марго медленно выпрямилась и зажала обеими ладонями рот, чтобы задушить крик. Она так и стояла, в ужасе таращась на таинственный предмет, который, как ни крути, больше всего походил на человеческую руку со скрюченными пальцами, пока сзади не зашуршали кусты. Взгляд в панике бросился в сплетения зарослей на другом берегу. На булыжник, оттуда – в воду, а там…

– Ищем неприятности? – сухо поинтересовался голос Моргана. Марго почувствовала, как круг качнулся под тяжестью его тела. – Я слышал, как ты спрыгнула с лестницы, – ответил он на ее невысказанное удивление. – Хорошо, ты в светлом, далеко видна, иначе искал бы тебя до утра. И неизвестно, живой ли нашел бы.

Голос в голове истошно вопил, что все происходящее здесь аномально и ненормально, сейчас этот парень вынет свой здоровенный резак, и количество трупов удвоится. Ладони медленно сползли по подбородку, освобожденная челюсть упала, и нервы сдали: Марго завизжала. Деревенские шавки ответили ей сверху многоголосым эхом.

– Ш-ш. – Резким движением, грубее, чем намеревался, Морган прижал девушку к себе. Он нежно гладил ее кудри, пока она не перестала дрожать. В сознании блуждала мятежная мысль – переместить руки ниже и обнять ее по-настоящему. Марго задрала голову. Ее губы приоткрылись, глаза казались огромными и темными.

«А если не только обнять?»

– Я уже… Кажется… – Марго сглотнула. – Там рука.

Внутри екнуло, дурные предчувствия заорали во всю глотку.

– Где рука?

– Справа. Под кругом. Из воды торчит. Ну, может, это коряга.

Морган выпустил девушку и присел над водой. Не коряга. Он проглотил солидную порцию готовых сотрясти воздух ругательств. Не все разбросанные по дорогам неприятности он, оказывается, еще собрал.

– Марго, сходи за лампой. Хозяев не беспокой. Зажги ее на летней кухне, у них там открыто. – Марго не шелохнулась. – Кроме нас, поблизости никого нет, – подбодрил ее Морган. – Если что, ты всегда можешь закричать – я бегаю очень быстро.

Девушка неуверенно кивнула, но подчинилась. Морган выждал, пока она отойдет достаточно далеко, разделся и залез в воду. Течение унесло бы труп дальше, если бы он не зацепился одеждой за выступающие концы железных прутьев, скрепляющих доски снизу; пришлось повозиться, чтобы его высвободить. Поднимать тело на круг Морган не стал, вытянул за ноги на берег. Обулся и надел штаны, прежде чем приступить к детальному осмотру.

Тело принадлежало дикарю – ни рост, ни комплекция, ни одежда не оставляли в этом сомнений. С момента смерти прошло несколько дней: труп раздулся от воды и заметно пованивал. Отпечатков убийцы нет: покойник чист, как девственный снег в горах. Не иначе как пьяный сверзился в речку. Так пускай дикари с ним и разбираются. Морган пнул тело ногой, чтобы перевернуть на спину: утром придут и опознают своего собутыльника. Нагнулся ради любопытства. И отшатнулся. Перед ним, словно издеваясь, красовался двойник Алсура. Те же страшные раны на голове, нет ушей… Морган отошел, в изнеможении бухнулся на круг, опустив голову и свесив руки между коленей. Хочется накрыться с головой одеялом и завизжать.

Он так и сидел, пока на круг не упал желто-оранжевый отсвет. Морган неохотно оттолкнулся от земли, забрал у Марго лампу. Так бы и запустил в реку, труп вдогонку, девчонку в охапку и бежать куда глаза глядят. А теперь… Теперь придется ехать в лагерь, будить командира и в подробностях излагать, что творится на его территории, – полбеды, если не на бумаге, – а с утра пораньше сматываться от греха подальше.

– Иди спать, – выдохнул он хрипло. – Этот парень неважно выглядит.

Не будь Морган закален проделками Иштвана, рассказами о зомбоящиках и огнеметах, вид трупа в мерцании масляной лампы наверняка поверг бы его в шок. Редкие рыжеватые волосы, широко расставленные глазницы, следы царапины над левой бровью, нос со следами давнишнего перелома, плотная темно-красная куртка с черной заплатой на левом рукаве… Морган почти равнодушно взирал на убийцу Алсура.

«И как же, дружок, тебя сюда занесло?»

До Браунео без малого четыре тысячи миль. Это напрямик, без учета дорог. Без врат – нереально. Дядья Алсура, конечно, выглядели одержимыми. Но можно ли обезуметь от жажды мести настолько, чтобы избавиться от тела таким идиотским способом? Морган сел на землю и, растерянно уставившись на труп, словно тот мог ответить, принялся теребить волосы. Надо же, сколько всего интересного можно найти, путешествуя по миру в одиночку.

Сзади зашуршали листья. Девушка присела на корточки за его спиной. Морган принял в себя ее Манну – словно вошел в дивный грот, переливающийся друзами аметиста.

– Его убили не здесь, – прошептала Марго. – Его в лесу убили.

Морган провел ладонью по лбу.

– В каком лесу?

– Не знаю. Просто в лесу. В глухом.

– Сколько их было? – спросил Морган, осознавая полную абсурдность их диалога. – Убийц.

– Один. Он прикоснулся к нему, и тот упал как подкошенный.

– От прикосновений не умирают. – Морган разогнул колени и начал вымерять шагами поляну, пиная в воду попадающиеся под ноги шишки.

– Может, это Сур его убил? Колдовством.

Он поморщился от горечи, моментально разлившейся внутри. Все еще считает Суров виновниками всех зол…

– Давай еще дьявола приплетем, – бросил он с обидой. – Суры убивают кинжалами, мечами и стрелами. Прикосновением руки они убивать не умеют. И никто не умеет. – Он остановился напротив девушки. – Уж я-то знаю!

– А я знаю, что у него не было оружия. Он просто дотронулся до него – вот так.

Морган с трудом сдержался, чтобы не прижать к голой груди скользнувшие по ней мягкие прохладные подушечки пальцев.

– А потом… сделал все остальное ломом, топором и ножом.

– Как выглядел убийца, ты тоже знаешь?

Марго помотала головой:

– Я видела только руки, словно наблюдала за всем сверху. Он не выглядел агрессивно – этот парень его не боялся и не сопротивлялся, когда тот на него напал.

«Бред. Опытные следопыты из кожи вон лезут, чтобы воссоздать картину убийства, а какая-то дикарка-малолетка вот так запросто ее описывает».

Морган навис над ней как грозовая туча:

– И часто ты видишь вещие сны?

– Не знаю. Мне много снов снится, но они никогда не сбывались. Этот первый. Кошмары снятся. Точнее, снились – там, у Иштвана. Он сказал, это влияние луны, и дал какое-то снадобье, чтобы я пила на ночь. Кошмары все равно снились, но, проснувшись утром, я сразу же их забывала. А этот запомнила, потому что забыла выпить снадобье.

– Давно он тебе приснился?

– М-м-м… – Сосредоточенно уставившись себе под ноги, Марго покусывала нижнюю губу. – Дней шесть – восемь назад.

Морган кивнул, изображая понимание. На самом деле он не понимал ничего, кроме одного: мир изменился – его внутренний мир и мир вокруг – ни тот ни другой никогда не станут прежними.

– Иди спать, – прохрипел он устало. – Эй, ты слышишь меня?

Девушка сжалась. Ее губы шевельнулись, она хотела что-то сказать, но передумала. Повернулась и ушла. Морган неподвижно стоял, привалившись к стволу клена, пока не убедился, что она добралась до сеновала. Потом отволок труп в кусты, закидал еловыми ветками, чтобы не бросался в глаза. Не везти же его в лагерь, завтра ребята приедут и разберутся. Возможно, кто-нибудь, у кого Дар сильнее, обнаружит какие-нибудь отпечатки. Хотя вряд ли они остались: тело долго пробыло в воде – вода стирает информацию немногим медленнее, чем мороз.

Морган искупался, чтобы не вонять, – больше для Марго, чем для себя. Его снова знобило, раненая рука ныла.

«Девочка, безусловно, очень восприимчива и чувствительна, – думал он, поднимаясь в горку, к конюшне. – Головушка у нее перегревается, когда бедняжка пытается разложить по полочкам то, что туда вваливается. Но видеть события на расстоянии да еще с такой точностью, пусть и во сне…»

Ледяшка, земля нераскрытых тайн. Не в ней ли дело? Существуют места, где недра земли извергают мощные потоки Манны: там проходят подземные водные потоки, залегают руды, зарождаются вулканы, образуются стационарные врата, происходят всякие странные явления с Даром. Где-нибудь неподалеку от логова Иштвана может быть такое место, и его Манна обостряла восприятие девушки. Впрочем, эту гипотезу проверить нетрудно.

«Останутся ли там хоть какие-нибудь зацепки, которые облегчат поиски?»

Иштван наверняка успел не только смыться, но и замести следы. Если, конечно, не помер от хохота.

Морган спрыгнул в сено.

– Не спишь? – позвал он. Как будто не знал!

Сено в ответ тихонько зашуршало.

– У тебя нюх на преступников. Научись сдерживать эмоции при виде мертвецов, и можешь смело наниматься в гвардию порядка.

Молчание. Его слова словно обожгли девушку. Она свернулась клубочком и прикрыла рукой голову. Морган понял, что совершил ошибку, но не мог сообразить какую.

– Я пошутил. – Он в растерянности сел возле нее. – Что случилось?

Марго шмыгнула носом и загундосила:

– Я не хочу возвращаться. Отец наверняка в курсе той истории. Подобные происшествия редко остаются в тайне. Кто-нибудь да проболтается по пьяни, а соседи подхватят. Кроме общественного порицания и стыда меня там ничто не ждет.

«Это не вся правда», – почувствовал Морган. За ширмой этих слов скрывается нечто более глубокое и больно ранящее ее, чем возвращение домой. Как ни напрягал он Дар, не мог донырнуть до разгадки. Многодонное озеро… Не остается ничего, кроме как принять ее игру.

– Ты сражалась с претами. Ты побывала на ледяном материке и в Погибшем мире. Ты владеешь магией – немного, но владеешь. И тебя заботит, что о тебе думает жалкая стайка особей, ошибочно считающих себя разумными… Да ты должна хохотать им в лицо!

– Сражалась… – фыркнула Марго сквозь слезы. – Да я чуть не описалась от страха!

– Я тоже. Запомни: никто не сможет тебя унизить, пока ты сама не сочтешь себя униженной. Малыш… – Морган положил ладонь ей на плечо. – Мне нужно сообщить о твоей находке и купить лекарств – я неважно себя чувствую. Здесь неподалеку лагерь Суров. Побудешь одна пару часов?

– Тебе совсем плохо? – встревожилась Марго. – Я еду с тобой! – Она села и начала спешно приглаживать растрепанные кудри.

– Нет-нет! Не настолько, чтобы я не мог преодолеть верхом три мили. Ты должна отдыхать и набираться сил.

– Ох… – Ее руки в бессилии упали на колени. – Их лекарства точно не сделают тебе хуже?

– Ну что ты! Это клевета. Лекари намеренно распространяют ее, чтобы избавиться от конкуренции. Если я задержусь, дождись меня. Очень тебя прошу. Пожалуйста. Ни шагу с сеновала до моего возвращения!

Вздох. Грустный кивок.

Морган нашарил ремень седельной сумки и в два шага оказался у оконца. Его настойчивая просьба преследовала одну-единственную цель: оградить девушку от общения с хозяевами. Несколько фраз, которыми Морган перекинулся с фермершей, договариваясь о ночлеге, выдали в ней склонность к неумеренной болтовне.

– Морган…

Он оглянулся через плечо.

– Будь осторожен! И пожалуйста… возвращайся!

Приободренный, он улыбнулся в темноте.

Глава 12

Бодрствующий в лагере был один. Дозорный поднял голову лишь тогда, когда Морган ступил на его личную территорию, ограниченную освещенным кругом. Морган поздоровался и представился.

– Ольвис Алайя, – равнодушно отозвался парень. – Каким ветром занесло? – И смуглая физиономия со сросшимися на переносице бровями, и Манна Ольвиса излучали беспросветную скуку. Чтобы не заснуть, он жевал сосновую смолу и шлифовал какой-то прозрачный кристалл; судя по небрежности, с которой он это делал, – на продажу. Ломтик хлеба, насаженный на воткнутый в землю возле костра ивовый прутик, источал аппетитный запах подгоревшей ржаной корочки.

– Попутным. – Морган выбрал подходящий чурбачок и уселся напротив. – Горный хрусталь? – Начинать разговор надо если не с приятных вещей, то хотя бы не с обезображенных покойников. И уж конечно, не с развернутых ответов на вопросы.

– Кварц-волосатик. Пользуется огромной популярностью у дикарей как приворотное средство. Они думают, он волшебный камень – волшебный сам по себе, или это мы вдыхаем в него любовные флюиды. – Ольвис извлек у себя из-под ног отполированный шестигранный кристалл, сдул с него золу, налетевшую от костра. – Глянь, какая красота! – Он протянул кристалл на ладони так, чтобы Морган увидел на просвет тоненькие волоски внутри. – Отдам за полцены. Жене подаришь. – Парень скользнул взглядом по груди, где обычно носят брачный талисман, и поправился: – Ну, или кому-нибудь… – Он смущенно кашлянул. – Если этот не нравится, у меня еще есть. Малахит – бусы, кулончики-сердечки. Агат – голубой, желтый, белый и черный. Яшма, бирюза, аметист..

– А новости?

Обиженный безразличием к плодам своего творчества, Ольвис надул губы и вернулся к своему занятию.

– Тоска. Попы держат на голодном пайке. В их мозгах с двумя извилинами и тремя червяками не укладывается, что нечисти нет, потому что есть мы, и что им по гроб жизни с нами не расплатиться. Приходится камнями приторговывать. С рынка, хвала Богам, не гонят, хоть и грозятся.

В ответ на просьбу встретиться с командиром Ольвис вяло промямлил, что оный, Илим Кайтес, ныне Антар-Кайтес, шесть дней назад женился на своем советнике, и в данный момент они кормят комаров. Кормить комаров означало заниматься любовью на свежем воздухе и почтительном расстоянии от прочих разумных существ. Вторых мозгов у Илима не оказалось, хотя по правилам советников должно быть двое. Отсутствие командира в общем-то играло Моргану на руку – всякое начальство прилипчиво и не в меру любопытно. Он начал с трупа на реке, исключив из повествования Марго, и был прерван на первой же фразе.

– Забей. Твой покойник пятый или шестой за последние полгода. Мы попам раз сообщили, что тут кое по ком виселица рыдает, они сказали, сами разберутся, а уж по ком она точно рыдает, так это по нас. Посуетились, поверещали, на том все и заглохло. Трупы не местных, плывут откуда-то. – Он выплюнул кусочек смолы и зевнул. – Отпечатков на них нет. По крайней мере, на первых двух не было. Так что не грузись и иди спать. Есть где ночевать-то? А то вон командирская палатка свободна. До утра они не появятся.

Очевидно, спокойная жизнь размягчила парню мозги. Он молча, без эмоций, выслушал продолжение, повторил про новобрачное начальство, с кислой миной пообещал передать им все слово в слово и дал понять: Алсур и труп его убийцы, преодолевший меньше чем за неделю четыре тысячи миль, – безусловно, впечатляют, но не настолько, чтобы заморачиваться всерьез. Пускай дергаются те, на чьей территории произошло убийство. Морган чувствовал, что действует парню на нервы. Сославшись на ранение, он попросил разбудить кого-нибудь из целителей. Ольвис с неохотой отлепился от своего бревна и побрел в темноту – прихрамывая и потирая поясницу, будто каждый шаг доставлял ему нестерпимые мучения.

Заспанная немолодая женщина по имени Миала, с обаятельными ямочками на щеках, проявила гораздо больше понимания, но в причастности мертвеца к убийству Алсура усомнилась. Целительница совершенно здраво рассудила, что, если бы убийцей был Сур, он избавился бы от тела более простым и надежным способом, нежели перемещать его через врата, а потом выбрасывать в реку. К чему подставляться под гнев попов, кусать руку, которая тебя кормит? Если же убийца дикарь, а это вероятнее всего, труп никак не мог оказаться здесь, если только у него нет крыльев. Скорее всего, тот, кто осматривал тело Алсура, неверно считал приметы убийцы – такие ошибки не редкость, либо эти двое – настоящий убийца и труп – похожи. Версии Сур-псих и Сур-ренегат она отсекла. Безумие не утаишь: родные и соотрядники больного давным-давно приняли бы меры. А ренегату нет смысла обострять отношения ни со своими бывшими соплеменниками, ни тем более с дикарями, на чьей территории он нашел приют. К тому же за ренегатами следят через осведомителей.

После того как целительница озвучила мысли, кипящие в последние два часа у Моргана в голове, он почувствовал себя полоумным кретином. Наверное, от боли и усталости у него переклинило мозги, и он видит то, чего нет. О том же говорил и сочувственный взгляд, и материнская улыбка целительницы, и врученное вместе с болеутоляющим успокоительное. Миала перебинтовала ему руку, наложив на швы противовоспалительную мазь. На прощание она посоветовала выспаться, а Ольвис, хрустя подсушенным хлебом, – сжечь труп, иначе дикари свалят вину на них. Мол, Суры проделывают дырки в черепе, чтобы высосать мозг. Если изуродованные покойники будут появляться слишком часто, отряд лишится и без того скромного дохода. Совет Ольвиса Морган похерил. Быть может, очередные нападки священников заставят Илима задуматься? К тому же у него не осталось ни капли самовозгорающейся смолы.

Марго он нашел спящей. Девушка сидела у входа, привалившись к косяку и уронив голову на грудь. Ждала его. Она так умаялась, что не почувствовала, как Морган перенес ее на спальный мешок и лег рядом. Сегодня днем он уловил в ней робкое желание. А стоило обнять ее покрепче в седле, она вспыхнула как пожар, и Морган любовался сиянием ее Манны весь вечер. То, чего он безумно хотел и боялся…

«И что нам теперь делать?»

До встречи с Марго все его знания постельных обычаев дикарей сводились к отрядным сплетням. Дикари занимаются любовью только телом, Дух не участвует. А многие не знают, что делать и с телом. Из-за этого, по словам Лены, все выглядит довольно убого. От Марго он узнал о табу на внебрачный секс, которое, похоже, больше действует на умы, чем на тела. Природа не подчиняется глупым запретам и берет свое. Иногда болезненно. Как это случилось с Марго. Ведь по сути ничего ужасного с ней не произошло, и та ночная авантюра, не будь разум ее участников отравлен мыслью о вкушении запретного плода, превратилась бы в обычную пирушку, благополучно забывшуюся бы через пару дней. Дарованное Богами наслаждение дикари превратили в источник страданий. Видимо, в остальных вопросах дело обстоит так же. Ум живет своей жизнью, тело – своей. И они редко сходятся во мнениях. Сколько ночей потребуется, чтобы ей это объяснить?

«Прекрати об этом думать! Немедленно! Ну же…»

Морган уже собирался выводить лошадь, когда явилась хозяйка и любезно пригласила их отведать оладий с земляничным вареньем. Очаровательный девичий голос, как выяснилось, принадлежит дородной краснолицей женщине лет сорока, ждущей пополнения в и без того многочисленном семействе – по пути от конюшни до громадного обеденного стола, выставленного напротив летней кухни, Марго насчитала четверых отпрысков разного возраста. А сколько еще на уборке полей?.. Светловолосый паренек лет пятнадцати, выгребающий навоз из коровника, оторвался от своего занятия, прилип к ней взглядом и так и застыл, пока мать не прикрикнула на него. Разглядывая пестрый платок с кистями, которым хозяйка подвязала обширный живот, Марго краснела от стыда за свои вчерашние мысли о ее любовной связи с Морганом. Хотя его тут явно знают. Когда он умывался, наклонившись над тазом, девчушка лет трех, пухленькая, вся в каштановых кудряшках, дернула его сзади за штанину, а в ответ на вспыхнувшую как огонь улыбку протянула к нему ручонки и затопала босыми ножками. Он так и сел за стол с ней на руках.

«А вдруг это его ребенок?»

Дыхание застряло в горле. Ради этой малютки он сбросил с лица каменную маску. Все время, пока Морган с девчушкой забавлялись, кормя друг друга оладьями, Марго тайком изучала перемазанное вареньем детское личико, пытаясь найти сходство с Морганом. Тщетно. Как ни крути, и хозяйка, и ее дочка, при всей малоопрятности Моргана, выглядят простовато и неуклюже, будто из другого теста слеплены.

Морган перехватил ее взгляд. В лицо ударила горячая волна. Марго опустила глаза и сделала вид, что ее ничто не интересует, кроме оладий в собственной тарелке. До чего же стыдно! Очевидно, у него самого маленький ребенок и он по нему соскучился. От этой мысли Марго совсем раскисла.

– Доедай, и едем. – Тело обдало жаром, когда Морган коснулся ее плеча. – Вернусь через минуту.

Наскоро запихав в рот последнюю оладью, Марго накрыла варенье блюдечком и отнесла тарелки на столик возле раковины, где высилась горка ждущей своего часа грязной посуды. Хозяйка, все это время гремевшая кастрюлями на кухне, откуда плыли восхитительные запахи свежего хлеба, ухи и жаренных с луком грибов, вышла с полотенцем в руках.

– Оставь, детка, я помою.

Марго вежливо поблагодарила за завтрак и отошла в сторонку привести в порядок спутавшиеся волосы. Позавчера на ферме она нашла за печкой обломок деревянной расчески и прихватила с собой.

– Давно он тебя обхаживает?

Рука с расческой замерла. Марго медленно развернулась, взгляд вонзился в светлый затылок хозяйки, переливающей воду из ведра в таз.

– Простите?..

– Он смотрит на тебя, как охотник на подраненного зверя.

«А у тебя все дети от одного мужа?» – чуть не вырвалось у Марго. Умудрилась что-то высмотреть в его глазах. Свои собственные фантазии. Будь у нее длинный зеркальный нож, как у Моргана, она бы вынула его – не затем, чтобы зарезать хозяйку, а чтобы дать понять, что ее слова являются грубым вторжением в ее личное пространство. Куда! Посторонним! Вход! Закрыт!

– Боюсь, вы ошибаетесь, мэм, – отрезала Марго с холодной вежливостью. – Он на всех так смотрит.

Хозяйка миролюбиво улыбнулась:

– Я принимаю их у себя шестой год, детка, и, поверь, достаточно хорошо их изучила. Они славные ребята, но с ними нужно быть поосторожней.

Марго почувствовала, как в ней что-то пробудилось; неведомая часть ее существа, о которой она раньше не подозревала, вручила ей фантом зеркального кинжала, и Марго, сжав рукоять обеими руками, поместила его между собой и хозяйкой, как воин, приготовившийся к битве. Она вскинула подбородок и стальным голосом отчеканила:

– Я выросла при монастыре Святого Аммоса. Мой отец – главный священник Ланца и округа Садальмарих, владелец винодельческой фермы «Карл Лишинн». Морган вытащил меня из опасной переделки в Браголлаке, где я три года обучалась травничеству, и делает мой путь до дома безопасным. Позавчера он всю ночь в одиночку отбивался от громадной стаи претов, чтобы спасти нас обоих. Что ж, каждый судит о других по себе…

Хозяйка выставила вперед руки, словно защищаясь от этой яростной атаки:

– Хватит, хватит, девонька, я сдаюсь. Только вот была…

Женщина умолкла и отвернулась к раковине. Марго сразу поняла почему: в окне кухни маячило отражение Моргана. Ха! Она гордо тряхнула кудрями.

– Всего доброго! – И зашагала ему навстречу.

Морган велел ей выходить за ворота, а сам еще минут пять беседовал с хозяйкой. Это вызвало у Марго настоящую ярость.

– Тупая деревенщина! – бросила она с презрением, когда они отъехали от дома. – Это твои друзья?

– Друзья друзей. – Морган счел излишним объяснять, что расположение этой семьи некогда завоевал Трау, о чем поведала ему Долма. Одним Богам известно, чем он так очаровал фермеров, что его имя стало паролем для ночлега.

К полудню полоса облачности осталась позади. Потеплевшее дыхание ветра принесло сладковатый запах виноградников, дубовых бочек, роз и можжевельника. Запах монастыря. Запах дома. Дом… Марго казалось, он здесь, в объятиях Моргана. Сможет ли она снова ощутить домом монастырь? Воздушные замки рушились один за другим. Морган – тот, за кого себя выдает, и везет ее в Ланц. Безусловно, кое-что он скрыл: свою связь с гвардией порядка. Он сыщик, охотник за людьми, действующий под личиной торговца. Тогда и его дружба с Сурами вполне объяснима: отчего бы сыщикам и колдунам не обмениваться информацией, не помогать друг другу за определенную плату? Чуда не будет. Завтра вечером он передаст ее в руки отца и ускачет в свой Идан. Да, его рука прочно обосновалась на ее талии, но это не более чем забота о ее безопасности. Так повел бы себя любой порядочный мужчина. От этих мыслей в груди клокотало. Встречный ветер сдувал горячую пелену с век.

За день они не сделали ни одного привала. Морган безжалостно погонял кобылу. Купленные утром у фермерши овсяные оладьи с морковкой, хлеб и копченую рыбу съели на ходу. Морган был хмур, как грозовая туча. По сведенным на переносице бровям и плотно сжатым губам Марго предположила, что его мучает боль в раненой руке. Видно, хваленые снадобья Суров не так уж действенны. Гонка прекратилась поздно ночью, в лесу. Неподалеку по перекличке собак угадывалась деревня. Морган напоил Марго горячим земляничным чаем и отправил спать. Зарывшись с головой в спальник, она через щелочку наблюдала, как он, сгорбившись и спрятав лицо в ладонях, сидел у огня, потом бродил. В какой-то момент шаги зашуршали совсем близко и затихли. Марго перестала дышать.

«Ляг рядом. Обними меня. Пожалуйста!»

Листья снова зашуршали, шаги стали удаляться. Горло сдавили слезы.

– В седле спится лучше, не правда ли?

Марго вскочила прежде, чем поняла, что голос Моргана ей не почудился.

Было сыро. Морган достал из седельной сумки плащ. Марго закуталась, он посадил ее перед собой боком, на бедра, как в первый день их путешествия. Марго прижалась щекой к его груди, вдохнула его запах… за три дня он стал таким родным. Лошадь пошла убаюкивающим шагом. Вот так бы и ехать. Не важно куда, не важно зачем.

Марго несколько раз засыпала и просыпалась. Когда она проснулась окончательно, они с Морганом доели свои припасы и ускорили темп. Местность становилась все более знакомой и обжитой. Холмы выровнялись. За деревьями, словно серебряное зеркало, сверкнула лента реки, ведущей к дому, – Ланц. Вторая лента, пошире, с темными пятнышками барж, похожими издали на жуков-плавунцов, убегала южнее – Наим. Жаль, нет времени подольше полюбоваться этими чудными местами, о которых Марго много слышала от паломников. Все еще яркая листва буков и каштанов блестела на солнце. По берегам утопали в садах аккуратные деревеньки с увитыми зеленью крышами. Частично убранные поля перемежались с виноградниками и пастбищами, оставляя лесу крохотные островки. Запах винных погребов наполнял рот терпким привкусом. Держались реки. Морган по-прежнему избегал проезжих дорог и жилья. Людей они встретили всего пятерых, хотя уборка полей в самом разгаре. Все пятеро были мертвецки пьяны: двое подпирали деревья, а троица – друг друга. Выглядел он еще более мрачным и погруженным в себя, чем вчера. Марго чувствовала, что между ними разверзлось ущелье и с каждым часом оно становится шире. Как Ланц и Наим, которые текут рядом, но никогда не соединяются. Впрочем, лозоходцы утверждают, это только на поверхности, а под землей они – один широченный поток.

Когда лошадь перешла на шаг, чтобы пересечь мелкий ручей, Марго предложила Моргану заночевать в Ланце. При монастыре есть гостевой домик, отец с радостью примет человека, разыскавшего его дочь. Ее слова упали в бездонную пропасть. Оставшуюся часть пути они провели по разные стороны молчания. Марго объяснила себе отсутствие ответа необходимостью обдумать ее предложение. Он плохо себя чувствует, не выспался. Конечно, согласится.

Ранним вечером они выехали на прямую широкую утоптанную тропу, усеянную каштанами и желудями. Тропа упиралась в мост – тот самый, откуда два с половиной года назад Марго совершила прыжок в неизвестность. Морган остановил лошадь, не доехав до реки десятка ярдов. У Марго внутри все обрушилось.

«Так он не собирается заезжать?..»

Морган спешился и протянул руки, чтобы ссадить ее. Марго соскользнула в его объятия, с трудом поборов отчаянное желание обвить руками его шею, уткнуться в его плечо и не отлепляться от него до тех пор, пока они не сядут обратно на лошадь и не поскачут в обратном направлении. Порывшись в седельной сумке, Морган отдал ей что-то черное, скатанное валиком. Ага, платье. Марго сунула его под мышку.

– Ну… спасибо! – Она сделала неловкий книксен.

Морган неподвижно смотрел на нее. Лед в глазах растаял. А был ли он? Марго видела перед собой глаза загнанного, измученного человека, в которых плещется боль: они тоскуют по ком-то, оплакивают кого-то и не находят утешения. Она сглотнула горячий ком.

– Возьми меня с собой в Идан! – предательски вырвался всхлип. Марго закрыла лицо руками, чувствуя, как горячая краска заливает ее с головы до пят.

– Ну же, детка, не грусти. – На плечо опустилась большая теплая ладонь. – Разрушение всегда открывает двери новому. Конец чего-то одного – это начало чего-то другого. За смертью следует новая жизнь. Береги себя!

«Детка… Он даже не видит во мне женщину!»

Ладонь Моргана покинула ее плечо, оставив горячий след. Звяканье сбруи. Стук копыт. Марго отняла руки от мокрого лица. У нее было ощущение, будто у нее отняли что-то, по праву принадлежащее ей одной. Будь у нее лошадь, она помчалась бы за ним. В Идан. На ледяную равнину. Куда угодно. Не побоялась бы ночевать в лесу. Она догнала бы, нашла его. А он… даже не оглянулся. Марго провожала взглядом удаляющегося всадника, пока он не свернул с тропы вправо. Значит, поедет берегом. Она перебежала мост, облокотилась на деревянные перила и вытянула шею, высматривая движение среди деревьев. Морган как сквозь землю провалился.

«А вдруг он никуда не уехал? Может, я обескуражила его своей шальной просьбой и он колеблется – ждет, что я брошусь ему вдогонку? И если да, то… Ты не дура ли, а?»

Так или иначе, прогуляться на тот берег стоит.

С тропы донеслось мычание. Хамоватый женский голос ругнул корову. Марго сбежала вниз, под мост и сжалась в комочек на песке. Топот и визг. Трудно сказать, человеческий или поросячий. Речная долина наполнилась режущими ухо воплями. Мост со скрежетом затрясся, в воду посыпались каштаны. Сначала мальцы кидали их друг в друга, потом в привязанную выше по течению лодку. Когда они переключились на железную трубу от печки, которую такой же, как они, дебил незнамо зачем подвесил к дереву, Марго готова была собрать все эти каштаны и запихнуть им в задницы. Последним прошаркал то ли отец семейства, то ли дед. Пока шел, обхаркал весь мост.

Эта вакханалия спустила Марго с небес. Надо проглотить горькую пилюлю и воскресать из небытия. Стемнеет, и припрутся дебилы постарше, с самогонкой.

«Если бы я ему нравилась, он бы дал понять, – думала Марго, вылезая из своего укрытия. – У него была тысяча возможностей. И он не похож на не уверенного в себе. Это человек действия. Такие, если им что-то нужно, не ходят вокруг да около, а просто берут это».

Ее мысли переключились на грядущее воскрешение. Пережило ли слабое сердце батюшки Адриана ее побег? Что, если отца нет в живых? По телу колючим холодком пронеслась волна паники. Нет-нет, лучше об этом не думать! Не боясь оказаться застигнутой нагишом – а что ей теперь терять? – Марго скинула чужие штаны и рубаху, зашла по пояс в воду. Домой нужно возвращаться спокойной, гордой и красивой, а не зареванной и лохматой. Окунулась с головой, творя молитву, как в монастырской купальне. Растерла водой лицо. Обжигающий холод разогнал кровь и унес слезы.

«Я немало знаю о травах. А значит, если батюшка благословит, смогу зарабатывать приготовлением лекарственных снадобий».

Марго окунулась еще раз.

«А если не благословит, сбегу в город. В Идан!»

Новая звезда вспыхнула в сознании так ярко, что Марго зажмурилась. На лицо выплеснулась улыбка. Нет ни единого препятствия! Она продаст кольца, купит на вырученные деньги лошадь и, как только научится ездить верхом, – сбежит. Благодаря карте с неприличными художествами она знает, в какую сторону двигаться.

Марго окунулась в третий раз. Денег с колец должно хватить и на лошадь, и на сбрую, и на дорогу до Идана. А там она найдет работу. Уж поварихой-то ее точно возьмут. Морган проводит много времени в разъездах, но не может же он совсем не бывать дома, рано или поздно они где-нибудь столкнутся. Увы, она так и не узнала, женат ли он и понравилась ли ему, но… как говорила матушка Мара, крохотного зернышка надежды достаточно, чтобы засеять целое поле счастья. Если его сердце несвободно, быть может, она понравится кому-нибудь из его друзей? На его карте было немало молодых привлекательных мужских лиц. Друзья Моргана не могут быть подонками, как Иштван и Антуан.

Выйдя из воды, Марго докрасна растерла тело рубашкой и развернула свое черное платье. На песок упал тугой бумажный сверток. Ох… Она схватила его и подпрыгнула от радости. Уцелел! И Морган промолчал, просто честно отдал. Ее труды не пропали даром! Настроение улучшилось. Марго оделась, отжала и расчесала волосы. Повязать голову было нечем, пришлось разодрать штаны, чтобы сделать из них косынку. Жаль, они не черные и не в черепушках. Выбелить бы мелом лицо, вычернить угольком губы и выкрасить черной краской ногти, как у девиц из Погибшего мира. И пройтись в таком виде по деревне. Подумают, что она действительно явилась с того света. А если еще надеть черный плащ с капюшоном и взять в руки косу, ее и вовсе примут за Смерть. В Ланце такое запомнилось бы надолго; не на один месяц затмило бы грязные сплетни о том, кто с кем и когда кувыркался на сеновале. У Марго вырвался истерический смех. Возвращение блудной дочери Адриана Лишинна. Хотя в кожаном плаще и шляпке она, пожалуй, смотрелась бы не менее эффектно.

Марго не стала проверять, открыты ли еще монастырские ворота. Пошла в обход, берегом, чтобы попасть прямо в трапезную: матушки обычно собираются в этот час за чаем. За поворотом реки темноволосая женщина полоскала с мостков белье. Услышав шорох шагов, она повернула голову и застыла.

«Розанна?»

Марго с трудом узнала жену бывшего возлюбленного. От фигуристой красотки мало что осталось: после родов Розанна располнела и обабилась. Ни зависти, ни ревности, ни обиды Марго не почувствовала, но не удержалась от самодовольной улыбки.

– Привет, Розанна! Как поживаешь? Рот закрой – комары налетят. – Она засмеялась и, подхватив подол, вприпрыжку побежала дальше. Завтра к вечеру вся деревня будет шептаться, что Рит Ланье нашлась, а пока шаталась невесть где, растеряла мозги, которых у нее и так было немного.

Заветную щель в заборе, выводящую на задворки келейного домика, не заделали. Марго просочилась сквозь живую изгородь, раздвинула кусты ежевики. Удачно подгадала. Домик погружен в сумерки, а оба окна трапезной светятся. По дорожке, похрамывая, медленно шла матушка Эльза. У Марго защемило сердце. Два года назад она так не горбилась и передвигалась без тросточки. Дождавшись, когда пожилая женщина войдет в домик и окно ее кельи засветится, Марго тенью пронеслась меж грядок и плодовых деревьев. На крылечке надела поверх платья с рваным подолом рубашку, застегнулась на все пуговицы. Смотрится безобразно, зато скрывает декольте. Отдышалась, растянула губы в улыбке – никто не должен догадаться, что ей плохо, – и толкнула дверь.

За длинным столом сидели все, кроме матушки Эльзы. Двенадцать голов одновременно повернулись к Марго и застыли. Кто-то тихонько ахнул.

– Добрый вечер! – громко объявила Марго в могильной тишине. – Я… вернулась.

Матушка Надия вскочила так стремительно, что опрокинула табуретку. Матушка Криста всплеснула руками и запричитала. А потом мир заслонили могучие объятия настоятельницы. За спиной слышались тихие всхлипывания матушки Лизы.

– Да сходите же кто-нибудь за Адрианом! – в сердцах крикнула настоятельница.

Пережил! Марго охватило радостное облегчение, будто с плеч сняли тяжкий груз.

– Обшарили все озеро… – плакала матушка Лиза. – Баграми… Всю речку… Каждый кустик в лесу… С факелами… Думали, колдуны проклятые…

Лобзания продолжались до тех пор, пока в трапезную не ворвался батюшка Адриан. Глаза Марго засочились влагой, когда человек, называющий себя ее отцом, впервые в жизни обнял ее. Они с отцом так и опустились на лавку, обнявшись, и Марго еще долго всхлипывала у него на груди. С другого бока подсела матушка Надия. Перед Марго появилась тарелка морковных котлет, миска с маленькими треугольными пирожками и дымящаяся кружка.

– Где же ты была, девочка?

Марго обвела взглядом стол. Матушки расселись и приготовились слушать. Слова о том, что она обучалась травничеству в Браголлаке, вызвали минутное оцепенение, плавно перешедшее в охи и ахи. Батюшка Адриан тотчас прервал стенания, мудро велев всем расходиться по кельям. Настоятельница продемонстрировала намерение присутствовать при разговоре, занявшись уборкой посуды. Марго молча ела, батюшка ее не торопил. В конце концов, обменявшись с ним долгим взглядом, матушка Надия вздохнула и ушла, плотно закрыв за собой дверь. Марго соскользнула с лавки и пала на колени.

– Благословите меня, батюшка, ибо я согрешила. – Она схватила руку отца и прижалась к ней губами.

– Поднимись, дитя мое. – На голову мягко легла его ладонь. – Ты не на исповеди.

– Ушла, не спросив разрешения… Не оставив даже записки, – продолжала Марго, шмыгая носом. – Я хотела стать взрослой и самостоятельной. – Слезы хлынули потоком. Рука отца гладила ее по волосам, пока Марго не перестала всхлипывать. Потом он поднял ее обратно на лавку.

– Давай, дитя, расскажи, как все было.

История получилась правдивой. Марго скрыла лишь любовную связь с Иштваном и все, что касается колдовства, включая Суров и претов. Умолчала она и об утопленнике. Аптекарь Иштван Краусхоффер, с которым она познакомилась здесь, в Ланце, моя посуду у Крессов, предложил ей учиться травничеству. В качестве платы за обучение она собирала и обрабатывала травы, готовила по рецептам лекарства. Случайно обнаружив однажды баночки с ядами, она поняла, что Иштван крутит какие-то темные делишки, испугалась и сбежала. Преступник стал преследовать ее и наверняка убил бы, если бы не сыщик по имени Морган, который взял ее под свою защиту и довез до дома. Увы, он не располагал временем заехать. При упоминании о Моргане сердце сжалось от тоски и тревоги. Устроился ли он где-нибудь на ночлег или мчится в темноте, усталый и голодный?

Отец слушал молча, не перебивая. В удивление его привело только последнее обстоятельство. На пятый день после исчезновения Марго объявили в розыск; нашедшему ее живой или мертвой обещалась крупная сумма, которая трижды повышалась.

– Надо же… – Он в задумчивости потер бровь, прорезавшие лоб глубокие морщины разгладились. – И среди гвардейцев встречаются порядочные люди. – Марго догадалась, что в душе отец страшно доволен экономией.

– Морган просил передать, чтобы вы распространили информацию о Краусхоффере. Он, оказывается, в розыске давно, и его никак не могут поймать. – Марго подробно описала внешность человека, из-за которого совсем недавно не спала ночами. Теперь же она не могла разобраться, какие чувства Иштван у нее вызывает и вызывает ли какие-нибудь вообще. Смерть. Пустошь. Поле, ждущее посевов. Бросить семена в землю нужно немедленно. Или это сделают другие, и снова вырастет не то, чего бы хотелось. «Пока ты отец, а не священник…» – Батюшка, благословите заниматься травничеством!

– Что ж… Ты станешь превосходной помощницей матушке Анне. Как знать, быть может, из тебя выйдет лекарка не хуже ее.

Марго сглотнула и мужественно расправила плечи.

– Вне монастыря.

Отец вскинул голову, собираясь что-то сказать.

– За Слюнявого не пойду, – добавила она поспешно.

– Рит, что за оскорбительные прозвища! Чтоб я больше не слышал!

Стараясь унять нервную дрожь, Марго забросила в рот пирожок. Потом второй, третий. Краем глаза она поглядывала на отца. Он сидел неподвижно, глядя на сцепленные на столе руки. За время ее отсутствия на его голове прибавилось серебряных нитей. Тяжелое молчание длилось невыносимо долго. Марго опустошила миску с пирожками, допила чай, вытерла и расставила в буфете вымытую настоятельницей посуду.

– Батюшка?.. – Она присела на краешек лавки рядом с отцом.

– Иди спать, Рит. Завтра я попросил бы тебя заменить по храму матушку Эльзу, у нее разболелись ноги. Спокойной ночи. – Отец попытался улыбнуться, но получилось у него плохо.

«Выволочка откладывается, – мрачно думала Марго, поднимаясь на второй этаж в родную келью. – Каким бы ни был приговор, я не отступлюсь!» Она топнула ногой в подтверждение. И тут же схватилась за стену, чтобы не упасть. От усталости и боли в ягодицах ноги еле двигались. Завтра она приступит к своим обычным обязанностям, и все станет как прежде. Все, кроме нее самой.

Глава 13

Ты торчишь здесь третий час, – напомнил себе Морган, лежа в густых зарослях орешника. – И зачем, скажи на милость?» Внутреннее зрение перебегало с храма на Марго. Прикосновение к лавандово-розовому сиянию храма вызывало удивительное ощущение, будто ты после рейда длиною в десяток лет вернулся домой. И Марго носит в себе частицу этого сияния. За это время Морган осмотрел и накормил лошадь, погрыз орехов, подремал, отсмотрел по карте путь до ближайших врат.

Когда между ним и Марго пролегли три сотни ярдов, а девушка все еще стояла на мосту, одинокая и растерянная, среди обломков собственной жизни, он натянул поводья и повернул обратно. Нельзя уезжать, не убедившись, что она добралась до монастыря. Марго заставила его подергаться, забравшись в воду. В первое мгновение Морган решил, что она собралась топиться, и в панике выскочил на тропу. Ум тотчас зацепился за соблазнительный предлог перекроить будущее. Если она попробует покончить с собой, он вытащит ее. Они неспешно поедут берегом, присмотрят уединенное местечко, и он сделает все, чтобы ночь согрела обоих. А утром… На Ледяшку? Там их точно не найдут, а трусливый алхимик не рискнет вернуться в свое логово. Но девушка просто искупалась, устроив себе своего рода инициацию в новую жизнь. Церковный ли это обряд или интуитивная догадка? Похожий ритуал у них проходят новорожденные и новобрачные. Умница. Встала, отряхнулась и пошла. Семь раз упадет, восемь раз поднимется.

Когда-то этот момент должен наступить. Часом раньше, часом позже… Морган заставил себя оторваться от земли и взгромоздиться на лошадь. С каждым ярдом огонек жизни Марго становился все более далеким. Морган чувствовал себя напряженным луком. Тетива натягивалась и натягивалась, а потом лопнула с коротким глухим звуком. Сделалось темно и холодно. Невидимая дыра, образовавшаяся после гибели Бо, снова заныла. И только сейчас Морган осознал: Марго ее – заполняла. Вернется ли он сюда когда-нибудь? Морган окинул взглядом пространство вокруг, стараясь впитать в себя благодать этого края. Она лилась отовсюду. Дымилась туманом над рекой, тихо плескалась под веслами одинокого рыбака, зеленела ровными, словно расчесанными гигантскими гребнями виноградными полями, простирающимися по самый горизонт. Нельзя позволить тварям осквернить эту землю. Если другие священники Долин настроены враждебно, он мог бы попробовать договориться с отцом Марго, на правах ее спасителя.

Проехав шесть миль полузаросшей тропкой вдоль реки, Морган свернул на дорогу. В этот час большак уже был пустынным. Темнота смыла краски окружающего мира. Мчаться галопом по ровной дороге, ночью, в одиночестве – пожалуй, единственное, что все еще доставляет настоящее удовольствие. Если мчаться достаточно долго, исчезают мысли, дорога, лошадь. Все исчезает. Остается только движение, полет.

Морган добрался до врат около полудня. Ночью он не сомкнул глаз, утром ничего не ел, поэтому чувствовал себя совсем разбитым. И виноватым перед молодой лошадкой – за то, что измучил ее так, что она охромела. Юго-Западные врата находились прямо в озере – недалеко от берега, но окунуться пришлось вместе с лошадью. Их так и называли – Озерные. Водную гладь сменили сырые удушливые сумерки пещеры. Выбравшись наружу, Морган вперился мутным взглядом в пасмурное небо и погруженные в дымку горы, силясь понять, который час. Потерялся во времени.

– Нашелся! Хвала Богам! – К Моргану бежала молодая женщина в штанах до колен и рубашке, с блестящими темными волосами, заплетенными в три длинных косы. – Боги, весь мокрый! Тетя Ирия собирает поисковый отряд. Она уверена, что ты уже плаваешь в какой-нибудь речке лицом вниз.

– Почти угадала, как видишь. – Морган обнял племянницу за плечи.

Скуливший на одной ноте годовалый сынишка Ишты умолк. Перевалился через бревнышко, запихнул в рот кусок веревки, которую Ишта плела до того, как отвлеклась, и принялся с энтузиазмом жевать.

– Не представляю, чего ты могла натворить, чтобы угодить на врата.

– Замещаю Натана. Он упал с лошади, сломал ногу. А Сигилл отошел за рыбой к ужину.

– Сложный перелом? – забеспокоился Морган.

– Паршивый. Колено. Он все еще у Хары. Там Викки, Орен. Они втроем его истязают. Что с твоей рукой?

– Да так… Вон твой ужин. – Морган помахал тощему рыжему пареньку, который поднимался по склону, вознеся над головой здоровенного омуля. – Приятного аппетита!

Хара занята. Значит, сперва Иллас.

По пути Морган отвел свою новую кобылу в конюшню, где держали лошадей члены их клана, – там о ней позаботятся. Дежурившая по конюшне Киара, одна из его многочисленных кузин, почти в точности повторила слова Ишты про тетю Ирию и выругала Моргана за скверную манеру срывать плохое настроение на лошадях. Мать была последним человеком, которого Морган хотел видеть; собственный дом он обошел стороной, сделав крюк через дубильни. Туман сполз с гор и накрыл поселок непроницаемой пеленой. Шум воды и голоса сделались глухими, словно туман скрадывал не только контуры, но и звуки. Ах, если бы он мог скрывать и тайны… Лгать легко лишь доверчивой девочке без Дара, смотрящей на мир широко распахнутыми наивными глазами. Остается надеяться на свою репутацию честного человека. Защитная сеть, накинутая с целью оградить окружающих от боли, которую Морган и вправду испытывал, возможно, и не вызовет подозрений. Только б Иллас не подумал, что он после гибели Бо тронулся умом, и не счел Иштвана сном или бредом.

Возле штаба были привязаны две лошади. Одна из них, покрытая пеной и забрызганная грязью, могла принадлежать только гонцу с тревожными вестями. Морган поднялся на крыльцо. Первая комната, обстановку которой составляли несколько деревянных лавок, пустовала, дверь во внутреннюю была плотно закрыта. Из-за нее донесся раскатистый возбужденный мужской голос:

– Девяносто семей! Где мы их расселим, на склонах?

У Илласа консилиум. Морган открылся, чтобы посчитать количество участников. Четверо. Помимо военачальника, старейшины Сана и Хонига. Второй мужчина Моргану знаком не был.

– Восточнее, – ответил голос Саны.

– Чтобы они уничтожили остатки леса? Хочешь жить на голых камнях, как в Куаронге?

– Хонига, лес все равно рано или поздно вырубят.

– А если осушить озеро? – предложил гонец после долгой паузы.

Женщины громко фыркнули.

– Банное? – загремел Иллас. – Лишить три поселка возможности мыться в горячих источниках? Возьму только тех, у кого здесь родственники. Не больше пяти хижин по берегу, где удастся договориться с соседями и втиснуться!

Раскаленная лава уничтожила поселок. Вулканы, вторая беда после землетрясений, гоняют людей с места на место, вынуждая кочевать в поисках пригодных для жизни долин и предгорий, которыми оба материка бедны. Многочисленные острова представляют собой гряды потухших вулканов. На них не селятся. Цунами от подводных толчков смоют островное поселение за несколько секунд. Ивинг – один из немногих оазисов в безопасной удаленности от вулканов, поэтому погорельцы стремятся в первую очередь сюда. Здесь даже строят устойчивые к суровым зимам и ураганам хижины из глины и подогнанных друг к другу камней. Обычно же жилищами служат конические каркасные шатры, покрытые шкурами, которые можно быстро сложить и погрузить на телегу.

Дверь распахнулась. Гонец вышел с кислой физиономией, бормоча под нос ругательства. Из помещения пахнуло духотой и потом. Иллас возвышался перед сидящими на лавке женщинами и выглядел таким же взмыленным, как лошадь гонца.

– Совсем обнаглели, – ворчал он. – Осушайте Глухое болото и живите на здоровье.

Морган вошел и прислонился спиной к стене, скрестив руки на груди. При виде его Хонига хищно ухмыльнулась:

– А, потерянный. Боишься идти домой. И правильно! Мать-то тебе голову открутит.

– За Глухое примутся, когда не будет альтернативы… – вздохнула Сана.

Повисла тишина. Продолжение фразы витало в воздухе: переселяться к дикарям.

– Где на этот раз? – спросил Морган.

– В Ингенау. Где тебя носило столько времени? – Военачальник моментально расшифровал его пристальный взгляд. Кивком на дверь выпроводил обеих женщин и запер ее на крючок. – Ты бы, друг мой, не усердствовал с Ледяшкой. Праотцы подождут. – Иллас проскрипел половицами к маленькой железной печке в торце комнаты, поставил греться повидавший виды чайник. – Есть другие места, нуждающиеся в твоей охране.

– Например, Долины. – Морган придвинул стул к открытому окну, сел, помахал ладонью в попытке поймать хотя бы струйку свежего воздуха. Уже настучали. Кто-то не в меру внимательный и заботливый проходил через врата сразу после него. Знать бы, кто этот дятел, поймать да нащелкать по клюву. – Почему в Долинах нет наших отрядов?

– Потому что там нет претов. – Иллас присел на краешек стола напротив. – Местные священники утверждают – благодаря их молитвам. Самообман, конечно. Из-за их жадности нам в свое время пришлось усилить охрану сопредельных областей.

– А Асуры? Неужели ни один Асур ни разу…

– Не один и не раз. Последний инцидент был не далее как полтора года назад. Асур заарканил десятка два забулдыг. Они грабили торговые фургоны на дорогах, а пленников скармливали своему хозяину. Отряд Рионы Биаор Алатау вышел на них по жалобе какого-то чудом уцелевшего торговца. Священники обвинили нас. Мы выдумываем несуществующих демонов, чтобы истребить местное население и захватить плодородные земли. Отряду не выплатили ни дана.

Морган откинулся на спинку, вытянув ноги, и устало пробормотал:

– Я не знал.

– Риона велела ребятам помалкивать, чтобы не разжигать вражды. О том же прошу тебя и я. Ты пришел предложить мне прибрать к рукам Долины? Это пытается сделать каждый отряд, курсирующий поблизости. Как минимум дважды в год.

Чайник перекочевал на стол. Морган нехотя наклонился вперед, чтобы принять из рук Илласа кружку.

– Не морщись. В первый месяц лета нужно пить больше горячего, – отеческим тоном напомнил Иллас, – чтобы изгнать из организма зимний холод.

Мало кому из оказавшихся в штабе удается избежать кисло-сладкого отвара лечебных трав, собираемых многочисленным семейством Илласа в высокогорьях. И чем жарче за окном, тем пойло горячее. К концу лета, когда погода начинает портиться, оно становится холодным: организм должен подготовиться к стуже. Посильная забота главнокомандующего о здоровье воинов, которые, по его мнению, ею пренебрегают.

Оба прихлебывали обжигающую жидкость маленькими глотками. Затянувшееся молчание Илласа намекало на то, что прелюдия закончена. Морган побарабанил пальцами по глиняной кружке и выдал краткое резюме:

– На Ледяшке появился жилец. Некий Иштван Краусхоффер, родом из Браголлака. Сооружает агрегаты для превращения ветра в огонь, открывает новые миры и изготавливает обереги, делающие Манну невидимой. Не раб Асура. Не один из нас. Мы, по его мнению, испорченные люди и недоделанные демоны. – Сделав паузу, он добавил: – С головой у меня в порядке.

Иллас поставил кружку, медленно обошел вокруг стола. Морган с тревогой наблюдал за ним.

«Сейчас попросит снять защитную сеть».

Иллас не попросил.

– Это, знаешь ли, закон. Один идиот выкрикнет в пространство глупость, а чья-нибудь пустая голова через пару дюжин лет и миль ее подхватит. Испорченные люди, недоделанные демоны… – Стол скрипнул под весом массивного тела. Иллас уселся скрестив ноги и, комично потрясая воздетыми к потолку руками, воскликнул: – А должны править миром как Боги!

Морган мысленно хлопнул себя по лбу. Губы невольно растянулись в улыбке. В точности так его изображали на пирушках. Вананд Заар! За свои незаурядные дипломатические способности некогда получивший место в Совете старейшин и за столь же незаурядные идеи мироустройства оттуда выкинутый. Обиженный, он ушел в Храм Сердца, но то ли жрецы отказались его принять, то ли, выслушав его бредни, выставили вон: через четыре года он объявился у дикарей, напав с кучкой плохо вооруженных крестьян на отряд Суров. Нелепый, необъяснимый, заведомо проигрышный ход. Ах, какая стройная и логичная версия могла бы выстроиться… если бы Вананда в той стычке не продырявили мечом. Тело было сожжено, а прах, согласно традициям, соединен с глиной и захоронен в горах.

Вананда Морган лично не знал, ни разу его не видел. Он жил в Ционе, далеко к западу от Ивинга, за горным перевалом – у Моргана никогда не случалось там дел. Однако Ванандова слава гуляла далеко за пределами его поселка. Амбиции приклеили к нему прозвище Ционский Император, позже сократившееся до просто Императора. Вананд попирал заветы предков, презрительно называя их полуразложившимися байками. Освобождать мир, причем чужой, от демонов, жертвовать собой ради варваров и за это в следующей жизни воплотиться в мире Дэвов – морковка, подвешенная перед носом у осла. Глупо лелеять надежды на лучшую долю после смерти. Наслаждаться беспредельным счастьем среди плодородных земель, животворящих вод, окружающих дворцы из драгоценных камней, в мире, где не бывает стихийных бедствий и где не страшны ни преты, ни Асуры, ни люди, – все эти вдохновенно расписываемые легендами реалии мира Дэвов можно создать здесь и сейчас. Для этого нужно заставить жрецов рассекретить древние знания и возродить технологии погибшей цивилизации дикарей. Дикарей превратить в рабов – они все равно не будут об этом знать. Загрязняющее окружающую среду производство сосредоточить в малопригодном для жизни родном мире, а самим перебраться в зеленый и плодородный. С нечистью разобраться нетрудно: претов можно тупо перебить, если опять же обратиться к древним знаниям и изготовить оружие, стреляющее раскаленным металлом, а не заостренными палочками, а Асуров – подчинить. Идей подчинения Асуров у Императора, правда, не было; он бормотал на этот счет что-то невнятное типа «проблема со временем разрешится сама собой».

Бунтарские призывы, однако, не делали его преступником. Как мастер Вананд был зауряден, лихой боец из него тоже не вышел. Его считали мечтателем и фантазером, за глаза посмеивались, а нападение на отряд расставило все по местам, породив слухи о его невменяемости. В народ императорские идеи не пошли: все понимали – принять их означает превратиться в Асуров. Его сказкам – как за один миг превратиться из жалких ублюдков, прячущих свою гордыню и алчность за фасадом благих намерений, во властелинов двух миров – внимал лишь недалекий умом молодняк.

– Быть может, это его сын? – предположил Морган.

– Если мне не изменяет память, – Иллас с кряхтением слез со стола, – Вананд был бесплоден. Он долго лечился. Жена, потеряв надежду, ушла от него и повторно вышла замуж. Едва ли какой-нибудь дикарке удалось вдохнуть жизнь в его семя. Скорее он выпестовал ученика. Ему всегда нравилось окружать себя дураками, которые слушали его разинув рот. Среди дикарей таких даже искать не надо – прилипнут сами и будут ходить следом табунами.

– Где его жена теперь, интересно… – задумчиво пробормотал Морган, оттягивая момент начала детального изложения событий.

– В мире Дэвов, надеюсь. Она умерла тогда, в Ционе.

Оба замолкли. Трагедия, случившаяся четыре года назад, – массовое отравление водой – все еще режет память. Большинство воинов были в рейде, поэтому погибли в основном женщины, дети и старики. Одни говорили, будто кое-кто из живших по берегам сбрасывал в озеро, откуда брали воду для питья, содержимое нужников. Другие винили водоросли, якобы выделившие токсичные вещества. Были и третьи, утверждавшие, что это ловко провернутая диверсия с целью мести: кому и за что – неизвестно. Так или иначе, диверсантов не нашли, а немногочисленные выжившие покинули свои дома. А озеро, единственный источник пресной воды в той местности, заросло какой-то зловонной дрянью.

– Ты видел этого парня собственными глазами? – прервал молчание Иллас, уставившись на Моргана в упор.

Моргана затрясло. Чтобы скрыть дрожь в руках, он опустил кружку на колено.

– Нет. Я узнал о нем от девочки, его… – Он запнулся. Слово «любовница» к Марго не клеилось. – Которую он приколдовал и держал при себе для любовных утех. И считал с нее его фантом.

– И где эта девочка?

– Умерла, – солгал Морган, глядя ему в глаза.

– Но перед смертью успела тебе все выложить…

– Боюсь, малую толику. Он отравил ее каким-то сильнодействующим ядом. Я едва не окочурился, пытаясь спасти ей жизнь.

Не дав Илласу паузы для очередной реплики, Морган выдал сокращенную версию событий, перетасовав их словно колоду карт. Сначала был на Ледяшке. Потом заскочил к дикарям погреться и по чистой случайности помог ребятам Трау Ингера-Аллойда расправиться с претами. Затем снова Ледяшка. Вот тогда-то он и столкнулся с девочкой-невидимкой. Воспоминания о битве на дереве ввели его в раж, и к середине рассказа Морган заливался соловьем, отвлекая внимание Илласа от Марго описаниями таинственного агрегата, Погибшего мира и заклятого ожерелья, которое не только скрывает Манну, но и шибает как молния, когда к нему прикасаешься. Он заставил девочку снять оберег, припрятал под снегом, последовал за ней с разрывом в четверть часа – время, потраченное на поимку взбрыкнувшего коня, – и нашел умирающей, а логово Иштвана – пустым. Закончил гибелью бедняжки у него на руках, добавив невзначай, что труп сжег. А что с ним было делать? Родители девочки умерли, пропала она давно, откуда Иштван ее похитил – неизвестно. Морган содрогнулся, представив Марго мертвой в снегу и как зелено-голубое пламя пожирает ее восхитительное тело.

Стоявший все это время неподвижно Иллас забродил по комнате, как медведь-шатун. Морган, прикрыв глаза, допивал остывший отвар и слушал скрип половиц. Поверит – не поверит… Поверит – не поверит… Пока тянулось безвременье, он прошел все стадии – от сбивающегося дыхания и пылающих ушей до полного безразличия.

Иллас глубоко втянул воздух.

– Знаешь, как в древности дикари поступали с гонцами, принесшими дурные вести? – Он жестом пригласил занять место за столом, вынул из ящика несколько чистых листов бумаги. – Валяй. Сначала про свои похождения, потом – про ваши с Тайнером. Тайнер на похоронах отделался парой фраз про Асура с каналом и двух ребятишек Ушана. Сказал, что ты все знаешь, и в спешке отбыл.

Морган плюхнулся на стул, расстегнул рубашку. Спина взмокла – то ли от духоты, то ли от волнения. Поверил. Но если он попросит повторить все это в присутствии семнадцати глав кланов, без защитной сети… Нарисовать в воображении образ умирающей девочки ничего не стоит, но эмоции наверняка выдадут его. За подтасовку фактов, фальсификацию рапорта – три года дозора на вратах и несмываемое пятно на репутации. Морган нервно заерзал.

– Будешь собирать Совет? – как бы между прочим осведомился он, облекая свои последние злоключения в ненавистные закорючки.

– Подумаю. – Иллас не менее нервно гремел чайником, готовя вторую порцию снадобья. – Сегодня переговорю с теми, кто отдыхает. Соберем отряд на Ледяшку. Прихватим Лайо и еще кого-нибудь из мастеров. Я тоже поеду.

В глазах потемнело. Если в Иштвановом логове остались отпечатки Марго… После смерти человека его личные вещи какое-то время хранят его Манну, и нельзя сказать наверняка, жив он или мертв. Но Лайо, мастер клинка-и-жезла, чьи руки и Дар превращают сплав стали, золота, серебра, олова, железа, меди и свинца в кинжалы с зеркальной поверхностью и длинной рукоятью, скрывающей жезл с кристаллом алмаза, который, как Асуры, питается Манной и, как люди, живет, старится и умирает… он почувствует. И не станет покрывать, как снисходительная тетушка Хара. Морган вздохнул и сосредоточился на рапорте. Нет сил беспокоиться еще и об этом.

Он барахтался в писанине, с тоской вспоминая тщательно выведенные буковки Марго, а Иллас молча бродил по комнате и опрокидывал кружку за кружкой, не забывая наливать и ему. Скверная привычка – в критической ситуации держать свои умозаключения при себе. И стоять над душой. А как стемнеет, пойдет по домам трубить в уши сонным, вернувшимся вчера из похода ребятам, что завтра им тащиться на Ледяшку, без объяснений зачем.

– Завидное дельце ты урвал. Поздравляю. Если выгорит, отправишься комендантом округа в Зотерн.

Перо остановилось на полуслове и сделало кляксу. Зотерн – тепленькое местечко, мечта многих. Мягкий влажный климат, море, морозов не бывает, и попы не слишком вредничают. Какая-то шустрая часть сознания прикинула расстояние до Ланца.

«Что останется от твоего доверия завтра, Иллас?»

Исписав еще пару листов, Морган наконец поставил последнюю точку. Вылил в рот остатки снадобья. Будь оно с градусами, организм избавлялся бы от зимней стужи гораздо быстрее.

– Почему бы тебе не подавать разогретое вино, приправленное специями, как в элитных питейных заведениях у дикарей? – предложил он, потряхивая кистью, уставшей от непривычной филигранной работы. – Количество желающих писать рапорты заметно прибавилось бы.

– Хм… – Иллас отвесил ему иронический взгляд. – И количество бездельников, несомненно, тоже. – Он нагнулся над столом, пробежал глазами по первой странице рапорта. – Свободен. Завтра чтоб как штык был здесь в шесть.

Отяжелевший, с единственным желанием – опорожнить мочевой пузырь, – Морган рванулся к двери.

– Мор?

Он обернулся на пороге.

– В восемь. Выспись! Это приказ.

По пути к Харе Морган заскочил к жене Эйжа узнать, были ли на похоронах Бо Эйж и Анаил. Обезображенный утопленник относился к изъятому из рапорта блоку событий, поэтому задавать вопросы Илласу Морган поостерегся. Что бы ни сотворили с убийцей дядья Алсура, Эйж не станет держать это в секрете. Оказалось, не приезжал ни тот ни другой. Странно. Если Гордон – дело их рук, они должны были уже вернуться. Потом Морган забежал к Танире извиниться за отсутствие на похоронах. Написал несмываемыми чернилами на белом прямоугольном куске ткани молитву за Бо, прикрепил ткань к древку. Завтра он встанет пораньше и отнесет флажок в горы, чтобы установить его на месте захоронения праха. Танира попросила младшую дочь проводить Моргана до могилы. Если бы девушка не была занята стиркой, он сходил бы и сегодня, лишь бы оттянуть возвращение домой.

Хара встретила его ехидной улыбочкой, встряхивая бутыль с каким-то варевом:

– А-а, явился… Как твоя девочка? – Она кивнула на раненую руку: – Небось родичи ее постарались?

Морган вздохнул и переменил тему:

– У меня есть для тебя другая. Не фырчи. Очень талантливая. Умеет отделять Манну от тела, не разрывая связи между ними. Просто выводит ее, и ни пациент, ни целитель не чувствуют боли.

– Ты не про дочь ли той потаскушки из Аштры? Мне нечему ее учить. Ей впору самой брать подмастерьев.

Шустрая какая. Уже считала образ.

– Хара, у девушки отсутствует рука до локтя. Она пробовала заживлять раны фантомными руками. Ты могла бы научить ее брать потоки. Тогда бы она после этого не падала в обморок от потери сил.

– В роду Аояги все хромые на голову. Мне не нужны чокнутые. Их хватает среди вас. – Хара поставила бутыль на подоконник, сыпанула в таз с водой какой-то порошок и начала тщательно ополаскивать руки. – Чего стоишь как истукан? Давай показывай, что там у тебя.

Морган понуро опустился на койку, закатал рукав и привалился к стене. Проигрыш. Соула права. С койки напротив, задернутой плотной шторой, доносился плач ребенка. Ребенок то вскрикивал, то затихал. Голоса Викки и мамы малыша пытались убедить его, что потерпеть осталось совсем недолго, а если ранку как следует не промыть, в ней заведутся червяки и съедят все внутренности.

– Пропорол ногу ржавым гвоздем, – сказала Хара, вытирая руки белоснежным полотенцем. – Сегодня у нас день несчастных случаев. Утром сестра Хониги привела внука – тот гонялся за шаровой молнией. Догнал. Хвала Богам, остался жив. Но руки, грудь… – Она покачала головой и подытожила: – Болван.

– Будущий воин, – поправил Морган.

– К сожалению, с возрастом в ваших головах мало что меняется. О Боги… Ну и запах! – ахнула Хара, освобождая руку от грязных бинтов, которые пришлось еще и смачивать дезинфицирующим снадобьем, чтобы они отлипли от раны. – У них что, не было водостойких бинтов?

Обрабатывая и перевязывая рану, Хара не прекращала ругать Долму, называя ее криворукой неумехой. Ворчала, что зашито похабно, кое-где загноилось и на месте шва вместо узкой светлой полоски останется красная борозда. Морган усмехался в ответ: он еще не встречал целителя, который упустил бы случай изругать работу коллеги.

Когда он вышел от Хары, было совсем темно. Воздух по-прежнему сочился влагой, но дышать стало легче. Дома, на дворике светился очаг, в прихожей витал аромат лука и свежей рыбы. На прошлой неделе у дикарей выменяли на собольи шкурки тысячу фунтов пшеничной муки, на всю общину. Мать готовила рыбник.

– Ты должен починить дверную петлю, – отчеканила она, не оборачиваясь.

«Которую выдрал, когда хлопнул дверью».

Морган раскатал на полу спальник и рухнул на него лицом вниз. Внутренняя ткань все еще хранила отпечатки Марго и запах ее волос. Проклятье! За несколько дней он привык к ней так, будто она всю жизнь была рядом.

– Вчера похоронили Боро, – продолжила мать замогильным голосом.

«И там были все, кроме тебя», – закончил Морган ее мысль. Будь он в менее раздрызганном состоянии, он озвучил бы, развил и углубил ее и взял бы реванш за поражение в предыдущем раунде.

– Из-за тебя похороны состоялись на день позже.

– Не помнишь, как называется тот, кто детей трахает?

Морган насладился наступившей паузой. Поворачивать голову, чтобы полюбоваться выражением ее лица, было лень.

– Педофил?

– Верно!

Через некоторое время ему предложили горячий ужин. Морган притворился спящим. Нет сил ни на еду, ни на общение с матерью, неминуемое во время трапезы. Он почувствовал, как его освободили от ботинок, укрыли одеялом. Потом прибежала Имандра, уселась в ногах и похлопала его по бедру:

– Эй, трупик, ты жив? С кем ты подрался?

Мать шикнула на нее. Морган натянул на голову одеяло. Больше его не трогали.

Глава 14

Когда прошло три недели с момента возвращения Марго и отец все еще думал (или делал вид, что думает), она занервничала. Надо шевелиться, иначе она снова окажется замурованной в монастырских стенах – не навсегда, возможно, но надолго. В первую очередь ей нужна лошадь, значит, надо выяснить, сколько она стоит, и, возможно, взять у кого-нибудь несколько уроков верховой езды. Последнее Марго представляла себе плохо: придется хитрить и изворачиваться, выдумывать поводы сходить в деревню – просто покататься на лошади ее никто не отпустит. И еще хуже она представляла себе поездку в Хельн к ростовщику. С кем ехать, с матушками? Как удрать от них на базаре? Но надо сделать хотя бы дюймовый шажок, хотя бы просто начать раскачивать лодку. Раскачивать осторожно. Эти чудом уцелевшие золотые кольца – ее дорога к свободе. Нет права на ошибку. Сначала Марго держала кольца в ботинке, затолкав в носок. Потом зашила в панталоны. Но зоркая матушка Анна во второй же вечер заявилась к ней в келью и с тревогой спросила, почему она все время трогает живот и нельзя ли осмотреть ее. С тех пор как у Марго начались месячные, знахарка осматривала ее каждые два-три месяца. И осмотр не ограничивался пальпацией живота. Теперь-то Марго понимала, что проверяла матушка Анна. Краснея и бледнея, Марго солгала, что у нее месячные, а живот она трогает потому, что он немного побаливает.

На следующий вечер, после молитвы, Марго тайком утащила с кухни самую большую ложку и на обратном пути из купальни спустилась к пристани на заднем дворе монастыря. Где-нибудь здесь, неподалеку от храма… Никто не защитит сокровище надежнее матушки-земли и святого Аммоса. Взгляд остановился на лодках. Марго замерла. Раскачивать лодку… Почему бы и не в прямом смысле? Она ни разу не плавала без отца, точнее, без его проповедей: очевидно, гребля служила батюшке источником вдохновения. Совершить неординарный поступок. Преодолеть страх перед глубиной и отцом. Научиться грести, если насчет верховой езды пока идей нет. Может, во время плавания они придут? Ноги вмиг взнесли ее на деревянный настил. Марго спрятала ложку в рукав и решительно спрыгнула в одну из лодок. Закопать кольца можно и позже.

«Можно ли мне плавать в одиночку? – размышляла она, отвязывая плоскодонку. – Матушка Надия плавает, когда ей нужно зачем-нибудь в соседнюю деревню. И матушка Анна – в лес за травами. Слюнявый плавает постоянно, просто так, от безделья. Вот и проверим!»

– Рит!

Резкий окрик заставил Марго выпрямиться. По ступенькам, приподняв рясу, спускался отец.

«Ух! Всевидящее око. Хорошо, что с кольцами повременила. Не сдаваться!»

Она вскинула подбородок, сделала каменное лицо, как у Моргана, призвала фантом зеркального кинжала – он послушно завис в пространстве между ней и отцом.

– Я хочу научиться управлять лодкой!

Батюшка Адриан аккуратно отстранил ее и сел за весла. Марго с обидой плюхнулась напротив.

– Так ты, значит, хочешь жить самостоятельно и зарабатывать на жизнь травничеством, – неторопливо произнес отец, когда они отплыли достаточно далеко, чтобы не быть услышанными с берегов. – Как ты себе это представляешь?

– Пойду в город. Наймусь к аптекарю.

В его спокойных, как вода в реке, серо-голубых глазах проскочила искорка иронии.

– Ты уже побывала у одного.

– Ну не все же такие!

– Разумеется. Одни увлекаются ядами. Другие – юными девушками.

– С чего вы взяли, что мною кто-то увлечется? Я же не Розанна Кресс, у которой сиськи вываливаются из платья! – Марго с неприязнью передернула плечами. – Иштван мною не увлекался. И Морган тоже. Я наймусь к семейной паре или безобразному горбатому старику.

– Розанна Кресс замужем. У нее близнецы, – сказал отец с непонятной гордостью, будто сам их родил.

«Ах да… Замужем!»

Марго вцепилась в сиденье под коленками, чтобы выдерживать ровный, уверенный, как у отца, тон и не сорваться в пререкания, которые всегда звучат у нее пискляво, по-детски.

– Семейным парам редко требуются подмастерья: они обучают собственных детей. В какой город ты собралась? Как ты туда доберешься – пешком?

– Почему пешком? На телегах. На торговых повозках.

Отец сухо усмехнулся:

– И у тебя есть деньги на проезд и ночлег.

Марго уставилась на лопасть весла, то плавно погружающуюся в синюю гладь, то поднимающуюся над бортом. Про кольца говорить нельзя. А вырученные за ветчину монетки она посчитала правильным опустить в ящик для пожертвований. Да их все равно бы и не хватило.

– Нет.

– На телегах. Неизвестно с кем. И ночевать в лесу под кустом. Так ведут себя доступные женщины, потаскушки! Неужели ты сама не понимаешь, насколько глупа твоя затея?

Слова и тон отца неприятно напоминали разговор на ту же тему с Морганом.

«И почему они оба уверены, что я нарвусь на негодяя? Молния не ударяет дважды в одно и то же место!»

Смелость испарялась, словно туман под утренними лучами солнца. И фантом кинжала не помогал. Марго сердито кусала губы, изо всех сил пытаясь не расплакаться. Батюшка не отпустит. И, как она сегодня убедилась, теперь блюдет ее вдвое зорче. Если она сбежит, ее рано или поздно найдут. Сбежать можно только замуж. За кого?.. Ей должно очень повезти, чтобы встретить своего суженого до того, как ее разыщут.

– Помнишь бабу Аннет из Розенгартена? – спросил отец после длительной паузы, очевидно выделенной Марго для осознания собственной глупости.

Марго в недоумении насупилась.

«При чем тут баба Аннет?»

– Да, батюшка.

– Мы похоронили ее той весной.

Одинокая старушка, пережившая мужа и двух сыновей, – они торговали на реке и все трое погибли в стычке с разбойниками, напавшими ночью на их судно. Марго хорошо знала эту историю, хотя она произошла до ее рождения.

– Уверена, Господь воздал ей за ее доброту, – отозвалась она со вздохом. Осенила себя крестом и на мгновение сложила ладони перед грудью.

– Родни у нее нет. Домик пустует. Ты могла бы пожить там, пока не определишься, чем хочешь заняться в будущем.

Затянутая синей поволокой речная долина вспыхнула, словно солнце выкатилось обратно из-за горизонта. Марго прикрыла и снова подняла веки. Дом? Ох… О таком подарке она и мечтать не смела.

– Благодарю вас, батюшка. – Она сползла на колени, поймала и поцеловала руку отца, которая тут же мягко водворила ее на место.

– Матушка Надия подготовит посуду, одеяла, постельное белье – все необходимое на первое время, чего не найдется у прежней хозяйки, – неторопливо продолжал батюшка, разворачивая лодку к пристани. – Я буду навещать тебя каждую субботу и воскресенье – в дни, когда мы совершаем службу в Розенгартене. А Пауль поможет с заготовкой дров и хозяйственными делами, которые тебе не под силу.

– Я не пойду за него замуж, – машинально отреагировала Марго.

– Тебя никто не заставляет. Единственное, что от тебя требуется, – быть вежливой и благодарной. Если он попросит напоить чаем, накормить, истопить баню, ты не должна отказывать.

«А если попросит постирать штаны? Остаться на ночь?»

Мужская работа по хозяйству в обмен на готовку – это почти семейная жизнь.

Черта с два! Набухать в чай соли, а если не поможет – подмешать слабительное. Марго злорадно захихикала про себя. Уж она-то сообразит, как обдурить недалекого диакона, чтобы тот заглядывал пореже.

Последовавшие далее нравоучения о нормах поведения благочестивой девушки Марго слушала вполуха, стараясь не выдавать своей радости, которая так и перла наружу. И усталый голос, и печально-задумчивое лицо отца свидетельствовали о том, что решение принято им не пять минут назад и далось оно ему нелегко. Возможно, он вообще не озвучил бы его, а выжидал бы, когда у нее из головы выветрится дурь, если бы… В жизни подчас случаются странные совпадения.

Когда бортик лодки скребнул о пристань, выцветшее небо все еще переливалось в глазах Марго красками заката. Нет, рассвета! Собственное маленькое хозяйство! В удалении от Ланца! Она с трудом удержалась, чтобы не пуститься к келейному домику вприпрыжку. Все дороги мира лежали у ее ног.

Смотреть дом поехали через два дня. Марго еле хватило терпения отстоять службу и дождаться, пока прихожане наобщаются с батюшкой Адрианом. Эту небольшую деревянную церквушку отец держал за собой и открывал два раза в неделю, чтобы избавить селян от необходимости ехать в Ланц. Совершив обряды и выслушав всех жаждущих его совета, он возвращался в монастырь, а Пауля оставлял дежурить до вечера – принимать прошения о молитвах и ухаживать за храмом.

Сидя на козлах рядом с отцом, Марго извертелась, высматривая свое будущее жилище. Батюшка не сказал о доме ничего, кроме того, что он самый ближний к озеру. Озеру, вода которого приняла кровь ее потерянной невинности. Марго вглядывалась в простирающуюся за деревьями серебристо-синюю гладь: вместо голых тел истязающих ее парней перед глазами маячили оранжевые огоньки сгоревшего греха-полена.

– Батюшка, острова далеко отсюда? – робко бросила Марго пробный шар.

– В той стороне.

Она проследила взглядом за рукой отца, указывающей вправо.

– Озеро делает изгиб, поэтому их отсюда не видно. Местные редко туда плавают. Здесь полно своих рыбных заводей. Если хочешь, Пауль потом тебе покажет и научит обращаться со снастями.

От облегчения Марго даже не стала отбрыкиваться от диакона. Ее позор остался тайной, иначе отец не говорил бы об островах с таким безразличием.

Единственная деревенская улица перешла в узкую тенистую дорожку. Телега со скрипом и грохотом спустилась под горку, протряслась вдоль плотно сбитого забора из посеревших от времени досок, и батюшка Адриан натянул вожжи. Приехали! Марго спрыгнула на землю. Опередив отца, толкнулась в запертую калитку.

– Закрыл, чтобы не шастали. – Батюшка перекинул руку через забор, скрежетнул ключ, и Марго приняла у отца амбарный замок. Он извлек из кармана рясы связку ключей. – Это тоже твое.

Крепко зажав ее в кулаке, Марго вступила в свои новые владения.

Дом прятался в глубине сада. Оба они выглядели одинаково запущенными и покинутыми. Сквозь тронутую желтизной траву проглядывала выложенная наполовину ушедшими в землю камнями дорожка. Вслед за отцом Марго обогнула по ней заросли крыжовника, несколько фруктовых деревьев и бывших грядок. Фасад выходил на озеро. Домик словно был влюблен в него и, отвернувшись от всех, любовался отражением солнца, играющего в прятки с заполонившими небо серыми облаками. Крышу широкого крыльца и окна веранды затянуло черемушником, диким виноградом, хмелем и разной дурниной. Между крыльцом, озером и лесом, отделяющим Розенгартен от соседней деревушки, раскинулась уютная поляна с удобным песчаным спуском в воду, подпорченная следами кострищ и засохшими коровьими лепешками.

– Вот черти! – ругнулся батюшка Адриан.

Марго проследила за его взглядом. Забор со стороны леса был снесен начисто. Отсутствовал также ряд досок со стороны веранды, но здесь хотя бы остались столбики и продолины, к которым они крепились. Кто-то из соседей позарился на халявный сушняк. Впрочем, за скошенную на корм скотине траву в саду им стоит сказать спасибо. Хмурясь и покусывая ноготь большого пальца, Марго побрела за отцом осматривать летнюю кухню и хозяйственные постройки, расположенные с противоположной стороны дома. Мимоходом взгляд зацепили дышащие на ветру засаленные, бывшие когда-то белыми, занавески двух окон. Судя по отсутствию осколков, стекла перекочевали в чужие рамы. Услуги Пауля придется принять. Рыбаков и желающих поживиться чужим добром имя отца, возможно, и отпугнет – не пройдет и двух дней, как соседи узнают, кому отошел бесхозный домик, – а шальные молодые дураки типа Антуана будут продолжать таскаться сюда на пикники.

Во дворике наблюдалась не менее печальная картина. Крыша хлева провалилась. Дровяник вскрыт. Все, что могло сойти за дрова, – растащено. Летняя кухня, если не считать покосившейся печной трубы, казалась целой, пока Марго не зашла внутрь. Хотя замок не взломан, здесь кто-то побывал – выдрал годные на растопку дверцы рассохшегося посудного шкафа и спер все содержимое, кроме чашек с отбитыми ручками, горелых кастрюль и покрытой дюймовым слоем жира чугунной сковородки. Глядя на следы бессовестных деяний соседей, батюшка Адриан качал головой и цокал языком. Он делал это так нарочито, что Марго думалось, в душе отец радуется внушительному объему работ для Пауля, и она показывала ему в спину кукиши.

Подоплека отцовской щедрости раскрылась во всей своей красе вместе с дверью в кухню. Марго, потрясенная, остановилась на пороге. Мебель, кроме стола, двух лавок и топчана, разломана. О том, что неизвестные пришельцы топят ею печь, говорил не только здравый смысл, но и лежащий в углу топор. Пол заплеван, закапан воском и еще невесть чем, забросан засохшими рыбьими костями и шелухой от семечек. На топчане напротив печки навалено вперемежку с битой глиняной посудой грязное тряпье и рваные, покрытые пятнами одеяла. Марго чувствовала, как отец ухмыляется за спиной: «Ты хотела стать самостоятельной. Что, слабо?». Конечно же он побывал здесь накануне и прекрасно знал, в каком состоянии дом, а теперь, в надежде, что ее энтузиазм угаснет, бросает вызов.

«Я принимаю!»

Да, сейчас здесь грязь и разруха. Но через месяц от них останутся лишь блеклые воспоминания. Марго по-хозяйски шагнула в кухню. Перенесла с подоконника на топчан стопку грязной посуды, открыла окно, чтобы выветрить тошнотворный букет пота с перегаром, который перебивал даже бабкино наследие – стойкий запах старости.

Обходя свое новое жилище, Марго мысленно загибала пальцы. В первую очередь вынести весь хлам и мусор. Потом кормилица-печка – почистить и обмазать. Вымыть и выскрести все, включая стены и потолок. Веранда и просторная комната, разделенная на две шкафом и шторкой, загажены меньше, но предстоит возня с окнами, в одном из них стекла умыкнули вместе с рамами. И еще – поставить на место выломанную дверь веранды. Этим надо сразу же озадачить Пауля. Оно и к лучшему, что работы от зари до зари. Меньше времени останется на мысли о Моргане. С тех пор как они расстались, Марго каждую ночь засыпала на мокрой подушке. Тоску по нему не прогоняли ни молитвы, ни привычные послушания по кухне, трапезной и храму. А самым трудным из всех дел будет выставить диакона вон в благодарность за помощь. Ни он, ни отец, ни сам Бог не заставят ее против воли идти под венец. Как ни странно, к домику Марго испытывала гораздо больше сочувствия. Казалось, он страдает от одиночества и жестокого обращения.

«Теперь ты со мной. – Она ласково погладила ладонью стену. – И мы будем заботиться друг о друге».

– Когда переезжаешь? – раздался за спиной невозмутимый, чуть насмешливый голос отца.

Марго обернулась и, задрав подбородок, решительно выкрикнула:

– Завтра!

Глава 15

Не съеденный за ужином рыбный пирог дал Моргану силы передвигать ноги, когда на рассвете он поднимался по вьющейся по крутому склону ущелья тропке к могиле Бо. Неглубокую нишу для вылепленных из глины и праха, похожих на луковицы куличиков выдолбили в вертикальной каменной стене, на скальном балконе. В стене было с десяток заполненных ниш. Среди молодых осинок, росших прямо на камнях, трепетали неисчислимые флажки разного размера, на ветвях развевались целые гирлянды – ветер возносил к небу молитвы и прощальные слова родных и друзей покойных. Морган привязал свой флажок к одному из тонких стволов. Сел, прислонившись спиной к холодной могильной стене. С высоты в две с половиной тысячи футов открывался головокружительный вид на извилистую ленту Ивинга, на жмущиеся друг к другу круглые островерхие крыши хижин. Блюдце озера с ярко-зеленой опушкой листвы пылало в розовой заре гигантским костром, скрашивая простирающееся за ним серое, неприветливое, безводное плоскогорье. Диора, шестнадцатилетняя дочь Бо, тенью скользила между деревьями, поправляя накренившиеся флажки. Ее длинные волосы цвета воронова крыла развевались на ветру. Через два года она станет на путь отца и, пока не выйдет замуж и не зачнет ребенка, будет «размахивать мечом ради стада баранов». А когда поднимет на ноги детей, возможно, вернется в отряд, как Каула, Лена и Ринока, или освоит какое-нибудь магическое ремесло, как его мать, и будет продолжать заботиться о своей семье и общине.

«Разве у нас есть выбор? Если бы и был, мы не знали бы, как жить иначе».

В зависимости от способностей, ты либо воин, кормилец общины, либо мастер – тот, кто обеспечивает воина всем необходимым – оружием, лекарствами, одеждой. Следуй своему предназначению, и в следующей жизни ты вернешься домой, в мир Дэвов. А жрецы… Трудно сказать, какие у них измышления на этот счет.

Лучи солнца, коснувшись, словно нежные губы, его лица, напомнили о текущих обязанностях.

«Прости, Бо. Возможно, когда я отдам долги этим двум мирам, мы встретимся и узнаем друг друга».

Морган окликнул задумчиво обнимающую дерево девушку. На обратном пути они не перекинулись ни словом.

Когда они спустились с горы, жизнь в поселке уже била ключом. Мать успела сходить на реку снять улов и вместе со своей младшей сестрой, Джайной, чистила рыбу у очага. Лица обеих были тошнотворно жизнерадостными. Не иначе как побывала у Илласа, добилась заседания Совета старейшин по поводу отзыва Имандры из отряда.

«Поздравляю, мамусик. Возьми с полки пирожок».

Морган вымученно улыбнулся тетке и направился в дом прихватить теплую куртку для похода на Ледяшку. Его остановил голос матери:

– Что ты решил?

Ах, от него, оказывается, чего-то ждут…

– По поводу? – выдохнул Морган.

– По поводу этой девушки.

Земля под ногами качнулась. Хара? Ей незачем рыть им обоим яму. Он начал судорожно припоминать их с Марго путь до врат – в какой момент их могли засечь. Да в любой! Морган прикинулся дурачком:

– Которой именно?

– Ты что, не видел?

Проследив за взглядом матери, Морган наткнулся на кустик лишайника над дверью, воткнутый в щель между косяком и стеной. Ах вот чему родичи так радуются. Взмыли за облака на крыльях надежды… Если бы речь шла о той девушке, у них были бы совсем другие лица. Ощущая спиной взгляды затаивших дыхание матери и тетки, Морган вынул «лисий хвостик», скользнул пальцами по пушистой хвое. От Долмы. Лихая девка! За полдня успела не только влюбиться, но и оценить перспективы совместной жизни. Хотя близкого контакта, какой бывает при целительстве, достаточно, чтобы зародилось глубокое чувство. Многие романы именно так и начинаются.

«Прости, Долма. Ты не виновата».

Морган подошел к очагу и швырнул «хвостик» в огонь. Улыбки сдуло с лиц, как пену с пивной кружки. Он злорадно усмехнулся: проигранные очки возвращены. Теперь мать не будет с ним разговаривать, пока он не уйдет в рейд, а когда вернется – если вернется, – встретит его объятиями, а потом состоится новый фехтовальный тур.

Бедняжка Долма. Еще одна жертва его… черствости? опустошенности? безумия? Несколько дней она будет надеяться, потом, возможно, поплачет. И поставит на нем крест.

«Ах, лишь бы не на себе…»

В назначенное время Морган прибыл к штабу, где уже толклись около десятка всадников с хмурыми недоуменными физиономиями, в большинстве своем из отряда Ивонны Галаконг-Аогичи. Самой Ивонны, и вообще ни одной женщины, не было. При всех недостатках, свойственных начальствующей персоне, Иллас рассудил здраво: Ледяшка – совершенно неподходящее место для продолжательниц рода. Среди всех выделялось белокожее, отстраненное от мирской суеты лицо мастера Лайо; он восседал в седле, словно на небесном престоле. Иллас явился последним, ведя под уздцы лошадь с самым ценным грузом экспедиции – мастером клинка-и-жезла, ныне находящимся на заслуженном отдыхе. Для одной женщины Иллас все же сделал исключение, под личную ответственность. Таока Белек-Ариемон, его двоюродная сестра. Точного ее возраста Морган не знал; говорят, ей давно перевалило за сто. Таока была сюрпризом. Он бы взял целителя или следопыта. Но Иллас отчего-то решил, что мастера клинка-и-жезла справятся с задачей лучше.

По знаку Илласа отряд взял курс на горушку, к вратам. Главнокомандующий с кузиной шествовали впереди; Морган, по отрядной привычке, тронулся с места последним, но его окружили и забросали вопросами – все, кроме Лайо, который гордо держался в стороне от тех, кто без его клинков-жезлов были бы просто «тупыми мочилами». Вчера Иллас во время своих полуночных визитов ограничился скупым «надо проверить Ледяшку». Стоило Моргану заикнуться, что цель «проверки» – не в меру одаренный полукровка с невидимой Манной, от недовольства не осталось и следа. Запах схватки вызвал возбуждение. Передаваясь от воина к воину, оно разбегалось во все стороны, разгоралось ярче и ярче, как огонь, поедающий сухой хворост.

На площадке перед пещерой все открылись. Чего только не узнаешь об окружающих в такие моменты… Сокровенные тайны, заветные желания, безумные идеи – все носится в воздухе. Недостаточно надежно спрятанные «скелеты» начинают вываливаться из «шкафов», а потом густо обрастают сплетнями. Морган загнал свой – с незабудковыми глазами и светлыми кудряшками – в самый глубокий подвал сознания и запер на замок. Манна двенадцати человек слилась в единое облако, Морган стал ее волевым центром. Доверившись его намерению, отряд вырвался из каменного мешка на снежные просторы. Вокруг царила бледно-серая беспросветная хмурь. Ветер, грозивший к вечеру усилиться до бурана, бросал в лицо крупные колкие хлопья. Девственный снег не давал ни единого намека на недавнее присутствие людей. Морган указал на нагромождения льда вдали:

– Его хоромы.

Он начал было делиться опытом обнаружения невидимок, но Иллас прервал его и дал всем команду закрыться. Ах, если бы он знал, сколько времени прошло… Морган был более чем уверен: Иштвана на Ледяшке нет. Вопрос в том, какие улики он оставил и не подставил ли девушку, забрав только свои вещи.

«А можно ли вообще обнаружить на вещах, чей хозяин – невидимка, отпечатки?»

Распоряжение главнокомандующего, хоть и было нелепым, обрадовало Моргана. Он приближался к логову Иштвана, словно к месту своей казни. Защитная сеть скроет его нервозность, которая, будь он открыт, вызвала бы подозрения.

Дом прятался в ледяных завалах – если не почуешь запаха жилья, внимания не зацепит, – именно они и придавали ему сходство с замком. Само здание было неуклюжим и являлось уцелевшей частью какого-то древнего сооружения. Толстая деревянная дверь, и все окна открыты… чтобы впустить уничтожающий отпечатки холод. В прихожей бураны намели сугробы. Иллас приказал спешиться и разрешил, наконец, обследовать Даром местность. Но только Моргану. На Ледяшке Морган воспринимал меньше полумили, и в этом радиусе, чего и следовало ожидать, единственными живыми существами были его соотрядники.

Все расслабились и разбрелись по дому. Три комнаты внизу и одна на втором этаже. По неуловимому аромату полевых цветов Морган догадался: именно она, самая маленькая и уютная, принадлежала Марго. Он постоял у окна, коснулся ладонью простывших каменных стен, припорошенного кое-где снегом деревянного настила на полу. И выдохнул с облегчением: отпечатков девушки нет. Не обнаружил он их и в других комнатах. Дом был абсолютно чист и пуст: ни черепка от миски, ни грязного носка, ни шпильки, ни засохшей корки хлеба. Из мебели осталась лишь небольшая печь с плитой в одной из нижних комнат, служившей, очевидно, кухней. Все ненужное и компрометирующее Иштван спалил, все ценное – забрал с собой.

«Спасибо тебе, мерзавец! Будь ты проклят».

Каждую комнату по периметру опоясывала толстая железная труба. Она вела из полуподвального помещения в правой части здания. Это, надо полагать, и есть загадочная Ревущая Комната. Сейчас комната молчала, а дверь туда была открыта. Половину помещения занимала огромная железная бочка с длинным прямоугольным отверстием в боку, укрепленная на ножках в горизонтальном положении. Спереди, сзади и сверху из нее торчали трубы – две входили в стены, третья, дымоход, – в потолок. Пол, стены, потолок и саму бочку покрывал толстый слой копоти. Окон комната не имела, поэтому не успела проветриться, и ноздри раздражал незнакомый тяжелый сладковатый запах. Здесь Иллас с Таокой задержались дольше всего, в то время как Лайо планомерно и методично, дюйм за дюймом, шерстил жилую часть дома.

– В верхней комнате и на лестнице блеклые отголоски убийства. Ужас, безысходность, предсмертная агония. Но следов крови нет. И нет ничьих отпечатков! Нигде! – закончив обход, доложил он Илласу и обиженно надул губы.

– Все подчистил и смылся, – с невинным лицом подытожил Морган.

Лайо метнул на него сердитый взгляд и сунул голову в отверстие, служившее, очевидно, топкой, откуда буквально минуту назад, перемазанная копотью, вынырнула его старшая коллега со словами: «Жгли неизвестное жидкое маслянистое вещество, которое легко воспламеняется и дает много тепла».

– Там трубы и бак, – гаркнул он из бочки. – Металлов он не плавил. Копоть – смесь каких-то смол или масел. Надо показать Харе.

– Он использовал эту штуковину для отопления, – подсказал Морган. – В трубах – вода. Она нагревалась, циркулировала по комнатам, и воздух прогревался.

Лайо резко разогнулся, стукнувшись макушкой о железный край топки.

– Сама?

Морган пожал плечами и зевнул. Ему было абсолютно наплевать, как работала эта груда закопченного железа; главное – Марго вышла из опасной игры. Иллас беспомощно уставился на старого мастера.

– Не смотри на меня так! – взмолилась Таока. – О древних технологиях я знаю не больше твоего.

– С чего вы взяли, что это древняя технология? Может, он сам изобрел? – Лайо постучал костяшками по трубе, проверяя, действительно ли внутри вода.

– С того, что в мире нет ничего, чего бы уже не было раньше. – Иллас развернулся к выходу и махнул остальным. – Полярная ночь! Скоро начнет темнеть. Мор, ожерелье!

– Оно не здесь.

Оказавшись на морозе, все усиленно задышали, изгоняя из легких противный сладковатый осадок. Ноги машинально понесли в сторону ветряных мельниц, выстроившихся в ряд, словно часовые, шагах в трехстах от дома.

– Подозрительно быстро он свернулся, – пробормотал Иллас, прикрывая лицо от обжигающего ветра. – И бесследно. Вчера здесь все так же выглядело?

– Я в дом не заходил. То, что поблизости никого, кроме девчонки, нет, мне сообщил Дар. Она лежала в ущелье. Вон там.

– Ах да… – Иллас даже не повернул головы в указанном Морганом направлении. Ясно, чем заняты его мысли: поскорее убраться с мертвого материка, запереться в теплом штабе и обмусолить проблему в узком кругу. За девять лет в должности верховного главнокомандующего старый воин отвык рисковать своей шкурой.

– Мы, когда начинается извержение вулкана, сворачиваемся быстрее, – прокричала Таока сквозь вой ветра. – Если ночью сильно морозило, да еще с бураном, неудивительно, что отпечатки уничтожило. Я уверена, это не единственное его убежище.

К моменту, когда Морган с Илласом и мастерами, утопая в снегу, добрели до ветряков, там собрался весь отряд. Восемь всадников, словно околдованные, пялились на крутящиеся лопасти.

– О Боги… – застонал Иллас от бессилия перед воплощенными в железе плодами дикарских умов. – А вертушки-то эти зачем?

– Снежинки молоть, – рассмеялся кто-то из ребят.

Его сосед потер замерзший нос и задумчиво, словно решая задачу вселенской важности, произнес:

– Интересно, с какого места надо бросить дерьмо на лопасти, чтобы оно в тебя же не отлетело?

Отряд грохнул хохотом. Лайо демонстративно отвернулся – видимо, чтобы тупые мочилы не заметили, как он хихикает в кулачок над незатейливой солдатской шуточкой. Морган проглотил смех и процитировал слова Марго:

– Они накапливают силу ветра и передают ее в тот железный бочонок. Там она превращается в огонь.

Лайо захихикал вслух.

– Чего уставились? – свирепо взревел Иллас. – Ни разу в жизни мельниц не видели? Ожерелье – и домой! Дурачье, – ругнулся он себе под нос.

Таких маленьких, на длинных ножках, дурачье не видело, но идею отбытия восвояси поддержало охотно.

За вратами бушевала буря. Гудящий ветер крутил снег, заставляя людей пригибаться к гривам коней, залеплял глаза. Смертоносный материк, милосердный лишь к своему самозваному королю и его маленькой пленнице, гнал незваных гостей прочь. В пурге они едва разглядели очертания развалин. Под долгожданной крышей спешились, стряхнули с себя снег. Кто-то пустил по рукам фляжку с травяной настойкой. До Моргана она так и не дошла. Отряд рассыпался по древним «дворцам», словно горох из опрокинутой миски: любопытство было сильнее мороза и ветра. Морган снова остался в издерганном погодой и чудесами техники элитарном обществе. Иллас что-то ворчал себе под нос, а Лайо излучал такую безнадежную тоску по родине, что на него больно было смотреть. Спокойной оставалась только Таока. Шустро форсируя ледяные глыбы, худенькая жилистая старушка взахлеб рассказывала, как побывала здесь подростком: они с друзьями пытались выдрать из каменной стены ржавый железный прут, как сувенир на память, и обморозили руки, а потом, утыканные иглами, выли у целителя.

Место, где лежало ожерелье, занесло снегом, но Морган хорошо помнил этот небольшой пятачок между стеной и сугробом. Под мученические вздохи Лайо он начал осторожно разгребать снег. Пальцы погружались все глубже и глубже, пока не уперлись в лед. Не может быть… Морган стиснул зубы, на всякий случай приготовившись к резкой боли, и ребром ботинка снял пухлый пласт свежего снега. Ничего. Голубые жемчужины исчезли. Он повернулся. Встретив мрачный взгляд Илласа, виновато пожал плечами:

– Оно было здесь. Кроме Иштвана его никто забрать не мог.

– Прочная связь с оберегом, не зависящая от расстояния. – Таока побарабанила пальцами по губе. – Древние Асуры это умели.

Иллас скрипнул зубами.

– Строить каналы они тоже умели. Хватить дрочить! – Он шлепнул перчаткой Лайо, который старательно тер пальцы и куртку снегом, пытаясь счистить копоть. – А то нечего будет показывать Харе.

Морган с облегчением отряхнул руки. Иллас сорвался не на нем. Значит, виноватым не считает.

До самого дома все молчали. У пещеры, когда отпустили воинов, Иллас разочарованно и вместе с тем облегченно – не застряли на Ледяшке, вырвались живыми! – выдохнул:

– Ну и что мы имеем?

– Полукровку, соединяющего запрещенную магию с запрещенными технологиями, – с пафосом озвучил Лайо очевидное.

– У полукровки через сотни поколений вдруг проявляется дар древних… – медленно проговорила Таока, расстегивая длинную кожаную куртку. – С чего бы?

– Канал с Асуром, – с уверенностью сказал Лайо, ни разу в жизни не видевший Асуров и только вчера узнавший, что они научились строить каналы.

Старый мастер стряхнула с белых, но все еще густых волос мелкие прозрачные капельки растаявших снежинок.

– Будь у него канал, он убил бы девочку силой Асура. Или ты хочешь сказать, Асуры зажирели и им больше не нужна свеженькая Манна? Хорошо, допустим. Тогда в Манне девочки, а значит, и Моргана, который пытался спасти ей жизнь, была бы скверна. Скверны нет. Не может он быть рабом Асура, ни в каком варианте! Асур плетет сети. Один раб, пусть и гений, ему не нужен – это слишком мало. – Таока повернулась к Моргану: – Других жильцов, как я понимаю, здесь не было?

– Нет, – подтвердил Морган. Впрочем, Асур, которого убил Бо, тоже отказался от чужой Манны. Ради чего-то более ценного? Однако изорвал ее и вложил в голову ее обладательницы намерение самоуничтожения. Если, конечно, на Тойву напал именно тот Асур, и Асур вообще.

– А если он не смог воспользоваться каналом? – не унимался Лайо. – Канал забился или…

– Забился чем? – Таока насмешливо подняла брови. – Лайо, дружище, канал – не прямая кишка.

– Раб Асура не мог перекрыть канал и отказаться от Манны девочки по своей воле, – добавил Морган. – Его мозги до последней извилины принадлежат хозяину. Асуром здесь и не пахнет.

Иллас наклонился к Таоке:

– Если орлу не подрезать крылышки…

Морган угадал ее ответ по движениям губ: война.

– Поезжай в штаб, я тебя догоню. Лайо, зайди за Харой, и отправляйтесь туда же. Мор? – Иллас пропустил мастеров вперед и поравнялся с ним. – С Тайнером и привычной походной жизнью придется на время расстаться. Поиск начнешь с Браголлака, завтра же. Далее – по обстоятельствам. Возможно, придется охватить сопредельные территории. Команду набирай сам. Мой тебе совет: полоумных кретинов типа Эйжа с братцем – не брать. Не по лесам шариться едешь. Не бери и тех, чья физиономия тебе не по нутру: неизвестно, сколько вам придется вариться в одном котле. Шесть человек – не двадцать шесть. Грызня начнется к концу второй недели – проверено.

– Шесть? – переспросил Морган. «Да ты с дуба рухнул! Или я ослышался». – Ты даешь мне всего пятерых?

– К чему тебе больше? Браголлак кишит людьми, готовыми в любой момент прийти тебе на помощь. Там около тридцати отрядов и вдвое больше Повешенных, среди которых целых три священника. Будете на правах гонцов. Заскочи вечером. Я подготовлю для тебя списки и свежие подробные карты.

Повешенными называют осведомителей, чтобы лишний раз не звучали слова «информатор» и «шпион». Заполучить в осведомители священника – большая удача, которая выпадает нечасто: он принимает исповеди, общается с другими священниками, поэтому в курсе происходящего далеко за пределами своего округа. Три священника – действительно мощная информационная база.

– А Совет? – обронил Морган, все еще не веря своему освобождению.

– Совет, если надо, я соберу без тебя. На кой ты мне сдался на Совете? До вечера. – Иллас развернул коня к дорожке, ведущей между хижинами, и тут же повернул обратно. – Ах да… Возьми Равена. Неплохой следопыт. У него был перелом руки. В поход ему рановато, а с тобой – в самый раз. Его напарник Токо – воплощение надежности и ответственности. Что бы ни случилось, спокоен как аллигатор в засаде. Я с ними уже говорил: оба согласны. Завтра в шесть. Перед отъездом покажитесь мне у штаба.

Морган усмехнулся вслед удаляющейся массивной кожаной спине. При всей своей неторопливости Иллас порой развивает совершенно невероятные, достойные лучших полевых командиров скорости принятия решений.

«Команду набирай сам. Шутник».

Равен и Токо. Допустим. Придется брать Имандру, ей нужен как раз такой опыт, а значит, и Кернела. Уже четверо, из которых двое – юные разгильдяи, за которыми нужен постоянный присмотр. Одно место вакантно. Для Анаила, если бы он не шлялся невесть где. Из женщин подошли бы Лена и Ринока. Но Тайнер не отдаст ни своего, единственного теперь, советника, на чьи плечи свалится половина отряда, ни лучшего полевого целителя. Впрочем, лучшего следопыта он тоже вряд ли отдаст, так что придется за остаток дня подыскать Анаилу замену. А кроме того, родной отряд далеко, и Тайнер не вернется, пока не закончит запланированный объезд территории. Последний член команды внезапно оказался проблемой. Те, с кем Морган рос, осваивал боевое мастерство и чья физиономия ему по нутру, либо в походе, либо стоят глиняными куличиками в горах. Можно, конечно, обратиться к Илласу. Он подберет… И за пятнадцать минут убедит, что этот человек является для Моргана идеальным напарником. Морган с тоской глянул на белые клочья облаков, безучастно плывущие над острыми каменистыми вершинами. Он бы взял с собой троих. Тех, кого невозможно взять: отца, Бо и Марго. Мудрый наставник, преданный друг и любимая женщина – он не желал никакой другой команды.

Сборы в дорогу – вот чем стоит немедленно заняться. В голове выстроилась привычная череда действий: проверить снаряжение, выбрать и подготовить лошадей, осмотреть оружие. Сходить к Равену, сходить к Токо, сходить к Кернелу. Сходить на Банное озеро и помыться наконец по-человечески. Возможно, за этими занятиями на него снизойдет озарение, кого взять шестым.

Как ни велико было желание лишний раз не встречаться с матерью, голод погнал Моргана домой. Верно предки предупреждали: Ледяшка высасывает Манну. После нее страшно хочется забросить что-нибудь в желудок. А Марго жила там два года. Не защищало ли ожерелье еще и от потери жизненной силы? Словно дожидаясь его, на столике возле очага возвышалась аппетитная горка рыбных лепешек. Не снимая куртки, Морган облокотился на стол и отправил в рот первую лепешку. Быть может, удастся поесть быстрее, чем мать заметит его. Из дома выскочила Имандра.

– Где ты был? Почему ты в зимнем и мокрый?

– Завтра отбываем в Браголлак, – промямлил Морган с полным ртом. – Беги обрадуй Керна и собирайся.

– Кого мы там забыли?

– Педофила.

– О-о… А он симпатичный?

– Угу.

– Зачем тогда нам Керн?

– Затем, что ты уже вышла из детского возраста.

К несчастью, их диалог услышала мать, и тотчас выяснилось, что Моргана ждет куча дел по хозяйству, помимо пресловутой дверной петли. Настоятельная просьба съездить в тайгу за дровами, при заполненной на две трети поленнице, привела бы его в бешенство, если бы не сладостная мысль о скором конце мучений. В итоге, до самого приятного занятия Морган добрался, когда на небе вовсю пылала красно-оранжевая заря. Имандра, весь день ходившая за ним по пятам, увязалась и на озеро, где, к большому облегчению Моргана, встретила приятелей и ушла с ними, избавив его от своей болтовни, изрядно его утомившей. На озере было многолюдно, воздух звенел от ребячьего визга. Помимо жителей Ивинга, сюда приезжают мыться из двух соседних поселков. Все места возле обрушивающегося со скал теплого потока оккупировали мамаши с малышней разного возраста. Морган с трудом выискал свободную щелку между валунами, где берег был достаточно пологим, чтобы сойти к воде, не навернувшись.

В уединении Морган успел лишь побриться. Едва он начал намыливать мочалку, из-за камней донесся шорох шагов: кто-то еще не нашел себе места на переполненных берегах. Морган оглянулся посмотреть, чье общество придется терпеть в ближайшие четверть часа. Над булыжниками мелькнул смуглый, с залысинами лоб и длинные, зачесанные назад черные волосы. Ну, этот нервировать не будет. Он спокойно начал тереть шею и плечи. За спиной раздалось шуршание снимаемой одежды, плеск воды. Мужчина стал рядом с ним.

– Когда отправляешься на охоту за невидимкой?

Морган застыл, пораженный молниеносностью распространения информации. И еще больше его потрясло, что Аррой Тике заговорил с ним. Эта выдающаяся персона, совершившая головокружительный скачок от казначея до простого охотника, мало с кем разговаривает. В редкие моменты случайных встреч лицом к лицу он ограничивается коротким взглядом. Формально Аррой числился преступником. В бытность свою членом Совета старейшин он прикармливал из казны общины дезертира. Юноша сломался через два месяца службы. Устроил истерику, заявив, что хочет жить, а не быть пищей для ненасытного чрева жестокой бессмысленной войны, которая никогда не закончится. Бунтаря утихомирили, полгода он терпел, а потом сбежал. Всерьез его поиском никто не занимался: на дезертиров нет ни людей, ни времени, расправу над ними обычно предоставляют дикарям. Этому удалось выжить. Он долго скитался, опустился на самое дно, откуда его вытащила какая-то крестьянка, и он тут же на радостях наделал ей детей. Однако своим в стране дикарей он так и не стал, приличной работы не нашел, поэтому семейка сидела на шее отрядов Ивинга. Уж как Аррой разыскал его, как умудрялся переправлять деньги и на чем прокололся – это осталось в узком кругу старейшин. Иллас вышвырнул его из Совета без разговоров. И Аррой, несмотря на угрозу изгнания из общины, ушел с гордо поднятой головой, обвинив глав кланов в черствости и бессердечии. Теперь опальный экс-казначей печально доживал свои дни. Летом дубил кожи, а зимой уходил в тайгу, на соболя. На его долю приходилась треть «мягкого золота», добываемого охотниками Ивинга, поэтому его терпели. Местные командиры Арра игнорировали: одни испытывали неловкость перед человеком, бывшим некогда выше их рангом, другие были в ярости, что на омытые кровью воинов деньги кормился предатель. Несколько раз Арроя брали в отряды командиры из других общин, однако почему-то все как один избавлялись от него после первого же рейда. Морган никогда не интересовался подробностями жизни отщепенца, а тот не проявлял интереса к Моргану. Не друзья и не враги.

Морган бросил косой взгляд на непрошеного собеседника:

– Завтра на рассвете.

– А Наули и вся ваша доблестная компания? Вы разве не вместе едете?

– Иллас считает, шестерых достаточно. Доблестная компания в Каурии.

– Шестерых… – Аррой сочувственно усмехнулся и негромко продолжил, намыливаясь: – Небожитель окончательно утратил связь с реальностью. Когда оказываешься наверху, это быстро происходит, незаметно. А если у невидимки отряд в сто человек? Таких же невидимок.

– Для нас те же правила, что и для гонцов, – пояснил Морган с неохотой. – На рожон не лезть, боя не принимать, в случае чего вызывать ближайший отряд.

– Ах, вот как… – Аррой зашел глубже, окунулся с головой, смывая с себя мыльную пену.

Морган непроизвольно скользнул взглядом по его телу. Арр – ровесник Илласа, ему шестьдесят с небольшим, но, в отличие от отрастившего брюшко главнокомандующего, продолжает тренировки и сохранил великолепную форму.

– Кого он дал тебе в помощники?

– Равена и Токо, – вырвалось у Моргана, хотя он вовсе не собирался разводить откровений с человеком, чья проницательность и острые меткие вопросы заставляли его чувствовать себя сопливым мальчишкой. – Моя сестра с Кернелом прилагаются по определению.

Лица Арра не было видно, Морган мог лицезреть лишь его голый зад, но по негромкому фырканью ясно: этот высокомерный сноб ржет. И ржать есть над чем.

– А кто шестой? Кот в мешке, которого Небожитель торжественно вручит тебе за минуту до отъезда?

Морган молча проглотил шпильку. Помедлив, он признался:

– Я пока не нашел себе напарника.

Арр резко развернулся и протянул раскрытую ладонь. Мочалка выскользнула из руки. Морган и в страшном сне не видел Арроя Тике своим напарником. Ум в панике метался, выискивая аргументы против, и – о, ужас! – не находил ни единого. Да, Арр похерил правила, и он нечист на руку. Зато он опытный воин, умеет вести переговоры без хамства и рукоприкладства, сдержан на язык. Одинокий вдовец, которому нечего терять. И неуправляем… Морган смотрел на воду, переливающуюся в закатных лучах золотыми искрами. Он тоже похерил правила. Ради хорошенькой дикарки. Просто ему на первый раз свезло. И если Арр захочет повидать парию…

«То я смогу повидать Марго!»

Моргана вдруг охватило странное ощущение близости со стоящим перед ним человеком. Арр, должно быть, почувствовал ее раньше, потому и разыскал его здесь. Выследил и подкараулил! Все эти годы ждал своего часа… И вот – Браголлак, его шанс, быть может последний, вырваться из клетки и снова стать собой. Рука самопроизвольно протянулась навстречу.

«Боги, я сошел с ума!»

Морган открылся. Арр тотчас сделал то же самое, чтобы дать ему убедиться в искренности своих намерений. Потухший взгляд одинокого волка вспыхнул отчаянной надеждой: «Ты уверен?»

– Да, – твердо сказал Морган и крепче сжал пальцы. – Да. Завтра в шесть у штаба.

Их руки плавно, словно нехотя, разомкнулись. Арр больше не произнес ни слова. Вышел из воды, забрал одежду и исчез. Спустя некоторое время Морган увидел его среди споласкивающихся под водопадом, а с берега донеслись ворчливые крики сестры:

– Ну и местечко ты выбрал! Ноги переломаешь, пока спустишься! Зачем приходил этот тип? – Всплеск, будто в воду рухнул столетний дуб. – Водишься со всяким сбродом.

Морган фыркнул. Материнское выражение.

– Ты настолько хорошо его знаешь, чтобы судить?

– Он вор и лжец. – Имандра повернулась к нему задом. – Потри спину.

– Он делал это ради друга, от которого все отреклись.

– Ха! С чего это он так проникся к предателю?

Морган стегнул сестру мочалкой по блестящей загорелой ягодице.

– Наверное, тот тайком нарезал ему резьбу в заднице. Спроси мамусика. Она у нас кладезь сплетен.

– Сбежать к дикарям. До чего глупый поступок! Почему он не ушел в Храм? Местечко как раз для свихнутых отщепенцев.

– Приглядывай за собой, какие поступки совершаешь ты. Путь другого человека – его личное дело. Ему по нему идти, спотыкаться, наступать на грабли и получать в лоб. В каждом из нас, копни поглубже, воз дерьма. Только один вываливает его наружу, а другой держит внутри. – «До поры до времени». – Арр едет с нами в Браголлак.

Имандра крутанула пальцем у виска. Помолчала, а потом недовольно буркнула:

– Фу! Набрал одних старперов.

– Неправда. Равену тридцать два.

– Он женат.

– Насколько я понял, для тебя это не помеха. И ты же переключилась на девушек.

– С нами девушек не будет.

– Тогда придется довольствоваться казначеем.

– Идиот! – взвизгнула Имандра. – Он мне в дедушки годится!

– Вот припрет тебя в дороге, и посмотрим, кто идиот. Кстати, чем не вариант для замужества? Холостой, состоятельный, умный, опытный. От Керна избавишься. Я бы на твоем месте подумал. – Злорадно посмеиваясь, Морган отвернулся от летящих в лицо мыльных брызг, а потом позволил сестре вспомнить детство – вцепиться в волосы и несколько раз макнуть себя головой в воду.

Когда они натянули одежду на распаренные и расслабленные горячим душем тела, от солнца осталось лишь бледно-оранжевое зарево над далекими синими сопками. Предложение прогуляться в штаб Имандра отвергла. Первый месяц в отряде, а соображает: незачем лишний раз мелькать перед глазами у верховного начальства. Морган не стал настаивать, хотя ему страшно не хотелось являться к Илласу без поддержки, пусть и символической. Сомнения в благонадежности Арра стер болезненный страх потерять его. Ноги слабели и спотыкались о камни, когда Морган пытался предугадать реакцию Илласа на его новоиспеченного напарника.

Несмотря на поздний час, в штабе царило оживление. Любитель ночных бдений собрал всех командиров с советниками, чьи отряды не в рейде. Появление Моргана прервало дебаты, был ли Иштван знаком с Ванандом Зааром. Наступившая моментально тишина впилась в Моргана десятью парами глаз. Большой овальный стол ломился от кружек с оздоровительным пойлом и кип рапортов. Кое у кого Морган заметил листы, исписанные его почерком. Физиономия Илласа напоминала небо перед ураганом. Он кивнул на свободную табуретку:

– Передай ребятам фантом Иштвана.

Обычная процедура при розыске. То же самое Морган должен будет проделывать в Браголлаке, встречая местные отряды. А Иллас завтра разошлет гонцов, чтобы они передали образ Иштвана другим общинам. Морган открылся. Чувствуя себя куском мяса, разрываемым стаей голодных собак, ярко нарисовал в воображении лицо, увиденное в Манне Марго. Чья-то рука вытянула из стопки чистый с одной стороны лист и начала набрасывать карандашом портрет. Любопытно, какие дары Иллас пообещал каждому из них за уничтожение злодея? Не должность ли коменданта в Зотерне? С него станется. Ни об одном из присутствующих нельзя сказать, что он ее недостоин. Морган продублировал описание внешности Иштвана вслух, прибавил пару слов о росте и комплекции. Больше его не задержали ни на минуту. Напоследок Иллас мрачно сообщил, что состав жирной копоти на ладонях Лайо не распознал ни один из целителей. И Морган не стал расстраивать его еще сильнее: оставил казначея на утро.

«Колесо закрутилось», – думал он, на ходу скатывая в трубочку полученные от Илласа карты и список осведомителей. С завтрашнего дня все начнут носиться как угорелые. Полузабытую Ледяшку захлестнет новая волна паломничеств. Через неделю от Иштвановых сооружений не останется и следа. Молодняк перетащит сюда все до последнего гвоздя. Ветряки на длинных ножках вызовут массовое помешательство, и тут дело не ограничится разбитыми носами.

Имандра с матерью ворковали на лавочке у очага. Ужинать еще не начали. Ждут его. Морган уселся напротив. Имандра улыбнулась, мать поджала губы, сняла крышки с тарелок с пшеничными булочками, зеленью и печеным омулем. Любимая дочь впервые надолго покидает дом. А кто виноват? Он, злостный разрушитель семейной идиллии.

«Мне так же больно, как и тебе, мама. Но что я могу сделать? Таковы правила. Их придумали не мы с тобой. Мы лишь крохотные винтики в этом огромном колесе».

Чтобы не смотреть на мать – и без нее тошно, – Морган уткнулся в список осведомителей. Имандра тотчас схватила свою миску и перебежала к нему.

– Ветер меняется, – прочла она. – Не перевертит ли за ночь погоду. Жаль, колокольня низковата – глянуть бы, что там надвигается из-за горизонта. Рассвет даст ответ. – Что за чушь? Иллас баллады сочиняет?

– Якорь, – буркнул Морган.

– Чего?

Он проглотил то, что жевал.

– Я объяснял тебе дважды! Кодовая фраза! Забитая в мозги Повешенным! В ответ на которую они выдают нам новости о технических новинках! А нижняя строка, про рассвет, – отзыв, также забитый им в мозги, который они произносят в подтверждение готовности к диалогу. В каждом регионе якорь свой. В Браголлаке такой.

– Потише! – вступилась за Имандру мать. – Ты глухой, что ли? Плохо объяснял.

– А матерные якоря бывают? – невинно поинтересовалась Имандра.

Знает, что при матери ей не влетит. Морган сложил листок и хлопнул им сестре по носу.

– Вряд ли. Их слишком легко подобрать.

Искать человека по внешности и имени… Так разыскивает преступников гвардия порядка и редко когда находит. Иштван наверняка изменил прическу. И имя – не фальшивое ли оно? Сомнения вызывает и сам Браголлак. Если даже имя, или его часть, настоящее… Сколько Иштванов и Краусхофферов в Браголлаке? Десятки? Сотни? Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что. Милость Богов – единственное, на что можно рассчитывать. Радует одно: отряд будет предоставлен самому себе, а Морган – отделен от материнских претензий и всевидящего ока Илласа вратами, жаль, без доблестной компании во главе с Тайнером.

– Мам, для кого Аррой Тике воровал деньги? – прозвенел под ухом голос Имандры.

– Для дезертира. Сына бывшей любовницы. Он остался сиротой, и Тике воспитывал его как родного. Воспитал на наши головы.

«Твоя-то голова чем пострадала?»

Будь у него не набит рот, Морган бы съязвил.

– А почему ребенка не взял ее клан? У него что, своих детей нет?

– У него была дочь. Она утонула. Почему тебя вдруг заинтересовал Тике?

– Руэлл час назад, на озере, взял его в напарники.

Мать вздохнула, слабо пожав плечами:

– Ну, твой брат никогда не блистал умом.

Доужинали за обсуждением наступающей поры свадеб. Имандра сетовала, что пропустит свадьбы двух подруг; вместо ночных веселушек придется изнывать от скуки и холода в Браголлаке, в компании четырех старых пердунов и одного молодого, бесполезного во всех отношениях. Мать молчала, но угадать ее мысли было несложно: старший и младший ребенок все еще не связаны брачными узами, и старшему это непростительно. Потом с подачи Имандры обе набросились на Моргана с расспросами, кто та девушка, чье предложение соединиться кровью он отверг, и Морган, прихватив кружку с чаем, сбежал в дом. Там он обнаружил: несмотря на критичное отношение к его умственным способностям, его одежда выстирана и сложена аккуратной стопочкой, седельная сумка почищена, разодранные в предыдущем рейде кожаные штаны залатаны. Ко всему прилагался мешочек с лекарствами и, помимо осточертевших болотных груш, которые единственное что делали – за счет разбухания в желудке создавали ощущение сытости, – любимое таежное лакомство – мед с брусникой и кедровыми орешками, восемь банок, мать подгребла весь прошлогодний запас, – морошковое варенье и пирожки с грибами. Морган распихал барахло по седельным сумкам. Все, кроме спальника. С тех пор как в нем приютился нежный аромат цветущего луга, он не мог спать на своей обычной постели.

Запах Марго промучил Моргана полночи, подогревая страх отправиться в поход без Арра, с кем-нибудь, кого навяжет взбешенный Иллас, увидев завтра казначея в составе отряда. Морган ворочался, вставал, бродил вокруг дома и снова ложился. Задремал лишь под утро, с тяжестью на сердце и головной болью, и, когда настало время вставать, Имандре пришлось вытряхивать его из спальника. Есть он не смог.

К штабу они прибыли последними. Морган обвел взглядом лица будущих соотрядников. Простоватая физиономия не вполне еще проснувшегося Керна ничего не выражала; как и Имандру, собственные проблемы волнуют его больше чужих прегрешений. А обо всех прегрешениях Арра он, по младости лет, возможно, и не знает. Токо сидел в седле, как нахохлившаяся сова; морщил маленький, загнутый вниз нос; взлохмаченные каштановые волосы торчали в разные стороны, как перья. Равен нервно поправлял свою замысловатую прическу, штук десять тугих золотисто-коричневых косичек, уложенных вдоль головы и собранных сзади в хвост, – счастливчик, давно не было вшей – и косился на экс-казначея с удивлением и подозрением. Этим двум придется объяснять, почему в стаде оказалась паршивая овца. Из всех только Арр был без защитной сети. Глубокий, прозрачный и спокойный, как высокогорное озеро, он совсем не походил на преступника, ожидающего приговора. И ночью, судя по свежей физиономии и отсутствию синяков под глазами, он спал, и спал хорошо. Небожитель выйти не соизволил. Желает говорить с глазу на глаз… Морган спешился. Прежде чем дернуть на себя дверь, оглянулся на Арра. Тот чуть заметно улыбнулся и моргнул.

Иллас неподвижно восседал за столом, сцепив пальцы в замок.

– Присядь на дорожку. – Он выдержал паузу, а Морган – стрелы, летящие из его глаз. – Очень любишь находить себе проблемы. Ты хорошо подумал?

– Я с ним управлюсь.

Иллас насмешливо хмыкнул:

– Знаешь, кто ты против него? Букашка! Он дунет на тебя, ты перевернешься на спинку и будешь беспомощно дрыгать лапками.

Морган невольно сгорбился на стуле.

– Арр едет со мной, – произнес он тихо, но твердо.

– В таком случае, – Иллас подвинул ему один из трех приготовленных на столе маленьких кожаных мешочков, – этого достаточно. Хаурангъя.

Морган забрал мешочек, изобразил нечто вроде прощального поклона. За дверью вытер рукавом вспотевший от волнения лоб. Взвесил мешочек на ладони, встряхнул. Медяки. Стервец! Арра отпустил, однако нашел способ выказать свой протест. Нет, он не черств. Он принципиален и до мозга костей предан правилам. Придется искать Иштвана на собственные средства. Морган начал перебирать в уме своих лошадей – каких взять с собой, чтобы выручить побольше денег. Помимо лошадей, есть несколько дорогих шкур: лисица, песец, норка, белый медведь.

«Мы не пропадем без твоих денег, Иллас, и не надейся, что я передумаю».

Вырвавшись из штабной неволи, Морган махнул рукой своему маленькому отряду:

– Поезжайте к вратам. Я вас догоню.

– Постой! – Арр поманил его к себе.

Они поехали замыкающими, стремя к стремени. Едва штаб скрылся за деревьями, Арр развязал один мешок с овсом и раздвинул края, демонстрируя содержимое. Мешок был набит собольими шкурками. Он показал пятерню. Шкурки во всех пяти мешках. Не все они пойдут на обеспечение каждодневных нужд отряда и прокорм лошадей, это ясно, но смерть от голода и холода им не грозит. – Я подумал, незачем тащить овес, который растет там, отсюда.

Морган рассмеялся, пожал ему руку:

– Ты прав. Лишняя тяжесть.

Глава 16

Рейд по Браголлаку показался Моргану самым тупым, бессмысленным и скучным из всех совершенных за свою жизнь. Он состоял из повторения одного и того же бесконечного цикла действий. Отряд заезжал в деревню, они расспрашивали священников, осведомителей, если таковые имелись, и пару-тройку местных жителей, не знают ли они человека по фамилии Краусхоффер или по имени Иштван, навещали всех Иштванов и Краусхофферов, потом шли на базарную площадь и толклись там весь остаток дня. После разговора с первым священником Арр деликатно подсказал Моргану, что лобовые вопросы «В каком доме проживает Иштван Краусхоффер?» и «Когда Иштван Краусхоффер в последний раз появлялся в церкви?» более грамотны, нежели пространное «Проживает ли у вас Иштван Краусхоффер?», потому как предполагают развитие разговора, не позволяя собеседнику отделаться коротким «да» или «нет». Обязанности в отряде сразу же сами собой разделились. Морган с Равеном и Токо обивали пороги храмов и домов местных жителей. Арр с Имандрой и Керном ошивались по базарам, рынкам и ярмаркам.

В первый же день Морган обнаружил, что мировоззрение и этика Арра сильно отличаются от его собственных. Продавая шкурки, Арр не гнушался колдовством – лишь бы выманить из дикарей деньги. И всякий раз давал блестящее обоснование, почему вынужден был прибегнуть к Дару. Через неделю Морган устал от борьбы с прогнившей казначейской моралью и перестал требовать от Арра оправданий. В конце концов, вырученные Арром деньги обеспечивают их существование. И оно было отнюдь не нищенским. Никто не ложился спать голодным, как нередко случалось в отряде. Они ни разу не ночевали в лесу, ни разу не снимали продуваемый всеми ветрами сеновал. Каждый вечер – чистые комнаты на постоялом дворе, одна на двоих или троих, в крайнем случае – крестьянская летняя кухня с печью или теплый амбар. Морган впервые не стал остригать под корень отросшие волосы. Посещая баню два раза в неделю, вшей можно не опасаться. День за днем, бреясь перед зеркалом, он наблюдал, как превращается из заморенного лесного бродяги… в кого? Сыщика-торговца? Легенда, сочиненная для Марго, оказалась пугающе пророческой.

Вместе со шкурками на торги отправились сушеные болотные груши. Теперь, когда появилась возможность питаться нормально, они только занимали место в седельных сумках. Имандра с Керном смешали их с сосновой корой и мхом, растерли в порошок, расфасовали по красивым стеклянным баночкам, и Арр сбагрил их, выдав за снадобье для повышения потенции. Точной суммы, вырученной с груш, Морган не знал – разным покупателям Арр называл разную цену, – но по прикидкам этих денег хватило бы на покупку пяти хороших лошадей. Когда груши закончились, Имандра предложила продавать смесь листьев дуба и ясеня в качестве средства против похмелья. Почему-то эта дурацкая идея безумно всем понравилась. Возражения Моргана утонули в аргументах. Во-первых, не хрен напиваться до такой степени, чтобы потом мучиться похмельем. Во-вторых, нет никакого вреда от вдыхания запаха тлеющих листьев. Напротив – аромат осеннего леса очень полезен, а дуб и ясень – деревья с целебной Манной. Это ведь не корни водяной розы. В-третьих, не надо быть идиотом: лекарства покупают в аптечных лавках, а не у проходимцев-колдунов. В-четвертых, отряд не задерживается на одном базаре больше двух дней, поэтому изобличить их просто-напросто не успеют. Арр, бесстыдник, за весь спор не проронил ни слова: стоял и улыбался словам тех, в чьих умах пустила корни его гребаная харизма.

Попутно казначей крутил какие-то одному ему понятные дела: покупал товары в одном месте и продавал в другом вдвое, а то и втрое дороже. Околачивание по базарам беспокоило Моргана, он хотел двигаться быстрее, а Арр втолковывал ему, что слишком настырное преследование цели отдаляет от нее. Зацикливание на чем-то одном сужает диапазон возможностей. Действуй расслабленно, и ты увидишь больше. Подсказка может прийти совершенно неожиданно, оттуда, откуда меньше всего ее ждешь, и шансы получить ее в базарной толчее гораздо выше, чем у попа или осведомителя.

Противостоять таким доводам было трудно. Глядя, как горсти монет исчезают в карманах казначея, Морган вспоминал слова Илласа о жучке, беспомощно дрыгающем лапками. Кто платит, тот и заказывает музыку. Платил Арр. Он же хранил у себя общий кошелек. Морган со стыдом корил себя за то, что упустил момент, когда превратился из командира в заместителя. Впрочем, Арр умело притворялся вторым лицом и при всей своей практичности никогда не жмотничал. Деньги выдавал по первой просьбе. Единственное, чего он всегда требовал, – письменный отчет, куда они потрачены. Два раза в неделю он угощал всех пивом. А когда Имандре приглянулись золотые сережки в виде розочек с бриллиантовыми серединками, Арр без колебаний купил их, при помощи Дара заставив продавца отдать их за треть от первоначальной цены. Морган пригрозил сестре, что следующую выпрошенную у дяди Арра побрякушку он отнимет и выбросит, а саму ее – изобьет: дорогие подарки ставят в зависимость и создают долги, которые потом приходится отдавать. Однако чары доброго волшебника, делающего деньги из воздуха, оказались сильнее угроз. Вскоре на сестре появилась безрукавка из чернобурки, с гранатовыми пуговицами. Изъять ее Морган не успел. Прибежал дядя Арр и заступился: пускай дитя потешится, она ведь женщина. На золотом браслетике-змейке Морган сломался и перестал реагировать на Имандрины обновки.

С паршивой овцой честные доблестные воины свыклись быстро. А для Моргана поход был хождением по канату, натянутому над пропастью. Он сам не знал, жалеет он о своем выборе напарника или нет. Временами он проклинал тот вечер на озере, когда позволил Арру подцепить себя на крючок, временами – боготворил. Но мысль о том, что рано или поздно казначей вместе с деньгами смоется к своему приемышу, грызла его днем и ночью. Все попытки ругаться с Арром проваливались. Едва Морган срывался на хамство, у него появлялось идиотское ощущение, будто он мечет стрелы в облако. Арр уходил в какую-то часть себя, где был абсолютно неуязвим; при этом он даже не закрывался, а диалог продолжал, лишь дав Моргану проораться.

В конце октября, на дне рождения Равена, Морган, подогретый вином, осуществил, наконец, свое заветное желание, зародившееся в нем в первый базарный день: подрался с Арром. В этот вечер Моргана особенно раздражал его ухоженный, опрятный вид и короткая острая бороденка, которую он отрастил за время рейда и каждое утро заботливо ровнял перед зеркалом. В какой-то момент в голове что-то щелкнуло, он перегнулся через стол и врезал Арру по физиономии. У Керна и Токо не хватило смелости вмешаться в личные разборки командиров. Равен то ли был слишком пьян, то ли берег свою неокрепшую еще руку. К драке присоединились три дикаря – и все трое, что Моргана разозлило еще сильнее, приняли сторону Арра. Перепуганная хозяйка гостиницы вызвала гвардию порядка. Их растащили, заставили вытереть за собой кровь, вынести сломанную мебель, возместить материальный ущерб и убраться восвояси.

Ночью пришлось бы мерзнуть в палатках, если бы Имандра не упросила какую-то сердобольную полуслепую старушку, которая так и не поняла, что имеет дело с Сурами, пустить их в хозяйственную пристройку. Спала только молодежь. Морган с Арром угрюмо сидели по разным углам и плевались кровью. Утром у Моргана открылось внутреннее кровотечение, ему стало совсем плохо. Арр чуть ли не силой заставил его открыться, чтобы осмотреть и полечить. До вечера Морган провалялся на полу, натянув на голову одеяло, ничего не ел и ни с кем не разговаривал – от боли, стыда, обиды и унижения. Ребята тем временем отрабатывали у бабки постой и харчи: наносили воды, накололи дров, починили крышу, прочистили печную трубу.

На следующий день жизнь отряда вошла в свой обычный ритм. Они с Арром бок о бок сидели на чурбачках на рыночной площади, с припудренными тальком синяками, и предлагали дикарям обзавестись эффективным магическим средством приманивания денег. На этот раз баночки содержали высушенный и измельченный лесной мусор, сбрызнутый дешевым душистым маслом. Смесь нужно было поджигать и окуривать дымом дом, лавки, торговые палатки и товары.

Как только Морган восстановился, Арр ненавязчиво ввел тренировки и с тех пор каждый вечер позволял оставлять на себе умеренное количество синяков. Помимо привычных – спарринга на шестах и кулаках и стрельбы из лука – тренировки включали упражнения совсем иного рода, о которых Морган узнал впервые: глубокое дыхание с задержкой после вдоха или выдоха. Поначалу ему казалось нелепостью сидеть со скрещенными ногами и, глядя на заходящее солнце, считать вдохи-выдохи. Но когда Арр однажды сел за спиной, предложил открыться и соединить Манну с его, ощущения изменились. Морган словно вываливался в какое-то пространство, где плавал в океане бесконечного света, тепла и покоя. Иногда они сидели так вшестером, полчаса или дольше, утихала даже Имандрина трепотня.

Каждый день Морган ждал информации об Иштване, но гонцы разносили лишь вести о пропавших людях. Почему-то пропавших было особенно много в этом сезоне. Шестеро – воины из разных отрядов, трое – дикари, и среди них – небезызвестный Гордон Лайер. От кого поступил запрос, гонец не знал. Должно быть, жена Гордона, обеспокоенная визитом Суров, обратилась к священнику, а тот – в местный отряд. Морган не сказал гонцу ни слова о том, что видел парня мертвым, но вечером написал письмо Эйжу.

Три недели спустя его догнало необычайно теплое послание из далекой Каурии. Измятый, пахнущий дымом костра листок, плод коллективного творчества родного отряда. Эйжа хватило на четыре строки, дальше писала от его имени Ринока. Все живы и здоровы. У Гуана родился второй сын. Убийцу Алсура не нашли. Дядья в ярости брызгали слюной и объявили Гордона в розыск. Проклятый невидимка свернул всем мозги набекрень. Разговоры только о нем. Размеры морального и материального вознаграждения за его поимку растут. Железную бочку с Ледяшки распилили на куски прежде, чем Иллас вызвал жрецов из Храма осмотреть ее. Стащили прямо со двора, средь бела дня. В драке из-за ветряков порезали трех человек. Совет старейшин собирался дважды. В конце концов разъяренный Иллас приказал стащить мельницы к вратам и установить вокруг пещеры. И если хоть одна пропадет… Теперь дежурить на вратах не скучно, особенно в ветреную погоду: дозорные лежат, смотрят на вертушки и стреляют по ним камнями из рогаток. Пересыпанная скабрезными шуточками новость о том, что в Каурию приезжала милая молодая девушка Долма, Моргана встревожила. Плохо, когда человек не понимает с первого раза. Кроме того, Долма могла проболтаться, при каких обстоятельствах они познакомились. Он предпочел бы, чтобы его разыскивала другая девушка – Тойва, с сообщением, что к ней вернулась память, но о Тойве не говорилось ни слова. Завершали письмо несколько строчек изощренной ругани, накорябанных размашистым почерком Тайнера: он приказывал положить на невидимку конский член и возвращаться в родные пенаты, место советника вакантно и дожидается его, а ребята сохнут от тоски. В уголке от имени всех женщин отряда то же самое, только без мата, было написано рукой Лены. Морган то хохотал, то украдкой вытирал слезы. Перед сном, растроганный, он рассказал Арру про двойное убийство. Арр долго молчал. Ожидая расспросов, какими судьбами он без родного отряда попал в Гиадалию, Морган придумал отмазку, но Арр лишь поинтересовался мнением Илласа и Тайнера и страшно удивился, услышав, что они не знают о найденном трупе. Такие вещи нельзя замалчивать. А потом вдруг сказал: «Да, ты прав, излишней откровенностью можно покалечить жизнь, и не только свою». Его мнения о загадочном происшествии Морган так и не узнал.

Отмечать свой собственный день рождения Арр повез всех в недалекий от трактира, где они остановились, городок под названием Ларниц, лежащий на пересечении двух крупных торговых трактов и знаменитый своими ярмарками – сейчас, накануне Нового года, они были особенно оживленными. Морган почти смирился с проповедуемой Арром стратегией непривязанности к результату, хотя не исключал, что она просто-напросто служит прикрытием, чтобы Арр мог беспрепятственно вертеть свои дела. За три месяца странствий по одной из самых обширных областей центральной части материка, объехав двадцать шесть деревень и три города, они не узнали об Иштване Краусхоффере абсолютно ничего.

Питейное заведение принадлежало осведомителю Гриту Кейресу, было дорогим и респектабельным. Нежно-розовые скатерти с вышивкой, тонкие занавески из белого шелка, начищенные до блеска дубовые половицы, стильно выложенные обработанным камнем стены, камин со стеклянной дверцей заставляли Моргана чувствовать себя ужасно неуклюжим. Ни развалиться на стуле, ни высморкаться, ни харкнуть. Браниться вслух и орать здесь тоже, видимо, не принято: единственные, кроме них, посетители – компания из двух мужчин и трех женщин – разговаривали вполголоса. Его чувства разделяли привыкшие к лесным дебрям Керн, Токо и Равен. Сестра же в своей роскошной меховой безрукавке и золоте вполне гармонировала с помещением. Морган догадался, что это хитрая уловка Арра – чтобы вечер прошел без эксцессов.

Просьба Имандры убрать локти со стола, не пытаться есть руками и не вытирать рот рукавом, вызвала еще большую скованность, которая не схлынула и после трех бокалов вина. Внимание Моргана прочно засело на том, как бы неловким движением не смахнуть чей-нибудь бокал, а нарезая мясо странным, тупым с закругленным кончиком и мелкими зубчиками, ножиком, не вывалить на чистую скатерть прочее содержимое своей тарелки – запеченную с сыром картошку и жареные каштаны. Когда Морган выбрался из-за стола по нужде, он почувствовал себя вырвавшимся из клетки. На обратном пути Морган завернул к стойке, за ней как раз появился улыбающийся хозяин. Вино вместо головы ударило в ноги; чтобы разгрузить чрезмерно расслабившиеся конечности, Морган прислонился к отполированной до блеска, без единого пятнышка деревянной столешнице. Обвел взглядом стройные ряды разноликих кувшинов на полках, оглянулся на занятых едой и болтовней друзей… как не хочется залезать обратно в тесный промежуток между Имандрой и стеной.

Грит любезно склонил голову:

– Что-нибудь принести?

– Э-э… – растерялся Морган. «Да пошел ты! Яйца свои, интересно, ты тоже до блеска натираешь?» Идея свалилась в голову прежде, чем Морган вывалил Гриту выстраданное за вечер «ни вздохнуть, ни пернуть!». – У тебя есть вина из Ланца?

Широкая, пятнистая, со следами давних прыщей, физиономия Грита, обрамленная черными с проседью кудрями, засияла гордостью.

– Красное? Белое? Розовое? Сухое? Полусладкое?

«Незабудковое».

– Эм… – Морган смутился. – Пожалуй, розовое. – Розовый цвет так же нежен, как голубой. – Можно прямо здесь? Запишешь в общий счет.

Грит нырнул под прилавок, и перед Морганом появился наполненный на две трети бокал. Крошечные пузырьки, рождающиеся будто бы из ниоткуда, срывались со стеклянных стенок, отражая свет свечей. Вино с фермы ее отца… Морган обнял прохладный гладкий бокал ладонями, сделал глоток. Рот заполнил терпкий насыщенный привкус фруктов, душистого перца и пряностей. Перед глазами вспыхнуло лавандово-розовое сияние храма, сбегающие к тихой воде ряды виноградных кустов, утопающие в цветах домишки. Возможно, ее пальчики собирали эти самые ягоды. Морган замер, пытаясь уловить в вине отзвуки Манны Марго.

– Вот, – отвлек его голос Грита. – Глянь. Думаешь, я какой-нибудь дрянью тебя пою? – Хозяин ткнул пальцем в выгравированные на высоком прямоугольном глиняном кувшине надписи – подтверждение, что это именно то вино. – Семья Лишинн входит в пятерку ведущих производителей вин. Виноград – Гренаш. В нем много алкоголя. – Грит захихикал. – Это один из самых пьяных сортов.

«Вот, оказывается, чье чадо я чуть не угробил», – думал Морган, смакуя во рту терпкую рубинную жидкость. Как же повезло Трау! Не подоспей он, его отряд влип бы намертво. Винодел по гроб жизни не простил бы колдунам смерти дочери. Эх… Лучше бы она была простой крестьянкой. И продекламировал от избытка чувств:

– Положи меня, как печать, на сердце свое, как перстень, на руку свою, ибо крепка, как смерть, любовь. – Морган поднял бокал. – Твое здоровье и благополучие, Грит!

Грит заморгал, странно дернул головой, потер затылок и продолжил ровным неживым тоном:

– Морям и рекам не залить любви, ураганам не задуть ее и земле ее огня не загасить.

– Браво! – Морган щелкнул пальцами. – Как называется эта баллада?

Грит стоял без движения, вперившись в него пустыми, остекленевшими глазами. Лицо застыло, будто на него надели восковую маску.

– Эй! – Морган осторожно похлопал его по плечу. – С тобой все в порядке?

– Высокий, темные волосы, синие глаза, на правой руке нет двух пальцев, – медленно произнес Грит. – Морган Руэлл. Сур. Разыскивает Иштвана Краусхоффера. С ним четверо мужчин и молодая женщина, его дочь или сестра. Они празднуют день рождения Арра, самого старшего, который платит за всех. Нечестный делец, предатель. Морган сомневается в нем, уязвлен его превосходством над собой и не уверен в успехе похода. Но он очень упорен. Он не остановится. Им движут ревность и страх, разожженные любовью к светлокудрой голубоглазой девушке маленького роста из чужого народа. Влечение к ней граничит у него с безумием.

Внутренности свела судорога. Пульс частил, отдаваясь в ушах глухим прибоем. Кроваво-красные волны прокатывали по телу одна за другой, обдавая то жаром, то ледяным холодом, заставляя мышцы подергиваться.

Контроль за ним.

Контроль друг за другом.

Все контролируют всех.

Кто-то случайно узнал… донес…

Иллас усомнился в его словах и отдал приказ установить за ним слежку.

– Ее манит дорога, – растягивая слова, продолжал Грит. – Дорога в одну сторону, по которой нельзя вернуться назад. Истина, ложь… она не различает. Игра для нее всерьез. Жертва.

Морган не помнил, как оказался за стойкой, куда делись кувшин и бокал. Грохот. Звон бьющейся посуды. Приглушенные крики. Трясущееся, искаженное ужасом, разбитое в кровь лицо Грита. И его собственные вопли:

– Кому ты сливаешь информацию? Как он выглядит? Тот, кто приходит и говорит: «Положи меня, как печать, на сердце свое, как перстень, на руку свою, ибо крепка, как смерть, любовь»? Как он выглядит? Как! Он! Выглядит!

Морган очнулся от ледяного удара по голове. Он сидел на полу, привалившись к стене. По лбу и вискам бежали за шиворот струи воды. Предплечья сжимали тиски рук Токо, Керна, Имандры и Равена. Арр сидел перед ним на коленях и обеспокоенно хлопал его по щекам:

– Мор, что тебя укусило? Немного ж вроде выпил.

– Руэлл, идиот! У тебя рефлекс на кабак!

Морган инстинктивно дернулся. Рука Арра отпихнула Имандру за пределы досягаемости его кулаков.

– Иди… – Морган случайно поймал взглядом свою руку – она тряслась. – Назови ему наш якорь и спроси, когда в последний раз к нему приходили Суры. До нас. Кто приходил.

– Не отпускайте его. – Арр скрылся за стойкой, откуда раздавалось кряхтение и стоны.

– Ветер меняется, – донесся до Моргана его спокойный голос. – Не перевертит ли за ночь погоду. Жаль, колокольня низковата – глянуть бы, что там надвигается из-за горизонта.

– Рассвет… – застонал Грит. – Даст ответ.

Морган вскочил и бросился следом, волоча за собой вцепившихся в него ребят. Опередив Арра, заорал:

– Как выглядит тот, кто приходит к тебе и говорит: «Положи меня, как печать, на сердце свое, как перстень, на руку свою, ибо крепка, как смерть, любовь»?

– Священник, – выдохнул Грит.

– Как он выглядит? – Морган со всей силы пнул его ногой в бок. – Когда он приходил в последний раз? А-а… – И согнулся от удара в живот.

– Как… поп. – Грит тяжело сполз на пол. – Они все… на одно…

– Има, Керн, заприте дверь на щеколду, – негромко распорядился Арр. – Попридержите кого-нибудь из посетителей, чтобы остальные не разбежались. Рав, Токо, займитесь Гритом. Я не чувствую серьезных повреждений, но все равно – осмотрите. И Манну тоже.

– Ты… с-с-волочь… – злобно зашипел Морган, пытаясь вернуть Арру удар кулаком под ребра.

– Спокойно! – Арр обхватил его сзади под мышками и потянул вверх. – Дыши! Дыши вместе со мной. Вдо-ох. Вы-ыдох.

Захлебываясь воздухом и кашлем, Морган сделал несколько судорожных глотков воздуха.

– Эй, ты! Нет, не ты! Соседка! – орала Имандра в зале. – Встань! Остальным сидеть!

Возня. Шелест металла о металл. Женский всхлип. Короткий визг. Грохот упавшего стула.

– Если вы будете сидеть тихо, с ней все будет в порядке, – успокоил посетителей голос Керна, от которого волосы на теле вставали дыбом.

Грубый, жесткий, но безупречно срабатывающий с дикарями прием.

– У нашего Повешенного есть второй хозяин, который интересуется нашими личными судьбами, – выдавил Морган, тяжело дыша. – Поп. С днем рождения, Арр!

Арр подпихнул ему под зад стул, сел с ним бок о бок.

– Ты что, спьяну угадал и якорь, и отзыв? Какие еще таланты ты от нас скрываешь, а, Мор?

Морган махнул рукой, случайно задев Арра по носу. Получил за это тычок в бок.

– Мне просто пришел на ум отрывок из баллады. Принеси воды. Он оказался… «Положи меня, как печать, на сердце свое, как перстень, на руку свою, ибо крепка, как смерть, любовь» – якорь. «Морям и рекам не залить любви, ураганам не задуть ее, и земле ее огня не загасить» – отзыв. Потом я сказал: «Браво! Как называется эта баллада?» И из него поперло. Но он начал стекленеть уже после первой фразы. Я сперва не понял, что это транс. Решил, он больной, припадочный. Это невозможно… Спасибо. – Морган опорожнил полкружки. Обтер рукавом лицо и шею. – Он не мог…

– Тебе нет нужды оправдываться. Я все понял: наши Повешенные за нами же и следят. Надо проверять остальных.

– Нет! Да. Я сам!

– Хорошо, хорошо. – Арр понизил голос. – Вашего разговора никто не слышал, не дергайся.

– Он знает, что ты… фактически ренегат! Арр… Он знает обо мне то, что я… – Морган залпом допил воду. Прижав ладонь ко лбу, в отчаянии затряс головой. – О Боги! А если это старейшины или жрецы?

– Следят за нами через дикарей? – рассмеялся Арр. – Это была бы ужасно громоздкая и ненадежная система. Разберемся. Идем! Надо выяснить, как выглядит поп, и сматываться. Только прошу: стой в сторонке и помалкивай.

На кухне, в присутствии двух прижавшихся друг к другу в дальнем углу, смертельно бледных служанок, Токо мягко допрашивал умытого, сидящего без посторонней помощи и почти уже не дрожащего Грита. Рав, сидя перед Гритом на коленях, обрабатывал ссадины и синяки ранозаживляющим снадобьем из походной фляжки.

– В первый раз я услышал их от попа. Незнакомый поп, проезжий. Темно-серый плащ поверх рясы, усы, борода по грудь. Волосы вьющиеся, рыжеватые, до лопаток, – вещал Грит бесцветным голосом. – Он пришел прошлой осенью, в дождь, поздно вечером, когда я закрывался. Мы пили. Много. Плохо его помню. С ним девчонка была лет восемнадцати. Жена или любовница – не знаю. Красоты дивной. Пухленькая, сисястая, кареглазая смугляночка. Кудри черные как ночь, аж до самой попы. Весь вечер глаз не отрывал. Не помню, о чем мы говорили. Я уснул прямо за столом, а когда очнулся, их уже не было. Они честно расплатились и ничего не украли. Больше никогда их не видел. Примерно через месяц эти слова произнесла женщина. Не местная. Лет сорока, среднего роста, не полная и не худая, глаза то ли серые, то ли голубые. В черном платке с красными узорами и длинной юбке. Волос из-за платка не видел. Красит глаза и губы, румянит щеки – пожалуй, слишком нарочито. Голос хрипловатый. Обычная деревенская баба, выехавшая в город. Приезжает раз в месяц-полтора. Разговор с ней сразу же вылетает из головы. Ни слова потом не вспомнить.

Морган подпер спиной стену и сосредоточился на Манне Грита. Воображение у Грита оказалось никудышным: вместо четких образов – размытые фигуры-призраки. Морган испустил безнадежный вздох.

– Когда тебя в последний раз навещали Суры? – вмешался Арр, подпирающий вторую стену.

– Недель пять назад. Приходили две женщины – молодая и постарше. Ту, что постарше, зовут Аисса, молодую – Юка. Аиссу давно знаю. Часто забегает.

– А крестьянка когда была?

– В прошлую субботу. Лошадь у нее длинноногая, серая в яблоках. Ловкая баба, в седле держится как приклеенная. Движения уверенные, сильные, на коня взлетает, скачет – ого-го! Я бы за ней не угнался.

– Да ты и за лягушкой-то не угонишься, – пробурчал Морган. – Долбак.

Арр с безнадежной гримасой махнул рукой.

– Все! – Равен поднялся, затыкая фляжку и оглядывая результаты своего врачевания. – Как младенчик. Слышь, – обратился он к Гриту. – Ты только синяки припудри, если закрывать не надумаешь свою забегаловку.

«Балбес ты, Рав. Скажи ему еще, где сундук с золотом зарыт. Он все равно ничего не вспомнит, когда оклемается от транса».

Морган убрел в обеденную залу.

– Има, Керн, отпустите девушку. Все свободны, – устало объявил он восьми посетителям таверны.

Один из мужчин, узколицый лохматый блондин, на чьем плече поскуливала бывшая заложница, резко откинул стул, отчего бедняжка непременно упала бы, если бы не вцепилась в стол. Встал, широко расставив ноги, скрестил на груди мощные руки с выпирающими бицепсами.

– Эй, длинный! Во дворик на пару слов.

Морган закатил глаза.

«Боги, почему опять я?»

Подошедший Арр отпихнул его к двери, развернулся лицом к дикарям.

– Никаких двориков. Приношу извинения за действия моих друзей. – Он отвесил вежливый поклон. – Произошла ошибка. Мы разыскиваем опасного преступника Иштвана Краусхоффера, убийцу, изготовителя ядов. Приметы: около тридцати пяти лет, среднего роста, стройный, светлая кожа, светло-русые волосы – обычно собирает их сзади в хвост, серые глаза. Полукровка, владеет колдовством. Если вы что-либо слышали об этом человеке, сообщите нам или в местный отряд.

Лохматый криво обнажил крупные желтые зубы.

– И что мне за это будет?

– Этот подонок не сожрет на обед твои мозги и не трахнет твою подружку, – с усталой злостью выкрикнул Морган из-за спины Арра, и они с Имандрой вывалились из плена белоснежных салфеток и шелковых занавесок на свежий воздух.

Минуту спустя копыта лошадей бодро колотили по насту, мимо зазывно сверкающей разноцветными огнями вечерней ярмарки, на которой даже Арр не остановил внимания. По возвращении в трактир все, не сговариваясь, собрались в комнате Моргана, расселись по кроватям. Рав зажег свечи. Несколько минут слушали потрескивание горящего воска и рулады, выводимые глоткой спящего соседа за стенкой. Атмосфера сгущалась, как тучи перед бурей.

– Чего вы нахохлились, как куры на насесте? – выкрикнула наконец Имандра, потеряв терпение. – Руэлл? Что мы теперь будем делать? Дядя Арр?

– Что делали, то и будем. – Арр невозмутимо сверкнул улыбкой. – Сообщим местному отряду, что у Грита взломан канал.

– Взломан и разделен на два независимых! – Морган в бессилии откинулся на стену. – Это еще суметь надо. Хару бы сюда.

– Мор, где у тебя карты? – С кровати напротив протянулась рука Арра. – Сейчас глянем, где обитает Аисса. Навестим ее. Она поставит в известность своего главнокомандующего. Приедет мастер, на котором висит Грит, и разберется. Гадать можно до опупения.

– А если Грит не один такой? – занервничала Имандра. – Если это шпионская сеть?

– Если, если… – пробубнил Морган, выискивая в недрах обширного внутреннего кармана куртки карту западной части Браголлака. – Значит, ко всем нашим бедам прибавится еще одна.

– Умеешь ты вселить оптимизм! Я лягу с вами. – В подтверждение своего намерения Имандра закинула ноги в сапогах на кровать и привалилась к его плечу.

– Что, Рав и Токо надоели? – с ехидцей осведомился Морган. – Вот. – Он отдал Арру сложенный вчетверо листок.

Имандра сердито ткнула его кулаком в бок.

– Ложись, где хочешь, дитя, – зажурчал Арр. – Твой брат с радостью перетащит твои вещички и уступит тебе свою койку. Ага, вот она! – Он щелкнул указательным пальцем по карте. – Аисса Саадак. Пятнадцать миль к северу. И всех-то дел. Поиграла бы нам, а, цветок жизни? А то таскаешь свою скрипку без толку.

Имандра надула губы.

– В Новый год поиграю. Если попросите как следует.

Вещи Имандры перетаскивать не пришлось: их принесли Токо и Рав, вместе со своими. Токо сообщил, что они освободили свою комнату, о чем поставили в известность хозяев, и он будет дежурить первую половину ночи. Морган мысленно похвалил ребят. Безопаснее держаться вместе и поддерживать боеготовность. Он вытащил из седельной сумки спальник, раскинул на полу перед дверью, поперек комнаты.

– Ложитесь. Дежурить буду я. Я все равно не усну.

Токо протестующе мыкнул, но покорно улегся. Рядом с дверью вместе со своим спальником плюхнулась Имандра. Плохой признак. Морган знал: если сестра, наглухо закрывшись, жмется к нему, значит, она всерьез напугана. Окна заперли на все четыре щеколды и плотно задернули шторами. Прокрученный до упора дверной ключ оставили в замочной скважине. Пока Морган переодевался, кто-то просунул в дверную ручку топорище. Все, кроме него, закрылись. И мертвое молчание. Что ж, разумно. Совместные бдения шести взбудораженных умов раздуют маленького паучка в гигантского спрута, который не даст никому покоя до утра.

Морган сел, в обнимку с сестрой, привалившись спиной к стене.

– Чего Грит тебе наговорил? – прошептала Имандра, придвигаясь к нему вплотную и укладывая колени на его бедра.

– Того, чего никто, кроме меня, не знает.

– О прошлом?

– О настоящем.

– Что тут странного? Мы же чувствуем друг друга и порой невольно проникаем в тайники чужих душ. Ты был открыт. Вот он тебя и прочитал.

– Има, наши Повешенные не читают людей. Они отслеживают, не изобрел ли кто-нибудь какого-нибудь механизма или вещества, которые в будущем могут привести к войне или отравлению окружающей среды. После того, как прозвучал якорь и Повешенный произнес отзыв, мы можем задавать ему любые вопросы, и он будет на них отвечать. Если ни о чем не спрашивать, он будет просто пялиться на тебя и молчать, пока не рассеется транс. Ты слышала, как я говорю: «Какие новые необычные предметы и сооружения ты видел в последнее время?» Примерно такой же вопрос задают другие отряды. С Гритом было иначе. Когда он услышал якорь, он начал озвучивать то, что творилось у меня внутри. Сам. Единственным моим вопросом был, как называется баллада, строки из которой оказались якорем. Наш осведомитель ответил бы «не знаю» или назвал бы балладу. А Грит начал выворачивать меня наизнанку. Это значит, что его хозяин отслеживает не технический прогресс, а чувства, мысли и намерения людей, с которыми Грит общается. И Гриту не нужны вопросы – вот что странно.

– Сколько же ахинеи в таком случае выслушивают его хозяева?!

– Столько же, сколько мы. Помнишь первого Повешенного в Браголлаке?

– Ага! – хихикнула Имандра. – Эта получасовая тирада о коровнике с крышей в форме пагоды, с колокольчиками… А двухэтажные рыбачьи плоты-бухальники с очагами! С тех пор ты стал регулярно забывать спрашивать о технических новшествах. – Прыская от смеха, она уткнулась носом Моргану в колено. – Тебе всякий раз напоминал Токо. Задним числом.

– Возможно, Гриту тоже задают конкретные вопросы, или в его мозги вбито выдавать информацию об определенных людях. О нас… Тогда количество ахинеи значительно уменьшается. Мы ничего не узнаем наверняка, пока не повторим эксперимент. Вдруг кому-то из здешних командиров осточертела ахинея и он нанял дикарей опрашивать Повешенных?

– Прекрати! Ты пытаешься меня успокоить. Мы по уши в дерьме. Это понимает даже Керн.

– Хочешь, когда мы будем проезжать мимо врат, я отправлю тебя домой? Передохнешь и отправишься в рейд с Тайнером.

– Не-е! – Имандра залезла в спальник, улеглась Моргану на колени. – Я с тобой! Я не переживу, если без меня с моим единственным братом что-нибудь случится. – Ее рука крепко сжала его ладонь и подложила под щеку, как в детстве.

Морган наклонился и чмокнул сестру в висок.

– Да уж… Кто тогда тебе будет давать подзатыльники.

– Зачем Тайнер постригся наголо? Страшный стал, как жаба. Ему не идет без волос.

– Затем, что он ненавидит маленьких ползучих животных. Спи, родное сердце. – Морган начал ласково массировать ей плечи. – Завтра перевалим ношу на Аиссу, и нам станет легче. Наша задача – искать Иштвана. С подпорченными Повешенными пускай разбираются те, на ком они висят.

Имандра зевала и тихонько крякала от удовольствия.

«А как разбираться?»

Допустим, мастер отсечет от себя Грита. Но оборвется ли при этом связь со вторым хозяином? Если нет… Горячие головы могут схватиться за оружие, не дожидаясь, пока этого второго хозяина разыщут. И снова будут трупы. Много трупов. Потому что Грит не одинок в своем роде. Какой толк от одного шпиона? Это сеть. Расставленная Сурами на Суров. И конечная ее цель – захват власти. Возврат к прошлому. Усыпленный на тысячелетия монстр кровной ненависти зевнул и поднял голову. У него появились новые силы: расплодившиеся дикари, полукровки, Суры-ренегаты, Асуры, научившиеся строить каналы. Если давняя вражда вспыхнет, она унесет не меньше жизней, чем Большая Катастрофа. Хозяин Грита – мелкая сошка. Где-то есть настоящий Хозяин. И Иштван – не один ли из его рабов? Быть может, он вовсе и не сам изготовил ожерелье и протоптал дорожку в Погибший мир? Имандра засопела, а эти мысли все переливались и переливались у Моргана в голове, словно вода из одного сосуда в другой.

На рассвете Морган услышал возню на кровати Арра. Зашуршала кожа. Он приоткрыл глаза. Арр, в расстегнутой рубахе и жилетке, натягивал штаны. Светать еще не начало; зарождение дня угадывал Дар по суете слуг на кухне и в конюшне. По оконным стеклам стучал снег, в печной трубе с воем носился ветер. Вечером забыли закрыть дымоход, и комната простыла.

– Так и промучился… – с отеческой укоризной вздохнул Арр, вставляя ноги в сапоги. – Молодежь ты, допустим, щадишь. Но меня-то почему не разбудил, чудила?

– Я мучился бы гораздо сильнее, если бы пытался спать. Мне не нравится то, что мне снится, Арр. Довольно. Насмотрелся.

– Поделай дыхательные упражнения.

– Дыхательные упражнения не стирают прошлого.

– Но делают тебя менее зависимым от него. Давай-ка перекинем девочку ко мне.

– А ты?

Они осторожно перенесли Имандру на кровать. Арр поправил подушку, набросил поверх спальника одеяло. Накинул куртку, нагнулся за сваленным в углу снаряжением и седельной сумкой.

– Не рановато ли уходишь? Ярмарка в десять открывается.

– Выйдем? – предложил Арр. – Мне нужно отлучиться на несколько дней, – произнес он тихо, когда они вдвоем выскользнули в коридор. Дыхание сбилось, словно Моргана ударили под дых. Он нервно переступил с ноги на ногу. Скрестил руки на груди, спрятав сжатые кулаки под мышки. Вот оно. Началось. – Я вернусь не позже чем через неделю. Деньги я оставил. Сунул тебе в куртку. – Арр сгорбился и опустил голову, правдоподобно изображая раскаяние.

Пока Морган пытался понять, что делать дальше, его кулак решил не ждать своего хозяина и одним ударом сбил Арра с ног.

– Не нужны мне твои гребаные деньги! Мне нужно, чтобы ты был здесь!

– Мор. – Арр встал на ноги, цепляясь за руку, которую Морган ему услужливо протянул. Отряхнулся. Поднял на него глаза – такие невинные, что в них хотелось плюнуть. – Я же сказал: не дольше чем на неделю. Проведете праздники у Аиссы. Отдохнете, развеетесь. Я со своей подмоченной репутацией там совершенно не нужен. Не накручивай себя. Все прояснится. И незачем тебе второй раз вступать в эту грязную воду. Предложи Аиссе. Она наверняка захочет проверить, как работает чужой якорь у ее Повешенного. Сам держись закрытым и не маячь у Грита перед глазами. Если потянет драться, делай дыхательные упражнения. Я найду вас. Хаурангъя!

Морган еле-еле заставил язык промямлить ответное пожелание удачи и пожать напарнику (бывшему?) руку. Отвернулся, закусил губу и накинул защитную сеть.

«Предатель! Предатель! Предатель! – надрывалась душа во всю глотку. – Попробуй не вернись! Из-под земли достану!»

Внезапный отъезд Арра восприняли с тревогой. Общее настроение стало еще более гнетущим. Когда рассвело, быстро упаковались и, перекусив на ходу пресными ржаными булочками, оставшимися со вчерашнего завтрака, двинулись на север.

Глава 17

Традиции праздновать смену календарных лет у Суров нет, но отряды, которые новогодняя неделя застает вблизи городов и городишек, нередко вливаются в волну местных торжеств. От этого всеобщего умопомешательства можно спастись, лишь умчавшись глубоко в лес. Подопечные Аиссы, похоже, улепетывать не собирались, напротив – намерены принять в празднествах самое активное участие. Курируемая отрядом территория простирается, если верить карте, на триста с лишним квадратных миль, однако в базовом лагере полно народу. Впрочем, назвать это лагерем трудно… И заезжать туда не хотелось. Морган смутно подозревал, что будет чувствовать себя так же неловко, как в кабаке Грита.

От моста через неширокую, заледеневшую у берегов речку открывался роскошный хутор из трех домов с хозяйственными постройками, обнесенный кованой оградой. У ворот ошивался худенький невысокий брюнет. Когда отряд переехал мост, дозорный оживился, его острое лицо с прилизанными волосами, напоминающее мордочку хорька, засияло гордостью. Они обменялись приветствиями: парень – восторженно, Морган – сдержанно. Отворяя ворота, дозорный похвастался, что хутор фактически принадлежит отряду. Местный кузнец, у которого они подковывают лошадей, построил его для своей дочери – девицы на выданье, единственного ребенка в семье. Дочь, однако, вышла замуж за горожанина, от деревни воротит нос, и кузнец по дружбе сдает хутор отряду в обмен на лекарства, кое-какие услуги, охрану и поддержание домиков в порядке.

С крыльца ближайшего дома спустилась дородная женщина, в длинной юбке и безрукавке из ячьей шерсти, выпустив вместе с собой густой аромат грибного супа, от которого желудок Моргана тоскливо заскулил. По одежде и длинным, завязанным в конский хвост темно-русым волосам Морган угадал в ней целительницу, которая не ездит с отрядом, а занимается домом и уходом за больными. Он отвесил женщине почтительный полупоклон.

– Могу я видеть Аиссу Саадак?

Толстушка приветливо заулыбалась.

– Они заканчивают объезд. Во второй половине дня обещали вернуться. – Прежде чем Морган открыл рот, чтобы попросить разрешения дождаться Аиссу здесь – податься некуда, не шататься же бесцельно вокруг хутора, – женщина представилась Эдьей, предложила отвести лошадей в конюшню и быть гостями: неизвестно, на сколько затянется ожидание.

Шагая по широкой расчищенной тропке, Морган разглядывал хутор. За хозяйством явно ухаживают. Ни дырявых стен, ни покосившихся крыш, ни треснутых окон. Тишина, благодать. С трех сторон хутор обступают вековые сосны и ели с пышными белыми шапками на ветвях. Садовые деревья, посеребренные инеем, застыли в зимней спячке. Несколько молодых сосенок во дворе пестрели яркими ленточками, поблескивали новогодней мишурой с ярмарки. В хлеву Дар Моргана обнаружил кур, коз и коров. Приколдовала Аисса этого кузнеца, не иначе. Совершенно уникальный случай тесного, доверительного сотрудничества двух враждующих народов; единственный в своем роде, наверное. Лошадей приняли двое похожих друг на друга медноволосых подростка – паренек и девчонка. Слишком юны для воинов; вероятно, чьи-то отпрыски, проходящие обучение под родительской опекой в условиях, максимально приближенных к боевым.

Веселость Эдьи, когда она впустила гостей в дом и рассмотрела повнимательнее – и глазами, и Даром, – сменилась тревогой.

– Плохие новости?

– Ты ведь целительница? – уточнил Морган и, получив утвердительный кивок, продолжил: – Можно ли взломать канал у Повешенного и разделить его на два так, чтобы хозяин этого не почувствовал? Два хозяина. Два якоря. Осведомитель работает на двух лиц.

– Пф-ф… – Эдья заморгала. – Вы не стойте, рассаживайтесь. У меня горячий обед. Ну и вопросик… Мой уровень мастерства не дотягивает до манипуляций с Повешенными. Не берусь ответить ни «да», ни «нет». Реальный случай?

– Реальнее некуда. – Морган на мгновение задумался: стоит ли говорить целительнице? Да! Чем больше людей узнают о тайной слежке, тем лучше. А если еще учесть разливаемый по тарелкам грибной суп и румяные пирожки с луком… – Ваш осведомитель Грит Кейрес обзавелся вторым хозяином, который собирает информацию о наших личных судьбах, – сообщил он без обиняков. Ее рука с половником замерла. – Вчера мы праздновали у него день рождения моего советника. Мне вспомнились строки из некой баллады. Грит услышал, ввалился в транс и начал озвучивать содержимое моего нутра. Но говорил так, будто обращался не ко мне, а так… в пространство. Четверостишие случайно оказалось якорем второго хозяина.

– А потом брат его побил, – с азартом подхватила Имандра, похлопав Моргана по плечу, из-за чего он чуть не подавился. – И вытряс внешность подселенцев. Дикари: священник и баба. Баба приезжала в прошлую субботу. Эдья, супец у тебя – объеденье! Еще можно?

– Конечно, моя хорошая! – Целительница наконец вышла из оцепенения. – Ах, вот они. Едут. – Ее лицо так и осталось растерянным и бледным.

Вдохновленная примером Имандры, компания доедала вторую порцию, когда со двора донесся гомон голосов, топот десятков копыт и режущий ухо свист. Громыхнула входная дверь. В столовую быстрым шагом вошла высокая стройная женщина в походной кожаной одежде. Короткая стрижка подчеркивала красивые миндалевидные глаза и правильные черты лица. Отгадать возраст невозможно. Голова седая, вокруг глаз и тонких губ лучатся морщинки, а кожа на руках гладкая.

«Пожалуй, ровесница матери, – прикинул Морган, разглядывая Аиссу, – или чуть моложе».

– Гонцы! – звонко крикнула Аисса. – Нет, гости. Ну и рожи у вас. Кого похоронили-то? Я тебя знаю. – Ее палец ткнулся Моргану в плечо. – Ты советник Тайнера Наули из Каурии, подряженный разыскивать невидимку. На днях гонец передал его образ. Красивый, шельмец. Имя твое запамятовала, тысяча извинений. Тебя все зовут Смертником. Один против пятисот претов – это мощно. Войдешь в историю.

– Морган Руэлл, – любезно напомнил Морган, осознавая, что все равно останется для нее Смертником. «Любопытно, из какого сундука она извлекла это покрытое пылью прозвище и от кого узнала про ночную бойню?» – Выдумки. Тварей было втрое меньше.

– Пятьсот претов? – Имандра с любопытством вытянула шею. – Это ты когда?

Морган прикинулся скромнягой.

Аисса плюхнулась на стул во главе стола. Развалилась, расстегнула куртку, помахала полами, охлаждая вспотевшее тело. Эдья поставила перед ней стакан пива, который та залпом осушила и грохнула о стол так, что он чуть не раскололся, после чего стакан наполнили вновь.

– Аисса, ваш Повешенный Грит Кейрес служит двум хозяевам, – произнес Морган в полной тишине.

– М-м? – Аисса недоверчиво подняла брови, но от пива не оторвалась. Опустошив стакан, помахала им в воздухе. Фальшиво улыбнулась Моргану, приглашая его продолжить.

Пока она заливала в себя третий и четвертый стакан, Морган, чувствуя себя неуклюжим идиотом, наступившим грязным сапогом на подол шелкового платья, без личных подробностей описал их с Гритом диалог. В ответ Аисса совсем по-девчоночьи захихикала.

– Грит – болван! Сколько раз повторяла ему: не пей, солитер в мозгах заведется. Делать осведомителями хозяев кабаков – полный идиотизм. Они трезвыми ни минуты в день не бывают. Вот и Грит. Сосет по глоточку. К вечеру губами шлепает, слова произносит по слогам. А расхлебывать кому? Нам! Доедайте живее. – Она вытрясла в рот остатки пива, вскочила и проорала в дверь: – Дьянг! Шакай! Едем поздравлять Грита с Новым годом! – Ладони Аиссы звонко хлопнули о косяк. – Щас этот пьяница у меня получит.

– Ты бы не горячилась так, – миролюбиво посоветовал Морган. – У него вчерашние синяки еще не зажили.

– А-а… – Прищурившись, Аисса смерила его пронизывающим взглядом. – Посрывал корки с любимых болячек?

Морган сочувственно осклабился.

– Смотри, как бы твои не закровоточили.

Аисса передразнила его кислую гримасу.

– Все мои шкафные скелеты давным-давно рассыпались в прах, сынок.

Дьянгом и Шакаем оказались рослые, плечистые хлопцы, способные одним своим видом уложить целую толпу Гритов. По дороге до кабака Аисса разжевывала им, как малолетним детям, суть дела, время от времени, чисто для вида, уточняя факты то у Рава, то у Имандры – самых охочих до болтовни. Морган ехал в мрачном молчании, поодаль, и думал только об одном: пересидеть праздники на хуторе. Среди множества незнакомых и одновременно родных лиц его не будут терзать мысли об Арре, а новость о таинственных хозяевах Грита, разлетевшись по сотне любопытных умов, перестанет быть такой давящей. Какой идиот придумал эти праздники? Накупить кучу безделушек, которые через неделю будут выброшены, сбиться в кучу, набить животы, упиться, ублеваться, начистить друг другу физиономии – вот и весь смысл торжества. И все это ради создания иллюзии, что следующий год будет счастливее предыдущего. Вернется Арр, надо поговорить с ним жестко. Довольно этой дури, этого шаромыжничества. Либо мы ищем Иштвана, либо пускай Арр продолжает порхание по рынкам в одиночестве. Он внезапно затаил дыхание. «Я хочу домой». Домой не в обычном смысле, Ивинг был последним местом, куда Морган хотел бы отправиться. Домой, в дикие промерзшие леса Каурии. Домой, к Марго… Это уже слишком. «Давай разревись еще».

– Без моей команды не врываться! – проорал голос Аиссы. – Дар не применять! И тебя тоже касается. – Предупреждающе дернув Моргана за рукав, Аисса исчезла в «Лунном тумане» – Морган только сейчас обратил внимание на вывеску над дверью.

Не применять Дар? Что за бредовый запрет? Морган тотчас нарушил его, проводив Аиссу до Грита: стыдясь разбитой физиономии, бедняга обитал где-то в кулуарах – на кухне или в подсобке; за стойкой стояла служанка. То же самое проделал один из Аиссиных ребят. Убедившись, что беседа потекла мирно, Морган, как обычно, рассредоточил внимание по округе.

Мордастые хлопцы вскоре заскучали, начали перетряхивать карманы в поисках монет. Парень с косицей темных волос посередине лысого черепа, по примеру Моргана нарушивший Аиссин запрет, оглядел Имандру снизу вверх, задержав взгляд на обтянутых кожаными штанами ляжках, а потом слащаво просипел:

– Милашка, твой отец не желает освежиться? Пиво здесь дороговато, но Грит, в отличие от других, его не разбавляет. Если мы сложимся, как раз хватит.

– Слетай в мир Дэвов и спроси, – огрызнулась Имандра.

– Тебе что, на хуторе не наливают? – Морган поравнялся с сестрой, воздвигнув живую преграду между двумя болтунами – на всякий случай.

Парень покраснел и виновато сглотнул.

– Извините. Я думал, вы…

– А я думал, вы советники, – подкусил его Морган.

– А вы не думайте. Мысли пачкают мозги, – неожиданно подал голос молчавший весь день Керн. – Вы дыхательные упражнения делайте: вдох на восемь ударов сердца – пауза – выдох на шестнадцать ударов – пауза.

Шутка была так себе, но в ответ раздался дружный смех – так охотно смеются только очень встревоженные люди.

– На хуторе только командиру наливают, – пожаловался обладатель косы, зевая и потягиваясь. – У нее организм на пиве работает. Может целый день носиться как угорелая, не пить, не есть. А пива хлебнет, и будто жизнь в нее вдохнули.

Его напарник высморкался пальцами, вытер их об лошадиную гриву и пробормотал клянчущим тоном:

– Нам сегодня полночи в дозоре куковать.

– Мой брат, – Имандра обхватила Моргана за талию, – по целой ночи кукует. И не по одной. Без пива. И не скулит.

Ожидание продолжилось в тягучем молчании. Посетители кабака, которых к вечернему часу набралось не меньше дюжины, с опаской поглядывали на конных колдунов из-за шелковых штор. Морган беспокоился, два раза обследовал кабак Даром, один раз это проделал Токо и трижды – один из Аиссиных служак – тот, чей череп равномерно покрыт черной щетиной. Все спокойно.

Прошло проклятых два часа, прежде чем Аисса мелькнула в щели между неплотно задернутыми занавесками в направлении выхода. Морган видел ее всего миг – потемневшее лицо, дикий взгляд, прорезающие лоб морщины, сведенные на переносице брови; и кажется, она грызла ногти, совсем как Марго. Дверь распахнулась, и видение исчезло. Лучезарный оскал, смех, бодро вскинутый подбородок. Властный жест отвел руки парня с косой, пытающиеся подсадить командира в седло.

– Домой! – скомандовала Аисса. Подъехала к Моргану. Когда они обогнали отряд десятка на два ярдов, возбужденно зашептала: – Ты прав. Второй якорь, и второй хозяин – священник. Опрашивать приезжает крестьянка. Грит, бухарь, не может четко их представить! Так и не смогла прощупать этих ублюдков. Даже эту чернявую курву. Сиськи, сиськи, красная кофточка… Тьфу! С защитной сетью информацию не берет. Читает только тех, кто открыт. Дикарей тоже читает. Видит то, что у человека в данный момент на сердце и на уме, – доминирующие эмоции, ключевые намерения. С его слов можно составить довольно точную карту перемещения наших отрядов. – Она медленно выпустила воздух через полуоткрытые губы. – Боги! Как ты умудрился? У тебя очень сильный Дар для воина. Нужно, чтобы тебя осмотрел опытный мастер.

– Пустяки. Я просто был пьян, а строка из баллады сорвалась с языка по ассоциации с вином.

– Но ты угадал и якорь, и отзыв! Ты не используешь до конца свои возможности. Я могу порекомендовать тебе…

– Опытные мастера осматривали меня десятки раз, во время ранений, – отбрехался Морган. – Отправь гонцов. До ближайших врат всего полдня. Чем раньше твой верховный узнает, тем лучше.

– Не отправлю. Завтра приезжает моя смена, отряд Марла Киогана-Сорко. Когда появлюсь дома после праздников, сама сообщу старейшинам. Если хочешь, можешь написать рапорт о своем опыте общения с Гритом. Я передам.

– Полагаю, твоего будет достаточно. Я бы на твоем месте не тянул. А если полукровки или ренегаты объединились с дикарями против нас?

Аисса запрокинула голову, изо рта вместе с клубами пара вырвался усталый стон и запах свежепринятого спирта.

– Не сей панику! Грит подсажен почти год, и беды до сих пор не случилось. Три дня ничего не решат.

– Слишком много пропавших без вести. Тебе это не кажется странным?

– Ну, иногда бывает наплыв, – снисходительно согласилась Аисса, потягивая затекшие руки. – Сейчас зима. Ступил на лед, провалился, утянул за собой того, кто пытался его вытащить, тот утянул следующего. Не знаешь, что ли, как оно бывает? Да и вообще всякое бывает. Корешки, например. Я из-за наркоты выгнала из своего отряда троих.

– Нельзя все на свете объяснять корешками. Я знаю одного из девяти пропавших, дикаря по имени Гордон Лайер. Я видел его труп в Гиадалии, в реке, обезображенным.

Аисса глубоко зевнула, прикрыв рот ладонью в кожаной перчатке.

– И что?

– Накануне этот тип сделал то же самое с парнем по имени Алсур из отряда Ушана.

– До меня дошла эта история, можешь не повторяться. Кто-то из родных отомстил. Отомстил грубо, демонстративно. Не вижу ничего сверхординарного.

– А я вижу. Когда я сообщил о трупе в местный отряд Илима Антара-Кайтеса, они сказали, что этот обезображенный покойник – шестой за сезон.

– Все дикари?

– Да.

– Тогда чего ты дергаешься? – Аисса стряхнула с мехового ворота куртки снег. – Завелся у них маньяк. Нам-то какое дело?

– Такое, что в розыск Гордона подали родичи Алсура, которые жаждали расквитаться с убийцей, но не смогли разыскать его.

– Значит, у парня есть другие родичи или друзья, более шустрые и терпеливые. Да, не спорю, эти тихушники здорово подгадили Илиму, и они достойны наказания от своего главного за разжигание вражды. Попы обвинят отряд Илима в черной магии, урежут ему выплаты. Но это не наша забота. Не взваливай на себя чужие проблемы. Ты, я, Илим – мы все сами по себе, у каждого свои обязанности и своя территория. И в то же время мы вместе. Когда приходит беда. Беда пока не пришла. О Боги! – Аисса испустила тяжелый вздох. – До чего же ты беспокойный. Да, понимаю… Понимаю. Значит, так. – В ее голос вернулись деловые нотки. – После праздников установим за Гритом слежку. Обрывать канал нельзя. Знаешь, почему? Грит работает на нас девятый год. Его организм привык к избытку жизненной силы. Если Грит, к примеру, простудился или упился в хлам, постоянный приток Манны от целителя поможет ему быстро восстановиться. На следующий день он снова будет скакать как козел и лакать водку. Обрубая канал, мы лишаем его организм защиты. Он начнет болеть и в конце концов помрет от какого-нибудь пустякового насморка. Мы не можем просто взять и бросить его. Свои мозги Грит давно пропил, но глаз у него внимательный, а ухо чуткое. Мы будем стараться сохранить его как информатора. Эти его вторые хозяева, если они позволили себе так грубо вторгнуться в его Манну, не станут с ним церемониться, узнав, что мы обнаружили их канал. Они убьют его. Но ты не заморачивайся. Слышишь, Смертник? Выше нос! Поезжай по своим делам. Мы привезем сюда мастеров, проверим других, ближайших, осведомителей. Если я узнаю что-то архиважное, отправлю к тебе гонца, агась? Вы двигаетесь с севера на юг?

– С запада на восток, – поправил Морган. Хотя абсолютно ясно осознавал, что гонца не будет. Аисса приберет дельце к своим рукам и сделает так, чтобы чужие имена не фигурировали в ее рапортах.

– Со следующим Повешенным будь осторожен. Не открывайся. И ребятам не позволяй. Подсунь ему какого-нибудь полупьяного дикаря. И проверяй так всех Повешенных, которых встретишь. Понял? – Морган кивнул с облегчением, предвидя конец вопиюще очевидных инструкций. – Где вы остановились? – Аисса придержала лошадь, дожидаясь, когда подтянутся остальные.

– Нигде. Ты ведь приютишь нас на праздники?

– Я-а-а? – Аисса отрицательно замотала головой. – При всем моем уважении к тебе… Сегодня вечером приедет Аланау Чакт со своим отрядом, завтра – Марл и владелец хутора. Мне не разместить столько людей.

– Нас всего пятеро, Аисса.

Она перекинула поводья в левую руку и начала загибать пальцы:

– Мой отряд – сорок шесть душ. Марл – пятьдесят четыре. Алан – тридцать две. С кузнецом – сто тридцать три! В полумиле отсюда постоялый двор. Чистый, уютный, в стороне от тракта, на опушке леса. Хозяин – мой хороший знакомый. Эдья излечила его дочь от серьезного женского недуга, так что он наш вечный должник. Хочешь, отвезу и договорюсь, чтобы он сдал вам комнаты поприличнее? Вы останетесь в поле зрения наших дозорных.

– Вези, – смиренно выдохнул Морган. Лесной трактир в поле зрения нескольких отрядов всяко безопаснее того, где они ночевали вчера.

Холодало. Морозный воздух пощипывал ноздри. Запруженный крытыми повозками и телегами тракт медленно обволакивали синие безветренные сумерки. Пушистые кружевные снежинки слезами скатывались с кожаной куртки. Морган набросил капюшон. Делать новую попытку привлечь внимание Аиссы к двойному убийству бессмысленно. И вообще, пора бы выкинуть Гордона из головы: правосудие свершилось – и ладно.

– Знаешь, – тронула его за руку занявшая место Аиссы Имандра, – у меня назрели небезосновательные подозрения о существовании связи между количеством волос на голове и извилин в мозгах. Чем меньше снаружи, тем меньше внутри. Ты знаешь хотя бы одного без волос, но с мозгами?

– Хотя бы одного знаю. Тайнер.

– О! Исключение лишь подтверждает правило!

Свободных комнат в обещанном трактире не оказалось, но после вызова хозяина и общения между ним и Аиссой с глазу на глаз одна все-таки нашлась – тесное хозяйственное помещение на третьем этаже с крохотным квадратным оконцем, выходящим в лес, и, к счастью, с печью. Хозяин пообещал, что слуги сейчас же приведут комнатенку в порядок, постелют на пол матрасы, принесут перины, постельное белье, полотенца, дрова, лампу и все, что необходимо гостям. Аисса пожала Моргану руки:

– Хаурангъя, Смертник.

– Хаурангъя. На самом деле нас шестеро. Мой советник, Арр, отъехал по делам. Наверное, он будет искать нас у тебя. Передай ему, пожалуйста, через своих сменщиков, что мы здесь.

– Арр, – эхом повторила Аисса. – Хорошо. – Она небрежно махнула на прощание остальным и удалилась вместе со своими великовозрастными дебилами.

Подошли мальчики-конюхи, забрали лошадей, и маленький отряд побрел к сияющим уютным оранжевым светом окнам трактира.

– Стервь! – со злостью харкнул Равен. – Три дома, и для пятерых места не нашла!

– Мы испортили ей праздник, – тоскливо вздохнул Керн. – Наши физиономии были бы для нее за праздничным столом как кость в горле.

– Да она просто не хочет, чтобы посторонние видели, как она упадет лицом в салат. Видал, как она пиво в глотку заливала? Ты так умеешь?

– Ну-у… – замычал Керн. – Надо потренироваться.

Морган был слишком издерган откровениями Грита и отъездом Арра, чтобы объяснять… Девчоночий задор, дурацкий смех, колкие шуточки и… постоянная закрытость – Аисса сняла защитную сеть всего раз и очень ненадолго. И глаза. Морган видел слишком много таких – погасших, иссушенных слезами, опустошенных болью. Аисса Саадак, третьего имени нет, нет брачного талисмана на шее. Мужа она похоронила. Одного ли? А скольких детей? Двоих? Троих? Всех? Она упадет лицом в салат, чтобы забыться. Ей начхать на праздник, начхать на убанченные веточки сосен во дворе, начхать на непрошеных гостей с их неуместными дурными вестями и обезображенными мертвецами. Аисса держится за самый край чертова колеса долга, откуда проще всего сорваться; когда это произойдет, ее последним вздохом будет вздох облегчения.

– Руэлл! – Под локоть Моргана пролезла рука Имандры. – Насчет потренироваться. Надо бы и нам… Дядя Арр ведь не оставил нас без денег. Чего ты морщишься? Снимай себе персональный чуланчик и уноси туда свою скорбную харю! А мы намерены веселиться.

«А ведь это блестящая мысль, сестренка!»

Морган стал как вкопанный.

– А если я унесу ее чуть дальше? – «Миль эдак тысячи на три к юго-западу». Он развернулся к ребятам. – Не будете возражать, если я покину вас на пару-тройку дней?

Имандра двусмысленно захихикала:

– Ты даже не будешь ужинать? По ком же ты так соскучился…

– Нет проблем, Мор, – без малейшего ехидства ответил Токо. – Поезжай, куда тебе нужно, только будь в десять, в сто раз осторожнее обычного. Ждем вас с Арром здесь. С нами ничего не случится. Аисса не даст своим парням расслабиться.

– Ага, – хмыкнул Керн. – Кто-то должен ее охранять, пока она будет валяться под столом с кузнецом. Шкафные скелеты в прах рассыпались. Да у нее там кладбище. Приоткрой дверцу, и вороны полетят.

Уголки губ Равена дернулись вверх, но он тотчас сжал губы в тонкую линию, не давая им расползтись в улыбке. Имандра закусила большой палец и отвернулась, притворившись, что рассматривает двухэтажное здание трактира из белого кирпича. Керн просиял от гордости за собственное остроумие.

– Желаю хорошо повеселиться.

Морган нащупал в кармане тугой мешочек, на ладонь выскользнули несколько монет, и мешочек перекочевал к Токо, как к самому старшему среди остающихся. Нерешительными шагами Морган направился догонять конюхов. Не совершает ли он роковой ошибки, лишая отряд второго командира? Смешки за спиной, по мере его удаления переходящие в хохот, отсекли последние сомнения. Командиры, особенно со скорбными харями, – чужие на этом празднике жизни. Морган мысленно перенесся в Ланц. Ему представилась яркая картина: блестящие, широко распахнутые от удивления глаза и приоткрытые губы. Захочет ли Марго общаться с ним после того, как он безжалостно бросил ее у моста?

«Захочет! Бьюсь об заклад».

Сердце затрепетало. К трем-четырем утра он у врат. От Озерных врат до Ланца – день езды. Учитывая небольшую разницу во времени… он окажется в Ланце как раз к новогоднему вечеру. Если не удастся тайком проникнуть в монастырь, то хотя бы прикоснуться к ней издали.

Глава 18

Морган в растерянности кружил вокруг Ланца. Он дважды обследовал Даром жителей деревни и не нашел огонька, ради которого бросил свои обязанности и отмахал полторы сотни миль. Такой поворот событий в планы не входит… Затевать поиск в третий раз бессмысленно. Опасаясь повторного побега дочери, Лишинн взял ее к себе, и они живут на каком-нибудь хуторе неподалеку или уехали на праздники в гости. А возможно, неугомонная упрямица все-таки сбежала. Самую первую и логичную мысль – вышла замуж – Морган срубил на корню. Даже очень хороший следопыт потратит не один час, чтобы выискать в мешанине снега и грязи отпечатки Марго, если они еще остались. Удаляться же от Ланца по спирали, охватывая Даром все большее пространство, не позволяет хитро петляющая река. Постучаться к кому-нибудь и тупо спросить. Постучаться или ворваться с кинжалом… Морган свернул на первую попавшуюся улицу. В деревне царило обычное предновогоднее затишье. Дым из труб тянулся к реке. Отовсюду неслись восхитительные запахи готовящейся еды. Сугробы возле заборов намело по колено, но мороз не чувствовался, влажный теплый ветер скрадывал холод. Морган все еще выбирал семейство помалочисленнее, когда его Дар привлекли два одиноких огонька во дворике одного из крайних домов. То, что нужно!

Ограда вокруг длинного двухэтажного деревянного здания отсутствовала, яркий фонарь заливал вход оранжевым светом. Гостиница. Потенциальные жертвы суетились возле высокой елки за рядом густых кустов, отделяющих сад хозяев от гостевой территории. Лохматый паренек лет двенадцати устанавливал деревянную стремянку, а его маленькая сестренка в красном пальтишке до пят валяла по снегу гирлянду из блестящей бумаги, пытаясь развернуть ее на всю длину. Морган обогнул огород, привязал лошадь к дереву поодаль, бесшумно пробрался сквозь мокрые голые ивовые прутья живой изгороди. Есть шанс, что погруженные в предпраздничные хлопоты взрослые не разглядят его из освещенных комнат.

– Помочь?

Ребятишки одновременно развернулись и, задрав головы, застыли. Девчушка сморщила носик, открыла рот, чтобы завизжать, но ее брат мигом осознал пользу от высокого роста незнакомца и спас Моргана от разоблачения, протянув ему оранжевый бумажный фонарик.

– Повесь туда. – Мальчик деловито ткнул пальцем в ветку чуть выше своей макушки.

За оранжевым фонариком последовали зеленый и розовый, два раскрашенных коня из глины и неопознанный деревянный зверь, похожий на кролика, с почти человечьей физиономией и круглыми ушами на макушке. Морган наклонился за следующей игрушкой.

– Где я могу найти отца… – Он сокрушенно ахнул, изображая забывчивость. – Священник, у которого пропала дочь.

– Батюшка Адриан! – хором подсказали ребятишки. Судя по осветившимся улыбками мордашкам, Лишинн пользуется всеобщей любовью. Немного погодя парнишка добавил: – Дочь уже нашлась.

Морган принял у него блестящую гирлянду. Девчушка наконец перестала таращиться на чужака с дерево ростом, уселась на снег и пальчиком трогала мех на его сапоге.

– Вот радость-то какая! – С приторно-лукавой улыбкой Морган наклонился к малышке, погладил ее по пушистому капору.

– Моя подружка Анки тоже убегала из дома, – пропищала девочка. – Но ее нашли. Мисс Рит удалось убежать дальше, потому что ее искали целых два года. Мама говорит, она с приветом. А что это значит?

– Это значит быть очень смелым, отважным, – глубокомысленно изрек Морган, оборачивая гирлянду вокруг елки. Родители девочки очумели бы от такого объяснения.

– Мама говорит, – продолжала малышка, – мисс Рит по вечерам сидит под мостом и перебирает камушки.

– Она думает, – пояснил Морган. – Когда делаешь что-то руками, это помогает думать.

– Да? – Малютка сосредоточенно закусила нижнюю губу и уставилась на свои мокрые растопыренные ладошки.

– Повесь все. Но смотри, чтобы они не кучковались в одном месте, не задевали за нижние ветки и друг за друга, – распорядился мальчик и поднял ящик с игрушками на стремянку, поближе к Моргану. – Мне мисс Рит нравится, она добрая. Родители не разрешают мне пить вино, а она в этом году на Празднике молодого вина налила мне целых полкружки. И улыбка у нее милая. Только она почти никогда не улыбается.

– Они сейчас в Ланце? – вернулся Морган к своему изначальному интересу.

– Мисс Рит живет в Розенгартене, – опередила брата малютка, – а батюшка Адриан – тут, недалеко. Пойдешь направо, в сторону от реки. Вторая улица, зеленый дом на углу. Там два дуба растут, по сторонам от калитки. Очень легко… Ой! – Она потрясенно открыла ротик. – Где твои пальцы?

– Рыба откусила, – честно признался Морган.

– Какая рыба?

– Злая.

Малютка нахмурилась и заморгала от слез, из носа потекло.

– Тебе было очень больно?

– Не помню, малек. Это было давно. Мне было столько же лет, сколько твоему братишке. – Его ладонь ласково коснулась маленьких замерзших пальчиков, которые тут же пролезли внутрь, жадно воруя у нее тепло. Сопение и всхлипы перешли в радостное воркование:

– Мамка испекла пирог с ежевичным вареньем. Хочешь, принесу? А потом ты покатаешь меня на закорках.

Прежде чем Морган успел отказаться, малявка вприпрыжку убежала в дом. Надо сматываться. Сейчас выбежит мамаша. И точно. Не прошло и минуты, как из двери высунулось немереных объемов существо и, грозно потрясая факелом, заорало:

– Хенрик! С кем ты разговариваешь? Почему без шапки? Марш домой!

– Довешай, – умоляюще шепнул Хенрик, подобрал валяющуюся на снегу шерстяную шапочку и сестренкины варежки и понуро потрусил к матери.

Шлепок по заднице на пороге придал ему ускорение. Хозяйка загасила факел о снег.

– Свободных мест нет! – гаркнула она, держа дверь приоткрытой, чтобы в любой момент ее можно было захлопнуть.

– Прошу прощения, мэм. – Морган вежливо наклонил голову. – Я всего лишь хотел спросить, в какой стороне Розенгартен.

– Через новый мост и налево. – Дверь закрылась, щелкнула задвижка. Морган услышал удивленно-возмущенный возглас: – И до нас добрались! Как только земля их носит!

Новогодний вечер в монастыре отличался от прочих тем, что по кружкам вместо чая разливали вино. Батюшка Адриан жертвовал сестрин три кувшина, вместе с Паулем и отцом Райаном помогал их опорожнить, после чего все расходились, и Марго, ворочаясь на своей узкой кровати в келье, с тоской слушала, как гуляет молодежь. Ну, сегодняшняя-то ночь пройдет спокойно. Здесь, на отшибе, она не услышит ничего, кроме приглушенных пьяных воплей, значит, не будет и тоски по веселью, в котором она не может принять участия. Выпьет вина и уснет.

Не дожидаясь полуночи, Марго откупорила подаренный батюшкой Адрианом кувшин сухого красного и свернулась калачиком на наваленных на топчан перинах. Ей нравилось спать напротив печки. Обширная кровать, доставшаяся в наследство от предыдущей хозяйки, создавала тягостное ощущение одиночества. Марго не провела там и ночи. Скромное хозяйство бабы Аннет, вызвавшее в день смотрин восторг, теперь, по сравнению с привычной Марго тесной кельей, казалось пугающе обширным. И вообще Марго заметила, что перемена местожительства не изменила в ней самой абсолютно ничего. Она оставалась застенчивой монастырской послушницей. Носила те же длинные платья. В монастыре она их ненавидела, а сейчас вдруг оценила удобство, практичность и неброскость такой одежды. Марго редко выходила за ворота, три раза в день становилась на молитву. Послушания по храму превратились в послушания по дому. В субботу днем она уезжала вместе с отцом в монастырь, чтобы побывать на воскресной службе, помочь матушкам и помолиться в келье святого Аммоса или у его раки, а воскресным вечером отец привозил ее обратно. Она по-прежнему работала на монастырь за еду. И разделить веселье было по-прежнему не с кем. За три месяца своей новой жизни Марго так и не обросла знакомствами, хотя обменивалась вежливыми приветствиями с селянами и неоднократно наблюдала у себя под забором любопытные физиономии, в большинстве своем – нетрезвые.

Рука в очередной раз потянулась за стоящим на полу кувшином, когда раздался стук в дверь. Негромкий, осторожный. Марго застыла, уставившись в незашторенное окно, откуда на нее в упор смотрела чернота. Это не батюшка Адриан, не Пауль и не кто-то из матушек. Никто не знает про тайный лаз, который она проделала для себя, выдрав из двух заборных досок со стороны леса нижние гвозди. Если калитка заперта, ее кличут с улицы. Тому, кому хватило наглости перелезть через забор, хватит ее и на то, чтобы высадить окно или взломать хлипкую дверь на веранде. Марго бесшумно сползла с топчана и приникла к полу, как испуганный зверек. Будто это поможет! Взгляд метался по кухне в поисках чего-нибудь увесистого. Стук повторился, громче и настойчивей. Марго протянула руку и сняла с печки чугунную сковородку. С орудием наготове выползла в прихожую. В прохладной, пахнущей отсыревшей древесиной темноте прижалась ухом к двери. Тишина. А потом – глубокий с хрипотцой голос:

– Малыш, это я.

Тлевшие глубоко в груди угольки вспыхнули, словно в печке открыли поддувало. Куда-то подевались ключи. Кажется, вечером они были в двери. Нет. В замке нет. Выпали? Марго судорожно зашарила по полу.

– Сейчас… Не могу найти ключи! – Ах, вот они… на гвоздике слева от двери. От волнения Марго забыла, что всегда вешает их туда днем, когда крутится между домом и садом.

Лунный свет высветил на пороге высокую фигуру в длинной кожаной куртке и кожаных штанах, заправленных в высокие меховые сапоги, обвязанные крест-накрест шнурками. В руках Морган держал что-то круглое, увитое еловыми ветками. Сердце бешено колотилось. На ком-то Марго уже видела такие сапоги и такую куртку… В сознание ураганом ворвался эпизод из детства.

Хельнский базар. Матушки грузят на телегу коробки с подсолнечным маслом, а Марго вертится рядом и глазеет по сторонам. На базар въезжает конный отряд, человек тридцать – сорок. Среди них несколько женщин, одна совсем молоденькая, но, как и остальные всадники, вооружена до зубов. Высокие, стройные, горделивые.

– Боги будто хранят эту землю, – долетает до Марго, когда всадники проезжают мимо. – За столько лет ни одной твари.

– Смотри не сглазь! – насмешливо отвечает другой голос. – Вчера только Тарк предупреждал. В Ренвинце в прошлом году – тоже думали, что спокойно. Вечером отсмотрели – чисто, а утром…

Продолжение разговора утонуло в базарном гаме. Крайний всадник виден очень хорошо: длинная кожаная куртка с капюшоном и кожаные штаны, заправленные в высокие меховые сапоги, обвязанные крест-накрест шнурками.

– Матушка Мара! – Марго дергает за рукав свою воспитательницу. – Разве Бог не один?

– Один, детка.

– А почему они говорят «боги»?

– Это Суры. Им скучно, вот и развлекаются – выдумывают себе богов. Не смотри на них, а то они украдут тебя и скормят чудовищам!

Слова «Морган» и «Сур» с грохотом состыковались в голове.

«Глупая курица! У него на физиономии крупными буквами выведено… а до тебя дошло спустя три месяца».

Марго не заметила, как круглый предмет – сплетенная из сосновых шишек корзинка с апельсинами – перекочевал из рук Моргана к ней. Марго прижала ее к груди, словно фрукты могли защитить ее от пугающего открытия.

«Спокойно, спокойно. Это хотя бы объясняет все его странности». Вместе с серебристым светом луны в дом вливалась сырость. По телу от волнения и холода гуляла дрожь. «Боже, он же устал и замерз, а я стою на проходе, как дура». Марго молча посторонилась, прикрыла дверь.

Морган прошел в кухню, остановился посередине, не решаясь, с забрызганными грязью штанами, плюхнуться на расстеленную постель. Вот если б снять их… Марго набросила на постель клетчатый шерстяной плед, потрясла початым кувшином.

– Вина?

Морган с неловкой улыбкой мотнул головой:

– Я не пью на службе.

С вином близость к Марго опасна вдвойне. Он блаженно откинулся на подушки, вытянув ноги к печке. Уютное мерцание свечей, потрескивание горящих дров, запах домашней стряпни и аромат ромашек, летних цветов среди зимы…

«Не смей до нее дотрагиваться! Расспроси, как у нее дела, предложи помощь, если она ей нужна, и убирайся».

Убираться хотелось меньше всего. Золото распущенных кудрей – за время разлуки они стали еще пышнее – контрастировало с иссиня-черным платьем, надетым поверх ночной сорочки. Под которой конечно же ничего нет. Никого не ждала, собиралась спать. Окрашенные вином губы бордовели как спелые вишни. Так хотелось слизнуть его, а потом отведать естественный вкус ее губ. Морган заметил, что его пристальный взгляд смущает девушку, и от этого она становится еще более соблазнительной. Марго натужно улыбнулась.

– Э-э… Ты, наверное, проголодался. У меня горячая картофельная запеканка с грибами.

– Ага. – Морган расстегнул куртку. Проследовав за взглядом девушки, прикрыл полой висящий на поясе боевой арсенал. Но Марго смотрела не на оружие, а на пол. Морган наклонился: от сапог растекалась грязная лужа.

– Прости, пожалуйста! У тебя такая чистота, а я напачкал. Сейчас разуюсь.

– Нет-нет, не нужно! – Марго принесла из прихожей тряпку, аккуратно расстелила у него под ногами. Потом сполоснула в тазике руки и подала миску с внушительным куском запеканки. Подала и тут же отстранилась. Присела на противоположный краешек топчана. И снова вскочила: – Ах, забыла вилку!

– М-м-м. – Морган с набитым ртом отрицательно помотал головой.

Девушка, помявшись, вернулась на свое место. А могла бы сесть и рядом… Быстро покончив с запеканкой, Морган радостно провозгласил:

– В жизни не ел ничего вкуснее!

– Хм… – Хлопая ресницами, Марго нервно скользнула кончиком языка по губам. – Ты, наверное, хочешь ветчины. У меня ее нет. Извини.

Боги, какой деликатный намек! Теперь не придется ничего объяснять. Почти ничего.

– Я бы предпочел горячий чай. – Морган незаметно придвинулся к девушке и, повернувшись к ней лицом, облокотился на подушку. Голова закружилась, а промежность запульсировала жаром, когда его Манна влилась в Манну Марго – глубоко, поглотив ее всю, без остатка. Незабудково-ромашковые волны, брызги теплого летнего дождя… Уловить и сохранить каждый ручеек, каждое дуновение… чтобы потом продолжить бесконечный путь по мертвому, выжженному палящим солнцем плоскогорью. «А ведь ты всю дорогу клялся себе этого не делать». – Это ты извини. Сначала Иштван, потом преты. Да и сам я был не в лучшем виде. Не хотел пугать тебя еще больше. Прости, что по неосторожности заснул той ночью и подверг тебя такому страшному испытанию.

Марго молча переставила чайник со стола на печку и села, сцепив руки на коленях. Потрясена, взволнована, но по-прежнему горит робким желанием, соперничающим со смущением и стыдливостью.

– Ты ушла из монастыря, – начал Морган, чтобы завязать разговор.

– Да. – Марго бросила на него осторожный взгляд. – Отец подарил мне дом. Но я все равно работаю на монастырь: делаю свечи. В оплату мне дают молоко, яйца, масло и другую еду. Хлев в ужасном состоянии, надо менять крышу, поэтому у меня пока нет своей живности. И на огороде ничего не выросло, потому что предыдущая хозяйка дома умерла два лета назад. Весной посажу овощи, а с лета начну собирать травы и готовить лекарства для нашей знахарки, матушки Анны.

Следовало бы порадоваться, что жизнь девушки налаживается. Вместо радости Моргана захлестнуло отчаяние. Примерно так же, вежливо и отстраненно, она, наверное, отчитывается отцу – как примерная воспитанница наставнику.

– Не страшно здесь одной? Крайний дом, лес вплотную, открытая вода. Хоть бы собак завела.

– Меня часто навещают отец с диаконом и матушки. Собака может покусать. У нас в деревне были случаи.

– Глупости. Собака не тронет, если относиться к ней по-человечески. Ты совсем без охраны. А если бы вместо меня заявился Иштван? – Морган усмехнулся собственным словам. Собаки против Иштвана…

– Его что, еще не поймали? – простодушно удивилась Марго, подняв на него вытаращенные глаза. – Зачем ему приходить? Он ведь считает меня мертвой.

– Трудно сказать, считает или нет. У него очень сильный Дар. Ты ведь знаешь, что такое Дар?

Понимающий кивок.

– Иштван может погубить мир. Мы должны разыскать его быстрее, чем он это сделает. Какие имена и названия ты от него слышала? Что он говорил о технологиях? Где брал смолу, которую сжигал в той железной бочке на ножках?

Марго отодвинулась на самый край топчана.

– В какой бочке? Какую смолу? Я ничего не знаю, кроме того, что уже рассказала. – Она сжалась и замотала головой. – Никаких имен, никаких местностей, кроме Браголлака. Клянусь!

«О Боги, только клятв не хватало. Остановись! Тебя несет по второму кругу. Убирайся, если не знаешь, о чем с ней разговаривать».

– Малыш, – Морган ласково улыбнулся, – возможно, есть вещи, которые тебе кажутся незначительными, а для меня очень важны. Не было ли у тебя ощущения, что Иштван… не совсем человек?

– Поначалу… Ой! – Попытка отодвинуться еще дальше едва не закончилась падением: видно, улыбка вышла зловещей. Марго схватилась за протянувшиеся к ней руки, Морган мягко притянул ее к себе. – Не знаю. – Она слабо пожала плечами, расправляя юбку на коленях. – Он часто угадывал мои желания. На расстоянии почувствовал исчезновение ожерелья. Он тоже Сур?

– Нет. У нас синие глаза. Он хуже. – «Да-да, представь себе, любовь моя, Сур – далеко не самое зловредное существо на свете». – Он одержим демоном, – солгал Морган. А как еще защитить ее? Как заставить отказаться от бредовой идеи шлепать по дороге, по которой нельзя вернуться назад? Только запугать. Девчонка уютно устроилась в новом гнездышке, но нет ощущения, что она намерена пустить здесь корни. Так, временный передых. Накопление сил. Это не то место, где ее мечты могут осуществиться. Зверек, выросший в неволе, нюхнул свободы. И не важно, что свобода дала ему по лбу. Аромата ее он не забудет.

– Иштван не может быть одержимым, – твердо возразила Марго. – Я не встречала никого, кто бы так хорошо знал священные тексты. Он цитирует наизусть целые главы! Одержимые – их сразу видно. Они беснуются, закатывают глаза, бьются в конвульсиях, рычат как звери, набрасываются на людей. Они не могут находиться в храме. А Иштван спокойно заходил в храм. И у него никогда не было приступов. – Марго упорствовала, однако ее глазки тревожно бегали, а пальцы нервно собирали подол в складки. – Мой отец умеет изгонять демонов.

– Это не те демоны, Малыш. Не воображаемые. Это настоящие. Асуры. Которые порабощают и убивают. Они невидимы обычным зрением, поэтому многие не верят в их существование и сваливают творимое ими зло на нас.

Марго сглотнула, облизнула губы.

– Извини. Чайник. – Она встала заварить чай, подала чашку Моргану на блюдце. Руки у нее дрожали. – Варенья хочешь? Оно в подполе. Я сейчас слазаю.

«Хочу тебя».

– Не стоит. – Морган поймал Марго за запястье и усадил рядом с собой – так близко, что их колени соприкоснулись. – Асуры одержимы властью. Это как бы Идея, Дух власти, – начал объяснять он, пытаясь рассеять испуганное недоумение девушки. – Жажда власти для них сродни нашим потребностям в пище, воде, любви, продолжении рода. И реализовывают они ее за счет людей. Некоторых убивают, отнимая у них жизненную силу, – это делает Асура сильнее, могущественнее. Других, посильнее и покрепче, превращают в рабов. Самое страшное – рабы не знают о том, что они рабы. Люди думают, что действуют по собственной воле. Строят подземные крепости, грабят суда и повозки, поставляют Асуру свежую пищу – своих соседей, родных, близких, детей. Это вызывает чудовищные муки совести. Но страх, панический страх – следствие околдовывания… человек не в силах ему противостоять. Он уверен, что, если поступит иначе, с ним случится нечто ужасное. Руками рабов Асуры хотят перебить нас и стать владыками мира. А покончив с нами, они станут воевать друг с другом. Посредством людей. Вас. – Морган залпом выпил чай, чтобы смочить пересохшее горло, и повторил страшное предупреждение: – Иштваном управляет Асур. И то, что отношения с ним так счастливо для тебя закончились, – чистое везение. В следующий раз, если он надумает их восстановить, тебе может повезти меньше.

Потянулась оцепенелая тишина. Морган терпеливо ждал, когда страшная сказка переварится и все ее части займут в голове Марго нужные полочки. Ждал бы, наверное, до утра, если бы не ударили ходики – их звуки каким-то образом простимулировали мыслительный процесс. Девушка пошевелилась, убрала пряди волос со лба.

– Все это говорят о вас. Что вы завоеватели, крадете у людей мозги, разводите нечисть. Суры и Асуры. Разница в одной букве.

Прикрыв веки, Морган сквозь зубы медленно выдохнул воздух. Мисс Рит с приветом. Пожалуй, та женщина не так уж и не права.

– Я не развожу нечисть, а уничтожаю ее, чтобы ты спала спокойно! Ты видела это собственными глазами, а продолжаешь верить сплетням своих недалеких сородичей. Мы не зачинщики и не разжигатели этой войны! Она отнимает у нас родных и близких так же, как и у вас. – Морган изо всех сил старался говорить тише, но получалось у него плохо – голос то и дело срывался на крик. – Асуры – порождения нашего мира, и у нас общие предки, да. Но твари покинули его сами. Мы пришли вслед за ними, чтобы помогать вам. Защищать, а не истреблять и завоевывать! У вас нет Дара. Без Дара невозможно изготовить оружие, которое убивает Асуров. Вам не обойтись без нас. А нам не обойтись без вас. Наш народ проклят Богами. По древним пророчествам, тот, кто принесет себя в жертву в этой войне, будет освобожден от проклятия и в следующей жизни родится в мире младших богов.

Брови девушки взметнулись вверх.

– Вы воюете за нас ради того, чтобы после смерти стать богами?!

«Проклятье!»

Морган готов был укусить себя за зад. Не найдя оправдания необдуманно сорвавшейся с языка фразе, он с раздражением выкрикнул:

– Да какая разница, ради чего? Если мы выйдем из этой войны, вы погибнете! Между мной и тобой тоже разница в одной букве. Из моего имени составляется твое, если убрать букву «н».

Его последние слова, вырвавшиеся не в тему, просто от бессилия, произвели впечатление, стерли обиду за хамство, и он жадно вбирал льющуюся из широко распахнутых глаз лазурь.

– Преты тоже ваши? – спросила Марго шепотом.

– Нет. Они уже были здесь, когда мы пришли. Наши легенды говорят о том, что где-то в глубинах Вселенной существует мир, где обитают… или обитали преты. Есть мнение, что во время Большой Катастрофы ваш мир и мир претов слились, и преты проникли сюда именно тогда, по чистой случайности.

– Их мы тоже не можем убить?

– Претов убивает обычный меч, кинжал или стрела, если охотник достаточно быстр, ловок и силен. Но претов надо выследить прежде, чем они выследят вас. – Морган придвинулся к девушке вплотную, накрыл ладонями ее руки, лежащие на коленях. – Даже нам это не всегда удается.

– И все собрались в нашем мире… – задохнулась Марго. – Как странно. – Она уставилась на его губы и замерла в отчаянной надежде. «Поцелуй меня! Пожалуйста, поцелуй!»

– Здесь проще выжить, проще прокормиться. – Морган выпустил ее руки. – Нет. Есть вещи, над которыми я не властен. Возвращайся в монастырь. Здесь ты в опасности.

Марго судорожно стиснула пальцы, едва удерживаясь от того, чтобы с рыданиями кинуться ему в объятия. От чудовищной боли потемнело в глазах. Будто кто-то накалил в печи нож, вонзил в сердце по самую рукоять и провернул. Через минуту дыхание выровнялось, и Марго выдавила:

– Спасибо, что навестил. А теперь, пожалуйста, уходи.

Морган не двинулся с места, он сидел и таращился на нее.

– Уходите, – повторила Марго сине-фиолетовым глазам.

Морган встал и ушел.

Марго задернула штору, схватила кувшин и выхлебала остатки вина, глядя, как разлетаются на мириады осколков ее воздушные замки. Звук открываемой двери. Шаги в прихожей. Дыхание замерло. В темном дверном проеме появился Морган, с кинжалом в руке. Марго сунула в рот пальцы, чтобы не заорать. А может, как раз лучше заорать?

– Не бойся! – Морган опустился на колени, положил кинжал на пол, показал пустые ладони. – Если Иштван заявится, убей его. Не бойся! Ты ничем не рискуешь. Тебе не придется совершать кровавую расправу. Смотри внимательно. – Его пальцы нажали на конец рукояти, повернули ее. Раздался щелчок. Рукоять снялась, обнажив зеркальный, как и кинжал, жезл в форме вытянутой восьмерки, с прозрачным переливающимся кристаллом на конце. – Этот жезл втягивает в себя Манну. Практически мгновенная смерть. Чтобы его активировать, нужно взяться вот за это место, – не касаясь жезла, Морган указал в центр восьмерки, – и направить на Иштвана. Целься в грудь, в живот или в голову. Там расположены зоны, где накапливается Манна. – Он дотронулся до лба, горла, груди, солнечного сплетения и низа живота. – В одну из них ты точно попадешь. Можно в спину. Все зоны имеют проекции на задней стороне тела. Будет небольшая вспышка, жезл немного нагреется. Это не опасно. Дальность действия жезла ограничена. Между тобой и Иштваном должно быть не более пяти ярдов. Лучше, если будет два-три. Ты все поняла?

Марго вынула пальцы изо рта и медленно кивнула.

– Мастера делают жезлы в рукояти кинжала просто для удобства. Два оружия в одном. Никогда не направляй на себя, на других людей! Выходишь из дому, бери с собой, но носи под одеждой. Никто не должен увидеть у тебя этот жезл. Для Иштвана это будет неожиданный сюрприз. – Морган защелкнул рукоять обратно и поднялся. На мгновение задержался перед тем, как уйти. – Никогда не используй в качестве оружия сковородку. Противник выбьет ее у тебя из рук прежде, чем ты дотянешься до его головы.

Марго сжала зубы и кулаки, запрокинула голову. Слезы лились ручьями. Вина больше не осталось, и она извлекла из тайника за печкой свой неприкосновенный запас – флягу с самогонкой, забытую кем-то из рыбаков, пировавших здесь по ночам до того, как дом обрел новую хозяйку. Эти придурки потом приходили, требовали свои удочки и сеть, но Марго отослала их к отцу, до которого они, по всей видимости, не дошли. Снасти так и остались при ней – Пауль привел их в божеский вид, выстругал из тополя новые поплавки.

После первых глотков Марго обуял стыд. Выпроводила в темень и холод, не дав в дорогу еды. Как была раздетая, с флягой, она выскочила во двор – вдруг Морган не успел уехать далеко. Распахнула калитку, несколько раз окликнула ветреную темноту его именем. Темнота отозвалась скрипом деревьев.

«Вела себя как дура. Дура и есть», – со злостью думала Марго, в компании с флягой разгуливая вдоль забора. «А он? – Гнев перекинулся на Моргана. – Пришел, незваный, сжег дорогую мечту, небрежно стряхнул пепел с ладоней и пошел дальше! Да и… пошел ты!» Она бросилась в дом. Схватила принесенную им корзину, выскочила в сад. Крупные сладкие апельсины один за другим полетели в темень. А корзинка пускай себе плывет восвояси – станет подарком какому-нибудь рыбаку. Mapго широко размахнулась, но корзинка осталась в руке, зацепившись за пальцы. Бусами. Марго на ощупь открепила их от плетеной ручки и вернулась в дом, чтобы рассмотреть при свече.

На ладонь легли прохладные полупрозрачные камушки. Молочно-белые, нежно-желтые, мутно-зеленые, словно вода в пруду, дымчатые, золотисто-коричневые и самые прелестные – прозрачные, как слезы, с тонкими золотистыми и черными волосками внутри. Марго замерла от восторга. Она никогда не видела таких дивных. И лучше никогда больше не видеть. Не прикасаться к вещам, которых касались его руки! Она открыла окно, швырнула бусы в темень и плюнула вслед. А потом довершила намерение насчет корзинки.

Вскоре бус стало жаль. Под самогонку Марго обгрызла ногти на обеих руках, вспоминая полупрозрачные шарики с волосками. Нет. До утра терпения не хватит! Она обернулась пуховым платком и пошла бродить по сугробам, размазывая по щекам слезы и коря себя за опрометчивость. Когда бусы нашлись, Марго танцевала от радости, покрывая их поцелуями… вместо его отсутствующих рук.

Проснулась она на топчане. В бок врезалась пустая фляга, рука прижимала к груди драгоценный подарок, голова раскалывалась, а стоило приподняться, Марго затошнило. Она с недоумением оглядела заблеванный пол: когда это с ней успело приключиться?..

«А могла бы захлебнуться. И не проснуться».

Не самая худшая смерть, между прочим.

Марго заставила себя затопить печь и вымыть пол, потом снова легла, уставившись сквозь мутную завесу похмелья на исполосованное голыми ветвями яблонь серое небо. До чего отвратное состояние! Тошнота накатывает каждые десять минут, а желудок пустой. Была в похмелье и польза: оно отвлекало от нового, не испытанного прежде ощущения, будто Морган, как демон, завладел ее телом, по крайней мере, оставил в нем нечто похожее на то, что мужчины оставляют в лоне женщины после близости. Какие ростки даст это семя… А может, никакого семени нет, а просто у нее, как выражаются в деревне, «гостит белка»?

После нескольких чашек крепкого горячего чая из корня лакрицы, артишока, мяты и ягод боярышника – рецепт, обнаруженный в собственных записях, – последствия обильных возлияний улеглись. Под вечер Марго выволокла себя из дома. Взгляд упал на чуть припорошенные снегом ступеньки. Его следы. Она стала на колени, прижалась лбом, а потом и губами к холодным влажным отпечаткам его сапог.

«Боже, что я делаю… Видел бы меня кто-нибудь».

Слезы полились снова. Это надо прекращать! Марго пинками погнала себя в сарай, за лопатой. По старой привычке, для перезагрузки мозгов, расчистила от снега двор. Собрала апельсины. Нечего вкуснятине пропадать. Черенком лопаты выловила из воды корзинку: волею то ли судьбы, то ли ветра ее прибило обратно к берегу. После физической работы прорезался голод – признак расставания с «белкой».

Возвращаясь на кухню, Марго нечаянно пнула ногой длинный металлический предмет. Кинжал-жезл. Совсем забыла о нем. Она села скрестив ноги на почтительном расстоянии от ужасного оружия. Снять рукоять, взять жезл за сердцевину, направить на Иштвана. По уму, следовало бы потренироваться. На курах. Какая жезлу разница, птица перед ним или человек. Убийство… Почему непременно убивать? Неужели нельзя просто изгнать демона? Следовало бы закопать смертоносный жезл от греха подальше. Под сливой, где зарыта деревянная коробочка с золотыми кольцами. В доме на него может наткнуться батюшка Адриан, Слюнявый или кто-нибудь из матушек. До чего муторно ковырять мерзлую землю… Подумав, Марго осторожно обернула кинжал полотенцем и спрятала в кровать, в матрас. Матушка Надия, бывая у нее, регулярно заглядывает под кровать. Поначалу Марго недоумевала, а позже догадалась, что настоятельница проверяет, не прячется ли там мужчина. Но в матрас она не полезет. Это точно.

Взмокшая от работы и волнения, Марго сбросила шерстяное платье, в котором проходила весь день, то и дело поглаживая тяжелый кармашек, где хранилась самая дорогая вещица. Задумчиво перебирая камешки, подошла к небольшому круглому зеркалу, висящему в спальне. Стоит ли надевать? Вдруг на бусы наложено какое-нибудь заклятье. Какое заклятье он мог наложить, приворотное?

«Размечталась».

Марго смело застегнула замочек. Если бусы заколдованы, она, наученная горьким опытом, это почувствует. В крайнем случае можно тайком приложить их к мощам святого Аммоса – его чудодейственная сила наверняка разрушит злые чары. Гладкие камни приникли к груди, словно были некогда утраченной частью тела, и моментально согрелись от тепла кожи. Марго не испытывала ни удушья, ни тяжести, как от жемчужного ожерелья.

«Возвращайся в монастырь. Вот еще!»

Фыркнув, Марго развернулась на пятках. Первоначальная идея – учиться магии у Суров – достойная альтернатива Идану. Хотя, конечно, более безумная. Лесные тропки занесены, на полях сугробы по колено, дороги превратились в непролазное грязное месиво. Зимовать придется здесь.

«Все же это дом», – напомнила себе Марго. А не монастырь, где она под непрестанным наблюдением и любая из матушек может перетрясти ее одежду и постель, чтобы проверить, не прячет ли она чего-нибудь недозволенного. И потерпеть-то всего ничего. Снег сойдет к концу марта. Под весенним солнцем дороги просохнут быстро. Марго закуталась в шерстяной плед и уселась на крыльце, упрямо закусив губу и уперев кулаки в подбородок. Ждать весну.

Глава 19

Заветная мечта Моргана незаметно проскользнуть в комнату, под одеяло, и прикинуться спящим рассыпалась в прах в первые же секунды возвращения в трактир. На лестничном пролете между первым и вторым этажом его настигла Имандра:

– Наконец-то! Тебя второй день домогается какой-то тип. Дядя Арр пытался его расколоть, но он упертый, молчит как рыба об лед. Подавай ему тебя.

Дядя Арр… Не будь состояние таким мерзостным, Морган преодолел бы последние ступеньки вприпрыжку и расцеловал бы сестру. Вместо этого он вяло проворчал:

– Что еще за тип, гонец?

– Нервный больно для гонца. То у него клопы в постели, то мыши, то в котлетах горох вместо мяса, то пива ему не долили. Его комната на первом этаже. Только ты сегодня его не беспокой, а то опять возбудится, начнет колобродить. Все только-только вздохнули с облегчением. Сюда. – Имандра потянула его за собой в коридор второго этажа. – Освободилась двуха, дядя Арр снял ее и перетащил твое барахло. Хочет быть с тобой наедине, как командир с командиром. – Она остановилась у одной из дверей, вынула из кармана ключ. Морган отобрал его. Поскрежетав в замке, быстро проскользнул в теплую темноту и захлопнул ногой дверь у сестры перед носом. – Эй! – В дверь деликатно поскреблись. – Там, где ты был, тебя плохо приняли?

Морган не отозвался. В натопленной комнатушке пахло маслом герани, которым Арр натирает шею и подмышки. Свет луны высвечивал в углу, возле окна, внушительную горку наволочек, набитых чем-то мягким. На незаправленной кровати темнела знакомая – родная! – синяя рубаха. Морган рухнул на соседнюю кровать лицом к стене. Горечь от встречи с Марго ощущалась даже во рту. Среди всех совершенных в жизни глупостей эта – величайшая. Хотел внести ясность, и все разрушил. Всучил девчонке жезл. Разгуливать с оружием, с которым не умеешь обращаться, – это еще хуже, чем уметь пользоваться оружием, но ходить без него.

Минут через двадцать на лестнице зажурчал голос Арра. Слов Морган не разобрал, зато вопль сестры «он никакой!» услышали, наверное, даже внизу, в столовой. Надо бы встать и поприветствовать блудную овцу. Морган из вредности не сделал этого. Не хрен уезжать внезапно и без объяснений. В комнату вплыл аромат березового веника. Закрытых век мягко коснулся свет лампы.

– Вот оно, солнце наше ясное. Выкатилось из-за горизонта, – произнес голос Арра, жизнерадостный до омерзения. – Банька что надо! Сходишь, а после я принесу пивка.

– Есть повод? – буркнул Морган в подушку.

– Целых три. Новый год, удачная сделка и мое возвращение. Давай-давай! – Довольно жестко, с явственной угрозой подключить к делу ребят, Арр похлопал его по спине. – Проваливай!

Морган неохотно заворочался.

– Я что, так сильно воняю?

– Снаружи – как обычно, а внутри – смердишь как покойник. – Арр всучил ему несколько медяков и буквально вытолкал из комнаты.

Когда Морган вернулся, распаренный, расслабленный и в какой-то степени даже благодарный Арру – теперь он хотя бы сможет уснуть, – время подбиралось к полуночи. Обещанный бочонок пива ждал его вместе с вальяжно развалившимся на кровати Арром, который отстукивал пальцами по стоящей на груди кружке какую-то мелодию. Морган мешком повалился на кровать, сбросил сапоги, стянул штаны и рубаху. Получив прямо в постель холодное пиво, апатично осведомился:

– Что за полудурок объявился по мою душу?

– Какой-то твой персональный знакомый. Никто из ребят его не знает. Моих лет. Высокий, костлявый, с большим шнобаком. На голове подобие прически Бо, только растительность пожиже, посветлее и свернута в кичку. Довольно уродливо смотрится. Говорит, как в трубу дует, хочется в ответ звездануть в лоб. Мастер клинка-и-жезла, судя по манерам.

– Ну и звезданул бы. Нет у меня таких знакомых.

Привалившись к подушке, Морган смотрел в окно, на покачивающиеся в просветах между лапами елей мохнатые звезды. Горьковатые струйки скатывались в желудок, приятно охлаждая внутренности. Кусание локтей, посыпание головы пеплом, выволочка Арру, психованный сноб – все это завтра. Сегодня только пиво и расслабуха. И лесная тишина.

– Ты, Мор, не можешь быть один, – негромко, по-отечески заботливо зажурчал Арр, довольно гармонично в нее вписываясь. – Тебе нужен кто-то, кто приводил бы тебя в равновесие. Поддержал за руку, когда ты спотыкаешься. В одиночестве ты идешь вразнос, разрушаешь себя и все вокруг. Долгое время рядом с тобой был Бо…

«Не продолжай, Арр! Теперь это ты, я знаю. И вообще… не продолжай».

– У тебя что, приступ родительского инстинкта? Еще скажи, мне нужно жениться, обзавестись детьми. Может, и невесту подыщешь, а, дядя Арр?

– Не прикидывайся дурачком. Я не Иллас и не твоя мать. Когда Токо сказал, что ты уехал, я был почти уверен, что ты не вернешься. И от души пожелал тебе счастья. Но ты приперся. – Пауза. – Продолжать издеваться над собой и над ней.

Рука дрогнула, Морган выплеснул добрых полкружки себе на живот. Следовало бы метнуть кружку с остатками пива Арру в рожу, но послебанная истома гасила ярость в зародыше. Арр, подлец, все предусмотрел. Морган ограничился матерным монологом, длинным и бесполезным – ругань скатывалась с Арра, как капли дождя с крыши палатки.

«Ах так… Хочешь играть в открытую? Получи!»

– Значит, ты предлагаешь мне сбежать. Как твой пасынок.

– Не подумай, что я учу тебя жить, – невозмутимо сказал Арр, прихлебывая пиво. – Но если долго наступать себе на горло, ты себя задушишь. Кстати, Эвин живет на западе, на реке Ольх. Глухие леса, полноводные реки, горы. Невысокие, с нашими не сравнить. Так, горушки. Край молодых поселенцев. Его начали обживать недавно. Там хорошая земля, но она требует вложений – года два, прежде чем можно рассчитывать основать там хозяйство.

– Ты с таким доверием сообщаешь мне об этом?

«И предлагаешь место, куда можно уехать вместе с Марго?»

– Потому что ты не относишься к породе дятлов, которых так любит разводить вокруг себя Иллас.

– А Иштван?

– Дорогой мой, желающих зваться спасителем мира в наших рядах сотни и тысячи. Кампания по охоте за ним будет раскручиваться по спирали. Сейчас подонок где-то затаился. Но придет время, и он высунет нос – такие люди не в состоянии долго вылеживаться на дне. Его поймают и без тебя. Чтобы найти Иштвана, достаточно одного человека. Умного. Внимательного. Терпеливого. Который умеет быть незаметным.

– Ага. Тебя, – фыркнул Морган, промокая простыней грудь и живот. – Иллас пообещал мне должность коменданта округа в Зотерне, – возразил он просто затем, чтобы возразить, в отместку за вторжение в личные тайны и пролитое пиво.

– Потому что она тебе ни к чему. Вернешься в свою Каурию, под крылышко Наули. Ты слишком привязываешься к тем, кто рядом с тобой. В этом вся твоя беда.

Морган вздохнул и протянул руку с кружкой.

– Налей еще. И, будь добр, потуши лампу. Глаза режет. Ты что, владеешь каким-то тайным приемом проникновения сквозь защитную сеть?

– Никаким. Порой ты так тщательно себя контролируешь, что добиваешься противоположного эффекта. Со стороны – как раскалившаяся печка. Огня не видно, но слышны треск дров и гудение пламени. И жар.

– То есть моя личная жизнь давно является достоянием всего отряда, и я узнаю об этом последним. Что ж, низкий тебе поклон, Арр, за дружеское молчание! – Морган вырвал из его руки наполненную кружку, облив обоих. – Чего ты хочешь, отмыть за мой счет свою репутацию?

– Мор, если ты будешь так орать, твоя личная жизнь действительно станет достоянием – не только отряда, но и всего трактира. У тебя нет причин для беспокойства. Твоих мучений трудно не заметить, но никто, уверяю тебя, не догадывается, что она чужачка. За тебя переживают. Твоя сестренка ждет этим летом твоей свадьбы. Ни у кого, повторяю, и в мыслях нет.

Морган тяжело опустился на кровать. В два захода выхлебал пиво, оперся локтями о колени. Уронив кисти между ног, вперился взглядом в отражение прохладного света звезд в стоящей на полу кружке.

– Извини, – выдохнул он. – Она жила с ним три года. На Ледяшке. Я не мог скакать одновременно в обе стороны. Он сидел, запершись в своей крепости, а она умирала в снегу, по моей вине. Когда я заставил Марго снять ожерелье, он это почувствовал, запаниковал и отравил ее. Я совсем немного опоздал. – Морган вытер лоб и шею, внезапно ставшие мокрыми. Когда-то этот нарыв должен был вскрыться. – Остальное – то, что я рассказывал тебе и другим, более-менее соответствует истине. Она молоденькая, маленького роста. В одежде я принял ее за ребенка. Арр? Арр! Прекрати ржать, урод!

– Ну, ты отмочил! Увел у невидимки девчонку. Обвешал всех лапшой, навел шороху… и смылся. Небожитель… – От хохота и злорадства Арр начал давиться, фыркать и кашлять. – Пригрел на груди змею. И еще что-то бормочешь… про коменданта округа. Я тобой горжусь! Одного не пойму. Зачем тебе понадобилось раздевать ее на Ледяшке? Потерпеть не мог?

– Заткнись! Он прикончит ее. Она слишком много знает. Живет одна, на краю деревни. Я не знаю, как ее защитить. Рассказал ей про Асуров. Отдал ей дордже. Объяснил, как пользоваться. Я не уверен, что она поняла и поверила. Она меня выгнала.

Кашляющий смех перешел в икоту.

– Столько дров наломать… за один вечер. Это надо… постараться.

– А что мне было делать, везти ее сюда?

– Посоветоваться со мной для начала.

– Ты отсутствовал. И я не знал, что ты знаешь. – Морган налил еще себе и Арру, забрался обратно в кровать.

– Отговорки, – проворчал Арр. Несколько минут он протяжно вздыхал, с шумом выталкивал из себя воздух и булькал – видно, делал свои дыхательные упражнения. Потом прополоскал горло пивом и продолжил: – Мор, неужели так трудно перебороть дурацкое упрямство и обратиться за помощью? Я же не чужой тебе. Надеюсь. Такие дела либо не начинают, либо доводят до конца. А ты разбежался, оттолкнулся от земли и завис. Крыльев у тебя нет, случаев левитации за тобой не замечал, а внизу, под тобой не стог сена – можешь быть уверен.

– Я боюсь совершить ошибку. Долг…

– К чертям собачьим такой долг, который подвел тебя к краю пропасти! И девочка… Она… – Арр громко икнул. – В отличие от тебя она хочет жить. А ты приковал ее к себе цепью и тащишь за собой. – Арр снова икнул, еще громче, чем прежде. – Ты извалялся в ней, как шмель в цветочной пыльце. Не мне же объяснять тебе…

«Что глубокое взаимопроникновение духовных тел создает прочные привязки и по завершении любовной связи их нужно оборвать, иначе человек будет тосковать, а эмоционально слабый может дойти до безумия или самоубийства. А лучше вообще не заводить романов с дикарями». Все воины получают такое предупреждение. Причем оборвать связь нужно качественно. Некоторым за целую жизнь не удается довести этот навык до совершенства. Другие же по натуре своей не способны понять, что за свои действия, даже в отношении менее развитого народа, нужно нести ответственность. Поэтому… трагедии случаются. «Прости, Малыш. Я поступаю мерзко, но ты – мое дыхание. И… ты же сильная девочка». Морган вздохнул.

– Хватит икать. Скандалиста разбудишь.

С кровати Арра вновь донеслись звуки борьбы с икотой, на этот раз более продолжительные. Потом он подошел к окну. Скрежетнула рама, легкие занавески заколыхались, поймав краешек ветра.

– Никто не оценит твоей жертвы. – Голос Арра прозвучал с неожиданной сердечностью. – Ни Иллас, ни община, ни Боги. Никто. Жертва ценна, когда приносится по доброй воле. Но и в этом случае она не нужна никому, кроме тебя. Пожертвовать, а потом жить со злобой в сердце. Ненавидеть себя и тех, кому жертва предназначалась… Нет ничего глупее. Бойся дальше, но помни: всегда наступает момент, когда становится слишком поздно.

Моргану стало зябко. Что-нибудь теплое, к чему можно прижаться, чтобы облегчить боль… Он закутался в одеяло, обнял подушку и угрюмо молчал, пока Арр не принялся теребить полупустой бочонок.

– Арр? – Морган просительно свесил с кровати руку с кружкой. – Не отвечай, если не хочешь. Кто на тебя донес?

– Валентин Керек-Ээш.

– Мы когда-то воевали в одном отряде.

– Знаю. У Влада Реера.

– Почему ты ничего с ним не сделал?

– Потому что он ничтожество.

Предательство без возмездия? Слова Арра выплеснулись из головы, как из сосуда, который слишком полон. Снова тишина и холодные струи горечи внутри. Уже не от пива. Приняв отяжелевшую кружку, Морган хлебнул, помусолил пиво во рту и, набравшись мужества, изрек:

– Женщина, на которой женат Эвин, считает его нелюдем, завоевателем мира и исчадием зла?

Арр отрицательно качнул головой.

– Оливия не склонна задумываться о таких сложных вещах. Для нее он просто мужчина, отец ее детей. Хотя непонимание, конечно, было. Трудно привыкнуть к тому, что близкий человек тебя не чувствует так же, как ты его. Многое приходится объяснять словами и не по одному разу.

– А моя меня считает, – пожаловался Морган. – Она только и делает, что думает. И как раз об этих самых сложных вещах. Простые ее не интересуют.

– Я подумаю, как поступить. Кинжал и девочка должны быть при тебе. Далеко она от нас?

– Розенгартен, деревушка рядом с Ланцем, в Долинах. Она дочь священника, Адриана Лишинна, – вырвалось у Моргана прежде, чем он подумал, а стоит ли так расслабляться. Иногда мозгам требуется время, чтоб поспеть за языком.

– Лишинн? Что-то знакомое… – Арр задумчиво замычал. – Это не тот, который на кувшинах с вином?

– Тот.

Комната содрогнулась от смеха.

– Во замахнулся! Еще и бухло, еще и земля в придачу! А посмотришь на тебя – скромный, непритязательный. Значит, так. Главное – поп! Как только он напишет на нее завещание…

– Да пошел ты со своими расчетами!

– Знаешь, сколько он имеет за сезон? – с горячностью воскликнул Арр. – Вы с Наули не сдаете столько в казну за год! Притом что вы полуголодные, грязные и вшивые бродите по болотам, спите в буераках и каждую минуту рискуете своей шкурой, а он потягивает на солнышке вино и холеными пальцами бряцает по счетам. Ты тут клювом щелкаешь, а под окнами твоей малышки полдеревни пасется. Ты не смотри, что дикари колдовать не умеют. Деньги они считают не хуже нас.

– Неправда! Она очень одинока. Потому и сбежала с Иштваном.

– Не бывают одинокими с таким наследством, Мор! Это противоречит всем законам природы. А вот разборчивыми, капризными и избалованными – да. С невидимкой она сбежала, потому что он круче деревенщин, которые вокруг нее вились. Если передумаешь, скажи. Я готов взять фамилию Лишинн хоть завтра. Аррой Ли-шинн-Тике, – просмаковал Арр. – Звучит!

– Размечтался, – фыркнул Морган с грубоватой радостью. – Она его приемная дочь. И фамилия у нее другая.

– Это не имеет значения. Хм… У Лишинна есть сыновья?

– Я так понял, у него нет семьи.

Воздух сотряс победный рык.

– Ага! Вот оно! Слушай меня в оба уха! А то профукаешь свое счастье. Знаешь, зачем монах удочерил ее? Чтобы, когда он помрет, было кому передать виноградники. Но по их законам, за исключением отдельно оговариваемых случаев, наследником земли может стать только мужчина. Сыновей нет. Значит, виноградники получает будущий муж твоей Марго!

– У тебя пьяный бред. Если бы оно было так, Иштван честно женился бы на богатой наследнице вместо того, чтобы тайно увозить ее на Ледяшку. Она была влюблена в него по уши.

– Он не в ладах с законом. Потому и не женился. Других объяснений тут нет, и не ищи. И кстати, кто сказал, что он не планировал этого в будущем, не дожидался некоего нужного момента?

Морган сжал пальцами переносицу, пытаясь собрать расплывающиеся мысли. Учитывая принцип действия яда, предположение Арра может оказаться не слишком далеким от реальности. Кем бы ни был Иштван, с его стороны было бы странно не обратить внимания на виноградники. Вряд ли он состоятельнее Лишинна. Если и так, его имущество нажито нечестным путем. А социальный статус? Уж здесь-то Иштван точно проигрывает.

«А ты, голодранец, тем более», – издевательски прозвучал голос в голове.

Морган опрокинул в себя остатки пива, заливая печальный факт, и хмуро пробормотал:

– Я тоже буду не в ладах с законом.

– С нашим – да. Поначалу. Небожитель очень сильно на тебя обидится. Но обида испарится, как утренняя роса, едва он узнает, где ты закрепился. Долины. М-м-м… – томно простонал Арр. – Такой лакомый кусочек. За Долины тебе все простят.

– Нас в Долинах ненавидят, ты же знаешь.

– Лишинн ненавидит того, кто спас жизнь его единственной наследницы? – Снисходительно-недоверчивый смешок. – Не фантазируй.

– Он… – Морган замялся. – Мы не виделись. Я довез ее до деревни и оставил. Он ничего не знает. И Марго тоже. Я солгал ей.

Арр тихо присвистнул. Глотнул пива. Сел, спустив на пол ноги, и наклонился вперед, будто собираясь сообщить нечто сверхважное и сверхсекретное.

– Мор, признайся честно, кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что ты очень глупый?

– Мать повторяет это как мантру.

– О! – Арр поднял вверх палец. – Мудрая женщина! Ладно. Еще не поздно все исправить. Выкрадываешь девчонку. С ее согласия или без – не важно. Ставишь ей несколько синяков.

– Ты не перевозбудился ли, а? – Не нащупав своих сапог, Морган метнул в Арра одну из наволочек. Увы, содержимое оказалось недостаточно тяжелым, а реакция Арра, спасающего свое пиво, молниеносной.

– Я же не сказал кулаками, дурень. Синяков можно наставить более нежными частями тела. Потом разрываешь на ней одежду, купаешь в канаве и затраханную до полусмерти привозишь папочке. Сообщаешь, что отбил у разбойников. Все! Герой достоин награды. Деньги, разумеется, благородному воину ни к чему. Твоя малышка будет кипятком писать от такой авантюры. Даю яйца на отсечение, Лишинн ухлестывал за ее мамашей.

– Арр, ты трепло, аферист, вор и мошенник. – «Я тебя обожаю». – Что в твоих дурацких наволочках, шкуры?

– Снежная лисица. Я бы вернулся позже, если бы не встретил этого дурачка, который вез их на санях. Увидел краешек и… – Арр зачмокал языком, а потом самодовольно захихикал. – Он так мало за них просил, что я даже не стал применять Дар.

– Какое достижение. Он наверняка их где-нибудь украл. Есть там еще что-нибудь? – Морган свесился с кровати и постучал кружкой по пустому бочонку. – Сбегай за вторым.

– Обоссышься, – безапелляционно отрезал Арр.

Морган долго насиловал свои одурманенные хмелем извилины, пытаясь вытянуть из них достойный ответ, но мозги объявили забастовку. И он зловеще пообещал:

– Опознают хозяева свои шкурки на базаре, и тебя за яйца подвесят. А я изобью тебя за все, что ты сегодня сказал. В кровь. – Морган фыркнул и прокривлял: – Аррой Лишинн-Тике. Покойник! Слышь? Ты покойник! – Он приподнялся на локте.

Арр не слышал, он спал.

Полночи Морган витал в облаках. Не придет ли Арр к выводу, что безопаснее привезти Марго сюда? Она выдержит образ жизни, который они ведут. Арр поможет объяснить ребятам появление в отряде чужачки. А дальше? Искать Иштвана можно долго. И Арр, похоже, не торопится его найти. Далекая звезда вдруг стала невероятно близкой, и Морган всем телом ощутил ее жар.

Он закрыл глаза и буквально через мгновение, как ему показалось, открыл их от громких ударов в дверь. Рука машинально выдернула из-под подушки осадный нож. За окном успело рассвести, скандалист, судя по производимому им шуму, успел выспаться и плотно позавтракать, а Арр – натянуть штаны. Гость так и застал Моргана сидящим голышом на кровати с обнаженным клинком в руке. Они обменялись сдержанными кивками, после чего незнакомец беспардонно указал Арру на дверь. Морган, зевая, убрал нож, набросил на бедра простыню.

– Это мой советник. Он остается.

Мужчина бросил на Арра неприязненный взгляд.

– Моя информация не предназначена для ушей преступников.

– Ты, крыса тыловая! – зарычал Морган. – Он остается, или ты проваливаешь.

– Все в порядке, – успокоил его Арр, похлопав по плечу. – Я спущусь за завтраком.

Поджав тонкие губы, мастер клинка-и-жезла впился осуждающим взглядом в перевернутый бочонок и кружки, валяющиеся в полувысохших пивных лужицах. Арр не ошибся: парень определенно принадлежит к когорте тех, для кого все находящееся за пределами собственного двора – не более чем гигантская куча дерьма, в которой изредка поблескивают алмазы их смертоносных творений. Мастер терпеливо выждал, пока Арр оденется и исчезнет из зоны слышимости. Только после этого выдвинул на середину комнаты стул, уселся на него и соизволил представиться:

– Я Ацай Эмбл, отец Тойвы. Моя дочь хотела искать тебя сама, но я запретил ей путешествовать вне отряда.

Морган ощутил холодок внутри.

– Что она вспомнила?

– Всадника. – Ацай буравил его взглядом и молчал.

«Ах да… Ждет, когда откроюсь».

Морган сбросил защитную сеть, утешая себя тем, что мастера клинка-и-жезла обычно брезгливы и Ацай не полезет в его Манну настолько глубоко, чтобы разглядеть в ней крупинки «цветочной пыльцы» и прочувствовать всю гамму тянущихся за ними эмоций. Сознание вмиг заполонили вековые деревья: он на краю поляны, на месте Тойвы, смотрит ее глазами на медленно приближающуюся фигуру в темно-зеленом плаще до щиколоток, с золотистой окантовкой и боковыми разрезами для удобства езды верхом. Высокий стоячий воротник прикрывает лицо до носа. Под плащом мелькают серые тканевые штаны и серая рубашка. Густые темные волосы, ниспадающие до груди, расчесаны на прямой пробор. Колышущиеся тени от листвы деревьев не позволяют разглядеть цвет глаз. Кажется, карие или синие. Рука в кожаной перчатке протягивает сверток величиной с ладонь и толщиной в два-три пальца. На ощупь внутри что-то похожее на семечки – шуршащее и сыпучее. Фантом незнакомца пуст, как у мертвеца и… у Иштвана. Впрочем, девушка могла в тот момент быть закрытой или уже околдованной – в обоих случаях восприятие нарушено.

– Она не понимает, как он ее околдовал, – пророкотал голос Ацая. Картинка рассыпалась. – У нее просто возникло чувство, будто внутри что-то рухнуло. Она приняла у него сверток, потом куда-то скакала верхом, прошла врата. Помнит большое озеро. Потом – снова в седле и снова врата. Дальше полное забвение. Как и почему она пыталась себя убить, не помнит. Ее смотрели четыре целителя и не смогли увидеть ничего сверх того.

Морган потер никак не желающие открываться полностью веки. Ждал, ждал вестей от Тойвы. Дождался на свою голову. Семена и озеро…

– В свертке могли быть зародыши каких-нибудь ядовитых растений. Водорослей, – подхватил его мысль проницательный мастер. – Когда дочь рассказала старейшинам, все сразу вспомнили Цион. Она очень переживает, винит себя. Мы забрали у нее оружие, не оставляем одну. Ищем дозорных, которые могли видеть ее в тот день проходящей врата. На этой стороне, понятно, лентяи, не присматриваются. А на нашей, возможно, кто-то запомнил. Объезжаем озера с поселками по берегам. Предупреждаем, чтобы пользовались дождевой и речной водой. Людей не хватает. Подключили подростков, стариков. Возможно, этот всадник – тот, кого ты ищешь, или его сообщник. А вы тут занимаетесь неизвестно чем. До полудня час, а еще глаз не продрали.

Морган завалился обратно на кровать и прикрыл веки. Чего еще ожидать от человека, который третьи сутки ставит раком всю гостиницу?

– Я понял, Ацай. Премного благодарен.

Прием «лежачего не бьют», в юности отработанный на матери, подействовал моментально. Ацай буркнул «бездельники» и хлопнул дверью, из-за которой тут же донесся вежливый жизнерадостный голос Арра:

– Всего наилучшего! С Новым годом! – Запахло горячей выпечкой. Арр рассмеялся. – Ну что, отымели?

– Тойва, девушка из отряда Ушана. Помнишь, я рассказывал? Это ее отец. Она вспомнила всадника. Этот подонок через наших же ребят травит воду в наших озерах. Вывод напрашивается очевидный, но я не могу понять, Иштван это или нет. Полюбуйся. – Морган нарисовал в уме образ человека в плаще. – Одно могу сказать точно: это не Гордон. Дикарь ли это вообще? Арр, я запутался, – застонал он. – Давай плюнем на все и поедем дальше, продавать твою лисицу, а то скоро зима закончится, спрос на шкуры спадет. Наша задача – искать Краусхоффера в Браголлаке. Будем мысленно держать его на прицеле, и он сам к нам притянется.

Лицо Арра засияло самодовольством.

– Мне нравится твоя реакция, – заметил он покровительственным тоном. – Растешь. Дикарь или Сур – пятьдесят на пятьдесят. Иштван или его дружок – пятьдесят на пятьдесят. Вставай, страдалец, блины стынут! Набиваем пузо и валим отсюда.

Так они и сделали.

* * *

Снова потянулись дни скитаний по храмам, рынкам и постоялым дворам – бесплодных в отношении Иштвана и тревожных в отношении Повешенных: на слова баллады откликнулись четверо из семи опрошенных. Предложение Арра держаться в стороне приняли единогласно: проверить осведомителя, доложить в местный отряд и не более. За несколько монет вербовали местного пьянчужку, который произносил якорь и выслушивал ответный поток сознания, а сами оставались за дверью. Морган узнал столько подробностей чужих судеб, сколько не слышал за всю жизнь от матери с теткой. В основном это были судьбы братьев по оружию, но попадались и дикари, причем шкафные скелеты засланного казачка всякий раз игнорировались, что привело к выводу о существовании – все же! – некоего заложенного в головы Повешенных принципа, по которому они выбирают, о ком докладывать хозяину.

В конце зимы Морган отпустил молодежь повидаться с семьями и передать Илласу рапорт, написанный под диктовку Арра и стоивший на вечерней тренировке обнаглевшему советнику вдвое больше обычного синяков. После возвращения ребят в отлучку молчком засобирался Арр. Не в Розенгартен ли? От волнения у Моргана перехватывало дыхание. Через несколько дней он зайдет в свою комнату в гостинице, и на его кровати будет лежать, свернувшись в комочек, светлокудрое голубоглазое создание. К нему на шею она, ясное дело, не бросится и голенькой в его объятиях окажется далеко не в первую ночь… с созданием придется долго и серьезно объясняться. Потом объясняться с ребятами, с сестрой. Имандра… С ней будут сложности. Реакция матери? Морган даже не пытался ее вообразить. Не важно. Арр что-нибудь придумает. Важно, что Марго будет здесь, в безопасности. Боясь крушения сладких надежд, Морган не стал расспрашивать Арра, куда тот отправляется, лишь осведомился, надолго ли. Арр ответил как в прошлый раз – «не дольше чем на неделю» – и велел двигаться дальше на восток, пообещав догнать.

* * *

На восьмой день Арр не появился. Девятый и десятый Морган провел как с тернием в заднице, несколько раз выходил на тракт и подолгу смотрел вдаль и внутренним зрением, и физическим. В ночь на одиннадцатый вернулся давний кошмар – жена, срывающаяся с веревочного моста; но, когда ее рука выскользнула из его руки, Морган с ужасом обнаружил, что у Идели лицо Марго. Утром он не сумел превозмочь себя и остался в постели. Весь день сознание витало на границе сна и бодрствования, не решаясь двинуться ни в ту ни в другую сторону. Морган добросовестно делал дыхательные упражнения, на какое-то время они утихомиривали ум, потом пожар паники разгорался по новой. Ребята, изнывая от скуки, слонялись по гостинице, а к вечеру собрались в столовой. Имандра играла на скрипке. Далекие мелодичные звуки убаюкали Моргана. Он очнулся ночью, когда на него в темноте взгромоздилось верхом тело – расслабленное и разгоряченное, но, хвала Богам, одетое.

– Хватит прикидываться трупом! – Пространство заполонил ядреный чесночно-пивной дух. – Ждешь, когда поднесут факел или побрызгают смолой? Не надейся! Иди закуси.

Морган мотнул головой, спасаясь от алкогольных миазмов.

– Я беспокоюсь за Арра. Дороги стали опасными.

– Не опаснее, чем были. Просто раньше ты не знал про невидимку и перевербованных Повешенных, поэтому меньше хромал на голову. Я смотрела его фантом. Он жив.

– Фантом может казаться живым и спустя неделю после смерти. Двести раз тебе повторял. – Морган оттолкнул руки, энергично и звонко шлепающие его по щекам. – Отвали!

– Твоя хандра разлагает боевой дух команды. Там печеный лосось, баранина с лучком и перчиком, жареные хлебцы с чесночком… – Щелчок языком. – Местная самогонка также весьма недурна.

– Особенно если запивать ее пивом. Намерена поучаствовать в соревнованиях по блеванию?

– Не. Мне деваха приглянулась, из местных. Давай ты ее заклеишь, а потом мы втроем… – Тело начало совершать возвратно-поступательные движения, кровать откликалась жалобными скрипами. – Ангелочек! Кудрявая голубоглазая блондиночка, а сиськи…

Сердце екнуло, внимание ухнуло вниз и заметалось по столовой, ища костерок среди промозглой тьмы. Противные смешки обдали Моргана новыми чесночно-пивными волнами.

– Знаешь, как это называется? Спермотоксикоз. Как бы ты ни прятался, всем ясно, что тебя поразила самая страшная на свете болезнь. Кто она, – завопила Имандра, – эта богиня, которой удалось пронзить клинком страсти каменное сердце моего притязательного братца?

– Ты бы петрушки, что ли, пожевала, прежде чем на ангелочков охотиться. И завязывай на сегодня с бухлом. – Морган отодвинулся от стены и перевалил седока со своих бедер на освободившееся место. Пускай лучше дудит в ухо, чем щупает девиц. Выболтается и уснет.

– Если сардельку не тренировать, она засохнет и отвалится. – Имандра улеглась поперек, упершись локтями ему в живот. – Давай ты ее заклеишь. А я тебе страшную тайну раскрою. Про Повешенных. Я знаю, о ком они собирают информацию. – Она помолчала, а потом не выдержала: – О синеглазых всадниках, нелюдях, притворяющихся защитниками, и… Поможешь поймать ангелочка?

– И?

– Тех, кто приходит с ними! Они читают дикарей только в нашем присутствии!

Морган резко поднял веки. По потолку беспокойно метались тени, которые бросала через окно раскидистая лиственница.

– Когда это было?

– В Бренне, перед нашим отъездом домой. Пока вы с дядей Арром отыгрывались друг на друге шестами, мы с Керном… – Глубокий, глубокий вздох. – Дядя Арр твердит, что нам не надо в это лезть. У тебя несчастная любовь. Поэтому мы смолчали.

– Вы открывались? – полуутвердительно спросил Морган, осознавая, что ни на ругань, ни на воспитательную лекцию, ни на подзатыльник у него сил нет. И нет в них смысла, слишком поздно.

– Керн – нет. А я – всего на секундочку. Руэлл, я видела того попа и прикоснулась к его фантому. – В Манне сестры возник затемненный образ человека со сложенными крест-накрест на груди ладонями и низко опущенной головой – так, что длинные волосы прикрывали лицо, оставляя видимыми лишь центр лба и нос. Возник и тотчас задрожал, подернулся рябью, словно отражение в потревоженной воде. Имандра не смогла собрать его вновь. – Он странный. Будто идешь ночью в тумане и впереди что-то манит. Не разглядеть. Идешь и идешь, а оно отдаляется, как радуга, и притягивает все сильнее. Я еле заставила себя вернуться. На нем кровь. Он в ней купается.

Морган напряг Дар так, что в конце концов у него заломило виски, зазвенело в ушах и… никаких других ощущений! Надо взглянуть завтра, когда Имандра протрезвеет. Она склонна к бессознательному перевиранию и приукрашиванию событий. Не исключено, что поп ей приснился. Тем не менее вожжи ослаблять нельзя.

– За эту секундочку он узнал о тебе все, – сказал Морган строго. – И возможно, успел доложить хозяину. Ты хотя бы дома об этом рассказала? Илласу, матери?

– Зачем? Они же там, а он здесь. Руэлл, если ты меня сейчас ударишь, ты никогда не узнаешь самую-самую страшную тайну. Тебя какая-то гнида хочет.

– И правда страшно. Гниды за пределами моих сексуальных возможностей.

Имандра уронила голову ему на грудь и захохотала, сотрясая кровать.

– Тот кузнец из старинной дикарской легенды – ему же удалось подковать блоху. Если ты трахнешь гниду, про тебя тоже сложат легенду. И она будет жить в веках. Там какой-то горбатый урод с мочалкой на голове. Во дворе топчется. Заловил меня на пути из сортира. У меня, говорит, неотложное дело к вашему старшему.

Морган лениво прощупал Манну старикашки. Очередной попрошайка или желающий полечиться на халяву. Еще, бывает, просят навести порчу – таким Морган даже не утруждал себя отвечать. Не потому что не понимал обывательской зависти к чужому добру и жажды расквитаться за перенесенные страдания, а потому что виноватыми в итоге оказывались Суры. Истории с порчами всплывали как утопленники, раздутыми и обезображенными, когда приходило время расчетов с попами. Конечно, порчу можно и выдумать, но совсем другое дело, когда есть на кого указать пальцем и озвучивается конкретная заплаченная за колдовство сумма. Несмотря на бесконечные предупреждения и выволочки от командиров, молодняк берет деньги охотно. Отрабатывать же их никто не спешит: механизм превосходно запускается сам, стоит нарисовать угольком на заборе жертвы череп с костями. Тотчас начинают шуршать как змеи в траве слухи о порче. Жертва узнает о том, что она жертва, и – пришла беда, отворяй ворота.

– Да не вздыхай уже. Мучения твои подходят к концу. Я ему объяснила, что целителей мы с собой не возим, на сглазах-порчах-проклятиях не специализируемся, благотворительностью не занимаемся и командир нервный – чуть что, сразу в челюсть ногой, а потом мечом от плеча до задницы. И тогда он… – Имандра наконец слезла и села рядом скрестив ноги. – Так вот. Это была подготовка. Для слабонервных. А теперь – самая-самая страшная тайна. Знаешь, в чем она заключается?

– В том, что завтра кое-кто получит по ушам.

Хлопок в ладоши.

– Это точно буду не я! Гнида приползла, чтобы рассказать тебе… про попа-вампира!

Морган вскочил быстрее, чем у него возникло подозрение, что этот поп, как и предыдущий, выродился из самогонно-пивного коктейля. Развернулся к Имандре. Она скалила зубы и, захлебываясь хохотом, прикрывала голову подушкой.

– Ду… – Морган махнул рукой. «Дура» прозвучит как похвала. Он вставил ноги в сапоги и по пути от кровати до двери одной цветистой фразой изложил сестре все подробности ее зачатия и появления на свет.

Глава 20

Морган сбежал по ступенькам на первый этаж. Сделал шаг в сторону столовой и передумал: от этих трех пьяных рож сейчас толку нет, будут разевать рты и хлопать глазами. Он вышел во двор, окунувшись в прохладную сырость. Глубоко вдохнул сладковатую весеннюю свежесть, выгоняя из ноздрей чесночно-пивное амбре. Свет горел только в гостинице. Она была словно маяк. Вокруг царила тьма. Небо было затянуто облаками. От шевелящихся теней деревьев неуверенно отделился темный силуэт.

– Эй! – Морган поманил его рукой.

Тощий лохматый дедок, в поношенном тулупе, бойко заскрипел валенками по потемневшему ноздреватому снегу, на ходу сморкнулся в пальцы. Боязливо оглянувшись по сторонам, шмыгнул внутрь.

С освещенной площадки второго этажа торчала паскудно ухмыляющаяся физиономия Имандры. Когда Морган, поддерживая старика под руку, стал подниматься, сестра начала сползать по деревянным перилам навстречу. Масляная лампа опасно кренилась в ее руке.

– С тебя ангелочек! – Имандра оттолкнулась от перил. Если бы Морган не выставил руку, покатилась бы дальше кувырком.

– Ты не в лесу, – прошипел он и отобрал у сестры лампу. – И не дома. – Глянул вслед, как она спускается, отпихивая от себя напрыгивающую сбоку стену: сколько еще продержится на ногах? Минут сорок, не больше. За это время он успеет переговорить со стариком и уберечь ее от необдуманных поступков.

– Самую красивую выбрал, – хихикнул дедок.

Морган со вздохом открыл дверь комнаты, пропуская его вперед, застелил кровать, жестом предложил присесть, а сам устроился напротив, на полу, пристально изучая гостя. Физиономия настороженная, но хитрющая… Следить за ним неотрывно, чтобы не приплел слухов и собственных фантазий.

– Я тебя слушаю.

Дедок поерзал, откашлялся, покрутил головой, постучал по стене позади себя – не слишком ли тонка.

– Это комната моих друзей, – успокоил его Морган. – Комната под нами пустует, а жильцы той, что справа, рубятся в кости в столовой.

– Мой брат – кладбищенский сторож, – зашепелявил дедок вполголоса. – Имя называть не стану и деревню тоже. Кхе… Как бы сторож. Работенка грязная, но прибыльная. – Его ввалившиеся губы растянулись в приторно-лукавой улыбке. – Всякое бывает. Приезжают из других краев, просят зарыть тело. Иногда гвардейцы приезжают, иногда чинуши. Молчание дорого стоит, командир. На один глаз брат был слеп, другим видел как в тумане, лиц не различал. Так вот, два года назад он споткнулся, ударился головой о камень и потерял сознание. А когда очнулся, обнаружил, что глаз, который раньше не видел, прозрел. Хотел похвастаться, да, подумавши, поостыл. Убьют. Сколько за свою жизнь концов в воду спрятал. Слепым быть спокойнее. Только мне признался.

Морган любезно кивнул, поощряя рассказчика.

– Слышал вчера в церкви, ты Иштвана Краусхоффера разыскиваешь. Соседа моего так звали. Только не Иштван он был, а Эштвин. Эштвин Краусхоффер Ливандж. Помер лет двадцать назад. Говорили, будто пошел пьяный отлить на причал да и свалился в озеро. Только вот тела не нашли. Ни всплыло, ни к берегу не прибило. – Дедок округлил глаза. – Так-то! С некоторых пор повадился к моему брату поп, отец Кристиан Вольф, из Димены. Точь-в-точь Эштвин! Двойник! Лицо, манера говорить, движения… Только не постаревший ничуть, будто не было этих двадцати лет. – Он пригнулся и понизил голос до шепота: – Я его выследил. Самолично. Как-то раз увидел, он на телегу садится. Запряг лошадь – и следом. Тракт был торговыми обозами забит, вот он меня и не приметил. Проводил его до церкви и дальше поехал для виду. А как стемнело, повернул обратно. На кладбище всегда ночью приходит. Просит только место указать, где покойника зарыть, да лопату. Остальное сам делает. На самом деле никого он не зарывает! Он колдун черный! Некромант! Привозит трупы. Все как один изуродованы – вырезаны глаза, язык, сердце… другие органы. Это ладно. Брат, с тех пор как прозрел, всякого насмотрелся. Возникает поп из старого склепа. И в нем же исчезает. Был – и фьють! Вместе с трупом. Мы тот склеп три раза осматривали: может, ход подземный тайно прорыт. Нету! Песок да каменные стены. Ходят слухи, вы из ниоткуда появляться умеете. Только вот у ваших глаза темные и смуглые вы. А у этого глаза и кожа светлые. Однажды брат видел, как он в бабу рядился. Юбку нацепил, платок, округлости сделал где надо. Сел на лошадь и почесал галопом в лес. Люди с ним иногда приходят. Всякий раз разные, неместные. Ни один дважды не появлялся.

Наступило молчание. За окном шумел ветер. Где-то внизу о стену колотились ставни. Морган сидел неподвижно. Парил в воздухе. А сверху солнечными брызгами изливалась благодать всех трех Богов. Призванная на его голову Арром. Дар метался по тракту.

«Арр, где же ты?»

– Знал, что поп нечистый, и молчал. Почему не сообщил нашим отрядам?

Глаза старика беспокойно забегали.

– Ваши редко появляются в наших краях. Хм… Платит он хорошо.

– А мне почему проговорился? Что ты вообще здесь делаешь?

– Погостить приехал. К племяннику. – Дедок опустил голову и принялся сосредоточенно выковыривать из ноздри козявку.

«Испугался за брата, услышав, что Краусхоффер в розыске», – понял Морган. А про племянника – правда.

«Как называется деревня, где живет твой брат?»

Старик вытащил палец из носа, нервно сглотнул.

– Арианда.

– Проводить?

– А? Чего? – Он задергался, пытаясь понять, что с ним произошло.

– До племянника, спрашиваю, проводить? – повторил Морган, вставая.

– Нет-нет! – Старик засучил руками, словно на него набросился осиный рой. – Сам. – Вскочил и вылетел за дверь.

Морган медленно подошел к окну. Спустя пару минут он увидел, как старик быстро-быстро семенит через двор. Он все же проводил дедка, внутренним зрением: вдруг кто-нибудь позарится на припозднившегося – и много знающего – прохожего. Потом развернул на столике карту и навис над ней, как коршун над добычей. Ни одной из упомянутых стариком деревень в Браголлаке не оказалось. Палец заскользил правее, пересек границу области. Холмы, леса, озера… Чудный край. Вот она, Арианда! И Димена, в пяти милях. Восток Гиадалии! Осколки мозаики поползли друг к другу: бесхозные врата… пропавшие воины… изуродованные трупы… Тойва… Цион… испорченные люди и недоделанные демоны, которые должны править миром как боги, и… полоумный фантазер, возомнивший себя властелином всего Сущего. С яркой вспышкой, словно меж ними пробежали молнии, кусочки воссоединились в единую картину, где каждый занял свое место.

«Но… как ты умудрился вселиться в чужое тело и откуда черпаешь Силу?»

Морган стиснул зубы и прижался лбом к окну, пытаясь охладить приступ яростного энтузиазма. Где эти бездельники? Дар известил, что ноги парней благополучно донесли их до кроватей. До своих, что примечательно. А Имандра… Морган чуть не выдавил болтающееся в раме стекло. Первое, что он сделает после того, как разделается с самозваным Князем Бездны, – раздобудет розги и надерет ей задницу. Он выскочил в коридор. Вытащить по очереди во двор и окатить ледяной водой из колодца. Воображение моментально явило протрезвевшие понурые лица товарищей. Нет. У них и так завтра будет чувство вины. А их поход-отпуск, похоже, подходит к концу. Пускай проспятся, насладятся последними спокойными часами. И бесшумно побежал по лестнице вниз, к двум огонькам, шаловливо переливающимся красно-оранжевыми узорами. Иштван никуда не денется со своего кладбища. Эту мысль перебила более тревожная: неужели с таким сильным Даром он не чувствует притворства сторожа? Можно ли вообще, не будучи целителем, определить степень нарушения зрения? Надо очень глубоко войти в Манну, прочувствовать глаз – там столько тонкостей. Вполне вероятно, Иштван этим не заморачивался, потому что поведение свыкшегося со слепотой сторожа выглядит натурально.

Задница сестры, обтянутая, пока еще, кожаными штанами, красовалась в отгороженном досками закутке под лестницей, среди ведер, швабр, лопат и прочих хозяйственных принадлежностей. Ангелочек под ней подрыгивал короткими ножками в приспущенных чулочках и что-то умоляюще бормотал. Подол юбки был задран аж до самых подмышек. Из неплотно прикрытой двери черного хода сквозило, но подогретые изнутри девушки не чувствовали ни холода, ни чужого присутствия; не заметили даже, что уютную темноту разрушил свет лампы. Морган подцепил Имандру за пояс и отшвырнул в сторону.

– Прошу прощения, мисс. – Он протянул девушке руку. – У моей сестры был тяжелый день.

Пухленькая белокурая крестьянка с визгом вскочила. Отвернулась, застегивая пуговицы на груди и одергивая платье. Когда Морган перекинул через плечо дезориентированную тушку сестры, смущение девушки сменилось хихиканьем, она потрусила за ним. Тушка сопротивлялась – колотила кулаками по спине и сплевывала злобные ругательства. Некоторые словосочетания Морган слышал впервые. Путь до комнаты не показался скучным никому. В ответ на пожелание спокойной ночи сгруженное на постель тело лягнуло Моргана пяткой и пожелало быть поиметым конем до селезенок. За пожеланием последовал удар в закрывающуюся дверь: судя по звуку, неудачная попытка метнуть кинжал.

Морган повернулся к девушке, оглядел ее в свете лампы. На Марго не похожа. Но почему бы и нет? Пригасить Дар, закрыться наглухо… Уснуть все равно не удастся. Да и должен же он познать постельные обычаи дикарей прежде, чем в его объятиях окажется самая прекрасная дикарка.

– Как тебя зовут?

– Милена. – Поигрывая всем телом, девушка облизнула полные губки. Открытый лиф платья из тонкой шерсти являл взгляду абсолютно все, что можно явить. А являть было что.

Пальцы Моргана скользнули по светлым волосам, прошлись по спине, остановились на талии, где тугой пояс юбки врезался в тело, и нащупали жировую складку, которой там быть рановато. Цветущим лугом девушка не пахла, от нее несло потом, желанием и пивом.

– Не боишься путешествовать одна, Милена? Вокруг столько опасностей. Колдуны могут навести порчу.

Милена рассмеялась:

– Оно вам надо? Я не путешествую, я работаю здесь прачкой. Моя смена закончилась, но я немного задержалась. Домой идти поздно. – На ее щеках появились очаровательные ямочки. – У тебя забавная сестра.

Морган вернул ей улыбку. Обнял за плечи и плавно развернул в сторону своей комнаты.

Несмотря на бурно проведенную ночь, Морган проснулся раньше своей похмельной команды; успел помыться и побриться, отвести Милену в деревню. И когда вернулся, уловил лишь сонное шевеление, двое самых нужных ему людей все еще дрыхли. Комната сестры так и осталась незапертой, а она сама лежала кверху задницей, без штанов, но в сапогах. Соревнования по блеванию состоялись, и победил в них один-единственный участник. Стараясь не ступать в засохшие лужицы, Морган подошел к постели и проорал:

– Подъем!

Имандра вяло шевельнулась, натянула на голову одеяло. Морган безжалостно его сдернул.

– Рассольнику принести? – предложил он с фальшивым участием.

Молчание. Что ж, подождем. Он подобрал валяющийся перед дверью кинжал, стал в растерянности посреди комнаты: куда она спьяну закинула ножны? Тело машинально отклонилось, почувствовав угрозу. Пролетевший в дюйме от уха сапог закончил путь на зеркале в уродливой деревянной раме в форме кролика. Кролик тупо скалился, придерживая четырьмя лапами зеркальный кругляш, заменявший ему живот. Несколько секунд он раскачивался, как маятник, а потом жалобно разбрызгал по исшарканному деревянному полу осколки брюха.

– Рассольчику? – взвизгнула Имандра. Ее лицо исказила злобная гримаса. – Ты самая гадская сволочь в обоих мирах! Я ее заклеила! Она была почти согласна! – Второй сапог Морган поймал на лету. – Чтоб тебе преты яйца отгрызли! – Она стиснула зубы, но слезы все-таки прорвались. – Я тебе это припомню! Скотина подлая! Припомню! Припомню!

– Значит, так, родное сердце. – Морган бросил сапоги обратно к кровати. – Во-первых, ты сама предложила ее мне. Милена, как и подобает даме, выбрала мужчину.

– Она не выбирала! Не выбирала она! Ты сам взял! И совокуплялся с ней всю ночь, как… животное! А я всю ночь блевала, потому что ты тащил меня головой вниз!

– Во-вторых, – Морган повысил голос, перекрывая вопли, – сейчас ты встанешь, спустишься вниз, попросишь у служанок ведро и тряпку и вымоешь пол. И это не забудь убрать. – Он кивнул на остатки кроличьего брюха. – Потом умоешь физиономию, и вместе с Керном ко мне.

– Я хотела как лучше! – Резкий всхлип. – Хотела подготовить тебя морально.

– Твой вчерашний спектакль мы обсудим дома. А сейчас тебе предстоят более важные дела. ПОМОЧЬ ВСТАТЬ ИЛИ САМА?

Имандра шумно и протяжно высморкалась в простыню. Натянула недостающие предметы одежды.

– Психованный дурак! – Она с плачем захлопнула за собой дверь. Потом открыла ее снова, смачно харкнула в его сторону, но промахнулась. – Змея! Черствая, бессердечная змея!

– Змей, – поправил Морган.

– Поедете в ближайший отряд, – будил он часом позже подремывающих в седлах Имандру и Керна. – В курьерском темпе день и полночи пути.

Имандра отвернулась и ударила его по руке, когда он протянул ей карту. Сердце виновато заныло: перегнул. Совсем не хочется расставаться на такой ноте.

– К завтрашнему вечеру отыщете, если в лагере никого не окажется, – продолжил Морган, обращаясь к Керну. – Скажете, что мы нашли невидимку: он скрывается в Димене, за рясой священника и именем Кристиан Вольф. По ночам ошивается на кладбище в Арианде. У него там временные врата в склепе. Поедете вот так. – Он прочертил карандашом извилистую линию и отметил ее конец крестиком. – Отряд, который вам нужен, – здесь. Пускай они пробьют вам врата в базовый лагерь отряда Эргана Тимшера. – Поставил еще один крестик. – Димена – их территория. Отряд большой, около ста человек. – «По крайней мере, раньше было так». – Если среди них есть кто-нибудь, кто лично знал Императора, этот человек должен отправиться с вами. Бросить все и отправиться! Запомнил или повторить?

– Угу.

– «Угу» запомнил или «угу» повторить?

– Запомнил, – промямлил Керн, усиленно моргая и потирая лоб. – А кто такой Император?

– Да этот свихнутый из Циона, – прервал зевок Токо, – который бредил…

– Не важно, – перебил его Морган, – чем он бредил. – Те, кто постарше, помнят. Мы будем ждать вас и отряд Эргана на третьи сутки, начиная с сегодняшних, в двух милях от Димены, с севера. Там непроходимые болота. Если Иштван ждет нападения, то оттуда – меньше всего. Деревня небольшая, окружим плотным кольцом, возьмем его и всю его кодлу.

Керн в задумчивости барабанил пальцами по губе.

– Вы – гонцы! – рявкнул Морган, чтобы пробудить парня окончательно. – Везете важную информацию, которая может спасти или погубить два мира, в зависимости от того, насколько оперативно и добросовестно вы справитесь со своей задачей! Никаких постоялых дворов! Никаких потасовок! Ни слова с дикарями! Никаких Асуров и претов! Боя не принимать!

– Потасовки – это твоя стихия, сэр! – ядовито огрызнулась Имандра, изобразив на последнем слове блевотный звук. – Дядя Арр уехал, и сразу все разрушилось.

Морган смиренно принял удар по больному месту.

– Будь осторожна. – Он в последний раз осмотрел снаряжение, запихнул в седельную сумку забытый сестрой сверток с едой. – Береги себя, малыш. Хаурангъя.

Имандра, не глядя на него, покрутила пальцем у виска и сердито ударила каблуками коня.

– Почему ее? Безопаснее ехать всем вместе, – вполголоса сказал Равен, наклонившись к Токо, который яростно тер глаза.

Тот пожал плечами.

Морган не стал притворяться, что не слышал.

– Я думал об этом. – Он обвел неуверенным взглядом помятые встревоженные лица ребят. Решение послать сестру было принято рано утром, когда Милена предупредила, что Имандру ожидают разборки с владельцами гостиницы: вчера она опрокинула стол, на спор пытаясь сделать среди пивных кружек стойку на голове, сломала перила на лестнице и разбила в коридоре окно. И комнату, разумеется, не прибрала: символически вытерла пол простыней и закинула ее под кровать вместе с осколками зеркала. Лучше, если физиономия дебоширки не будет мозолить глаза разъяренным хозяевам. Отправить с сестрой ее же напарника Морган посчитал наиболее безопасным: несмотря на явный недостаток интеллекта, у Керна сильный Дар. – Попробуем дождаться Арра. Если к завтрашнему утру не объявится… – Морган сделал приглашающий жест в сторону покидающих двор всадников. – Если кто-то хочет ехать с ними – пожалуйста. Я один справлюсь. – «Это еще и лучше, если Арр привезет Марго».

Рав и Токо обменялись сдержанными взглядами и сконфуженно застыли в одинаковых позах, скрестив руки.

«Чего уставились, олухи? Так и будете всю жизнь хавать решения сбрендившего начальства? Скажите хоть слово против! Прав я или нет?»

Было в этом рискованном поступке еще нечто, что Морган с остервенением запихивал внутрь, а оно перло и перло обратно. Страх представить свою возлюбленную-дикарку сестре.

Слова против никто не сказал. Никто не горел желанием с похмелья трястись в седле. А возможно, Арр перед отъездом попросил ребят присматривать за ним. Токо подавил очередной зевок.

– Мор, это все-таки его сын?

– Чей?

– Императора.

– Не совсем. Идите, не мучайте себя. Переговорю с хозяйкой, – она уже стерегла добычу, с издевательским спокойствием прохаживаясь перед крыльцом, украшенным переливающимися в лучах солнца сосульками, – и присоединюсь к вам. – Морган, с подчеркнуто добродушным оскалом, двинулся навстречу фурии. Широко раскинул руки, изображая капитуляцию: – Я весь твой, мэм!

– В гробу тебя видела! – заорала фурия. – Тебя, твою сумасшедшую девку и вас всех! Чтоб я когда-нибудь еще пустила колдунов! Пятьдесят данов серебром!

– Ты чего, мать, накурилась? – выпалил Рав и получил сердитый тычок в спину от Токо мгновением раньше, чем хозяйка заверещала на весь двор:

– Пятьдесят данов, и чтоб через десять минут духу вашего здесь не было!

За час уговоров, которые заключались в терпеливом выслушивании случаев непорядков, учиненных своими сородичами за девять лет существования гостиницы, демонстрации глубочайшего раскаяния и сочувствия, Морган смягчил сердце дородной ухоженной вдовы, со строгим бледнокаменным лицом, увенчанным гигантским куполом пепельных волос, до разрешения остаться еще на сутки. В душе он даже был благодарен ей за каникулы от мыслей об Арре. Однако в отношении пятидесяти данов хозяйка осталась непреклонна. Проклиная прокурора внутри себя, не допустившего злоупотребления Даром – Арр ради спасения денег прибег бы к внушению не раздумывая, – Морган побрел в столовую за опохмелом для парней. Пиво сгладит шок, который они испытают, узнав об истинном происхождении Иштвана. В карманах царила невероятная и неуютная – до чего же быстро привыкаешь к достатку! – легкость. Они остались с двумя серебряными монетами. Не предвестие ли это, что сегодня-завтра вернется Арр? С той же вероятностью это может быть и знамением обратного: следует не дожидаться его, а догонять отпущенных на волю судьбы детей.

Сутки ожидания не вернули исчезнувшего путника. Все время, свободное от сна и еды, Морган месил сапогами бурую грязь по обочине тракта – пара миль в одну сторону, пара миль в другую – с полной головой жутких предположений, которые гонялись друг за другом по кругу. Когда воображение подло подсунуло Марго в объятиях Арра и венчающего их, по уши околдованного Лишинна, мир вокруг начал мутнеть и пританцовывать, а Токо – в течение дня они с Равеном менялись, отшагивая рядом с Морганом каждый по дозорной смене – взял его под локоть, как больного, которому тяжело передвигаться самостоятельно.

«Внушенная Даром мысль держится в голове три – пять дней. Чтобы священник не заподозрил колдовства, Арру пришлось бы постоянно подновлять внушение», – успокаивал себя Морган. И тут же в черепную коробку постучалось предательское «или»: «строить канал». Уговорить какого-нибудь мастера, заплатить. Заплатить много. Если только… он не умеет строить каналы сам и помалкивает об этом. Вполне посильная задача для человека, исцелившего больного с внутренним кровотечением. В тот день, после драки с гвардейцами, Моргану было так плохо, что он совсем забыл озадачиться вопросом, как Арру удался трюк, достойный лучших мастеров медицины.

«Что я о нем знаю?»

В Манну Арра легко проникнуть, как в облако: он всегда открыт. И как в облаке, кроме сияющего белого крошева – подсвеченных солнцем мельчайших капелек воды – ничего не видно. Это облако висело над Морганом всю ночь, и наутро, когда он запрыгнул на лошадь, мысли об Арре были готовы к новым кругам. Он переключился на Имандру, – добрались ли ребятишки до отряда? – и его захватил бешеный вихрь, в такт галопу. Не иначе как внутри головы существует некое пространство, специально выделенное Природой для помутня-ющего рассудок страха за близких людей. Морган намеревался повторить путь, который прочертил вчера на карте для Имандры и Керна. Если все прошло как надо, временные врата пробиты и его уже ждут.

Дышать стало легче лишь к вечеру, когда свернули с тракта к реке, и Рав, в который раз за день отсматривающий следы, сообщил, что самый рискованный отрезок пути – источник всяческих соблазнов и опасности получить от дикарей стрелу – Имандра с Керном преодолели. Пересечь мост, а дальше – заснеженный бездорожный лес, родная стихия, где осторожность и развитое дальнее видение Керна должны были обеспечить ребятам безопасность. Эта успокаивающая мысль пробудила зверский аппетит, какого Морган не испытывал, наверное, лет двадцать. Он достал гостиничные припасы – бутерброды с ветчиной и сыром, чечевичные лепешки и мясной рулет. Парни последовали его примеру. В течение дня он ни разу не предложил сделать привал, и ребята покорно молчали. Теперь, глядя, с какой скоростью они работают челюстями, Морган чувствовал стыд. Неужели он действительно так зациклился на своих переживаниях, если начал морить голодом тех, о ком должен заботиться?

– Хм… – промычал Равен, за обе щеки уминая рулет. Морган проследил взглядом за его рукой, которая указывала на две цепочки конских следов, тянущиеся по белому, с прорехами проталин, покрывалу. – Странно. К мосту идут только их следы. Других нет.

Токо рассеянно пожал плечами. Полулежа на оттаявшем, устланном подсохшей прошлогодней травой пятачке земли, он смотрел в беловато-серое небо и думал о чем-то своем. Рот у него был занят – парень умудрялся жевать и зевать одновременно.

– Снег, грязь. В поле повозка забуксует. Накатали дорожку в обход, – предположил Морган. – Это мы в спешке дуем напрямик.

«Тем лучше, что чужих следов нет. Арру будет легче нас догонять».

Его спутники отозвались согласным молчанием.

Морган уселся на траву рядом с Токо. Было так тихо, что он слышал биение собственного сердца. Прохладный предзакатный воздух дышал запахом влажной земли. Внимание поплыло назад по тракту, ощупывая каждый ярд. Пусто. Он вызвал фантом Арра. Яркий, почти осязаемый. И как будто бы ощущается сильнее, чем утром. Если это не самовнушение, расстояние между ними сократилось. Хочется верить, что хозяйка гостиницы не прохлопает Арра и не станет вредничать – передаст ему, в какую сторону они направились.

– Все будет хорошо, – негромко сказал Рав, ни к кому в частности не обращаясь. – Эй! – Он шутливо пнул расслабленное сытным ужином, распростертое на земле тело напарника. – В седле выспишься.

Токо, вставая, закряхтел и заворчал, выхватил у него в отместку кусок сыра. Через минуту копыта захрустели по подмерзшей целине. Навстречу, с реки полз туман.

Побережный лес тянулся через холмы. Дорожка, протоптанная лошадьми Имандры и Керна в глубоком снегу, то спадала в низины, то поднималась на пригорки. Похмелье нисколько не помешало безошибочно выбирать крайтчайший путь, хотя лежал он порой через колючие кусты и бурелом. Подтаявшее местами ледяное поле реки слева хорошо просматривалось сквозь голые ветви. Противоположный берег выглядел в тумане широкой размытой полосой. По-прежнему ни одной живой души вокруг, кроме растревоженных появлением всадников белок и негромко перекликающихся ворон; ни одной дорожки или колеи, которые бы намекали на близость моста.

Через несколько миль лес оборвался. Холм, словно срезанный гигантским ножом, спускался довольно крутым обрывом. Коварная ловушка для ночного или нетрезвого путника, не обладающего Даром. Внизу простиралась огромная равнина; широкая река, растянувшаяся на добрые пятьсот ярдов, огибала ее полукругом. Следы шли по склону наискосок, в сторону, куда заворачивала река. Морган напрягся, разглядывая засиненные сумерками группки кустов у подножия холма.

– Дурные головы, – выдохнул он, убедившись в отсутствии мертвых тел. Поймал за рукав Равена. – А тебя куда несет? По горам соскучился?

– Местечка покруче они не нашли, – рассмеялся Токо и вдруг резко вытянул руку вперед. – Смотрите!

Морган выпрямился. Прямо под ними изо льда торчали подгнившие деревянные сваи – все, что осталось от моста. Взгляд и Дар заскользили по реке. Лед возле берега подтаял, кое-где обнажив воду. Крепкие места, которые выдержат лошадей, остались лишь на середине. О переправе нечего и думать.

– Гребаные карты, – пробормотал он. – Иллас утверждал, что они свежие.

Рав хмуро усмехнулся.

– Кто в этой глухомани проверяет их свежесть. У меня ощущение, что за последние сто лет мы тут первые. – Он спешился, спрыгнул в обрыв. Присев на корточки, положил ладони на следы. – Они не вернулись. По крайней мере, полмили, которые я ощущаю, ехали вдоль реки.

Старый мост разрушился, значит, где-то должен быть новый: впереди, потому что предыдущий мост они оставили за собой утром. Возвращаться означает потерять время. Так рассудили Имандра с Керном. Морган почесал затылок, припоминая карту. На другом берегу несколько маленьких деревень, за ними – глухие леса, тянущиеся на десятки миль. Кому здесь нужен мост? Переправляются на лодках, зимой – по льду. Молодежь всегда надеется на везение. Он бы принял другое решение – отмотать по тракту назад. Следующий мост, с учетом бездорожья, в неделе пути, а до него – бесполезная, пока река не очистилась ото льда, паромная переправа. Но теперь придется двигаться по следам ребят и повторить все их эксперименты, удачные и не очень. Морган обнаружил, что делает то, от чего минуту назад предостерегал Равена: спускается по следам сестры и парни следуют за ним. Все-таки Иллас, как бы Арр ни брызгал ядом в его адрес, думал нужным местом, и за эту парочку его стоит поблагодарить. Преданность, надежность, немногословность, умение быть незаметными, невмешательство в личную жизнь. Давал ли он что-нибудь взамен? Когда земля под копытами выровнялась, Морган обернулся и с улыбкой сообщил своим спутникам:

– Ночью будем отдыхать.

Следующие четыре с половиной дня стали плавным возвращением от сытого расслабленного отпуска к привычной отрядной жизни. Желудок настойчиво требовал чего-нибудь повкуснее печеных окуней и елового отвара, а тело чесалось даже там, где по идее чесаться нечему. Учитывая скорое окончание рейда, Морган нашел отвыкание от удобств весьма полезным. Превращение зажиточных сыщиков-торговцев в лесных бродяг происходило гораздо более стремительно и менее болезненно. К моменту, когда они, потные, небритые, с ног до головы забрызганные грязью, спустились с лесистого холма на ровный участок берега, куда подъезжают с большака и грузятся на паром возы, воспоминания о накрахмаленных скатерках и белоснежных салфеточках в питейном заведении Грита вызывали у Моргана смешливое недоумение, будто это произошло с кем-то другим и не в этой жизни.

Лед вокруг широкой деревянной пристани растаял, и начавшее уже пригревать солнце плескалось в свинцовой воде. Просохшая площадка перед пристанью ждала первой травы. Паром был вытащен на берег и крепко привязан к старым могучим дубам, чтобы его не унес весенний разлив. Ярдах в ста от воды стоял дом владельцев переправы – большой, добротный, из крепких бревен, почерневших от времени, с высоким крыльцом, выходящим на реку. Внутри Дар Моргана обнаружил двоих: мужчину и женщину. Манну мужчины венчала вращающаяся белесая воронка. Морган ощутил укол подозрения. Жителей малонаселенных территорий не делают осведомителями. Он окинул беглым взглядом противоположный берег. Точно такая же пристань, низкие длинные деревянные строения. Склады. Значит, здесь швартуются баржи. А за складами по склону холма поднимаются бесчисленные треугольники крыш. Деревня простирается на несколько миль вверх по течению. Возможно, это снова нервы, и, когда река свободна ото льда, на переправе многолюдно. Морган перебрал содержимое внутреннего кармана: сначала внутри, потом извлек измятую пачку карт и стал просматривать каждую в отдельности.

– Сезонный шпион? Не слишком-то разумно, – подтвердил Токо его подозрения. – Хочешь пообщаться?

– Нет. Не будем показываться ему на глаза. Еду купим в деревне. Не могу найти список Повешенных. Наверное, отдал Керну вместе с картами.

– Думаете, он не наш? – с сомнением спросил Рав. – У них же канат нашего изготовления. – Он кивком указал на паром: толстый пеньковый канат был прикреплен к вороту, который на воде приводит посудину в движение, и свернут в бухту. – И они знают, что он не гниет, иначе бы не оставили на зиму.

– Это ни о чем не говорит. – Морган кое-как свернул карты, запихнул обратно в недра куртки. Развернул лошадь к дорожке, ведущей мимо дома и огороженного пастбища через поле, отделяющее хозяйство паромщика от остальных домов. Мельком он успел заметить следы копыт, тянущиеся дальше по берегу: Имандра и Керн в деревню не заезжали. – Надо быть законченным дебилом, Рав, чтобы, работая на реке, не знать, что наши канаты долговечнее дикарских. И не факт, что он пролежал здесь зиму. Готовятся к сезону. Река вот-вот вскроется.

– Ну, не вот-вот, допустим, – пробурчал Равен.

Морган повернул голову на звук распахнувшейся двери, рука машинально натянула поводья. Высокая молодая женщина практически слетела по лестнице с крыльца. Черные волнистые волосы обрамляли раскрасневшееся точеное личико и, заплетенные в две длинных толстых косы, свисали спереди до талии. Фиолетовое шерстяное платье подчеркивало стройное тело и соблазнительно обтягивало круглые, размером с небольшие дыньки груди. Следом за ней вышел лысеющий сухопарый мужчина преклонных лет, вежливо наклонил голову в приветствии. Равен и Токо одновременно накинули защитную сеть. Морган сделал то же самое. Рано расслабляться: Император все еще жив.

– О, благодарение небу! Как хорошо, что вы приехали! – Красотка подскочила к Моргану и вцепилась в его рукав. Ее огромные карие глаза были наполнены страхом и отчаянием. – Мы так давно ждали спасения от этого ужасного чудовища, которое ворует наших детей! Можете вы спуститься в пещеру, где он их держит? – Она начала трясти его руку. – Вы же можете помочь! Пожалуйста! Вы же можете его убить! В деревне каждый месяц пропадает ребенок! А недавно пропала мать с двумя детьми. Наши мужчины пробовали проникнуть в логово, но никто из них не вернулся. Все исчезли бесследно. Вчера здесь проезжали ваши – парень и девушка. Мы умоляли их помочь, но они отказали! Кто защитит нас, если не вы? Пожалуйста, убейте его! Мы заплатим! Заплатим, чем скажете! Все что угодно для вас, сэр!

– Хорошо. Хорошо. – Морган поправил съехавшую с плеча куртку. – Где пещера?

– Я покажу. – Длинные цепкие пальцы снова сжали его рукав.

– Нет. Просто объясни, как добраться.

– Она недалеко. Обогнете деревню справа. Там будут поля. Потом лесопилка. За ней ручей. Поедете против течения до двух сросшихся берез. Они заметные, вы не пропустите. Возле них перейдете его и возьмете левее, наискосок. Ярдах в трехстах будет поляна. Там большая круглая дыра в земле. Неглубокая. Это вход в пещеру. – Девушка перевела сбивающееся от волнения дыхание и наконец выпустила его руку. Попятилась, не отрывая от него обезумевших глаз. Совсем юная, немногим старше Марго, пожалуй. И такая же беззащитная. – Пожалуйста, не убивайте нас! Мы заплатим, чем пожелаете!

Морган улыбнулся, как он надеялся, дружелюбно.

– Никто не собирается вас убивать. И не надо ничем платить. Иди в дом и успокойся.

Девушка, все еще дрожа, присела в книксене с шепотом «благодарю вас, сэр» и с грацией лани побежала к дому.

– Только Асура нам и не хватало, – проворчал Токо.

Рав дернул Моргана за куртку, заставив его развернуться в седле.

– Что значит, не надо платить? Ты что, помешался на всех этих девках?

Морган окаменел, но решил притвориться, что не понял, почему девки во множественном числе.

– Я разведаю, – сказал он ровным, бесстрастным тоном. – А вы присмотрите за этими. Рав, одолжи дордже.

Равен с изумлением вытаращился на его пояс, где вместо двух ножен висели одни, но вопрос «а где твой?» так и не слетел с его губ.

– Любопытно, чья это территория, – проворчал он. Его руки, отстегивающие кинжал, дергались от раздражения.

– Чья бы ни была, они давно ее не прочесывали.

– Людей не хватает. Как и везде, – едко протянул Равен, с неохотой отдавая Моргану личное оружие. – Наступит день, когда нас станет слишком мало и мы больше не сможем контролировать дикарей.

Морган широко улыбнулся, пытаясь приободрить парня. Хотя следовало бы вкатить ему подзатыльник.

– Оставим наедине с Асурами и претами. Будут жрать друг друга, пока кто-нибудь кого-нибудь не сожрет.

Глаза Равена сузились.

– Очень смешно. А мы будем жрать друг друга у себя, пока вулканы не погребут нас под пеплом. Ты же знаешь… Мы все знаем, зачем сдерживаем их развитие. Когда-нибудь они изобретут технологии, которые позволят им перебить претов и защититься от Асуров. Мы боимся. Боимся потерять этот мир, зеленое плодородное местечко, где так просто заполучить все, что ты хочешь. Мы мечтаем после смерти попасть в мир Дэвов. Не надо смерти. Вот он, – Рав взмахнул рукой, указывая на небо и землю, – и мы в нем хозяева. Мы ничем не отличаемся от Асуров. Плетем такие же сети и внушаем себе, что это во благо.

Морган из последних сил старался быть спокойным и внешне, и внутренне.

– Да что на тебя накатило, Рав? Апокалипсические настроения отставить! Ты сам себе противоречишь. Если хочешь, давай обсудим это позже. Реальность порой нарушает наши планы, но это не повод лезть в пузырь.

Взгляд Равена хлестнул его как пощечина: «На себя посмотри!»

– Мор, – вмешался Токо, – может, тебе не стоит идти туда одному? Давай запрем этих двоих в амбар и поедем все вместе.

– Нет. Девчонка и так насмерть перепугана.

– Зато ее папаша спокоен как мертвец! – вспылил Равен. – С каких пор ты стал жалеть дикарей? Совесть замучила? Это не наше дело. Когда разделаемся с Императором, пришлем сюда отряд. У нас нет времени. – Еще немного, и у парня повалит дым из ноздрей.

– С каких пор Асуры стали не нашим делом? – сурово рыкнул Морган, защищаясь. Как хорошо, что все трое закрыты и парни не догадываются, в каком он смятении. Позор для командира. «И с каких пор для тебя стали руководством сладкие, освобождающие от ответственности напевы бывшего казначея, от которого ты в первые дни похода брезгливо воротил нос? Он почувствовал, как внутри заполыхала злость на Арра. Совсем не вовремя. – Прежде чем посылать отряд, нужно удостовериться, что мы не в состоянии справиться своими силами, – сказал он, понизив голос. – Проверьте на старике наш якорь и якорь Императора, раз уж нас увидели. Только не открывайтесь. Если я не вернусь через час…

– Герой-одиночка, ты в своем уме? – Токо с язвительной усмешкой ткнул его кулаком в грудь. – Пятнадцать минут!

Глава 21

Вход в пещеру в точности соответствовал описанию. Морган заглянул в широкую округлую дыру ярдов десяти в диаметре. Глубина небольшая – примерно в полтора его роста. Чтобы выбраться, не понадобится веревка: на стенах множество обросших мхом каменных складок и ступенчатых переходов. Он уверенно спрыгнул на обледенелый снег, устланный осколками камней и птичьим пометом, огляделся, присел на корточки перед единственным пролазом, который вел наклонно вниз. Ни останков, ни следов, ни отпечатков – Морган отметил это еще наверху. Дикари часто оплетают пустяковые события фантазиями, а потом боятся своих же вымыслов, раздутых соседями до леденящих кровь ужасов. «Ужасным чудовищем» запросто может быть какой-нибудь деревенский дурачок. Но пещеру проверить стоит: Асуры обожают прятаться в таких укромных местах.

Морган лег на живот, вытянул руки вперед и червяком пополз по глинистому, усеянному щебенкой полу в кромешную тьму, ощупывая Даром пространство впереди себя. Первый десяток ярдов – жесткий шкурник. Потом лаз немного расширяется и выводит в довольно просторную камеру: там можно выпрямиться во весь рост и спокойно развести руки в стороны. Из нее ведут четыре тоннеля. Вход в самый широкий, похоже, завален. Что там, за этой насыпью?.. Внимание переключилось на второй коридор. Проход поуже, но на локтях, пожалуй, проползти можно. Около сотни ярдов в длину. Заканчивается неглубоким колодцем, полузаваленным крупными каменными осколками. Между ними можно протиснуться вниз, очутиться в следующей камере и встать полусогнувшись. В полу второй камеры отверстие: через него, вероятно, удастся с натугой пролезть в третью, такую же тесную. И там – о Боги! – еще два лаза, узкие, извилистые и протяженные, внутреннее зрение не дотягивается до конца. Засада. Надо выбраться в первый зал, как следует сосредоточиться и отсмотреть каждый коридор по отдельности. Если отпечатков нет, а жители деревни подтвердят слова девушки, придется оставить крестьян наедине с их страхами, а потом высылать сюда отряд. Асур мог забраться глубоко под землю, загонять людей в пещеру через другой вход, который может находиться за несколько миль отсюда.

Когда Морган вытянул свое тело из узкой части лаза, он почти восстановил память о собственном рождении. Вставать на ноги не стал, чтобы не спугнуть спящих летучих мышей, чьи крохотные огоньки-жизни в изобилии мерцали на стенах и потолке. В тишине и неподвижности ориентироваться легче. В раздумье покрутившись на коленях, он начал с самого широкого, не считая заваленного, тоннеля. Внимание поползло по коридору. Несколько изгибов, ответвлений нет… Тоннель постепенно сужается и заканчивается… тупиком ли? Скорее завалом, за которым свободное пространство. И неизменные летучие мыши повсюду.

Чтобы заползти в тоннель, пришлось стать на четвереньки. Внимание сосредоточилось на ладонях в попытке уловить знакомое ощущение, словно под кожу загоняют острые льдинки, – отзвук отпечатков Асура. Рука медленно заскользила по холодной ребристой каменной поверхности, обследуя стену дюйм за дюймом. Ничего. Морган продвинулся чуть дальше. Лоб и виски заныли от напряжения. Меняя опорную руку, он слишком высоко приподнялся и ударился макушкой о низкий каменный свод. Свод шатнулся. Сверху посыпался песок и обломки камней. Тело инстинктивно дернулось вперед. Неимоверная тяжесть пригвоздила к полу, вышибла из легких воздух. Грохот. Пыль. Судорожные попытки вдохнуть. Страшная боль, словно в спину вонзился раскаленный штырь.

Морган открыл глаза в темноте, чихнул. Приподнял голову, облизнул сухие губы и тотчас сплюнул: песок скрежетал на зубах, пыль сдавливала горло и забивалась в легкие, выворачивая их наизнанку. Пошевелился. Затылок и поясница ноют, но обжигающей боли нет, а руки-ноги двигаются. Он уперся локтями в пол и осторожными рывками вытащил себя из-под обломков свода. Отполз от завала, ощупал спину. Никаких тревожащих ощущений. Очевидно, острый камень угодил в какую-то чувствительную зону, одну из тех, через которые можно управлять физическим состоянием, – целители ставят туда иглы. Некоторые зоны Морган знал, на спине их много.

Он призвал Дар, и пришедшая от него весть заставила сердце колотиться сильнее. Сзади вместо свободного пространства – тупик. Толщина завала, раз Дар не проникает по ту сторону… приличная. Обратного хода нет. Впрочем, нет и поводов для паники. Пресловутые пятнадцать минут истекли, вот-вот явятся Токо с Равеном. Морган прокашлялся, на всякий случай покричал охрипшим от пыли голосом. Послушав в ответ тишину, пополз: лучше двигаться, с надеждой найти выход и Асура, чем ждать, когда потолок продолжит рушиться. Ребята поймут, что произошло. Попросят у крестьян лопаты, кирки, материалы для деревянной крепи, прихватят кого-нибудь в помощь.

Тесный извилистый коридор казался бесконечным и, что немного беспокоило, имел уклон вниз, а не вверх. Время от времени Морган останавливался поискать отпечатки и прислушаться, не доносится ли сзади скрежет лопат. Теперь он проверял Даром еще и прочность свода. И ругал себя за то, что сунулся в тоннель, где твари, скорее всего, нет, а потолок может в любой момент похоронить его по дикарскому обычаю. Вскоре лаз сузился настолько, что находиться в нем стало возможно, только прижавшись к полу и вытянув руки вперед. Морган немного отполз назад, чтобы взять в одну из них кинжал-дордже. На всякий случай.

И вот, наконец, долгожданный тупик. Отпечатков Асура конечно же нет и здесь. А преграда впереди… пальцы зарылись в каменное крошево. Щебень, смешанный с песком. Куча довольно плотная – кинжалом не разбросать. Морган устало вздохнул. Задний ход. Он с кряхтением проделал еще полсотни проклятых ярдов до места, где проход позволяет приподняться и без опасности быть заваленным достать осадный нож. Шелест лезвия, покинувшего ножны, сменился гудящей тишиной. От нее сделалось дурно. Ребята давным-давно должны были прийти. Все ли с ними в порядке? Токо был прав: не стоило разделяться. Перед глазами возникла цепочка конских следов, уходящих вдаль по раскисшему, залитому солнцем берегу. Даже дети сообразили… Не стоило лезть сюда вообще! В ответ на эти мысли Морган услышал собственное прерывистое дыхание и стук крови в висках.

«Проклятье! Только паники не хватало».

Он сплюнул песок, восстановил дыхание, как учил Арр: длинный глубокий вдох, пауза, короткий резкий выдох. Голова немного посвежела, и обратный путь не показался мучительным.

Щебень поддавался длинному лезвию достаточно легко; куча оказалась не такой большой, какой представлялась поначалу. Морган расчистил проход прежде, чем успел одуреть от скрежета металла о камень. Чтобы протиснуться в образовавшееся отверстие, пришлось пожертвовать курткой – на спине и плечах он разодрал ее в клочья. Поднявшаяся пыль забила нос и горло. Несколько минут Морган сидел, привалившись к бугристой стене, – кашлял, плевался и тер слезящиеся глаза. Когда резь прекратилась и он сумел поднять веки, то не сразу сообразил, что так сильно изменилось вокруг. Пространство, да. Можно встать в полный рост, развести руки в стороны и вытянуть их вверх. Прохладная сырость вместо пыльной духоты. И свет! Сквозь черноту проступают очертания рельефа!

Морган поспешно вскарабкался по каменным выступам в правый верхний угол грота, откуда сочился скупой серый свет. Несколькими движениями ножа очистил отверстие от корней, сухих веток и смерзшегося снега. Сильный толчок ногами, рывок вверх. В легкие хлынул влажный поток воздуха. Скатившись по крутому откосу на дно длинного оврага, Морган плюхнулся в топкую жижу. Первые мгновения он просто сидел, жадно заглатывая воздух и пытаясь промыть грязной водой воспаленные, полные песка глаза. Когда зрение восстановилось, выполз из оврага и огляделся.

Накрененные стволы мертвых деревьев. Поблескивающая между островками снега и жухлой осоки, местами покрытая коркой льда вода. И глухая тишина. Солнце бродило где-то за облаками, невысоко над горизонтом; тусклый мертвенный свет равномерно рассеивался сквозь легкий туман. Загробный мир – ни дать ни взять. Странно. У входа в пещеру местность была сухой и высокой, без малейшего намека на болото. И погода… Солнце и ярко-синее небо не предвещали облачности. Что ж, под землей ощущение времени теряется. Нужно как можно быстрее найти ребят.

Дар устремился вдаль. Где река? И где деревня? Перед внутренним взором вспыхнул огонек – так ярко и близко, что Морган вздрогнул. Дыхание сбилось в горле в комок радости, вины и тревоги. Он в оцепенении смотрел на миниатюрную фигурку, как она петляет по болоту, аккуратно прыгая с кочки на кочку, пока девушка, запыхавшаяся и встревоженная, не упала рядом с ним на колени.

– Ты ранен? – Марго неуверенно дотронулась до его щеки. На кончиках ее пальцев осталась глина с кровью.

Впервые с момента, как выбрался на поверхность, Морган обратил внимание на свои физические ощущения. Они были странными: тело била крупная дрожь, каждый удар сердца грохотом отдавался в ушах, бедро и поясницу рвало, но боли он не чувствовал. Шок? Может ли шок продолжаться так долго? Он вытер о рубашку грязные, разодранные в кровь ладони, нежно коснулся шелковистых локонов, выбившихся из-под серого пухового платка.

– Нет. Кажется, нет. Все хорошо? Тебя привез Арр?

Девушка с улыбкой моргнула. Обхватила ладошками его холодные как глина руки, согревая их своим дыханием. Ее щеки были розовыми от холода, глаза блестели, как звезды в закатном небе. Обиды, страхи, его идиотское поведение в новогоднюю ночь – все прощено и забыто.

«Арр, ты волшебник! С меня бочонок пива. Два бочонка».

– Пойдем!

Морган кивнул, но не сдвинулся с места; все сжимал и сжимал ее ладошки, пожирая взглядом милое лицо и силясь прогнать проклятый ком, который все еще душил его.

– Пожалуйста, пойдем! – с ласковой укоризной повторила Марго. – Тебе срочно нужно горячее питье, постель и целитель.

– Все, что мне нужно, я держу в руках, – сдавленно прохрипел Морган. – Но постель – да. Это отличная идея, Малыш.

Он привлек девушку к себе, начал жадно покрывать ее лицо поцелуями. Марго запрокинула голову, ее руки сомкнулись у него за спиной, и Морган решил, что не стоит откладывать приятную инициацию на потом. Потом, если это действительно затянувшийся шок, придет боль и все испоганит. Рука стащила платок с головы девушки, зарылась в ее волосы, раскинула кудри по плечам. Морган приник к полураскрытым губам. Страстно и надолго. Оба ловили ртом воздух, когда наконец оторвались друг от друга.

– Пойдем! Ты же не собираешься устраивать постель прямо здесь. Ты весь в грязи, в крови. У тебя даже из волос песок сыплется. Ты что, из могилы вылез?

– Почти. – Морган со смехом стиснул свое сокровище в объятиях – так крепко, что девушка пискнула.

Он поднялся на ноги почти без ее помощи, хотя Марго попыталась поддержать его, обняв за талию, и подставила плечо. Она ничуть не брезговала, не боялась испачкаться. Краем глаза Морган заметил, что на месте, где он сидел, снег окрасился в ярко-красный цвет. Не то чтобы крови пугающе много… но больше, чем бывает от пустяковых ран. Непонятно, откуда она взялась. С другой стороны, будь он в тяжелом состоянии, Арр бы это почувствовал и пришел бы сам, вместе с ребятами, а не отпустил бы Марго одну.

«Не оборачивайся», – мысленно попросил Морган. Он обнял Марго и оперся на ее плечо, чтобы лишить ее возможности оглядываться. Это оказалось совсем не лишним: ступать на правую ногу больно.

– Ребята выбрались из пещеры?

– Ребята? – простодушно переспросила Марго. – Ах, вот где ты так уделался! Ловил невидимого демона?

«Значит, не выбрались. Надо поторопиться. Где там Арр?..»

К своему удивлению, Морган не почувствовал ни Арра, ни кого-либо еще, а зона восприятия Дара уменьшилась до нескольких сотен ярдов – и все это пространство занимало болото. Но Марго идет спокойно и уверенно, значит, они придут куда надо.

– Ага. – Он наклонился и поцеловал девушку в макушку. Не хочется мучить ее вопросами, на две трети которых она не знает ответа; с ней хочется делать совсем другое.

Воды вокруг стало больше, все чаще попадались оттаявшие топи, поросшие мхом, обманчивые и засасывающие вглубь. Пришлось отлепиться друг от друга и шагать по кочкам гуськом. Морган пустил девушку вперед, чтобы присматривать за ней и физическим зрением тоже, и направлял ее по наиболее безопасному пути, который подсказывал Дар. На каждом шаге нога сплющивала кочку и погружалась до щиколотки. Морган смотрел на мокрый подол темно-зеленой шерстяной юбки и думал, что сапоги Марго, должно быть, промокли насквозь и нужно договориться с кем-нибудь из местных, чтобы ее пустили обсохнуть у печки, пока они с Арром будут вызволять ребят из-под земли. До чего же вовремя Арр ее привез! Единственную, кто опознает Императора с любой прической, в любой одежде. Добраться поскорее до Димены, покончить с ним. А потом… Не важно. Важно, что он больше не отпустит Марго от себя. Воодушевленный сладкой мыслью, Морган сиганул с хлипкой кочки на весьма отдаленный от нее островок. Ступня наткнулась на булыжник, невидимый под снегом. Правую ногу, как вспышка молнии, пронзила боль. Земля моментально ушла из-под ног и обрушилась на спину. Мертвые деревья закружились, задрожали. Водя вокруг себя немеющими руками, он искал Марго. Их ладони соприкоснулись. Морган вцепился в нее, дернул к себе так, что девушка упала на него. Боль залила его целиком, словно все кости и органы одновременно разорвало на части.

– Извини, – выдавил он. Сквозь стиснутые зубы голос прозвучал хрипло и жалобно, как скрип старой телеги. – Похоже, я все-таки что-то повредил внутри. Сейчас полежу немного, отдышусь. – Морган попробовал улыбнуться, только вместо улыбки, он почувствовал, получилась страдальческая гримаса.

– Может… – Марго озабоченно оглянулась. – Нам вдвоем тебя не дотащить.

– Нет-нет, не нужно! Я передохну и пойду сам.

– Куда ты пойдешь? Морган, прекрати притворяться! У тебя лицо в цвет снега, и ты все время стонешь.

– Да? Мне отсюда не видно. – «И не слышно». Морган рассмеялся над собственной дурацкой шуткой, надеясь успокоить девушку, но ее лицо стало еще более испуганным, а в следующее мгновение он услышал вырвавшийся с выдохом собственный стон. Накатывающая волнами сонливость, с которой едва хватает сил бороться, тоже ничего хорошего не предвещала. – Ладно. Ты права. Нам нужен Арр. Иди, Малыш. Беги.

– Так отпусти же меня.

Ах да… Морган с неохотой разжал пальцы, позволив теплым ладошкам выскользнуть.

– Будь осторожна! Найди длинный сук, – хрипло крикнул он ей вслед. – По болоту опасно ходить без шеста.

Марго махнула ему, оглянувшись через плечо, и поскакала дальше. Сук не отломала, дурочка.

Морган лежал неподвижно, наблюдая за ней. Боль начала стихать. В горле снова запершило, начался неудержимый кашель. Он перевалился на живот, приподнялся на локтях и коленях, поставил ступни на землю, медленно разогнулся. Все еще больно, но терпеть можно. И голова вроде не кружится. Прополоскать бы рот и попить, выгнать из легких пыль. Вокруг островка трясина. А вон там, левее, из-за пучков жухлой осоки проглядывает озерцо, в нем вода почище. Сделав широкий шаг, Морган поставил ногу на торчащий из трясины огрызок ствола – по ощущениям, довольно крепкий. Перенес на него вес тела. Ствол ушел из-под ног. Морган рухнул в густую темную жижу прежде, чем успел шагнуть на соседний островок. Его сразу же затянуло по грудь.

«Спокойно!»

Он осторожно попытался вытащить одну ногу. Ногу свела судорога, и он увяз еще глубже. Руки не дотягивались ни до одного из кусочков суши.

«Палка… Нужна палка. Что-нибудь, на что можно опереться».

Мертвые стволы издевательски торчали из воды повсюду. И до ближайшего из них не меньше дюжины ярдов.

«Почему же ты сам не отломал этот проклятый сук? Давай теперь, признавайся ей, что ты непроходимый дурак».

Морган набрал в легкие воздуха.

– Марго!

Крик прозвучал глухо, словно болото поглотило его. Девушка не оглянулась. Быть может, голос ослаб? Тяжело дыша, Морган продолжал кричать, а она уходила все дальше и дальше.

«Обернись, обернись, обернись! Да обернись же!»

Дар не дотягивается.

«О нет… Такого не может быть!»

Выбраться из пещеры, обрести любимую и в сотне ярдов от нее утонуть в болоте – ничего на свете не может быть глупее. В панике хватая ртом воздух, Морган снова и снова пытался вложить ей в голову мысль обернуться, пока ему не пришлось запрокинуть голову, чтобы дышать.

«Я хочу жить!»

Не слишком подходящий момент для такого открытия. Морган фыркнул с презрением к себе и в тот же миг резко пошел ко дну, будто кто-то схватил его за лодыжки и с силой дернул вниз. Темнота. Удушье. Попытка глотнуть воздух, которого больше не было.

Неожиданно боль стала очень отчетливой: голова, шея, спина и бедра мучительно заныли. Морган разлепил веки, сморгнув слизь. Он лежал на спине, на твердой поверхности и дышал. Уже неплохо. Вместо желтовато-серых облаков над ним нависал потолок, сколоченный из грубых досок. Он дома?! О том свидетельствует и высокая койка, какие используют целители, и плавный изгиб стены – дикари не строят круглых домов, – и шторка из плотной темной ткани, отделяющая койку от остальной части хижины. На улице кто-то разговаривал матом; судя по отсутствию ответных реплик – с лошадью.

Тело было страшно тяжелым. Правая рука лежала мертвым грузом. Левая слушалась плохо – онемела, как от долгой неподвижности. Пальцы не слушались совсем. После нескольких попыток Моргану удалось заставить ее двигаться куда надо. Он ощупал промежность, бинты на груди, животе, бедрах, пошевелил ступнями. Все части тела на месте. Перевязки тугие. Значит, переломы. Странно. На болоте он не чувствовал себя настолько поломанным. Попытка направить внимание внутрь закончилась легкой паникой: собственной Манны он не чувствовал, окружающего пространства тоже. Так бывает в первые часы после тяжелых ранений.

– Рола, закрой дверь плотнее, – донеслось приглушенное ворчание. – Выпускаешь тепло.

Рола. Старшая из его сестер. Он в медицинской хижине Хары! Ну конечно… А где ему еще быть после того, как Арр и Марго вытянули его из трясины? Как они умудрились сделать это вдвоем? Ах, как было бы хорошо очнуться на постоялом дворе или в частном доме, чувствовать тепло Марго, держать ее руку в своей… Но, очевидно, его раны оказались не по силам даже умнице Арру.

Шторка шевельнулась. Между ним и потолком возникло лицо Имандры.

– О! Привет ожившим мертвецам! – Ладонь сестры легла ему на лоб. – Теплый. Это хорошо.

Морган попытался пошевелить губами.

– Лежи, лежи. – Рука переместилась под одеяло и легонько стиснула его полубесчувственные пальцы. – Сейчас придет Хара.

Морган откашлялся и, наконец, отыскал запропастившийся невесть куда голос.

– Где… – Он проглотил имя Марго прежде, чем оно вырвалось. – Арр.

Имандра пожала плечом:

– Он как бросил нас тогда, так и с концами.

– Что? – беспомощно выдохнул Морган. Койка под ним качнулась и с бешеной скоростью полетела вниз. Голос Имандры зазвучал где-то далеко-далеко, слова слились в неразличимый гул.

«А собственно, откуда ей знать?»

Видеть Арра с Марго могли только Токо и Рав, а они в своей обычной манере деликатно промолчали об экзотических любовных пристрастиях своего командира. Они вчетвером довезли его до врат, а потом разделились: Токо и Рав поволокли его домой, а Арр с Марго остались по ту сторону врат – не бросать же ее одну. Довезли до врат…

«До каких?»

Ум словно врезался в каменную стену. Воспоминаний нет. Всю дорогу пробыл без сознания? Морган снова сосредоточил взгляд на сестре. Любопытно, о чем она рассказывает с вытаращенными на пол-лица глазами. И заставил себя прислушаться.

– …мерзкий, лысый, костлявый. А девицы… Такие кикиморы! Тебе повезло, что ты был в отключке. Марик попытался одну заклеить ради хохмы. Так эта страхолюдина чуть не спалила его взглядом. Ты бредил какими-то цветами – то ли незабудками, то ли лютиками. Называл Хару малышкой и все время звал Марго. Мама всех на уши поставила, пытаясь выяснить, кто она. Она что, тебя отвергла? В каком она отряде? Я достану эту сучку из-под земли и заставлю ползать перед тобой на коленях.

Морган протестующе дернул головой, отчего по всем мышцам пошли болезненные судороги. В ушах зашумело.

– Ты еще кучу всего нагородил. Иллас вился вокруг как нарак. Хара его гоняла. Ждет не дождется, когда ты оклемаешься. Заготовил для тебя кипу бумаги – рапорт писать. А еще тебя страстно жаждет некая Долма Аояги. Она примчалась через день после того, как тебя привезли, и, похоже, уезжать не собирается. Не отходила от тебя двое суток. Помогает мамусику по хозяйству. Говорит только о тебе. Историю о том, как ты в Гиадалии, сидя на дереве, в одиночку уничтожил стаю претов, а потом еле живой помогал Долме убирать останки, я выслушала раз пять, но так и не поняла, как тебя туда занесло. Какой ты, оказывается, популярный. А прикидываешься аскетом.

Морган сглотнул. Кикиморы, незабудки, малышка… Потеря самоконтроля – паршиво. Но, кажется, откровения ограничились именем. Такую дозу наркотиков вкатывают при серьезных операциях. И Долма. Как выражаются в подобных случаях дикари, последний гвоздь в крышку гроба. Удивительно, как быстро до ушей людей долетает информация, которую им знать не следует. Мысли мельтешили в голове, словно мошкара перед дождем, и никак не желали складываться во что-то цельное и логичное. Морган приподнял наиболее живую из своих рук, положил сестре на колени и проскрипел:

– Родное сердце. Все, что ты сказала… повтори с самого начала. Я прослушал.

Имандра страдальчески закатила глаза.

– Когда тебя выкопали, ты был слегка мертв.

– Выкопали откуда?

Шторку снова отдернули, проход загородила фигура Хары. Целительница бесцеремонно вытолкнула Имандру из закутка, заняла ее место на краешке постели. Выражение ее лица – замогильная печаль и сочувствие вместо обычной доброй, чуть снисходительной усмешки – неприятно озадачило. Моргана прошиб холодный пот. Он вызвал фантом Арра. Мутный и безжизненный. Фантом Токо. То же самое. В панике стал перебирать… Рав, Керн, Имандра, мать, Иллас, Тайнер, снова Арр. Все одинаково блеклые. Пока Дар не вернется, не понять.

– Начни с плохого, – посоветовал Морган в ответ на затянувшееся молчание. – Кто погиб?

– У тебя сломан позвоночник и все ребра. Раздроблено правое бедро и правое плечо. Переломы обеих рук и обеих ног. Боги, я не уверена, что у тебя была хотя бы одна целая кость! Не говоря уже о мягких тканях. – Хара умолкла и на мгновение опустила глаза. – Иллас вызывал Гионов. Через восемь недель они приедут снова, осмотреть тебя. А пока придется лежать. Ты потерял много крови, выздоровление идет медленно.

Глубоко в недрах сознания открылась и снова закрылась дверца, из черной щели дунуло ледяным холодом. Кианаор Гион, за глаза Ворон. Ловчий душ, сэр Последняя Надежда. А его дочери-близнецы, Накра и Веллиара, соберут по косточкам даже разрубленное на куски тело. Поговаривают, у Ворона очень красивая жена, сам он мало чем отличается от мертвеца – обтянутый кожей скелет, лысый, с глубоко посаженными глазами, – а дочки пошли не в маму, на внешности самых богатеньких и одаренных невест Боги отыгрались. Об остальных девяти отпрысках известно немного: среди них нет ни одного мастера, все воины с заурядными способностями. А внук у Гиона всего один и не дружит с головой. Ворон не смог обучить оживлению ни одного из подмастерьев, поэтому активно плодился в надежде передать свой необычный дар по наследству, пока ее не потерял: не любят Боги, когда люди суются в дела их епархии. Гионы уникальны в своем роде, а возврат из небытия обходится недешево – ни одна семья не в состоянии оплатить их услуги, скидываются несколько кланов, поэтому к Ворону обращаются в исключительных случаях. Берется он не за всякого покойника. Важнейшее из условий – не более трех часов с момента смерти. О прочих Гион умалчивает, но совершенно очевидно, что первостепенное значение имеет уровень мастерства безвременно ушедшего и заслуги перед общиной. Как говорят: если за тобой полетел Ворон, значит, ты кое-чего стоишь.

«Чего стою я? Теперь я вечный должник Илласа и тех, с кого он собрал деньги».

Эта мысль совсем не радовала, как и выражение лица целительницы, которое оставалось похоронным.

«Тетя Хара, мне не нравится морда твоего лица».

Пожалуй, сейчас такая шутка прозвучит как издевка. Поэтому Морган просто спросил:

– Кто погиб, кроме меня?

– Император. – Хара растянула губы в улыбке, но, как показалось Моргану, через силу. Улыбка получилась горькой. Впрочем, причиной могла быть и усталость, и нервотрепка. Вряд ли они тут с Гионами хлестали морошковое вино и отплясывали джигу.

Из-за шторки высунулась мордашка Имандры.

– Да-да, Руэлл! Если ты снова строишь унылую рожу, я скажу тебе: твой план оказался безупречным. Мы добрались до отряда Майюры Ланг, и они прикончили его в Димене, рано утром, когда он открывал храм.

«Так просто?»

– Да, представь себе! Можешь поставить себе плюсик.

Морган подавил раздражение. Неприятно быть лишенным возможности закрыться, когда тебя чувствуют все, а ты – никого. Пока не вернется Дар, придется жестко контролировать себя. Проспать бы все это время. Мертвым сном, без сновидений.

– Он что-нибудь сказал?

– Вообще-то ему не давали слова. – Имандра запрыгнула в изножье и потеснила Хару, уложив ноги в дырявых на пятках шерстяных гольфах поперек постели. Раздалось потрескивание разгрызаемых семечек. – У него был канал, и его все видели – не успел, видать, спросонья нацепить свой амулет. Канал с Асуром. А с кем еще? Его и убили как Асура – жезлом. А потом сожгли.

«Идиоты!» – чуть не выкрикнул Морган. Он бы допросил Императора. С пристрастием. Впрочем, ребят можно понять. Они выполнили свою работу – уничтожили источник опасности, и справились блестяще. Каналы – вот новая беда. С дикарями Асуры объединяются, друг с другом или с Сурами-предателями – охота начнется на всех, кто с каналом, но не является осведомителем. Кто-то будет выяснять, чей канал, подключит мастеров, а большинство – тупо убивать, как Майюра. Война неминуема…

– А сообщники?

– Не было никаких сообщников. Ребята просмотрели всех в Димене и Арианде. Ни одного околдованного и ни одного с каналом. Ты бы слышал, какой вой подняли дикари! Целая толпа сбежалась. Черные колдуны убили священника, чтобы присвоить себе его бессмертную душу, закусить водку его мозгом, а скальп натянуть на башку и…

– Угомонись! – прикрикнула Хара, хлопнув Имандру по макушке. – И хватит у меня тут мусорить. Что за дрянная привычка! Как являетесь из похода, так все поголовно ходите и щелкаете.

– Я не мусорю, я складываю в кулачок. Кто-то схватил булыжник, но Майюра припугнула, что камнеметов отстреливаем без предупреждения, и ребята натянули луки. Еще дикарей нервирует, что наши женщины носят штаны в обтяжку. Место, откуда начинаются ноги… Ай! Тетя Хара! Командир, прикажи ей отпустить меня, а то я намусорю еще больше!

Морган слабо улыбнулся, глядя на борющихся женщин.

«Все не так плохо».

– Има, сходи за ребятами. Я хочу послушать всех. – «И попросить прощения у Рава и Токо».

– Они в рейде, – ответили женщины хором. Хара выпустила запястья Имандры и стала сосредоточенно поправлять растрепавшийся узел волос на затылке.

Морган поднял брови:

– Так скоро?

– Не так уж и скоро, если учесть, что ты здесь восьмые сутки, – сказала Имандра. – В рейде Токо и Рав. Керн дома. Наш отряд отбыл позавчера. Меня Тайнер оставил дожидаться, когда ты очухаешься, а Керну разрешил отдохнуть – в награду за то, что он всех спас. Керн же у нас спаситель мира! Хочешь, приведу? Если он еще не лопнул от гордости.

– Спаситель мира? Керн? – Морган фыркнул и закашлялся. Прижал руку к забинтованной груди, сдерживая смех. Смеяться больно. – Мы же еще должны рапорт.

– Ах ты, бедненький! – Имандра погладила его по голове. – Даже сейчас тебя преследуют мысли о службе. Я пошутила. Конечно же мы отчитались. Я исписала восемь листов. Но Иллас уверен, что ты знаешь что-то, чего не знаем мы, поэтому сам придет к тебе, когда вернется. Он уехал на несколько дней, на похороны какого-то родственника.

Скрывшуюся за шторкой Имандру сменила подмастерье Хары, рыжая веснушчатая толстушка с мальчишеской прической. Вид у нее был менее печальный, чем у ее наставницы. Морган улыбнулся в ответ на приветливый кивок. Хара приняла у нее кружку с пахучим варевом.

– Викки, овсяный отвар, – распорядилась она, просовывая руку под его плечи, чтобы приподнять его.

Морган протестующе замычал в кружку. Картина, как его кормят с ложки, подтирают, подсовывают под задницу тазик, вызвала чувство гадливости к самому себе.

– Будешь есть и пить, что следует, – осадила его Хара. – Твой мир – в лесу, здесь – мои правила. Не устраивает – перенесем домой. Там есть желающие за тобой ухаживать, вполне компетентные в этом деле.

«Меткий выстрел, тетя Хара».

Худший кошмар, чем забота Долмы, представить трудно. Когда скрипящие мозги снова начнут работать, надо подумать, как поделикатнее отделаться от девчонки. На данный момент в голову не приходит ничего, кроме «удрать обратно на тот свет». С покорностью осеннего листка Морган выпил полкружки сладковатого снадобья, позволил Харе уложить себя обратно, промокнуть полотенцем рот и подбородок. Столько вопросов… И кое-какие из них желательно прояснить без свидетелей.

– Не напомнишь, что было после того, как меня вытащили из болота? – пробормотал он делано-равнодушным тоном. – Я подзабыл.

– Из болота? – Тонкие брови Хары взлетели вверх. – Тебя выкопали из завала в пещере.

У Моргана потемнело в глазах. Значит, то была галлюцинация или сон. Когда он сжимал Марго в объятиях, его тело покоилось под грудой камней? Или, напичканное наркотиками, пускало слюни под руками Гионов?

«Нет! Это ошибка, ошибка, ошибка!»

Он почти закричал, пытаясь удержать милый образ, который стремительно исчезал, как рисунок на прибрежном песке. А может, галлюцинация или сон – то, что происходит сейчас? Морган глубоко подышал, пытаясь успокоиться, прочистил перехваченное судорогой горло.

– Нет-нет. Я хорошо помню, как выбрался из пещеры. Там было болото. Я угодил в трясину и утонул. А потом Арр… – Он сморгнул слезы. «Не было никакого Арра».

– Это, должно быть, видения. – Хара наклонилась и обтерла полотенцем его взмокший лоб. – О них рассказывают многие, кто побывал на грани. Мозг в предсмертной агонии выплескивает содержимое, а человек принимает это за реальность. Обычно видят то, во что верят, что хотели бы, чтобы с ними происходило.

Она замолчала, и стало слышно, как Викки напевает мантру над каким-то снадобьем. «Теперь, – с содроганием вспомнил Морган, – когда я слеп и прозрачен, как дикарь, мною можно вертеть, как… дикарем. Меня могут напичкать чем угодно, узнать обо мне что угодно, внушить любую мысль. Как долго это продлится?» Он вопросительно взглянул на Хару.

– Едва ты очнулся, ты начал кричать и хватать за руки, сначала меня, потом Викки. – Она отвернула рукав рубашки и показала синяки на запястье.

– И что я кричал? – произнес Морган срывающимся голосом.

– Сначала ты кричал от боли. А потом, когда тебе дали наркотики… много чего. Что Иштван Краусхоффер – это Вананд Заар в теле священника Кристиана Вольфа из Димены. Что он околдовал Тойву и заставил ее отравить воду в каком-то озере. Что он разжигает войну: руками дикарей убивает наших воинов, а убийцам вкладывает в голову намерение самоуничтожения, чтобы дикари думали, что их убиваем мы. Что Повешенные в Браголлаке завербованы им и отзываются на два якоря – на наш и на его, и в ответ на его прочитывают тебя насквозь. И что ты хочешь жить. Больше я не услышала ничего, что бы меня удивило, поэтому оставила свои личные доводы при себе. – Хара многозначительно помолчала, глядя ему в глаза. – Кроме Гионов, здесь были только Викки, Ирия и Имандра. Иллас ходил взад-вперед, скрипел половицами, откашливался. Гионов это нервировало, и они его выгнали. Так что слушателей у тебя было немного. – Ее губы изогнулись в мягкой улыбке.

Морган благодарно прикрыл глаза. Целители умеют хранить тайны и быть деликатными. Одна половина сердца ныть перестала. А вторая…

– Кто-нибудь знает, что с Арром?

– Его никто не видел. Вряд ли он вернется.

Тому может быть множество причин. А самая реальная – Арр скопил достаточно денег, чтобы его бедовый сын обзавелся мельницей, лесопилкой, ремесленной мастерской или чем-нибудь еще, что приносит постоянный доход, и свалил на берег реки Ольх. Если такая река вообще существует. Отряд служил долгу, Арр – личным целям. На какое-то время интересы пересеклись, и Арр ловко прикидывался другом, нужным и полезным… незаменимым.

«Мне нужен был напарник, тебе – надежный щит для задницы. Мы оба выполнили свою задачу, и каждый пошел своей дорогой. Ты прав, Арр. Я слишком привязываюсь».

– Полагаю, эта новость не станет для тебя шокирующей, – с некоторой неуверенностью продолжила Хара. – Аррой изгнан из общины за предательство. Заочно. Едва ли для него это великая потеря. Как и для нас.

Морган стиснул зубы и отвернул голову к стене, чтобы скрыть выступившие слезы. «Ни для него, ни для нас. Для меня». Даже будь он в тот момент жив, ему не удалось бы выгородить Арра перед Советом старейшин. Лопнул канат, который натягивался годами. Эти заклятые враги – Арр и Совет – никогда не простят друг друга.

– Будь добра, влей в меня что-нибудь, чтобы я эти восемь недель проспал. Сон – лучшее лекарство, организм быстрее восстановится.

– Не жар ли у тебя, голубчик, – насмешливо протянула Хара. – Тебе предстоит множество занятий. Разрабатывать руки. А когда восстановится Дар, заново плести защитную сеть.

То еще удовольствие. Даже не все выучиваются искусству защиты до конца. Это как медленно вытягивать из себя кишки и наматывать на барабан. Фантомными пальцами плетешь из собственной Манны сеть наподобие рыбачьей, с крохотными ячейками. Готовую сеть скатываешь и помещаешь в пространстве над головой. В нужный момент сеть можно силой намерения развернуть и накинуть на себя и, если получится, еще на одного человека, находящегося вплотную к тебе. Поначалу ощущение, будто получил удар под дых. Со временем привыкаешь.

«А потом – заново учиться ходить».

Морган испустил унылый вздох.

– И когда он восстановится?

– Имей терпение. Тебя вернули с того света. – Хара неслышно поднялась, до Моргана донесся удаляющийся скрип половиц и усталый голос: – Викки, завари снотворное с успокоительным.

Глава 22

Имандра притащила с собой целую толпу – мать, сестер, двоих теток, вполне освоившуюся в семействе Долму и соседей. Последние, Морган предположил, явились из чистого любопытства, взглянуть на ожившего покойника. Кто-то принес большую корзину с гостинцами. Судя по запаху – копченая рыба, свежий хлеб и пирожки. Худшие опасения Моргана не оправдались: не было ни жалостливых лиц, ни охов-ахов, ни навязчивой заботы. К счастью, Хара успела накормить его, и никто, кроме нее, не видел, как он давился и кашлял, пробовал отнять у нее кружку, чтобы пить самостоятельно, и в результате опрокинул отвар на себя. Хара объяснила, что судороги и онемение рук – следствие повреждения позвоночника. Нервы Гионы срастили, но неприятные последствия какое-то время будут беспокоить.

Длинные меховые пальто и плащи-халаты из некрашеной шерсти напомнили о том, что дома наступили холода. Болеть предстоит зимой, а выздороветь с приходом весны. Не слишком большое утешение, зато единственное. Не без чувства вины Морган отметил, что мать похудела, а ее волосы, пышные и вьющиеся, как у Имандры, стали совсем седыми. Но он не помнил, когда в последний раз видел ее такой спокойной и умиротворенной. Есть повод. У ее упертого сына обнаружились аж две невесты, в одну он по уши влюблен, а вторая фактически вошла в семью: какую-то из них он точно выберет.

«Ах, мама, как я тебе сочувствую».

Гости толклись в хижине недолго и ненавязчиво. Спустя четверть часа ободряющих улыбок и добрых пожеланий – все это время Керн дергался от нетерпения, когда же, наконец, можно будет начать хвастаться своими подвигами, – в закутке остались трое. Долма решительно облюбовала место матери в изножье постели и нежно улыбалась, как весенний цветок, выглянувший из-под снега. Это в планы совсем не входило.

– Спасибо, Долма, за участие. Рад был тебя повидать. Тебе больше нет смысла терять время: у Хары достаточно подмастерьев для присмотра за лежачим больным. – Морган старался выдерживать суровый тон, но голос прозвучал кротко и жалобно.

Девушка бросила на него пылкий взгляд:

– Я здесь не только ради этого.

– У нас приватный разговор, – солгал Морган. – Тебе придется уйти. Извини.

Долма обиженно опустила голову, но подчинилась без возражений. Керн проводил девушку мечтательным взглядом. В длинной безрукавке из меха ламы, надетой поверх рубашки и штанов, ее угловатая подростковая фигура выглядела очень женственной. Немного погодя Морган услышал, как она предлагает Викки помочь со снадобьями и та охотно соглашается. Уже и работенку подыскала. Всерьез намерена пустить здесь корни. Чем дольше тянуть, тем труднее будет ее спровадить.

Короткий зимний день клонился к закату. Имандра принесла свечу в каменном подсвечнике, плюхнулась на пол рядом с Керном и защелкала семечками.

– Напрасно ты. Нормальная девчонка. Немного безбашенная, но это из-за любви к тебе. Когда ты ее трахнешь, у нее психоз пройдет.

– Если на тракте обошлось без приключений, – произнес Морган сухо, – начните с переправы.

– Переправа – ловушка! Никакого Асура там не было! – возбужденно выкрикнул Керн, сверкая обезумевшими от радости, что ему дали слово, глазами. – Мы хотели ехать вам навстречу…

Имандра прикрыла ему рот ладонью.

– Не гони лошадей! – И громко затараторила, перекрывая его голос: – Это мы потом узнали, когда вернулись туда с Майюрой. Моя кобыла потеряла подкову, и мы собирались завернуть в деревню, поискать кузнеца. А тут этот паромщик. В твоем списке Повешенных он не значился. Мы заподозрили неладное и закрылись. Я назвала ему наш якорь. Он скорчил изумленную рожу. Назвала невидимкин. А он в ответ обрадовался, что мы знаем их священные тексты. Оказывается, тот отрывок про любовь – из каких-то церковных писаний. Потом выбежала сисястая чернявая девка и завопила, что злой демон ворует у них детей и уводит в пещеру. Схватила Керна за руку, пыталась утащить в лес – показать эту пещеру. Керн начал бормотать, мол, мы гонцы, нам нельзя задерживаться, мы пришлем сюда кого-нибудь. А она в истерику. Он бы повелся, если бы я не припугнула ее кинжалом. Оба – девица и паромщик – повалились на колени, прямо в грязь. Стали стонать, что мы такие прекрасные-распрекрасные, благородные-великодушные, единственные их защитники, не можем не избавить их от кровожадного чудовища. Мы не рискнули открыться и проверить, правду ли они говорят. В целом все выглядело подозрительно. До следующего моста было далеко, поэтому мы решили форсировать реку. Отъехали на безопасное расстояние, выбрали самое крепкое место. Лед был слишком тонким, чтобы по нему прошла лошадь и даже человек. Я осталась с лошадьми, а Керн снял сапоги и переполз реку на животе. На той стороне умыкнул из чьей-то конюшни лошадь и на следующий день наткнулся на отряд Майюры. Они пробили врата до меня. Мы погнали к переправе, но, когда добрались, ты уже был мертв. Прости, пожалуйста! – Имандра придвинулась к постели и с виноватой мордашкой уткнулась Моргану в плечо. – Это все из-за нас. Если бы мы поехали вам навстречу, вы не угодили бы в эту ловушку. Но мы не знали, обозначен ли разрушенный мост на твоей карте и какой дорогой вы едете.

Морган обнял ее, начал гладить по спине.

– Вы поступили правильно. Если бы вы вернулись, то дали бы Императору время ускользнуть. Переползти реку – блестящее решение. – «И настолько простое, что я до него не додумался. Старею?» – Мои поздравления, парень. – Он протянул руку, но пожал ее только Керн: пальцы онемели и скрючились. – А что с девушкой и стариком?

Морган почувствовал, как сестра напряглась.

– Их… убили.

– И девушку? Зачем?

Наступила тишина, будто его слова были камнем, брошенным в воду. Имандра с Керном обменялись нечитаемыми взглядами.

– Ну-у, – замычал Керн, неопределенно водя рукой в воздухе, – они ведь были сообщниками Императора. Кажется, они напали на кого-то из отряда. Мы не поняли. Мы в тот момент были в другом месте. Женщина была его женой. У нее был брачный талисман. – Он помолчал и добавил с презрением: – Вряд ли его изготовил кто-то из наших. На дикарках женятся только предатели. – А потом начал в своей обычной жующей манере мямлить что-то про временные врата, которые Майюрины следопыты нашли в Арианде, на кладбище. Врата находились в яме, прикрытой досками, и выводили на переправу, но не к ней самой, а мили за полторы, тоже в какую-то яму.

Морган слушал вполуха. Он вновь и вновь мысленно возвращался на развилку дорог, в точку выбора – когда девушка выбежала им навстречу. Такая отчаянная мольба, неподдельный испуг в глазах и такая обыденная ситуация – чудовище ворует людей и прячет их в пещере. У него не мелькнуло и мысли проверить, не лжет ли она и не околдована ли. Откройся он, оба остались бы в живых.

«С каких пор женщины и старики стали орудием в нашей войне?»

Похоже, эту женщину, как и Марго, Император использовал в далеких от семейной жизни целях. Сколько таких жен-оберегов у него раскидано по свету? Оберегов или ловушек… Через брачный талисман он должен был почувствовать, что с его женой случилась беда, и отреагировать – либо прийти ей на помощь, либо скрыться; по крайней мере, быть готовым к тому, что на него нападут, воспользовавшись его же вратами. Он не сделал ни того ни другого. Ловушка. На случайных Суров или на охотников за ним? Он наверняка знал, что его разыскивают: до Грита они прошли не меньше дюжины осведомителей, в открытости и неведении. А после Грита был еще один, опрошенный Имандрой. С такой легкостью пробивая врата, Император мог успеть побывать и у него.

– Ты просил снотворное, – произнес голос Долмы, внезапно возникшей над плечом.

– А? – растерялся Морган. И прежде, чем она наклонилась, чтобы поднести кружку к его губам, быстро добавил: – Спасибо. Я сам, потом. – Он откашлялся и вернулся к общему разговору: – Я не видел талисмана.

Имандра паскудно захихикала:

– Не сомневаюсь. Керн тоже не видел. И никто из парней. Потому что вы все пялились на ее сиськи.

Поставив кружку на пол, возле кровати, Долма выпрямилась и застыла как каменное изваяние: не примут ли ее в компанию? Морган повторил, что разговор конфиденциальный. Имандра сочувственно улыбнулась ей, в бессилии пожала плечами. Он выждал, когда девушка уйдет, а потом спросил:

– Как настроение у Илласа?

– Так себе. К нам у него претензий нет. Он ожидал, что мы потеряем… – Имандра кашлянула и потерла подбородок. – Знаешь, что его насторожило? Отсутствие сообщников в Димене и Арианде. Он считает, что Император не мог действовать в одиночку, а отряд Майюры формально отнесся к своим обязанностям. Но поскольку Майюра не в его подчинении, он ничего не может сделать, кроме как нажаловаться их главнокомандующему.

– Он жаловаться и поехал, – подал голос Керн. – А похороны – так, прикрытие. Придирки. Ребята добросовестно обошли обе деревни. Не тратить же время на поголовный опрос всех этих глупых деревенщин.

– Иллас очень сердит на дядю Арра. Мол, это он во всем виноват, заставил нас себя ждать и разделиться. Мы потом здорово жалели, что вывалили все начистоту, но, ты ж понимаешь, Иллас все равно докопался бы до правды.

«Конечно понимаю. У вас ведь нет опыта фальсификации рапортов».

– Он часа полтора поджаривал нас на медленном огне. А потом на наши многострадальные головы спикировала эта ястребица Хонига, – Имандра скривила губы и пальцем изобразила крючковатый нос старейшины, – и они устроили нам перекрестный допрос. Я вышла оттуда с чувством, будто меня прожевали и выплюнули. Еще Илласа смутила его Манна. Он жалеет, что никто из наших, кроме Керна, ее не видел и что ты не видел тела, потому что ты лучше всех знаешь, как он выглядит.

– Как никто? Где же вы были? И что с Манной?

– Мы были с тобой: сначала откапывали, потом везли домой. С той частью отряда, которая отправилась в Димену, остался только Керн. Невидимка выглядел точь-в-точь как ты описывал. Симпатичный такой попик, с бородкой, длинноволосый, светлоглазый. А Манна как у дикаря, и канал.

Морган поднял брови. У Сура Манна как у дикаря? И правда странно. Впрочем, в процессе перехода из тела в тело Манна могла измениться. Как он приручил Асура? Задабривал, подкармливая людьми? Кто вообще был рабом, а кто хозяином? Как сменил тело? Как умудрялся не заражаться скверной?

«Слишком много неразрешенных вопросов ты нам оставил, Император».

И вот еще что… Белое пятно, которое маячило в сознании с момента, когда Морган узнал, что его вытащили с того света, наконец начало обретать краски.

– Почему мое тело не сожгли?

Вспыхнувшая на лице Имандры радость осветила ее черты, словно солнце, проглянувшее сквозь зелень свежей листвы. Это была самая торжествующая гримаса, когда-либо виденная Морганом.

– Потому что я отказалась. – Имандра вздернула подбородок. – Я честно призналась Майюре, что у меня не хватит духу собрать пыль, которая останется от моего брата, и пускай лучше это сделает мама, Рола или Анни. И все наши отказались вслед за мной. И тогда ребята Майюры пробили врата, и мы вернулись домой. Между прочим, ты первый, кто этим поинтересовался.

– Я же должен знать, кому обязан своими будущими мучениями. – Морган улыбнулся краем рта, ласково потрепал сестру по лохматому затылку. – Скажи, родное сердце, был кто-нибудь из них знаком с Императором?

– Ой, они вообще не знали про невидимку, представляешь?! Будто Гиадалия – это край света. Неторопливые, расслабленные, сонные. Керну пришлось объяснять с нуля.

– Ну и рожи у них были! – хохотнул Керн. – Поначалу думали, я укурыш, отбился от отряда.

– Ты и выглядел как укурыш. Грязный, вонючий, опухший. На этой грузной коротконогой кобыле. Хозяева, наверное, обрадовались, что избавились от нее. Кое-кто, конечно, вспомнил, кто такой Вананд Заар. Но с трудом. Мусолили его всю дорогу до переправы. Говорят, большинство знавших его погибли в Ционе. А кто-то брякнул, что он затем воду и отравил, чтобы в живых осталось как можно меньше тех, кто может его опознать. – Имандра замолчала и начала сгребать в ладонь просыпавшуюся на одеяло шелуху от семечек. В наступившей тишине стал слышен вой пурги и далекие удары пешни: на реке долбили лед.

«Пожалуй, верно, – думал Морган, потирая ноющий лоб и отяжелевшие веки. – Планы с дальним прицелом. Какое наследие ты нам оставил, кроме еще одного (или не одного?) отравленного озера?»

Сооружения на Ледяшке, невидимки, шпионская сеть – несомненно, малая толика того, что он наворотил за восемнадцать лет. Ох, нет. Хватит на сегодня. Морган чувствовал, что его мозги превращаются в кашу. Он свесил руку, нащупал кружку возле кровати, но ухватить не сумел. Тронул сестру за плечо. Криво улыбнулся, стыдясь своей слабости.

– Будь добра, влей в меня это пойло.

Когда Морган в следующий раз открыл глаза, потолок расчерчивали широкие линии морозного солнечного света. Хижину наполняли громкие звуки. В промежутках между воплями ребенка было слышно, как кто-то счищает с оконного стекла налипший снег, а Хара гремит склянками и кого-то отчитывает. Морган потянулся вниманием за шторку. Тупик. Мир по-прежнему однолик. Дар, эта заноза в сердце, заныла с новой силой.

«Как долго я буду слеп?»

Он повернул голову, ища более удобное положение, и наткнулся взглядом на Долму. Почти незаметная, девушка сидела на полу возле койки, положив голову на руки. Морган тотчас притворился спящим, но Долма, очевидно, следила за ним внутренним зрением. Кровать прогнулась под тяжестью ее тела, ее ладонь мягко накрыла его руку, лежащую поверх одеяла. Он прохрипел:

– Поезжай домой. Я не дал согласия, если ты помнишь.

– С того момента все изменилось.

– Что все?

– Твое будущее.

– Что же ты мне предрекаешь, провидица?

– Не я. Гионы. Разве тебе… – Долма умолкла.

Внутри зашевелилось нехорошее предчувствие. Морган приподнял веки.

– Продолжай, раз начала.

Девушка заерзала. Ее ладони предательски вспотели, и она убрала руку.

– Накра Гион сказала, ты был сложным пациентом.

– Неужели? У них что, бывают простые?

– Да, относительно. Если человек только-только умер и тело не сильно повреждено. Пока тебя откопали и доставили сюда, прошло почти пять часов. Накра сказала, отец вначале отказался наотрез, но Иллас его упросил. Он же сам фактически умирает, когда это делает. Входит в транс, у него прекращаются дыхание и сердцебиение. С тобой он провел в трансе два с половиной часа. Это очень много. Они уже опасались, что не вернется. Потом сутки лежал пластом, не мог ни разговаривать, ни есть, ни пить. А с твоим телом провозились двенадцать часов.

– Пытаешься заставить меня проникнуться к Гионам благодарностью, прежде чем…

– Нет! – На скулах Долмы очень выразительно запылали красные пятна. – Накра говорит, на ее памяти нет ни одного благодарного. Благодарны друзья, родичи, но сами возвращенные – никогда.

Морган фыркнул. Не его одного выпихнули из сладких видений в суровую реальность. Поразительно, но за время, проведенное в ясном сознании, ему не удалось выискать в себе ни капли благодарности к этим полубожественным персонам. Нет желания ни общаться с ними, ни даже взглянуть на них из любопытства.

– Так что про будущее? – напомнил он. – Я останусь полуобездвиженным калекой, у которого каждая часть тела живет сама по себе и не ведает, что делают остальные?

– Нет! Физически – нет. Учитывая состояние, в котором было твое тело, Накра довольна результатом. – Долма провела ладонью по лицу, ее голос упал до полушепота. – У них плохой прогноз относительно твоего Дара. Пять часов с момента смерти – слишком долго, чтобы все стало как прежде. И еще Накра ссылается на повреждение позвоночных нервов. Они как-то связаны между собой – Дар и позвоночник. Прости, пожалуйста. Я не знала, что от тебя скрывают. Хара, Викки, Иллас, твоя семья – все знают.

Морган замер моргая.

«Слеп навсегда?»

Его словно вытолкнули в пространство, где нет ни движения, ни желаний, ни времени. Если бы он сейчас взял кинжал и вспорол себе грудную клетку, то не стал бы от этого более мертвым. Морган вспомнил, как дышать, только когда Долма заговорила снова. Очевидно, пытаясь смягчить нанесенный удар, она сообщила, что его мужские органы не пострадали, он может заниматься любовью и иметь детей. Морган оскалился в ответ. Мертвые не потеют. Но улыбаются: достаточно взглянуть на любой череп.

– С Даром, но без члена или с членом, но без Дара, – пробормотал он. – Пожалуй, ты права, последнее поприятней.

Долма открыла рот. Сочувствие в ее глазах переросло в тревогу. Она подобрала челюсть только тогда, когда сверхчувственное восприятие убедило ее, что он не свихнулся от потрясения.

– Спасибо за твою честность. – Морган старался говорить бодро, хотя без защитной сети изображать спокойствие не имело смысла. – И за мужество, которого не хватило у других. Но в отношении нас с тобой это ничего не меняет. Возвращайся домой.

– Я останусь! – с горячностью заявила Долма. – Пока ты не начнешь самостоятельно есть, бриться и вставать в туалет.

– Нет. Пойми… Мне не нужна сиделка. И я… несвободен. – Проклятье! Следовало бы сказать это жестко, а не оправдываться, боясь причинить ей боль, – этого все равно не избежать.

– Тогда почему здесь вместо нее сижу я?

Ее слова обрушились на Моргана как молот на наковальню. От поясницы по ногам прокатилась судорога. Еле справляясь с болью, он прохрипел:

– Давай поговорим потом… через год. А сейчас, прошу тебя, уезжай. Дай мне время.

«Привыкнуть к тому, что я теперь… кто?»

Глаза Долмы увлажнились и заморгали. Она ушла, не сказав ни слова.

Слепота навсегда… Эта мысль заслонила собой весь мир. Кем он сможет быть в своей новой жизни – а жизни ли? – без Дара? Стариком. Охотиться, выделывать кожи и шкуры, если сумеет заставить руки слушаться, ловить рыбу, собирать грибы, ягоды и орехи, делать вино из морошки. Объезжать лошадей, если сможет забраться в седло и удержаться в нем. Быть мужем Долмы или Каулы – трудно сказать, какое из зол худшее – и отцом детей, которые у них родятся. Или мужем Марго… Морган чуть не задохнулся от этой мысли. Позволит ли резвая кобылка с шелковистой кожей, круглыми грудками и золотистыми кудряшками потасканному калеке взгромоздиться на себя? Если не позволит, у него нет Дара, чтобы приколдовать ее. Заставить влюбиться в себя… Никогда прежде он не помышлял о таком. Уйти, сжечь за собой мосты. Которые уже занялись. И эту границу тоже, Морган понял, он теперь переступит с легкостью. Но до того нужно научиться управлять своими конечностями и добраться до Розенгартена живым. Старик или дикарь. Старик или ренегат.

– Что же ты сделал с бедной девочкой, что она вся в слезах, раздетая убежала на мороз?

«Что бедная девочка сделала со мной? – едва не выкрикнул Морган в ответ на язвительную реплику Хары, появившейся неожиданно и некстати. – Брось. Рано или поздно правда бы всплыла».

Он выпустил воздух через сжатые зубы. Силы воли хватило ровно на то, чтобы не выдать Долму – едва ли Хара оценит откровенность девушки. Не открывая глаз, Морган грубо изрыгнул три слова. В ответ Хара посоветовала ему прополоскать рот, однако проявила несвойственную ей мягкость. После того как под ним сменили простыню и впихнули в него овсяный отвар с медом и маслом, ему принесли полную кружку снотворного, и Морган провалился в глубокий, без сновидений, сон до вечера, заявившего о себе свистом пурги, мерцанием масляной лампы и очередным актом насилия над его телом.

К вечеру третьего дня Моргану стало казаться, что он провел на этой проклятой койке всю жизнь и на ней же помрет. Большую часть суток он спал, а в периоды бодрствования чувствовал себя горой костей, которая дышит, жует, шевелится и изрыгает ругательства, но – не живет. Наутро пятого дня явился Иллас, со скорбным лицом и корзинкой гостинцев. Ничего нового и толкового, кроме сомнительной, как показалось Моргану, благодарности за блестяще проведенную кампанию, он не сказал, да Морган, осоловелый ото сна, и не спрашивал – лишь поинтересовался, нашли ли озеро, отравленное Тойвой, и Иллас мрачно покачал головой.

Спустя месяц, растянувшийся эдак на столетие, замелькали до боли знакомые лица. Отряд явился в полном составе; по крайней мере, Морган не обнаружил, что кого-то не хватает. Товарищи по оружию, бывшие товарищи по оружию, прятали жалость и сочувствие за улыбками, шутками и смехом, однако в глазах читалась печаль. Потом пошли группками. Каждый вечер кто-нибудь забегал. Единственные, кого Морган не увидел, были Рав и Токо. Конечно, их отряд мог задерживаться – именно так все и утверждали в ответ на его расспросы. В позапрошлом году его собственный отряд ушел в рейд в конце зимы, а вернулся ранним летом. Но те, кто из лучших побуждений скрыли одну скверную новость, вполне могут скрывать и вторую, еще более скверную.

Тайнер, Эйж, Гуан и Коймор наведывались раз в три дня и потчевали его напитками, крепкими и весьма недурными на вкус, явно из командирских запасов. Смешиваясь со снотворным, спирты продлевали спасительный сон. Никто не слонялся по хижине, бутылки проносили под одеждой, эмоции – у Тайнера они прорывались через слово – выражали вполголоса. Тем не менее после третьей пьянки Хара вкатила Моргану выговор с угрозой отправить домой, если он не начнет разрабатывать руки вместо того, чтобы сползать обратно в могилу. Он тут же принялся демонстрировать, как хорошо владеет руками: отобрал у нее миску с ухой, с третьей попытки зачерпнул бульон и пронес ложку мимо рта. Попробовал еще раз и еще, а потом швырнул все на пол и рявкнул: «Катись к претам! Без Дара мне руки не нужны!» И пролежал весь день накрывшись с головой и стиснув зубами подушку. С возвратом домой Хара погорячилась, а вот снотворного Морган не получил. И следующее утро начал с матерных песен, которые горланил до ночи, отвечая на Харины замечания идиотскими ухмылками. Война продолжалась двое суток. На третьи Морган, охрипший, с саднящим горлом, поздравил себя с победой и ускользнул из жестокой реальности в царство сна. Вскоре ребята ушли в рейд, и просыпаться стало совсем незачем.

Еще невесть сколько дней проплыло в полузабытьи, пока однажды дорассветным утром Моргана не выдернул из сна холод. О том, что это утро, можно было догадаться только по доносящемуся снаружи скрежету лопат, расчищающих снег. Он приоткрыл глаза посмотреть, кто спер одеяло, и удивленно моргнул, увидев над собой в свете масляной лампы незнакомое продолговатое лицо с птичьим носом и застывшим расфокусированным взглядом. Все еще гадая, не кошмарный ли это сон, Морган растерянно пробормотал «здрасте».

Длинная как жердь, костлявая молодая женщина не выразила приветствия ни словом, ни жестом, а ее глубоко посаженные глаза по-прежнему смотрели в никуда. Такого взгляда не бывает даже у Лайо. Видимо, ввалившись однажды в транс, она так из него и не вышла. Пока ее теплые, сухие, абсолютно равнодушные руки освобождали его от бинтов, Хара внесла позаимствованный у кого-то удобный стул из ивовых прутьев, с подушкой на сиденье. В закуток по-хозяйски, как к себе домой, вошла вторая девица, копия первой, если не считать более осмысленного взгляда и завязанных в хвост волнистых темных волос, которые у ее сестры были свернуты в узел на затылке. Она уселась нога на ногу, достала из деревянного сундучка пузырек с чернилами и перо, водрузила на сундучок толстый журнал и начала что-то в нем строчить.

«Мои спасительницы». Морган покатал эти слова в сознании, и они сами собой превратились в «мои убийцы». Означает ли их визит конец заточения?

С ним не разговаривали. Косоглазая нажимала пальцами в какие-то места на спине, плечах и шее, выворачивала руки, заставляя его дергаться и охать от боли, и временами бросала писаке короткие фразы. Большинство слов произносилось на Живом языке, на Всеобщем – только названия костей, нервов и чего-то там еще внутри тела. Угадать смысл фраз по лицам и интонациям голоса было невозможно. Ни одна из Вороних не отреагировала, когда Морган пожаловался, что ему холодно. Словно он не живой человек, а механизм, каждое звено которого должно функционировать определенным образом. В целом создавалось впечатление, что внешний мир интересует их ровно настолько, насколько его можно использовать для воздействия на мир под кожей. Действительно кикиморы, и клеиться к ним можно исключительно ради хохмы. Потому что ради денег не позволит папаша.

Моргана истязали целую вечность. Он успел пережить все существующие эмоции – от бешеной ярости до благоговения: когда на его худое, дрожащее, ноющее от боли тело наконец набросили одеяло, готов был повалиться своей мучительнице в ноги и лобызать ее сапоги. Мучительница выскользнула за занавеску, и Морган услышал, как они вполголоса беседуют с Харой. Быть может, в отсутствие сестры девушка с нормальным взглядом проявит понимание? Он повернул голову к писаке и спросил:

– Что с моим Даром?

Молчание.

– Надежды на его восстановление нет совсем?

Скрип пера.

– Вы говорите на Всеобщем языке?

Писака поджала губы и, не отрываясь от своего занятия, медленно, с достоинством, кивнула.

«Говорим, но не с тупыми мочилами», – перевел Морган.

Если бы он мог встать, он выхватил бы этот поганый журнал, куда они записывают своих подопытных, и треснул им ей по башке. Спустя буквально минуту зазнайка вдруг закрыла талмуд и спрятала в сундучок. Длинный серый жакет перекочевал с ее плеч на спинку стула. Она одернула светлую тунику, до колен закрывающую кожаные брюки, придвинула стул к кровати. Села, положив руки на бедра; ее глаза разбежались в разные стороны.

– Что еще? – застонал Морган. – Хватит вести себя так, будто меня здесь нет!

В этот момент в сопровождении Хары вошла ее сестра, с табуреткой в руке.

– У тебя неправильно срослись кости, – пояснила Хара.

– Хватит издеваться! Нашли чучело для опытов! Сшивали, сшивали, а теперь резать! Переломаете мне кости, заново срастите, а потом что, еще восемь недель лежки?

– Морган, угомонись! Они будут работать с Манной. Никаких инструментов, кроме фантомных рук.

Ворониха, делавшая осмотр, села в изголовье и в подтверждение слов Хары показала пустые ладони. Потом одна из них легла Моргану на лоб, другая – под затылок; он почувствовал головокружение, по телу пошли волны жара.

– Если этого не сделать, ты никогда не сможешь ходить, – неожиданно заговорила она точно таким же тоном, каким Аисса объясняла своим тупоголовым телохранителям про взломанный канал. – У тебя был раздроблен тазобедренный сустав. Там много нюансов, которые невозможно отследить во время реанимации, особенно при большом количестве повреждений. Наша первостепенная задача – восстановить жизненные функции за ограниченный период, пока идет работа с духовной составляющей. Все остальное мы доделываем потом, когда состояние больного стабилизируется и мы убеждаемся, что Манна соединена с физическим телом так же прочно, как до смерти.

– А как насчет Дара? – Морган послал Харе ядовитый взгляд. – Не делай невинное лицо!

Хара отвела глаза.

– На данный момент признаки восстановления Дара отсутствуют, – без малейшего сочувствия призналась Ворониха. – Как ситуация будет развиваться дальше, спрогнозировать трудно. Мы сделали все, что в наших силах. Поскольку Дар заложен в нас от рождения, теоретически его можно развить и со временем научиться каким-то элементарным вещам. Второй вариант, и он представляется мне более реальным, – соединиться кровью с женщиной с сильным Даром. Супруги постоянно находятся в близком контакте, у них происходит взаимный обмен Манной. Дар жены будет стимулировать развитие твоего Дара.

Рана, в течение полутора месяцев врачуемая снотворным, вскрылась и закровоточила.

«Ты же хотел удостовериться…»

Морган кинул взгляд на безмолвную фигуру, застывшую на стуле у его левого бока, и задумался, почему от тех, кто возвращает к жизни, так разит смертью. Следующее, что он ощутил, был солнечный свет, щекочущий веки. О том, что с ним что-то делали, свидетельствовала лишь тугая повязка на бедре и легкое жжение в правой ноге, обещающее вскоре перейти в боль. Место писаки занимала Хара. Косоглазая, едва Морган зашевелился, собственноручно влила в него разведенный в воде порошок; не дожидаясь, когда обезболивающее подействует, перевернула лицом вниз и наглядно продемонстрировала Харе, в какие места на спине в следующие две недели – именно столько осталось лежать – нужно ставить иглы. Ее прощальными словами были: «Пора отвыкать от транквилизаторов».

Пока Хара провожала Гионов, Морган пережевывал тревожную мысль: осталась ли целительница на его стороне, и если нет, как выбить из нее эликсир бегства от реальности. Ценные идеи его не посетили, поэтому, едва голоса на крыльце затихли, он громко окликнул Хару и встретил ее широкой невинной улыбкой:

– Принеси чего-нибудь горяченького попить. Я бы поспал.

Улыбка обратно не вернулась.

– Не надейся. И имей в виду: концерты на этот раз не прокатят. Запоешь – отправлю к матери.

– Нелюди, – обиженно буркнул Морган. Твердость и суровый тон Хары не оставляли иллюзий. – У крокодилов больше сочувствия. Бьюсь об заклад, они не способны ни собственные трусы постирать, ни рыбу запечь. Эта, с журналом, не потрудилась даже научиться двигать языком.

– Работа фантомными руками отнимает много силы. Велла не может позволить себе растрачивать ее на болтовню, особенно перед операцией. Если бы у них было сочувствие, они бы не могли делать и половины того, что делают. Чем заниматься самоедством, помедитируй над этим.

– Хара?

Она наклонила голову, приготовившись слушать. Морган сглотнул и тихо произнес:

– Я не хочу жить.

– Я знаю. – Чуть слышный вздох. Долгое молчание. – Принесу тебе завтрак.

Глава 23

Визит Гионов перевернул жизнь с ног на голову. Реальность, от которой Морган так старательно удирал два месяца, намертво вцепилась в него и глумливо защелкала клыками. В облике Хары. Он получил воздаяние и за матерные напевы, и за швыряние посудой, и за свои отнюдь не радужные эмоции, которые мешали Харе сосредоточиться на лечении других больных. Она заставляла его сжимать и разжимать пальцы, вращать кистями и стопами, сгибать ноги, совершать другие дурацкие движения, а при малейших признаках неповиновения кидалась угрозами отправить его домой. И угрозы действовали. Морган, в свою очередь, усердствовал в стремлении научиться погружать себя в сон при помощи дыхательных упражнений, что благополучно оставалось в тайне, хотя Хара и расталкивала его, обнаруживая спящим в светлое время суток. Кое в чем она все же преуспела. Морган начал самостоятельно есть, неуклюже захватывая пищу руками. Правда, достижения тем и ограничивались: ложки и вилки он неизменно проносил мимо рта, а содержимое кружек опрокидывал на себя, и ничто не обещало прогресса в будущем.

Мучения не прошли даром. По прошествии двух недель Морган получил бонус за примерное поведение: Хара принесла деревянные костыли и объявила, что позволит ему остаться у нее еще на некоторое время, пока не окрепнут мышцы, при условии, если он будет принимать активное участие в собственном выздоровлении – каждый день вставать и ходить, и в первый раз это нужно сделать прямо сейчас. Она позвала Викки, женщины привели его ватное тело сначала в сидячее, а потом в условно вертикальное положение. В мышцы впились тысячи иголок, колени подогнулись, пол и потолок поменялись местами. Морган охнул. Зажмурив глаза, повис на плечах целительниц. Он бы соскользнул на пол, если бы не руки, крепко обхватившие его талию. Потребовалось несколько минут, чтобы голова перестала кружиться, а тело вспомнило, как стоять. В течение этого времени он мысленно благодарил Хару за то, что, кроме них с Викки, его никто не видит. Ему осторожно подсунули под мышки костыли. Морган, как стреноженный, выбросил их вперед одним махом; чтобы не упасть, ступил на подламывающиеся ноги. И снова его подхватили. Хара придвинула ногой табуретку, подпихнула ему под зад. Пока Морган приходил в себя, она объясняла, как правильно ходить на костылях; он слышал только стук сердца в ушах, а в голове трепыхалась одна-единственная мысль – лечь, которую вскоре оборвал оклик: «Подъем!»

Со злой, обреченной решимостью Морган стал подниматься: сначала снялся с табуретки, привстав на полусогнутые ноги, затем, опираясь на плечи целительниц, потихоньку распрямился. Хара опять подсунула ему под мышки костыли. Викки, готовясь подхватить его, зашла с другой стороны. На этот раз он разгадал суть новой для него ходьбы: опираясь на один костыль, он тычком переносил второй вперед и переваливался на него. Впрочем, ходьбой это можно назвать с большой натяжкой: ступать на правую ногу больно, да и нельзя еще ее нагружать. Он проковылял через хижину и обратно и, обливаясь потом, как куль свалился на кровать.

Наутро все тело полыхало огнем, будто Морган целую ночь дрался с гвардейцами. Не мог согнуть ни руку, ни ногу, ни повернуть голову. Даже двигать челюстями было больно. День ему дали отлежаться, а на следующий Хара вновь заставила его вставать – мол, если щадить ноющие мышцы и суставы, это усиливает их обездвиженность, – и больше не давала поблажек.

Как только Морган освоил пространство хижины, Хара отдала его на попечение Орена, мальчишки-подмастерья, чтобы тот сопровождал его на прогулки. Морозы еще не начали сдавать. Хижины были засыпаны по самые окна, а некоторые походили на снежные дома. Но яркие солнечные дни с неуловимым привкусом талой воды в воздухе, приносимым ветром с гор, дышали обещанием весны. Молчаливый при Харе, Орен оказался треплом и сплетником. Рот парня открывался вместе с входной дверью, когда они выходили наружу, и закрывался с нею же по возвращении. На первой же прогулке Морган узнал, что его правая нога теперь на полтора дюйма короче левой и он на всю жизнь останется хромым. Пустяк по сравнению с потерей Дара – нарастить подошву сапога, и все дела, – но узнавать об этом последним противно. Морган погрузился в горькие размышления о своей беззащитности против лжи. Лишился сверхчувственного восприятия, и близкие немедленно этим воспользовались в целях, по их мнению, гуманных. Если так будет продолжаться дальше, правду придется вытягивать, приставив к горлу нож. Парень растолковал его эмоции по-своему и разразился утешениями, которые сводились к одному: реанимация – слишком сложная процедура, чтобы пройти без последствий, и по сравнению с другими пациентами Гионов ему повезло, обычно путешествие в мир теней оставляет на теле больше отметин. Впрочем, это была единственная ценная информация. Ни про Арра, ни про отряд Токо и Равена Орен не знал. Или прикидывался, что не знает. И все же от его болтовни Морган немного воспрял духом. А сделавшаяся приятной мышечная усталость и морозный воздух действовали лучше снотворных.

В одно солнечное апрельское утро, не обещавшее ничего дурного, Хара объявила Моргану, что он восстановился достаточно, чтобы преодолеть расстояние от ее хижины до своей. И у него есть время смириться с трудным, но неизбежным шагом – до вечера. Ночевать он должен уже дома. Морган с трудом загасил желание попросить оставить его еще ненадолго, пока не вернется из похода Имандра: присутствие сестры помогло бы привыкнуть к такой тяжелой ноше, как жизнь с матерью. Не нужно иметь Дар, чтобы понимать: здесь он всех изрядно утомил. До обеда Морган лежал и, пялясь в потолок, мрачно размышлял о будущем. Очередные хлипкие стены его жизни рухнули, нужно строить новые. Но стены строят на фундаменте. Фундамента нет. И никогда не было, иначе бы опоры не рушились при малейшем дуновении ветра судьбы. В молодости это ощущалось не так болезненно, а с возрастом шрамы от разрушений становятся все более глубокими и затягиваются все медленнее. В первые месяц-два будущее мало чем будет отличаться от настоящего. Продолжать учиться пользоваться собственным телом, только с нагрузкой в виде матери… С пятнадцати лет он не проводил с ней дольше трех дней кряду! Заглядывать дальше – все равно что свеситься над краем извилистого, заполненного туманом ущелья и пытаться рассмотреть обычным зрением, что там, на дне и за поворотом. Переваривание пищи немного отвлекло от гнетущих мыслей, Моргану удалось заснуть. Хара напоследок позволила ему насладиться последними часами одиночества и не стала будить. Он открыл глаза, когда предметы вокруг начали терять очертания. Это и хорошо. В темноте его неуклюжее передвижение не будет бросаться в глаза.

Женская половина целительской команды отсутствовала. Орен, увидев Моргана одевающимся, оторвался от ступки, в которой растирал какие-то травы, и тоже сдернул с гвоздя куртку. Морган заверил его, что в помощи не нуждается, хотя не сомневался: парень все равно последует за ним – Даром – и не отлипнет, пока не потеряет из виду. За стенами хижины в лицо впилась ледяная изморось. Тихие ясные дни сменил сезон ветров и туманов – затяжная истерика зимы перед уходом. Тропку до реки, бывшую вчера широкой и утоптанной, подзанесло. Снег вдоль берега не расчищали, но по жесткому насту двигаться довольно легко. Так и идти до леса. Кружной путь, зато уединенный. Ко времени, когда нужно будет сворачивать в сторону дома, полностью стемнеет. Через пару сотен ярдов путь преградила гора по плечи высотой: кто-то, расчищая свой двор, сносил сюда снег. Постояв немного в раздумье, Морган полуспустился-полускатился на лед. Пока он огибал поселок по реке, вымотался так, что последние три сотни ярдов ковылял со скоростью черепахи, останавливаясь через каждые пять – семь шагов.

И вот последний рывок до дома… Морган был почти на вершине счастья. Сейчас он повалится на постель, и даже мать не разрушит блаженства лежания. По крайней мере, сегодня. Дверь открылась ему навстречу. Из хижины, словно злой дух из небытия, вынырнула Долма.

– Привет! – Девушка радостно заулыбалась.

Морган остолбенел. Выскочи оттуда прет, он, пожалуй, был бы потрясен меньше.

– Где мама? – машинально сорвалось с языка.

– Пошла на общий склад за кожами. Давно ушла. Должна вернуться с минуты на минуту. – Долма открыла дверь шире и отошла в сторону, давая ему пройти. – Совсем неплохо после долгих злоключений вернуться домой, не находишь?

Все еще оторопевший, Морган проковылял к деревянной перегородке с крючками, отделяющей крохотную прихожую от комнаты. Пока он стаскивал с себя куртку, Долма принесла табуретку; Морган из принципа не воспользовался ею – прислонил костыли к стене и уселся разуваться на пол.

– Мне казалось, мы с тобой договорились.

– Да, поговорить о нас через год, – невозмутимо подтвердила Долма. – Но мама Ирия не возражает, чтобы я прожила этот год здесь. Она совсем одна. Вас с Имандрой вечно нет. А Хара не возражает против того, чтобы я помогала Викки и Орену готовить снадобья и продавать лекарства дикарям. Ты можешь не разговаривать со мной, если не хочешь. Бывает же, что ты с матерью не разговариваешь неделями.

«Мама Ирия… О Боги, за что вы меня так ненавидите?»

Морган откинулся к стене. Больше всего на свете ему хотелось побиться об нее головой. От матери следовало ожидать подставы; нравится ей Долма или нет, она не могла не ухватиться за шанс женить его, который сам приплыл в руки. Но остальные… Еще один коллективный заговор молчания с благими намерениями. Даже блистательная компания во главе с Тайнером приняла участие. Вот уж от кого не ожидал. Он бросил в угол сапоги. Отвел руку Долмы, протянувшуюся подать ему костыли.

– Если уж ты так хорошо осведомлена о моих отношениях с матерью, ты должна знать, что решения за себя принимаю я, а не она. – Морган с усталым кряхтением поднялся и поковылял в комнату, наполненную теплым светом свечей и запахом пирогов. – Давай-ка собирай вещички, а утром мотай домой. Тебя заждались в отряде. У мамы есть сестры и подруги. И у нее, в отличие от твоей сестры, две руки.

– В отряде я договорилась. У тебя нет отца, у меня – мамы. Мы могли бы переехать сюда и стать одной семьей. – Долма пристально посмотрела на него и ответила на невысказанный аргумент насчет увечий. – К увечьям мне не привыкать.

Морган почувствовал, что единственная нога, на которую он может опираться, его не держит. Он приземлился на постель, где его уже ждали раскатанный спальник и толстое шерстяное одеяло, опустил голову и вцепился рукой себе в волосы. Не драться же с ней. Съездить к ее отцу, к Трау, к Соуле. Быть может, они промоют ей мозги? Он бы съездил, если бы мог взгромоздить свое тело на лошадь. Попросить… Тайнера? Хару? Мужики поднимут его на смех, а Хара изойдет ядом; все в голос скажут, что энергичная молодая женщина, целительница и воин, согласная принять хромого калеку без Дара, – подарок судьбы. Если бы был жив отец или Арр, шельмец, не сбежал бы… Морган не был уверен, что Долма и мать не сломают его за год; вода камень точит. В одну из ночей, когда у Долмы наступят дни зачатия, она залезет к нему под одеяло. Из жалости и из-за длительного воздержания он ее не турнет. Все остальное она сделает сама. Морган вскинул голову и с ядовитой улыбкой подытожил собственные догадки:

– Блестящий план. Поздравляю. Единственное, о чем ты забыла, – это учесть мои скромные пожелания.

Долма густо покраснела, но взгляда не отвела и как ни в чем не бывало предложила пирог с налимом. Отказаться у Моргана не хватило гордости – голод и усталость были сильнее принципов. Он забрался с головой под одеяло, оставив маленькую щелку для дыхания и обзора.

Никаких шансов. Дом принадлежит матери, а после ее смерти перейдет к младшей дочери, Имандре. Хозяйки – они. И присутствие Долмы устраивает обеих. Имандра, будь что-то не по ее, давно провизжала бы всем уши. Теперь ей есть на кого свалить ненавистные хозяйственные дела, с кем пошептаться перед сном и перед кем выпендриться, вернувшись из похода. Пока дело не зашло слишком далеко, надо уносить ноги. Куда? На данный момент выбор невелик: место, откуда его извлек Гион, и дом, который он когда-то построил для своей семьи. Морган перевел взгляд с ярко-оранжевого сияния, пробивающегося через щель у дверцы топки, на темный квадрат окна и плотнее закутался в одеяло.

«Только не сегодня».

Дом простывший, отсыревший. Дров там нет, их надо у кого-то униженно просить, покупать или на что-то выменивать; воды нет – тоже надо просить, чтобы наносили. А в Долинах лето вовсю… Дохромать до врат, на той стороне попросить ребят из патрульного отряда пробить врата в окрестности Ланца. Заплатить, если начнут кочевряжиться, как это сделал бы Арр, – он всегда говорил: неподкупных людей не бывает, надо просто знать цену. И наплевать, что подумают и скажут. Марго не выставит его вон. Но в душе обрадуется ли такому сюрпризу? В сознании возникли расширившиеся от ужаса незабудковые глаза. А ее отец? Через пару минут мысленных потуг Морган понял, что возможности его воображения слишком убоги, чтобы представить реакцию Лишинна. Глупость. Неимоверная глупость – являться к ней на костылях, с дрожащими руками. Использовать свои увечья для снискания любви означает уподобиться Долме, которая зацепилась за них как за предлог быть рядом. Морган скосил глаза на девушку, стоящую к нему спиной у стола. Наверняка не вылезает из его Манны. И образы наверняка считывает неплохо. Надо мечтать осторожнее, одеяло – не защитная сеть.

Морган чуть сдвинулся, чтобы их тела не соприкасались, когда Долма, разделив с ним пирог, уселась вплотную. Пригасил голод двумя большими кусками и с наигранной серьезностью спросил:

– Сколько лет твоему отцу?

Долма бросила на него настороженный взгляд, чуя подвох.

– Пятьдесят семь.

– А маме шестьдесят шесть. Не фатальная разница. Может, нам их поженить? Он мог бы переехать сюда и войти в нашу семью. У тебя нет брата, у меня – четвертой сестры.

Девушка обиженно нахмурилась, но ответить не успела, потому что вошла мать. Вместо улыбки и приветствия отвратительно спокойное выражение лица. Наслаждается победой.

– Совсем неплохо после долгих злоключений вернуться домой, – осклабился Морган. – Ты не представляешь, мама, как я счастлив и благодарен тебе за все, что ты для меня сделала!

– Явился не запылился, – ровным голосом парировала мать с той же порцией яда.

– Не волнуйся. Завтра же меня здесь не будет. Не смею мешать вам наслаждаться обществом друг друга.

Мать вздохнула с гримасой «проглоти свой поганый язык», а обида на лице Долмы сменилась тревогой. Морган со злым удовлетворением дожевал пирог, не раздеваясь и не умываясь, забрался в спальник и отвернулся к стене.

Ответный удар пришлось отложить. Утром Морган искренне сожалел о своих вчерашних ночных блужданиях. Единственное, на что он оказался способен, – доковылять до двери и помочиться с крыльца. Давясь от презрения к самому себе, принял из рук Долмы обезболивающее, которое она приготовила, слыша его страдальческие вздохи, и в благодарность за заботу предложил ей сходить повеселиться в какой-нибудь компании, соответствующей ее возрасту. Высокая, стройная, столь же красивая, сколь и одаренная – скользкий момент, – девушка из другой общины привлечет множество восторженных взглядов. В поселке полно парней, не высосанных еще досуха жизнью, с Даром и нормальными ногами. Сам бы он после таких слов, каким тоном они были сказаны, немедленно собрал бы вещи и уехал, Долма же просто промолчала. Тогда он добавил жестокое и несправедливое: «Никого не оттолкнет, что девушка просто-напросто присматривает местечко подальше от вулканов, где еще сохранились клочки земли, на которых что-то растет, – это естественно для женщины искать спокойное место для своего будущего потомства». И добился того, что Долма ушла, мужественно вздернув подбородок. Слишком гордая, чтобы показывать слезы. Вернулась она только после матери, которая до вечера сидела у своей сестры, не желая мешать им с Долмой налаживать отношения. Морган чувствовал себя виноватым, но так и не смог выдавить извинений.

С подачи ли Долмы или это были ее собственные измышления, за ужином мать как бы невзначай бросила: если его таинственная возлюбленная до сих пор не заявила о себе, а он не хочет посылать за ней из страха быть отвергнутым, это иллюзии, а не вариант для семейной жизни. Морган ответил «Не лезь не в свое дело», но ночью, слыша, как Долма ворочается и шмыгает носом, размышлял, не пребывает ли он действительно в иллюзиях относительно Марго. Вывод оказался пугающим. Надо уходить отсюда как угодно, хоть ползком. Пока мать с Долмой ведут честную игру – по крайней мере, хочется в это верить. Убедившись в ее бесполезности, они пустят в ход Дар, и он превратится в безвольного жизнерадостного дебила.

Хмурым ветреным утром, под холодным дождем, с болью в пояснице, но полный решимости преодолеть собственную немощь, Морган поковылял к пустующей хижине, в компании двоюродного племянника-подростка и его приятеля, которым пообещал за воду и двухмесячный запас дров жеребую кобылу. За этот срок он надеялся восстановиться настолько, чтобы ездить в тайгу самостоятельно. Между двух огромных кедров, растущих с двух сторон мощенной камнем дорожки, он остановился в растерянности. Не будь этих кедров, он, пожалуй, не узнал бы творение собственных рук. Тщательно очищенная от снега и наледи, дорожка огибала величественный массив из сугробов и ледяных глыб, в центре которого торчала серая черепичная крыша – то, что по идее было его двором, а служило соседям свалкой снега. Некогда крайняя, хижина ярдов на триста отодвинулась от леса, уступившего место восьми дворам. Переселенцы не раз предлагали за нее хорошие деньги, и каждое извержение вулкана порождало новый наплыв желающих. Морган не продавал дом из-за надежд матери: вдруг у Имандры тяга к самостоятельной жизни возобладает над ленью, или она выйдет замуж и захочет жить отдельно. Года два назад Имандра и вправду пыталась туда заселиться, но, прочувствовав на своей шкуре тяготы ведения собственного хозяйства, вернулась к матери. С тех пор дом использовался исключительно для свиданий и вечеринок.

Снег с крыши и вокруг стен почти стаял, но дверь оказалась примерзшей. Морган зверски устал и взмок до нитки, в позе цапли отбивая лед ломиком, прежде чем смог приоткрыть ее настолько, чтобы протиснуться внутрь. Мебель отсутствовала. Обмазанные глиной стены были покрыты кедровыми досками лишь на треть – слева, у большого камина с плитой, и за ним, где они с женой устроили постель. У Идели шел второй месяц беременности, они хотели поскорее переехать и потом, без спешки, в счастливом ожидании малыша доделывать остальное. Счастливое ожидание продолжалось два дня. С полудня третьего и до глубокой осени Морган метался по скалам, пытаясь найти тело жены. Не отдала река. Забрала себе. Спустя почти пять месяцев бродяжничества по горам он вернулся забрать вещи и поклялся себе, что больше никогда не переступит порог этого дома. Болезненные воспоминания вызвали ощущение удушья. Морган свалил напротив камина медвежью шкуру и свои скромные пожитки, завернутые в спальник, поставил на подоконник банку меда с кедровыми орехами. Похоже, призраки прошлого теперь будут глодать его сутками.

За остаток дня он планировал расчистить путь от крыльца до мощеной дорожки, но боль и усталость свалили его задолго до заката. Холод еще не успел заползти к нему в спальник, как прибыла первая порция дров. Морган попросил мальчишек сложить их прямо в хижине, чтобы дрова просохли, а ему не ходить далеко. Поколебался и попросил растопить печь, а потом сходить к Шенгаю, командиру отряда Токо и Рава, и узнать, здесь отряд или в рейде. Детей трудно приобщить к взрослым сговорам, рано или поздно они пробалтываются. А сам он в ближайшее время едва ли осилит прогулку дальше собственного двора.

Сразу после ухода парней в окно застучали. Что-то забыли? Морган поискал взглядом чужие вещи: в тусклом свете свечи проступали лишь нагромождения дров. Пока он выволакивал себя из спальника, поднимался на ноги, добирался до двери и выдергивал тугую неразработанную щеколду, стук прекратился. На каменных ступенях крыльца его ждала накрытая полотенцем корзина. И никого, кого следовало бы выругать за непрошеную заботу… которую какое-то время придется принимать. В корзине оказалась жареная рыбина, теплые пшеничные лепешки, травы для чая, бутылочка с обезболивающим – до чего же кстати! – и забытая им хозяйственная утварь – посуда, лампа, бутылка терпентинного масла. Глубоко внутри Морган почувствовал облегчение. С едой вопрос решен, хотя и ценой зависимости. «С другой стороны, – утешал он себя, жуя нежное, тающее во рту щучье мясо, – если кто-то делает добро, он сам получает от этого удовольствие и не ждет ничего взамен, иначе это не добро, а попытка загнать в ловушку обязательств. И нет ничего предосудительного в том, чтобы отказаться играть по правилам, которые добротворец станет навязывать как плату за свою заботу». Зыбкий вопрос.

Еда и горячий чай немного оживили его. Морган забрался под одеяло с мыслью о том, что по возвращении его отряда надо пройтись по приятелям: быть может, у кого-нибудь завалялись лишние рыболовные снасти. У них с женой были отличные новые самоловы, изготовленные ее отцом. Они так и остались в реке, там, где они поставили их в тот день, когда в последний раз вышли отсюда вдвоем. Вечером планировался рыбный шашлык с друзьями в честь новоселья. Идель сказала, хорошо бы попались осетры, хотя она предпочла бы сейчас свежезасоленную семгу. Звонко рассмеялась, прижала его ладонь к плоскому пока еще животу.

Возле мостков через Ивинг к ним присоединился Самсар, брат Идели, с женой, и несколько общих друзей. Ветер бережно обсушивал молодую листву редких деревьев после утреннего проливного дождя и разгонял потрепанные сизые облака. Низвергающийся со скал водный поток переливался на ярком солнце всеми цветами радуги. На островках песка цвели мелкие белые цветы. Радостные голоса и смех отражались эхом от складчатых каменных нагромождений. Морган любовался рассыпанными по лицу жены веснушками и рыжими локонами, которые потрясающе гармонировали с задорными синими глазами. Эти глаза никогда не дают погружаться в уныние. Самая веселая девчонка на свете досталась ему. Удивительно, каким он был дураком: по-настоящему полюбил ее лишь спустя год после свадьбы. Влажный томный полдень, лица друзей, сияющая от счастья Идель с искоркой зарождающейся жизни – все, о чем он мечтал.

Длительному восхождению ничуть не мешало морошковое вино, неизменный атрибут любого празднества. Узкий проход между гребнями, которые вздымались громадными горбами, закрывающими полнеба, вывел их на небольшое круглое плато, вершину северного края каньона. Здесь нет ни растительности, ни птиц, ни насекомых. Вокруг только красновато-бежевые камни, облака и вечность, глядящая синими понимающими глазами неба. Узкий веревочный мост над ущельем – единственное напоминание о том, что здесь кто-то бывает. Со дна доносится грохот воды. Все существо пронизывает низкая вибрация – вибрация созидающей и разрушающей мощи природы.

Эйж свистит от восторга, бухается животом на камни и начинает вопить на разные голоса, изображая птиц и животных. Швыряет булыжник. Река спустя несколько секунд отзывается далеким всплеском. Все смеются. Морган шутливо пинает его:

– Не гневи духов. О! – Взгляды устремляются за его рукой, указывающей на просторное уютное плато на той стороне, окаймленное красноватыми каменными бортами.

Эйж вскакивает и, кривляясь, бежит по мосту, отчего тот прогибается и раскачивается. Девушки хлопают. Морошковое вино. Море по колено, горы по пояс. За Эйжем, более осторожно, скользя ладонями по поперечным веревкам, идет Тара, жена брата Идели, а после – Самсар. Морган тоже пропускает жену вперед, чтобы держать ее в поле зрения. Идель оборачивается, весело машет ему, прежде чем ступить на мост.

Внезапно дыхание прервалось, ноги похолодели. Он забыл ей сказать… Что-то ужасное, о чем знает давно. Не дойдя нескольких шагов до середины, Идель приостановилась поправить перчатки. Ум взорвался от воспоминания: широко открытые глаза, смотрящие в смерть, крик, мечущийся в стенах ущелья, ажурная кожаная перчатка в руке, еще теплая от ее ладони. Там, впереди прогнившие доски… они не выдержат четвертого человека! «Подожди. СТОЙ!» Морган рванулся к жене, тело врезалось в невидимую преграду, он в панике заколотил по ней кулаками и ногами. Ударившись лбом, осмотрелся дурным взглядом в темноте.

– Дядя Морган! – позвал приглушенный голос. – Дядя Морган!

Он вытер рукавом вспотевшую шею и лоб. Новая версия старого кошмара. Свеча догорела. Во сне саданулся о стену, а стучат – по стеклу. На ощупь, все еще видя перед собой последнюю улыбку жены, Морган доковылял до окна, вытолкнул раму.

– Его дочь сказала, они должны вернуться со дня на день, – отчитался пацан. – Если не случится ничего экстренного. Ты в порядке?

– Ах да. Да. Спасибо, Амат. Спокойной ночи.

– Угу. – Парнишка растворился в темноте.

Морган уныло выдохнул. Снова никакой конкретики. Если не случится ничего экстренного… А разве уже не случилось, если отряд запаздывает на два с половиной месяца? Боги. Какой по счету этот рейд с тех пор, как он вернулся с того света? Желудок сжался, обе ноги одновременно свела судорога. Морган навалился грудью на подоконник, стиснул ладонями голову. Он висел на локтях, глядя в черноту, пока не заболели руки и плечи.

Утро заявило о себе тягучей болью во всем теле, горечью в груди и мертвой тишиной. Полдня провалявшись лицом к стене, Морган осознал, что причин вставать, кроме как справить нужду, затопить печку и забрать с крыльца еду, в общем-то нет и в обозримом будущем не предвидится. Долма приносила корзинку около полудня и вечером и, что с ее стороны очень мудро, на глаза не показывалась. Парни в три приема довезли дрова. Один раз приходила Хара и два раза мать. Им Морган не открыл. Мать призывала к здравомыслию, а Хара похвалила за то, что у него хватает ума не пытаться с костылями влезть на лошадь. На самом деле не язвить она приходила, а проверить, все ли с ним в порядке. Еще трое желающих его видеть голоса не подали, и Морган не стал даже подходить к двери.

Дни летели незаметно. Снежные горы вокруг хижины стремительно уменьшались, освобождая путь солнечным лучам, которые высвечивали пустоту и пыль на окнах. Это нервировало, и Морган заложил окна дровами, оставив одно, выходящее на север. Чем больше он лежал, тем меньше хотелось двигаться и открывать глаза.

По прошествии дюжины дней или около того появился новый раздражитель, заставивший Моргана буквально вскочить – сотрясающие дверь удары ногой и голос Имандры с угрозой заткнуть дымовую трубу, если он не прекратит прикидываться отшельником. И ведь заткнет! Вместе с сестрой в дом вошел запах леса, костра и паленой шерсти – он вызвал спазм ностальгии. Морган растянул губы в неубедительной улыбке.

– Открыла счет убитым претам?

Имандра внимательно оглядела его с крыльца.

– Тебе борода не идет. Старит. Ты вообще моешься?

– Пришла поговорить о гигиене? – спросил Морган, незаметно обнюхивая свою рубашку.

Имандра стряхнула с подошв грязь, постучав носами сапог об косяк, прошла в комнату. Возле окна ее шаги замедлились.

– Оригинальные шторки. – Она провела пальцами по дровам. – Похоже, у тебя наступило время проявления талантов.

Морган перевел взгляд с сестры, стоящей к нему спиной, на костыль.

«И время узнать правду».

Два плавных бесшумных шага. Стремительно вскинутый костыль перехлестнул ее горло. Морган обеими руками прижал его к себе.

– Э… Ты… – Имандра захрипела, судорожно схватилась за костыль, пытаясь отодвинуть его.

– Токо и Рав, – промурлыкал Морган ей в ухо. – Как они погибли?

– Их отряд…

– Хватит держать меня за идиота! – Голос сорвался в рык. – Как они умерли?

– Когда мы вернулись к переправе, – чуть слышно просипела Имандра, – вы пятеро были мертвы.

Морган ослабил хватку, позволив ей глотнуть воздуха и прокашляться. Потом наклонился к другому ее уху и вкрадчиво продолжил:

– И никто не заинтересовался, как мы умерли, а у Майюры – ах, какая досада! – не оказалось ни одного следопыта.

– Не ерничай. Они ощупали каждый дюйм. Когда ты ушел обследовать пещеру, невидимка через канал старика высосал Манну у Токо. Токо зачем-то открылся или невидимка пробил его защиту – я не знаю. Знаю только то, что он умер мгновенно. Рав был в страшной растерянности и убил этих гавриков. Паромщика на месте, а девица пыталась бежать. Он уложил ее с десяти ярдов. Ее нашли во дворе с кинжалом в спине. А потом полез за тобой. Понял, что тебя отрезало от выхода, и пытался расчистить проход. И его завалило. Эта пещера – готовая могила. Когда ребята Майюры выковыряли вас, они завалили все проходы, чтобы туда больше никто не совался.

Морган выпустил сестру, привалился к стене. Оба долго молчали, не глядя друг на друга. Имандра, тяжело дыша, потирала горло. Потом он, еле справляясь с голосом, ставшим из-за слез тонким и жалобным, спросил:

– Почему оживили меня? Ребята моложе. У них семьи, дети.

– Вернуть Токо было невозможно, потому что, когда высасывают Манну, ее разделение с Духом происходит мгновенно, а не постепенно, как при обычной смерти, – устало объяснила Имандра. – Это, надеюсь, твоя глупая голова понимает? А тело Рава было повреждено сильнее твоего. У него был пробит череп. Восстановить мозг труднее, чем все остальное.

– Чушь и бред.

– Да ты совсем свихнулся, Руэлл! Иди закати истерику Илласу – за то, что он собрал деньги со всей общины.

– Что ты понимаешь, соплячка! – заорал Морган. – Они чувствовали. Рав нервничал, предлагал не ввязываться и ехать дальше. Токо предлагал идти всем вместе. Они доверились мне, а я… – Он стиснул челюсти, превозмогая боль. – У меня и мысли не возникло…

– Молчать – распоряжение Илласа. Он всего-навсего хотел ускорить твое выздоровление. А ты делаешь все для того, чтобы скатиться обратно. Лежишь и ковыряешь свои болячки. В доме, напоминающем тебе о прошлом, которое ты хочешь забыть! Скоро на милю вокруг будет стерильная зона, все живое вымрет от твоей хандры. Правда, почему бы тебе не жениться?

– Почему бы вам всем не перестать соваться в мою жизнь? – Морган подтолкнул сестру к двери. – Прежде чем явиться сюда в следующий раз, определись, на чьей ты стороне.

Имандра посмотрела на него взглядом целителя, который видит перед собой тяжелобольного.

– Ты и представить себе не можешь, как выглядел, когда тебя извлекли из-под завала. До конца жизни не забуду.

Морган надеялся услышать громкий хлопок, но дверь закрылась мягко. Проклятье. Он предпочел бы ярость. А она спокойна… как мать. Даже голоса не повысила.

Судя по тому, как настойчиво его начали домогаться в этот же вечер, Имандра нажаловалась не только матери. Некоторые стуки были довольно громкими и навязчивыми – приходилось закрывать уши одеялом. Морган подумал, надо бы укрепить петли, иначе дверь в конце концов сорвут. На громогласный мат Тайнера он открыл машинально, по старой привычке исполнять распоряжения командира. Тайнер ворвался как разъяренный бык.

– Где она живет?

– Кто? – притворился Морган.

– Решил тихо, незаметно сдохнуть? – Тайнер сгреб его за рубашку и тряхнул. – Хрен ты сдохнешь! – Орал Тайнер редко, оттого его крик ударял по ушам как колокол. – Даю тебе время до моего возвращения из следующего рейда. Чтоб был чистый, побритый, без скорби на физиономии. Хватит вылеживаться! – Он молниеносным движением выхватил оба костыля, они с треском переломились о колено и отлетели к стене. – Учись ходить без гребаных ходулей! Поедем мы с Леной, Рин, Имандра. Подготовься морально. Первая свадьба в этом сезоне – твоя. И мне плевать, что думает твоя мать. Пускай пойдет и утопится в реке, если твоя пассия не придется ей по нутру.

Морган оглядел последствия внезапно налетевшего и так же внезапно умчавшегося урагана. Нахмурился и почесал затылок. Придется выстругивать из кедра трости. Он отбросил обломки к печке и вместе с ними – проблему. До возвращения Тайнера из следующего рейда уйма времени, в голову придет не один способ выкрутиться.

Самый надежный пришел под утро, после очередной атаки призраков прошлого. И Морган поразился, почему не видел такого очевидного решения раньше. Но прежде чем осуществить его, надо привести себя в порядок морально и физически. Иначе придирчивый чувствительный мастер Лайо не станет с ним разговаривать.

Глава 24

Лайо не любит, когда его отрывают от работы, поэтому тот, кому он нужен, не стучит в дверь, а просто садится и ждет. Для этого на защищенном от дождя крыльце с видом на реку стоит удобная деревянная скамья. Морган откинулся на спинку, потряхивая натруженной рукой. Передвигаться с тростями легче, но, ступая на больную ногу, приходится наваливаться на трость всем весом, отчего вся правая половина туловища потом горит огнем. Решение попросить об умерщвлении не вызывало ни страха, ни волнения и никак не отзывалось в теле, словно он уже мертвец. Глядя на вспенивающиеся между камнями прозрачные струи, он гадал, как отнесется Лайо к его просьбе. С такой просьбой обращаются пораженные скверной, смертельно больные и иногда – глубокие старики, которым кажется, что их тела начали рассыпаться, как у древних Асуров, – этот страх все еще сидит в подсознании, а в старости раздувается у некоторых до фобии.

Прошло не меньше получаса, прежде чем щелкнул засов и на порог величаво выплыл хозяин. Короткий наклон обвязанной белым платком головы пригласил его изложить суть дела – по возможности кратко и побыстрее.

– Приношу извинения за беспокойство, Лайо. Я пришел попросить тебя об услуге. – Ладони внезапно взмокли, и Морган запнулся. «О нет! Он сочтет это сиюминутной прихотью помешавшегося от горя придурка». – Мой жезл… – забормотал он. – Я не обнаружил его среди своих вещей, когда вернулся домой после лечения. Видимо, он остался в пещере, где меня завалило. Прошу тебя изготовить для меня другой. – Еще большая глупость. Он все равно почувствует подоплеку.

Мастер клинка-и-жезла выдержал паузу. На его лице не отразилось ни удивления, ни задумчивости. Никаких эмоций вообще. Потом вздернул подбородок и с достоинством изрек:

– Нет. Распоряжение главнокомандующего! – Дверь закрылась.

«Ах ты… Небожитель». Морган едва сдержал порыв хватить кулаком по скамейке. Опередил на несколько ходов. Ну да, с неба виднее. «Какое право ты имеешь решать, кому жить, а кому умирать?» Он порывисто вскочил и, стиснув челюсти, похромал к штабу. Дорога неблизкая и не слишком ровная, но боль и негодование хлестали его, как всадник выдохшуюся лошадь, заставляя передвигать ноги активнее.

Спускаясь с крутого каменистого пригорка, Морган нечаянно поймал ступней – больной конечно же ноги – петлю какого-то корня. Крепкий как трос, корень жестко вывернул голеностоп. Морган зашипел от боли, зато его падение прекратилось. Злосчастный склон сбегал к хижине Каулы. Пока Морган собирал себя и трости, Каула, уловив его Даром, появилась в дверях. Помахала ему единственной здоровой рукой – другая висела плетью. А потом решительно двинулась навстречу, жестом подзывая к себе. Морган напрягся. Не затем ли, чтобы, пользуясь его бедственным положением, обсудить возможность совместной жизни? По весне дуреет не только молодежь.

Одинаково неуклюже они стиснули друг друга в дружеском объятии.

– Сломала? – Морган с беспокойством кивнул на бинты, выглядывающие из-под серой шерстяной рубашки.

Каула улыбнулась своей задорной, широкой улыбкой, молодящей ее лет на двадцать.

– Пустяки. Глупая лошадь. Дар говорит мне, что кость уже срослась, но Тайнер все равно не берет меня в следующий рейд. Что заставило затворника покинуть скит?

– Да вот… – Морган покусал губу. – С Илласом надо перекинуться парой слов.

– Так ты это называешь. А я-то думала, разнести штаб. – Каула взяла его под локоть, помогла преодолеть последний наклонный участок, и они побрели через мощенный естественным каменным настилом дворик в сторону скамейки, стоящей спинкой к хижине, на южной стороне. Отбрыкиваться невежливо, да и подвернутая нога требует отдыха.

Пока Морган ерзал на скамейке, ища наименее болезненное положение тела, и растирал пульсирующий болью сустав, Каула принесла чай. Она уселась рядом, подобрав под себя ногу.

– Сочувствую по поводу прибавления в семействе.

– Да уж, это прибавление… – с грустной усмешкой пробормотал Морган. – Мама всегда мечтала о ребенке, который был бы при ней. Мечты имеют свойство сбываться.

Некоторое время молчали. Каула смотрела на небо и задумчиво помешивала чай деревянной палочкой. Небо предвещало шквальный ветер, а возможно, и кое-что похуже. Толстое одеяло слоистых облаков, покрывающее левую, ближнюю к горам половину небосвода, напоминало бурное море и пустыню с барханами, если бы барханы могли быть сизо-фиолетово-белыми. На второй половине светило солнце. В ожидании, когда остынет чай, Морган откинул голову назад, подставив лицо начавшим пригревать лучам и гадая, каким будет продолжение.

– Не думаешь обратиться в Храм?

Он замычал от облегчения и растерянности. Неожиданный вопрос, хотя и уместный. Странно… Бросив когда-то эту мысль Соуле, сам он не озадачился ею ни на мгновение.

– Я не в том состоянии, чтобы лазать по горам, – оправдался Морган перед собой.

– Там не нужно лазать. Отсюда до озера Донг – врата. Местность довольно пологая, проходимая. Тех, кто хочет помолиться, жрецы встречают на воде – там, где в озеро впадает река.

– Ага, слышал. Если сочтут твою проблему достаточно серьезной, чтобы пустить тебя в святилище. Они что-то сделали со своими вратами, чтобы те, кому не следует, не разбежались, а посторонние не беспокоили. Нас бы хоть научили.

– Твоя достаточно серьезна, Мор.

Снова наступила тишина. Стал слышен далекий шум порога и верещанье птиц. Морган проследил за взглядом Каулы и обнаружил, что его пальцы отбивают нервную дробь по скамейке. Потянулся за кружкой, чтобы занять их более полезным делом.

– Не уверен. А кое-кто даже доволен тем, что я беспомощный и прозрачный. Вот дерьмо! – Кружка выскользнула из внезапно онемевших пальцев, и Каула нагнулась, чтобы поднять ее. – Пустяки. Не обращай внимания. – Морган начал растирать кисть, пытаясь оживить пальцы. – Там какие-то нервные связи нарушились из-за перелома позвоночника. Это со временем пройдет. – Он кашлянул и поспешно отвлек внимание Каулы от изучения его Манны, которое угадывалось по пристальному расфокусированному взгляду. – А как было с тобой? Там, в Храме.

Каула со вздохом качнула головой. Результаты ее наблюдений явно расходились с его успокаивающими словами. К счастью, у нее хватило сочувствия не предлагать наполнить кружку заново.

– Лодка спрятана в прибрежных кустах. Но ее заметит только тот, кому действительно нужно попасть в Храм. Мне потребовалось полдня. Я раз пятьдесят прошла мимо места, где она была привязана, прежде чем увидела. Словно ее не было, а потом она вдруг появилась.

– Не было, а потом вдруг появилась, – недоверчиво фыркнул Морган. – Тебя околдовали, а ты и не заметила.

– Это действительно похоже на легенду, но так и есть. Жрецы каким-то образом при помощи Дара меняют восприятие местности, так что разные люди видят ее по-разному. Один видит пропасть, а другой на том же самом месте – ручей. – Каула отвела за уши растрепанные первыми, пока еще слабыми порывами ветра светлые волосы. – Не знаю, как такое возможно. Так говорят. Околдовали меня позже. Я ведь не была в Храме. Если, конечно, они не сделали что-нибудь с моей памятью. Я села в эту лодку, погребла. Потом у меня вдруг закружилась голова, и я перестала двигать веслами – последнее, что помню. Очнулась посреди озера, с ответом на свой вопрос. Я не сообразила сразу взглянуть на солнце. Сделала это уже у врат. По моим прикидкам, прошло не больше двух часов.

Морган расправил плечи, потирая спину: чувствительность пальцев вернулась, но закололо бедро и поясницу.

«Неплохо. Даже если заколдованная лодка – тоже сон».

– Ты не предашь своего одиночества, если на день покинешь его. Оно терпеливо дождется твоего возвращения, – ненавязчиво продолжила Каула ход его мыслей. – Я провожу тебя до озера.

– Да. Пожалуй. Вряд ли я сам пройду врата. – Морган благодарно сжал ее кисть и оперся на трость, с легким сожалением отрывая зад от скамейки. – Заскочу домой ненадолго.

– Хочешь идти прямо сейчас? – По лицу Каулы проскользнуло удивление, исчезнувшее так же быстро, как рябь с потревоженной бризом поверхности воды. Прежде чем Морган успел ринуться в извинения за излишнюю поспешность и уточнения, есть ли у Каулы свободное время, она твердо кивнула и поднялась вслед за ним. – Что ж, по крайней мере, мы сбежим от бури.

Бегство закончилось на большом плоском валуне, из-под которого вытекал ручей и, перепрыгивая с камня на камень, убегал вниз по склону. Всюду, куда хватало глаз, простирался безликий пейзаж – горы, покрытые ярко-зеленым ковром с серыми каменными проплешинами и белыми россыпями цветов. Здешняя весна на несколько недель опережала ивингскую, а время суток, наоборот, отставало. Солнце пряталось за восточными вершинами, резко очерчивая пики, и небо над ними светилось нежно-розовым сиянием. Морган усмехнулся при мысли, что даже приблизительно не знает, где находится это место на карте.

– Нам туда. – Каула махнула рукой вправо вниз и взяла Моргана под локоть.

– Я сам. Иди. – Он пропустил Каулу вперед и побрел со своими тростями следом, глубоко вдыхая пряную утреннюю прохладу. Из-за ослабления организма за время, как пренебрежительно выразился Тайнер, вылеживания, переход через врата вызвал приступ дурноты.

Спуск оказался протяженным, но более пологим, чем представлялся сверху. В единственном крутом месте из обломков старых лодок были выстроены длинные широкие ступени, которые Морган легко преодолел. Впереди, закованное в прочные скальные берега, мерцало серебристо-голубое зеркало. Озеро растянулось на мили, а на север уходило так далеко, что противоположный берег сливался с небом. Взгляд перескакивал с утеса на утес и неизменно возвращался к поросли редких кустов по левую руку – единственному подходу к воде без риска сломать шею. Тут и пары сапог не спрячешь, не говоря уже о лодке. Нечто подобное Морган и ожидал увидеть. Каула, сколько он ее помнил, всегда обожала древние россказни и воспринимала даже самые бредовые из них с наивной серьезностью.

На ум вдруг пришла последняя услышанная от нее легенда – о гении жизни и гении смерти. Будто бы они рождаются вместе с человеком и встают у него за спиной, на расстоянии вытянутой руки – гений жизни справа, гений смерти слева. И начинают свой путь по кругу. Где-то между сорока шестью и сорока семью годами они встречаются и решают, человек больше жив или больше мертв. В первом случае он получает дары Богов, во втором – умирает от болезни или несчастного случая. Ничей Дар ни разу не обнаруживал в упомянутых местах ничего, что могло бы сойти за этих двух сущностей, а умирали в разном возрасте, легенда, однако, продолжала жить. Из-под желудка выплеснулся необъяснимый панический страх. Морган почувствовал дрожь в ногах. С каждым шагом дрожь усиливалась и расползалась по телу. Каула бросила обеспокоенный взгляд через плечо, а потом остановилась.

«Не дрейфь, придурок! – выругал себя Морган. – Да, тебе сорок шесть. И что? Самое худшее, что может случиться, с тобой уже случилось».

А вслух сказал с наигранной небрежностью:

– Лодки нет. Может, мне покричать бранные словечки? Сакральные вибрации. По воде звук разносится далеко. Вдруг поможет? Как-то же жрецы чувствуют, когда сюда кто-то приходит по их души.

– Ясновидение, – предположила Каула. Ее лицо оставалось серьезным и озабоченным. – Не торчат же они на вратах круглые сутки в ожидании неизвестно кого.

Морган картинно поскреб затылок.

– В таком случае, может, у них найдется кто-нибудь с яснослышанием?

– Это первое, что я сделала, когда не обнаружила лодки. Даже Тайнер пристыдил бы меня, если б услышал. Мор… – Каула взяла его под руку.

«Довольно убегать от страха, – мысленно продолжил Морган. – Пора посмотреть ему в лицо». Он набрал полную грудь воздуха.

– Твой сон открыл тебе горькую правду о неизбежности неких обстоятельств, заставил принести жертву?

Каула с удивлением повернула голову:

– Жертву? Он сделал меня более сильной. Не знаю, от кого он пришел – от Богов ли, от жрецов, из глубин ли моего существа. Этот Источник, чем бы он ни был, не требует от нас никаких жертв. Скорее он хочет, чтобы мы… – Она задумчиво почесала свой длинный нос. – Были в большей степени самими собой.

– Это твой опыт. Мой может оказаться другим.

– Не сгущай краски. Это целебный бальзам, а не меч. Если хочешь, я…

– Возвращайся, – вежливо отрезал Морган. – И встреть меня здесь завтра на закате.

Каула нахмурилась, но не возразила. И продолжала идти рядом.

– Возвращайся, – повторил Морган. – И если моя мать поднимет бучу по поводу моего исчезновения, скажи ей, что умом я не тронулся и скоро вернусь.

Они медленно спустились к мелководью озерной долины, где из щелей между валунами торчали кусты ракитника. В длинных продолговатых листьях, источающих сладковатую свежесть, шелестел утренний бриз. Рука Каулы соскользнула с его локтя, и Морган благодарно кивнул в ответ на тихое: «Хаурангъя!»

Некоторое время он смотрел на искрящуюся воду – отсчитывал время, дожидался, когда Каула дойдет до врат и он останется наедине с этим зачарованным местом. Наверное, надо сосредоточиться на своем вопросе. Для начала неплохо бы его сформулировать…

«Как жить дальше?»

В груди клокотнул нервный смешок. Видно, он здорово поглупел за время болезни: кроме этой нелепицы на ум ничего не приходит. Наплевать. Тот, кто явится его встречать (или не явится?), считает информацию о нем и так. Он побрел по полоске песка, обследуя тростью береговую линию и прохлопывая, насколько палка достает, воду: лодка, какое заклятье на нее ни наложи, – материальный предмет, деревянный, а значит, осязаемый. Следов на песке нет. И вообще ничьих следов нигде, словно кроме птиц здесь никто не бывает.

Уткнувшись сотни через три ярдов в массивные неприступные скалы, проделал обратный путь, прочесал в той же манере берег по правую руку, чтобы убедиться: местность такова, какой ее видят глаза. Остается тупо ждать, когда кто-нибудь приплывет или нашлет колдовство. Взгляд набрел на относительно плоское, залитое солнцем местечко в скалах. Морган снял и расстелил на звездочках болотно-зеленого мха кожаный плащ.

«Колдовство предпочтительнее, – думал он, укладываясь на спину, лицом к солнцу. – Вдруг жрецам как условие допуска в святилище потребуется чистосердечное признание во всех прегрешениях?»

Жрецы – это хуже, чем все старейшины, взятые вместе. Моргану вспомнились слова Марго о том, как велика разница между общением со священниками и тонким эмоциональным контактом с нетленными останками святого отшельника. Жрецы во всех мирах одинаковы. Они – хранители традиций и блюстители соблюдения установленных столетия назад правил. Правил, которые касаются кого угодно, только не их самих. На отдельного человека жрецам начхать. Им важно, чтобы гигантское колесо бытия, в центр которого они себя водрузили, – источник богатства, добытого чужими руками, пропитанного кровью воинов, – не сворачивало с накатанной колеи. Если кого-то раздавит во имя всеобщего неизвестно чего, значит, так надо.

«О Боги, я не хочу общаться с Вами через посредников. А впрочем, делайте что хотите. Только не боль. Я устал жить с мечом в груди».

С этими мыслями Морган задремал.

Проснулся он далеко за полдень. Повторное исследование берега привело к печальному, но вполне ожидаемому результату: никаких зачарованных лодок. Помянув высокомерных лентяев из жреческого сословия недобрым словом, Морган улегся на прежнее место. При помощи дыхательных упражнений загасил нарастающее ощущение безнадежности, и ему снова удалось уснуть. По наработанной у Хары привычке он продрых до вечера и, если бы не боль в пояснице и бедре из-за неудобной позы, захватил бы и часть ночи. Морган сел и начал растирать спину. Над сиреневатой водой, отражающей небо, царила тишь, изредка нарушаемая криками уток. Сквозь облака просвечивали луны – половинка одной стояла в зените, серпик второй выглядывал из-за восточных хребтов, подернутых синеватой дымкой тумана. Отсутствие реакции жрецов начинало нервировать. И даже сновидения… которых не было. Приснись хотя бы какая-нибудь чушь или кошмар, их можно было бы попытаться расшифровать.

К моменту, когда Морган закончил третий безрезультатный обход берега, стемнело, а озеро заволок туман. Что теперь? Продолжать ждать? Продолжать спать? Доверчивая к легендам Каула внушила себе, что непременно должна получить совет от Богов. И получила без чьего-либо содействия, от самой себя. Самооколдовывание.

«Я не смогу обмануть себя».

Единственная странность в этой истории – таинственное появление лодки. Могла ли Каула не заметить ее сразу просто потому, что ее глаза были застланы легендой? Морган опустился на валун, наклонился вперед, потягивая ноющие мышцы. Поторопился. Прежде чем мчаться сюда сломя голову, надо было расспросить кого-нибудь еще, кто имел дело с Храмом. Взгляд упал на гладкую поверхность озера, не нарушаемую плеском рыб. Может, это озеро – обман зрения и на самом деле это огромная лужа по колено глубиной?

Морган опустил руку в воду: возле берега вода прогрета настолько, насколько позволяет весна. Почему бы и нет? Лучше действовать, чем ждать чуда. Он бросил трости, скатал и обвязал вокруг пояса плащ. Сапоги… Снять или оставить? Ну их! И плюхнулся в воду, с ясным осознанием того, что вплавь искать место, где в озеро впадает река, которая, возможно, существует лишь в легенде, – одна из наиглупейших идей, когда-либо его посещавших. Нет, не лужа. Ногой дна не достать. Но вода не ледяная. Значит, здесь бьют горячие ключи.

Плыть оказалось легче, чем ходить. Даже приятно, словно мышцы нуждались именно в такой нагрузке. Ярд за ярдом… И вот уже берега затерялись в темноте.

«Куда я плыву? Я даже не знаю, с какой стороны река. И если даже я отыщу ее, что дальше?.. Любопытно, чужая воля мною движет или все еще своя?»

Удовольствие от заплыва постепенно испарялось, а тело начало деревенеть и тяжелеть. Морган попытался освободиться от сапога, надавив на пятку другой ногой. Глотнул воды, закашлялся и едва не пошел ко дну. Поздно. На берегу надо было думать. Гребаные жрецы. Сколько жаждущих помощи Богов осталось там, на дне? Или, может, жрецы действуют подобно тому, как некоторые учат плавать своих детей – выкидывают в воду в глубоком месте: хочешь жить – плыви. Ребенку, конечно, не дадут утонуть. Кауле подсунули лодку.

«А как будет со мной? По Высшей Справедливости. Как лучше для всех».

Все же миром правят Боги, а не жрецы. Моргана охватило своеобразное облегчение: так бывает, когда стрела уже выпущена, но еще не достигла цели.

«Отдышусь и поплыву дальше. Буду двигаться, пока хватит сил».

Он перевернулся на спину и стал смотреть на звезды. Ветер разорвал туман, и сияющие точки щедро усеяли глубокую черноту небес. Они были так близко, что казалось, достаточно протянуть руку. Среди звезд выделялась одна – крупная, мерцающая оранжевым светом. В древности, по легендам, приговоренному полагалось высказать последнее желание. Морган обратился к оранжевой звезде: «Пускай нежный полевой цветок, прелестный в своей скромности, достанется достойному – тому, кто без Дара разглядит за внешней сдержанностью сияние звезды».

Пристроить милую застенчивую девчушку в надежные заботливые руки – не слишком сложная задача для Богов, пусть даже девчушка из другого мира и поклоняется другим богам. Все едино.

Звезда становилась все ярче и начала расплываться перед глазами. Она плавно скользила над водой, оставляя за собой искристую змеящуюся дорожку. Свет выхватил из клубов тумана силуэт в длинном темном одеянии с шестом в руке. На конце шеста блеснула горизонтальная, сужающаяся к концу полоса металла. Морган ошалело заморгал, стряхивая воду (слезы?) с ресниц. Неужели мифические бредни про безобразную костлявую старуху с косой – правда? Снова не заметил, как окочурился?

Совсем близко раздался всплеск, в плечо ткнулось что-то твердое. Онемевшие от холода пальцы инстинктивно попытались схватиться за предмет и соскользнули. Темная фигура наклонилась, под мышки просунулись руки, дернули Моргана вверх, в грудь врезался раскачивающийся бортик лодки. Его тянули и тянули, пока наконец его негнущееся мокрое тело не рухнуло внутрь. Женский голос ворчливо пробормотал «чудило» или что-то в этом духе. Шевелиться не было сил, и Морган все еще не мог восстановить дыхание. Так бы и лежать, уткнувшись лицом в пахнущий просмоленной древесиной, высохшими водорослями и застоялой водой решетчатый настил. И чувствовать под собой твердую поверхность. Отдыхать Моргану не позволили. Женщина принялась тормошить его, пытаясь привести в сидячее положение. Ее ладони казались ледяными. Морган не помогал ей. Он все время пытался поднять голову, чтобы рассмотреть свою спасительницу, но голова падала на грудь.

Когда его усадили, точнее, довольно компактно для его роста сложили и привалили к борту, он наконец нашел в себе силы разогнуть шею. На него в упор смотрело безносое лицо с огромными черными глазницами. Морган крякнул от изумления. Приподнялся, высматривая среди посеребренной звездами черноты плавающее лицом вниз тело. И не увидел. Очевидно, сапоги все ж таки утянули его на дно.

– Я умер? – простодушно уточнил он.

– Смерти нет, – последовал бесстрастный ответ.

«Значит, умер».

Морган с облегчением рухнул обратно, но промазал, угодив лбом в колени Смерти. И обнаружил, что так лежать гораздо удобнее. Его чем-то укрыли, сделалось темно, тепло и уютно, словно он вернулся в материнское чрево. Слов не было. Вместо них хлынули слезы. Слова пришли позже, и понеслись стремительно и неудержимо, как снежная лавина с горы.

Глава 25

– О великий Творец, на восходе дня мы славим тебя, – певуче произнес голос.

Морган потряс головой. Вокруг было светло. Он полулежал на дне лодки, накрытый кожаным плащом. Мокрая одежда липла к телу, в сапогах хлюпала вода, но холода не ощущалось. Что это было? Характерный сладковатый привкус во рту, какой бывает при пробуждении, отсутствует. Значит, не спал.

Лодка скользила по извилистому протоку, зажатому между каменными берегами, – настолько узкому, что его ширины едва хватало на размах весла. Берега сплошь заросли деревьями – местами их кроны почти смыкались над головой. Сумрачно-зеленоватый воздух был по-утреннему густым, налитым сыростью, а прозрачная вода приняла оттенок усеивающих песчаное дно мелких округлых камушков, отчего казалась бирюзово-молочной. Сочетание тихой сонной воды, буйной зелени, такой непривычной в горах, и укутанных мхом камней завораживало. На веслах сидела женщина, одетая как воин – кожаные штаны и кожаная безрукавка поверх рубашки, – загорелая и широкоплечая. Длинные, русые с серебром волосы болтались сзади конским хвостом. Ничего похожего на шест с металлическим лезвием в лодке не наблюдалось. За спиной жрицы стояла погасшая масляная лампа.

Прикинулась Смертью. Ну просто вершина остроумия. Помешались на легендах. Сами небось их и выдумали.

– А где твоя коса? – язвительно сострил Морган.

Жрица улыбнулась, вызвав у него ощущение, что из-за облаков вышло солнце.

– В твоем воображении. Когда в следующий раз надумаешь отправиться в плавание без лодки, разуйся и прими внутрь чего-нибудь покрепче. Еще немного, и мне пришлось бы вытягивать из воды труп.

Моргана охватило гадливое чувство, будто его вывернули наизнанку. Эта женщина околдовала его, чтобы он потом не мог никому рассказать, как добраться до Храма. Ах нет… Чтобы выведать, зачем он сюда явился! В первом случае его бы просто усыпили. Хитро придумано. А пробудившая его от забвения фраза, безусловно, действует как якорь. Содержания собственных излияний Морган не помнил, но сильно подозревал, что за время пути вывалил жрице всю свою подноготную.

– Ты околдовала меня, – обличающим тоном констатировал он. – Вы все здесь заколдовали. Одним трупом больше, одним меньше – вам наплевать.

– Ты потерял сознание от нервного и физического истощения, когда мы проходили врата, – миролюбиво объяснила жрица. – Меня зовут Мэгдан. Я провожу тебя до места, где мы принимаем гостей.

Начавшее разгораться негодование угасло. Сколько слезливых исповедей она слышала за свою жизнь? А сколько еще услышит? Он для нее – не более чем один из многих, обратившихся за помощью. Через несколько часов он покинет Храм и больше никогда не увидит эту женщину. В конце концов, он добился своего: жрецы его приняли.

«А примут ли Боги?»

Морган перегнулся через борт – попил и умылся. Холодная вода освежила его, и он успокоился окончательно.

– Хочешь, погребу? – предложил он, чтобы загладить свою вину за вспышку гнева.

Мэгдан мотнула головой:

– Мы почти прибыли.

Полмили по протоку вывели их в небольшое округлое озеро. Крутые, поросшие хвойным лесом берега создавали ощущение ямы и… чистого беспредельного покоя, не оскверненного ни движением, ни временем, ни мыслью. В середине озера на заякоренном плоту высилась маленькая аккуратная хижина из красновато-коричневых бревен. Не круглая, по традиции, а прямоугольная, с плоской крышей, поддерживаемой четырьмя деревянными столбиками. Очевидно, это и есть молельня. Что ж, идеальное место для глубоких размышлений и общения с Богами.

Еще несколько гребков, и борт лодки мягко стукнулся о край плота. Не желая показывать жрице, как он рухнет при попытке встать на ноги, Морган перебрался на плот ползком. Глядя на Мэгдан, обматывающую веревку вокруг кнехта, он думал попросить открепить весло, чтобы использовать его вместо трости. Изо рта успело вырваться только невразумительное мычание. Жрица подала ему руку. Но едва он выпрямился, убрала ее со словами: «Иди. Ты можешь идти сам». Морган сделал неуверенный шажок… другой. И правда… Его пошатывало от слабости. Немного кружилась голова. Однако на больную ногу он ступал спокойно, шаги не отдавались болью ни в спине, ни в ягодицах. Не временное ли это явление, вызванное воздействием Дара Мэгдан и особой аурой места?

На широком крыльце, обводящем хижину по периметру, жрица сняла сапоги. Морган последовал ее примеру. Внутри, несмотря на промозглый зеленоватый сумрак вокруг озера, было светло, тепло и сухо. Льняная шторка, разделяющая комнату на две половины, заколыхалась, когда Морган и Мэгдан, войдя, впустили поток воздуха. Большая печь-камин по центру, лавка и деревянный буфет высотой по пояс около торцевого окна, завешенного бежевой занавеской, составляли всю обстановку комнаты. Пол был застлан циновками. Запах чистоты и трав говорил о том, что здесь занимаются приготовлением лекарств.

– Приляг, – предложила Мэгдан, отодвинув шторку, за которой обнаружилась постель. – Здесь, – указала она на кувшин, стоящий на плите, – горячий чай с ячьим маслом. От пищи во время пребывания у нас воздерживаются. Мне нужно успеть на утреннее богослужение. – С этими словами, брошенными уже с порога, она упорхнула.

Несколько озадаченный, Морган начал раздеваться. Должен ли он обратиться к Богам прямо сейчас, совершить некий ритуал, который, как предполагается, ему известен? Разложив одежду на лавке возле печки, он обтерся лежащим тут же чистым полотенцем, сделал несколько глотков чая и скользнул под одеяло, полный решимости выждать, когда жрица уплывет, а потом выйти наружу и повнимательнее осмотреть место.

Мгновение спустя Морган вздрогнул от длинного мелодичного звука, прозвучавшего, как показалось, в голове. Он открыл глаза.

– Накопление Силы, – улыбнулась своей солнечной улыбкой наклонившаяся над ним Мэгдан. – Сила – это первый элемент. Я произношу слова на Живом языке, как требует обряд. Я знаю, что ваше поколение почти не помнит языка предков, поэтому всякий раз буду переводить для тебя. С этого момента не задавай вопросов. Жду тебя в лодке.

Ну вот, сходил… Морган потянулся и сел. И в теле, и на душе ощущалась легкость и свежесть, какой он не помнил с юности, словно сон на безмолвном озере отсек буксировочный трос, тащивший тяжкий груз прошлого.

«Навсегда ли? Вспомню ли я все это потом или в голове останется такая же несуразица, как у Каулы?»

Рядом с постелью обнаружилась чистая, принесенная жрицей одежда. Морган надел тунику до колен, шерстяной плащ-халат, шерстяные гольфы и закрытые сандалии. Проходя мимо печки, пощупал собственную одежду. Почти сухая. Значит, проспал порядочно времени. О том же свидетельствовало и солнце, успевшее прочертить две трети неба.

Над озером царил все тот же покой. Ни голосов птиц, ни шума ветра, ни плеска воды. Морган забрался в знакомую плоскодонку, и Мэгдан погребла в сторону, откуда они приплыли утром. Теперь, в длинном светлом плаще с капюшоном, из-под которого с двух сторон спадали до талии распущенные волосы, она гораздо больше походила на жрицу. Раз нельзя задавать вопросов… Морган дождался, когда лодка выйдет в канал, – молчание озера не располагало к разговорам – и обратился к жрице:

– Удивительное место. Давно не чувствовал себя так хорошо. Я хочу сохранить воспоминания о нем. Пожалуйста, не стирай мне память.

По лицу Мэгдан проскользнула едва уловимая усмешка.

– Воспоминания останутся с тобой. Если хочешь сказать что-то еще, говори сейчас.

Морган заволновался. «Я потерял Дар», «я люблю женщину из чужого народа» и «я боюсь узнать нечто, отчего мне поплохеет еще больше» будет звучать одинаково глупо. Других вопросов, переиначенных в утверждения, у него не было. О чем говорить со жрицей? Он неуклюже улыбнулся и пожал плечами.

Ярдов через пятьдесят Мэгдан круто развернула лодку влево, в неприметный узкий заливчик, глубоко врезающийся в берег. Они проплыли залив до конца и причалили у высокой скалы, представляющей собой складчатую каменную стену. Прозвучало еще одно слово на древнем языке. Морган знал его: ожидание-в-молчании. Мэгдан вместо перевода прижала указательный палец к губам, а потом жестом показала Моргану встать рядом с ней лицом к скале. В тишине стало слышно, как вода перекатывает камушки на берегу.

Ожидание-молчание длилось четверть часа или около того. Морган уже начал в нетерпении переминаться с ноги на ногу. В какой-то момент луч солнца, проскользнув в залив, высветил длинную вертикальную щель в скале. Ширина щели позволяла протиснуться только боком, но дальше просматривался довольно свободный коридор.

– Благословение, – произнесла Мэгдан на обоих языках. Трижды пропела Мантру Прославления Огня Жизни и протянула Моргану раскрытую ладонь. Прозвучало следующее сакральное слово – «доверие», также известное Моргану. Он положил на ее ладонь свою. Крепко сцепив пальцы, они вошли в пещеру.

– Когда раскрывается элемент Доверие, – вполголоса заговорила жрица, – участники обряда полностью открываются друг другу, как во время целительства и любовной близости. Твой Дар ослаблен, поэтому от тебя в данном случае ничего не требуется. Мое сердце открыто, и я чувствую, что твое отвечает мне доверием.

Под ногами зашуршал песок. Морган приготовился к длительному спуску, однако Мэгдан остановилась, не сделав и дюжины шагов.

– Врата, – предупредила она на Всеобщем языке, на древнем же последовало настораживающее: «инициация».

Головокружение, дрожь в животе. Кромешная тьма. В глубь скалы врата перенесли их или за сотни миль в недра совсем другой пещеры?.. Ох уж эти жрецы! Дышалось очень легко, и Морган понял: они в гроте.

Мэгдан выпустила его руку. Светлое пятно ее плаща замаячило слева. От прикосновений пальцев к фитилям зажглись три свечи, высветив овал прозрачного озерца посреди грота с величественным полукруглым сводом. Из холщовой сумки жрицы друг за другом появились: оловянная чаша на высокой ножке, стальной кинжал, глиняная бутыль, прямоугольная шкатулочка из камня и костяной гребешок. Мэгдан аккуратно разместила все эти предметы на плоском камне у воды, а потом сбросила плащ, под которым совершенно неожиданно оказалась голой, и уселась своей роскошной, с прелестными ямочками задницей прямо на каменный пол. Многообещающе.

С некоторой нерешительностью Морган начал развязывать пояс плаща. Лицо Мэгдан озарила солнечная улыбка. Ага, значит, он действует правильно. Дело пошло быстрее. Обнажаемые части тела моментально покрывались мурашками. Быть может, жрица догадается сделать что-нибудь с холодом. Ей-то самой он, похоже, не очень мешает.

Пока Морган разувался, Мэгдан откупорила бутыль, перелила ее таинственное чернильно-черное содержимое в чашу. И снова солнечная улыбка, отметающая сомнения. Морган сел на колени напротив жрицы.

Мэгдан щелкнула над чашей пальцами:

– Огонь.

Жидкость вспыхнула голубым пламенем. Жрица загасила его ладонью, передала чашу Моргану и ободряюще кивнула. Он сделал осторожный глоток. Пряное, с ароматом меда, снадобье прошло внутрь легко, не обожгло ни горла, ни желудка.

Они пили по очереди, передавая чашу друг другу. Напиток вызывал странное ощущение расширения в голове и, казалось, разогревал вместе с телом и пространство вокруг. На последнем глотке Морган отметил, что все еще соображает, где, с кем и почему находится, а когда они с Мэгдан поднялись и спустились по камням в озеро – что сохраняет равновесие и координацию движений. Чудеса. Как, впрочем, и ее трюк с поджиганием жидкости.

Огоньки свечей затанцевали на потревоженной воде. Он чуть не взвыл, окунувшись с головой, по примеру Мэгдан. Ух, ледяная! И противно соленая.

– Вода, – донеслось сквозь бульканье в ушах. Опять только на древнем языке. Морган предположил, что жрица чувствует, значения каких слов он знает, поэтому не сотрясает воздух попусту.

Мэгдан мягко потянула его за руку, на мелководье, где они уютно уселись вплотную друг к другу. Морган прижался грудью к ее спине, и вода сразу перестала казаться холодной. Мэгдан открыла каменную шкатулку, внутри которой Морган отчетливо разглядел только конус благовония. Пальцы жрицы коснулись трав.

– Разделение.

Закудрявился дымок, потянуло теплым древесным ароматом, напоминающим запах отсыревшей коры.

«Почему не Воздух?»

Разделение означает отделение Манны от физического тела. Это слово, Морган помнил, неоднократно повторялось в мантре, которую напевала Соула перед тем, как вывести его из тела. Есть другие значения?

«Ай… Не все ли равно?»

Он поцеловал голое плечо. Ладони заскользили по бедрам Мэгдан и выше. Гладкая загорелая кожа. Возраст выдает только слегка обвисшая грудь; Мэгдан выкормила не одного ребенка. Любопытно, сколько ей лет? После сорока угадать возраст трудно. Особенно у женщин. А уж если перед тобой жрица… Ей запросто может быть и семьдесят, и восемьдесят.

«Разве это помеха?»

Провести остаток жизни при Храме, с ней, счастливо околдованным. Солнце, сияющее у нее внутри, исцелит все раны и вдохнет жизнь. Может, это и есть решение?

– Земля. – Мэгдан откинула голову назад, нежно провела гребешком по его бедру. От ее прикосновения Морган вздрогнул и судорожно глотнул воздух.

«Все, что угодно, хоть утопиться в этой луже».

Он принял гребешок. Потемневшие от воды волосы заструились между тонкими зубьями. Густые. Блестящие. Дышащие свежестью высокогорных ледников и ароматом рубиновых звездочек смолевки, которые так дивно благоухают по ночам. Мэгдан полушепотом забормотала что-то на Живом языке. Врата… Манна… Безвозмездный дар… Переход… Слияние… Кровь… Новое начало… Сила любви… Сила любви… Сила любви… Имена Богов через каждые три-четыре фразы… Остальные слова незнакомы или проговариваются слишком тихо и быстро, чтобы разобрать их. Не храмовый ли вариант брачного обряда?

«Если разговаривать нельзя, кивни. Ты ведь читаешь мои мысли».

Мэгдан не кивнула. Но спустя несколько минут, не прерывая молитвы, достала из шкатулки пузырек из темного стекла и вложила Моргану в ладонь, которая, в то время как другая рука занималась волосами, блуждала по ее телу. Душистое масло! Это больше чем кивок. Морган откупорил пузырек, смочил маслом ладони. Пахнет полынью. Странно. Для любви используют другие масла. Хотя это может быть смесь нескольких масел, которые в сочетании друг с другом дают горьковатый аромат. Взгляд скользнул по водопаду волос. Почему бы не начать с них? Он провел ладонями по волосам. Мэгдан тут же повернулась и поощрила инициативу поцелуем – нежным, но, увы, слишком быстрым. Потянувшись за ее губами, Морган ткнулся носом в затылок: жрица снова бормотала свою молитву.

«Или это я двигаюсь медленно? Снадобье? Ему пора подействовать. Так славно полыхало».

Морган глянул через плечо Мэгдан на свои руки, втирающие масло. Точно. Еле двигаются, соскальзывают с мокрой кожи. И огоньков на воде явно больше, чем свечей. И танцуют они слишком уж бурно. И мышцы расслаблены так, что вопят от восторга. Кроме одной, самой важной, которая просто пылает. Он поцеловал Мэгдан в висок; отодвинув волосы, скользнул губами по шее.

«Закругляйся, солнце мое. Тебя услышали все боги всех миров».

Мэгдан прижалась к нему теснее. Когда его руки добрались до бедер, раздвинула колени и уселась бочком… чтобы дотянуться до кинжала, лежащего среди прочих ритуальных предметов. Из круговорота непонятных слов скороговоркой вынырнули несколько знакомых:

– Богам не нужны молитвы. Молитвы нужны мне. А значит – тебе, – и растворились в древней мелодике.

Жрица оттяпала у себя густой локон, разделила на четыре пряди. Морган подавил радостный возглас. Те, у кого длина волос позволяет, делают из них шнурки и оплетки для брачных талисманов. Он с воодушевлением зажал в кулаке кончик пряди, который Мэгдан вручила ему, чтобы косичка не распускалась, и ее пальцы затанцевали над плетенкой.

Они закончились одновременно: душистое масло, косичка и молитва. Косичка вместе с пустым пузырьком отправилась на берег. Несколько минут Мэгдан, привстав, ковырялась в своей шкатулке. Дважды в ее руке промелькнуло что-то круглое. Морган ожидал увидеть деревянные бляшки, из которых вырезают брачные талисманы. Вытягивал шею, вертел головой, но тени падали так, что разглядеть не удавалось, а подниматься на ноги было лень. В итоге никаких новых предметов не появилось. Мэгдан просто закрыла шкатулку и села к нему лицом. Уголки ее губ поползли вверх. Мгновение предвкушения было восхитительным.

– Любовь, – прошептала Мэгдан на Всеобщем языке. А на древнем прозвучало слово, обозначающее один из духовных аспектов любви – Единение. Единение – глубокое взаимопроникновение и полное слияние Манны любящих, когда двое становятся одним.

Вслед за жрицей, сжимающей его руки, Морган перебрался на более глубокое место. Она положила его спиной на воду, поддерживая голову и бедра. Наклонилась. Ее губы нежно, любяще коснулись яичек, лобка, пупка, сердца, губ, лба. Ох… Он чуть ли не вскрикивал от каждого прикосновения. Морган нетерпеливо обнял ее, притянул к себе. Вода над головой сомкнулась. Мэгдан уселась на него верхом и выпрямилась. Что-то выкрикнула в пространство. Пропела какую-то мантру. Еще раз, и еще. Он дернулся глотнуть воздуха, но руки жрицы жестко пригвоздили его ко дну. Затуманенный разум резко вернулся в реальность.

«Эй! Мэгдан! – Морган вцепился в ее запястья. – Ты шутишь? Мне не нравится твоя игра!»

Никак. Проклятье! Сильная, стерва! Воздух в легких катастрофически иссякал. Морган судорожно замолотил руками и ногами. И тотчас обнаружил, что делает это в воображении. Тело лишь вяло подергивается, как иногда во сне: хочешь бежать быстро, а получается еле-еле.

«Мэгдан!! А ты-то, дурак, повелся. Чего еще можно ожидать от жрецов?»

Внезапно паника схлынула. Это закончится. Закончится очень скоро. И наступит покой – такой же, как на священном озере. Сквозь воду Морган увидел склонившееся над ним лицо жрицы со свисающими волосами. Губы зашевелились, по их движениям он угадал… это слово – последнее. Рука Мэгдан с силой надавила на его макушку, потом протянулась к берегу. За кинжалом! Потому что все остальное убрано в шкатулку.

«Но зачем ты устроила маскарад, Мэгдан? Что мешало тебе прикончить меня, когда я спал? По крайней мере, это было бы честнее!»

Сознание залил ослепительный свет. На мгновение Морган слился с ним. Будто смотрел на солнце, не испытывая рези в глазах, потом вошел в него и вышел, унося в себе его частицу. Все его существо пронзила горячая судорога. Любовный экстаз, усиленный в десятки раз. Совместный танец Духа, Манны и тела. Танец Жизни, который никогда не прекращается.

«Ты права, Мэгдан: смерти нет».

Удар в грудь. Обжигающая холодом темнота. Удушье. Полный рот… крови? Нет. Знакомого металлического привкуса Морган не ощущал. Зато ощущал вокруг себя воздушное пространство. Тело перевернулось на бок, изо рта выплеснулась озерная вода. Глоток воздуха. Выворачивающий наизнанку кашель. Новая порция солоноватой мерзости.

Морган чуть не околел, отхаркиваясь. Когда он, измученный, все еще жадно хватая воздух, перевалился на спину, тело тряслось, как в припадке. Рядом послышалась возня. Морган почувствовал, как несколько пар рук переваливают его на сухое одеяло. Заворачивают. Поднимают. Куда-то несут. Хлопок. Звон в ушах. Врата?

– Дар Жизни, – произнес на двух языках женский голос. Голос принадлежал не Мэгдан. – Жизнь – последний, тринадцатый элемент. – Морган распахнул глаза. Он лежал в знакомой постели, в домике посреди озера. Ночной мрак разгонял уютный свет свечи. Рядом сидела на корточках стройная молодая женщина со строгим, преисполненным самоуважения и решимости служить своему долгу лицом целителя, только вчера вылупившегося из подмастерьев.

«Где эта стерва, которая меня утопила?» – хотел выкрикнуть Морган, но захлебнулся воздухом и закашлял.

– Мэгдан нет, – ответила женщина на его безмолвный вопль. – Здесь только я, Ли. – Она с непонятным сожалением склонила голову, откинула со лба темно-рыжую челку. Теплые руки накрыли его беспомощное, трясущееся тело еще одним одеялом. – Лежи. Она провела очень полезный для тебя обряд.

Морган закрыл глаза, положил руку на нижнюю челюсть, чтобы зубы стучали не так громко. Что за варварский обряд? Какая польза от того, чтобы провести через начальную стадию смерти человека, побывавшего мертвым по-настоящему?

– Чай с маслом. – Голос Ли заставил его приподнять веки и повернуть голову. Жричка постучала ногтем по пробке стоящего в изголовье кувшина. – Какое-то время он останется горячим. А вон там, – ее рука показала в сторону буфета, – можешь оставить подношения. Но помни: они нужны тебе, а не Богам, поэтому оставляй то, что тебе дорого.

Ловко. Арр бы оценил. Морган натянул на голову одеяло. Расспрашивать ее о чем-либо бесполезно. Не слишком-то здесь щедры на объяснения.

«Вали отсюда».

Ли уселась рядом с постелью.

– Подыши глубоко, без пауз между вдохами и выдохами. Быстрее согреешься.

– Не буду, – буркнул Морган. «Чем давать советы, легла бы лучше под бок».

Такой способ согревания в Храме, видимо, не практиковался: жрица перебралась в ноги, сняла с них одеяло и стала нажимать на какие-то точки на ступнях. Некоторые места оказались ощутимо болезненными. Морган не лягнул ее только потому, что ему было лень совершать лишние движения. Массаж, однако, свое дело сделал: дрожь утихла, а ощущение качки начало ослабевать. И Ли оставила его в покое. Какое-то время из-за шторки доносились шорохи, выдающие присутствие жрицы. Потом тихо скрипнула дверь, и наступила тишина. Заснуть Морган не мог из-за света, все еще сияющего в голове, поэтому просто лежал с закрытыми глазами и наслаждался покоем. Не хотелось ни двигаться, ни есть, ни пить, ни о чем-либо думать. Просто парить в безвременье, созерцая свет внутри себя.

Через какое-то время стало жарко. Пришлось стащить с себя верхнее одеяло. Неплохо бы и приоткрыть окно. Духота как в бане. Морган приподнялся на локте. Убедился, что комната больше не кружится и не раскачивается. Держась на стену, медленно встал на ноги. Ступать по теплой циновке было приятно. Сквозь занавеску сочился серый утренний свет. Самая странная в его жизни ночь на исходе. Что она оставит после себя? Возле буфета его шаги замедлились. Три каменные чаши, ожидающие подношений. Рядом с каждой по свече – оранжевая, зеленая и желтая. Цвета Богов. Морган без особой надежды потер фитиль оранжевой: вдруг Дар проявится? Пламя не вспыхнуло, и он с унылым вздохом зажег свечи от огарка, освещающего комнату.

«Подношения нужны мне, а не Богам. Как и молитвы? Мне не жаль, но что изменят металлические кругляшки?»

Морган отогнал мысль о том, что ничего, кроме того, что чей-то карман, скорее всего кого-нибудь из верховного жречества, станет на дюйм толще. И опустил в чаши маленькие мешочки, предусмотрительно захваченные из дома: в сердоликовую – с золотыми монетами, пожертвование Творцу, в малахитовую – с серебряными, Мудрейшей. Над янтарной чашей он задумался. Земной Владычице обычно приносят в дар домашнюю еду. Что можно приготовить здесь? Морган приоткрыл дверцу буфета. Обе полки заставлены склянками с травами и настойками. Помявшись, он шагнул к лавке, где лежала его одежда, нащупал в кармане рубашки брачный талисман. В случае смерти брачного партнера талисман сжигают, а Морган до сих пор носил его при себе. Самое дорогое… Солнце с двумя лунами скользнуло в чашу. С чувством выполненного долга Морган вернулся в не остывшую еще постель. Теперь можно дрыхнуть до упора. Концовка известна: он проснется в лодке, посреди озера Донг, с готовым решением, как жить дальше, но без воспоминаний, как его облапошили.

* * *

Проснулся Морган там же, где заснул. Позевывая, окинул взглядом комнату. Ли не вернулась. В теле приятная слабость, голова немного кружится. Нет причин просыпаться, кроме переполненного мочевого пузыря. Не одеваясь, он вышел на теплые бревна плота. Листва береговых деревьев беззвучно трепетала на отсутствующем ветру. Темно-синяя вода лениво дремала под полуденным солнцем. У правого края плота покачивался причаленный каяк – длинный, рассчитанный на двоих. Морган беспокойно завертел головой: неужели ночевала?

– Туалетное ведро за домом, – услужливо подсказали слева.

С лавочки на крыльце радостно скалился сухой, лысый, прокопченный солнцем старикан. Не подай он голос, Морган не заметил бы его. И сам жрец, и его одежда сливались со стеной хижины.

– Угу. – Морган хмуро поплелся в сторону, куда указывала сморщенная рука. Явился за подношениями.

«Чтоб тебя ими стошнило».

– Большая глубина. И здесь никогда не бывает ветра, – пояснил старик, едва Морган вывернул из-за угла. – Озеро Молчания – так мы зовем это место. Голоса Богов можно услышать лишь тогда, когда замолкают все остальные. Одевайся. Дома доспишь.

– Я не слышал, – грубовато буркнул Морган. – И не покину это место, не получив того, за чем пришел. – В подтверждение твердости своего намерения он скользнул обратно в хижину.

– Мы, конечно, можем устроить для тебя маскарад, – догнал его голос жреца.

«Благодарю. Вы уже устроили».

Он занял оборонительную позицию, привалившись к двери спиной.

– Привести на живописный берег реки, – невозмутимо продолжал жрец, – где ты снимешь одежду, бросишь ее в костер, искупаешься, облачишься в простыню, выпьешь крови жертвенного кого-нибудь. Задом наперед сойдешь в глубокий грот, зажжешь свечи, воскуришь благовония, сядешь, свернув ноги узлом, и начнешь пялиться в стену. Дня через три тупого сидения без воды и пищи твое измученное сознание явит тебе светлоликую красавицу ростом в десять футов, которую ты примешь за Мудрейшую или Земную Владычицу. Она промокнет полой своих длинных одеяний твои слезы и напоит тебя святой водой из серебряного сосуда, а когда она наклонится к тебе, чтобы благословить поцелуем в лоб, ты обнаружишь, что у нее светлые кудри и голубые глаза, а ростом она тебе по грудь. К чему все это? Ты знаешь, как тебе поступить.

Морган облизнул пересохшие губы и опустил голову. Пользуясь его неспособностью закрыться, облазили вдоль и поперек. Провели таинственный обряд, взяли за него плату, обставив свои бессмысленные действия высокими принципами. А теперь сообщают то, что он прекрасно знает сам, и вышвыривают. Лживое ворье!

– Злишься. Отлично! – донесся снаружи триумфальный возглас. – Гнев – это огонь. А огонь – это жизнь! Я спокоен за твое будущее.

– Если я поступлю, как знаю, меня объявят предателем, – сквозь зубы отозвался Морган. «Засунь свое гребаное ясновидение себе в задницу!»

– Мы готовы утрясти дела, связанные с твоим исчезновением, объявив твоей семье и главам общины, что ты получил откровение служить Храму. Именно поэтому я здесь. Давай поторапливайся. Детали обсудим по дороге к вратам.

«Забросил удочку с приманкой и тянешь за леску? Не получится, уважаемый!»

– Я не смогу воспользоваться вратами. Я потерял Дар после того, как Гионы вернули меня с того света.

– Сможешь, если припрет, – с наглецой усмехнулся старик. – Дар, который мы несем в себе с рождения и передаем по наследству, как и наше проклятие, – в ведении Богов. Невозможно потерять то, с чем ты пришел в этот мир. Полное восстановление – в течение двух месяцев. Это прогноз Лионеллы. У Ли точные прогнозы.

Морган набрал в грудь воздуха и контратаковал:

– Мнение Гионов менее оптимистично. У меня гораздо больше причин доверять тем, кто возвращает жизнь, чем тем, кто под видом обряда пытается ее отнять.

– Гионы не возвращают жизнь, они плодят живых мертвецов. Девушки просто сшивают тела и сращивают ткани. Их отец просто воссоединяет духовную оболочку с физической. Они сами не знают, как у них это получается, и, подобно большинству из нас, не имеют ни малейшего понятия об истинной природе Дара. Никто, кроме Храма, не суммирует наблюдения за теми, кого они вернули, хотя не стану утверждать, что и нам известна судьба абсолютно всех. Но даже если бы кто-нибудь обратил внимание на то, что эти люди не живут дольше двух лет после реанимации, ничего не изменилось бы. Надежда. За нее Гионам будут отдавать последнее. Есть тонкие вещи, не видные ни Гионам, ни целителям. То, что разрушается в момент смерти и не восстанавливается без вмешательства Богов. Точнее, тех, кто является их проводниками. Воля к жизни – так бы я это назвал на понятном тебе языке. Побывавший мертвым стремится назад. Он умирает не от болезней. Гионы профессионалы: и Манну, и тело они латают на совесть. Обычно это самоубийство, сознательное или бессознательное. Очнувшись после реанимации, ты радовался, хотел жить? – Длинная пауза. – Под видом обряда в тебе пробудили Дар, хотя ты пока этого и не чувствуешь.

Дар? В сознании снова вспыхнул свет. О Боги… Мэгдан… О таких вещах надо предупреждать заранее. Морган отлепился от двери и начал одеваться, бросая тоскливые взгляды на покинутую постель. Когда он вышел, поникший и обмякший, как побитый пес, все еще полный сомнений, старик сидел в каяке с веслом наготове.

– Если общение с Гионами имеет столь печальные последствия, почему вы ограничиваетесь наблюдениями и разговорами? – поинтересовался Морган, укладывая свои длинные негнущиеся ноги в узком пространстве суденышка. – Эти несчастные могли бы жить, если бы вы проводили обряд каждому из них.

Жрец ловко сдернул с кнехта веревочную петлю, оттолкнулся от плота, перехватил весло.

– Высокая степень риска. Недостаток людей. Этому обряду учатся всю жизнь, а совершить его можно всего раз. И не каждый больной годится. – Моргану на колени упали тонкая прямоугольная дощечка, плотно закупоренный пузырек с чернилами и перо. – Пиши: я, такой-то, передаю Храму свое движимое имущество в оплату за пользование талисманом, который, являясь собственностью Храма, позволяет в любое время попасть на его территорию, получить жилье и пропитание, остаться на неограниченный срок. Год, месяц, подпись. – Лодка, плавно набирая скорость, заскользила по зеркальной глади.

Морган открыл рот, потом закрыл, ошалело развернулся к старику.

– Ты волен не принимать моего предложения, – равнодушно пожал плечами жрец. – Вернись домой, еще раз хорошенько все обдумай. У тебя ведь совсем не было на это времени! Можешь продолжать вести прежний образ жизни, и в скором времени ты добьешься-таки того, к чему так упорно стремился. В упорстве, знаешь ли, заключена колоссальная сила, только результат скрыт за годами и наступает неожиданно. Можешь просто уйти и сжечь за собой мосты, действительно стать ренегатом, навлечь на себя позор и презрение. – Старик положил весло поперек лодки, достал из кармана оливковых штанов медный кругляш на длинном шнурке.

Тот самый шнурок, который сплела из своих волос Мэгдан! На одной стороне медальона гравировка: Солнце с двумя лунами, символы Богов, в обрамлении ветвей бука – дерева, являющегося, по легендам, проводником из знания прошлого к обретению знания будущего. Знак Храма. Морган наклонил голову, талисман приятной тяжестью повис у него на шее.

– Это поможет тебе вернуться в Храм, если возникнет такая необходимость, – сказал жрец. – Постарайся не потерять, иначе снова придется идти кружным путем. – В его руках снова ритмично замелькало весло.

За бортом тянулся однообразный пейзаж – высокие отвесные скалы, в трещинах ощетинившиеся уродливыми колючими кустиками. Из воды кое-где торчали верхушки булыжников. Не знакомая узкая протока, а настоящая горная река, обещающая впереди быть бурной. Морган поразился, насколько глубоко был погружен в собственные переживания, что не заметил, как они покинули озеро.

«Кто я теперь? – думал он, глядя на яркую полосу неба между каменными стенами берегов. – Легализованный предатель. Ренегат в законе. У тебя есть лучшая идея?»

– Вот и я о том же, – донесся из-за спины голос жреца. – Поторопись. Через полмили начинаются пороги.

Морган прислушался. На фоне далекого шума воды ухо уловило знакомый заунывный речитатив, льющийся из-за скал: кого-то хоронят. Он устроил у себя на бедре дощечку, откупорил чернильницу. Дрожащая рука начала медленно и коряво вырисовывать буквы. Чернила мгновенно впитывались в дерево и высыхали, словно он выдавливал или выжигал. Так пишут особо важные документы длительного хранения. Ему пришла мысль, что он заключает сделку на покупку любимой девушки и сделка совершается не со жрецом и не с Храмом.

«С судьбой? С Богами? С самим собой?»

А девушка еще не знает, что она любимая… Морган с горечью усмехнулся, представив, как явится к Марго.

«Привет! Я пришел к тебе жить. Ты уж прости, но я нищий, у меня нет даже запасных трусов. Все, что я могу тебе предложить, – это я сам, нечисть, нелюдь, завоеватель».

– Я когда-то сделал неверный выбор и теперь за это расплачиваюсь? – спросил он не оборачиваясь.

– Выбор не бывает верным или неверным. Ты просто выбираешь путь, один из многих, и следуешь ему, принимая на себя последствия своего выбора. Если бы выбор был другим, то и последствия были бы другими. Не хуже и не лучше, просто другими. Даже самый правильный, если тебе удобнее мыслить в категориях «верно – неверно», выбор не отменяет неправильного, сделанного в прошлом. Ты сжег себя дотла, парень. У тебя внутри – пепелище. Ох, молодежь… Почему вы всегда просыпаетесь в последний момент, когда обнаруживаете себя раскачивающимися на краю пропасти? – Жрец приподнял весло, и лодка юркнула между двумя большими булыжниками, не задев бортом ни один из них. – Зов сердца – это голоса Богов, подсказывающие, где тебе надлежит быть. Ради собственного же блага. Игнорируя зов сердца, ты отрекаешься от своего предназначения.

– Хочешь сказать, мое предназначение – продолжить род с чужачкой? – насмешливо фыркнул Морган.

– Это утешительный приз, который ты можешь вручить самому себе, чтобы тебе было не так муторно заниматься более важными делами. Приз довольно хлопотный, но со временем он может оказаться полезным.

Морган бросил законченную писанину жрецу на колени с той же небрежной снисходительностью, с какой тот высказался в адрес Марго. Хотел поинтересоваться, что за важные дела его ожидают, но вместо этого съязвил:

– Выгодное это дельце – торговать свободой.

– Если хочешь что-то получить, нужно что-то отдать, – отозвался жрец тоном заправского дельца, отчего его голос стал пугающе похожим на Арра. – Если хочешь получить то, чего у тебя никогда не было, приготовься делать то, чего никогда не делал. За все надо платить. Этот закон работает вне зависимости от того, в каком мире ты живешь. Мы не торгуем свободой, а обеспечиваем тылы тем, кто в них нуждается. И тебе с настоящего момента в том числе. Боги стоят выше условностей, выше добра и зла, выше правил и традиций.

Вода вокруг стала бурной, а внутри разлилось Озеро Молчания. Глубокая синева, дремлющий на воде золотой шар солнца, свет улыбки Мэгдан. Морган коснулся пальцами косички, нежно щекочущей шею, бережно спрятал талисман под рубашку. Веки запылали, пространство перед глазами затянул серебристый туман. Дар Жизни. Как же это больно – снова становиться живым!

Каяк ткнулся носом в берег возле маленького песчаного пляжа. Скалы отступили от воды, освободив место хвойному лесу. Впереди река поворачивала влево, из-за деревьев доносился грохот воды.

– Дальше не поплыву, – объявил жрец. – Дождей мало, вода низкая. Пойдешь прямо, через лес, пока не упрешься в озеро. Это то самое озеро, от которого ты начал свой путь к нам, но с другой стороны. Кантайн, – представился он, протянув руки на прощание.

Морган едва не опрокинул лодку. Верховный жрец! Об этом человеке ползают самые невероятные слухи; он предстает то вершителем сверхъестественных чудес, то хитрым кровожадным злодеем, питающимся для видения прошлого, настоящего и будущего начиненными травами трупами им же умерщвленных других жрецов.

«А если все это обман, ловушка?»

Морган подавил в себе подозрения. Трепыхаться поздно. Он стиснул сухие теплые ладони, все еще сильные, несмотря на преклонный возраст.

– Спасибо. Извини, если был не совсем вежлив. Я не понял, что произошло. Был немного не в себе. – Морган улыбнулся в ответ на улыбку Кантайна, на глаза снова навернулись слезы. – Слышал, ты знаешь все и обо всех, – забормотал он, чтобы отвлечься от нахлынувших эмоций. – Мой друг… Мы расстались при странных обстоятельствах.

Глаза жреца сощурились, словно разглядывая что-то вдали.

– Он жив. Хотя был близок к смерти. И он не предал тебя, – ответил он на безмолвные вопросы. – Хотя готов предать многих ради тебя.

«Ох… Прости, Арр!»

Морган не удержался и вытер запястьем глаза.

– Почему же…

– Он сам тебе расскажет.

– Мы встретимся? – почти выкрикнул Морган.

– Жизнь редко разлучает таких похожих и связанных такими крепкими узами людей. Когда один из такой пары оказывается на грани катастрофы, второй словно с неба сваливается ему на помощь.

– У нас вышло наоборот.

– Я бы не стал выносить столь категоричных суждений. – Жрец загадочно улыбнулся, и Морган впервые обратил внимание, что улыбка у него такая же солнечная, как у Мэгдан. – Возможно, есть обстоятельства, которые остались от тебя в тайне. Тебе пора. И мне тоже.

– Постой! – Морган схватил ясновидца за руку. – Это очень важно! Некоторое время назад некий подонок-ренегат отравил какое-то из наших озер. Он околдовал… – От волнения Морган запнулся. Как изложить историю с Тойвой покороче?

– Озеро. Боги… – Глаза жреца закрылись. Пальцы, держащие весло, разжались, словно оно вдруг сделалось невыносимо тяжелым. – Неугомонный, – прошептал он одними губами. Туловище Кантайна начало легонько раскачиваться взад-вперед. Боясь выдернуть жреца из транса, Морган не решился уточнить, к кому относилось последнее слово. Он просто сидел не шевелясь и ждал. – Огромное озеро в форме короны, – отстраненным голосом произнес жрец. – Две реки берут из него начало. За озером узкая полоска плоскогорья. Дальше – плоское болото по самый горизонт. Вода… пригодна для питья. Но пока из спор разовьются и размножатся ядовитые водоросли, пройдут месяцы, годы. – Сожженные солнцем веки без ресниц приподнялись. Жрец слепо уставился в пространство. – Я провел всю жизнь в Храме и слаб в географии. А мое физическое зрение доживает последние дни. Мне не разглядеть линий на картах. Сообщай об этом каждому из наших, кого встретишь. Вы найдете это озеро. Найдете. – Кантайн мягко вытолкнул Моргана из лодки. Видно, не хотел больше вопросов. Высоко поднял ладони. – Храм Сердца благословляет тебя и в любой момент предоставит тебе убежище.

– Только мне? – обернулся Морган, выбравшись на твердую землю.

Смуглое морщинистое лицо жреца расплылось в лукавой улыбке.

– Иди, не теряй времени!

Прихрамывая, Морган побрел между низкорослыми тощими елками. Кое-где ветер сдул тонкий слой почвы, и под ногами проглядывали вездесущие розовато-серые булыжники. От ходьбы по жесткой неровной поверхности заныла поясница, в бедре заскреблась знакомая боль. Вон те тонкие облезлые сосенки возле мохнатого валуна как раз сгодятся на трости. Морган сделал к ним шаг и застыл. А самая-то главная тайна…

«Как ему удалось приручить Асура?» Он метнулся назад, но жрец таинственно исчез вместе со своим каяком. Морган оглядел реку, выдохнул с досадой и поплелся обратно. «Болван. Такой шанс упустил!»

«Он позволил малоразвитой твари войти в свое тело, – громко, отчетливо ответил голос Кантайна. Морган споткнулся. Схватился за ствол дерева, чтобы не упасть, и повис на нем, морщась от боли и изумления. Голос звучал в голове. – Когда-то этот парень был у нас, с просьбой излечить от бесплодия. Наши целители не нашли это возможным. Он не поверил. Решил, что с ним не хотят возиться, и попросил пустить в библиотеку, поискать рецепт самостоятельно. Он был уверен, что снадобье, оживляющее бесплодное семя, существует. В нашей библиотеке несколько уровней доступа. На первый мы пускаем даже гостей. Но мы, хоть и жрецы, не лишены простых человеческих слабостей. Некто по небрежности оставил на первом уровне тексты, которым там быть не положено. Не важно, что это были за тексты. Вананд ознакомился с ними и применил по назначению. Как ни слаб был его Дар, Дар Асура оказался слабее, поэтому хозяином в этом тандеме стал Вананд. Их духовные тела слились. Асур мечтал о материальной оболочке, Вананд – о безграничном могуществе, оба были одержимы властью над миром. Зубцы ключа совпали с пазами замка, и дверь к заветной мечте отворилась. Двое стали одним, и уже не смогли существовать друг без друга. Мир обрел новое существо… древнего Асура».

– А скверна? – машинально воскликнул Морган. – Почему в его Манне не было скверны?

«У него врожденный дар перерабатывать скверну, – ответил голос Кантайна. – Его Манна делает это так же легко, как твой желудок переваривает пищу. Редкая особенность, которую трудно обнаружить. Но парню повезло. И он скрыл свой бесценный дар, приберег для себя. Шагай! Разумному – довольно».