Два года назад исчезла студентка Ребекка Тролле, но проведенное тогда расследование не дало результатов. И вот теперь тело девушки случайно найдено в городском парке.

Полиция выясняет, что Ребекка изучала творчество детской писательницы Теа Альдрин, которая получила тюремный срок за убийство бывшего сожителя, а также подозревалась в причастности к исчезновению своего сына. Оказывается, девушка была убеждена в невиновности Теа, но непонятно, по какой причине. Сама писательница уже тридцать лет хранит молчание… Но возможно, Ребекка, пытавшаяся разобраться в давнем преступлении, перед смертью успела узнать от нее нечто важное.

Литагент «Аттикус»b7a005df-f0a9-102b-9810-fbae753fdc93 Стеклянный дом: роман / Кристина Ульсон Иностранка, Азбука-Аттикус Москва 2014 978-5-389-08881-8

Кристина Ульсон

Стеклянный дом

Kristina Ohlsson

ÄNGLAVAKTER

Copyright © Kristina Ohlsson 2011

All rights reserved

Published by agreement with Salomonsson Agency

© Ю. Колесова, перевод, 2014

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014

Издательство Иностранка®

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

* * *

Посвящается Пиа

В кино убийцы всегда такие чистенькие. Я покажу, какое это тяжелое и грязное дело – убить человека.

Альфред Хичкок

Прошлое

премьера

Когда на экране появляются первые кадры, она еще не знает, что именно ей предстоит увидеть. Тем более не подозревает, какие ужасные последствия этот фильм и принятое ею в связи с ним решение будут иметь для всей ее последующей жизни.

Проектор она поставила на журнальный столик, экран наскоро отыскала в кладовке и установила посреди комнаты. Чтобы луч падал под нужным углом, пришлось подложить под передние ножки книгу – «Постель для мертвого»[1] Айры Левина ей подарила на Рождество подруга, но она пока так и не решилась ее открыть.

Звук перематывающейся пленки напоминает стук града по оконному стеклу. В комнате темно, она одна в доме. Не может объяснить, почему этот фильм с самого начала возбудил в ней такое любопытство. Она не помнит, чтобы ей доводилось смотреть его раньше, – может быть, дело в этом. Или интуиция подсказывает, что его скрывали не без причин.

На первых кадрах видно помещение, которое ей хорошо знакомо. Освещение слабое, объектив плохо настроен на резкость. Кто-то завесил все окна простынями, однако дневной свет все равно пробивается. Окон много, они доходят до самого потолка. Фильм продолжается, изображение становится резким. Открывается дверь, входит молодая женщина. Замирает на пороге в неуверенности, потом, кажется, что-то произносит. Смотрит в сторону камеры, нерешительно улыбается. Картинка слегка смещается, и становится ясно, что камера не стоит на штативе – кто-то держит ее в руках. Женщина заходит, закрывает за собой дверь.

При виде закрывающейся двери ей вдруг становится ясно, где снят фильм – в беседке в саду ее родителей. Сама не понимая почему, она начинается дрожать. Хочет отключить проектор, но руки не повинуются.

Но тут дверь беседки снова открывается, и входит мужчина в маске. В руках у него топор. Увидев его, женщина кричит и пятится. Она чуть не запутывается в одной из простыней – мужчина хватает ее за руку, чтобы не вывалилась из окна, и тащит на середину комнаты. Камера подрагивает.

Дальше происходит нечто невообразимое. Мужчина замахивается топором и опускает его на грудь женщины – раз, еще раз. Потом выхватывает нож и продолжает наносить удары – господи боже! Вскоре жертва неподвижно лежит на полу. Проходит одна, две, три секунды – и пленка обрывается. Проектор нетерпеливо трещит, ожидая, что его отключат и перемотают бобину на начало.

Но она не в состоянии этого сделать. Остановившимся взглядом смотрит на пустой экран. Что такое она сейчас увидела? Непослушными пальцами отключает наконец проектор, перематывает пленку и прокручивает запись еще раз. И еще.

Она не уверена, что фильм подлинный, однако это не имеет значения. Содержание отвратительно, а мужчину в маске она узнала уже во время второго просмотра. Когда все это снято? Кто эта женщина? Где находились ее родители, пока кто-то оккупировал их беседку, завесил окна и использовал ее для съемок этого жуткого фильма?

Уже спускаются сумерки, когда она наконец принимает решение. Вопросов больше, чем ответов, но это не влияет на ее выбор. Когда он вставляет ключ в дверь и выкрикивает: «Привет, любимая!» – она уже давно все определила.

Она никогда не будет ничьей «любимой».

И у ее ребенка не будет отца.

Настоящее

2009

Цитата из допроса свидетеля Алекса Рехта

01.05.2009

«Больше половины жизни я проработал полицейским и многое повидал. Но это – самый чудовищный случай из всех, с которыми мне доводилось сталкиваться. Это кошмарный сон, кромешный ад. Страшная сказка без малейшего намека на счастливый конец».

Вторник

1

Примерно через час после того, как солнце поднялось над горизонтом, Йорген впервые в жизни увидел труп. Обильный снег, выпавший зимой, и весна с многочисленными дождями размягчили землю, подняли уровень водоемов. Дождь и ветер совместными усилиями сметали землю с мертвого тела слой за слоем, и в конце концов среди камней и древесных корней образовалась глубокая яма.

Впрочем, целиком труп виден не был. Откопал мертвую женщину пес. А Йорген в полной растерянности стоял посреди рощи.

– Пошли, Сванте!

Ему всегда это плохо удавалось – сделать так, чтобы его услышали, внушить уважение. Не раз указывал ему на это начальник в бесконечных беседах, и именно по этой причине от него ушла жена.

– Ты занимаешь так мало места – просто человек-невидимка какой-то! – сказала она ему в тот вечер, собирая вещи.

И вот теперь он стоял посреди чужого леса с чужой собакой. Сестра настояла, чтобы он пожил у них, пока будет приглядывать за Сванте. Ведь речь шла всего о неделе – и вряд ли для Йоргена имеет значение, где он проведет столь короткое время.

Она ошибалась – Йорген ощущал это всем телом. Для него имело огромное значение, где жить. Ни ему, ни Сванте это решение не принесло радости.

Слабые солнечные лучи пробивались сквозь кроны деревьев, освещали блестящие стволы над золотистыми полянками. Все было тихо и спокойно. Благостную картину нарушал только Сванте, остервенело копавшийся в яме. Передние лапы колотили по земле, как барабанные палочки, комья летели во все стороны.

– Иди сюда, – снова попытался приструнить собаку Йорген.

На этот раз его голос звучал строже. Однако пес остался глух к его увещеваниям – теперь он начал скулить от усердия и возбуждения. Йорген глубоко вздохнул. Тяжело шагая, он подошел к Сванте, неуклюже похлопал его по спине:

– Послушай, приятель, нам пора домой. Мы ведь уже были здесь вчера. И завтра можем снова прийти.

Он сам слышал, как нелепо звучали его слова – будто разговаривал с маленьким ребенком. Однако Сванте – далеко не ребенок. Он взрослая овчарка весом в тридцать килограмм, унюхавшая нечто куда более интересное, чем усталый брат хозяйки, переминающийся с ноги на ногу на моховом ковре.

Йорген снова протянул руку – на этот раз, чтобы взять собаку на поводок. Они пойдут домой, пусть даже ему придется всю дорогу тащить Сванте за собой.

– Ты должен показать ему, кто здесь главный, – объясняла ему сестра. – Говорить четко.

Щебетание птичек отвлекло Йоргена, взгляд заметался среди стволов. Его охватила внезапная тревога: а вдруг рядом кто-то чужой?

Щелкнул карабин, Сванте оказался на поводке, и в этот самый момент, собираясь с силами для последнего рывка, чтобы увести собаку домой, Йорген заметил, что пес выкопал обрывок полиэтилена. Сванте рвал зубами какой-то пакет, и большой кусок остался у него в зубах.

Это труп?

Мертвое тело, зарытое в землю?

– Сванте, фу! – прорычал Йорген.

Пес замер на месте и дал задний ход. В первый и единственный раз он послушался своего временного хозяина.

Допрос свидетельницы Фредрики Бергман

02.05.2009, 13.15

(запись на диктофон)

Присутствуют: Урбан С., Рогер М. (следователи), Фредрика Бергман (свидетельница).

Урбан: Вы не могли бы рассказать о событиях, произошедших на острове Стурхольмен тридцатого апреля?

Фредрика: Нет. (У свидетельницы раздраженный вид.)

Урбан: Нет? Хорошо, а почему?

Фредрика: Меня там не было.

Рогер: Но вы же в состоянии рассказать об истоках этих событий.

(Молчание.)

Урбан: Фредрика, отказываться от сотрудничества с нами в такой ситуации – нарушение закона.

(Молчание.)

Урбан: На самом деле нам уже все известно. Во всяком случае, нам так кажется.

Фредрика: Тогда зачем вам понадобилась я?

Урбан: Ну, видите ли, я сказал, что нам так кажется, а слово «кажется» неуместно в профессиональной деятельности полицейского. Петер Рюд – наш общий коллега. Если существуют какие-то смягчающие обстоятельства, нам очень важно узнать о них. Прямо сейчас.

(У свидетельницы усталый вид.)

Рогер: В последние несколько недель на вас так много всего свалилось, мы знаем. Ваш муж арестован, и дочь…

Фредрика: Мы не женаты.

Рогер: Что-что?

Фредрика: Мы со Спенсером не женаты.

Урбан: Как бы там ни было, это дело оказалось очень трудным, и…

Фредрика: Вы просто спятили, черт подери. Смягчающие обстоятельства – сколько вам их нужно? Джимми, его родной брат, погиб. Он мертв, вы понимаете?

(Пауза.)

Рогер: Мы знаем, что брат Петера погиб. Нам известно также, что Петер находился в опасной ситуации. Но подкрепление уже выехало, и ничто не указывало, что он выпустил ситуацию из-под контроля. Так почему же он выстрелил?

(Свидетельница плачет.)

Фредрика: Но ведь вам уже все известно?

Урбан: Не все, Фредрика, иначе мы не сидели бы здесь.

Фредрика: С чего вы хотите, чтобы я начала свой рассказ?

Урбан: С начала.

Фредрика: С того, как нашли Ребекку Тролле?

Урбан: Да, пожалуй.

(Молчание.)

Фредрика: Тогда я с этого и начну.

2

Комиссар криминальной полиции Турбьерн Росс неподвижно стоял под деревьями на поляне. Прямая спина, на ногах резиновые сапоги с теплой подкладкой. Холодный весенний ветерок шелестел ветками, лучи солнца просачивались сквозь кроны. Скоро настанет пора спускать на воду катер.

Турбьерн оглядывал то жуткое зрелище, которое обнаружилось, когда вспороли два выкопанных собакой полиэтиленовых мешка. Это было час назад. А в мешках – верхняя и нижняя часть человеческого тела.

– Как долго это пролежало в земле? – спросил он судмедэксперта, вызванного на место находки.

– Прямо сейчас ответить невозможно. Но могу предположить, что около двух лет.

– Двух лет! – Турбьерн присвистнул.

– Росс, это только предположение.

Младший инспектор рядом с Турбьерном вежливо кашлянул:

– Мы не нашли ни рук, ни головы.

Турбьерн что-то сердито пробурчал себе под нос.

– Похоже, захоронение старое. Надо прочесать все окрестности и проверить, нет ли поблизости других частей тела. Вызовите собак, копайте с осторожностью.

Он особо не ожидал, что голову или руки найдут, но хотел удостовериться. Дела такого рода всегда привлекают повышенный интерес СМИ, ошибок быть не должно.

Он снова обернулся к судмедэксперту:

– Как ты думаешь, сколько ей лет?

– Прямо сейчас могу сказать только, что она была молода.

– И на ней – ни лоскутка.

– Нет, я не вижу следов истлевшей одежды.

– Убийство на сексуальной почве?

– Или убийца постарался, чтобы жертву не удалось идентифицировать.

– Да, может быть, и так. – Турбьерн задумчиво кивнул.

– Взгляни вот на это. – Судмедэксперт показал ему какой-то крошечный предмет.

– Что это?

– Пирсинг, был у нее в пупке.

– Ах ты черт!

Украшением служило малюсенькое серебряное колечко с табличкой. Турбьерн потер его о рукав куртки:

– Тут какие-то буквы. – Прищурившись, он отвернулся от слепящего солнца. – Мне кажется, тут написано «свобода».

Едва он произнес это слово, как украшение выскользнуло из его рук и опять скрылось в земле.

– Проклятье!

Вид у судмедэксперта был подавленный.

Турбьерн снова поднял украшение и сходил за пакетиком для хранения улик. Теперь, когда у них имеется эта штучка, установление личности погибшей не составит труда. Странно, что убийца, в остальном продемонстрировавший такую предусмотрительность, упустил столь важную деталь.

Тело с большой осторожностью положили на носилки, накрыли и унесли. Турбьерн остался на месте, чтобы сделать звонок.

– Алекс, – проговорил он в трубку, – прости, что так рано тебя беспокою, но я хотел предупредить об одном деле, которое гарантированно попадет тебе на стол.

Наступало время обеда. Строго говоря, Спенсер Лагергрен не испытывал голода, однако в час у него была назначена встреча, а сколько она продлится, он не знал и потому хотел успеть поесть перед дорогой.

В ресторане «Кунг Кроль» у Старой площади в Упсале ему подали курицу с рисом, а затем он быстрым шагом прошел по городу в сторону «Каролины Редидивы»[2], мимо величественного здания библиотеки и далее к Английскому парку, где располагались помещения кафедры литературоведения. Сколько раз доводилось ему проходить по этому маршруту? Иногда у него возникало ощущение, что он мог бы преодолеть этот путь с завязанными глазами.

Примерно на полпути заболели нога и бедро. После автокатастрофы врачи обещали полное восстановление – если он наберется терпения. Однако в начале надежда почти изменила ему. Он был на волосок от смерти. Дьявольская ирония – погибнуть как раз тогда, когда все вроде начало налаживаться. После десятилетий несчастной жизни Спенсер решил взять себя в руки и поступить правильно – и за этим последовали новые беды.

Он просидел на больничном несколько месяцев. И впервые стал отцом как раз в ту пору, когда сам заново учился ходить. Во время родов он не знал, стоять ему или сидеть. Акушерка предложила прикатить кушетку, так что он мог бы лечь рядом. Он отказался – веж ли во, но решительно.

С рождением ребенка к нему вернулась энергия, воля к жизни. Разрыв с Эвой оказался совсем не так драматичен, как он себе представлял. Смена места жительства померкла на фоне автокатастрофы, в которой он едва не погиб, и теперь уже бывшая жена не проронила ни слова, пока грузчики выносили его вещи из их совместно нажитого дома. Спенсер присутствовал лично, следя за тем, чтобы все шло по плану, и наблюдал за погрузкой, сидя в своем любимом кресле. Когда фура была загружена и он поднялся, чтобы кресло вынесли последним, вся сцена приобрела почти символическое значение.

– Береги себя, – произнес он, стоя в дверях.

– Ты тоже, – ответила Эва.

– Созвонимся. – Он поднял руку в неуверенном прощальном жесте.

– Обязательно.

Она произнесла это слово с улыбкой, но в глазах блестели слезы. Уже закрывая входную дверь, он услышал, как она прошептала:

– Но ведь иногда нам было хорошо вместе, правда?

Он кивнул, но в горле стоял ком, и он ничего не смог сказать. Молча затворил за собой дверь дома, который служил их совместным жилищем почти тридцать лет, и с помощью грузчика спустился по лестнице.

С тех пор прошло уже девять месяцев, и он пока не возвращался туда.

Между тем жизнь после катастрофы была полна иных, куда более тривиальных возвращений. Например, на работу. Слух о том, что заслуженный профессор оставил жену и дом, дабы начать новую жизнь с молодой женщиной из Стокгольма, совсем недавно родившей его ребенка, мгновенно облетел факультет. Спенсер с улыбкой отметил, что народ не знает, уместно ли поздравлять его с новорожденным.

Помимо ограниченной подвижности, жизнь осложняло то, что ему тяжело было привыкнуть к Стокгольму. Внезапно он ощутил какую-то внутреннюю потерянность. Когда электричка тормозила у перрона в Упсале, ему хотелось никогда больше отсюда не уезжать. Упсала стала частью его жизни – не только профессиональной, но и личной. В напряженный ритм Стокгольма он не вписывался и тосковал по Упсале, сам боясь себе в этом признаться.

И вот он добрался до университета. Кафедру литературоведения возглавлял Эрланд Мальм. Они со Спенсером познакомились еще в ту пору, когда оба были новоиспеченными докторантами. Дружба их никогда не связывала, однако врагами или конкурентами они тоже не являлись. Можно было сказать, что у них хорошие отношения, но не более того.

– Садись, Спенсер, – произнес Эрланд.

– Спасибо.

После прогулки пешком нога и бедро очень нуждались в отдыхе. Палку он повесил на ручку кресла.

– Неприятно это говорить, но до меня дошла некоторая компрометирующая информация.

Компрометирующая?

– Помнишь такую Туву Эрикссон?

Спенсер задумался:

– Я был ее научным руководителем прошлой осенью, вместе с новой докторанткой Малин. Когда начал работать на полставки.

– Как ты мог бы описать ваши с Тувой отношения?

Из коридора донесся какой-то звук, и оба вспомнили, что дверь в кабинет открыта. Эрланд поднялся и закрыл ее.

– У меня с ней не было никаких проблем. – Спенсер развел руками, надеясь, что хозяин кабинета предложит ему кофе. – Правда, она была не очень усердная студентка, так что и я, и Малин недоумевали, почему она выбрала для дипломной работы такую сложную тему. Направить ее на верный путь оказалось непросто. Насколько я помню, на последнем семинаре она не получила удовлетворительной оценки.

– Сколько раз ты с ней встречался?

– Раза два, не более. В остальном ею занималась Малин. Мне кажется, ее это раздражало – я имею в виду Туву. Ей не хотелось иметь в качестве научного руководителя докторанта.

Палка чуть не упала, и Спенсер прислонил ее к письменному столу.

– А в чем, собственно говоря, дело?

Эрланд прокашлялся:

– Она утверждает, что в течение всей работы над дипломом ты чинил ей препятствия. Отказывался помогать, если она не…

– Если она не – что?

– Не совершит с тобой действия сексуального характера.

– Что?

Спенсер рассмеялся, а потом его охватил гнев.

– Прости, но неужели вы воспринимаете все это всерьез? Я почти не имел с ней дела. Вы беседовали с Малин?

– С Малин мы беседовали, и она, с одной стороны, поддерживает тебя. С другой – признает, что лично не присутствовала при ваших встречах с Тувой.

Эта фраза повисла в воздухе.

– Эрланд, какого черта? Девчонка явно не в себе. Я никогда не обращался плохо со своими студентками, ты это прекрасно знаешь.

На лице Эрланда отразилось смущение.

– Да у тебя, черт подери, ребенок от твоей бывшей студентки! Многие на кафедре считают, что это, мягко говоря, странно. Я не имею в виду себя, но другие…

– Кто другие?

– Послушай, давай не будем переходить на личности, и…

– Какие другие?

– Хм… Барбара и Манне. К примеру.

– Барбара и Манне! Манне сам, черт подери, сожительствует со своей падчерицей, и к тому же…

Эрланд в досаде ударил ладонью по столу:

– Сейчас мы говорим о тебе, а не о других. Манне – неудачный пример, я беру его назад. – Он тяжело вздохнул. – Другая студентка видела, как ты обнимал Туву.

Спенсер порылся в памяти:

– Она сказала, что у ее отца инфаркт, поэтому ей трудно сосредоточиться на учебе. Что она проводит много времени у него в больнице.

– Спенсер, ее отец умер. Он был членом городского муниципального совета и умер от лейкемии несколько лет назад.

Палка упала, Спенсер не стал ее поднимать.

– Ты уверен, что именно поэтому обнял ее тогда?

Спенсер молча смотрел на него, и Эрланд решил попробовать еще раз:

– Я хотел сказать – обнять человека не преступление, покуда ты точно знаешь, какой смысл вкладываешь в это действие.

– Она сказала, что ее отец болен. Она мне так сказала.

Эрланд заерзал на месте:

– Мы не можем этого так оставить.

Апрельское солнце заглянуло в кабинет, тени от стоящих на подоконнике цветов заплясали на полу. Скоро наступит День святой Вальборг[3], студенты уже готовятся к празднику. Пикники в парке, гонки на плотах по реке Фюрисон…

– Спенсер, ты меня слушаешь? Дело серьезное. Лучшая подруга Тувы только что избрана председателем Комиссии по равноправию студенческого совета. Если мы не воспримем ее слова всерьез, то предстанем не в лучшем свете.

– А я?

Его сердце рвалось домой, к Фредрике.

– У тебя был трудный год, возьми отпуск за свой счет.

– Если это твое последнее слово по данному вопросу, то существует риск, что я вообще не вернусь.

– Но послушай. – Эта реплика напугала человека по другую сторону стола. – Вся история забудется еще до окончания семестра. Таких девушек, как Тува, всегда разоблачают, если они возводят на других напраслину.

– Если возводят напраслину? – С горькой усмешкой Спенсер поднялся со стула. – Эрланд, я ожидал от тебя большего!

Заведующий кафедрой молча обошел вокруг стола и поднял палку Спенсера:

– Передавай привет Фредрике.

Не отвечая, разгневанный Спенсер покинул кабинет. Но к гневу примешивалось и беспокойство. Как теперь выпутываться из этой истории?

– Ребекка Тролле, – произнес Алекс Рехт.

– Откуда ты знаешь? – спросил Турбьерн Росс.

– Потому что я руководил следствием, когда она пропала. Это было без малого два года назад.

– И вы ее так и не нашли?

– Само собой, нет. – Алекс уставился на коллегу.

– У нее нет ни рук, ни головы, и тело в плохом состоянии. Установить личность будет непросто. Впрочем, это можно решить путем анализа ДНК, если есть материал для сравнения.

– Материал есть. Но ты можешь рассматривать установление личности официальным путем как чистую формальность. Я знаю, что мы нашли именно Ребекку.

Алекс почувствовал взгляд коллеги. И не сосчитать, сколько раз на него так смотрели в последние полгода. Удивленные глаза, пытающиеся изобразить сочувствие, но выражающие лишь сомнение в его словах.

«Он в порядке? – казалось, спрашивали они. – В состоянии ли он работать после смерти жены?»

Начальник отдела кадров Маргарета Берлин была приятным исключением.

– Не сомневайся и подай сигнал, если что, – сказала она ему. – Ты всегда можешь попросить о поддержке. И будь уверен, я на твоей стороне. Потому что я за тебя на все сто процентов.

Именно после этих ее слов Алекс смог немного расслабиться и попросил дать ему отпуск за свой счет.

– Может, больничный? Я сумею это устроить.

– Нет, отпуск. Хочу отправиться в путешествие.

«В Багдад», – мог бы он добавить, но это прозвучало бы слишком напыщенно.

Сейчас Алекс держал на вытянутой руке колечко для пирсинга.

– Ее мать подарила ей эту штучку по случаю окончания школы. Вот почему я знаю, что это она.

– Странный подарок.

– Еще она получила двадцать пять тысяч крон стартового капитала на время учебы. Ребекка была первым человеком в семье, получающим высшее образование, поэтому мать очень ею гордилась.

– Кто-нибудь с ней связывался? Я имею в виду – с матерью.

– Нет. – Алекс отвел глаза от украшения. – Я намереваюсь сделать это завтра.

– А почему не сегодня?

– Сперва хочу посмотреть, не найдем ли мы голову и руки. Да и к чему спешить? Мать ждала так долго, что один день погоды не сделает.

Только произнеся эти слова, он почувствовал, какой болью они отдались в нем. Один день может показаться нескончаемым, как пожизненное заключение. Он сам с радостью отдал бы десять лет жизни за то, чтобы побыть с Леной еще один только день.

Как страшно терять близких…

С чуть заметной дрожью Алекс положил украшение обратно в пакетик.

– Как у тебя с сотрудниками в твоей оперативной группе? – спросил Турбьерн. – Вы сможете взять на себя такое большое дело?

– Думаю, сможем.

Турбьерн посмотрел на него с удивлением:

– А Рюд остался в твоей группе?

– Да. И Бергман. Хотя она сидит дома с ребенком.

– Ах да, черт. – Коллега ухмыльнулся. – Она забеременела от старого профессора.

Однако, посмотрев в лицо Алексу, он перестал ухмыляться.

– Турбьерн, такого рода разговоры ты можешь вести с кем-нибудь другим. Меня это не интересует.

– Однако она уже скоро должна вернуться? – Турбьерн тут же сменил тему.

– Кажется, да. В противном случае мне придется привлечь следователя со стороны. Но меня весьма бы устроило, если бы Фредрика вернулась как можно скорее – прямо завтра.

Алекс слабо улыбнулся.

– Кто знает, – проговорил Турбьерн. – Может быть, ей надоело сидеть дома.

– Может быть, – кивнул Алекс.

3

– Завтра? – переспросила Фредрика.

– Почему бы нет? – ответил Спенсер.

Она в удивлении опустилась на стул возле кухонного стола.

– Что-то случилось?

– Нет.

– Спенсер, рассказывай!

Он включил плиту, чтобы вскипятить воду для чая, послышался щелчок. Глядя в его спину, Фредрика догадалась: тут что-то не так.

С самого начала она понимала, что делить отпуск по ребенку пополам, как другие, они не будут. Ситуация была яснее ясного: Спенсер останется с Эвой, а младенцем придется в основном заниматься Фредрике. И вдруг все изменилось. Спенсер рассказывал ей свою историю частями. О тесте, который держал его на крючке. О жене, чьи дорогостоящие привычки он был не в состоянии оплачивать. Об ошибке молодости, которая сказалась на всей его последующей жизни. И внезапно, словно из ниоткуда, у него появились силы освободиться от всего этого.

– Если ты этого хочешь, – сказал он ей, когда она навестила его в больнице прошлой зимой после автокатастрофы.

– Если я хочу – чего?

– Если ты хочешь быть со мной. По-настоящему.

По целому ряду причин ей трудно было сразу сказать «да». Они со Спенсером встречались уже более десяти лет, и ей было трудно так сразу принять мысль, что теперь он может принадлежать ей насовсем.

«Хочу ли я этого? – спросила она тогда сама себя. – Действительно ли я хочу жить с ним, или мне только так казалось, пока он оставался недоступен?»

От этого вопроса сердце заколотилось в груди. «Я хочу. На самом деле хочу этого!»

Ее пугало, что после катастрофы он может остаться инвалидом. Ужасно было думать, что он, и без того стареющий, мгновенно превратится в немощного старика. К чему дополнительная обуза, когда она должна будет заботиться о малыше? Вероятно, он ощущал ее страх, потому что с нечеловеческой энергией работал, стремясь выздороветь. Пока он ходит с палкой, но скоро избавится и от нее.

Из детской послышались звуки – ребенок проснулся. Спенсер опередил Фредрику и пошел за дочкой. Сага редко просыпалась с плачем – обычно она сразу начинала говорить. Вернее, лепетать. Еще она надувала пузырьки слюны. Малышка была настолько точной копией Фредрики, что даже жутковато становилось.

Спенсер вернулся в кухню с улыбающейся Сагой на руках.

– Ты же сама говорила, что хотела бы выйти на работу.

– Да, конечно, но такие решения не принимаются спонтанно. Как долго ты намерен сидеть дома?

– Месяца два.

– А потом?

– Потом она пойдет в садик.

– Место в садике нам дали с августа.

– Вот именно. А до того мы еще успеем съездить в отпуск. Так что все удачно складывается – я могу пробыть с ней дома до лета.

Фредрика замолчала, изучая его изборожденное морщинами лицо. Любовь к Саге стала неожиданностью для него самого – он не подозревал, что к ребенку можно испытывать такие сильные чувства. Но ни разу он ни словом не упоминал о том, чтобы взять отпуск по уходу и сидеть дома.

– Спенсер, что все-таки случилось?

– Ничего.

– Не лги мне.

Его зрачки расширились.

– На кафедре кошмар какой-то творится.

Наморщив лоб, она вспомнила, что он рассказывал о двух коллегах, у которых какая-то затяжная вражда. Однако у нее сложилось впечатление, что сам он в этом конфликте не участвует.

– Все та же свара?

– Да, но теперь все еще хуже. Атмосфера гнетущая. Боюсь, это начинает сказываться на студентах.

Сморщившись, он посадил Сагу на пол. Фредрика заметила, что это движение причинило ему боль.

– Ты сможешь целыми днями быть с Сагой один? Я могу начать работать пока на неполную ставку.

– Да, неплохая идея. – Он кивнул. – Мне все равно придется иногда выезжать в Упсалу на всякие заседания.

Его взгляд ускользал, он избегал встречаться с ней глазами. Она явно ощущала: он что-то скрывает.

– Хорошо, – сказала она.

– Хорошо?

– Я поговорю с Алексом. Заеду сейчас к нему на работу и послушаю, что он скажет. Вдруг у него какое-нибудь свежее дело.

Расчлененное тело в двух полиэтиленовых мешках. Алекс уверен, что жертву звали Ребекка Тролле. Петер Рюд недоверчиво разглядывал фотографии двух половин тела. Голова и руки отсутствовали, но Алекс узнал пирсинг в пупке. Анализ ДНК либо подтвердит, либо опровергнет эту версию. Петера одолевали сомнения. Правда, украшение необычное, но нельзя же на нем одном строить установление личности.

Влажная земля и полиэтилен предохраняли тело от разложения, однако по этим фотографиям довольно трудно представить, как выглядела девушка при жизни. Толстая она была или стройная? Держала спину прямо или сутулилась, вечно поднимая плечи? Петер открыл дело, которое дал ему Алекс, достал фотографию Ребекки Тролле, снятую незадолго до ее исчезновения. Симпатичная, пышущая здоровьем, с веснушками на лице, широко улыбающаяся в объектив. Джемпер сливового цвета, подчеркивающий голубизну глаз. Темно-русые волосы схвачены в хвостик на затылке. Уверенная в себе.

А теперь она мертва.

Интересы у нее были самые разнообразные. В свои двадцать три года она заканчивала кафедру литературоведения Стокгольмского университета, после школы прожила год во Франции, вступила во французский книжный клуб. Пела в церковном хоре, а по вечерам вела занятия плаванием для новорожденных.

Петер почувствовал слабость во всем теле. Как молодые люди успевают заниматься всем одновременно? Он не мог вспомнить, чтобы сам когда-то так жил – куча параллельных проектов, жизнь на бегу – по пути на очередное мероприятие.

В то время как она исчезла, у нее не было постоянного партнера. Имелась бывшая подружка, которую полиция неоднократно допрашивала. Ходили также слухи, что у Ребекки новая любовь, но никто не признался, а установить личность этого человека полиции не удалось. Друзей у нее было много, и каждого полиция допросила как минимум по разу. То же касалось ее научного руководителя в университете, коллег по бассейну и членов церковного хора.

Следователи полностью зашли в тупик, констатировал Петер. Ему повезло, что не пришлось участвовать в том безнадежном расследовании. Почитав заметки Алекса на полях, он понял, что ситуация была критическая. В конце концов полиция начала рассматривать версию, что девушка исчезла по собственному желанию. Возможно, ссора с матерью вывела ее из себя, Ребекка решила несколько семестров посвятить учебе за границей. Отец не проживал в Стокгольме – переехал в Гётеборг, когда ей было двенадцать лет. Его, разумеется, тоже допросили.

Ребекка Тролле исчезла в обычный будний день по пути в университет. Около шести вечера она беседовала с матерью по телефону и упомянула о мероприятии. Затем ей позвонили с закрытого номера. В семь часов соседка по общежитию встретила ее в коридоре – одетую и явно куда-то спешащую. В четверть восьмого свидетель видел ее в автобусе номер четыре, который двигался в сторону Дома радио. Этот факт заставил полицию задуматься, ибо автобус шел не к университету, а в противоположном направлении. Друзья, ждавшие ее на празднике, сообщили, что она так и не появилась. И никто понятия не имел, куда она могла ехать на автобусе номер четыре.

Около половины восьмого ее видели выходящей из автобуса. Далее она направилась в сторону парка Ярдет. На этом свидетельские показания кончаются, и Ребекка Тролле как сквозь землю провалилась.

Петер достал карту, составленную во время следствия. На ней были отмечены все лица, фигурировавшие в деле и проживающие в районе Дома радио. Ни один не давал оснований что-либо подозревать. Их всех можно было пересчитать по пальцам, и у всех имелось надежное алиби. В тот вечер никто из них встречи с Ребеккой не назначал. И с тех пор никто ее не видел – до настоящего момента, если в полиэтиленовых мешках действительно лежат ее останки.

Находка сделана на окраине района Мидсоммаркрансен. Кто из лиц, фигурировавших в расследовании, связан с этой частью города? Скорее всего, таковых не много, но проверить стоит.

Следствие по делу об исчезновении Ребекки не могло похвастаться большим количеством подозреваемых. Анализ сведений из ее мобильного телефона ничего не дал, последнее подключение к передаточной вышке подтверждало только то, что она находилась неподалеку от Дома радио, а затем все следы обрывались. Явных врагов найти не удалось, хотя это само по себе не означает, что их не было. Мать Ребекки вспомнила о конфликте с коллегой по работе в бассейне, но эта версия вскоре была отброшена. Сослуживица очень удивилась и заявила, что конфликт был мелкий и давно разрешился. Кроме того, у нее имелось алиби на тот вечер, когда было заявлено об исчезновении Ребекки.

Тут Петер задумался. Если девушка живет одна, кто может обнаружить ее исчезновение в тот же вечер? Около одиннадцати в полицию позвонил ее приятель, – это следовало из первого в деле отчета. Ребекка не пришла на праздник, хотя и обещала, и не отвечала по мобильному. Поначалу полиция отреагировала холодно. Следуя заведенному порядку, связались с ее родителями, которые также не располагали никакой информацией. Мать не встревожилась, считая, что дочь вполне самостоятельна. К двум часам ночи ситуация изменилась. По словам матери, дочь не связывалась ни с кем из друзей, а ее телефон по-прежнему оставался выключенным. Утром она была заявлена в розыск, и началось следствие.

Парня, первым позвонившего в полицию, звали Хокан Нильссон. Почему он обратился в полицию, а не к родителям? Возможно, потому, что не знал их. Но почему не подождать, зачем сразу начинать волноваться? Петер пролистывал один документ за другим. Хокан Нильссон от начала и до конца охотно сотрудничал со следствием. Как и положено другу, который огорчился из-за ее исчезновения и хотел помочь. Но почему именно он переживал больше всех остальных? Хокан напечатал объявления, дал интервью в студенческой газете. Постоянно говорил «мы обеспокоены», но кто именно «мы» – нигде не уточнялось.

Петер решил обсудить этот вопрос с Алексом. Открыв адресный реестр полиции, он поискал имя Хокана Нильссона. Раньше парень проживал в том же общежитии, что и Ребекка, а теперь был прописан на Теллусгатан – в районе Мидсоммаркрансен.

Петер уставился на экран компьютера. Если в полиэтиленовых мешках действительно останки Ребекки Тролле, то Хокану Нильссону предстоит давать объяснения.

Когда Фредрика Бергман постучала в кабинет Алекса, тот сидел, ссутулившись, в своем офисном кресле, озабоченно наморщив лоб. С тех пор как он овдовел, Фредрика встречалась с ним всего пару раз – и всегда с трудом сдерживала слезы. Как он постарел всего за несколько месяцев! Ей не хотелось в этом признаваться, то же самое она наблюдала и у Спенсера. Оба перенесли нелегкие испытания, оставившие глубокий след. Она заставила себя улыбнуться ему.

– Фредрика! – воскликнул Алекс, увидев ее.

Его лицо расплылось в теплой улыбке, от которой она сразу расслабилась. После краткого замешательства он поднялся и, обогнув письменный стол, приблизился к Фредрике и обнял ее. Она покраснела, ощутив себя в кольце его сильных рук.

– Все хорошо?

– Потихоньку. – Алекс пожал плечами.

Они сели.

– Как твоя дочь?

– Отлично. Уже почти ходит.

– Так рано?

– На самом деле совсем не рано. Ей уже скоро год.

Фредрика окинула взглядом комнату. На стене позади него – несколько фотографий семьи. Жены, которой уже нет. Что поделать: судьба – злодейка, а жизнь – копейка.

– Мы как раз сегодня о тебе говорили, – сказал Алекс.

– Правда?

– Нам тебя не хватает. Мы очень надеялись, что ты скоро вернешься. Может быть, уже к лету.

– Э-э-э… я могла бы вернуться раньше. – Фредрика почувствовала себя глупо.

– Отлично. Как скоро?

Рассказать все как есть? Что ее гражданский муж внезапно надумал засесть дома с Сагой? Что у него на кафедре неприятная обстановка и он не желает туда ходить?

Внезапно она задалась вопросом, хочет ли сама вернуться на работу. Она так чудесно проводила время с Сагой! Так случилось, что одновременно с Фредрикой забеременели еще несколько ее подруг, и, сидя с детьми, они встречались буквально каждую неделю. Позвони она им и заяви, что срочно выходит на работу, подруги точно решат, что она спятила.

– Я могла бы выйти на неполную ставку. Семьдесят пять процентов.

– С какого момента?

Она колебалась.

– С завтрашнего дня.

Полчаса спустя Фредрика вошла в кабинет начальника отдела кадров Маргареты Берлин. На самом деле та не занималась текущими вопросами, но, узнав, что речь идет об изменениях в личном составе группы Алекса Рехта, вызвала Фредрику к себе.

– Хорошо, что ты смогла зайти.

Фредрика поздоровалась и села:

– Я уже собиралась домой, так что надеюсь, это ненадолго…

– Нет-нет, вовсе нет.

Начальница собрала со стола несколько стопок бумаги, положила в шкаф позади. Она была высокая и полная. Фредрика не хотела бы называть ее толстой; скорее, ей подходило слово «могучая».

– Как здоровье? – спросила Маргарета.

– Хорошо. – Вопрос сразу заставил Фредрику заподозрить неладное. – Спасибо.

– По тебе это заметно. – Маргарета кивнула. – Просто хотела убедиться. А как чувствует себя Алекс?

– Об этом вы можете спросить у него самого.

– Но я спрашиваю тебя.

Фредрика задумалась. Повисла пауза.

– Мне кажется, он в порядке. Во всяком случае, уже лучше.

– Мне тоже так кажется. Но в какой-то момент ситуация была довольна шаткая, должна признаться. – Маргарета подалась вперед. – Я знаю Алекса более двадцати лет и желаю ему только добра.

Маргарета помолчала.

– Но если он будет вести себя на службе неподобающим образом, покажет несоответствие занимаемой должности, я вынуждена буду принять меры.

– А кто сказал, что он не справляется со своими обязанностями? – спросила Фредрика. Голос ее звучал более растерянно, чем ей бы того хотелось.

– Никто – пока что. Но до меня дошла неофициальная информация, что он сурово обошелся с некоторыми сотрудниками. Неоправданно сурово. Так сказать, взял на себя мою работу.

Произнося последние слова, она негромко засмеялась.

Фредрике было не до смеха. В глубине души она очень уважала Маргарету Берлин – не в последнюю очередь за то, что той удалось призвать к порядку Петера Рюда. Однако Фредрика была предана Алексу, а не начальнице отдела кадров и уж тем более никак не ожидала, что между этими двоими имеются противоречия.

– Как бы то ни было, – закончила мысль Маргарета, – я хотела сказать: если у тебя в дальнейшем возникнет потребность поговорить, моя дверь всегда открыта.

– Поговорить – об Алексе?

– Или о ком-либо другом.

Беседа закончилась, и Фредрика собралась уходить.

– Это новое дело, – начала Маргарета, когда та уже стояла в дверях.

– Да?

– Я помню, как Алекс возглавлял группу, занимавшуюся розыском Ребекки Тролле.

Фредрика ждала продолжения.

– Он стал как помешанный. Это было его последнее дело перед созданием собственной группы, в которую теперь входите вы с Петером. На нем очень сильно сказалось, что ее тогда так и не нашли.

– И теперь вы опасаетесь, что ситуация выйдет из-под контроля, когда ее наконец обнаружили?

– Что-то в этом духе.

Фредрика медлила, сжимая ручку двери.

– Я буду приглядывать за ним, – проговорила она.

Среда

4

– Весна стоит просто потрясающая, – проговорила Малена Брумберг, занимаясь букетом, который жительница дома престарелых получила от сына. – После долгой зимы – так много солнца!

Она вернулась в комнату пожилой дамы с вазой в руках.

– Посмотрите, какая прелесть, – сказала она.

Дама подалась вперед, придирчиво осматривая цветы:

– Мне не нравится, что они желтые.

– Не нравятся? – Малене трудно было удержаться от смеха, когда старушка сделала ударение на слове «не». – Как жаль. Что же теперь делать?

– Выкинь это дерьмо.

– Но, дорогая моя, такие красивые цветы. И от такого элегантного молодого человека.

– Тьфу на него. Это все из-за денег. Отнеси их Эгону – к нему никогда никто не приходит.

Малена вновь обхватила прохладную вазу и вынесла в коридор.

– Сегодня опять не прошло? – спросила ее коллега, вынимавшая посуду из посудомоечной машины.

Обе засмеялись.

– Она велела мне выбросить это дерьмо.

Коллега покачала головой:

– Не понимаю, как у него хватает духу приходить сюда каждую неделю, когда она так недружелюбно себя ведет.

– Она утверждает, что он делает это ради наследства.

– А я считаю, что из любви к ней.

Малена поставила вазу на стол:

– Как ты думаешь, она узнает эти цветы, когда настанет время ужина?

– Шансов ноль. Мне кажется, память у нее ослабевает с каждым днем. Пожалуй, скоро пора будет выяснять, есть ли для нее место наверху.

«Наверху» было обозначением закрытого отделения на верхнем этаже для страдающих старческим слабоумием. Большинство рано или поздно оказывалось там. Тяжелые двери отделения пугали Малену. Она от души надеялась, что ее эта участь минует.

В кухне был включен телевизор. Малена внимательно слушала. В лесу возле Мидсоммаркрансен найдено тело женщины, – сказали в новостях. Полиция молчала по поводу деталей, но мужчина, обнаруживший тело, согласился дать интервью.

– Ее нашла собака, – проговорил он и выпрямил спину. – Больше я, к сожалению, ничего не могу сказать.

– Как она выглядела? – спросил репортер.

Мужчина пришел в замешательство:

– Не могу комментировать.

– Но на ней была какая-нибудь одежда?

Уверенность свидетеля улетучилась окончательно.

– Я должен идти, – пробормотал он. – Пойдем, Сванте!

И он двинулся прочь от камеры, ведя за собой собаку на поводке.

В кармане ее рабочей блузы зазвонил мобильный. Бесформенные рубахи, закупленные домом престарелых для сотрудников, имели один плюс – большие вместительные карманы, в которых можно было держать телефоны, таблетки от кашля и прочую ерунду.

Увидев, кто ей звонит, она оцепенела. Сколько времени прошло, но память не стерлась. Он продолжал звонить и требовать. Угрожать и оговаривать.

– Алло.

– Привет, Малена, как у тебя дела?

Она вышла из кухни, отошла подальше в коридор в надежде, что коллега не услышит разговора.

– Чего ты хочешь?

– Того же, что и прежде.

– Послушай, но ведь у нас была договоренность.

– И она по-прежнему в силе. Мне очень жаль, если ты думала по-другому.

Она тяжело дышала, чувствовала, что ее охватывает паника – как пузырьки с газом поднимаются в бутылке с лимонадом.

– Никто не приходил.

– Никто?

– Ни одного человека.

– Хорошо. Я позвоню, когда мне понадобится более подробная информация.

Закончив разговор, она еще долго стояла в коридоре. Она никогда не освободится. Некоторые долги просто невозможно выплатить.

5

– А разве мы идем не в «Логово льва»?

Петер остановился, услышав вопрос Фредрики.

– Туда сейчас нельзя. Вентиляция испортилась, по всему коридору – вонь. Пока попользуемся чужим конференц-залом.

«Чужим», – подумала Фредрика. Любопытное отношение к коллегам, сидящим в том же коридоре, но не принадлежащим к группе Алекса.

– Надо же, как быстро ты вернулась! – Петер бросил на нее внимательный взгляд. – Вопрос решился буквально за день. Само собой, чертовски приятно, что ты снова здесь, – поспешил добавить он, поскольку Фредрика не ответила.

– Спасибо. Дома немного изменилась ситуация, и получилось так, что я вышла на работу раньше.

Петер по-прежнему смотрел на нее с недоумением, но Фредрика не могла ничем ему помочь. Она сама пребывала в замешательстве. Переход от того, чтобы начать скучать по работе и подумывать о возвращении на неполную ставку, к тому, чтобы взять и выйти на работу, оказался слишком стремительным. Просто молниеносным. И на самом деле она еще не совсем вернулась. Не до конца. В ближайшие три недели она будет работать на неполную ставку, а потом… Короче, потом она подумает, какой вариант будет самым приемлемым.

Алекс ожидал их в новом зале для совещаний. Зал был почти такой же, как «Логово льва». В памяти Фредрики всплыл разговор с Маргаретой Берлин. Она пообещала сообщить, если стиль руководства Алекса покажется ей неадекватным. Что может быть ужаснее, чем добровольно согласиться доносить на товарищей начальнику отдела кадров! Впрочем, это был не совсем добровольный шаг.

«Алекс, я сделала это потому, что забочусь о тебе».

Фредрика слышала о поездке шефа в Ирак и расплакалась, когда ей рассказали о его цели. Никакие слова не могли описать ее чувств по поводу поступка Алекса. Проехать половину земного шара, чтобы вернуть обручальное кольцо женщине, потерявшей возлюбленного и не знающей, как и почему он погиб.

И ведь она сама чуть не потеряла Спенсера…

Они расселись вокруг стола: Фредрика, Алекс, Петер и еще несколько человек, которых Фредрика не знала. Это были новые следователи, откомандированные в группу в качестве подкрепления в связи с находкой расчлененного трупа.

Ребекка Тролле. Предварительный анализ ДНК показал, что это она. Старые ДНК, полученные из почти разложившегося тела. Процесс ускорился из-за необычных обстоятельств дела – оно приоритетно рассматривалось лабораторией и пользовалось внеочередным правом везде, где это было необходимо.

Алекс, который с самого начала не сомневался в личности погибшей, стремился как можно скорее начать работу.

– Ответ из криминалистической лаборатории пришел менее часа назад. Мы ничего не выпускаем в СМИ, пока не сообщим матери Ребекки.

– Кто должен сообщить ей о смерти – мы?

«„Сообщение о смерти“ – это так называется, когда нужно уведомить близких, что человек, числившийся пропавшим более двух лет, найден мертвым?» – подумала Фредрика. Так оно и есть. Хотя смерть – единственное логическое объяснение, человек все же продолжает надеяться. Особенно если он любил пропавшего и ему нужна надежда. Сколько лет Сага должна была бы числиться пропавшей, чтобы Фредрика отчаялась? Сто? Тысячу?

– Сообщить ей о том, что ее дочь найдена мертвой, должны мы, – подтвердил Алекс. – Я поеду к ней сам, как только закончу совещание. Фредрика может поехать со мной.

– Но у меня есть вопрос, который я хотел бы задать ей – в смысле, матери, – возразил Петер.

– У тебя будет еще много случаев поговорить с матерью. Я поддерживал контакты с нею с две тысячи седьмого года, и мне кажется, что сообщение о смерти принесет ей наконец покой. Она подозревает, что дочь мертва, но хочет получить подтверждение. И конечно же, ей захочется знать, как это случилось.

Алекс набрал воздуху в грудь:

– Определить точную причину смерти трудно, поскольку тело пролежало в земле так долго. Ничто не указывает на огнестрельные ранения или иные физические травмы – например, ребра, сломанные в результате драки. Возможно, ее задушили, но это точно не установлено. – Он открыл папку и извлек документ. – Зато судмедэксперт смог определить, что на момент смерти Ребекка была беременна.

– Нам было об этом известно? – Фредрика в изумлении подняла голову.

– Нет, об этом ни словом не упоминалось ни в одном допросе. И это при том, что мы побеседовали со всеми и с каждым, кто знал Ребекку. Опросили всех, с кем она общалась по телефону, всех, чьи данные нашли в ее электронной почте, но никто не рассказал нам, что она ждала ребенка.

– Значит, никто не знал? – спросила Фредрика.

– Похоже, что нет, – кивнул Алекс. – И мы должны спросить себя – почему? Почему юная девушка никому не рассказывает о том, что она на четвертом месяце?

– На четвертом месяце, – эхом откликнулся Петер. – Неужели по ней ничего не было заметно?

– Тогда бы мы об этом услышали.

– Кому-то она должна была довериться, – заметила Фредрика.

– Может быть, отцу ребенка? – предположил Петер. – А он не пришел в восторг от этой новости и прибил ее?

– И расчленил, – добавил Алекс. Он прикоснулся к фотографиям. – Существуют две основные причины, по которым убийца расчленяет труп. Первая – чтобы осложнить установление личности. Вторая – убийца психопат, получающий удовольствие от садистских действий. Но в этом случае он, скорее всего, зароет все куски в одном месте.

– Может быть, убийца руководствовался обеими этими причинами, – задумчиво проговорила Фредрика.

– Может быть, и так. – Алекс взглянул на нее. – Тогда плохи наши дела. Потому что Ребекка может оказаться не единственной.

– Но если мы включим в нашу рабочую гипотезу факт беременности, получается, что убийца действовал по личным мотивам.

– Разумеется, и потому мы начнем с этого конца. Кто был отцом ребенка и почему никто не знал о том, что она беременна?

– Каковы результаты предварительного следствия? – спросила Фредрика. – Удалось выявить подозреваемых?

– Мы как одержимые искали нового бойфренда, о котором шли упорные слухи, но так и не смогли его вычислить. Странная история от начала до конца. Нигде никаких следов – ни среди ее телефонного трафика, ни в электронной почте. Никто не знал, как его зовут, но несколько человек утверждали, что «слышали о нем». Он парил над следствием, как призрак, но мы так и не добрались до него. В остальном же у нас не было ни одного подозреваемого.

Петер наморщил лоб:

– Там фигурировала и бывшая подружка.

– Даниэлла.

– Вот именно. Так почему же у нее вдруг завелся бойфренд?

– Понятия не имею. – На лице Алекса появилось усталое выражение. – По словам матери, Ребекка вечно находилась в поисках новых впечатлений. У нее было несколько бойфрендов, а подружка только одна.

– Она числилась в подозреваемых? – спросила Фредрика.

– Какое-то время мы рассматривали это как рабочую версию. Но у подружки было алиби, к тому же мы не смогли найти убедительного мотива.

– А Хокан Нильссон? – спросил Петер. – Как обстояло дело с ним?

Улыбка промелькнула на лице Алекса и исчезла, словно заблудившись в морщинах. Эта прерванная улыбка – отголосок скорби.

– Хокана мы проверяли очень тщательно. Не с самого начала, а позднее, когда у нас не осталось других следов. Его усердное желание помочь следствию, проведение кампаний – чтобы разыскать ее любой ценой. Нам показалось, это больше чем дружба – почти мания. Когда остальные друзья устали надеяться, один Хокан продолжал поиски.

– Тот, кому есть что скрывать…

– Более всего склонен демонстрировать заботу, знаю. Но в случае с Хоканом не думаю, чтобы дело обстояло именно так.

– Алекс, он живет в Мидсоммаркрансене, – заметил Петер, когда руководитель умолк. – Мы должны проверить его еще раз.

Алекс выпрямился. Этот факт ему известен не был.

– Обязательно. Мы всех должны проверить еще раз, и особенно Хокана. Но мы не будем вызывать его на беседу сразу.

– Почему?

– Хочу посмотреть, как он отреагирует, когда новость появится в СМИ. Поставьте за ним наружное наблюдение, и посмотрим, куда он направится. – Алекс перевел взгляд на Фредрику: – А мы с тобой поедем к Диане, матери Ребекки Тролле. По пути они почти не разговаривали. Алекс знал, какие вопросы Фредрика хотела бы задать ему: как он поживает, свыкся ли с одиночеством, как чувствует себя после возвращения на работу? У него тоже были к ней вопросы. Как поживает Сага, спит ли она по ночам или не дает родителям покоя, прорезались ли зубки?.. Но ему так и не удалось ничего из себя выдавить. Он как будто превратился в мидию, створки которой не открывались. Такую следовало, скорее, выкинуть.

До дома Дианы Тролле в Спонге было недалеко. Он бывал у нее много раз, но с последнего визита прошло уже немало времени. Теперь он вспомнил, что она ему понравилась, он счел ее привлекательной женщиной. Артистическая натура, пропадающая на скучной должности в управлении здравоохранения.

Поначалу, пока шли поиски, она была полна надежд. Алекс откровенно сказал ей, что эти первые дни – решающие. Если ее дочь не найдется в ближайшее время, шансы обнаружить ее живой становятся минимальными. Его слова она восприняла спокойно. Не потому, что дочь мало значила в ее жизни, а потому что дала себе слово не страдать заранее. За этот тезис она держалась довольно долго.

– Для меня она жива, пока не доказано обратное, – сказала Диана Алексу. Впоследствии он часто вспоминал эти слова в похожих случаях.

Но сейчас трагедия стала неоспоримым фактом. Ребекка мертва, тело осквернено и зарыто в землю. Ее пирсинг лежал у Алекса в кармане пиджака. И ни капли утешения они с Фредрикой пока не могли предложить. Хоть как-то помогло бы, если бы они сумели объяснить, что привело к смерти Ребекки. А до этого было еще очень далеко.

Диана отворила дверь еще до того, как они позвонили. Они вошли в гостиную и сели. Алекс сообщил хозяйке о смерти дочери. Диана сидела в большом кресле и плакала.

– Как она умерла?

– Диана, мы этого не знаем. Но я клянусь, что выясним.

Алекс огляделся. Дочь продолжала жить в обстановке комнаты. На фотографиях, где она была снята вместе с братом. На портрете, который мать нарисовала в день ее конфирмации.

– Я все поняла, едва увидела, как вы выходите из машины. Но все же надеялась, что вы расскажете мне больше.

Фредрика поднялась:

– Я могу сделать чай. Не возражаете, если я похозяйничаю у вас в кухне?

Диана молча кивнула, и Алекс задумался: видел ли он когда-нибудь, чтобы Фредрика так поступала? Но не смог вспомнить ни одного случая.

Из кухни донесся звук включенного электрочайника и звон чашек, поставленных на поднос.

– Мы снова беремся за это дело в полную силу, – заговорил Алекс, тщательно подбирая слова. – Надеюсь, вы и не предполагали ничего другого.

Диана улыбнулась сквозь слезы. Влажные капли на высоких скулах. Темные глаза под буйно разросшейся челкой. Состарила ли ее скорбь по пропавшей дочери? Алексу так не показалось.

– Вы не нашли того, кто это сделал, – напомнила она.

– Это правда, не нашли. Но теперь ситуация изменилась.

– В каком смысле?

– У нас есть место находки – географическая точка, к которой можно привязать убийцу. Мы надеемся найти следы того, кто это сделал, но…

– Прошло так много времени, – договорила за него Диана.

– Но мы сможем.

Его голос звучал глухо от гнева и твердой решимости. С надеждой всегда больно расставаться – на пороге полного отчаяния. Алекс знал это лучше, чем кто бы то ни было.

«Мы справимся. Все остальное просто исключено». Он говорил это Лене даже чаще, чем нужно. Он тратил столько сил на поиски спасения, что даже не замечал, как она угасала.

– Мама умирает, – сказала ему дочь. – Так ты пропустишь финал, папа.

Воспоминания жгли грудь. Подумать только, что память может причинять такую невыносимую боль.

Слезы застилали ему глаза. В комнату вошла Фредрика с подносом и, сама того не ведая, выручила его из трудной ситуации.

– Ну вот, – сказала она. – Молоко нужно?

Они пили чай молча, находя в тишине успокоение.

Пока Алекс еще не упомянул об обстоятельствах гибели Ребекки. О том, что тело расчленили и зарыли в землю в полиэтиленовых мешках. Он помялся, прежде чем начать свой рассказ. Эту часть своей работы он ненавидел.

Диана слушала с широко раскрытыми глазами.

– Не понимаю, – проговорила она.

– И мы тоже. Но делаем все возможное, чтобы разобраться в этой истории.

– Но кто же настолько психически ненормален, что…

– Не ломайте над этим голову. Не стоит так думать. – Алекс сглотнул. – Существует еще одна деталь, которую я хотел бы сообщить. Вернее, две. Чтобы не получилось так, что вы узнаете об этом из газет.

И он рассказал, что голова и руки на месте находки отсутствовали. Говорил сухо и профессионально. Одно временно достал из кармана и протянул ей украшение. Диана взяла его, не произнеся ни слова.

– А второе? Вы сказали, что хотите сообщить две детали.

Голос ее звучал хрипло от напряжения. Слезы катились не переставая.

– Она была беременна.

– Что вы такое говорите?

– Стало быть, вы об этом не знали.

Дрожа всем телом, она покачала головой.

– Мы очень заинтересованы в том, чтобы установить личность отца ребенка, – сказала Фредрика. – Я знаю, что вам не был известен бойфренд, но говорила ли она когда-нибудь о том, что хочет иметь детей?

– Само собой, она хотела детей. Но не сейчас, а в более зрелом возрасте. Мы с ней открыто обсуждали такие темы. Она принимала оральные контрацептивы, очень тщательно предохранялась.

– Как давно она это делала? Я имею в виду, принимала контрацептивы?

– Хм, сколько же ей было лет, когда речь зашла об этом впервые? Кажется, семнадцать. Я сама отвезла ее в молодежную консультацию.

По мнению Фредрики, Диана была образцовой матерью.

Алекс снова перехватил инициативу, не желая, чтобы первая встреча с Дианой после обнаружения тела ее дочери затянулась.

– С тех пор как Ребекка пропала, прошло немало времени, – проговорил он. – Может быть, за это время вам вспомнилось или всплыло что-то новое?

Долго ли это – два года? За такое время одинокий человек может обрести семью. А кто ее имел – потерять.

Диана откашлялась:

– Одна моя подруга сказала некоторое время назад ужасную вещь, но я, честно говоря, не приняла все это близко к сердцу. Просто потому, что это слишком нелепо.

Фредрика и Алекс ждали продолжения.

– Подруга, чья дочь училась на одном курсе с Ребеккой, намекнула, что виновником ее исчезновения мог быть человек, с которым она познакомилась через Интернет.

– Это не так уж невероятно, – осторожно проговорила Фредрика. – Сейчас многие находят себе партнеров в Сети.

– Не совсем так. Она имела в виду, что… ее дочь говорила, будто Ребекка кое-чем торговала через Интернет.

– Кое-чем? – переспросил Алекс.

– Собой.

Алекс замер.

– Бог ты мой, откуда она это взяла?

– Такие слухи пошли после исчезновения Ребекки. Но я в самом страшном сне не могу представить себе, чтобы…

Голос изменил ей.

– Ребекка была не уверена в себе? – спросила Фредрика.

– Нет, о господи, вовсе нет!

– Одинока?

– У нее были толпы друзей.

– Нуждалась в деньгах?

– Тогда она пришла бы ко мне. Она всегда так поступала.

Не всегда. С годами Алекс понял это. «Всегда» – это слово родители подставляли там, где уместнее было бы сказать «чаще всего».

– Мы хотели бы поговорить с вашей подругой и ее дочерью, – сказала Фредрика.

Диана кивнула:

– Я должна позвонить брату Ребекки.

– Само собой, – согласился Алекс. – Если нужно, мы можем устроить, чтобы вам было с кем поговорить.

– Нет необходимости.

По дороге к выходу Алекс обратил внимание на другие фотографии, висящие на стене.

«Не снимай их, – подумал он. – Иначе ты потом будешь ужасно раскаиваться».

– А где ее вещи? – поинтересовалась Фредрика.

– Отправлены на длительное хранение. Мы с ее братом забрали все из комнаты в общежитии, после того как следователи взяли то, что им было нужно, и поставили все в гараж моей сестры. Если вы хотите туда заглянуть, я расскажу, как это сделать.

– Это было бы очень кстати, – сказала Фредрика.

– Кстати! – воскликнул Алекс.

Они остановились.

– Хокан Нильссон. Вы его помните?

– Разумеется. Мы с ним общаемся до сих пор. Он очень переживал за Ребекку.

– Они дружили еще в гимназии, не так ли?

– Именно. И Ребекка очень поддержала его, когда умер его отец. Это было в тот год, когда они закончили учебу.

Входная дверь приоткрылась, и весеннее солнце залило прихожую.

– Ребекка когда-нибудь жаловалась на него? – спросила Фредрика.

Диана смотрела мимо нее, на улицу. Снаружи ждал целый мир. Ей предстояло решить, когда она снова будет готова с ним встретиться.

– Он очень обиделся, когда она уехала учиться во Францию. Помню, как она об этом рассказывала. Похоже, он рассчитывал, что она останется в Стокгольме.

– У него были основания этого ожидать? Они были вместе?

– Абсолютно точно нет. Он совсем не в ее вкусе.

Алекс задумался:

– Однако они снова подружились, когда она вернулась?

– Я знаю, что они снова начали общаться, но то, что они были близкими друзьями, я поняла только задним числом.

– Что навело вас на эту мысль?

– Это было единственное логичное объяснение. Иначе почему бы он так переживал по поводу ее исчезновения?

6

Сообщение о том, что в Мидсоммаркрансене обнаружено тело Ребекки Тролле, вытеснило в тот день все остальные новости. В качестве руководителя следствия Алекс Рехт провел краткую пресс-конференцию. Самые жуткие подробности – что тело было расчленено и некоторые его части отсутствовали – он опустил.

Вопросов у журналистов было много, но его ответы отличались скупостью.

Нет, он не может сказать, насколько продвинулось следствие, об этом пока рано говорить.

Нет, он не может объяснить, каким образом удалось так быстро установить личность погибшей, хотя тело так долго пролежало в земле, что никаких возможностей для опознания не оставалось.

Закончив пресс-конференцию, он заперся у себя в кабинете.

Дочь разыскала его по мобильному телефону:

– Ты не хочешь сегодня поужинать у нас, папа? Нам было бы очень приятно.

– Даже не знаю. Я по уши погряз в новом расследовании, и…

– Я видела тебя по телевизору. Джемпер тебе очень к лицу.

Джемпер он получил в подарок на Рождество. Самое кошмарное Рождество на его памяти.

– Так ты придешь?

– Хм. Если успею. Понимаешь, такие дела не решаются за один день, и…

– Папа!

– Да.

– Приезжай к нам. О’кей?

Она была так похожа на мать. Тот же голос, та же энергия и настойчивость. У нее все в жизни сложится хорошо.

Он прошел мимо кабинета Фредрики: та сидела, углубившись в материалы следствия. Услышав шаги, посмотрела на него с улыбкой.

– Мне показалось, что ты собиралась работать сокращенный день, – полушутя-полусерьезно заметил Алекс.

«Не повторяй наших ошибок – не забывай о семье, едва вернувшись на работу после отпуска по уходу за ребенком», – будто хотел сказать он.

– Я и собираюсь. Только почитаю немного и пойду домой. До чего же активной личностью она была!

– Ребекка? Да уж, просто слов нет. Расследование превратилось в адское переплетение ложных следов. Халтура по вечерам, студенческая жизнь, церковный хор, друзья и еще черт знает что.

– Мы должны переговорить с этой подругой и ее дочерью. По поводу тех сплетен, что она торговала собой через Интернет.

– Непременно, – улыбнулся Алекс. – Но только не ты. Ты пойдешь домой.

– Иду-иду. – Она ответила ему улыбкой. – Но сначала один вопрос. Чем она занималась по учебе перед тем, как исчезла?

– Кажется, литературоведением.

– На каком уровне? Как далеко она продвинулась?

– Не помню точно. По-моему, писала дипломную работу. Мы допросили ее научного руководителя. Противный заносчивый тип, но никак не тянет на ее нового бойфренда, а уж тем более на убийцу.

– У него алиби?

– Да, как и у всех остальных, кого мы допрашивали.

Фредрика барабанила пальцами по бумаге на столе:

– Меня очень интересует, кто он, этот ее новый бойфренд. Вполне может быть, что это человек, которого она нашла в Сети.

– Запросто. – Алекс кивнул. – Но тогда почему никто ни словом не упомянул о том, что она знакомится по Интернету? О таком девушки обычно рассказывают друг другу.

– Конечно.

Фредрика задумалась.

– Ребенок, – проговорила она. – Кто-то же должен был знать о ее беременности. Она наверняка обращалась в женскую консультацию.

– А она должна была это сделать? На четвертом месяце?

Фредрика стала перерывать горы бумаг на столе.

– Я тщательнейшим образом изучила протоколы обыска у нее в комнате. Вы перевернули все вверх дном, отметили, какие таблетки от головной боли она принимала, какими тампонами пользовалась. Но нигде ни слова не сказано о контрацептивах.

Алекс вошел в кабинет Фредрики, встал у нее за спиной и принялся читать протокол, глядя ей через плечо.

– Тогда был составлен подробный список всех медикаментов, найденных в комнате Ребекки.

– Таблетки от кашля, альведон, панадил, – зачитала Фредрика. – Поверь мне, ни одно из них не подходит в качестве противозачаточного средства.

– Может быть, они у нее закончились? – высказал предположение Алекс. – А поскольку постоянных отношений у нее не было, она не пошла продлевать рецепт.

– А когда они потом занимались сексом, она не предохранялась. Звучит странно, учитывая, как серьезно она раньше относилась к этому вопросу. – Фредрика обернулась к Алексу. – Я хочу снова связаться с Дианой Тролле. Узнать, кто выписывал ее дочери оральные контрацептивы.

– Хорошо. Тогда мы, возможно, выясним, когда она перестала их принимать.

– Именно. Кроме того, мы можем узнать побольше о ее беременности. Во всяком случае, если она получала рецепты в консультации. Нет оснований полагать, что она по поводу беременности обратилась бы в другое место.

– Если она вообще обсуждала этот вопрос с кем бы то ни было.

Фредрика собрала документы, лежащие на столе, и вручила Алексу:

– Я позвоню Диане прямо сейчас, а потом отправлюсь домой. Служба наружного наблюдения что-нибудь сообщила по поводу Хокана Нильссона?

– Пока ничего. – Алекс прижал бумаги к груди. – Он все еще сидит на работе. Думаю, мы с Петером вызовем его на допрос прямо сегодня вечером.

Фредрика кивнула, попыталась вспомнить фотографии Хокана Нильссона, приложенные к делу. Бледный, тощий, с растерянным взглядом. На некоторых снимках вид у него был сердитый. Насколько нужно рассердиться, чтобы убить, а потом расчленить человека? Сложить части в полиэтиленовые мешки, а потом закопать? Она поежилась. Смерть вообще не отличается красотой, но порой она бывает так омерзительна, что сознание не в состоянии этого охватить.

Диана Тролле знала, где дочь получала рецепты на контрацептивы. Сначала – в молодежной консультации Спонги, а потом, когда по возрасту уже не могла ходить туда, в женской консультации «Серафен», напротив Ратуши.

– Она очень хорошо отзывалась об этом месте, – сказала Диана. – Но сама я там никогда не бывала.

Фредрика решила зайти в «Серафен» по дороге домой. Во-первых, она любила прогуляться пешком. Во-вторых, ее разбирало любопытство.

Выходя с работы, она пыталась дозвониться до Спенсера. Они уже дважды переговорили в течение дня. В его голосе она услышала напряжение и заподозрила, что он взял на себя задачу, которая ему не по плечу. В таком случае ей придется вернуться домой – тут уж ничего не попишешь. Однако некоторые мысли пугали ее.

Если она вдруг умрет, а Спенсер окажется не в состоянии сам взять на себя заботы о дочери – что произойдет тогда с Сагой? Неужели ей придется жить у брата Фредрики?

Никогда в жизни. Спенсер ни за что не оставит свою единственную дочь, – в этом Фредрика не сомневалась.

Наконец-то Спенсер снял трубку и прервал ее размышления. Сага спит – ничего страшного, если Фредрика чуть задержится.

Путь от полицейского управления в квартале Крунуберг до женской консультации «Серафен» возле Ратуши был недолог, но прогулка подбодрила Фредрику. Решив пойти по улице Хантверкарегатан, она наслаждалась весенним воздухом. Он свежее и чище, чем любой другой, хорошо действует на душу.

Женская консультация находилась на втором этаже роскошного старинного особняка на набережной, напоминающего британскую усадьбу. Фредрика оглядела беременных женщин с большими животами, ожидающих в холле, – у некоторых были старшие дети в колясках. Как людям не лень заводить больше одного ребенка? Этого она не понимала. Ни она, ни Спенсер не хотели больше детей, кроме Саги. Во всяком случае, такое у нее было чувство.

– Одного ребенка более чем достаточно, – пробормотал Спенсер как-то ночью, когда Сага была простужена и без конца просыпалась.

Предъявив свое удостоверение медсестре за стойкой, Фредрика изложила суть дела. Когда она попросила показать карточку, медсестра заколебалась.

– Подождите минуточку, я сейчас, – проговорила она и вскоре вернулась с коллегой постарше.

Фредрика еще раз рассказала, зачем пришла. Пожилая акушерка внимательно слушала. Потом длинными пальцами перебрала карточки на стеллаже и кивнула сама себе, вытаскивая нужную.

– Когда она была у нас в последний раз, ее принимала я, – проговорила она, указывая на отметку на полях карточки. Она на мгновение прикрыла глаза. – Через меня каждый день проходит множество женщин, всех не запомнишь.

«А всех и не надо, – подумала Фредрика. – Достаточно вспомнить именно эту».

– Но мне кажется, я знаю, о ком вы говорите, – продолжала акушерка, к большому облегчению Фредрики. – Она приходила за новым рецептом на оральные контрацептивы, однако подозревала, что беременна. Помню, она была совершенно вне себя.

– И что оказалось? – спросила Фредрика.

– Конечно же, предположения подтвердились. Если я правильно помню, мы с ней выяснили, что она на третьем месяце. Она пришла в ужас.

– И что потом?

– Она ушла, сказав, что намерена избавиться от ребенка. Чем все закончилось, я не знаю, потому что у нас она больше не появлялась.

Фредрика пробежала глазами запись в карточке.

– Помните что-нибудь еще из вашей встречи с Ребеккой?

– Только то, что она была очень взволнована. И еще она спросила, может ли женщина сделать аборт, если отец ребенка возражает.

– Так и сказала?

– Да. Мне показалось, что это странный вопрос. Понятное дело, женщина сама решает, хочет ли она стать матерью.

Однако вопрос был задан не случайно, это понимала и Фредрика, и старая акушерка. Фредрику охватило беспокойство. Почему Ребекке пришло в голову задать такой вопрос? Кто тот мужчина, который, как она подозревала, захочет сохранить ребенка?

– Хокан Нильссон, – заявил Алекс, когда она позвонила ему, чтобы сообщить полученную информацию.

– Я тоже так подумала, но…

– Но – что?

– Это было бы слишком просто.

– Он связался с Дианой, выразил соболезнования и все такое. Спросил, можно ли приехать.

– Что она ответила?

– Отказала.

Закончив разговор, Алекс вернулся к изучению материалов дела. Количество документов впечатляло, однако зацепок было мало.

Молодая женщина, которую ждут на празднике в университете, покидает дом и отправляется на автобусе совсем в ином направлении. При этом она втайне беременна, возможно, опасается, что аборт выведет из себя отца ребенка. Означало ли это, что она успела рассказать ему о своем положении?

Ребекка, куда ты направлялась в тот вечер?

В дверном проеме появился Петер, вошел в кабинет и сел. Он потратил почти весь день на обзвон ближайших друзей Ребекки, ее отца и брата.

– Я дал Эллен список фигурантов по делу. Хочу, чтобы их пробили по нашему реестру – не натворили ли они чего за это время.

– Отлично. А те допросы, которые проводили до сих пор, что-то дали?

– Может быть, – ответил Петер и закусил ноготь.

Алекс смотрел на него, ожидая продолжения.

– Через некоторое время после исчезновения Ребекки поползли слухи, будто она предоставляла сексуальные услуги через Интернет.

– То же самое мы слышали от ее матери. Та узнала от подруги.

– Думаю, мы должны это проверить, хотя сомневаюсь, что это правда.

– Я тоже сомневаюсь.

– Кроме того, я слышал кое-что еще, уже более похожее на правду. Вы беседовали с ее бывшей подружкой?

– Несколько раз. А что?

– По слухам, она так и не смогла простить Ребекке, что та дала ей от ворот поворот. Что Ребекка рассматривала ее как своего рода эксперимент.

Алекс потер руки – он всегда так делал, когда находился в растерянности или думал. Его руки были покрыты шрамами от затянувшихся старых ожогов – постоянное напоминание об одном деле, которое закончилось катастрофой и еще долго лежало тяжким грузом на их совести.

– Мы получили некоторые сведения, что у нее не все в порядке с головой – у этой подружки, – сказал Алекс. – В молодые годы она наблюдалась у детского психиатра. По-моему, ей ставят диагноз «маниакально-депрессивный психоз».

– А тенденции к применению насилия?

– Про это ничего неизвестно.

– Как бы то ни было, ее тоже надо проверить.

– Согласен, – кивнул Алекс. – Однако кое в чем мы можем быть уверены на все сто процентов.

Петер вопросительно уставился на него.

– Что не она – отец ребенка, которого ждала Ребекка.

Петер ухмыльнулся:

– Но им мог быть Хокан Нильссон.

– Весьма вероятно.

– Помимо всего прочего, от подруги Ребекки мы узнали о нем не самые приятные вещи. Ребекка говорила, он навязчив, не понимает, что они уже совсем не такие близкие друзья, как прежде.

– Ну что ж, попросим его рассказать нам обо всем этом поподробнее.

В этот день Петер работал допоздна. Позвонил домой и сказал, что не успеет вернуться к ужину. Всего два года назад такое сообщение могло обернуться крупной ссорой, но сейчас было воспринято спокойно. Они с Ильвой все выяснили, когда решили не разводиться, а снова съехаться. Хотя легко сказать – выяснили. Их возвращение друг к другу шло долгим и непростым путем, со многими срывами. Ильве понадобилось время, чтобы простить его и вновь в него поверить. Ему тоже нужно было время, чтобы простить самого себя – за всю ту боль, которую причинил другим, за ту ответственность, которую не пожелал принять.

Психотерапевт посоветовала им перестать ссориться по поводу проблем, которые все равно невозможно разрешить. Рабочий график Петера не может измениться – для этого ему надо было бы поменять работу. Зато он мог провести переговоры с начальством и оговорить компенсацию за сверхурочную, и этого он добился.

Примирение с Ильвой пошло ему на благо. Он начал медленно, но верно возвращаться к тому чувству полно ты жизни, которое не покидало его в первые годы, когда и в полиции он был новичком, и вообще жизнь складывалась как нельзя лучше. Рождение близнецов все испортило, разрушило попытки вести нормальный образ жизни, поскольку у Ильвы началась тяжелая послеродовая депрессия. Их желание иметь детей сменилось отчаянием и неуверенностью. Тогда Петер впервые изменил жене, и тем самым началось движение вниз по спирали, не имеющей конца.

Однако оказалось, что возврат все же возможен. Все перевернулось в тот день, когда его вызвали к начальнице отдела кадров и отправили на лекции по равноправию полов и собеседование к психологу. Как он ненавидел эту старую ворону, которая наказала его за то, в чем он не был виноват. Он ненавидел ее все сильнее и сильнее – пока среди сотрудников не распространилась новость о болезни жены Алекса, и одновременно возлюбленный Фредрики попал в тяжелую автокатастрофу. Петер словно взглянул на свою ситуацию другими глазами, и что-то в нем изменилось. С тех пор жизнь стала налаживаться.

Петер и Алекс обсуждали, как лучше поступить: забрать Хокана Нильссона на допрос в тот же вечер или подождать до завтра. Прокурор заявил, что у них нет оснований для задержания: доказательств не имелось, только косвенные улики. Но вызвать его на допрос – совершенно в порядке вещей.

Вместе с другим сотрудником Петер поехал за Хоканом. Часы показывали полшестого, так что он проголодался. По пути они сделали небольшую остановку у киоска, где продавали хот-доги, и покатили дальше.

Хокан Нильссон открыл дверь после второго звонка. По лицу видно было, что он плакал, и Петер почувствовал к нему презрение.

– Хокан Нильссон? Мы можем войти?

Петер кратко изложил суть дела. Хокан наверняка слышал, что Ребекку нашли, – не согласится ли он поехать в полицейское управление для разговора? Нет-нет, его подозревают не больше, чем кого бы то ни было другого, но они хотели бы с ним побеседовать. Прежде всего чтобы вычеркнуть из списка подозреваемых – ведь он так помог следствию.

Хокан оказался совсем не так готов к сотрудничеству, как думал Петер. Он задал кучу вопросов – в основном по поводу того, каким образом обнаружили тело Ребекки. Как она выглядела? Как умерла? Ответов он не получил.

В конце концов Хокан сел в машину и поехал с ними на Кунгсхольмен[4].

Допрос Петер и Алекс вели вдвоем.

– Ты не мог бы рассказать, как вы с Ребеккой познакомились?

– Это вы уже знаете.

– Я знаю. – Алекс едва смог скрыть улыбку. – А вот Петер еще нет. Он не так хорошо знает дело Ребекки, как я.

– Мы вместе учились в гимназии и там подружились.

– Вы были более чем друзьями?

– Нет. – Хокан Нильссон покраснел.

– Но ты хотел бы этого?

– Нет.

– Хорошо, – проговорил Петер. – Что вы обычно делали, когда встречались?

– Общались. – Хокан пожал тощими плечами. – Пили кофе или смотрели телевизор.

– Как часто вы встречались?

– Иногда.

– Ты не мог бы указать более точно?

– Примерно раз в неделю. Иногда реже.

Петер заглянул в свой блокнот:

– Что ты почувствовал, когда она уехала учиться во Францию?

– Я был разочарован. – На лице у Хокана появилось усталое выражение.

– Почему?

– Мне казалось, мы друзья. Меня не столько огорчил сам ее отъезд, сколько то, что она мне ничего заранее не сказала.

– Взяла и уехала, не сказав ни слова? – Алекс посмотрел на него с удивлением.

– Нет, не совсем так. Вернее… Рассказала мне за неделю до того. – Хокан поерзал на стуле. – Но потом мы поговорили и все выяснили. Между нами не было обид.

Алекс наблюдал за ним, сдвинув брови.

– Ты очень помогал полиции, когда она пропала.

– Для меня было важно сделать все, что могу.

– Она много значила для тебя? – спросил Петер.

Хокан кивнул:

– У меня не так много друзей.

Петер нагнулся ближе к столу, принял расслабленную позу.

– Ребекка была красавица, – проговорил он.

– Да, – согласился Хокан. – Она была хороша собой.

– Ты спал с ней?

Хокан посмотрел на него ошарашенно, и Петер поднял руки ладонями вверх.

– Я не имею в виду ничего плохого, – заверил он. – Просто констатирую, что вы дружили, она была красивая и ты мог захотеть ее. В этом нет ничего странного, я сам прекрасно знаю, как это бывает.

Алекс бросил на него поспешный взгляд, но ничего не сказал. Он предпочел бы не знать подробностей личной жизни Петера – сверх того, что уже сообщила ему Маргарета Берлин.

Хокан молча ковырял ноготь.

– Петер пытается сказать, что, может быть, у вас что-то было в какой-то вечер, хотя она и не была твоей девушкой.

– Только один раз, – пробормотал Хокан, не поднимая глаз.

– Почему же ты не рассказал об этом раньше?

– Потому что это не ваше дело. – Хокан посмотрел на него так, словно он сморозил невероятную глупость. – А вы думаете, что…

– Когда это произошло? – Петер прервал его.

– За некоторое время до того, как она пропала.

– За какое время?

– Месяца за три-четыре.

– Вы предохранялись?

– Я нет. – Хокан заерзал. – Она принимала таблетки.

– Так что, она не забеременела? – спросил Алекс.

– Нет, – ответил Хокан, не поднимая глаз.

Лжет?

– Точно?

Беззвучный кивок. Взгляд по-прежнему устремлен вниз.

– Чисто гипотетически, – проговорил Алекс. – Если бы она забеременела – как бы вы поступили?

Наконец-то Хокан поднял голову:

– Ясное дело, оставили бы ребенка.

– Ясное дело? – переспросил Петер. – Ведь вы очень молоды. Никто не упрекнул бы вас, если бы вы решили сделать аборт.

– Исключено. Этого не произошло бы. Аборт – убийство, если ребенок был зачат в любви. Я презираю тех, кто считает по-другому.

– Вы были единодушны в этом вопросе? – спросил Алекс.

– Разумеется.

Глаза Хокана затуманились, голос зазвучал хрипло.

– Мы стали бы прекрасными родителями, если бы она осталась жива.

Допрос свидетельницы Фредрики Бергман

02.05.2009, 15.30

(запись на диктофон)

Присутствуют: Урбан С., Рогер М. (следователи), Фредрика Бергман (свидетельница).

Урбан: Итак, на тот момент вы думали, что виновник – Хокан Нильссон?

Фредрика: Многие обстоятельства говорили в пользу этой версии. У него имелись и мотивы, и личностные качества – мы сочли, что он в состоянии совершить убийство.

Рогер: На этом этапе вы уже обнаружили связь с писательницей по имени Теа Альдрин?

Фредрика: Тогда мы еще не знали, кто такая Теа Альдрин, и в деле она не фигурировала.

Урбан: Значит, вы еще не вышли на киноклуб?

Фредрика: О нет, о нем тогда и речи не было.

Рогер: Хорошо, вернемся к Хокану Нильссону. Как у него обстояло дело с алиби?

Фредрика: Оно было проверено ранее и признано убедительным. Мы снова пришли к той же оценке. Он провел весь вечер на ужине с кураторами, показания свидетелей подтверждали, что он находился там с пяти вечера до полуночи.

Урбан: Однако вы не отказались от этой версии?

Фредрика: Нет, конечно же. Алиби не бывает стопроцентным.

Рогер: Какое впечатление производил в тот момент Петер Рюд?

Фредрика: Не понимаю вопроса.

Урбан: Он был уравновешен?

Фредрика: Да. Он находился в отличной форме – лучше, чем когда бы то ни было.

Урбан: Стало быть, вы согласны, что случались ситуации, когда Петер Рюд был не в себе и действовал неосмотрительно?

(Молчание.)

Рогер: Фредрика, вы должны отвечать на наши вопросы.

Фредрика: Да. Случалось, что он бывал неуравновешен.

Урбан: И неосмотрителен?

Фредрика: И неосмотрителен. Но, как я сказала, во время всего следствия он был в отличной форме, и…

Рогер: До этого мы еще не дошли. Пока рано говорить обо всем следствии в целом. Пока мы добрались только до Хокана Нильссона.

(Молчание.)

Урбан: Что произошло потом?

Фредрика: После чего?

Урбан: После того, как вы провели первый допрос Хокана Нильссона?

Фредрика: Тут Алексу позвонили из оперативной группы, работавшей на месте находки. Они обнаружили кое-что еще.

Четверг

7

Утренний кофе, как обычно, подали в голубой кружке с ее именем. Она никак не могла решить, как к этому относиться – ее считают ребенком или пытаются унизить? Или и то и другое? Медсестра вертелась вокруг нее в мягких тапочках, выставляя на стол хлеб, масло и джем. Яйцо всмятку, тарелка с творогом. Медсестра новенькая, издалека заметно. Новенькие всегда особенно усердно хлопотали вокруг Теа. Иногда до нее доносились их разговоры из кухоньки.

– Говорят, за последние тридцать лет она не проронила ни слова. Наверное, совсем спятила.

С годами ей становилось все легче и легче игнорировать такие разговоры. И не вина молодости, что они не соображают. Они просто не способны понять историю Теа, да и не обязаны в этом разбираться. Теа не забыла собственные молодые годы. Годы до тех событий, о которых она предпочитала молчать, в целом прошли хорошо. Подростковый период был таким радостным, что даже вспоминать больно. Она прекрасно помнила первую влюбленность, первую книгу, которую написала, – помнила, как билось сердце, когда пресса превозносила ее произведения для детей до небес и предсказывала ошеломительный успех. Все было разбито на куски и отнято у нее. Ничего от всего этого не осталось.

Новая медсестра копошилась у нее за спиной, возясь с цветами в вазе. В комнату Теа вошла санитарка, принялась менять простыни. «Какая бестактность», – подумала Теа. Они могли бы подождать, пока она закончит завтракать.

– Красивые цветы, – сказала медсестра.

Она обращалась не к Теа, а к санитарке.

– Она получает их каждую неделю.

– От кого?

– Этого мы не знаем. Их доставляет посыльный, а мы передаем ей, она сама за ними ухаживает.

Теа посмотрела в спину медсестре – знала, что та читает карточку.

– Здесь написано «Спасибо». За что?

– Понятия не имею, – ответила санитарка. – Тут так много всяких странностей, что…

Она осеклась, заметив, что Теа следит за ними. Подумать только – они так и не поняли, что со слухом у нее все в порядке. Считают ее полной идиоткой на том основании, что она решила не разговаривать.

Санитарка подошла к медсестре и понизила голос:

– Мы не знаем, насколько она понимает, что вокруг происходит. Но иногда мне кажется, что она слушает. Я имею в виду, у нее вроде бы нет никаких ограничений. Ничто не указывает на то, что она не понимает нас.

Теа с трудом удержалась от смеха. У творога был отвратительный вкус, а бутерброд оказался черствым. Однако она все равно ела. В комнате наступила тишина, и некоторое время спустя обе удалились, оставив ее одну. Когда за санитаркой закрылась дверь, она испытала лишь облегчение.

Поднявшись из-за стола, она включила телевизор. Твердой рукой взяв пульт, вернулась на свое место. Инсульт, случившийся несколько лет назад, не позволял ей жить самостоятельно, но в целом ее повседневная жизнь почти не изменилась. Если бы санитарки начали лезть в ее дела еще больше, она пришла бы в ярость.

По телевидению только что началась утренняя программа новостей.

– Полиция подтверждает, что женщина, чье тело было обнаружено в Мидсоммаркрансен, – Ребекка Тролле, студентка, пропавшая около двух лет назад. Полиция молчит по поводу деталей и заявляет, что на сегодняшний день у них нет подозреваемого.

Теа смотрела на экран остановившимся взглядом. Она внимательно следила за новостями с тех пор, как узнала, что нашли тело Ребекки Тролле. Сердце забилось чуть чаще. Началось – в этом она была совершенно уверена. Близится финал, которого она ждала почти тридцать лет.

8

Алекс Рехт приблизился к яме. Роща окружала мужчин, стоявших на краю раскопанного участка. Петер подошел ближе, наклонился, чтобы лучше видеть.

– Как его обнаружили? – спросил Алекс.

– Мы копали вокруг того места, где была зарыта Ребекка Тролле, и наткнулись на мужской ботинок, по виду давно лежавший в земле. Поэтому мы расширили зону поиска и стали копать глубже. Там он и лежал. – Сотрудник, отвечавший на вопрос Алекса, указал на то место, где было обнаружено новое тело.

– Как долго он пролежал в земле?

– Судмедэксперт сказал, что на месте определить невозможно. Но, по всей вероятности, несколько десятилетий.

Алекс вдохнул свежий весенний воздух – несмотря на печальные обстоятельства, он с удовольствием глядел, как лучи солнца ласкают деревья и влажную землю. Весну он любил больше всех времен года, а утро всегда несло ему бодрость и хорошее самочувствие. Часы показывали семь, и он был рад, что Петер смог присоединиться к нему в такой ранний час.

– Откуда известно, что это мужчина? – спросил Петер.

– Судя по росту, – ответила сотрудница, участвовавшая в обследовании места находки. – Судмедэксперт считает, что при жизни рост этого человека составлял более ста восьмидесяти пяти. Женщины редко бывают такими высокими.

– Это должно облегчить идентификацию, – проговорил Петер. – Если мы узнаем, сколько лет тело пролежало в земле, хотя бы примерно, установим вероятный рост и возраст, то сможем сопоставить с данными тех людей, которые пропали в тот период.

Присев на корточки, Алекс изучал оба места захоронения:

– Никогда не поверю, что это случайное совпадение.

– Что именно?

– Что Ребекку зарыли именно здесь. – Алекс сощурился на солнце. – Тот, кто принес сюда тело, уже побывал здесь ранее и закопал на этом же месте другого человека.

– Хотя он или она в прошлый раз чувствовал себя увереннее, – сказала сотрудница.

– В каком смысле?

– Мужчина, которого мы обнаружили вчера вечером, остался с головой и руками.

Алекс задумался.

– В первый раз убийца был моложе. Наивнее и небрежнее.

Петер застегнул молнию на куртке, словно внезапно озяб.

– Откуда нам известно, что это было в первый раз? – спросил он.

Фредрика Бергман только что встала, когда позвонил Алекс и сообщил: они с Петером направляются на место, где обнаружили тело Ребекки Тролле. Вчера вечером там нашли еще один труп.

– Встретимся на работе, – закончил разговор Алекс.

Фредрика поспешила в кухню завтракать.

Спенсер сидел там и читал газету. Она поцеловала его в лоб, погладила по щеке. Налила чашку кофе, отрезала два ломтика хлеба, молча разглядывая любимого.

«Рассказывай, Спенсер, – мысленно произнесла она. – Я знакома с тобой более десяти лет и прекрасно знаю, какой у тебя бывает вид, когда что-то случилось».

Однако он молчал, не допуская ее в свои дела.

– Что вы собираетесь делать сегодня?

– Даже не знаю. Пойдем гулять. – Спенсер тихонько отложил газету. – Во второй половине дня мне надо съездить в Упсалу, и я предпочел бы поехать без Саги.

– Хорошо, – ответила Фредрика, хотя и подозревала, что рабочий день может затянуться. – Я вернусь к тому моменту, как тебе ехать.

Откусив кусочек бутерброда, она прожевала и проглотила. Подруги восприняли новость о ее возвращении на работу гораздо лучше, чем она предполагала. Некоторые даже намекали, что ожидали такого поворота событий.

– Тебе надо в университет? – спросила она Спенсера.

– Да. Совещание.

Совещание. И ни слова больше. С каких это пор они начали разговаривать назывными предложениями? Фредрика подумала об Алексе – о зиме прошлого года, когда его жена заболела и скрывала свою болезнь. Руки у нее похолодели.

– Спенсер, ты не заболел?

Он с удивлением поднял на нее глаза. Серые глаза – как камень, переливавшийся бесчисленным количеством оттенков.

– С какой стати я должен заболеть?

– Я чувствую, что-то случилось. Нечто большее, чем конфликт на работе.

– Ничего особенного, поверь мне. – Спенсер покачал головой. – Единственное, о чем я умолчал, – это…

Он заколебался. Она ждала продолжения.

– Моя студентка, по всей видимости, недовольна тем, как я руководил ее работой прошлой осенью.

– Боже мой, но ведь тогда ты почти все время был на больничном!

– Именно в этом и коренится проблема. Мне пришлось разделить руководство работой с новоиспеченным докторантом, и это не вызвало восторга.

Душу Фредрики затопило облегчение.

– Я думала, ты смертельно болен или что-то в этом духе.

Спенсер улыбнулся своей кривоватой улыбочкой, от которой она всегда таяла.

– Ни за что не оставлю тебя теперь, когда мы наконец-то можем быть вместе.

Фредрика потянулась, чтобы поцеловать его, но тут в соседней комнате проснулась Сага. Спенсер похромал туда, Фредрика провожала его глазами.

– Что будем делать теперь? – спросил Петер, когда они вернулись в управление.

– Ждать более точных сведений от судмедэксперта и продолжать расследование убийства Ребекки Тролле, – ответил Алекс. – Я беседовал с судмедэкспертом по телефону: он считает, что мужчина пролежал в земле лет двадцать пять, а то и дольше.

– Серийный убийца?

– Убивающий наобум? Таких разных людей и с интервалом в тридцать лет? – Алекс горько покачал головой. – Не думаю. К тому же серийный убийца – очень редкое явление. Тут что-то другое.

Он проклинал свою недогадливость, хотя понимал, что это бесполезно. Когда пропала Ребекка Тролле, ничто не указывало на то, что она может быть одной из нескольких жертв, – следствие велось исходя из предположения, что ее случай совершенно отдельный, не связанный с другими. «Есть ли там еще жертвы?» – спросил себя Алекс. Без колебаний он распорядился о продолжении раскопок на месте находки с расширением радиуса поисков, так что работы могли занять несколько дней. Если в земле лежат еще тела, Алекс хотел бы их оттуда извлечь.

– Если мы предполагаем, что Ребекку и найденного вчера мужчину убил один и тот же человек, Хокан Нильссон не подойдет, – заметил Петер. – Его еще и на свете не было, когда произошло то, старое убийство.

– Я тоже об этом думал. Но мы пока слишком мало знаем, чтобы исключить его. Он может иметь связь со старым убийцей, который нам неизвестен. Надо взять у него образцы ДНК для анализа и сравнить с ДНК зародыша, если это возможно. Если он – отец ребенка, то у нас достаточно оснований для задержания.

– Что мы сделаем, если он откажется сотрудничать?

– Если он не пойдет на анализ добровольно, свяжемся с прокурором. Как уже известно, Ребекка была беременна и выражала тревогу, что отец не позволит ей избавиться от ребенка, хотя сама намеревалась это сделать. Мы знаем также, что Хокан и Ребекка занимались сексом и что Хокан хотел бы стать отцом. Этого достаточно. И даже более чем. Правда, должен признать, мне все труднее представить этого парня в роли убийцы.

– У нас есть другие версии?

– В свете обнаружения второго тела сведения о том, что Ребекка торговала сексуальными услугами через Интернет, приобретают больший вес, чем ее беременность. Попытайся размотать этот клубок, – возможно, за этим стоит давняя история, в которую впишется и второй труп.

Петер пробежал глазами записи в своем блокноте.

– Отвергнутая подружка, которая так и не успокоилась.

– Я хотел поручить Фредрике заняться ею.

В этот момент Фредрика появилась в дверях:

– Кем я должна заняться?

– Бывшей подружкой Ребекки, Даниэллой. Кстати, доброе утро.

– Доброе утро.

Фредрика перебирала голубую шаль, накинутую на плечи под курткой.

– Кто-то должен посмотреть и ее вещи.

– На каких основаниях? – Алекс взглянул на нее с сомнением. – У нас уже есть копии всего, что оценивалось как представляющее интерес, когда мы изучали материалы два года назад.

– По-моему, немалая часть информации была попросту отброшена. – Фредрика сдвинула брови. – Меня это поразило еще вчера. Например, я не нашла списка учебной литературы у нее дома. Никаких конспектов и заметок.

– А зачем они тебе?

– Она была студенткой, когда исчезла. Это означает, что бо́льшую часть суток она проводила на лекциях, за зубрежкой, в общении с однокурсниками. По словам Алекса, она писала дипломную работу, но я не нашла и намека на тему диплома.

Алекс провел рукой по волосам и заговорил, тщательно выбирая слова:

– Как я уже говорил вчера, мы беседовали с ее научным руководителем. Он объяснил, на какую тему она писала работу, однако, по правде говоря, мы не сочли ее интересной. Мне кажется, она писала о судьбе и приключениях детской писательницы Теа Альдрин, если это имя тебе о чем-нибудь говорит. – Он пожал плечами. – Сама тема не позволяла построить каких-то интересных версий. Поэтому мы оставили ее в стороне.

– Если не возражаешь, мне хотелось бы еще раз изучить этот вопрос, – сказала Фредрика. – Теа Альдрин была, мягко говоря, неоднозначной фигурой.

Алекс подавил вздох. Сколько таких дискуссий было у него с Фредрикой?

– Займись, если будет время. В первую очередь тебе стоит допросить бывшую подружку. Все остальное – завтра.

Фредрика ушла в свой кабинет, Петер остался у Алекса.

– Я начну с того, что заберу Хокана для анализа, потом займусь слухами на сексуальную тему.

– Давай, – сказал Алекс. – Надеюсь, судмедэксперт поторопится. Мне позарез нужна личность второго трупа.

Повторный визит Петера с коллегой явно раздосадовал Хокана Нильссона.

– Зачем вам моя ДНК?

– Ребекка была беременна, и мы пытаемся установить отцовство.

– Беременна? – Хокан побледнел. – Об этом вы мне вчера ничего не сказали.

Голос его звучал надрывно, глаза округлились.

– Ты был не в курсе? – Голос Петера звучал жестче, чем накануне.

– Нет.

Трудно было сказать, лжет он или говорит правду.

– Вы думаете, что это сделал я?

Хокан старался принять уверенный вид, однако в каждом его движении сквозила нервозность.

– Мы ничего не думаем. И предпочли бы и дальше о тебе не думать. Это значит, что мы хотим провести анализ и вычеркнуть тебя из списка подозреваемых.

– Мне надо на работу. Я могу прийти позже?

– Нет, лучше всего тебе будет пойти с нами прямо сейчас. Позвони на работу и предупреди, что задержишься. Скажи, что помогаешь полиции в расследовании дела. Работодателям такое обычно нравится, – мягко добавил он, склонив голову набок.

Хокан посмотрел на него долгим взглядом и взял бумажник и ключи.

– На самом деле не имеет никакого значения, кто отец ребенка, – сказал он. – Вы уже проверяли мое алиби и убедились, что я ни при чем.

– Насколько я помню, в тот вечер, когда пропала Ребекка, ты был на многолюдном собрании. Кто хватился бы тебя, если бы ты ушел на несколько часов?

Поскольку Хокан не ответил, Петер посмотрел на него. Вид у того был расстроенный и обиженный.

– Это была не вечеринка, а ужин с группой кураторов. Мероприятие на целый день. Ребекка тоже должна была участвовать, но она так и не появилась.

– Вы поссорились? – Петер наморщил лоб. – Может быть, поэтому она не пришла?

– Я уже отвечал на этот вопрос вчера. – Хокан сорвал с вешалки куртку. – Вы думаете, что все это вертится вокруг меня. Вам станет стыдно, когда вы узнаете, насколько ошибались.

– Наверняка, – ответил Петер.

Фредрика поехала на задание с новой коллегой, инспектором криминальной полиции Сесилией Турссон. Сесилия вела машину, а Фредрика заняла место пассажира.

– Ты ведь только что вернулась на работу? – спросила Сесилия.

– Вчера.

От управления до парка Тегнерлунден, возле которого снимала квартиру бывшая подружка Ребекки, ехать было недалеко. Город казался таким прекрасным под ярким голубым небом – Стокгольм был в своем самом лучшем убранстве.

– Так это у тебя ребенок от женатого мужчины?

Фредрика оцепенела. Какого черта?

– Нет. И если у тебя есть еще вопросы о моей личной жизни, то предлагаю помолчать.

– О боже, прости, я не знала, что это такая щекотливая тема.

В салоне повисла тишина. Фредрика принялась глубоко дышать, чтобы не выйти из себя. Она прекрасно понимала, что народ интересуется ее личной жизнью. Но надо же проявлять хоть немного такта! Сама она вела бы себя по-другому. Во всяком случае, ей так казалось.

– Вот ее дом. – Сесилия уверенно припарковала машину у тротуара.

– Здесь стоять нельзя. – Фредрика указала на табличку.

Сесилия прикрепила на переднее стекло пропуск, указывающий, что машина принадлежит полиции:

– А теперь можно.

Это было не так, но Фредрика почувствовала, что она не в состоянии спорить и еще больше обострять отношения. Пропуск на лобовом стекле можно было использовать только в случае срочного выезда, а у них было обычное служебное дело.

Даниэлла жила на четвертом этаже, в доме без лифта. Прежде чем отправиться к ней, Фредрика ознакомилась с документами. У девушки было бурное прошлое. В годы учебы в гимназии она несколько раз лежала в отделении детской и подростковой психиатрии. Несколько раз проходила по делам о мелких правонарушениях – кража, вандализм. После окончания гимназии она проучилась один семестр, а далее либо работала, либо сидела на больничном.

С Ребеккой у Даниэллы возникли отношения, когда Ребекка вернулась из Франции. Фредрике трудно было понять, что могло объединять этих девушек, помимо желания поэкспериментировать. Ребекка производила впечатление серьезной особы, живущей насыщенной жизнью, имеющей четкие планы на будущее, – во всяком случае, так все выглядело на бумаге. Хотя, возможно, именно в этом и коренилась главная причина. Когда жизнь слишком упорядоченна и заполнена делами, желание проверить границы на прочность возрастает.

Сесилия позвонила в дверь квартиры.

Ответа не последовало. Она позвонила снова. Внутри послышались тяжелые поспешные шаги. Заскрежетал замок, дверь приоткрылась.

– Даниэлла?

Фредрика протиснулась впереди Сесилии и достала полицейское удостоверение.

– Мы из полиции, хотели бы поговорить с тобой.

Даниэлла отступила, и Фредрика с Сесилией вошли в квартиру.

– Кофе хотите?

Обе отказались.

– Мы ненадолго.

– Ну, кофе-то все равно можно выпить.

Она направилась впереди них в кухню и опустилась на один из разномастных стульев. Квартира была обставлена по-спартански – бросалось в глаза, что Даниэлла временно снимала чужое жилье. Голые стены украшали фотографии, все без исключения изображавшие одного и того же человека – молодого парня, с вызовом смотревшего в камеру.

– Кто это? – спросила Фредрика, указывая на одну из фотографий.

– Мой брат.

– Кажется, вы с ним почти одного возраста.

– Это не так. Он был на десять лет старше меня. Но теперь его нет в живых.

Фредрика села к столу, чувствуя, как порадовал Сесилию ее промах.

– Мне очень жаль, – негромко проговорила она.

– Мне тоже, – ответила Даниэлла.

Хозяйка выглядела совсем не так, как представляла Фредрика. Полноватая – еще чуть-чуть, и ее можно будет назвать толстушкой. Коротко подстриженные волосы, черные как сажа, контрастировали со светлыми глазами.

– Вы по поводу Ребекки, да?

– Мы нашли ее.

– Я видела по телевизору.

– Ты рада, что ее нашли? – спросила Сесилия.

– Мне было наплевать на нее тогда и наплевать сейчас. Дрянная сучка.

Выражения сильно отличались от тех, которые употребляла сама Фредрика.

– Почему? Что ты имеешь в виду?

– Она играла со мной, заставила поверить, что у нас все по-настоящему.

– Когда это было?

– Несколько лет назад, когда она вернулась из Франции.

Прошло несколько лет! И она для бывшей подруги по-прежнему дрянная сучка?

– Ты, должно быть, очень любила ее, – мягко проговорила Сесилия.

Даниэлла не ответила. Поднявшись, налила себе стакан воды. Им на этот раз не предложила.

– Как вы расстались?

– Она позвонила и сказала, что все кончено.

– Как низко! – проговорила Сесилия. – Даже не при личной встрече.

– Да уж, гнусный поступок, – согласилась Даниэлла. – И после этого она вернулась…

– Вы снова стали встречаться?

– Ну, уже не по-настоящему – так, иногда… Она тогда училась в университете, стала вся из себя такая важная. Мне кажется, она стеснялась меня.

Фредрика посмотрела на фотографию брата Даниэллы, висевшую на холодильнике. Он был везде.

– Когда вы совсем прекратили общаться?

– А мы не прекращали. Я не хотела ее отпускать – если вы понимаете, что я имею в виду.

– Не совсем.

– Когда любишь кого-то, тянет хоть изредка поговорить, увидеться. Не хочешь, чтобы этот человек совсем исчез из твоей жизни.

Как брат…

– Как относилась к этому Ребекка? Она часто звонила тебе, или в основном звонила ты?

– Звонила в основном я. Она все время была чем-то занята. Плавание для младенцев, церковный хор и куча всякого разного. Ну, и еще этот Хокан Нильссон.

– А что с Хоканом? – Фредрика выпрямилась.

– Он во все совал нос, говорил мне, чтобы я больше не звонила Ребекке. У него совсем башка не варит – он не понимал, что его звонки ей тоже не нужны.

– Ребекка воспринимала Хокана как проблему?

– Он ходил за ней хвостом, как собака. – Даниэлла рассмеялась. – Считал, что они друзья навеки или что-то в этом духе.

– Но это было не так?

– Конечно же нет, черт побери. Под конец она его просто не выносила.

«А тебя?» – подумала Фредрика.

– Когда вы с Ребеккой общались в последний раз? – спросила Сесилия.

– Накануне того дня, когда она исчезла. Я звонила и хотела поболтать, но у нее не было времени. Она спешила к своему куратору, этому чертову снобу. Сказала, что перезвонит мне позже, но так и не позвонила.

Фредрика запомнила слово «куратор». В процессе следствия она уже не раз слышала его, но пока не понимала, что за ним стоит.

– Последний вопрос, – сказала она. – Ты знала, что Ребекка знакомится по Интернету?

– Все так делают.

– Хорошо, но ты не помнишь – она говорила об этом?

– Нет, такого разговора я не помню.

– До нас дошли слухи, что она предлагала в Сети сексуальные услуги, тебе об этом что-нибудь известно?

Даниэлла посмотрела на нее. Щеки ее пылали.

– Нет, – почти шепотом ответила она.

– Даниэлла, на нынешнем этапе исключительно важно, чтобы ты не скрывала от нас ничего весомого, – предупредила Сесилия.

Даниэлла откашлялась и посмотрела ей в глаза:

– Я ничего не скрываю, потому что мне ничего не известно. Устроит?

Фредрика и Сесилия переглянулись, решив закончить допрос и уйти.

– Она лжет, – проговорила Сесилия, когда они снова сели в машину.

– Я заметила. Вопрос в том – почему. И что именно она скрывает?

9

Алекс пытался убедить судмедэксперта работать побыстрее. Ему не терпелось двинуться дальше, он хотел поскорее приблизиться еще на шаг к идентификации новой жертвы, обнаруженной в роще.

– Я делаю все, что от меня зависит, – говорил судмедэксперт. – Когда труп пролежал в земле так долго, дело идет небыстро.

Алекс устыдился, поблагодарил высшие силы за то, что они с этим человеком давно знакомы. Общение было строго профессиональным – за все эти годы они обменялись всего лишь несколькими фразами личного характера. Если судмедэксперт и в курсе, что Алекс овдовел, то узнал это от кого-то другого. Сам Алекс ни словом не обмолвился.

И вовсе не потому, что забыл Лену.

Он собрал свою рабочую группу во временном зале для совещаний. Фредрика тоже осталась.

– Сколько ты работаешь? Мне казалось, мы договорились о семидесяти пяти процентах.

Он старался, чтобы в его словах звучала забота, а не осуждение.

– Я работаю примерно три четверти времени. Строго говоря, мне надо было уйти по одному делу сразу после обеда, но там все разрешилось иным способом.

Судя по ее тону, количество процентов ставки обсуждаемо. Алекс не знал, что и подумать. Кажется, отец ребенка – его, Алекса, ровесник, и он мысленно задавался вопросом, как это вообще возможно. Сам он ни за что на свете не согласился бы начать сначала, да и физически не справился бы с маленьким ребенком. Подгузники, бессонные ночи, сопливые носы и постепенное привыкание к детскому саду… Эти мысли отдались в душе внезапной тоской. Отпуска по уходу за детьми он не брал, а количество высморканных им носов было исключительно невелико. Долгое время он убеждал себя, что ничего не потерял и недостаток общения с детьми можно будет восполнить потом.

Одно из самых распространенных заблуждений в истории человечества – якобы можно задним числом компенсировать, что не находился рядом со своими детьми, пока они были маленькими. Когда Алекс столкнулся с непоправимым, когда похоронил жену, стало особенно очевидным, кто же из родителей был детям ближе. Сын приехал домой из Южной Америки еще летом и оставался рядом с матерью до конца. В каждом жесте, в каждом его слове Алекс узнавал Лену. Себя он не видел ни в чем.

– Судмедэксперт рассчитывает завтра предоставить нам более подробную информацию, – сказал Алекс, – но особых надежд питать не следует. Второе обнаруженное тело пролежало в земле очень долго, так что никаких важных следов мы на нем, скорее всего, не найдем.

Поднявшись, он начал делать пометки на доске, висевшей на стене.

– По поводу Ребекки Тролле. Нам известно следующее: она пропала по пути на праздник. Ее видели в автобусе, шедшем в обратном направлении. Она ждала нежеланного ребенка и опасалась, что будущий отец будет возражать против аборта. На момент исчезновения у нее, насколько нам известно, не было постоянного партнера, но однажды она занималась сексом с приятелем, Хоканом, про которого рассказывала друзьям, что он надоедлив. И этот Хокан жаждал стать отцом. – Алекс замолчал.

– Кроме того, после ее исчезновения поползли слухи, будто бы она предлагала интим-услуги через Интернет, но тут мы зашли в тупик, – добавил Петер. – Никто не берется назвать страницу, через которую она знакомилась, и никто не в состоянии точно указать, как долго она этим занималась. Ни один человек не может вспомнить, когда возникли эти слухи и откуда пошли.

– А как обстоят дела с подругой Дианы Тролле? Ты беседовал с ней и ее дочерью?

– У меня встреча с ними через час.

– Такое ощущение, что это все вымысел, – проговорила Фредрика. – Нет никаких объяснений тому, зачем Ребекка стала бы этим заниматься. Человек не станет торговать собой просто для развлечения: либо его к этому вынуждают обстоятельства, либо он болен и не понимает до конца, что делает.

– Согласен, – сказал Алекс. – Вернемся к этому вопросу после того, как Петер поговорит со свидетельницами.

Он опустил фломастер, оглядел свои записи:

– Наиболее интересным для нас пока является Хокан Нильссон. Если, конечно, анализ ДНК не укажет, что отцом является кто-то другой. Тогда нам придется отдать предпочтение версии о новом бойфренде.

– Хокан может по-прежнему быть для нас интересен, даже не являясь отцом ребенка, – возразила Фредрика. – Даже, пожалуй, еще более интересен. Очевидно, что он относился к Ребекке лучше, чем она к нему. Возможно, он обнаружил, что она беременна, вызвал ее на откровенность, а потом вышел из себя на почве ревности.

– И убил ее, – добавил Петер.

Алекс посмотрел на него.

– Не только убил, – уточнил он, – но еще и расчленил.

Он сделал паузу, чтобы все успели осмыслить сказанное.

– Вполне возможно, – произнес Петер. – Парень производит очень странное впечатление. Неприятный тип.

– Не спорю, – ответил Алекс. – Но я имел в виду тот факт, что тело найдено оскверненным, и это дает нам очень важные сведения об убийце. Он хладнокровен и расчетлив. У него было время и возможность осуществить расчленение, а потом переправить мешки к месту захоронения.

– Сам способ, которым это осуществлено, – свидетельствует ли он, что убийца все заранее спланировал?

Алекс молчал, рабочая группа ждала ответа.

– Перед встречей я получил информацию относительно самого расчленения, – проговорил он. – По мнению судмедэксперта, оно осуществлялось при помощи бензопилы. И это никоим образом не означает, что убийца все спланировал заранее.

Никто не проронил ни слова. Алекс выждал, пока сотрудники переварят полученную информацию.

– Использование бензопилы указывает на то, что у убийцы имелся доступ к отдельному и достаточно изолированному помещению, которым он мог свободно распоряжаться. Когда надо расчленить тело, не пойдешь в гараж к приятелю: получится чертовски грязно, и трудно потом замести следы.

– Что это означает в плане психологического портрета? – спросила Фредрика. – Использование такого рода насилия… признак психического нездоровья. Похоже, у преступника были глубоко личные мотивы. Он хотел унизить Ребекку и после ее смерти.

– И потому мы должны соблюдать осторожность. – Алекс кивнул. – Эта информация ни при каких условиях не должна просочиться в СМИ. Во-первых, повышенное внимание уже само по себе создало бы нам проблемы. Во-вторых, у нас возникнут трудности с допросом подозреваемых. Никто просто не захочет с нами разговаривать.

Вид у него был обеспокоенный. Взгляд его упал на Фредрику.

– Как дела с бывшей подружкой Даниэллой? Мы можем вычеркнуть ее из списков?

– Не совсем. – Фредрика тщательно взвесила свои слова. – Когда я спросила по поводу слухов об интимных услугах через Интернет, она отреагировала достаточно странно. У меня возникло чувство, что она лжет. Или что-то скрывает.

– Хорошо, тогда пока оставим ее в списке. А не могла сама она являться автором этих проклятых сплетен?

– Не знаю. Но у меня такая мысль мелькала.

Раз уж ей предоставили слово, Фредрика решила продолжить:

– Тот праздник, на котором Ребекка так и не появилась, ужин с кураторами, – что это за мероприятие?

– Ребекка входила в так называемую программу кураторства. По сути, речь шла о том, что студентам, которых включали в программу, выделяли персонального куратора. Как бы советника и консультанта. В этом качестве привлекались разные люди: ведущие бизнесмены, пасторы, несколько членов парламента, писатели.

– Кто был наставником Ребекки?

– Хм, как же его звали? Вальтер Лунд.

– Вальтер Лунд? – Фредрика была поражена. – Одна из шишек в концерне Аксбергера?

– Он самый.

– Но почему ей достался именно он? Ведь она занималась литературоведением. Они тянули жребий?

– Понятия не имею. Помню, что мы его допрашивали, однако с него практически сразу были сняты подозрения.

Слово взял Петер:

– Сегодня утром я пытался проанализировать ежедневник Ребекки. Его оказалось чертовски сложно расшифровать.

– Спасибо, что напомнил. – Алекс мрачно кивнул.

– В каком смысле – расшифровать? – спросила Фредрика.

– Она делала записи по собственной системе, – ответил Алекс. – Например, не писала целиком имя человека, с которым встречалась, а только инициалы. Большинство нам удалось установить, но некоторые так и остались неразгаданными. Мы составили список всех тех, кто фигурировал в ее ежедневнике в последние месяцы перед исчезновением.

– За две недели до исчезновения она встречалась с Т. А., – сказал Петер. – Кто это?

– Мне кажется, это было связано с ее дипломной работой. – Алекс сощурился, вспоминая. – Совершенно неинтересно.

– А в тот день, когда она пропала, какие встречи у нее были назначены? – спросила Фредрика.

– Никаких. Мы постарались восстановить ее последние дни, насколько это было возможно, при помощи ежедневника. Но не обнаружили ничего сенсационного.

– Можно мне копию?

– Возьми мою, – предложил Петер, – мне она сейчас не нужна.

Довольная Фредрика собралась уходить.

Алекс почувствовал себя уязвленным. Ясное дело, пусть идет домой – ведь у нее семья. Сам он вчера ужинал с дочерью. И скоро станет дедушкой. Возможно, чуть раньше, чем ожидал, но не настолько рано, чтобы не обрадоваться этой новости.

А вот Лене так и не довелось стать бабушкой.

– Увидимся завтра, – сказал Алекс Фредрике.

Прочие участники встречи остались, чтобы обсудить другие вопросы. Следователи со стороны, откомандированные в группу, поначалу молчавшие, высказали несколько мыслей и предположений. Алекс поймал себя на том, что не слушает их. В мыслях у него была Диана Тролле, дочь которой расчленили бензопилой. Он раскроет это преступление, чего бы ему это ни стоило.

10

Совещание проходило в кабинете заведующего кафедрой Эрланда Мальма, где Спенсер побывал за несколько дней до того. Помимо них двоих, присутствовали представитель студенческого совета и еще один человек от руководства университета. По своей наивности Спенсер считал, что встреча избавит его от этого двусмысленного положения, и радовался возможности проинформировать руководство, что не намерен возвращаться к работе, так как собирается использовать свое право на отпуск по уходу за ребенком. Фредрика не смогла приехать и посидеть с Сагой, как обещала, поэтому Спенсер взял дочь с собой.

Он терпеть не мог лгать Фредрике. Вернее, он не лгал, а просто замалчивал факты, которыми должен был бы поделиться с ней. Просто не мог заставить себя рассказать, что произошло. Кроме того, он все еще надеялся, что вся эта история скоро закончится.

Едва войдя в кабинет, он понял, что совершил целый ряд ошибок. Не очень хорошо выглядело, что он взял с собой ребенка, мирно спящего в коляске, – будто символ его грешной жизни. К тому же оказалось, что встреча не имеет своей целью положить конец этому тягостному недоразумению. Скорее наоборот.

– Спенсер, мы много и долго обсуждали ту ситуацию, в которой мы все сейчас очутились, – начал заведующий кафедрой. – И, поверь мне, это был нелегкий процесс.

Он сделал паузу и посмотрел на Спенсера, словно желая убедиться, что тот слушает. Спенсер слушал.

– Тува выдвигает столь серьезные обвинения, что мы обязаны разобраться в этом деле. Так, чтобы раз и навсегда прояснить все неясности.

Эрланд бросил умоляющий взгляд на коллег, желая, чтобы кто-то другой продолжил говорить за него. Все молчали.

– Какие неясности? – спросил Спенсер.

– Что, прости?

– Ты сказал, что мы должны прояснить все неясности, но я не понимаю, что ты имеешь в виду.

Эрланд сжал губы, бросил взгляд на женщину, представляющую руководство университета.

– Когда студентка рассказывает такие вещи, которые рассказала Тува, наша обязанность – отнестись к этому серьезно, – сказала она. – В противном случае пострадает наш авторитет, и мы можем потерять доверие студентов. Вопрос был поднят на студенческом совете, и от нас ожидают конкретных действий.

– Боже мой! – воскликнул Спенсер. – Я уже говорил, что это все полный абсурд. Вы же спрашивали Малин, которая была научным руководителем Тувы одновременно со мной. Она может подтвердить, что Тува лжет.

– К сожалению, нет, – ответил Эрланд. – Малин не знает, что происходило, когда ты встречался с Тувой наедине. Кроме того, выяснились другие обстоятельства, которые мы должны учесть.

– Например?

– Например, твои письма Туве по электронной почте.

Спенсер заморгал.

– Письма?

Эрланд достал из пластиковой папки несколько листов и протянул их Спенсеру, который стал читать с нарастающим недоумением.

– Что за…

Женщина из руководства согласилась с ним.

– Примерно так же отреагировала и я, – сказала она. – Какая муха укусила профессора Лагергрена? Такие вольности просто непозволительны.

Спенсер посмотрел тяжелым взглядом на распечатанные сообщения.

– Я этого не писал, – проговорил он и отодвинул бумаги. – Во-первых, я не общаюсь со студентами по электронной почте, во-вторых, я не стал бы выражать свои мысли подобным образом.

– Спенсер, они отправлены с твоего адреса.

– Кто угодно мог зайти в мой кабинет и отправить эти сообщения. Здесь не ЦРУ, мой компьютер доступен всем желающим, если я забыл запереть дверь, выходя из кабинета.

– Сейчас я предлагаю всем успокоиться, – проговорил Эрланд, отчаянно пытаясь напустить на себя важность. – Ты прекрасно понимаешь: мы не можем так легко принять твои объяснения, что сообщения с твоего адреса послал кто-то другой. И, учитывая их компрометирующее содержание и конкретные указания, мы порекомендовали Туве обратиться в полицию.

Спенсер побледнел.

Он снова посмотрел на сообщения. Три штуки.

«Тува, очень жаль, что ты не захотела пойти мне навстречу. Боюсь, твоя работа может всерьез пострадать, если ты не сделаешь того, о чем я тебя просил. Приходи в мой кабинет после 19.00 завтра вечером, и мы решим все это самым лучшим образом. Спенсер».

Он невольно рассмеялся:

– Все это какой-то бред. Я вообще никогда не видел этих писем и уж тем более не писал их. Я… – Он осекся. – Давайте пойдем в мой кабинет и посмотрим мою почту. Если они и вправду были посланы из моего ящика, то они должны сохраниться в папке «Отправленные».

– А если их там нет, что из того? – спросила женщина из руководства. – Это с таким же успехом может означать, что ты удалил их.

Спенсер уже направлялся в свой кабинет, расположенный чуть дальше по коридору. Остальные несколько неуверенно последовали за ним. Сага осталась спать в коляске. Спенсер хромал. Когда у него не было ни палки, ни коляски, на которую тоже можно опираться, нога болела больше обычного.

Ему понадобилось не более двух минут, чтобы включить компьютер, однако он успел всерьез разнервничаться. Он слишком редко пользовался почтой, чтобы заниматься сортировкой писем по папкам. Вполне может оказаться, что письма, посланные кем-то с его компьютера, лежат себе преспокойно в папке «Отправленные» и только ждут, чтобы их обнаружили, – он осознал это, когда дрожащими руками выбирал строки меню.

Однако их там не было. В его компьютере не оказалось никаких следов сообщений, отправленных Туве, даже в корзине.

– Это ничего не доказывает, – произнес Эрланд.

– Чего вы от меня хотите? – Спенсер сглотнул. – Что я должен сделать, чтобы отмыться от этой грязи?

– Доказать, что все это не имело места, – сказал Эрланд. – Но, если честно, я думаю, это окажется непросто.

Однажды, когда Петер был ребенком, приятель распустил о нем слух.

– Петер подхалимничает, поэтому училка всегда ставит ему на контрольной по математике золотую звездочку!

Не имело значения, что Петер мог показать: он совершенно правильно решил все примеры, – остальные дети все равно поверили мальчишке, который наврал, что звездочку он получил за подхалимаж. Впервые Петер понял, какой безнадежной может быть борьба со сплетнями. Некоторые вещи просто невозможно сбросить с себя, они продолжают жить своей жизнью, им нельзя положить конец.

То, что Ребекка Тролле предлагала секс через Интернет, очень походило на такую сплетню. Все ее друзья об этом слышали, но никто не мог сказать откуда. А когда полиция задавала вопросы, начинали колебаться. Никто не хотел отвечать за то, что распространял беспочвенные слухи, никто не признавался, что сам запустил их.

Самое интересное заключалось в том, что слухи поползли уже после исчезновения Ребекки. Как ответ на вопрос «почему?». Почему она исчезла? Ну так ведь она торговала собой через Интернет, и один из клиентов прибил ее.

Петер встретил подругу Дианы Тролле и ее дочь у стойки администратора.

– Нам хотелось бы поговорить с вами по отдельности, – сказал он.

Подруга последовала за его коллегой, а сам он занялся дочерью, Элин. Вид у нее был напуганный. Когда Петер открыл дверь в одно из светлых помещений для совещаний, она замерла на пороге. В какой-то момент Петеру показалось, что она сейчас пустится бежать и ему придется гоняться за ней по всему зданию.

– Садись, пожалуйста.

Она села с одной стороны овального стола, он – с другой. По ходу дела он размышлял, как ему выстроить допрос. Хотелось хорошо потрясти девчонку, прижать ее к стене и спросить, какого черта она плетет такую ерунду о погибшей однокурснице, но едва ли это даст желаемый эффект. Элин выглядела так, словно вот-вот заплачет – будто это перепуганный подросток, а не двадцатипятилетняя женщина.

– Это не я, – сказала она, прежде чем Петер успел сформулировать первую фразу.

– Что ты имеешь в виду?

– Не я все это придумала.

– Хорошо. А кто?

– Не знаю.

Петер раскинулся на стуле, приняв расслабленную позу:

– А когда, собственно, возникли эти слухи?

– После того как она исчезла. Мне так кажется. До того ни я, ни мои друзья ничего подобного не слышали.

Петер задумался.

– Как ты считаешь, зачем кому-то понадобилось такое сочинять?

– Все так перепугались, когда она пропала. – Элин пожала плечами. – Мне кажется, эти слухи были защитной реакцией. Если она пропала из-за этого, то нам, остальным, нечего бояться.

– Поскольку вы не предлагаете секс в Интернете?

– Именно.

Похоже, она говорила откровенно. И испытала облегчение.

– Ты была близкой подругой Ребекки?

– Нет, этого я не могу сказать. Мы учились на одном курсе, ходили на одни и те же вечеринки, но редко общались.

– Поэтому ты помогала распространять слухи о ней? Потому что вы не были настоящими друзьями?

– Стоп, я ничего не помогала распространять.

– Да нет, очень даже помогала. Именно через тебя все эти разговоры дошли до ушей Дианы, матери Ребекки. Думаю, ты сама понимаешь, что это было не очень здорово.

– Я никому не рассказывала, кроме мамы, и никак не ожидала, что она передаст эти сплетни Диане. – Голос Элин задрожал. – Больше я никому не говорила. Но даже если бы я это сделала, это не сыграло бы никакой роли.

– Потому что все и так уже знали?

– Да, так и было.

– Кто все-таки запустил эту утку? – Петер решил проявить настойчивость.

– Не знаю.

– Элин, не валяй дурака. Ты должна вспомнить, от кого впервые услышала, что Ребекка рекламировала в Интернете сексуальные услуги.

Голос его звучал сурово и неподкупно. С Ильвой или сыновьями он никогда не стал бы разговаривать таким тоном. Мальчишки, которым еще не исполнилось трех, были слишком малы, чтобы по-настоящему отвечать за свои поступки. А Ильву он слишком уважал, чтобы так с ней обращаться.

– Точно не помню, но мне кажется, речь об этом зашла на вечеринке, через несколько месяцев после ее исчезновения. Какие-то люди обсуждали, что ее видели на таком сайте. Но когда мы стали смотреть, то не нашли ее, и после этого пересуды утихли.

– Подожди-ка, ты говоришь, кто-то видел ее на таком сайте? Что за сайт?

– Не знаю.

– Перестань придуриваться! Ты сама вот сейчас сказала, что вы заходили на эту страницу.

Элин вздохнула:

– Кажется, она называлась «Dreams come true» или что-то в этом духе. Я с тех пор туда не заглядывала. Думаю, и другие тоже.

– Тот, кто обнаружил ее на этом сайте, заходил туда в поисках услуг такого рода?

– Что? О нет, не думаю.

– Значит, он или она случайно забрел на эту страницу и увидел знакомое лицо?

– Он. Он юрист и писал работу о новом законе, запрещающем пользоваться сексуальными услугами. Поэтому он просмотрел массу сайтов, где девушки предлагали всякое разное.

Наконец-то!

– Как зовут твоего приятеля?

– Он мне не приятель. Его все недолюбливают. И мне показалось, он пожалел, что вообще завел разговор на эту тему. Даже пытался взять все это назад, но было уже поздно. После этого поползли слухи. Не то чтобы мы поверили, но…

– Но?

– Но он все же видел ее на этой странице.

Молчание.

– Мне нужно его имя.

– Хокан Нильссон.

11

Встревоженным взглядом Малена Брумберг следила за сюжетами, мелькавшими на экране во время вечерней программы теленовостей. Обычно она не смотрела новости, однако заголовки газет загнали ее на диван перед телевизором. Она была счастлива, что не работает в этот день – в доме престарелых не всегда удавалось посмотреть телевизор.

Новостей передавали много. Землетрясение в стране, где она никогда не бывала, напряженная ситуация в автомобилестроении, новое предложение правительства, направленное на развитие малого бизнеса. Все это ее совершенно не интересовало. Единственное, о чем она хотела узнать, – так это о женщине, которую нашли мертвой в Мидсоммаркрансене. Минут через пятнадцать ее молитва была услышана.

– Полиция по-прежнему молчит по поводу деталей обнаружения пропавшей два года назад Ребекки Тролле, – сообщил диктор. – Расследование убийства идет полным ходом, и в распоряжение руководителя оперативной группы предоставлены значительные ресурсы. На момент исчезновения Ребекке Тролле было двадцать три года, в последний раз ее видели в районе парка Ярдет в Стокгольме.

Раскаяние сдавило сердце Малены Брумберг. Ребекку Тролле она узнала сразу – еще когда по телевизору впервые показали фотографию. Радостная улыбка, веснушчатый носик. Сама Малена так и не поняла, почему та девушка была так важна. Она лишь однажды посетила дом престарелых и больше не возвращалась.

На следующий день он позвонил ей:

– Кто-нибудь приходил?

И впервые за все это время она ответила утвердительно. Да, кое-кто приходил. Молодая девушка. Пробыла полчаса, попила кофе с писательницей Теа Альдрин и ушла. Он потребовал фамилию и телефон посетительницы, сказал, что должен связаться с ней. Малена долго медлила, мучилась и желала провалиться сквозь землю.

Ребекка Тролле. Так ее зовут.

Прошла неделя. Потом еще. Затем появились газетные заголовки. Ребекка Тролле, приходившая в дом престарелых, исчезла. Через неделю нервы Малены не выдержали, она села на больничный. Он звонил ей каждый день, терпеливо объяснял, что у нее будут большие неприятности, если она хоть кому-нибудь заикнется об их сотрудничестве.

– У нас нет никакого сотрудничества, – крикнула она в трубку.

Швырнула телефон в стену. Несколько дней не решалась выйти на улицу.

А когда впервые осмелилась покинуть дом, он поджидал ее. Вдруг возник ниоткуда у нее за спиной и заставил вернуться в квартиру. Он пробыл у нее целые сутки, и после этого она даже не решалась подумать о том, чтобы спорить с ним.

Ей до сих пор становилось не по себе, когда она вспоминала его лицо – как он посмотрел на нее, уходя, после того, как сутки продержал взаперти. Он был явно доволен собой и тем, что сделал. Его последние слова чуть не свели ее с ума.

– Малена, ты очень красивая в жизни. Но еще лучше ты смотришься в кино.

12

Списки по результатам проверки были готовы как раз к тому моменту, когда Петер Рюд собрался домой. Эллен Линд, администратор группы, постучала в его дверь.

– Я проверила по нашим реестрам всех центральных фигурантов старого дела, – сказала она.

– Что-нибудь интересное?

– Да, кое-что есть. Но прежде всего двое. Ее научный руководитель в университете и дирижер церковного хора.

Петер почувствовал легкий приступ паники. Еще два имени! У них и так уже зацепок выше крыши!

Эллен положила списки на стол и вышла. Петеру показалось, что она округлилась. Может, беременна? Лучше не поздравлять заранее, пока сама не рассказала.

Бросив взгляд на часы, Петер решил, что может посидеть еще немного. Совсем немного. В коридоре послышался громкий возмущенный голос Алекса. Тот работал день и ночь. Петер уже несколько раз подумывал над тем, не пригласить ли начальника к себе на ужин, но слова застревали в горле. Что делать Алексу дома у Петера?

Списки жгли ему руки. Он уже не знал, что и думать. Хокан Нильссон представлялся ему все более подозрительной фигурой. В голове звенели слова Элин, сказанные на допросе: «Он мне не приятель. Его все недолюбливают».

Петер не видел логики в поведении Хокана. Если он сам и есть убийца, то зачем завел разговоры о том, что видел Ребекку на сайте сексуальных услуг? Чтобы отвлечь от себя внимание? А если он не убийца, то почему за все время общения с полицией ни разу не обмолвился, что ее там видел? Петер обсудил вопрос с Алексом, и они решили не вызывать Хокана на допрос, пока не будут готовы анализы ДНК. Тем временем служба наружного наблюдения будет продолжать следить за ним, к тому же Алекс получил разрешение прокурора на прослушивание его телефона. Само прослушивание в лучшем случае могло начаться вечером того же дня.

Петер просмотрел результаты работы Эллен. За последние полтора года сожительница дирижера церковного хора, в котором пела Ребекка, дважды заявляла на него в полицию за избиение. Для суда доказательств не хватило, и, по данным жилищного учета, пара продолжала жить вместе.

Во время предыдущего расследования дирижера сочли неинтересным. Поскольку он был относительно молод, рассматривалась версия о том, что он мог быть новым бойфрендом Ребекки. Однако ничто на это не указывало. У дирижера уже была сожительница, а анализ активности мобильного телефона Ребекки показал, что в последние недели перед ее исчезновением они созванивались всего однажды. Его имя не встречалось ни в ее электронной почте, ни в друзьях на ее страничке в «Фейсбуке», ни в ее зашифрованном календаре. Поэтому Петер решил, что поступившие позднее данные об избиении сожительницы в текущем расследовании ничего не меняли. Дирижер по-прежнему оставался вне подозрений.

Между тем с научным руководителем все обстояло иначе. Густав Шёё, мужчина в возрасте под шестьдесят, был обвинен в попытке изнасилования. Потерпевшая, его знакомая, в своем заявлении в полицию описывала его как склонного к доминированию, ревности и резким перепадам настроения. У женщины имелись отчетливые травмы, которые трудно было объяснить иным образом, и дело рассматривалось судом. Густав Шёё был признан невиновным, однако женщина обжаловала решение в суде второй инстанции. Там дело еще не рассматривалось.

Внимание Петера привлекло то, что выяснилось во время процесса в суде первой инстанции. Прокурор вызвал двух студенток, чтобы они дали показания по поводу того, как Шёё приставал к ним, угрожая, если они кому-нибудь расскажут. По этой причине Шёё был временно отстранен от должности в университете. Петер предположил, что должность он обратно не получит, даже если его вину не докажут.

Петер снова вернулся к материалам прежнего дела. Шёё неоднократно общался с Ребеккой по телефону в последние месяцы перед ее исчезновением, однако это было воспринято как нечто естественное, поскольку он являлся ее научным руководителем. Петер вспомнил также, что он фигурировал в ее календаре под инициалами Г. Ш.

Мог ли Густав Шёё оказаться ее новым возлюбленным? Увидев фотографии этого человека, он усомнился, так же как в свое время Алекс. Пожилой, серый мужчина без малейшей искорки в глазах. Хотя о вкусах не спорят. Возможно, у Шёё имелись не заметные на фотографии достоинства, которые могли привлечь Ребекку.

Просматривая реестр, Петер обнаружил, что Шёё живет у площади Марияторгет в районе Сёдермальм. Туда он переехал примерно год назад, а до этого жил на улице Карлавеген. Петер поискал его адрес в Интернете, отметил, что это неподалеку от Юлленшернсгатан. Рядом с Домом радио. Он снова вернулся к старым спискам телефонных разговоров. Ребекка беседовала с Шёё накануне исчезновения. А он проживал тогда возле Дома радио, у конечной остановки четвертого автобуса.

Разумеется, Шёё допросили, и у него на тот вечер оказалось алиби. Он находился на конференции в другом городе и приехал только на следующий вечер. Но тут Петер констатировал, что Шёё жил один. Никто не мог подтвердить, в котором часу он вернулся домой. А коллеги, строго говоря, не могли засвидетельствовать, что он действительно находился на конференции. К тому же она проходила в Вестеросе. Доехать до Стокгольма недолго, если имеешь машину, а машина у него была. Петер решил изучить поближе программу конференции. Ребекка исчезла после половины восьмого вечера. Вполне могло оказаться, что именно Шёё назначил ей встречу.

Реестр недвижимости дал Петеру новую информацию. Густав Шёё владел дачей в Нючепинге.

Уж не туда ли он ее отвез, когда понадобилось расчленить тело?

Петер почувствовал, как учащается пульс. Густава Шёё надо как можно скорее допросить. Вдруг он изнасиловал ее и принудил молчать о произошедшем? В глазах у Петера помутилось, ладони вспотели. Тело молодой женщины, распиленное пополам бензопилой. Засунутое в полиэтиленовые мешки, зарытое в южной части Стокгольма.

Хокан Нильссон или Густав Шёё. Или кто-то третий. Пока неизвестный следствию.

Кому ты перебежала дорогу, Ребекка?

Настал вечер, а потом ночь, и Алексу пора было идти домой. Ночных часов всегда оказывалось слишком много, хотя уже наступила светлая половина года. Он сидел у себя в гостиной со стаканом виски в руке. Клялся, что не пойдет проторенным путем, оставшись один, – обещал это и Лене, и детям.

– Ты не должен уподобляться копам из дешевых фильмов, – сказал ему сын. – Сидеть дома и пьянствовать, а потом тащиться на работу, чтобы накостылять гангстерам.

Алекс покосился на бутылку. Лена поняла бы его – она доверяла ему, при ней он мог позволить себе иногда выпить чего-нибудь крепкого, чтобы успокоиться и расслабиться. Путь к спокойному сну казался ему долгим, путь к сердечной улыбке – бесконечным.

Никогда больше он не сможет быть счастливым…

Как и Диана Тролле.

Он отставил стакан, чувствуя, что никак не может отогнать мысли о Диане. Что она делает сейчас? Тоже сидит одна? Наверное, подавлена горем и шоком.

Алекс вспомнил, как все было, когда поступило заявление об исчезновении Ребекки Тролле. Все начиналось как самое заурядное дело. Обыватели даже представить себе не могут, сколько молодых людей пропадает в Швеции каждый год. Сначала пропадают, потом находятся. Но Ребекка не нашлась. Она исчезла совсем. Следов ее осталось так мало, что иногда Алекс начинал задумываться, существовала ли она на самом деле. Беседуя с ее близкими и друзьями, он постепенно все лучше начинал понимать ее как личность. После двух недель следствия он был непоколебим в своем убеждении: Ребекка пропала не по доброй воле. И скорее всего, она мертва.

Разговоров с Дианой было много. Иногда она звонила ему среди ночи.

– Скажите, что вы найдете ее. Пообещайте, иначе я не смогу заснуть.

И он обещал. Снова и снова. Единственное, чего он не обещал, – что Ребекку найдут живой. Диана в глубине души что-то чувствовала, потому что никогда от него этого не требовала.

– Мне нужно завершение, – сказала она как-то. – Могилка, к которой можно пойти, передышка в моих бесконечных мучительных размышлениях.

И вот теперь, два года спустя, она получит завершение – и могилку.

Скольким людям Алекс подарил эту самую могилку?

Похоже, их становится слишком много.

Лена говорила ему об этом.

– Алекс, порой мне кажется, что тебе полезнее было бы работать с живыми людьми, чтобы добавить ко всей этой черной скорби хоть немного радости жизни.

Она не верила, что он справится с этим сам. Замечая, как он буквально сгибается под тяжестью невыносимого груза, она помогала ему снова обрести душевный баланс. Внутри все похолодело от страха. Кто поможет ему теперь?

Фредрика Бергман никак не могла отогнать мысли о Ребекке Тролле. Когда она закрывала глаза, собираясь спать, то видела перед собой молодую девушку, в ужасе убегающую от психопата с бензопилой. Но ведь так не могло быть. Не могла же она быть жива, когда он распиливал ее на две части?

Фредрику замутило. Ближе к полуночи, уже не надеясь заснуть, она пошла в кухню и села за стол. Сделала себе кофе, взялась за вчерашнюю газету, не замечая, что читает. Не находя себе места, пошла в детскую. Ей важно было видеть, что Сага спит и с ней все в порядке. Сага действительно спала мирным сном. Со слов других молодых матерей Фредрика поняла, что Сага – просто подарок свыше, учитывая, как хорошо девочка спала по ночам. Выпив вечером овсяную смесь, она засыпала как минимум до половины седьмого утра.

Стоя в спальне дочери, Фредрика даже не могла себе представить, что всего пару дней назад она была в отпуске по уходу за ребенком. Пожалуй, все произошло слишком быстро. А вдруг Саге навредит, что мать так скоро исчезла из ее повседневной жизни? Нет, в это Фредрика не верила. Одно дело, если бы она отдала Сагу в садик. Но ведь малышка проводит время дома со своим отцом!

Фредрика невольно улыбнулась. Спенсер в роли отца. Могла ли она такое себе представить, когда они в первый раз встретились за пределами университета и она пригласила его к себе домой? Нет, ни тогда, ни позже у нее даже мысли такой не возникало. Любить она его любила, но никак не рассчитывала на него. Собственно, это чувство пришло только сейчас.

Последний год был полон потрясений. Спенсер, столько лет бывший ее тайным любовником, решил сделать следующий шаг и поселился с ней под одной крышей, стал ее спутником жизни. И все произошло с такой потрясающей легкостью. Ее родители, поначалу колебавшиеся, поняли, как он важен для нее, и приняли его. Однажды, когда Фредрика уехала на выходные к подруге в Мальмё, Спенсер один пошел в гости к ее родителям и поужинал с ними.

– Почему бы и нет? – сказала тогда Фредрика. – Ведь вы с ними ровесники.

Для Фредрики возраст не играл роли, однако она понимала, что далеко не все разделяют ее точку зрения. Другие мамы в группе раннего развития смотрели на нее с ужасом, когда она рассказывала об отце Саги. Они улыбались, но в глазах у них светилась паника. Своим жизненным выбором она провоцировала их, лишала уверенности в том, что все должно быть так, а не иначе.

Фредрика вернулась в кухню. Думать о других мамочках в группе раннего развития – не лучший способ успокоиться. Если она хочет заснуть, надо подумать о чем-то другом.

Но только не о Ребекке Тролле.

Снова образы, мелькающие, как в фильме. Бензопила, которая поднимается, режет, разрывает на куски. Фредрика закрыла глаза ладонями, желая отогнать страшные видения. Думать о другом, думать о другом…

Если бы Ребекка Тролле осталась жива и решила бы родить ребенка, она была бы сейчас одной из стокгольмских молодых мамочек. Более чем на десять лет моложе Фредрики. Однако Ребекка не хотела оставлять ребенка, Фредрика чувствовала это всем телом. Она пошла в консультацию, вела разговоры об аборте. Не рассказала никому из подруг. Неужели она была так одинока – или существовали другие причины, по которым она молчала о таком важном деле?

Петер и другие следователи расспрашивали ближайших знакомых Ребекки, обязывая их не разглашать сведения, которые стали им известны на допросе. Они не хотели, чтобы информация о беременности Ребекки просочилась в СМИ раньше времени. Никто не слышал о том, что Ребекка беременна, однако до многих дошли слухи, что она предлагала интимные услуги через Интернет. Как это возможно?

Ответ был прост: это невозможно.

Во всяком случае, и то и другое вместе. Человек, носивший в себе тайны такого масштаба, не смог бы посвящать себя учебе, плаванию для младенцев, церковному хору, друзьям и программе кураторства.

Однако беременность – неоспоримый медицинский факт. А вот слухи о том, что девушка торговала собой, доказанным фактом не являются. Они не вписываются в общую картину, противоречат ей.

Переполненная тревожными мыслями, Фредрика вернулась в спальню и улеглась рядом со Спенсером.

– Что, не спится? – пробормотал он.

Она не ответила, прижалась к нему, положила голову ему на плечо.

А мысли по-прежнему крутились вокруг Ребекки Тролле.

Трупа в полиэтиленовых мешках.

Насилия, которому подверглась жертва.

Бензопилы. Пила что-то говорила об убийце – только Фредрика никак не могла это ухватить. Внезапно у нее мелькнула мысль: привычка. Он уже привык убивать.

Допрос свидетельницы Фредрики Бергман

02.05.2009, 17.15

(запись на диктофон)

Присутствуют: Урбан С., Рогер М. (следователи), Фредрика Бергман (свидетельница).

Урбан: Хотя вы обнаружили еще одну жертву, вы по-прежнему придерживались версии, что убийцей является Хокан Нильссон?

Фредрика: Ничего мы не придерживались, вопрос оставался открытым.

Рогер: А второй труп, как обстояло дело с ним?

Фредрика: Понадобилось время, чтобы установить личность.

Урбан: Потому что вы совершили ошибку.

Фредрика: Потому что мы придерживались фактов.

Рогер: А Петер Рюд? Он соблюдал правила игры?

Фредрика: На все сто.

Урбан: А Алекс Рехт?

Фредрика: Он тоже строго соблюдал правила игры.

Урбан: Я, скорее, имел в виду его душевное состояние.

Фредрика: Все это время он был в хорошем состоянии.

Рогер: А вы?

Фредрика: Со мной тоже все было в порядке.

Урбан: Я, скорее, имею в виду правила игры.

Фредрика: Не понимаю вопроса.

Урбан: Я имею в виду, вы следовали в своей работе всем законам и правилам?

Фредрика: Разумеется.

Рогер: И не скрывали улики?

(Молчание.)

Фредрика: Нет.

Урбан: И даже тогда, когда осматривали имущество Ребекки в гараже?

Фредрика: Нет.

(Молчание.)

Рогер: А Теа Альдрин? Ее вы уже должны были обнаружить на том этапе?

Фредрика: Нет, тогда еще нет.

Урбан: Вам это не кажется странным?

Фредрика: Ведение следствия затруднял тот факт, что тела очень долго пролежали в земле. Мы постоянно находились в ожидании результатов анализов и экспертиз. Все это требовало времени.

Урбан: Да, это оборотная сторона тщательности – все происходит очень медленно.

Рогер: А что произошло потом? Итак, вы собирались вызвать на допрос и Хокана Нильссона, и Густава Шёё. Но вы, как всегда, понеслись по какому-то своему следу. Не так ли?

(Молчание.)

Урбан: Ведь это была ваша идея – еще раз обследовать имущество, хранящееся в гараже?

Фредрика: Да.

Рогер: И что вы там обнаружили?

(Молчание.)

Урбан: Ответьте, пожалуйста, на вопрос.

(Молчание.)

Рогер: Там вы обнаружили имя Спенсера, да?

Фредрика (шепотом): Да.

Пятница

13

Второй труп в той же могиле. Выпив кофе все из той же идиотской чашки, Теа с грохотом поставила ее на стол. От потрясения что-то сжалось в груди. Кто этот человек, нашедший вечный покой в нескольких метрах от Ребекки Тролле? Полиция отказывалась давать комментарии, сообщила лишь, что это мужчина и что он пролежал в земле не менее двадцати лет. А может, и все тридцать.

Тридцать лет. Долго же его искали!

Теа потянулась за утренней газетой. Находка двух трупов вызвала большой резонанс. Огромный поток новостей поступает в редакции каждый день, однако среди них мало столь увлекательных, как двойное убийство. Газеты вопрошали, нет ли связи между этими случаями, хотя и прошло столько лет. А полиция отмалчивалась.

Они молчат, потому что ничего не знают.

Отец Теа сам был полицейским. Поэтому она считала, что понимает их ход мыслей. Всего один раз он навестил ее в тюрьме. Она затруднялась сказать, отражало ли это степень его родительской заботы и профессиональной смекалки.

– Теа, ты должна начать говорить, – заявил он ей. – Если хочешь что-то сказать в свою защиту, сделай это сейчас. Потом будет поздно.

Ее молчание раздражало его.

– Доказательств предостаточно. Ничто не указывает на то, что ты невиновна. Я не понимаю всего этого. Как ты могла стать такой… психованной?

Дорогой мой папочка, дети становятся тем, что из них делают родители…

– Я запретил матери навещать тебя. Во всяком случае, пока ты так себя ведешь. Понимаешь, что я говорю? Ты останешься в полном одиночестве.

Но она была одинока, сколько помнила себя.

В конце концов он поднялся, бросил на нее последний взгляд.

– Мне стыдно за тебя, – прошептал он. – Мне стыдно, что моя дочь – убийца.

«А мне стыдно, что у меня отец дурак, а мама – безвольная кукла», – мысленно ответила она.

Газета зашуршала – Теа заметила, что руки у нее дрожат. Похоже, она знает, кто этот мертвый мужчина. Человек, который мог все изменить, но исчез, когда она более всего нуждалась в нем. Полиция считала, что он исчез по доброй воле, однако Теа все это время подозревала, что он мертв. Желала, чтобы он вернулся, не понимала, почему его не могут найти. Как глубоко надо зарыть человека, чтобы никто не смог отыскать его могилу? Всего на пару метров – по данным полиции. Вот на какой глубине он лежал. Сколько ног топтали землю над ним, не подозревая, что скрыто под слоем мха и упавших веток.

Она закрыла глаза, пытаясь прогнать эти мысли. Полиции понадобится немало времени, чтобы выяснить, кто это такой и как он связан с Ребеккой Тролле. И с Теа.

Понимают ли они, что найденное тело – не последнее?

14

– Мы будем копать день и ночь, но чертовски трудно сдерживать этих проклятых журналистов, – сказал полицейский инспектор.

Алекс стоял и слушал вместе с коллегой Турбьерном Россом, который первым выехал на место, когда обнаружили Ребекку.

– Вам нужно подкрепление?

– Как минимум еще пять человек, чтобы хоть как-то продвинуться. Мы не решаемся применять экскаваторы, копаем вручную. Но сейчас ситуация становится невыносимой. Скоро наши люди устанут.

Турбьерн размышлял:

– Может быть, призвать на помощь армию?

– Узнай, какие есть возможности в этом плане, – проговорил Алекс. – Если там есть еще трупы, нужно найти их за выходные.

Покинув кабинет, инспектор полиции вернулся на место раскопок, площадь которых постоянно расширялась. Он пообещал сделать все от него зависящее. Если в земле скрыты другие мертвые тела, они явятся на свет божий еще до вечера воскресенья.

Между тем уже наступила пятница – Алекс только удивлялся, как летит время среди бесконечных допросов, встреч и неиссякающего потока размышлений.

– Будешь работать в выходные? – спросил Турбьерн.

– Боюсь, что да.

– Мы с женой собираемся на дачу. Было бы очень хорошо, если бы ты поехал с нами.

Глаза Алекса забегали – он не знал, что ответить.

В дверях зала для совещаний появился Петер.

– Мы здесь будем?

Алекс кивнул. Петер вошел и уселся за стол.

– У нас сейчас совещание. – Алекс повернулся к Турбьерну. – Судмедэксперт пообещал кое-что нам рассказать.

Вошли еще несколько человек, стали рассаживаться вокруг стола. Стулья заскрежетали по полу.

– Что касается твоего предложения… – Алекс заколебался. – Честно говоря, даже не знаю. Похоже, на выходных будет много работы. Не уверен, что мне удастся вырваться.

Твердая рука легла на плечо, Турбьерн заглянул ему в глаза:

– Тогда предлагаю сделать так: ты подумаешь и сообщишь мне, когда у тебя что-нибудь прояснится. Мы с Соней будем рады, если ты составишь нам компанию. Мне будет особенно приятно, если ты в воскресенье утром поедешь со мной на рыбалку.

– На рыбалку?

– Алекс, подумай.

Рука исчезла, Турбьерн вышел из зала. Но предложение осталось в силе.

Фредрика Бергман появилась последней, уже после судмедэксперта. Казалось, за ночь оперативная группа разрослась – всем не хватило места за столом, некоторым пришлось сесть вдоль стен.

Судмедэксперт, Биргер Русваль, устроился в углу, наискосок позади Алекса. Алекс кивнул ему, призывая пересесть поближе, подвинул свой стул, чтобы врачу хватило места за столом.

– Биргер любезно согласился прийти и поделиться своими выводами в устной форме. Я хочу привлечь ваше внимание к тому, что информация, которая будет озвучена на совещании, строго конфиденциальна и ни при каких обстоятельствах не подлежит распространению.

В зале стало тихо, некоторые под строгим взглядом Алекса отводили глаза.

– В данном деле у нас нет права на ошибку, – продолжал он. – По причине неусыпного внимания СМИ мы должны особенно тщательно выбирать слова и обдумывать свои шаги. Понятно?

Многие закивали, кто-то что-то пробормотал в знак согласия. Не теряя времени, Алекс передал слово судмедэксперту.

– Начнем с женщины, – проговорил Биргер в своей характерной манере, чуть с хрипотцой и немного в нос. – Голову отделили от тела прямо под подбородком – если представить себе линию, проходящую вот здесь.

Он провел пальцем под своим подбородком, от уха до уха.

– Некоторые повреждения хрящей гортани свидетельствуют о том, что ее задушили, в остальном я затрудняюсь что-либо сказать о причине смерти. Руки были отделены от тела таким же способом, что и голова, – при помощи бензопилы.

Слова судмедэксперта зловеще прозвучали в полной тишине. Казалось, на плечи собравшихся легло тяжелое мокрое одеяло – не все до этого момента слыхали про бензопилу.

– Сам характер надрезов на скелете наводит на мысль, что использовалась цепная пила, а не обычное полотно. Кроме того, на срезах обнаружены остатки специального масла, которое часто используется для смазки цепи мотопилы.

– Что за особое масло?

– Большинство видов современного масла для бензопил является экологичным и подлежит биологическому распаду. Между тем убийца, расчленявший Ребекку, использовал не его, что было бы умнее, а старое машинное масло, имеющее более долгий период разложения. Надрезы на скелете вкупе с обнаруженным веществом позволяют сделать вывод, что использовалась бензопила.

Дверь в помещение для заседаний приоткрылась, кто-то из сотрудников заглянул, извинился, увидев группу собравшихся, и снова вышел.

– Можешь ли ты сказать, какую именно бензопилу использовал убийца?

– Это невозможно. Могу лишь констатировать, что, судя по выбору масла, это какая-то старая модель. Однако через некоторое время может быть установлено, какой именно сорт масла применялся.

Перед глазами Алекса встали страшные образы того, как происходило расчленение. Он встряхнул головой. Ему не нужны картинки, достаточно слов. Фактов.

– Биргер, скажи, пожалуйста, сколько грязи остается после такой процедуры? Думаю, мы все представляем себе отвратительные сцены, одна другой хуже.

– Все зависит от ситуации. – Судмедэксперт откинулся на стуле. – Если сердце продолжает биться, хотя человек без сознания, можешь быть уверен, кровь будет брызгать во все стороны. Если жертва мертва, то есть пульса нет, то все можно проделать аккуратно. Если подложить достаточно полиэтилена, то потом не составит труда убрать за собой.

Фредрика негромко кашлянула:

– Ты знаешь, как было дело в случае с Ребеккой?

– Что ты имеешь в виду?

Фредрика заерзала на стуле:

– Я имею в виду – она была мертва или еще жива, когда ее начали расчленять?

– По этому поводу я не могу высказаться со стопроцентной достоверностью, однако полагаю, что она была мертва. Никак иначе я не могу объяснить травмы гортани.

Присутствующим очень хотелось бы вздохнуть с облегчением, однако слова судмедэксперта не давали такой возможности. С большой вероятностью Ребекка Тролле была мертва, однако она могла быть жива. Проклятое словечко «могла».

– Имелись ли на теле другие травмы? – Алекс прервал негромкий рокот голосов.

– Нет, как я уже указывал в моих предыдущих отчетах. Никаких повреждений скелета или других частей тела. Единственные травмы, которые мне удалось обнаружить, – это повреждения хрящей гортани.

Горячие руки, сомкнувшиеся вокруг шеи молодой женщины… Кто-то крепко сжимал ей горло, пока не хрустнули кости, и все было кончено…

– Что ты можешь рассказать о погибшем мужчине? – Алекс сменил тему.

– Как вы уже наверняка видели на фотографиях, тело было обнаружено со связанными ногами и руками. Он лежал в могиле на боку, у него повреждены тазобедренная кость и ключица – возможно, в связи с тем, что тело бросили в яму. – Судмедэксперт заглянул в свои записи. – У мужчины наблюдаются некоторые травмы, указывающие на то, что перед смертью он подвергся побоям. Трещина в челюсти, два сломанных ребра, сбитая на сторону носовая кость.

– Как долго он пролежал в земле?

– Это трудно определить точно. Примерно от двадцати до тридцати лет.

Тридцать лет! Неописуемо долго.

– Конкретная причина смерти?

– С моей точки зрения, его задушили.

– И его тоже? – Алекс приподнял брови.

– Да. Но поверьте мне, это далеко не уникальный способ лишить жизни другого человека. Только на основании этого обстоятельства я не спешил бы делать выводы о том, что речь идет об одном и том же убийце.

Алекс подумал: а сколько оснований полагать, что это разные убийцы? Совершенно невероятно, чтобы две жертвы были убиты и похоронены на одном и том же месте двумя разными злоумышленниками. Если, конечно, речь не идет о целой банде. Уже одна эта мысль шокировала. В этом случае дело окажется еще более запутанным.

– Сколько ему было лет?

– По моим догадкам, от сорока до пятидесяти. Я пока не имел возможности заняться этим вплотную.

– Есть ли прочие обстоятельства, о которых нам важно знать?

– Ничего, кроме самого очевидного. Первое: убийца обладает большой физической силой. Доехать на машине прямо до места захоронения нельзя, а убитый был ростом более ста восьмидесяти пяти. Либо он дошел до могилы на своих ногах и погиб на месте, либо преступнику понадобилось немало усилий, чтобы переправить его туда. Если убийца достаточно силен, то ему пришлось волочить свою жертву. В противном случае мне придется предположить, что у него был помощник. Второе: убийца применил жестокость и насилие, в первую очередь по отношению к женщине. Это слишком цинично и говорит не только о том, что он хотел затруднить опознание. И наконец, третье: если убийца один и тот же, то ему на сегодняшний день не менее пятидесяти лет. Возможно, это частично объясняет расчленение – ему оказалось не под силу тащить тело целиком.

Опять кто-то открыл дверь из коридора; воспользовавшись случаем, пока все отвлеклись от дела, один из следователей выскользнул из зала.

– Сколько надо пройти пешком, чтобы добраться до места захоронения? – спросил Алекс у оперативников, работавших на месте.

– Метров четыреста.

Четыреста метров. Это долгий путь, если несешь на себе мертвое тело. Неужели преступников все же было двое? Алекс снова отбросил эту мысль, запретив ей появляться.

Убийца был один. С прочими версиями просто невозможно работать.

Закончив доклад, Биргер ушел, а совещание под председательством Алекса продолжалось.

– В течение дня я хотел бы получить ответ на следующие вопросы: сколько мужчин соответствующего роста и возраста пропало, скажем, с тысяча девятьсот семьдесят пятого по тысяча девятьсот восемьдесят пятый год? Мы должны как-то ограничить зону поиска. Учитывая тот факт, что он был метр восемьдесят пять ростом, это не должно вызывать затруднений. Наша цель – уже в начале следующей недели установить личность погибшего. – Он оглядел своих сотрудников. – Некоторым из вас придется работать все выходные. Надеюсь, проблем ни у кого не возникнет.

Несколько человек недовольно отвернулись, но большинство с готовностью закивало. Необходимой рабочей силы достаточно. Алекс почувствовал, как предложение Турбьерна по поводу рыбалки бледнеет и тает в воздухе. В другой раз.

– Вернемся к Ребекке Тролле, – произнес он вслух. – Какая у нас ситуация на сегодняшний день?

– Я предлагаю допросить ее научного руководителя Густава Шёё, – сказал Петер.

Удивление в зале – еще одно имя, которое стоит запомнить.

В нескольких фразах Петер поделился добытой за вчерашний день информацией.

– А Хокан Нильссон?

– Будем ждать результатов анализа ДНК. Лаборатория обещала отзвониться в течение нескольких часов. Но я все равно считаю необходимым допросить Шёё.

Слово взяла Фредрика:

– Мне кажется, мы должны разобраться до конца со сплетнями о сексуальных услугах. Меня не покидает чувство, что это здесь лишнее. Согласна, что мы должны допросить научного руководителя, однако и к Хокану есть целый ряд вопросов, если именно от него пошли сплетни, будто Ребекка фигурировала на соответствующем веб-сайте.

– Итак, в отношении Ребекки у нас есть две интересные ниточки, – подытожил Алекс. – Беременность и сплетни о том, что она якобы торговала собой. Если бы мы могли вычеркнуть хоть один пункт, это значительно облегчило бы задачу.

– С беременностью проблема в том, что она наводит на личный мотив, – заметил Петер. – Но если смерть Ребекки как-то связана с тем давним преступлением, то очень сомнительно, чтобы беременность имела к этому отношение.

– У нас остается ниточка про слухи, – сказал Алекс. – Что-нибудь еще?

– Научный руководитель Густав Шёё, – напомнил Петер.

– С какой точки зрения нам интересен научный руководитель, если мы считаем, что беременность не представляет интереса?

– Просто-напросто он может оказаться извращенцем.

В зале раздались смешки, Петер смутился.

– Ты хочешь сказать, что оба убийства могли быть совершены на сексуальной почве?

– Именно так. Он достаточно стар, так что потенциально мог убить и мужчину. К тому же он достаточно высок. Возможно, раньше обладал большой физической силой.

«Достаточной, чтобы протащить мертвое тело четыреста метров? – подумал Алекс. – Вполне может быть».

– Думаю, нам придется рассуждать следующим образом, – проговорил он. – В отношении Ребекки Тролле мы не можем пока отбросить ни одной версии. При существующем положении – ни одной. Согласны?

Никто не собирался возражать, и Алекс уже сверх всякой меры устал от сухого воздуха конференц-зала. Он закончил совещание, и сотрудники разошлись по кабинетам к ожидавшей их работе. Фредрика задержалась:

– Я намерена поехать сегодня к сестре Дианы Тролле и еще раз просмотреть имущество Ребекки.

В голове у Алекса эхом отдались только что сказанные им самим слова: не можем отбросить ни одной версии.

– Поезжай.

Он хотел еще что-то добавить, отругать ее за то, что она думает, будто Алекс два года назад что-то пропустил, однако понимал, что это было бы неправильно.

Они вполне могли пропустить нечто важное.

Уже в дверях Фредрика столкнулась с Петером.

– Только что звонили из лаборатории. Они утверждают, что отцом ребенка был Хокан Нильссон.

15

Никогда еще в апреле не стояла такая замечательная погода. Во всяком случае, Петер Рюд не мог такого припомнить. Солнце проглянуло между домами, нагрело воздух и заставило всех на улице снять куртки и свитеры. Петер вышел из управления в одной рубашке. За ним последовали двое коллег.

– А машина? – спросил один. – Мы же не пойдем за ним в Мидсоммаркрансен пешком.

– Машина вон там. – Петер указал на темно-синий «сааб», припаркованный чуть дальше. – И поедем мы не в Мидсоммаркрансен, а в Чисту. Возьмем его на работе.

В третий раз за короткий промежуток времени Петер ехал, чтобы забрать Хокана Нильссона в управление. Прокурор считал, что теперь у них достаточно улик для задержания, но Алекс колебался. Если они задержат Хокана, в их распоряжении будет три дня, чтобы либо добиться признания на допросе, либо найти новые доказательства. В противном случае придется его отпустить. Поскольку полиция одновременно прорабатывала нескольких подозреваемых, едва ли на данном этапе стоило предъявлять обвинение кому-то одному.

А Петера по-прежнему очень интересовал Густав Шёё.

Алекс решил, что как бы то ни было, а привезти Хокана Нильссона на допрос они должны. С ним следует побеседовать и по поводу ребенка, и насчет слухов о побочном заработке Ребекки.

Припарковав машину перед зданием, в котором работал подозреваемый, Петер с коллегой вошел внутрь, другой остался снаружи наблюдать за дверью. Яркие указатели привели их на второй этаж, где находилась приемная нужной фирмы.

Двое полицейских поднялись по лестнице, перешагивая через ступеньку. Упругая походка после долгих часов, проведенных в зале и на беговой дорожке. Черные ботинки, синие джинсы. Опытный глаз сразу бы определил в них служителей закона.

Однако женщина-администратор ни о чем не догадалась.

– Чем могу помочь? – любезно спросила она.

Предъявив удостоверения, визитеры негромко изложили суть дела. Побледнев, администратор указала им рабочее место Хокана Нильссона. Тот сидел спиной к ним, не отрывая глаз от экрана, занятый составлением какого-то документа. Поскольку на нем были наушники, он не услышал приближения полицейских.

Но вот Петер положил руку ему на плечо, и Хокан вздрогнул.

– Привет, как насчет проехаться с нами? Нужно еще разок пообщаться.

Помещение для допросов было слишком тесным. Во всяком случае, именно такое ощущение возникло у Петера. Прежде чем войти туда, он позвонил Ильве.

– Привет, – тревожно произнесла она, явно считая, что в рабочее время Петер не стал бы звонить без повода. – У тебя что-то случилось?

– Нет-нет. На самом деле я просто хотел услышать твой голос.

– Как я рада! – Даже по телефону он почувствовал, что она улыбается.

«Не следует недооценивать мелочи, которые ничего тебе не стоят, – так сказал Петеру психолог, к которому он ходил год назад. – Именно эти мелочи складываются в единое целое и спасают ситуацию, когда тебе приходится задержаться или работать в выходные».

В конце концов Петер начал прислушиваться к словам, осознавать свои слабые стороны.

– Я никогда не стану другим человеком, – ответил он тогда.

– А этого от тебя и не требуется. Зато ты можешь научиться делать то, что у тебя сегодня не получается. Например, поддерживать близкие отношения.

При одном воспоминании о том времени, когда он жил отдельно от Ильвы, у Петера заболело в животе. Но с тех пор он исправился. Они на верном пути, жизнь снова обрела равновесие.

– Кстати, звонил Джимми, – сказала Ильва. – Хочет навестить нас в выходные. Я ответила, что мы будем рады.

Джимми звали брата Петера, который из-за несчастного случая в детстве так и не смог стать взрослым. Иногда Петеру казалось, что кое в чем его брат достоин зависти. Полная беззаботность Джимми могла кого угодно навести на размышления, что же на самом деле важно в жизни. Его существование было ограничено пределами пансионата, и там он чувствовал себя хорошо. В его мире не было места молодым женщинам, расчлененным при помощи бензопилы, – в этом Петер мог поклясться.

Закончив разговор с Ильвой, Петер вслед за Алексом вошел в помещение для допросов.

Хокан Нильссон дожидался их вместе с адвокатом, которого срочно вызвали по его требованию. Сидел и смотрел в одну точку, лицо его казалось измученным. Невооруженным глазом было видно, что он плохо спит по ночам. Руки нервно двигались, как перебитые крылья у птицы, он клал их то на стол, то на колени, то принимался ковырять что-то на лице.

Алекс начал допрос, пояснив те конкретные подозрения, которые возникли у полиции в отношении него.

– Ничего не понимаю, – проговорил Хокан. – Я побывал здесь уже несколько раз. Проявлял готовность к сотрудничеству. С какой стати мне это делать, если бы я сам и убил ее?

– Мы тоже задаемся этим вопросом, – с непроницаемым лицом ответил Алекс. – Но я надеюсь, что теперь мы все выясним. Возможно, имеет место большое недоразумение, и тогда было бы хорошо в нем разобраться.

Алекс был сосредоточен и непримирим. Хокан не выйдет отсюда, пока не поведает всю правду.

– Расскажи о ребенке, – начал Петер.

– О каком?

– Которого ждали вы с Ребеккой. Вы были счастливы?

– Я уже говорил: я не знал, что она беременна. А если и так, то это был не мой ребенок.

Поначалу голос его звучал уверенно, потом на лице вдруг отразилось сомнение.

– Или все-таки мой?

– Твой, Хокан. Когда она рассказала тебе об этом?

Хокан заплакал.

– Воды?

Петер налил воды из графина, стоявшего на столе, пододвинул Хокану. Некоторое время просто выжидал. Времени у них предостаточно – это залог хороших результатов. Большинство преступников выдерживало небольшой допрос, но во время длительного разговора они начинали нервничать и рано или поздно совершать ошибки.

– Почему ты плачешь? – Голос Алекса звучал деловито, не будучи, однако, суровым.

– Тоскуешь по ней? – вмешался Петер, поскольку Хокан не ответил.

Хокан кивнул:

– Я все это время надеялся, что она вернется.

«Вряд ли, если ты сам задушил ее и закопал в лесу», – подумал Петер.

Парень всхлипнул, вытер нос рукавом свитера.

– Почему ты так думал?

– Мне казалось невероятным, что она ушла навсегда и никогда не вернется. Я не верил в это. Думал, так не может быть на самом деле.

От слез Хокан превратился в ребенка и говорил, обнаруживая взгляды десятилетнего мальчика.

– Хокан, послушай, – проговорил Алекс. – Ведь она пропала два года назад. Как ты думал, где она могла находиться?

– Она могла просто уехать.

Он вытер слезы, выпил глоток воды.

– Куда?

– Во Францию.

Не в этом ли и коренилась проблема? Тот несчастный отъезд во Францию, который Хокан так и не смог ей простить.

– Она говорила, что хотела бы исчезнуть?

– Нет, но ведь никогда не знаешь…

Алекс выпрямил спину и посмотрел в глаза Хокану:

– Да нет, кое-что все-таки знаешь наверняка.

Хокан сглотнул. Отпил еще воды.

– Расскажи о ребенке.

– Я ничего не знал о ребенке! – Его голос вновь обрел силу. – Она не говорила, что беременна! Ни словом не обмолвилась!

Ложь имеет разные обличия, Алекс и Петер прекрасно это знали. Однако невозможно было понять, какие тайны скрывает Хокан Нильссон.

– Расскажи о том случае, когда вы переспали.

– Это получилось… – Хокан покраснел. – Я уже говорил… это вышло совершенно незапланированно! Мне кажется, она недавно встретила другого и была расстроена тем, что он бросил ее. Однажды вечером мы сидели у меня дома, я угостил ее вином. Потом мы выпили водки, которую я купил в Финляндии. А потом… все произошло.

– Что ты чувствовал после этого?

– Что мы заметно сблизились. – Глаза Хокана заблестели, как в горячке.

– Ребекка тоже так считала? – спросил Петер.

– Да, думаю, что да.

– Я имею в виду – она это как-то выражала, произносила вслух?

– Нет, но я видел это по ней. Потом она пыталась преуменьшить значение того случая, но я понимал, о чем на самом деле идет речь. Ей казалось, что рановато определяться, пока ей не исполнилось двадцать пять. – Хокан вдруг приобрел более уверенный вид. – Именно это меня в ней всегда привлекало – она была умная. И зрелая. Не такая, как другие, готовые переспать с кем угодно.

– Так вы встречались несколько раз и занимались сексом? – с наивным видом уточнил Петер.

– Нет, и только потому, что она хотела подождать. Как я уже говорил.

– Подождать чего?

– Пока не возникнет чувство, что надо развивать наши отношения дальше. – Он коротко рассмеялся и величественным жестом раскинул руки.

Алекс и Петер долго смотрели на него и молчали.

– А тебе не приходило в голову, что ты мог неправильно оценить ситуацию? – спросил Алекс.

– В каком смысле?

– Не могло быть так, что вы больше не занимались сексом, потому что на самом деле ты не интересовал Ребекку?

– Нет, такого не было. Я ей нравился, она ценила меня. А что ей нужно было время, чтобы созреть… Я воспринимал это позитивно. Я хотел сказать, что сам не был готов к тому, чтобы начать жить вместе. Тем более жениться.

– Или завести ребенка?

– Никакого ребенка не было, слышите? – Хокан вспылил, повысил голос и продолжал, поскольку Алекс и Петер молчали: – Неужели вы думаете, что она не рассказала бы мне о такой важной вещи? Она любила меня! Слышите? Любила!

Его голос вдруг иссяк, он издал тяжелый выдох. Адвокат положил руку ему на плечо.

– Она любила меня, – прошептал Хокан, словно надеясь, что, если повторить эту фразу достаточно много раз, она станет истиной.

– Хокан, она отвергла тебя, – мягко произнес Алекс. – Должно быть, тебя это очень возмутило.

– Ничего такого не было. – Хокан снова заплакал. – Просто ей требовалось время. А тут она исчезла и больше не вернулась. – Он уткнулся лицом в ладони.

– А как обстояло дело с теми фотографиями, которые, по твоим утверждениям, ты видел в Интернете? – Алекс наклонился к нему. – Фотографии на сайте, где девушки предлагали сексуальные услуги?

– Вы не должны их никому показывать. – Хокан поднял глаза.

– У нас их нет. Мы не знаем, как их найти.

– Они были поддельные, она не имела ко всему этому отношения. Кто-то выложил их на эту страницу без ее ведома. Сначала она была там, потом вдруг исчезла.

– Когда ты увидел эти фотографии в первый раз? – Алекс наморщил лоб.

– Через несколько недель после ее исчезновения.

– И ничего не сообщил об этом полиции?

Тревога охватила Хокана – он сжался, снова сделался маленьким.

– Ее ведь там потом не было, я подумал, что мог ошибиться.

– Ты кому-нибудь рассказывал об этом сайте?

– Поначалу нет. Потом спросил ее подругу. В этом заключалась моя ошибка. После этого поползли упорные слухи, я уже не мог их остановить.

Алекс представил себе, как сплетни распространились, словно бегущий огонь, в кругу знакомых, чтобы однажды, много позже, достигнуть ушей Дианы Тролле. Позор.

– Нам нужны сведения о том, как назывался сайт и когда ты заходил туда, если у тебя записаны эти данные.

– Я все записываю. – Хокан кивнул.

– Как ты думаешь, кто мог выложить ее фото на этот сайт, если не она сама это сделала?

– Кто-то, кто был на нее очень зол.

– А кто мог быть на нее зол?

Помимо самого Хокана, разумеется…

– Может быть, эта толстушка Даниэлла.

– Ее бывшая подружка?

Лицо Хокана перекосилось, он нехотя кивнул.

Петер уперся локтями в крышку стола и наклонился к нему:

– Ты убил Ребекку?

Хокан заморгал, смахнул одинокую слезу:

– Сейчас я хочу домой.

16

Строго говоря, качели были рассчитаны на детей постарше, но Спенсер Лагергрен все равно попробовал посадить на них свою дочь. Потом легонько толкнул; малышка стала издавать радостные звуки. Помимо Спенсера, в парке были и другие родители с детьми – все моложе его. Гораздо моложе. Он всем этим папашам в отцы годился.

Отец Спенсера всегда внушал ему, что каждый должен делать дело в своем темпе и своим способом. Эта часть отцовского воспитания импонировала Спенсеру, он глубоко воспринял ее. Однако не мог себе представить, что станет отцом в возрасте под шестьдесят. Глядя на Сагу, он с трудом верил, что это его дочь, хотя не имел ни малейших причин сомневаться в их родстве: хотя девочка была так похожа на мать, что на нее иногда больно было смотреть, в ней отчетливо проступали и отцовские черты. Форма лба, очертания рта, острый подбородок.

К Спенсеру приблизилась женщина, ведущая за руку ребенка постарше.

– Смотри, Тува, рядом с девочкой свободные качели.

И здесь Тува!

Спенсер заставил себя улыбнуться мамочке, снова подтолкнул качели, на которых сидела Сага. Может, ему следовало бы связаться с Тувой, той студенткой, которая твердо решила испортить ему жизнь? Заставить ее внять доводам разума, прояснить тот конфликт, который, видимо, существовал между ними, хотя он раньше и не понимал этого.

Он попытался вспомнить события той осени. С чего все началось? Он вышел на работу на неполную ставку, его спросили, может ли он взять на себя обязанности научного руководителя студентки на курсе С. Когда профессора руководили дипломными работами, это всегда производило достойное впечатление, а у других не было времени. А у Спенсера оно было? Строго говоря, нет. Поэтому часть работы должна была принять докторантка Малин. В конце семестра она практически полностью взяла на себя руководство дипломом, и после завершающего семинара Спенсер больше не встречался с Тувой.

Тува особой активностью не отличалась. Скорее, наоборот, это была студентка, уставшая от учебы, взявшая невероятно сложную тему дипломной и всегда искавшая обходные пути.

Как осуществлялось научное руководство? Не блестяще. Спенсер дважды переносил встречи с подопечной, но у него не создалось впечатление, что она сильно расстроилась. По телефону она всегда шла ему навстречу, соглашалась повидаться в другое время.

Может быть, она была слишком готова принимать его предложения?

На встречи Тува всегда одевалась наилучшим образом. Как-то принесла домашний пирог и угостила руководителя. Он помнил, что пирог его смутил, и он пошел в кухню для сотрудников, чтобы сделать кофе. А когда обернулся, чтобы пойти назад… она стояла прямо у него за спиной.

Проклятье!

После этого инцидента у него промелькнула мысль: а что, если она к нему неравнодушна? Он легко мог представить себе нечто подобное. Обернувшись с двумя чашками в руках, он вздрогнул, обнаружив, что она стоит за ним почти вплотную.

– Может быть, вам чем-то помочь?

Черт подери!

Что он ответил? Кажется, ничего – глупо улыбнулся и протянул ей чашку:

– Спасибо, все в порядке.

Неужели в тот момент он и подписал себе приговор?

Вспомнил он и то, как обнял ее, за что ему попенял заведующий кафедрой. Молчаливый, почти формальный жест, просто чтобы утешить. У нее был тяжелый пери од, она расплакалась, рассказывая о своем больном отце.

У Спенсера пересохло во рту. Заведующий кафедрой утверждал, что отец Тувы умер несколько лет назад. Неужели память сыграла с ним злую шутку? Все же осенью и зимой он принимал довольно сильнодействующие препараты. Однако Спенсер знал, что проблема заключалась не в этом. Он точно помнил, что заставило его обнять Туву – совершенно открыто, в коридоре, у всех на глазах. Этот его поступок она никак не могла неправильно истолковать.

Спенсер похолодел. Саге надоело качаться, она запросилась на руки.

– Какой у тебя дедушка молодец, – сказала женщина, стоявшая рядом, и улыбнулась Саге, когда он взял ее на руки.

Спенсер заставил себя улыбнуться в ответ и понес Сагу к коляске. Чувство вины, что он не поведал Фредрике о своих неприятностях, росло с каждым часом. Скоро он просто вынужден будет все ей рассказать.

Тува интересуется им? Спенсер счел тогда, что это полностью исключено, обозвал себя старым пердуном. Он был уверен, что поступил правильно, хотя на самом деле хуже просто не могло быть.

Гараж оказался больше, чем ожидала Фредрика. Им давно не пользовались, о чем говорила перегоревшая лампочка под потолком и нетронутый слой пыли. Сестра Дианы Тролле подтвердила это предположение, протягивая Фредрике карманный фонарик:

– Мы используем гараж как склад. Уж сколько раз мы говорили, что нужно все здесь разобрать, отделаться от старого хлама! Но все никак руки не дойдут. – Она вздохнула. – Наверное, теперь будет легче все это выбросить, когда мы знаем, что она уже не вернется.

Фредрика понимала ход ее мыслей. Свет фонарика выхватил из темноты коробки, поставленные друг на друга. В углу отдельно были сложены несколько туго набитых больших черных мешков для мусора. Посреди помещения стоял на боку диван, рядом – разобранный стол и несколько стульев.

– Мебели у нее было не много, тут в основном одежда и прочие мелочи. Все лежит в коробках.

– А что в тех мешках?

– Постельное белье, подушки, одеяла.

Фредрика огляделась. Ворота гаража, выходившие на улицу, были заперты. Они вошли через маленькую дверь со стороны дома. Все окна были заклеены картоном, свет снаружи почти не пробивался.

– Если понадобится помощь, позовите меня, я буду рядом, – сказала сестра Дианы и исчезла в доме, оставив Фредрику одну.

Убогость имущества привела Фредрику в мрачное расположение духа. Не много скарба успела собрать за свою короткую жизнь Ребекка Тролле.

Решительно подойдя к стопке коробок, она открыла верхнюю. Руки сразу покрылись пылью и грязью. Карманный фонарик лежал рядом, давая необходимое для работы освещение. В коробке оказались книги. Фредри ка перебирала их: все те же произведения для подрост ков, которые она сама когда-то читала. Закрыв коробку, она поставила ее на пол и взялась за следующую.

В этой тоже книги.

В третьей была обязательная учебная литература. Кое-что из этого она знала по собственным студенческим годам. Она вынимала книги одну за другой, взвешивала на руке, читала аннотацию на задней стороне обложки, возвращала их на прежнее место. Поиски продолжались наугад – она не знала точно, что именно ищет.

Новая коробка – еще книги. В самом низу – папка с газетами и журналами. Фредрика отметила, что Ребекка Тролле любила порядок. При ближайшем рассмотрении оказалось, что стопки книг рассортированы по авторам в алфавитном порядке. Вряд ли те, кто упаковывал ее вещи, стал бы заниматься такой сортировкой: должно быть, так они стояли на полках. Фредрика, всегда много читавшая, почувствовала внутреннее родство с Ребеккой.

Теперь она взялась за новую пирамиду коробок, сокрушаясь, что они никак не помечены. В верхней лежала кухонная утварь, в следующей – обувь. Карманный фонарик скатился на пол и начал мигать; Фредрика нервно потрясла его. Без света здесь просто делать нечего. С облегчением убедившись, что фонарик благополучно пережил падение, она стала рыться дальше. При виде обуви ей сделалось совсем нехорошо, будто она подошла к Ребекке слишком близко. Это было такое личное, интимное – вся обувь оказалась ношеная. С сомнением она достала розовые туфли на высоком каблуке. Когда, в какой ситуации такие надевают? Решительно положив туфли обратно в коробку, Фредрика взялась за следующую.

Записи. Сердце Фредрики забилось сильнее, она взяла фонарик в руку, чтобы лучше видеть. Блокноты, папки, переплетенная записная книжка. Наклонив коробку, Фредрика вывалила все содержимое на пол. Затем уселась по-турецки и начала перебирать. Пол в гараже был холодный, Фредрика достала какую-то книгу и подложила под себя.

Два блокнота были мелко исписаны, – судя по всему, это конспекты лекций. Страница за страницей четким почерком Ребекка записывала рассуждения, совершенно вырванные из контекста и непонятные для непосвященного читателя. Тяжеловесные формулировки о значении Сельмы Лагерлёф для развития всей шведской женской литературы, пересказанные в нескольких предложениях.

Отложив блокноты, Фредрика открыла переплетенную записную книжку. «Теа Альдрин: упущенная Нобелевская премия», – написала Ребекка на первом листе.

Теа Альдрин. Имя вызвало воспоминания, от которых Фредрику словно накрыло теплой волной. В детстве она обожала книги Теа Альдрин об ангелочке Дисии. Каково же было ее удивление, когда она узнала, что издательство перестало выпускать эти книги – ответили, что на них нет спроса. Если надо, стоит поискать в библиотеке или в букинистическом магазине.

«Абсурд», – подумала тогда Фредрика и заподозрила, что отказ издательства печатать новые тиражи, скорее, отражает их нежелание иметь дело с писательницей. Историю жизни Теа Альдрин Фредрика знала лишь в общих чертах. Ее судьба то и дело давала повод к газетным публикациям на целый разворот под заголовком «Незабываемые преступления». Теа Альдрин была осуждена на пожизненное заключение за убийство бывшего мужа; кроме того, полиция подозревала ее в убийстве сына-подростка, который пропал еще в восьмидесятые годы. Поговаривали также, что она является автором двух вульгарных и жестоких романов, опубликованных под псевдонимом еще в семидесятые. Чем теперь занимается писательница, Фредрика понятия не имела. Слышала только краем уха, что в девяностые годы ту помиловали и освободили.

Но Ребекка знала куда больше. Судя по ее запискам, в исследовании жизни писательницы она зашла гораздо дальше. Как высказался по этому поводу Алекс? Что Ребекка писала дипломную работу о старой детской писательнице. Которой многие газеты предсказывали когда-то, что она станет первым детским писателем, получившим Нобелевскую премию по литературе. Фредрика быстро перелистала записную книжку. Ее она намеревалась взять с собой и более подробно изучить в спокойной обстановке.

В папках хранились копии множества статей о судьбе Теа Альдрин. Статьи были написаны под самыми разными углами зрения. Феминистские литературные критики утверждали, что интерес к творчеству Теа Альдрин никогда бы не остыл, будь она мужчиной. Более традиционные исследователи придерживались мнения, что ее произведения не привлекли бы такого внимания, не будь она скандальной личностью, покушающейся на главные ценности, принятые в шестидесятые годы.

Отыскав полиэтиленовый пакет, Фредрика стала складывать в него папки и заметки. Однако никакого черновика дипломной работы она так и не нашла, что немного рассердило ее. Судя по всему, работа так и не была закончена, поэтому вероятность того, что в университете хранится копия, была почти равна нулю.

Взявшись за две последние коробки, сначала Фредрика обнаружила сувениры и фотоальбомы. Конечно, ее коллеги уже перелистали альбомы и сочли их не представляющими интереса, однако она не могла устоять перед искушением заглянуть в них. На снимках были изображены разные люди и места, которых она не знала. Надо не забыть напомнить тете Ребекки об этих альбомах, – возможно, фотографии важны для семьи.

Положив их обратно в коробку, она открыла последнюю: еще бумаги и на самом дне две дискеты. Видимо, у Ребекки был старый компьютер. Странно, что полиция их не забрала. Или же их изучили и вернули родственникам. Решительно достав дискеты, Фредрика стала их рассматривать. На одной было написано «Диплом», на другой – «Ангелы-хранители».

Обе дискеты она опустила в свой пакет.

Среди бумаг лежало множество университетских информационных писем и брошюр. «Добро пожаловать на кафедру литературоведения» – было написано на обложке одной из них. Фредрику охватила настоящая ностальгия, когда она перелистала ее и прочла о порядках на кафедре. Где-то в середине брошюры она остановилась – глаз зацепился за призыв к студентам: «Еще не решил, чем заняться после окончания учебы? Зайди к нам и получи информацию о сети кураторов „Альфа“!»

Объявление было подписано студенческим советом.

Эта сеть кураторов постоянно напоминала о себе. Но теперь у нее появилось название – «Альфа». Фредрика знала об этом феномене, знала и то, что далеко не все студенты, заинтересовавшиеся программой, получали личного куратора. Обычно вопрос рассматривался исходя из профиля и установок студента. Алекс утверждал, что куратором Ребекки являлся финансист Вальтер Лунд. Человек, приехавший в Швецию из соседней Норвегии и сделавший головокружительную карьеру в огромном концерне Аксбергера. Но как это получилось? Как студентка, изучавшая литературоведение, могла заполучить в кураторы самого Вальтера Лунда?

Перелистав брошюру, Фредрика решила заняться этим вопросом вплотную. На последней странице имелся список сотрудников кафедры и их контактные данные. Имя научного руководителя Густава Шёё было обведено красным фломастером.

А рядом – еще одно имя, написанное от руки тем же красным фломастером:

«Спенсер Лагергрен, кафедра литературоведения, Упсальский университет».

Красное кольцо ударило Фредрике в глаза – по телу разлилась слабость.

Не успев подумать, что делает, она свернула брошюру вчетверо и засунула в карман куртки. Остальные материалы, которые намеревалась взять с собой, сложила в полиэтиленовый пакет. Затем погасила фонарик и пошла обратно в дом.

– Я закончила, – сказала она тетке Ребекки. – Я хотела бы взять это с собой, если не возражаете.

Она показала ей пакет, чувствуя, как брошюра жжет карман. Дышать было трудно.

Спенсер!

Человек, который однажды поклялся никогда ей не лгать. И который внезапно решил засесть дома ради ухода за ребенком.

Любимый, что ты скрываешь от меня?

17

Алекс Рехт не мог решить, как действовать дальше. Хокана Нильссона отправили домой, однако следственная группа не прекратила наблюдения за ним. Продолжалось и прослушивание телефона – как стационарного, так и мобильного.

Фредрика, вернувшаяся после визита к тетке Ребекки, заперлась в своем кабинете с привезенными оттуда материалами. Она отчиталась в нескольких словах, утверждая, что надо поближе изучить организацию кураторов. Алекс был в душе не согласен с ней, но, поскольку других убедительных версий не имелось, возражать не стал.

Он взглянул на часы. Скорее всего, уже скоро Фредрика отправится домой и вернется не раньше понедельника. Дай бог, ей удастся примирить интересы семьи и работы. Группе не нужен еще один Петер.

Алекс решил позвонить Турбьерну Россу и поблагодарить за приглашение на рыбалку. К сожалению, он вынужден отказаться. Слишком много работы. Слишком много всякого, что надо осмыслить. Слишком…

– Турбьерн Росс.

– Привет, это Алекс. Я только хотел сказать, что с удовольствием поеду с вами на выходные.

«Что я такое говорю?» – спохватился он.

Руки у него вспотели. Неужели он совсем лишился рассудка?

– Черт, как я рад, – ответил Турбьерн. – Я думал, ты откажешься.

Сам Алекс тоже так думал.

– Меня особенно привлекла рыбалка.

– Я так и решил. Позвоню жене и скажу, что ты едешь с нами.

– Подожди. Я поеду на своей машине. Завтра мне нужно поработать, так что появлюсь поближе к вечеру, если не возражаешь.

Естественно, Турбьерн не возражал. Все можно организовать, если захотеть. Главное, чтобы Алекс съездил с ними на дачу, сменил обстановку, подышал свежим воздухом и выпил с Турбьерном по рюмке коньяка.

Закончив разговор, Алекс позвонил дочери, рассказал о своих планах. Он слышал, как она обрадовалась, понимал, что посылает долгожданные сигналы: смотри, у меня идет нормальная жизнь. Проводить свободное время с друзьями – все, что нужно человеку.

Боль жгла грудь. Утрата показала, что человеку на самом деле надо так мало. В конечном счете он не нашел ни одной вещи, которую не отдал бы, чтобы вернуть Лену. Ничегошеньки.

Звонок мобильного задал новое направление мыслям.

– Это Диана Тролле. Я отвлекаю?

– Нисколько. Как у вас дела?

Что она должна ответить? Что он в состоянии выслушать? Жизнь стала бессмысленной, по утрам не хочется просыпаться… Она избавила его от самого неприятного, оставив это между строк.

– Я в порядке. Хотела только узнать, как движется расследование.

Алекс на мгновение закрыл глаза. Как было бы прекрасно, если бы он мог сказать: все идет отлично, мы нашли убийцу, он уже сидит в следственном изоляторе Крунуберг.

– Имя Густава Шёё вам о чем-нибудь говорит? – спросил он вместо этого.

– Нет. Хотя подождите. Это научный руководитель Ребекки в университете.

– Какие у них были отношения?

– Никаких, насколько мне известно.

– Я имею в виду – хорошие или плохие?

– Скорее, плохие. Она была недовольна им.

– В чем заключалась проблема?

– У него никогда не было времени. Помню, ее это раздражало. Считала, что он мог бы серьезнее относиться к ее работе. Даже пыталась поменять его на другого, но университет на это не пошел. Почему вы о нем спрашиваете? Он под подозрением?

На этот вопрос Алексу отвечать не хотелось.

– Мы рассматриваем несколько лиц.

Ответ звучал уклончиво, не так доверительно, как ему бы хотелось.

– Вы установили, кто был отцом ребенка?

На этот вопрос был только один возможный ответ.

– К сожалению, я пока не могу это комментировать.

В трубке стало тихо, и он услышал нечто другое – голос боли и тоски.

– Иногда мне кажется, что я слышу ее шаги. Все эти маленькие звуки, которые она издавала, на которые я не обращала внимания. Алекс, я слышу ее. Я схожу с ума?

– Вовсе нет. – Когда Алекс попытался ответить, голос плохо повиновался ему. – Мне кажется, многие в вашей ситуации переживают нечто подобное. Потерять любимого человека – это все равно что лишиться важной части тела. Ее ощущаешь все время, хотя ее уже нет.

– Звуки-призраки.

– Мы слышим их почти все время. – Он улыбнулся, заморгал, смахивая набежавшие слезы.

– Хотя их уже нет.

Она говорила почти шепотом, Алекс положил голову на трубку. Его поразило, до чего приятно было слышать голос Дианы – исполненный жизни, хотя они и говорили о смерти.

Закончив разговор, он вышел в коридор и разыскал Петера.

– Следует еще до выходных допросить Густава Шёё.

– Я тоже так думаю, – ответил Петер. – Я позвонил в несколько мест, проверяя его алиби. Оно шаткое. Он прекрасно мог приехать в Стокгольм, подобрать там Ребекку и снова уехать в Вестерос.

– Вези его сюда. Прямо сейчас.

Вид из ее окна открывался такой мрачный, что она старалась туда не смотреть. Кто вообще разрешил настроить в центре города таких унылых зданий, из которых состоял полицейский квартал на Кунгсхольмене? Один железобетонный монстр хуже другого – крошечные окна, тесные кабинеты.

Воздух тут вообще не был предусмотрен. В расчете на то, что для дыхания у тебя есть другое место.

Фредрика позвонила домой, убедилась, что все идет по плану. В голосе Спенсера ей почудилась усталость, но она решила не обсуждать это по телефону. Почему – она сама не могла объяснить, и это ее пугало. В трубке послышался голос Саги, и сердце переполнилось нежностью. Подумать только, что бывает такая любовь! Раньше она себе этого даже не могла представить. Естественная, чистая и без всяких условий – иногда она немела от любви. Иногда, наблюдая за своим ребенком, она чувствовала, что готова расплакаться. Если бы с Сагой что-то случилось, она спятила бы. Душа никогда не нашла бы покоя. Она понимала: отними у нее ребенка – и ничего не останется.

Конечно же, ее волновало, будет ли это чувство ослабевать с годами, начнет ли она воспринимать Сагу как данность или любить ее меньше. А вот Диана Тролле, кажется, походила на человека, готового начать новую жизнь. После двух лет неопределенности она узнала о судьбе дочери – и эта ясность дала ей долгожданное успокоение. Безутешная мысль вертелась в голове у Фредрики. У Дианы есть другой ребенок – интересно, это сыграло свою роль? Легче ли переносится скорбь, если еще один остается?

А вот у нее ничего бы не осталось…

Фредрика попыталась прогнать неясную тревогу. Спенсер не хотел больше детей, да и ей самой хорошо за тридцать. Правильно и разумно не заводить больше детей. Так всем будет лучше.

Развернув брошюру, найденную у тетки Ребекки, Фредрика уставилась на имя Спенсера. Убеждала себя, что это ничего не значит, что надо забыть об этом. Но брошюру оставить себе.

Сохранить и скрыть от чужих глаз. Это будет нарушение всех правил, но как еще она может поступить? Наверняка есть какое-то логичное объяснение, почему имя Спенсера возникло в этой связи.

А вот организация кураторов представляла несомненный интерес. Зайдя на сайт студенческого совета Стокгольмского университета, она обнаружила, что система продолжает действовать. Наличие персонального куратора якобы обеспечивало студенту большую защищенность, лучшую подготовку к тому, что ждет по окончании учебы.

«Ты уже решил, кем станешь, когда вырастешь?» – вопрошал студенческий совет.

«Честно говоря, пока нет», – устало подумала Фредрика.

Всех студентов приглашали вступить в организацию. Обещались лекции и приемы, возможность завязать контакты в различных отраслях бизнеса. Если верить информации на сайте, на основании образовательного уровня и других заслуг будет выбрано некоторое количество студентов, которым будет придан личный куратор. Кураторы работали в различных областях, их объединяло желание помочь активным молодым людям сделать карьеру.

Но такой ли карьеры искала Ребекка, талантливая и настойчивая студентка кафедры литературоведения?

Вальтер Лунд. Человек, которому предсказывали, что он станет следующим шведом, избранным в легендарный международный клуб «Бильдерберггруппен», – почему именно ему выпало стать куратором Ребекки? Фредрика прочла о нем немало статей: его описывали как экономическое чудо, появившееся из ниоткуда и заставившее все остальные звезды померкнуть. Если она правильно помнит, ему около сорока пяти и он родом из Норвегии. Высокий, с интеллектуальным лицом, привлекательный внешне. Желанный член советов директоров нескольких крупнейших компаний – человек, умевший превращать остывший пепел в алмазы. Для Вальтера Лунда не существовало неразрабатываемого участка или невезенья – лишь непререкаемая вера в профессионализм и работоспособность.

Как его вообще уговорили, как он нашел время стать чьим-то куратором?

На сайте студсовета Фредрика нашла телефон председателя. Он снял трубку после третьего сигнала.

– Мортен, я на совещании.

– Фредрика Бергман, я из полиции.

Всегда срабатывает – почему люди испытывают такое заведомое уважение к организации, призванной реализовывать монополию государства на насилие?

– О’кей, подождите две секунды, я здесь закончу.

Действительно, несколько мгновений спустя в трубке снова раздался его голос:

– Стало быть, вы из полиции.

– Я звоню по поводу организации кураторов.

– И… что?

Он произнес это медленно, словно сомневаясь, правильно ли расслышал. Полиция звонит по поводу организации кураторов, которая может ввести безвестного студента в сферы, о каких тот и не мечтал.

– Мы расследуем убийство Ребекки Тролле, а данная организация фигурирует в материалах следствия. Было бы здорово, если бы вы могли ответить на несколько вопросов.

– Хорошо. Хотя я не был тогда председателем студенческого совета.

– Но вы помните, что Ребекка участвовала в программе?

– Конечно. Я в этом котле варился с самого начала, – собственно, я и затеял всю систему с кураторами.

В голосе звучала гордость, отдававшая прямым самодовольством – не слишком приятное сочетание.

– У Ребекки куратором был Вальтер Лунд.

– Помню. Его многие хотели заполучить.

– Не странно ли, что Ребекке, учитывая ее специализацию, достался именно он? Похоже, она училась не для того, чтобы стать финансовым воротилой.

Фредрика изо всех сил старалась говорить нейтральным тоном, словно это интересовало ее лишь мимоходом.

– Тогда все было по-другому.

– И как?

– В тот год мы только создали эту организацию. По нашему замыслу, роль куратора должна была состоять в том, чтобы вдохновлять и поддерживать, вести по жизни, так сказать, в универсальном плане. Когда мы подбирали пары студентов и кураторов, мы не учитывали специализацию обучения и планы на будущее – напротив, старались создать как можно более необычные комбинации. То есть избегали ставить в пару мужчину с мужчиной, женщину с женщиной, предпринимателя со студентом-экономистом, а художника со студентом художественной академии.

– Смело!

– И притом ерунда получилась. Все это совершенно не работало, потому что все рассуждали, как и вы. Студенты искали образец для подражания, а кураторы – подобие самого себя в молодости. – До Фредрики донесся тяжелый вздох. – Поэтому на следующий год мы все переделали.

– Но тогда Ребекки уже не было.

– Да. Но если бы она у нас еще числилась, то Вальтер Лунд точно не остался бы у нее в кураторах.

– Вы знали Ребекку?

– Знал, но не особенно близко. Мы виделись на встречах организации, обменивались иногда парой слов. Она была симпатичная. И чертовски энергичная.

– Вы обсуждали ее сотрудничество с Вальтером Лундом?

– Только об этом и говорили.

Само собой…

– Как, на ее взгляд, – это было успешное сотрудничество? Они часто встречались?

– Однажды он пригласил ее на обед в безумно дорогой ресторан. А в другой раз пришел послушать, как она поет в церкви, – кажется, он верующий. Вроде она говорила, что потом они зашли выпить кофе. Вообще-то, она мало рассказывала о своем общении с ним. У меня сложилось впечатление, что она не воспринимала все это всерьез.

Фредрика попыталась воскресить в памяти ежедневник Ребекки. Кажется, сокращение «В. Л.» фигурировало более чем в двух местах.

– А вы беседовали с Вальтером Лундом о его впечатлениях в роли куратора?

– Нет, лично с ним я никогда не разговаривал. У нас была встреча – подведение итогов для кураторов, но он не участвовал. Кстати, сейчас я вдруг осознал: после первого года он ушел совсем.

– И с тех пор больше не имел подопечных?

– Нет. Он ведь очень занятой человек. Еще несколько кураторов ушли по той же причине.

Однако подопечных других кураторов потом не убивали…

Фредрика завершила разговор с каким-то неясным подспудным чувством. Просмотрев старые материалы дела, она убедилась, что Вальтера Лунда допрашивали всего один раз.

Почему так мало?

В списках фигурантов прежнего расследования, кого пробила по базам Эллен, Вальтера Лунда не было. Удивившись, Фредрика послала электронное сообщение Эллен, попросив ее проверить его, как и остальных.

Из бульварной прессы Фредрика знала, что Вальтер Лунд – один из самых привлекательных холостяков в городе. Не мог ли он оказаться новым увлечением Ребекки? Это объясняло бы, почему личность бойфренда и беременность были окутаны такой таинственностью.

Беременность. Ребекку пугало намерение отца оставить ребенка. Мог ли Вальтер Лунд выражать подобные убеждения? Нужен ли ему был ребенок от студентки вдвое моложе?

А если желал – мог ли он настолько выйти из себя по поводу ее решения избавиться от ребенка, чтобы убить ее? Судя по всему, Ребекка сама не знала, кто отец. Может быть, она думала, что это Вальтер Лунд?

Убил, расчленил и закопал.

Фредрика опустила голову на руки. В этом уравнении поведение убийцы следует учесть как важнейший фактор. Расчленением нельзя пренебречь, оно должно получить какое-то объяснение. Снова вернулись мысли, не дававшие спать по ночам. Тот, кто поднял бензопилу над телом Ребекки и хладнокровно распилил ее напополам, не в первый раз совершил убийство. Это просто невозможно себе представить. Неопытные убийцы совершают ошибки. Бросают тело там, где его легко найдут, оставляют следы, попадаются на глаза свидетелям. Люди не исчезают просто так почти в центре города на людных улицах, чтобы всплыть два года спустя – по частям и в мешках. Такое может происходить только в очень страшных сказках.

18

В комнате старушки было, как всегда, тихо. Малена Брумберг постучала в дверь:

– Теа, вы читаете?

Она приблизилась к кровати едва слышными шагами, словно подкрадываясь. Теа опустила книгу, которую держала в руках, посмотрела на Малену и снова вернулась к своему занятию.

Малена растерялась. Подняла огрызок яблока, который Теа бросила рядом с кроватью вместе с несколькими скомканными бумажками, отнесла мусор в корзину и снова вернулась к кровати, разглядывая пожилую даму. Та ее полностью игнорировала. По данным истории болезни, Теа не разговаривала с 1981 года. Чем вызван этот добровольный обет молчания, Малена понятия не имела. В каком-то смысле Теа находила свои плюсы в том, чтобы не замечать окружающих. Так спокойнее – никто не будет ждать от тебя участия. Однако Малена не могла не видеть: за это молчание приходится дорого платить.

Теа считали болезненно асоциальной. Она никогда не участвовала в общих мероприятиях дома престарелых и всегда ела только в своей комнате. Эти странности поначалу поражали персонал, так что даже обращались за консультацией к врачу. Врач предложил было выписать антидепрессанты, но, услышав историю Теа, передумал. Человек, тридцать лет не желающий говорить, не начнет играть в лото с другими пенсионерами только потому, что его накачали антидепрессантами. Он дал Теа свою визитку и сказал, что она может связаться с ним в любой момент. Малена потихоньку заглянула в ящики письменного стола Теа: визитка была на месте.

В конце концов Малена придвинула к кровати стул для посетителей, села и стала молча наблюдать за старушкой. Через некоторое время та потеряла терпение, опустила книгу и устремила на Малену умный и проницательный взгляд голубых глаз. Он словно говорил: «Если я не хочу общаться, это не значит, что я слабоумная».

Малена несколько раз с усилием сглотнула.

– Мне нужна ваша помощь, – проговорила она.

Теа смотрела на нее.

– Если вы не хотите говорить, помогите мне как-нибудь по-другому, – прошептала Малена.

Она осеклась, а когда начала опять, то тщательно подбирала слова.

– Вы прекрасно знаете, о чем я хочу с вами поговорить, вы ведь тоже следите в последние дни за новостями.

Теа отвернулась и закрыла глаза.

– Ребекка Тролле, – произнесла Малена. – Мне нужно знать, что вам известно.

19

Петер Рюд вдыхал свежий воздух через опущенное окно. В машине, которую много использовали и редко убирали, висел неприятный запах. Коллега, сидевший рядом, озяб, судя по виду, но молчал. Петер не сводил глаз с подъезда Густава Шёё возле Марияторгет.

Они уже поднимались и звонили в квартиру, но никто не открыл. Петер звал хозяина, приподняв крышку щели для писем, но безрезультатно. Существовала вероятность, что Шёё находится на своей даче в Нючепинге, поэтому Петер связался с местной полицией и попросил их послать машину на его адрес. Вскоре коллеги отрапортовали, что в доме, судя по всему, пусто и свет не горит.

Петер откинулся на сиденье. Человек уровня Густава Шёё не может взять и запросто поселиться на улице. Где-то он сейчас находится и скоро вернется домой.

Позвонила Ильва. Он не забыл, что вечером пятницы обычно играет с мальчишками?

Он ответил, что не забыл, но сегодня, возможно, задержится.

– Сильно задержишься?

– Я позвоню.

Новые семейные порядки изменили многое и в нем самом. Когда Ильва проявляла терпимость к его работе, он испытывал чувство вины, ранее ему неизвестное. Ранее он тратил все силы на то, чтобы защищаться, отстаивать свой стиль жизни, – и потому у него не оставалось сил на то, чтобы чувствовать себя виноватым. Если разговор не заканчивался ссорой, он расстраивался и горевал. Уловить логику он сам не мог.

– Это разве не он идет? – Коллега постучал его по плечу.

Петер не знал, что и подумать. Судебный процесс и события последних дней, видимо, дорого дались Густаву Шёё. Он выглядел бледным и постаревшим, мало напоминая того цветущего мужчину, которого Петер видел на фотографиях в его деле.

Вот он приблизился к подъезду, намереваясь открыть дверь. Они вышли из машины, встали у него за спиной:

– Густав Шёё?

Удачно получилось, что в этот момент он крепко держался за дверную ручку. Когда полицейские достали удостоверения, вся кровь отлила от его лица, губы побелели, глаза широко раскрылись.

– И какого же черта вам от меня нужно?

Допрос Густава Шёё начался в четыре пополудни. Петер Рюд не чувствовал себя во всеоружии. Всего несколько часов назад из здания вышел Хокан Нильссон, и теперь Петеру предстояло проводить второй допрос за день. Рядом с ним сидела Сесилия Турссон. Вместе они работали впервые. Он слышал краем уха, как Фредрика жаловалась на нее Алексу, однако тот, по всей видимости, не принял это во внимание, раз Сесилия осталась в группе. В своей прошлой жизни дамского угодника он проявил бы к ней интерес и пригласил выпить после работы по бокалу пива. Теперь же он почти не смотрел в ее сторону, полностью сосредоточившись на Шёё.

– Похоже, у вас сейчас не самый легкий период?

Шёё опустил глаза, уставившись в крышку стола:

– Можно и так выразить эту мысль.

Голос сипловатый и грубый, как у того, кто привык молчать. Плечи обвисли, будто под тяжестью непосильной ноши. Вид у Густава Шёё был потерянный – словно он растратил все силы и уже не надеялся снова их пополнить.

– Ребекка Тролле, – проговорила Сесилия Турссон. – Вы помните ее?

– Она пропала. – Шёё кивнул.

– Как вы наверняка слышали в новостях, мы ее нашли.

– Вы нашли ее? – Он вскинул глаза, грустные и удивленные.

– Простите, но где вы находились в последние дни? – Петер пристально посмотрел на него.

– На даче. Я как раз приехал оттуда, когда вы меня забрали.

– И там у вас нет никаких связей с окружающим миром?

– Нет, в этом и заключается вся прелесть. Побыть наедине с собой. Я понятия не имел, что вы нашли Ребекку. Где она была?

– Погребена на окраине района Мидсоммаркрансен, – ответила Сесилия. – Один человек выгуливал собаку, и собака откопала тело.

– Живьем? – Голос Густава Шёё сбился на едва слышный шепот.

– Что?

– Она была погребена заживо?

От такого вопроса Петер и Сесилия замерли. Пожалуй, быть погребенным заживо – еще хуже, чем быть убитым, расчлененным и зарытым в землю в мешках для мусора.

– Нет, – ответила Сесилия. – Когда ее положили в землю, она была мертва. Почему вы задаете такой странный вопрос?

Густав Шёё заерзал на стуле, стал заламывать руки:

– Я просто вас неправильно понял.

Петер поправил блокнот, лежавший перед ним:

– Похоже, вы, Густав, часто неправильно понимаете то, что вам говорят. Например, вы неверно поняли свою приятельницу и подумали, что она хочет с вами переспать.

Густав Шёё посмотрел на Петера с откровенным отвращением:

– Если вы намерены беседовать на эту тему, то я хотел бы позвонить своему адвокату.

– Хорошо, вернемся к Ребекке. – Петер поднял ладони. – Когда вы с ней встречались в последний раз?

У Шёё буквально челюсть отвалилась:

– Извините, что указываю вам на это, но этот вопрос мне уже задавали. Когда она пропала два года назад.

– А теперь мы задаем его снова.

– Сейчас я уже точно не помню. – Шёё подпер рукой подбородок. – Мы встречались по поводу работы за несколько дней до ее исчезновения.

– Встреча прошла хорошо?

– Насколько я помню, да.

– Никаких разногласий?

– Насколько я помню, нет.

– Вы встречались частным образом – вы и Ребекка? – вмешалась Сесилия.

– Частным образом?

– За пределами университета.

– Нет, никогда.

Петер видел, что Шёё окончательно сбит с толку.

– Вы ухаживали за ней?

– Но какого черта вы от меня хотите?..

– Отвечайте на вопрос! – Поставив все на карту, Петер ударил кулаком по столу.

Шёё затрясся:

– Нет, я за ней не ухаживал.

– Другие студентки утверждали, что у них возникли с вами проблемы.

– Спасибо, мне это известно. Вам я отвечу то же самое, что я отвечал всем другим полицейским: эти девушки лгут.

«Разумеется», – горько подумал Петер.

Временами он ненавидел свою работу, у него даже возникала мысль заняться чем-то другим. Почему, черт подери, ему никогда не доводилось услышать признания? Почему никто никогда не скажет: «Да, ты прав, я совершил это преступление»? Насколько упростилась бы тогда жизнь! Наверное, все стало бы даже слишком просто.

– Она была довольна вами как научным руководителем? – спросил Петер.

– Пожалуй, нет. – Густав Шёё вздохнул. – Мне трудно было понять, что она вкладывает столько энергии в свой диплом. В какой-то момент она вдруг пришла ко мне с совершенно новым планом: переформулировала тему, основные задачи исследования. Мне показалось, что все это несерьезно.

– Несерьезно, что у нее было много энергии?

– Проклятье, конечно же нет! Но… Весь план ушел куда-то не туда, работа все больше смахивала на полицейское расследование. Я напомнил ей, что, вообще-то, она изучает не криминологию, а литературоведение.

– Полицейское расследование? – удивилась Сесилия. – В каком смысле?

– Она писала работу о Теа Альдрин – авторе детских книг, которая угодила в тюрьму за убийство бывшего мужа и которую подозревали в том, что она пишет под псевдонимом порнографические романы с явным элементом насилия. Ребекку потрясла судьба Теа Альдрин, и она принялась копаться в старом хламе, что выходило далеко за рамки ее работы. В конце концов она пришла к убеждению, что Теа Альдрин не убивала своего мужа и не писала все эти скандальные романы.

Стало быть, Ребекка была увлеченной студенткой. Петеру трудно было представить себе, что все это могло каким-то образом создать мотивы для убийства.

– Как она пришла к этому выводу? – спросила Сесилия. – Что Теа Альдрин невиновна?

– Женская интуиция или что-то в этом духе. Кроме того, она сказала, что у нее секретные источники, что она не сможет указать, откуда получила информацию. По этому поводу у нас тоже были долгие дискуссии.

Сесилия улыбнулась:

– У вас имеется в хозяйстве бензопила?

– Нет. То есть да.

– Так да или нет?

– Да, имеется. На даче.

– Вы часто ею пользуетесь?

– Нет, не сказал бы. – Он сделал паузу. – Послушайте, вы проверяли меня еще в две тысячи седьмом году. У меня алиби на тот вечер. Может быть, мы уже закончим и я пойду домой?

Петер вытащил бумагу, которая лежала у него под блокнотом. Это было расписание конференции в Вестеросе в тот день, когда исчезла Ребекка.

– Мы еще раз внимательно проанализировали ваше алиби. И оно неубедительно. Посмотрите сами. – Он подвинул расписание в сторону Шёё. – Здесь указано, что у вас было свободное время с шестнадцати до девятнадцати. Коктейль и свободное общение перед ужином – в семь часов, а сам ужин начинался только в восемь.

– И что? – Шёё посмотрел на него.

– Никто не заметил бы вашего отсутствия, если бы вы быстренько сгоняли в Стокгольм, встретились с Ребеккой и чуть-чуть опоздали к ужину. От Вестероса до Стокгольма всего одиннадцать миль[5]. Если немного поднажать, можно проделать этот путь за час.

– Чисто гипотетически я готов согласиться с вами. Но вы ошибаетесь. Я не покидал Вестероса.

– А как мы можем установить это?

– Это ваши проблемы, а не мои. Я отправился в свой номер, лег и проспал до самого ужина. Кстати, за коктейлем я беседовал с коллегой из Упсальского университета, который может подтвердить, что я был на месте.

– Фамилия этого коллеги?

– Профессор Спенсер Лагергрен, – после небольшой паузы произнес Шёё.

20

Сбросить со счетов сведения о том, что Ребекка торговала собой, пока не представлялось возможным. Петер дал техническому отделу задание продолжить исследование страницы, на которой, по словам Хокана Нильссона, он видел Ребекку. У того сохранились все записи: в какие даты он ее там видел, какой у нее был ник.

Фредрика Бергман не находила себе места. Ей не хотелось отправляться домой, не продвинувшись в расследовании хотя бы еще на шаг. Петер был занят допросом научного руководителя Ребекки – он не успеет позвонить в технический отдел до ухода Фредрики. Впереди выходные. Рука лежала на телефонной трубке, взгляд устремлен в окно. Солнце сияло, под яркими лучами коричневая крыша дома напротив переливалась множеством оттенков. Почему она не идет домой?

Они ответили, едва она набрала номер.

– Я звоню по поводу сайта «Dreams come true».

До чего идиотское название!

– По поводу которого нам звонили сегодня утром?

– Да, я просто спросить. Возможно, у вас было недостаточно времени, но…

– Мы кое-что откопали. Вероятно, все, что вообще можно тут найти. Сайт существует до сих пор, очень сомнительная штуковина. Многие девушки, выкладывающие туда свои фотографии, точно моложе пятнадцати.

– И как там все устроено? – протянула Фредрика, на самом деле не так уж желая слушать пояснения.

– Принцип такой же, как на обычном сайте знакомств. Но здесь выкладывают свои профили только девушки, и речь идет исключительно о сексе. Секс как экстремальный вид спорта. На такой сайт не заходят те, кто ищет спутницу жизни.

– Вы можете найти профиль Ребекки?

– Поначалу мы сомневались в этом, но потом вычислили администратора сайта.

– Как это? – удивилась Фредрика.

– У каждого сайта есть свой администратор. В данном случае – парень, который держит секс-шоп в районе Сёдер. Если вы поедете и потолкуете с ним, он наверняка вам все найдет. Ведь у нас есть ее ник. Поверьте мне, тот факт, что человек решил убрать свои фотки с такого сайта, вовсе не означает, что они бесследно удалены. Тот парень наверняка их где-то сохранил. Прижмите его хорошенько – на его сайте точно фигурируют несовершеннолетние.

Фредрика записала фамилию и адрес администратора.

Посмотрела на бумажку, потом в окно. Снова посмотрела на бумажку. Ей хотелось узнать побольше. Еще, еще и еще. Достав мобильный, она позвонила Спенсеру.

Спенсер. Его имя записано красным фломастером в брошюре, найденной в доме расчлененной жертвы.

Фредрика позвонила домой. Крепко прижала трубку к уху, услышав его суровый мужественный голос. Час. Ровно столько ей нужно, чтобы успеть нанести визит в район Сёдер. Затем она поспешит домой. Вечером нужно обязательно поиграть на скрипке, чтобы привести в порядок мысли и разогнать тревогу и рассеянность.

Стоны мужчины разносились по магазину, делаясь все громче и громче. За закрытой дверью кабинки его было не видно, но не составляло труда догадаться, чем он там занимается. Дверь была не толще листа бумаги. Фредрика покосилась на коллегу-мужчину, которого взяла с собой в секс-шоп. Его явно забавляла вся эта ситуация. Фредрика скользнула взглядом по стенам, по рядам вибраторов и сексуальных игрушек.

Секс-шоп располагался в подвальном помещении, примерно с таким же освещением, как и в гараже, в котором побывала Фредрика. Она прищурилась, ища владельца, в надежде, что он и есть хозяин сайта «Dreams come true». Ей хотелось покончить с этим делом и отправиться домой. Как можно скорее.

Дверь кабинки, из которой только что доносились стоны, распахнулась, и мужчина вышел наружу. Встретившись глазами с Фредрикой, он улыбнулся, а она почувствовала, что щеки ее заполыхали, и отвернулась. Почему у него нет желания сквозь землю провалиться? Как он может гордой походкой выходить из магазина, где только что онанировал под порнофильм?

– Чем могу помочь? – раздалось где-то рядом, однако никого не было видно.

Повертев головой, Фредрика увидела парня, внезапно появившегося за прилавком. Решительно сделав два шага вперед, она остановилась. Подходить ближе не хотелось. Заметив ее неуверенность, парень заулыбался.

Достав полицейское удостоверение, она представилась и представила коллегу.

– Нас интересует сайт.

– И что? – Парень приподнял одну бровь, посмотрел на них вопросительно.

– «Dreams come true» – ваше произведение?

– Так точно. В этом нет ничего незаконного.

Фотографии юных девушек, спешащих навстречу взрослой жизни через Интернет. Неужели, черт подери, законно содержать эту прямую дорогу в ад для юных существ?

– Мы разыскиваем профиль на сайте, который был удален примерно два года назад.

– Два года назад? – Парень расхохотался, отошел в сторону и встал за кассу. – Тогда я ничем не могу вам помочь. Хотя от всей души желал бы, разумеется.

Взгляд его был таким лукавым, что у Фредрики дыхание перехватило.

– А теперь послушай меня, сутенер ты долбаный. – Ее коллега сделал шаг вперед. – Твой сайт фигурирует в деле об убийстве с расчлененкой. Если ты беспокоишься о своей судьбе и о судьбе своего сайта, советую отвечать на вопросы.

– Я не замешан ни в каком убийстве с расчлененкой. – Парень заморгал, зрачки его расширились.

– Докажи это своей готовностью к сотрудничеству.

Кулак коллеги просвистел в воздухе и ударил о стекло прилавка, на котором стоял кассовый аппарат. Посмотрев на треснувшее стекло, парень взялся за свой ноутбук.

– Как ее звали?

– Ребекка Тролле.

– Ни черта мне не говорит. Какой у нее был ник?

– Miss Miracle.

Фредрике стало не по себе, когда она произносила эти слова.

– Ее профиль удален, закрыт.

– Нам это известно. Но мы склонны полагать, что у тебя есть сохраненные копии.

– Вовсе нет, могу заверить вас, что я не…

Коллега двигался так стремительно, что Фредрика даже не успела отреагировать. За долю секунды он навалился на парня и прижал его к стене. Ей доводилось слышать, как Петер цинично смеялся, когда заходила речь о полицейском насилии.

– Мы должны говорить с ними на языке, который они понимают, – отвечал он.

Сейчас она видела лишь испуганное лицо хозяина за плечом своего коллеги.

– Нам не нужны твои долбаные заверения, потому что они гроша ломаного не стоят. Нам нужны фотографии.

«А вдруг у него нет фотографий?» – подумала Фредрика и почувствовала, как сердце предательски забилось.

Коллега выпустил парня, и тот съехал по стене на пол. Страх стал осязаем, как затхлый воздух.

– Ладно, ладно!

Фредрика с удивлением наблюдала, как парень поднялся и пошел обратно к компьютеру.

– Я могу запросить ее историю, только сейчас это заметил. Но на это уйдет пара минут, о’кей?

Все о’кей, если это произойдет достаточно быстро. Нарастало ощущение, будто тут что-то не так. Фредрика с нетерпением ожидала результата. Ее коллега стоял позади парня, глядя на экран. Фредрика пыталась вспомнить, доводилось ли ей бывать в таких магазинах. Возможно, еще в студенческие годы – шутки ради. Но не так. В подвале, отгороженном от реальности, где прекрасная погода на улице совсем не ощущалась.

– Тут такие дела, – услышала она голос хозяина магазина. – Тот, кто создал, а потом удалил профиль этой девицы, плохо сделал свою работу. Профиль не удален, а временно приостановлен.

– Как это могло получиться? – спросила Фредрика.

– Возможно, девчонка не знала, как это делается. Наверняка она была уверена, что удалила профиль, хотя на самом деле всего лишь нажала на паузу.

– Какая девчонка?

– Ну, та, которая создала профиль с самого начала.

– Откуда ты знаешь, что это была девушка?

Парень посмотрел на Фредрику, словно сомневаясь в ее умственных способностях:

– Та, которая изображена на фотографиях, сильно смахивает на девушку.

Фредрика подавила возглас раздражения.

– У нас есть основания полагать, что не сама девушка, изображенная на фотографиях, выложила их в Интернет.

– Ну, я в этом не виноват, – отозвался парень.

– Ты можешь посмотреть, кто создал профиль?

– Возможно. Если я сохранил то сообщение. Прежде чем фотографии появятся на сайте, пользователь должен дать согласие с целым рядом условий по электронной почте.

– И среди этих условий значится, что ты имеешь право повторно использовать эти фотографии?

– Дело добровольное. – Парень пожал плечами.

Добровольное!

Фредрика испытывала глубокое отвращение. И отчаяние. О какой добровольности может идти речь в таком месте?

– Я могу дать вам имя и IP-адрес того компьютера, с которого было послано сообщение. Имя наверняка вымышленное, а вот IP-адрес вам точно пригодится.

Фредрика ждала, пока парень писал что-то на листочке. Потом он протянул ей замызганную бумажку, сложенную пополам.

– Спасибо, – сухо проговорила Фредрика. – А теперь я хотела бы взглянуть на фотографии.

Парень шагнул в сторону, и она смогла подойти к компьютеру. Один щелчок мыши – и весь экран заполнило изображение Ребекки Тролле. Фотографии оказались совсем не такими, как представляла себе Фредрика. Ребекка лежала на кровати абсолютно голая, повернувшись на бок, и, судя по всему, спала. Сон казался естественным – не похоже, чтобы она находилась в состоянии наркотического опьянения.

Фредрика наклонилась ближе к экрану.

– Невозможно разобрать, где это снято, – пробормотала она.

На снимках не было видно ничего, кроме обычной кровати и белых стен. Несколько фотографий на стене наводили на мысль, что дело происходит у кого-то дома.

– Когда был создан ее профиль?

Парень ткнул пальцем в экран, и Фредрика отметила, что это произошло примерно через две недели после исчезновения девушки. Зачем кому-то понадобилось это делать, если вся эта история не связана с убийством? Она внимательно разглядывала картинку на мониторе, ища хоть какие-нибудь детали, способные указать на происхождение снимков.

– Смотри, какие у нее волосы. – Фредрика указала на голову Ребекки. – Довольно короткие. Когда она пропала, они у нее доходили до плеч.

– Стало быть, старая фотография. Снято раньше. Не тем, кто мог держать ее взаперти после исчезновения.

– Мне нужны копии всех фотографий. – Фредрика повернулась к хозяину магазинчика. – В электронном виде.

Не сказав ни слова, парень разыскал диск и перекачал на него все материалы.

Взяв добычу, Фредрика собралась уходить. Дверь магазина открылась, вошел новый покупатель. Избегая смотреть на него, Фредрика шагнула к двери.

– Мы вернемся, если нам понадобится что-нибудь уточнить, – сказала она парню.

– Надеюсь, что не понадобится, – ответил тот, покосившись на ее коллегу.

Выйдя из магазина, Фредрика крепко сжала диск и вдохнула свежий весенний воздух. Теперь ей более всего на свете хотелось домой – взять на руки дочь и защитить ее от всех мерзостей мира взрослых.

– Я проверю имя и IP-адрес прямо сегодня, – сказал коллега, когда она отдала ему бумажку с данными.

Фредрика поежилась. На фотографиях Ребекки Тролле была какая-то деталь, на которую она должна была отреагировать. Деталь, раскрывающая, где были сделаны снимки. И кем.

21

Алекс Рехт и Петер молча сидели с двух сторон от письменного стола.

– Не думаю, что это сделал Шёё, – проговорил Петер.

– Я тоже.

– Интересная эта сказочница, о которой она писала работу. Убийца и извращенка, как я понял.

Глаза Алекса смотрели куда-то вдаль.

– Во всяком случае, мы должны изъять бензопилу, – добавил Петер. Вид у него был унылый.

Алекс открыл папку, лежавшую перед ним. Жизнь и смерть Ребекки Тролле, заключенная между двумя кусками картона. Сверху оказалась пачка фотографий.

– Хокан Нильссон, – проговорил Алекс и положил перед Петером фото указанного лица. – Навязчивый друг, совершенно оторванный от реальности. Это стало ясно, когда его попросили описать свои отношения с Ребеккой. Кроме того, он переспал с ней и был отцом ребенка, которого она ждала.

Рядом он положил второе фото:

– Густав Шёё, научный руководитель, которого уже после ее смерти несколько студенток назвали похотливым старым козлом, обвиняется в изнасиловании. Судя по всему, еще один отвратительный тип, находившийся в окружении Ребекки.

Алекс тяжело вздохнул:

– Помимо этого нам поступили сигналы, что Ребекка предлагала сексуальные услуги через Интернет, что дает нам немыслимое количество потенциальных злодеев. Помимо всего этого, у нее была эмоционально неустойчивая отвергнутая подружка.

Петер взял обе фотографии и некоторое время держал их перед собой:

– Я слышал, что Фредрика взялась разрабатывать дальше версию о сексуальных услугах. Сегодня она собиралась посетить какой-то секс-шоп в районе Сёдер.

– Ты веришь в эту версию? – спросил Алекс.

Голос его звучал устало, но взгляд свидетельствовал о напряженной работе мысли.

– Нет, зато…

– Да-да?

Петер заколебался:

– Я не верю, что ее убил Густав Шёё, однако меня не покидает чувство, что разгадку надо искать где-то в этом направлении.

– В каком направлении?

– Фредрика права: жизнь Ребекки в основном вертелась вокруг учебы и всего, что с ней связано. Нам следовало бы поговорить с другими ее однокурсниками, в том числе с теми, кто, возможно, не знал ее близко.

– Фредрика начала изучать организацию кураторов.

– Тогда я буду продолжать собирать сведения о ее студенческой жизни. Похоже, она трудилась над своей дипломной работой в поте лица. В результате ей наверняка приходилось общаться с кучей людей.

Петер поднялся было, собираясь идти, но потом снова сел:

– Мы установили личность человека, которого нашли в земле рядом с ней?

– Как раз перед твоим приходом я получил от Эллен целый список возможных кандидатов. Собирался его просмотреть.

Петер опустил глаза:

– Мы никогда не раскроем это дело, если не выясним, кто этот второй.

– Знаю, – ответил Алекс.

Его обещание Диане звенело в голове: «Я раскрою это дело».

– Они так или иначе связаны между собой. Просто невероятно, чтобы…

– Знаю.

Слова Алекса прозвучали жестче, чем он того хотел, но ему невмоготу было слушать обо всех трудностях и препятствиях. Для него существовал только один путь – вперед.

Петер поднялся.

– Хокан Нильссон, – проговорил Алекс. – Что будем делать с ним на выходные?

– Думаю, его стоит оставить под наблюдением еще на пару дней – посмотрим, куда он направится. Как обстоят дела с его алиби, оно у него надежное?

– К сожалению, да. Однако само по себе это не снимает с него подозрения. Он мог действовать с помощником, который захватил ее.

– А Густав Шёё?

– Думаю, этого придется пока оставить в покое. Нам совершенно не за что зацепиться.

– У него все-таки оказалось надежное алиби?

– Похоже на то. Он сообщил имя коллеги, который может подтвердить, что он не покидал конференцию в Вестеросе. Я займусь этим в понедельник.

Петер вернулся в свой кабинет, а Алекс склонился над списком людей, среди которых мог оказаться второй покойник, найденный рядом с Ребеккой. Этих мужчин объявили в розыск в Стокгольме двадцать пять – тридцать лет назад. Среди них только один подходил по росту – и он был значительно старше. Проклятье!

Алекс взял другую бумагу – список объявленных в розыск по всей Швеции – и внимательно просмотрел. Одно имя Эллен обвела в кружочек. «М. б.?» – написала она на полях.

Хенрик Бундессон.

Мужчина, пропавший в Норрчепинге за две не дели до своего сорокалетия. Его так и не нашли. Почему бы и нет?

Алекс пошел к Эллен и попросил ее связаться с местным полицейским управлением.

– Попроси их найти его дело. Я хочу узнать обстоятельства исчезновения.

Он вернулся в свой кабинет неожиданно легким шагом. Вероятно, еще у одной семьи появится наконец возможность посетить могилу.

Фредрика Бергман считала, что ее дочь прекрасна, как принцесса в сказке, потому и дала ей имя Сага[6]. Просто и логично, как и многое другое.

Когда Фредрика вернулась с работы, девочка спала. Спенсер сидел в библиотеке и читал книгу. Свет, падавший из окна, освещал его волосы, придавая им серебряный блеск. Фредрика остановилась на пороге комнаты:

– Прости, что задержалась.

Спенсер поднял глаза и изогнул бровь.

– Я, как известно, никогда не отличалась особой точностью.

Она подошла, присела на ручку кресла, обняла его за плечи, прижалась к своему мужчине, которого вряд ли когда-нибудь перестанет любить.

– Что ты читаешь?

– Книгу, которую написал мой коллега. Довольно занудная, если говорить откровенно.

Ясное дело, Фредрика хотела, чтобы он говорил откровенно.

Делая выдох, она почувствовала, что ее охватывает дрожь. Должна ли она заговорить о Ребекке Тролле прямо сейчас?

– Как у тебя дела? – спросил он.

– Очень много работы. А вы как провели время?

– Мы ходили в парк качаться на качелях, прогулялись. Погода отличная.

Он замолчал.

– Слышно что-нибудь из университета?

Он замер.

– По поводу той студентки, которой не понравилось твое научное руководство, – уточнила Фредрика.

Спенсер фыркнул и поднялся. Взяв палку, отошел к окну.

– Нет, от них никаких вестей.

Вид у него был усталый и расстроенный. Фредрика не знала, что сказать.

– Тебе нравится сидеть дома с Сагой? Ты не слишком устаешь? Потому что иначе…

Она осеклась. Если Спенсер слишком устает, что тогда? Ей придется бросить работу?

– Нет-нет, никаких проблем.

Фредрика внимательно разглядывала его фигуру у окна. Он казался таким далеким и недосягаемым – загруженный проблемами, которыми не желал делиться с ней.

– Ребекка Тролле, – услышала она собственный голос.

– Та женщина, которую нашли в лесу в Мидсоммаркрансене? – Спенсер обернулся к ней.

– Именно.

Она тянула с вопросом, ей так не хотелось во всем этом копаться. Но она должна получить ответ…

– Ты ее знал?

– Нет, откуда? Почему ты спрашиваешь?

«Потому что я видела твое имя среди ее бумаг, и теперь меня интересует, каким образом ты связан с ней».

– Да так, без всякой особой причины. – Фредрика пожала плечами. – Просто подумала: она занималась литературоведением. Вдруг вы сталкивались на каком-нибудь семинаре или что-нибудь в этом духе.

– Нет, не помню ничего подобного. – Спенсер посмотрел на нее как на сумасшедшую.

Ну что ж. Вопрос закрыт.

Сага проснулась, и Фредрика поспешила в детскую.

– Здравствуй, мое сокровище, – сказала она, беря дочь на руки.

Сага извивалась в ее объятиях. Потерлась лбом о шею матери.

– Соскучилась без мамочки? – спросила Фредрика, целуя ее в макушку.

Сага отбросила свою соску, потянулась вслед за ней.

Фредрика присела на корточки, спустила дочь на пол. Та тут же поползла прочь.

Во многих отношениях Фредрика завидовала дочери, ее счастливой привилегии воспринимать мир как нечто простое и увлекательное. Каждый день приносил с собой новые открытия, которым она радовалась взахлеб. Повседневности и скуки для нее не существовало, она всегда была на пути к новому приключению.

Сара подползла к Фредрике с большим кубиком лего в руке. Поднялась, цепляясь за ее ноги, и заулыбалась всем лицом.

– Она вот-вот пойдет самостоятельно, – проговорил Спенсер, стоя в дверях.

– Да, похоже на то, – ответила Фредрика, всем телом ощущая материнское счастье. Работа осталась где-то далеко.

И так было, пока не зазвонил телефон.

Это был коллега, ходивший с ней в секс-шоп. Разговаривая, Фредрика избегала смотреть на Спенсера – не хотелось рассказывать ему о своем визите в сексуальную преисподнюю.

– IP-адрес принадлежит университету. А имя ничего не дало.

– Стало быть, тот, кто выкладывал профиль Ребекки, использовал университетский компьютер?

– Да, один из студенческих компьютеров, который может забронировать любой.

У нее возникла надежда.

– В прошлом году, когда мы расследовали убийство супругов Альбин, то столкнулись с такой же ситуацией, – сказала она. – Узнай в университете, сохраняют ли они листы бронирования. Если они их хранят, то можно посмотреть, кто пользовался именно этим компьютером…

– Я уже звонил. Они не хранят этих листов.

– Проклятье!

Расстроенная, она уже готова была положить трубку, но тут ей в голову пришла еще одна идея.

– Ты можешь послать фотографии с диска на мою личную почту?

– Зачем они тебе? – Коллега засомневался.

– Я хочу еще раз на них взглянуть. Кажется, я узнала на них одну деталь.

Коллега пообещал переслать фотографии.

– Ты намерена работать в выходные? – спросил Спенсер, когда она закончила разговор.

В его голосе не слышалось упрека – только тихое недоумение.

– В выходные я намерена отдыхать.

Пакет с материалами она оставила на работе. Хотела просмотреть содержимое дискет – и забыла. Это подождет.

Супруги взглянули друг на друга, и Фредрика улыбнулась. Поиграть на скрипке она сможет в другой раз.

– Ну что, господин профессор, нет ли интересных идей?

Цвет неба за окном изменился – наступал вечер. Посмотрев на свои наручные часы, Алекс Рехт убедился, что прав: стрелки приближались к половине восьмого, и коридор уже почти опустел.

Идти домой не хотелось решительно. Дети сомневались, стоит ли ему жить одному в коттедже на Ваксхольме. Может, лучше перебраться поближе к городу, найти квартиру?

Сам же он и думать об этом не хотел. Переехать в город и поселиться на старости лет в квартире – именно это они с Леной и собирались сделать. Но теперь Алекс остался один, и проект утратил для него всякую привлекательность. Лишившись дома, он не будет знать, кто он такой. Дочь понимала его лучше, чем сын.

– Это всего лишь дом, черт подери! Продай его, да и все.

Сын, приехав из Южной Америки, вел себя совершенно невыносимо. Его подруге не давали вид на жительство, и сын проклинал шведскую бюрократию. Он ругал Алекса за то, что тот слишком много работает. Сердился на маму за то, что она не поправляется, и ненавидел сестру, что она живет с мужчиной, которого прочие члены семьи почитали странноватым.

– Прекрати ругать нас и сосредоточься на своей собственной жизни, – сказала ему Лена перед смертью. – Не наша вина в том, что ты так и не повзрослел.

Ее слова дали желаемый результат. Ссоры стали реже, и, когда семья собралась в церковь на поминальную службу, Алекс почувствовал, что сын стал куда спокойнее.

Но при одной мысли о поминальной службе на глаза наворачивались слезы.

Алекс обернулся к компьютеру, почитал блог, созданный для того, чтобы наблюдать за продвижением следствия. Так и не выяснено, кто опубликовал фотографии Ребекки Тролле уже после ее исчезновения. Однако Фредрика попросила переслать ей копии снимков. Зачем?

Он размышлял над этими фотографиями. Могли ли Ребекку держать взаперти в качестве секс-рабыни, а затем убить и закопать? В это трудно поверить. Через несколько недель профиль удалили и больше не активировали.

Алекс стал читать дальше. Проведены новые допросы с ее однокурсниками и друзьями. Ничего нового не выявлено. Его взгляд остановился на строках, наспех вписанных в блог. Однокурсница вдруг вспомнила: Ребекка была настолько недовольна своим научным руководителем, что втайне обратилась к другому профессору в Упсальском университете и просила его о помощи. Девушка не поручилась бы, что Ребекке удалось наладить с ним полноценное сотрудничество, но у нее осталось впечатление, что у них состоялась беседа по телефону.

Фамилию упсальского профессора свидетельница вспомнить не могла.

Глубоко задумавшись, Алекс взял копии ежедневника Ребекки и стал листать. Сокращений, которые не удалось расшифровать, осталось мало. Все они были обведены красными чернилами. «Х.Х.», «У.А.», «С.Л.», «Т.Р.».

Мог ли кто-то из этих лиц быть ее новым научным руководителем? Будь Алекс помоложе, он немедленно зашел бы на сайт кафедры литературоведения Упсальского университета и посмотрел, кто из сотрудников имеет перечисленные инициалы. Однако он был уже не так молод и потому написал письмо Эллен Линд с просьбой сделать это, когда она придет на работу в понедельник. Конечно, глупо подозревать каждого мужчину, работающего в определенном университете в Швеции, но, с другой стороны…

Ни одну версию нельзя оставлять без внимания.

Когда он уже собирался уходить, ожил мобильный. Алексу еще предстояло поехать домой и разыскать свое старое рыболовное снаряжение для поездки на рыбалку с Турбьерном Россом.

Звонил тот самый полицейский, который умолял о дополнительных ресурсах. Держать на расстоянии журналистов стало невозможно. Полицию закидали вопросами. Почему они не перестают копать? Что они рассчитывают найти?

«Понятия не имею, черт возьми!»

– Извини, что беспокою тебя вечером в пятницу, – начал коллега.

Похоже, он думал, что Алекс уже дома.

– Ничего страшного.

Коллега откашлялся:

– Я только хотел сообщить, что мы вынуждены приостановить работы до воскресенья или до понедельника. Мои люди совсем вымотались, а того подкрепления, о котором я просил, так и не дали.

Никакого подкрепления? Неужели у полиции есть сейчас другое, более важное дело? Алекс был уверен, что нет.

– Хорошо. Я знаю, вы делаете все от вас зависящее. Отправляйтесь домой отдыхать. Но поставьте кого-нибудь охранять территорию.

Без охраны могилы за одну ночь превратятся в месиво. Не только журналисты проявляли любопытство, но и частные лица пытались прорваться. Охваченные жаждой сенсации и исполненные ожиданий, они тихонько подбирались поближе и наблюдали за работой полицейских. Обычная поляна теперь просто притягивала их!

В день похорон Лены Алекс увидел в церкви несколько незнакомцев.

– На похороны всегда приходят посторонние, – пояснил ему пастор.

– Зачем?

– Им одиноко и нечем заняться. Без зрелища чужих страданий собственное существование кажется им невыносимым, а горе других дает ощущение полноты жизни.

Алекс просто онемел. И немного разозлился. Если есть люди, желающие подпитаться за счет его горя, могли бы, по крайней мере, спросить разрешения.

Он не спеша собрался домой. Миновало то время, когда он торопился уйти с работы. Ожидавший его дом был пуст, молчалив и полон воспоминаний. Вечер пятницы был мучительнее всего, вечер воскресенья – самым легким.

Выйдя наконец из здания, он решил съездить на место раскопок в Мидсоммаркрансен. В этом деле ему не хватало определенности. Он неуклюже хватался то за одну, то за другую версию. Их было слишком много. И все слишком расплывчатые.

Бесчисленное множество раз он пытался представить себе последние часы в жизни Ребекки Тролле. Видел картину, как она звонит матери, рассказывая о встрече с наставниками. Как покидает общежитие и направляется к автобусной остановке. Доезжает до Дома радио и выходит.

Почему так трудно понять, куда она ехала?

В досаде по этому поводу, Алекс запер дверь кабинета.

Позвонил коллега из Нючепинга: с дачи Густава Шёё изъяли бензопилу. Криминалистическая лаборатория попытается определить соответствие разрезов на скелете Ребекки с цепью. Коллега был полон надежд: если найдутся совпадения, это будет означать, что орудие, использовавшееся при расчленении, идентифицировано.

«Точно, – подумал Алекс. – Но совпадений не будет. Потому что тот, кого мы ищем, – не Густав Шёё».

22

Квартира превратилась в тюрьму. Хокан Нильссон стоял, прижавшись к стене возле окна, и смотрел наружу. Они сидели в машине внизу, на улице, – в этом он был совершенно уверен. Он видел их и утром, уходя на работу, и вечером, возвращаясь из полиции. Слежка. Его держат под наблюдением.

Хокан догадывался, что его телефон начали прослушивать. Поэтому он отключил мобильный и держал его в кармане куртки, а городской выдернул из розетки. Все эти меры мало повлияли на его жизнь. Друзей у него было мало, и они не удивились бы, что он несколько дней не отвечает. Разве что мама обеспокоилась бы. Она боялась всего – у нее сформировалась болезненная потребность постоянно волноваться.

Хоть бы она не поняла, о чем пишут газеты! К счастью, заголовки выглядели достаточно расплывчато. «Друг Ребекки Тролле под подозрением». Он избегал слушать ту часть программы новостей, которая касалась его самого. У него было только одно желание: чтобы вся эта суета вокруг поскорее закончилась, чтобы его оставили в покое.

Среди потока новостей звучали безжалостные слова, настолько глубоко поразившие его, что перехватило дыхание. Она лежала в мешках для мусора. Расчлененная. Его чуть не вытошнило. Ее тело осквернили, прежде чем предать земле. Если бы он только знал, где она находилась все те годы, что он переживал ее исчезновение. Если бы у него было место, куда можно пойти, чтобы ощутить близость к ней.

Хокан расплакался и отступил от окна. Ходил, прижимаясь к стенам, стараясь сделаться невидимым в собственной квартире. Пошел в спальню, повалился на кровать. Фотоальбом лежал под подушкой. Он перекатился на живот, достал его, дрожащими руками открыл, скользя взглядом по многочисленным фотографиям.

Сперва – фотография класса, когда они перешли на третий курс гимназии. Все лица, полные надежд, обращены в объектив. Их наивное выражение снова вызвало у Хокана приступ тошноты. Остальные одноклассники выглядели моложе его, казались незрелыми. Но только не Ребекка. Она всегда улыбалась, когда разговаривала с ним, и освещала его мир.

– Не закапывайся в негатив, – говорила она ему. – Ты предаешь самого себя, когда отказываешься веселиться.

Он научился слушать ее, следовать ее советам и мыслям. Старался быть поближе к ней, чтобы ее энергия и жажда жизни передались ему. Любил видеть, как ее лицо сияет при виде него, приглашая его в свой круг.

Проблема заключалась лишь в том, что ему никогда не удавалось полностью завладеть ее вниманием. Хокан перевернул страницу альбома. Фотографии отца, которые Ребекка уговорила его сохранить. Хокан хотел выбросить все его снимки, всё, к чему прикасался отец. Ненавидел его за предательство. За то, что Хокан оказался недостаточно хорош для него и он покончил с собой. И сделал так, чтобы сын его нашел.

Хокан остался тогда один с матерью. Как он ненавидел все на свете! Мама пила больше, чем когда бы то ни было, и выкуривала по две пачки сигарет в день. От Хокана пахло дымом. Дым был везде: в его волосах, даже сразу после душа, в только что постиранной одежде. Запах сигнализировал о неблагополучии его дома. Хокан сходил на встречу с психотерапевтом – полным идиотом, который ни черта не понял в его ситуации.

А вот Ребекка все понимала. Слушала, когда он рассказывал. Садилась близко, хотя от него плохо пахло. Иногда приглашала к себе домой после школы. Он обедал с ней, ее матерью и братом. Это была настоящая семья, и Хокан наслаждался каждой минутой пребывания там. И делать уроки вместе с Ребеккой он предпочитал не в библиотеке, а у нее дома.

В альбоме Хокана были снимки таких сцен. Их делала мама Ребекки, Диана. Хокан провел пальцем по лицу подруги на фотографиях. Уверенный взгляд прямо в объектив – внутренняя сила, какая ему и не снилась.

Новые снимки, за пару недель до выпускного экзамена. Их первый кризис. Хокан вздохнул. Все хорошие отношения должны пройти через кризис, чтобы четче определить свои рамки. Проблема заключалась в том, что Ребекка не в меру раздула проблему. Она говорила, что задыхается, что Хокан все время следует за ней по пятам и это уже чересчур. Ей хотелось общаться и с другими, и она думала, что Хокан этому мешает.

Как это возможно?

У них были идеальные отношения, вместе они не нуждались больше ни в чем. Ребекка говорила, что надо давать друг другу жизненное пространство, что он не должен неправильно понимать их дружбу.

Новая страница в альбоме. Хокан испытал то же раздражение, что и всегда. После фотографий с окончания гимназии наступил перерыв на целый год. В тот год, когда Ребекка отправилась учиться во Францию. Он узнал об этом за неделю до ее отъезда. Ярость закипела в нем, угрожая хлынуть через край. С самого выпускного экзамена он держался в стороне, давая ей возможность понять значение их отношений. А она ответила тем, что попросила дать ей еще время.

Хокан сжал кулак и ударил по кровати. Повезло тогда Ребекке, что Хокан такой благородный и терпеливый. Упиваясь собственным великодушием, он открыл последнюю страницу альбома. Мало кто способен продемонстрировать такую нежность и терпимость к своей любимой.

Слезы потекли ручьем, когда он взглянул на последний снимок.

Мутная черно-белая картинка, снятая при помощи ультразвукового аппарата.

Ребенок Хокана и Ребекки на сроке беременности три месяца.

Он сел в кровати, тяжело дыша, не сводя глаз со снимка.

– Зачем тебе понадобилось все испортить? – прошептал он.

23

Балкон был залит вечерним солнцем. Дул прохладный ветерок, но, накинув на плечи свитер, прекрасно можно было побыть на воздухе. Петер и Ильва молча сидели у стола и пили вино. Посмотрев друг на друга, оба внезапно расхохотались.

– Черт, сидим тут, как двое пенсионеров, – сказал Петер.

– Ты хотел сказать, как двое усталых родителей близнецов.

Голос Ильвы, всегда немного хрипловатый, но исполненный силы. Ее улыбка – такая ослепительная, что у Петера буквально подкосились ноги, когда они встретились впервые.

– Ты хочешь еще детей?

Он и сам до конца не понимал, зачем задал этот вопрос.

– Нет, не хочу. А ты?

– Кажется, нет.

В прошлый раз им мало не показалось…

Она молча следила за его движениями – как он отхлебнул вина, поставил бокал на стол.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Сам не знаю, просто мысль такая мелькнула.

– Мысль о чем?

– О детях. Сколько их надо иметь – на сколько хватит сил?

Ильва наклонила голову, на его лицо упала тень.

– Боюсь, у нас с тобой хватит сил только на тех, которые уже есть.

В ее словах не было обвинения – только констатация факта. Приятный контраст к их прежнему стилю общения. Когда они кричали, плакали, проклинали и унижали друг друга. Теперь, задним числом, он не понимал, как они могли дойти до такого.

– Мне тоже так кажется, – ответил Петер.

Ему вспомнилось то время, когда он лгал Ильве и изменял ей. Как он ненавидел самого себя в тот период жизни!

– Вы должны простить самого себя, – сказал ему психолог. – Должны начать верить, что заслужили прекрасную семью и хорошие взаимоотношения с близкими.

На это потребовалось немало времени. Долгие дни и ночи бесконечных размышлений. Он знал, что нашел свою гавань. На душе царили спокойствие и уверенность.

– Кстати, опять звонил Джимми, – сказала Ильва.

– Эх, я за всю неделю так и не собрался ему позвонить. Надо не забыть завтра.

– Не надо. Завтра он приедет с нами обедать. Лучше постарайся быть в это время дома.

– Ясное дело, я буду дома. – Петер приподнял бровь. – Где же мне еще быть?

– На работе.

– В эти выходные – нет. – Он потряс головой.

Она поежилась, надела свитер, который до этого просто накинула на плечи.

– Хочешь, пойдем в дом?

– Нет-нет, здесь хорошо.

– Расскажи об этом вашем новом случае, – попросила она, потягивая вино из бокала.

– Только не сейчас. – Он поморщился. – Слишком мерзкая история.

– Но мне интересно. Об этом постоянно говорят в новостях.

Он не знал, с чего начать. Что он может рассказать? Какими словами описать то, чем занимается сейчас группа Алекса? Девушка, исчезнувшая в районе Эстермальм и найденная потом собакой на прогулке. Два года спустя. Слушая о мешках для мусора и бензопиле, Ильва побледнела. Странный друг Ребекки Хокан и ее отвратительный научный руководитель. Фальшивый профиль, выложенный на секс-сайте после ее смерти, следы, ведущие в никуда.

– Кто может такое сделать? – задумчиво проговорила Ильва. – В смысле, выложить чужое фото на сайте сексуальных услуг.

– Кто-то больной на голову.

– Ты уверен?

– То есть? – Он поднял глаза.

– Почему для этого обязательно надо быть больным? Ты сказал, что профиль был создан через две недели после ее исчезновения. Тогда ее судьба была неизвестна, и наверняка кто-то считал, что она просто сбежала.

– Думаешь, кто-то создал этот профиль потому, что был сердит на нее? – Петер задумался.

– Ну да. Или очень обижен, горько разочарован. Это отчасти объясняет, почему профиль потом убрали.

– Когда этот человек понял, что Ребекка все же пропала не по своей вине.

– Это просто предположение. – Ильва отпила еще глоток вина.

Сосед вышел на свой балкон чуть в стороне от них. Петер и Ильва поздоровались, и он уселся с банкой пива в руке.

– А мужчина? – спросила Ильва.

– Который лежал неподалеку от Ребекки? Понятия не имею. Алекс думает, что личность вот-вот будет установлена, но я не уверен.

– Боже мой, какой ужас для его близких!

– Не знать?

– Да, оставаться в неопределенности.

– Как ты думаешь, сколько человек в состоянии ждать? – Петер сглотнул.

– Что ты имеешь в виду? – Ильва наморщила лоб.

– Сколько человек может ждать, прежде чем отчаяться? Если друг или член семьи исчез и его нет уже несколько десятилетий… – Голос его звучал глухо.

– Рано или поздно нужно идти дальше, – проговорила Ильва. – Ты это имел в виду?

– Да.

Ильва заложила за ухо прядь волос:

– Это не означает, что человек перестает ломать голову над тем, что же случилось.

Петер отвел глаза, поглядел на соседний дом, потом на улицу под ними. Человек, найденный в той же могиле, наверняка имел родственников, которые тосковали по нему и страдали. Вопрос в том, удастся ли найти их и сообщить им ту правду, которую они так долго желали узнать.

Деревья отбрасывали длинные тени. Алекс стоял на опушке леса, ощущая поблизости присутствие коллег, охранявших участок. У его ног зияла яма. Он сам видел, что копать здесь было тяжело: все время приходилось бороться с камнями и корнями.

Присев на корточки, Алекс заглянул вниз. Сюда убийца приносил трупы, как минимум два раза. Или убивал жертвы прямо здесь – точно не известно. Однако профессиональная интуиция подсказывала Алексу, что убийства происходили в другом месте.

«Ты нес или волочил сюда свои жертвы, – думал он, мысленно обращаясь к тому человеку. – Я чувствую, как ты ступал по этой земле, словно ангел смерти».

Алекс пытался реконструировать ход событий. Кто-то приехал на парковку, где он сам только что поставил машину. Открыл багажник, достал труп и пошел. Должно быть, все происходило в темноте. И он точно уже побывал здесь ранее. Никто не сунется в темный лес, не зная дороги.

Вероятно, могила уже была готова, когда преступник пришел на это место. Вряд ли он мог нести и жертву, и лопату. Если, конечно, не ходил туда-сюда несколько раз.

Закрыв глаза, Алекс пытался увидеть эту сцену. Может, убийца стоял с лопатой в руках на том самом месте, где сейчас стоит он? Опускал ее в землю, раз за разом, пока могила не стала достаточно глубокой, чтобы навсегда скрыть от посторонних глаз жертву его злодеяния?

С девушкой он напортачил…

Алекс открыл глаза. Они не нашли бы мертвого мужчину, если бы не искали его. А они не искали бы, если бы не нашли Ребекку. Почему убийца совершил такую оплошность – зарыл Ребекку так неглубоко, что ее откопала собака?

Все указывало на то, что в первом случае убийца был крепче, и это логично. В первый раз, где-то двадцать пять – тридцать лет назад, он был настолько силен, что смог вырыть яму глубиной почти два метра. Кроме того, у него хватило сил донести свою жертву до места. Во второй раз все было по-другому. Он не смог выкопать столь же глубокую могилу, и ему пришлось расчленить жертву, чтобы доставить ее туда частями и затруднить установление личности. Но если бы цель расчленения заключалась только в этом, ему достаточно было бы просто отрезать голову и руки, а не распиливать тело на две части.

Конечно же, могли существовать и другие причины. Так и напрашивались убийство на сексуальной почве и садизм. Однако Алекс почему-то не верил в эти варианты. Похоже, убийца – прагматик. Вполне возможно, что он делал свое черное дело без малейшего чувства вины или тоски. Об этом Алексу ничего не было известно. Однако причины убийства и расчленения заключались в чем-то другом, нежели отклонения от психической нормы.

Алекс выпрямился. Он всячески гнал от себя эту мысль, но факт оставался фактом: возможно, речь все же идет о двух убийцах, связанных между собой. Или один включился тогда, когда второй выпал.

Но как бы там ни было, обе жертвы оказались похоронены в одном и том же месте не случайно. И будет трудно, а то и вовсе невозможно раскрыть одно убийство, не раскрыв другое.

Сигнал мобильного телефона прозвучал так громко, что Алекс чуть не свалился в могилу. Вытащив телефон из кармана, он непослушными пальцами стал искать нужную кнопку.

– Алекс Рехт.

– Это Диана Тролле. Простите, что все время беспокою.

– Ничего страшного. – Он сделал шаг назад от ямы. – Как у вас дела?

– Не очень, – чуть помедлив, ответила она.

– Понимаю.

Она замолкла. Алекс ждал.

– Мне кажется, я схожу с ума. Я пытаюсь вспомнить какие-нибудь детали, которые помогли бы вам в работе, но в голове пустота. Не могу вспомнить никаких признаков грозившей ей опасности. Алекс, я плохая мать!

Он попытался, как мог, успокоить Диану. Никто не просил ее воскрешать болезненные воспоминания или пытаться интерпретировать задним числом слова дочери, которые, возможно, ничего не значили.

– Но я должна была понять, – проговорила Диана. – Сделать что-нибудь, чтобы помочь ей. Как она могла ничего не рассказать мне о своей беременности?

Эта мысль неоднократно возникала у Алекса. Как получилось, что Ребекка несколько месяцев хранила в тайне столь важное обстоятельство, не рассказав ни единой душе? Возможно, за исключением отца ребенка – Хокана Нильссона.

Но знала ли она, что он и есть отец? Алекс задержал дыхание. Полиция установила истину при помощи анализа ДНК, но была ли она известна Ребекке? Многое указывало на то, что она считала отцом ребенка Хокана Нильссона, однако существовала возможность, что был и другой мужчина.

– Дети не все рассказывают своим родителям, – вздохнул он.

– Ребекка все мне рассказывала.

«Не все, Диана, – мысленно ответил Алекс. – Ты сама это прекрасно знаешь».

– Может, приедете ко мне выпить по бокалу вина?

– Что-что, простите? – Алекс замер.

– Нет-нет, это я должна просить прощения, это была глупая идея. Просто я… мне так одиноко.

«Мне тоже», – подумал он, а вслух сказал:

– Это вовсе не глупая идея, но… Наверное, не сейчас…

Он оглядел лес. Почему не сейчас? Чего ждать – пока небо упадет на землю, Ребекка оживет или рак на горе свистнет?

– Это разумно. Давайте подождем.

Проклятье!

– Я могу быть у вас через час. Но я за рулем, так что, к сожалению, от вина мне придется отказаться.

– Все равно приезжайте.

Кажется, он ощутил ее улыбку.

Сам Алекс чувствовал, как земля дрожит у него под ногами, словно тяжело вздыхая от всех скрытых в ней тайн. Быстрым шагом он вернулся к машине. Когда дошел до парковки, то поймал себя на мысли: а смог бы он пройти это расстояние, неся на себе труп мужчины?

Суббота

24

Еще одна беспокойная ночь. Осознав эту перспективу, Фредрика встревожилась: бессонницу она никак не могла себе позволить. Спенсер спокойно дышал рядом, спал крепким сном, в котором так нуждалась Фредрика. Она подавила желание протянуть руку и погладить его по волосам. Не стоит будить. Ему и так тяжело сейчас – уж настолько-то она понимала ситуацию.

Когда пробило час, она выскользнула из кровати. По пути в кухню миновала комнату Саги. Ребенок, как всегда, сладко спал. Голова лежала на подушке с той непосредственностью, от которой у Фредрики порой подкашивались ноги. Сага была не гостем в их со Спенсером жизни, а постоянным ее обитателем, которого они должны любить и лелеять еще несколько десятилетий. И этот долг был бы невыполним без всей той безграничной любви, которую лишь родители могут испытывать к своим детям.

Ее влекли тени в библиотеке. Она на цыпочках вошла в комнату, не зажигая света, и опустилась в то самое кресло, где сидел Спенсер, когда она вернулась с работы. Ощутив запах Спенсера от пледа, переброшенного через ручку кресла, притянула его поближе к себе.

Спенсер не помнит, чтобы ему доводилось сталкиваться с Ребеккой Тролле по работе или в иной связи. Но тогда почему у нее было записано его имя? Может быть, она собиралась ему позвонить, но не успела этого сделать до своего исчезновения? Наверняка так и было. Ребекка была недовольна своим научным руководителем, решила проконсультироваться с другим.

Скорее всего.

Фредрика оглядела молчаливые корешки на полках. Книги Спенсера стояли вперемежку с ее собственными. Это так естественно сейчас, когда у них все общее. Свет уличных фонарей проникал в комнату, рассеивая тьму и создавая у Фредрики ощущение причастности к жизни. Пальцы чесались взять скрипку и поиграть. Мало что в этой жизни приводило ее в такое хорошее настроение.

Все звезды предсказывали, что Фредрика станет знаменитой скрипачкой, однако несчастный случай положил конец этим планам. Когда Фредрика уже задним числом рассказала матери, что снова начала играть в свободное время, та разрыдалась.

– Какое счастье для Саги! – воскликнула мама.

Фредрика не была так уж в этом уверена. Дочь не выказывала никакого интереса к ее игре и как слушатель нисколько ее не вдохновляла. Может быть, все изменится, когда та немного подрастет. А вдруг ей самой захочется играть на каком-нибудь инструменте? Зависть всколыхнулась в душе Фредрики, но тут же угасла. Никогда она не будет завидовать Саге, если ей выпадет такое счастье. Не станет жалеть, если у дочери будет возможность жить иной жизнью, чем та, что досталась ей.

Той жизнью, которую она бы предпочла, если бы не злая судьба…

Но так ли уж ей не повезло? Разве она не довольна своей жизнью – тем, что у нее есть сейчас? Со Спенсером и Сагой. Любовь к ним настолько преобразила ее жизнь, что она сама ее не узнавала. Ну а что касается работы… Там все далеко от идеала, но стало лучше. Даже можно сказать, гораздо лучше.

Поджав под себя ноги, она свернулась в кресле клубочком. Рядом на столике лежал ноутбук. Она покосилась на него, чувствуя, что не стоит включать. Нельзя работать по ночам. Если она заведет такую привычку, ей уже не будет покоя. Однако любопытство победило, и она положила компьютер себе на колени. Вентиляторы включились с негромким жужжанием – словно кошка замурлыкала в тишине.

Коллега выполнил ее просьбу и переслал снимки Ребекки Тролле. Она стала открывать их один за другим; было немного противно сидеть тут среди ночи и рассматривать фотографии обнаженной Ребекки. Что именно она на них заметила, но не смогла сразу осознать?

Еще раз оглядев снимки, она пыталась нащупать ту деталь, которая отозвалась в ее памяти. Ребекка, лежащая на боку в большой кровати. Белые простыни под ее смуглым телом. Волосы упали на щеку, рот полуоткрыт. Какая подлость – снимать человека голым, пока он спит! Рука Ребекки была вытянута вперед, колено поджато к животу. Фредрика, видевшая на сайте другие фотографии, подумала, что снимки Ребекки туда абсолютно не вписывались. Они сделаны с большим вкусом, простотой и изяществом.

Вот оно!

Фредрика нагнулась к экрану, щелкнула мышью, чтобы увеличить деталь, приковавшую ее внимание. Одинокая фотография в рамке на пустой стене позади кровати, на которой лежала Ребекка. Лицо крупным планом – молодой парень со строгими глазами, смотрящий прямо в объектив. Увидев фотографию увеличенной, Фредрика сразу вспомнила, где она ее видела.

Дома у бывшей подружки Ребекки. Это был погибший брат Даниэллы.

Фредрика посмотрела на Ребекку. Ни следа тревоги на лице. В этой кровати она чувствовала себя в безопасности – могла расслабиться и спать обнаженной. Она и понятия не имела, что ее сфотографируют, а фотографии сохранят, чтобы использовать при удобном случае.

Должно быть, Даниэлла пришла в ярость, когда Ребекка исчезла, хотя они расстались еще до этого. Фредрика подумала было немедленно позвонить Алексу, но потом решила оставить этот разговор до завтра. Едва ли все ее коллеги среди ночи тоже сидят и ломают голову над этим делом.

Алекс наверняка спит.

– Строго говоря, я никогда его не любила.

– Неужели? – Алекс слушал с удивлением.

– Нет, – ответила Диана. – Во всяком случае, не по-настоящему. Не так, как ты любил свою жену.

– Любовь у каждого своя. – Алекс заерзал на мес те. – Мы ищем разное, у нас разные потребности.

– А у тебя какие потребности? – Диана улыбнулась ему.

– Разве можно задавать такие вопросы?

– А почему нет? – Она пожала плечами.

«Потому что мы смущаем того, кому адресуем этот вопрос», – подумал Алекс. А вслух сказал:

– Потребности у меня очень простые. Ненавижу быть один, люблю, когда рядом близкий человек.

Осуществимо ли это для него? У какой другой женщины есть шансы после тех прекрасных лет, которые они с Леной провели вместе?

Дети предупреждали его об этом, говорили, что нельзя мерить новые отношения по первому браку. Они считали совершенно естественным, что он встретит новую женщину.

– Папа, тебе ведь еще нет шестидесяти.

Одна мысль об этом вызывала у Алекса тоску. Сжимало грудь, становилось трудно дышать. К тому же он не ухаживал за женщинами уже лет тридцать и совершенно забыл, как это делается.

Диана Тролле поставила бокал на журнальный столик. Она сидела, откинувшись на диване и облокотившись на подушки. Усталость набросила на ее лицо темную вуаль, под которой притаилась скорбь. За этот вечер она заплакала только один раз, но он уже успел пожалеть о своем поступке. Что он себе думал, отправляясь в пятницу вечером домой к скорбящей матери жертвы?

Потом накатило спокойствие. Навестить Диану было правильной мыслью.

Им было о чем поговорить, у них оказалось много общего. Но прежде всего оба пережили потерю близкого человека, без которого не представляли своей жизни.

– И тем не менее мы живем дальше. Правда, странно? – сказала она.

В самом деле, они продолжали жить. Час за часом, день за днем. Она тосковала по дочери больше двух лет, чувствовала, что та не вернется, хотя никто не мог сказать матери этого определенно. Алексу повезло, как он только теперь понял, – он был рядом с женой, когда она умирала.

– Ты был с ней, – напомнила Диана. – До последней минуты. Воспринимай это как дар.

Произнеси эти слова кто-то другой, Алекс пустил бы в ход кулаки. Но когда это произнесла Диана, он оказался безоружным и вынужден был признать ее правоту. Скорбь другого человека не могла облегчить его страдания, но он осознал, что в аду есть свои круги.

Стрелки показывали половину второго. Уже пару часов, как ему пора было домой.

– Мне действительно надо ехать.

– А мне кажется, тебе надо остаться.

Он замер – почувствовал, как ее слова отскочили от него и улетели в небытие.

– Лучше я пойду.

Но он не поднялся, как-то не получилось встать с кресла.

– Завтра я буду работать. Ты можешь позвонить мне в любой момент.

– Все обстоит именно так, как я говорила тебе, Алекс. – Она кивнула. – Я ничего не помню.

– Потому что ты слишком стараешься.

Она прижала ко лбу кулак:

– За несколько дней до ее исчезновения мы поссорились.

– Помню. Некоторое время мы думали, что она решила отомстить тебе и спряталась.

– Я не могла понять, в чем дело. – Диана крепко зажмурилась, словно от боли. – Она была сама не своя, кричала и ругалась, хлопала дверями, как когда-то, в четырнадцать лет, и говорила, что я полная дура. – Она открыла глаза. – Сказала, что ненавидит меня. На следующий день позвонила и попросила прощения. Но мы уже больше не встретились.

По ее щекам полились слезы, и она не пыталась сдержать их.

– Ты не могла знать, что это ваша последняя встреча.

– Конечно. Но это ничего не меняет. Это так ужасно больно.

Ему хотелось подняться, шагнуть к ней и заключить ее в объятия. Но он сидел неподвижно, словно парализованный необъяснимым страхом. Страхом перед тем, что произойдет, если он обнимет ее. Было ясно: тогда он сделает так, как она хочет, и останется до утра.

– Как она могла скрыть от меня, что беременна?

– Может быть, ей было стыдно?

– Подожди, – Диана выпрямилась, – у меня что-то не складывается. Почему она не избавилась от ребенка, если не хотела его?

– У нас есть основания полагать, что она собиралась сделать аборт.

– Но когда же? Ведь она была уже на четвертом месяце.

На это у Алекса не было ответа.

– Мы допросили ее научного руководителя.

– Того, о котором мы говорили по телефону? – Диана приподняла бровь, вытерла слезы.

– Да.

– Она была ужасно недовольна им.

– Нам это известно.

– Так вы думаете, что это он ее убил?

– Нет, мы так не думаем. Во-первых, у него есть надежное алиби; во-вторых, трудновато найти мотивы.

– Она была просто помешана на своей дипломной работе. – Диана снова откинулась на подушки.

– Не потому ли, что ее привлекала научная карьера?

– Ее увлекла сама тема. Она задалась целью любой ценой восстановить доброе имя Теа Альдрин.

Алекс попытался вспомнить историю этой женщины.

– Она ведь была осуждена за убийство бывшего мужа?

Диана кивнула, грустно посмотрела на пустую бутылку из-под вина.

– Похоже, слишком масштабная задача для дипломной работы – раскрыть преступление тридцатилетней давности, когда убийцу уже успели осудить и освободить. – Он произнес эти слова с улыбкой, не желая, чтобы они прозвучали пренебрежительно.

– Именно так я и сказала. – Диана слабо улыбнулась в ответ. – Но тут Ребекка заявила мне, что Теа Альдрин – истинная жертва, лишившаяся и мужа, и чести, и карьеры. И сына. Но никто не понимает этого, и я – как все.

– Молодежь часто так рассуждает. Им хочется обо всех думать только хорошее.

– Из-за этого мы и поругались. – Диана тяжело вздохнула.

– Из-за Теа Альдрин?

– Из-за того, что я сказала в точности как ты. Что это типично для ее возраста – желание оправдать всех грешников. И тут она вышла из себя. Заявила, что Теа Альдрин стала жертвой одной из величайших судебных ошибок в истории Швеции. Что такого никогда бы не произошло, не будь она одинокой и притом женщиной.

Ему надо домой. Срочно.

– Какое это имеет отношение к делу? – Алекс откинулся на спинку кресла. – При чем тут ее пол и семейное положение? Насколько я слышал, доказательства были неоспоримы.

Диана всплеснула руками. У нее были красивые маленькие руки, и Алекс подумал, что они, должно быть, горячие на ощупь.

– На самом деле Ребекку завело то, что случилось раньше. Вся эта история о том, что Теа Альдрин была замешана в публикации книг «Меркурий» и «Астероид». Хотя их и книгами-то назвать нельзя. Описания отвратительных убийств в виде новелл.

Она поморщилась. Алекс снова покосился на часы, почувствовал, что уже не в состоянии следить за историей Теа Альдрин. Однако ему вспомнился еще чей-то рассказ о том, что Ребекка тратила много времени и энергии на свою дипломную работу.

– Боюсь, я не читал ни «Плутона», ни «Венеры», но сейчас мне пора домой.

– Они называются «Меркурий» и «Астероид». – Диана тихонько засмеялась. – И то, что ты их не читал, делает тебе честь. – Она посмотрела ему в глаза. – Ты уверен, что тебе надо идти?

– Да.

Выражение ее лица сделалось серьезным.

– Может быть, ты останешься в другой раз?

– Может быть. – Он сглотнул.

Она проводила его до дверей:

– Алекс, вы должны найти его.

Ему хотелось бежать от ее близости.

– Само собой. Пройдет совсем немного дней, и ты узнаешь, кто это.

Садясь в машину, он ощущал, как навалилась усталость. Обещание, данное Диане, ярмом лежало на плечах. Повернув ключ в зажигании, он выехал задним ходом с дорожки, ведущей к гаражу.

Около двух часов ночи, скоро утро.

Слава богу.

25

Санитарка плевать хотела на тишину. Несмотря на раннее утро, она галдела, как бессовестный подросток. Теа даже опасалась, что со стен отклеятся обои. Закрыв глаза, пыталась отрешиться от этих звуков.

– Ой, да я смотрю, ты устала, – услышала она голос санитарки. – Бедненькая! А я тут стою, болтаю.

Она принялась взбивать подушки в кровати у Теа, хотя ее никто об этом не просил.

– Ну вот, так лучше? – Она посмотрела на Теа. – Как жаль, что ты молчишь. У тебя была такая интересная жизнь, ты могла бы многое рассказать.

В этом Теа сильно сомневалась. Та часть ее жизни, которая могла представлять интерес, полностью померкла на фоне того факта, что ее осудили на пожизненное заключение за убийство бывшего супруга и что ее сын пропал более тридцати лет назад. Она знала, какие о ней ходили слухи: будто она убила и его тоже и где-то закопала.

Один из полицейских, участвовавших тогда в поисках ее сына, до сих пор навещал ее в надежде услышать признание. В некоторые свои визиты он просто сидел и молча смотрел на нее. Иной раз садился близко-близко и уговаривал ее своим спокойным голосом. Предлагал довериться ему. Ведь она же хочет умереть со спокойной душой? Еще есть возможность все исправить.

Теа не просила его приходить. Если бы он в свое время получше делал свое дело, все могло бы быть по-другому. Она могла бы жить на свободе. Сохранить сына. И отстоять свое доброе имя как писателя.

А теперь – какой смысл все это еще раз баламутить? С другой стороны, иных занятий у нее все равно не было. Визит медсестры Малены напугал ее больше, чем она могла сама себе признаться. Каким образом такая девушка, как Малена, оказалась вовлеченной в драму, разыгрывавшуюся вокруг Теа в течение нескольких десятилетий?

Она видела страх в глазах Малены, слышала напряжение в ее голосе. Малена спрашивала о девушке, которую обнаружили в Мидсоммаркрансене, – о Ребекке Тролле. Каким-то образом выведала, что Ребекка навещала Теа в доме престарелых. И теперь, когда Ребекку нашли мертвой, Малена хотела узнать, о чем они говорили.

Теа крепко зажмурилась, от души желая, чтобы все оставили ее в покое. Разве ее долгое молчание не является предельно ясным сигналом, что она не хочет говорить о прошлом? Она хорошо помнила, как приняла это решение, – в разгар допроса, на который ее вызвали вскоре после осуждения.

– Ваш сын, – начал полицейский. – Мы подозреваем, что вы убили его так же, как и его отца. Где мальчик?

Ее сердце разорвалось, распалось на отдельные атомы в грудной клетке. Неужели она убила бы собственного сына? Они что, совсем спятили?

Иногда она заставляла себя посмотреть на дело глазами полиции. Она – убийца, осужденная за то, что якобы зарезала ножом человека в собственном гараже. По слухам, она же являлась автором «Меркурия» и «Астероида» – двух книг, которые после публикации вызвали волну возмущения как на страницах культурных обозрений газет, так и в некоторых народных движениях. Их ненавидели и осуждали, их оплевывали и сжигали. Пожалуй, трудно найти примеры изданий последних лет, вызвавших бо́льший скандал.

На этом фоне не было ничего удивительного в том, что Теа подозревали еще и в убийстве собственного сына. Судя по всему, она садистка и психопатка.

Дверь ее комнаты снова распахнулась, влетела та же санитарка.

– Тебе снова прислали цветы. Каждую субботу. Всегда одно и то же.

Размашисто двигаясь, она вынесла вазу со старыми цветами, вернулась уже с новыми. Поставив их возле кровати, повернула букет так, чтобы Теа могла прочесть карточку. Она улыбнулась корявому привету, который тоже оставался неизменным. «Спасибо».

«Не благодари, – подумала Теа. – Это я в долгу перед тобой, куда большем, чем ты можешь себе представить».

А ведь это было хорошее время – до того, как все рухнуло. В конце пятидесятых вышли ее первые детские книжки. Она была тогда очень молода, но в те времена автор бестселлеров еще мог позволить себе жить тихо и замкнуто. Теа нечасто выступала на публике. Ей нравилось встречаться со своими юными читателями, однако она не могла сказать о себе, что обожает детей. Окружающий мир иначе истолковал причины ее выступлений. Газеты писали, что она очень застенчива, и это только способствовало ее популярности. Когда книги об ангелочке Дисии пошли на экспорт, критики просто как с цепи сорвались.

Ее книги называли уникальными как по форме, так и по содержанию. Ангелочек Дисия именовалась героиней иного рода, чем те, кого народ привык видеть в детской литературе. Сильная и независимая. Справедливая. На самом деле она значительно опережала свое время. В пятидесятые и шестидесятые женщин, стремившихся к независимости, все еще считали радикально настроенными. Теа не высказывалась по вопросу о равноправии в публичных дебатах, поэтому журналисты пытались выяснить ее политическую доктрину, анализируя ее книги.

Не обошли вниманием и ее образ жизни. Пока она держала свою судьбу под контролем, немногие статьи писали о ней в пренебрежительной манере. В двадцать пять лет она была незамужней и бездетной. Несколькими годами позднее – матерью-одиночкой. Некоторые осуждали ее, для других она была образцом для подражания. Многие авторы колонок в разделе «Культура» говорили, что ее уклад типичен для современной женщины.

И только один человек на свете знал всю правду – сама Теа. В действительности она терпеть не могла свою роль матери-одиночки, но у нее не было выбора.

Она отдала любимому все, а он отплатил ей, совершив самое ужасное из всех преступлений.

Допрос свидетельницы Фредрики Бергман

03.05.2009, 08.30

(запись на диктофон)

Присутствуют: Урбан С., Рогер М. (следователи), Фредрика Бергман (свидетельница).

Урбан: Подведем итоги состояния следствия на вечер пятницы, когда вы разошлись на выходные. Первое: вы не думали, что убийцей является Хокан Нильссон. Второе: вы не думали, что это научный руководитель Густав Шёё. Третье: вы не думали, что объявления на сайте сексуальных услуг имели отношение к убийству. Я правильно все понял?

Фредрика: Мы вынуждены были отказаться от версий, которые невозможно было прорабатывать дальше.

Рогер: Каков был на тот момент статус Спенсера Лагергрена?

Фредрика: Я не понимаю вопроса.

Рогер: Я имею в виду – в следствии. Он уже числился в списке подозреваемых?

Фредрика: Нет, вовсе нет.

Урбан: А почему?

Фредрика: У нас не было фактов насчет его связи с жертвой.

Урбан: Берусь утверждать, что они у вас были. Прослеживалось несколько конкретных связей между ним и жертвой. Вернее, обеими жертвами.

(Молчание.)

Фредрика: В пятницу еще нет.

Рогер: Но у вас имелась брошюра, где Ребекка записала его имя красным фломастером. Это должно было заставить вас задуматься.

Фредрика: Не особенно.

Урбан: Хорошо, понимаю. Но тот факт, что он оказался единственным человеком, способным подтвердить алиби Густава Шёё, должен был заставить вас хоть чуточку удивиться?

Фредрика: Я не посмотрела в журнал расследования перед тем, как уйти с работы. Я и понятия не имела, что Шёё назвал его имя.

Рогер: Как интересно. Но отслеживанием фотографий из Интернета вы занимались?

Фредрика: Там мы получили информацию, которая нуждалась в проверке. По другим версиям у нас такой информации не было.

Урбан: По таким, как причастность Спенсера, к примеру.

(Молчание.)

Рогер: К чему вы пришли по поводу фотографий из Интернета?

Фредрика: Они были сделаны бывшей подружкой Ребекки Даниэллой. Должно быть, она и выложила их в Сеть.

Урбан: Это усиливало подозрения против нее, на ваш взгляд?

Фредрика: Наоборот. Я допускала мысль, что она сделала это, потому что чувствовала себя брошенной и обманутой.

Рогер: А что думал Петер?

Фредрика: В те выходные мне не удалось обсудить с ним этот вопрос. Я только позвонила в субботу Алексу и рассказала, к каким выводам пришла.

Урбан: Какой у него был голос?

Фредрика: Усталый, но мне показалось, что с ним все хорошо. Он собирался на рыбалку с Турбьерном Россом.

Рогер: А потом началась новая неделя. Что произошло?

Фредрика: Сотрудники, занимавшиеся раскопками, позвонили и сказали, что они нашли еще кое-что…

Рогер: Еще один труп?

Фредрика: Они не сказали, что именно.

Воскресенье

26

Двое мужчин молча сидели в лодке, не сводя глаз с поплавков, которые казались маленькими шариками на неподвижной глади воды. Одна удочка была пластмассовая, другая – из тростника. Сидели рыбаки уже довольно долго.

– Здорово, что ты приехал, – произнес Турбьерн Росс. Он уже говорил это, но решил, что можно и повторить. – Мы с Соней очень рады тебя видеть. Приезжай еще, в любое время.

– Спасибо, я ценю это, – кивнул Алекс.

До этого момента он и сам не понимал, насколько остро ему было необходимо уехать из города. Он опасался, что природа и ее покой будут подавлять его, что он не найдет себе места, заспешит домой. Но эффект оказался прямо противоположный. Свежий воздух и безоблачное небо как будто влили в него новые силы.

Однако ему было очень неудобно, что он так поздно приехал накануне вечером.

Турбьерн и его жена заверили Алекса, что ничего страшного, что они ждали его и готовы поужинать позже обычного. Спрашивали, задержался ли он на работе, – и он отвечал уклончиво. Обычно он старался говорить правду, но нынешняя правда не предназначалась для чужих ушей.

Он вернулся домой около трех часов ночи на субботу, поскольку сидел у Дианы Тролле и смотрел, как она пьет вино. А потом проспал до полудня и закончил свои дела только во второй половине дня. Вот и приехал так поздно.

– Как ты думаешь, у него была такая дача? – спросил Турбьерн Росс. – Я имею в виду убийцу Ребекки.

Алекс огляделся: блестящая гладь озера, высокие деревья по берегам. Лишь кое-где домики на раскорчеванных участках.

– Возможно.

– Расчленение, несмотря на его гротескный характер, дает кое-какую информацию.

– Мы подумали об этом и вели допросы подозреваемых именно с этой точки зрения. Однако я никак не могу обойти тот факт, что ее похоронили рядом с другим телом, пролежавшим в том месте почти тридцать лет. Этих двоих что-то объединяет. Тем или иным образом.

– Мы по-прежнему не знаем, кто первая жертва?

Алекс потянул за удочку, подкрутил леску, чтобы проверить, на месте ли наживка. Все было в порядке.

– Я надеялся, что это окажется человек, пропавший в Норчепинге примерно двадцать пять лет назад. Некий Хенрик Бундессон. Но это предположение не подтвердилось. Бундессон в подростковые годы сломал ногу, а у нашего трупа таких повреждений нет.

– Имя знакомое. Кажется, припоминаю, как он исчез.

Алекс с удивлением посмотрел на Турбьерна.

– Думаю, ты тоже вспомнишь, если хорошенько подумаешь, – сказал тот. – Он пропал вскоре после ограбления банка в Норчепинге. Разведенный отец двоих детей, которого выгнали из архитектурного бюро. Он был по уши в долгах.

– Ах вот ты о ком. Я не помнил, что его звали Хенрик Бундессон. Все ведь думали, что именно он грабанул банк?

– Да, но доказать это так и не удалось.

– Странно, что о нем с тех пор ничего не слышно. Ведь на то преступление вышел срок давности.

– Люди совершают много странных поступков. – Турбьерн пожал плечами.

Алекс потянулся за своей кофейной чашкой, отпил глоток и поставил ее на место.

– Налить тебе еще?

Соня, жена Турбьерна, дала им с собой кофе и бутерброды. Лена никогда бы так не поступила, если бы он не попросил ее, а этого он не сделал бы. У них были более современные отношения. Существуют другие способы показать свою заботу.

– Ты думаешь, тебе удастся раскрыть это дело? – спросил Турбьерн.

Алекс чуть не уронил удочку:

– Ясное дело!

– Не хотел тебя обидеть. Просто констатирую, что дело чертовски запутанное.

– У нас полно подозреваемых. Мы найдем того, кто это сделал.

Турбьерн отложил удочку и вытащил бутерброд.

– Даже любопытно, сколько всякого дерьма всплывает, когда начинаешь интересоваться, с кем народ общается, – сказал он, задумчиво пережевывая. – Другие и не подозревают, с чем нам, следователям, приходится сталкиваться. К какому бы слою общества ни принадлежал человек, у него всегда есть друзья или знакомые, осужденные за насильственные преступления или еще чем-то себя запятнавшие. Всегда.

– Это особенно удивительно, когда речь идет о молодых, – заметил Алекс. – Возьми, к примеру, Ребекку Тролле. Пение в хоре, организация кураторов, уроки плавания для младенцев и учеба. Не понимаю, как они все это успевают.

– Выходит, надо отслеживать очень много ниточек.

– Да, и одна чуднее другой. Диана, ее мать, рассказала, что дочь была до одури увлечена своей дипломной работой о судьбе старой детской писательницы, которая пристукнула своего мужика и отсидела десять лет.

– Одиннадцать. Слишком мало, если ты спросишь мое мнение. Ее вообще нельзя было выпускать. – Турбьерн отложил бутерброд. – Стало быть, Ребекка писала диплом про Теа Альдрин?

– Ну да. – Алекс взглянул на него с недоумением.

– В каком смысле – была увлечена до одури?

– Ее научный руководитель сказал, что диплом превращался почти в полицейское расследование.

Алекс пытался произнести это шутливым тоном, но улыбка его увяла при виде необычайно серьезного лица Турбьерна.

– Она считала, что Теа невиновна? – спросил тот.

– Что-то типа того.

Турбьерн покачал головой и снова взял в руки бутерброд.

– Это было мое первое убийство, – произнес он. – И поверь мне, она была виновна.

Он откусил от бутерброда, прожевал и проглотил.

– До того я несколько лет проработал в полиции общественного порядка, а потом меня взяли в следственный отдел в качестве дополнительной рабочей силы. Мне посчастливилось выезжать с настоящими зубрами и разыскивать убийц. Сосед Теа Альдрин вызвал полицию, услышав дикие крики из ее гаража – мужской голос и женский. Мы тут же выехали – думали, он ее дубасит. Но не тут-то было. Когда мы приехали и постучали в дверь, никто нам не открыл. Мы обошли дом, заглянули во все окна. Потом взломали гараж. Она сидела на полу с ножом в руке, а рядом лежал мертвый мужчина.

– Она заколола его до смерти?

– Нанесла ударов десять, не меньше. В припадке безумия, не иначе. Сонная артерия была перерезана. А Теа сидела и смотрела на него. Видимо, в шоке. Вся обрызганная его кровью.

– Зачем она его убила?

– Мы так и не получили никакого вразумительного объяснения. Она утверждала, что это была самооборона, но то количество ударов, которое было ему нанесено, говорило совсем о другом. Мужик бросил ее еще до рождения сына. Прокурор счел это мотивом – она так и не простила мужу.

– Господи, а что произошло с сыном?

Турбьерн вытер руки о штаны:

– Похоже, ты совсем ничего не помнишь. Газеты просто с цепи сорвались, извели на это дело тонны бумаги.

– Подожди-ка, я вспомнил. Сын пропал еще раньше.

– Он исчез за год до этого. Она, великая писательница, искала его по всей стране. Но поверь мне, Алекс, она прекрасно знала, где он. Она выполняла все, что от нее ожидалось, но видно было, что она вовсе не обеспокоена.

– Вы подумали, что она и его убила? – Алекс заморгал.

– Другие думали, а я точно это знал. Вернее, знаю. Многие свидетельствовали, что она жаловалась на сына и обвиняла в своих проблемах. Думаю, она винила его в том, что папаша смылся. И в конечном счете отомстила обоим.

Лодка покачивалась на воде. Легкий ветерок морщил поверхность озера.

– Была и еще одна неприятная вещь касательно Теа Альдрин, однако газеты про это не пронюхали.

Алекс невольно почувствовал, как слова коллеги возбудили в нем любопытство.

– Существовал некий фильм, попавший в руки полиции во время обыска в порноклубе «Ледиз найт» в тысяча девятьсот восемьдесят первом году.

– Что за фильм?

– Самое дикое зрелище, какое я только видел в жизни. Но не собственно порно. Всего несколько минут записи, снято любительской камерой с плохим освещением. Мы посмотрели его на старом кинопроекторе, который стоял у меня в подвале.

– Так о чем был фильм?

– Там не было никакого сюжета. Просто показано, как молодую женщину убивают в комнате, где все окна завешаны тряпками. Видимо, это было задумано как снафф-видео.

– Снафф-видео? – Алекс с удивлением смотрел на Турбьерна.

– Ну, сам знаешь. Фильм, где якобы снято настоящее убийство. Находятся психи, которых это заводит.

– И вы подумали, что фильм подлинный, что там действительно происходит убийство?

– Поначалу – да. Но потом засомневались. Вокруг этих фильмов создано столько мифов, с какой стати именно нам попался бы настоящий?

– Но какое отношение все это имело к Теа Альдрин?

– За пару лет до того ее обвинили, что она якобы является автором двух книг, изданных под псевдонимом, в которых описывался целый ряд зверских убийств и изнасилований. Этот фильм – точное изображение одного эпизода из тех книг.

Турбьерн ожидал реакции, но Алекс молчал.

– Ты что, не понимаешь? Тетка, похоже, была напрямую связана с производством таких фильмов. У нее совсем с головой плохо.

Он сплюнул в воду.

– Ее допросили, когда нашли фильм? – спросил Алекс.

– Да, но она не созналась. А у нас не было конкретных доказательств ее соучастия.

– А по поводу сына? В его убийстве она тоже не созналась?

– Нет, однако я не теряю надежду.

– Что ты имеешь в виду? – Алекс нахмурил брови.

– То и имею. У каждого полицейского есть дело, которое он просто не может забыть. Исчезновение сына Теа Альдрин – моя больная мозоль. Я до сих пор регулярно навещаю ее. Пытаюсь заставить говорить.

– У тебя есть разрешение на то, чтобы продолжать расследование?

– Мне не нужно никакого разрешения. Я знаю, что прав. Поверь мне, старушка вот-вот заговорит.

Понедельник

27

Спенсер Лагергрен был совершенно выведен из равновесия, хотя и старался этого не показывать. Все выходные его терзали мысли о скандале, развязанном Тувой Эрикссон. Фредрика заметила перемену в его настроении, но промолчала. Казалось, она полностью поглощена тем, чтобы возместить Саге свое отсутствие в течение недели.

Он понимал, что должен поговорить с ней, сообщить, что произошло. Вместо этого он молчал в надежде, что все скоро закончится и он сможет преподнести этот случай как незначительный эпизод. Но с каждым днем такое развитие событий становилось все менее вероятным.

В субботу утром, пока Фредрика принимала душ, он позвонил в полицию Упсалы и получил подтверждение своим худшим опасениям. На него подано заявление. Прокурор еще не принял решения о начале следствия, однако уже от самого факта Спенсера прошиб холодный пот, и он тут же решил связаться в понедельник со своим адвокатом.

И вот настал понедельник, Фредрика ушла на работу, Сага заснула после завтрака, и в квартире стало тихо и пусто. Спенсер сидел в одиночестве за кухонным столом с телефонной трубкой в руке. Во время развода этот адвокат, к тому же друг детства, очень помогал ему. Сам Спенсер считал, что красиво расстался со своей предыдущей жизнью. И Уно, его адвокат, подтвердил это.

К черту все, ему нужна помощь, и обратиться все равно больше не к кому. Уно ответил после второго гудка в трубке, обрадовался, услышав его голос.

– Давненько не общались. Как чувствуешь себя в роли отца? – насмешливо поинтересовался он.

Уно был один из немногих, кто не скрывал своего отношения к его новой жизни. «Ты собираешься стать отцом? Сейчас, когда тебе почти шестьдесят? Завести ребенка от женщины, которой тридцать пять? Да ты, братец, совсем спятил!»

Спенсер ценил его искренность. Побольше бы таких, как Уно! Откровенность – ценнейшее качество между старыми друзьями. И в этот раз он очень надеялся на прямоту Уно.

Сдавленным голосом Спенсер поведал, что как отец чувствует себя прекрасно, зато на других горизонтах сгустились тучи. Пока Спенсер рассказывал свою историю, Уно молчал. Когда он закончил, адвокат по-прежнему молчал, и тревога Спенсера стала нарастать.

– Спенсер, между нами: есть ли хоть малейшая доля истины в ее обвинениях?

Есть ли? Он заколебался, вспомнив тот раз, когда себе на го ре обнял ее.

– Нет, – решительно проговорил он. – Ни капли.

– Пожалуй, это меня беспокоит еще больше. Чего она хочет? Ты не мог невольно ее обидеть?

Спенсер снова засомневался. Вспомнил тот случай, когда она принесла пирог, а он пошел за кофе.

– Допускаю мысль, что я отверг ее, сам не понимая этого.

– То есть ты подозреваешь, что она интересовалась тобой?

– Тогда я не обратил на это внимания, но теперь, задним числом, догадываюсь, что, вероятно, так и было.

Уно молчал. Казалось, он что-то набирает на своем компьютере.

– Что ты думаешь? – спросил Спенсер.

– У тебя проблемы. И серьезные проблемы.

В понедельник утром совещание уже можно было проводить в «Логове льва», так что привычный порядок вещей был восстановлен. Во всяком случае, для Фредрики Бергман. Будучи большой поклонницей порядка, она с самого начала невзлюбила временное помещение оперативной группы.

Алекс был бодр и свеж, как никогда. Фредрика вспомнила данное ею обещание приглядывать за своим начальником. Пока он не допустил даже намека на просчет.

Сама Фредрика испытывала смешанные чувства по поводу своего возвращения на работу. Выходные, проведенные с Сагой, заставили ее усомниться в своем решении снова начать работать – она очень скучала по дочери.

– Ну что ж, начнем, – произнес Алекс, прервав тем самым ее мысли.

Он кивнул Петеру, чтобы тот закрыл дверь. У Петера вид тоже был отдохнувший. Судя по всему, выходные прошли относительно спокойно, что и подтвердил Алекс.

– Я работал несколько часов в субботу, потом находился в отъезде. Знаю, что некоторые из вас тоже приходили на работу, проводили допросы, прослушивали телефон Хокана Нильссона. Кто-нибудь хочет о чем-нибудь доложить?

– В телефоне у Хокана Нильссона тихо как в гробу, – сказал один из прикомандированных следователей.

– Что ты имеешь в виду?

– Практически никаких звонков, прослушивать нечего. Либо он в курсе, что его прослушивают, либо у него совсем нет друзей.

– Либо и то и другое, – вставил Петер.

Алекс посмотрел на своих сотрудников:

– Напомните мне, почему мы считаем, что Хокан Нильссон не является убийцей.

Петер и Фредрика заговорили одновременно, Алекс кивнул Петеру, чтобы тот продолжал.

– Во-первых, сам способ. Он был неравнодушен к Ребекке, и поэтому маловероятно, чтобы он так грубо осквернил ее тело. Во-вторых, у него алиби. Мы беседовали с другими участниками того ужина с кураторами, и они подтверждают, что видели его в течение вечера, к тому же некоторые помнят, как он звонил в полицию и сообщал о том, что она пропала.

– Ужин с кураторами проводился относительно недалеко от того места, где она предположительно исчезла, – заметил Алекс. – Ему достаточно было уйти всего на час, чтобы убрать Ребекку. Я имею в виду, не факт, что он все проделал за один присест.

– Ты хочешь сказать, что ее сначала украли, а убили позднее? Ну что ж, такую вероятность исключать нельзя.

Алекс почесал лоб:

– У Хокана тоже был свой куратор? Что он вообще делал на этом мероприятии?

– Хокан был там в качестве функционера студенческого союза. Собственного куратора у него не было.

– Ах да, правильно!

– А кто именно подтверждает алиби Хокана – что он был на празднике весь вечер? – спросила Фредрика.

– Огромное количество студентов и других участников. Он выполнял там несколько задач: отвечал за технику и помогал докладчикам представлять их презентации.

Петер положил голову на руки, упершись локтями в стол.

– Придется нам смириться с мыслью, что Хокан отпадает, – сказал он.

– Придется, – кивнул Алекс. – Конечно, если у него не было помощника. Однако это все же маловероятно.

– Я посмотрела старые протоколы. Когда пропала Ребекка, вы допрашивали ее куратора, Вальтера Лунда, всего один раз. Почему?

– У нас не было оснований допрашивать его повторно. А что?

– Мне кажется, ему в этой ситуации было уделено маловато внимания. К тому же вы не задали ему вопросов по поводу отношений с Ребеккой.

– Ого! – Петер обернулся к ней. – Так ты считаешь, что Вальтер Лунд мог быть ее бойфрендом?

– Ответа на этот вопрос мы как раз и не знаем. В пятницу я разговаривала с председателем студенческого совета, который развернул весь этот проект. По его словам, Ребекка и Лунд виделись всего несколько раз. Но, если верить отметкам в ее календаре, они встречались куда чаще. Я попросила Эллен пробить Вальтера Лунда по базам, как и всех остальных фигурантов старого расследования. Надеюсь получить ответ сегодня до обеда.

Она заметила, что ее слова вызвали у Алекса раздражение.

– Ничто не указывало на то, что у них были отношения. Ничто.

Похоже, эта мысль напугала его. Неужели убийца с самого первого дня находился у них под носом, а они и не догадывались?

– Что у нас еще есть против него, помимо того что они встречались чаще, чем рассказывали? – В тоне Алекса сквозило сомнение.

– На сегодняшний день ничего. Однако присмотреться к нему поближе не помешает. Председатель сове та сказал, что Вальтер Лунд религиозен и приходил послушать, как Ребекка поет в церковном хоре. Если Ребекка считала его отцом ребенка, она могла всерьез опасаться, что он захочет его оставить, поскольку аборт с его точки зрения исключается.

Алекс опустил глаза на свои покрытые шрамами руки, вспомнил, почему они обгорели.

– Мы все помним дело Лилиан Себастиансон летом две тысячи седьмого года. Опять та же тема? Нежеланные дети?

– Ничего похожего, – возразил Петер. – Вовсе нет!

– Я тоже так не думаю, – сказала Фредрика, – однако в деле могут быть некоторые моменты в этом духе.

– А мужчина? – спросил Петер. – Тот, который пролежал в земле лет так тридцать? Он-то кто такой?

– Я переговорил с судмедэкспертами и множеством других людей. – Алекс тяжело вздохнул. – Мы уже начинаем думать, что покойный был иностранец. Или из тех, кого никто не станет искать.

– Бродяга? – предположила Фредрика.

– К примеру. Должны быть какие-то причины, почему он не значится в нашем списке без вести пропавших. Ни один мужчина его возраста и роста, пропавший от двадцати пяти до тридцати лет назад, не подходит.

– Если он бездомный и выбран преступником случайно, то мы ищем психически больного человека. Тогда и Ребекка могла попасться ему под руку случайно.

– Они как-то связаны друг с другом. – Фредрика поджала губы. – Сто против одного, что это так.

– Я думаю так же, – кивнул Алекс. – Кстати, сколько лет Вальтеру Лунду?

– Около сорока пяти.

– Стало быть, чисто теоретически он мог убить обоих.

– Я не нашла ни единой строчки по поводу его алиби. Сам-то он присутствовал на ужине кураторов?

– Не помню, выясни это.

– Движемся дальше. – Алекс посмотрел на часы. – Фредрика, отрапортуешь, когда узнаешь, что дали проверки Эллен. Посмотрите историю Вальтера Лунда в реестре учета населения: проверьте, в какой местности он вырос, где находился до того, как начал делать карьеру. – Он повернулся к Петеру. – А ты проверишь алиби Густава Шёё. Сам я постараюсь выяснить, к кому обратилась Ребекка, когда разочаровалась в своем научном руководителе. Похоже, она очень активно работала над дипломом. Это подтверждают и ее мать, и сам Шёё. Шёё счел даже, что работа стала смахивать на полицейское расследование.

Фредрика подняла голову от блокнота:

– Я забрала из гаража тетушки Ребекки материалы по ее диплому и могу просмотреть их. Однако у меня есть на сегодня еще одно задание – помнишь?

– Да-да. – Алекс улыбнулся. – Бывшая подружка, Даниэлла. Поезжай к ней домой и потряси ее как следует.

– А что там с бывшей подружкой? – В глазах Петера блеснуло любопытство.

– Мы предполагаем, что это она выложила в Интернет фотографии Ребекки в голом виде.

Солнце в небе и весна в воздухе. Фредрика остановилась на тротуаре у здания полицейского управления и подставила лицо теплым лучам. Стояла и загорала несколько минут, прежде чем направиться к машине. На этот раз она не испытывала потребности в обществе коллег и решила поехать одна.

Она позвонила домой. Хотела только убедиться, что все в порядке, однако уловила в голосе Спенсера нотку тревоги.

Они закончили разговор взаимными уверениями, что «все хорошо». У Фредрики что-то сжалось в животе – ее преследовало неприятное чувство, которое она никак не могла отогнать. После нескольких минут пребывания на солнце кожа натянулась, у корней волос зачесалось.

«Поговори со мной, расскажи, что там у тебя стряслось», – мысленно взывала она.

В мрачном расположении духа она доехала до дома Даниэллы, взбежала по лестнице и требовательно заколотила кулаком в дверь.

Звук шаркающих шагов изнутри привел ее в нетерпение – ну, открывай ты поскорее! Дверь распахнулась.

– Опять вы? – Голос хозяйки звучал устало, однако взгляд внимательных глаз сразу отметил суровый вид Фредрики.

– Я могу пройти? – спросила Фредрика, переступая порог.

Как и в прошлый раз, Даниэлла попятилась в кухню. Фредрика последовала за ней. Остановилась, разглядывая снимки брата хозяйки. Никаких сомнений: тот самый парень, которого она узнала на фото со спящей Ребеккой.

Они сели за кухонный стол. Фредрика открыла сумочку и достала стопку фотографий. Не говоря ни слова, положила их на стол перед Даниэллой.

– Где вы это взяли? – Та посмотрела и отшатнулась.

– В Интернете. На сайте под названием «Dreams come true».

Даниэлла сглотнула.

– Это ты снимала? – строго спросила Фредрика.

– Да.

Даниэлла взяла в руки распечатанные фотографии, стала рассматривать их одну за другой. Потом откашлялась:

– Она об этом не знала. Я снимала, когда она спала.

– Это заметно. – Голос Фредрики прозвучал более язвительно, чем ей бы того хотелось.

– Я не имела в виду ничего плохого. Она лежала и спала – такая красивая. Мне хотелось иметь ее фотографию.

– А как они попали в Интернет?

– Не знаю.

– Да брось!

– Это правда. – Даниэлла в полной растерянности смотрела на нее. – Я не знаю.

– Ты на полном серьезе утверждаешь, что кто-то тайно проник в твою квартиру, украл эти фотографии, а потом выложил на эротический сайт? Придумай что-нибудь получше!

Она повысила голос, чувствуя, как кровь кипит от адреналина. Сегодня неудачный день, чтобы спорить с Фредрикой. Однако Даниэлла настаивала на своем, теперь уже со слезами в голосе.

– Я же говорю, не знаю. Сделала эти снимки действительно я, но я бы никогда так не поступила. Почему вы так думаете?

– Мне кажется, ты была очень рассержена. Ты просто чертовски, до одури злилась. В такой ситуации люди делают глупости, со мной это тоже случается. Когда Ребекка не позвонила тебе, ты подумала, что она нарочно сбежала. И ты создала профиль в Интернете, чтобы отомстить ей. Потом поняла, что с ней что-то случилось, тебя замучила совесть, и ты их убрала.

– Вы ни черта не понимаете! – Даниэлла дрожала, подбородок у нее затрясся.

Фредрика перевела дыхание, пытаясь собраться с мыслями. Так ничего не выйдет, придется это признать.

– Хорошо, тогда помоги мне добраться до истины. Кто еще имел доступ к фотографиям?

– Никто!

– Но тогда ты сама понимаешь, что…

– Погодите, они были у Хокана Нильссона.

– У Хокана Нильссона? – Фредрика осеклась.

– Ребекке так надоело, что он постоянно ходил за ней хвостом. – Даниэлла опустила глаза. – И он меня терпеть не мог. Говорил мне всякие гадости, когда я приходила на вечеринки, где он тоже был. Я послала эти фотографии ему из мести.

– Когда это было?

– На той неделе, когда она пропала. За день или за два до того… – Даниэлла разрыдалась: – Я хотела, чтобы он приревновал – хотела показать, что ей лучше со мной, чем с ним.

О боже, опять Хокан Нильссон!

– У тебя сохранилось то сообщение?

Не говоря ни слова, Даниэлла встала и принесла свой ноутбук. Положила его на стол и раскрыла. Солнце отражалось в мониторе. Она повернула компьютер к Фредрике. Открыв почтовую программу, нашла сообщение, которое послала Хокану:

– Вот.

Оно было довольно кратким:

«Хокан, посмотри внимательно. Ты когда-нибудь видел Ребекку такой безмятежной рядом с собой? Не думаю. И знаешь что? С тобой она никогда такой и не будет. Никогда».

28

Собственно, он собирался сбежать еще ночью, но темнота пугала его, и он слишком устал, чтобы куда-то идти. Обняв фотоальбом, Хокан заснул прямо на покрывале. Проснулся в семь утра, когда под окнами зашумел мусоровоз.

Эти проклятые, ненавистные ему снимки!

Как он ненавидел эту жирную корову, которая их ему прислала! Не потому, что он увидел их, а потому, что она вообще их сделала. Оскорбила его прекрасную Ребекку, пока та спала.

Он избегал подходить к окнам – подозревал, что полицейские все еще следят за ним. Пока он завтракал, телевизор стоял включенный. Шла какая-то детская программа, бессмысленная и бесполезная.

Внезапно ему вспомнилось, как однажды, еще в детстве, он оставался дома один с папой. Они ели мороженое, а потом несколько часов смотрели телевизор. Хокан сидел на коленях у папы, а потом они заказали пиццу. Но вернулась мама и все испортила. Обозвала отца Хокана безответственным типом, принялась ругать его за то, что он балует сына.

– Ты заставляешь меня почувствовать, что я – полный ноль, – ответил отец.

«Тогда еще нет», – подумал Хокан. Но потом маме это удалось.

Он все реже и реже проводил время с папой. Иногда папа подолгу отсутствовал, и с ним никак нельзя было связаться. Хокан мог часами стоять у окна в кухне, высматривая отца. Рано или поздно тот появлялся, с озабоченной морщинкой между бровей, но всегда радовался встрече с сыном.

Став постарше, Хокан начал понимать, насколько серьезна ситуация. Мать постепенно выдавливала папу. Ничего страшнее Хокан не мог себе представить. Дни в школе тянулись бесконечно. Когда уроки все же завершались, Хокан со всех ног бежал домой.

И однажды все оборвалось.

Отец свисал с крюка в потолке. Должно быть, он снял абажур своими сильными руками и повесился на крюке, предназначенном для лампы. Хокан увидел его, едва открыв дверь. Никогда в жизни он так не кричал…

Если бы у него не было тогда Ребекки… Когда способность мыслить покинула его и он хотел убить собственную мать.

Хокан упаковал альбом в сумку вместе с другими вещами, которые собирался взять с собой, тщательно закрыл ее. Если он выйдет с черного хода, полицейские ничего не заметят.

29

Дама на коммутаторе Упсальского университета сообщила, что профессор Спенсер Лагергрен будет отсутствовать на работе неопределенное время, поэтому связаться с ним нельзя. Мобильный телефон профессора в каталог коммутатора занесен не был, однако существовала вероятность, что он читает свою электронную почту.

Написав несколько строк, Петер отправил сообщение по тому адресу, который продиктовала дама. Практически сразу пришел отправленный автоматически ответ: профессор Спенсер Лагергрен отсутствует и не может вступить в переписку.

В справочной службе Петеру больше повезло. Там он нашел одного Спенсера Лагергрена, проживающего в Упсале, и записал номер его мобильного телефона. Менее минуты спустя он уже беседовал с ним.

Петер кратко представился и изложил суть дела.

– В настоящее время я занимаюсь расследованием убийства Ребекки Тролле. У вас есть время со мной побеседовать?

– Ну, думаю, что это возможно. – Мужчина на другом конце провода заколебался. – А в чем дело?

– Речь идет о конференции, которая проходила в Вестеросе весной две тысячи седьмого года. Мне очень хотелось бы встретиться с вами лично, но, как я понимаю, вы живете в Упсале. Вы случайно не будете в Стокгольме сегодня или завтра?

Снова пауза.

– Собственно говоря, я в данный момент нахожусь в отпуске по уходу за ребенком. Так что я предпочел бы выяснить все по телефону.

В отпуске по уходу? Петер с трудом скрыл удивление. Он не успел проверить возраст Спенсера Лагергрена, но, судя по голосу, он несколько староват для молодого отца. С другой стороны, Фредрике Бергман удалось засадить своего мужика с дочерью, а он у нее тоже не первой молодости.

– Понимаю, – проговорил Петер. – Тогда я задам вопросы, которые волнуют меня на сегодняшний день, а если появится что-то еще, я перезвоню.

– Хорошо.

Петер заглянул в свои записи:

– Стало быть, речь идет о конференции в Вестеросе в конце марта две тысячи седьмого года. У вас сохранились о ней какие-то воспоминания?

– Да, я прекрасно помню эту конференцию. – Профессор откашлялся. – Я выступал на ней с докладом.

– Как интересно! – проговорил Петер, хотя доклад профессора интересовал его менее всего. – А вы помните хотя бы примерно программу конференции?

– И да, и нет. – Спенсер Лагергрен усмехнулся. – Все конференции обычно похожи между собой. Вы имеете в виду нечто конкретное?

Петер вдруг засомневался. Стоило ли говорить об этом по телефону?

Плевать, Густав Шёё все равно неинтересен для следствия.

– Не помните, случалось ли вам пообщаться там с человеком по имени Густав Шёё?

– Густав Шёё? Из Стокгольмского университета?

– Именно.

– Его я определенно помню. Он выступил с очень интересным докладом о том, что современная детективная литература привносит в шведскую литературу в целом.

– Вы с ним беседовали после окончания основной программы? – как мог более небрежно осведомился Петер, но ему не удалось полностью скрыть свой жгучий интерес.

– Простите, но в чем суть дела?

– Дело в том, что Густав Шёё указал на вас как на человека, который может подтвердить, что он не покидал конференции в Вестеросе после окончания докладов. Вы с ним якобы беседовали перед ужином.

Профессор засопел в трубку:

– Когда вы упомянули об этом, я вспомнил, что мы действительно имели продолжительную беседу за коктейлем. Обычно я стараюсь избегать подобных дискуссий, однако в докладе Шёё было несколько моментов, которые мне захотелось с ним обсудить.

– Вы помните, когда это было?

– Точно не припомню. Где-то между семью и восемью часами.

Таким образом все подтвердилось. Густав Шёё в самом деле находился в Вестеросе в тот момент, когда исчезла Ребекка, а значит, не мог быть убийцей, которого они искали. Оставалось только выяснить, не окажется ли, что у профессора Лагергрена у самого рыльце в пушку, однако в это Петер особо не верил. Нет, по сути дела, профессор Лагергрен – всего лишь ученый, сидящий дома с ребенком.

Алекс сидел, погруженный в свои мысли, когда зазвонил телефон.

Это была Диана.

Ее голос вызывал такое множество противоречивых чувств, что Алекс подумал, не положить ли трубку. Надо что-то ей сказать. Объяснить, что ему некогда разговаривать. Ведь у него действительно нет времени.

Однако он хотел с ней поговорить.

Извиняющимся тоном она сказала, что не хочет быть навязчивой, просто интересуется, как продвигается следствие. Не появилось ли что-нибудь новое за выходные?

Он ответил уклончиво. Не хотел пока говорить ничего определенного. Однако одно имя он все же произнес:

– Вальтер Лунд.

– Ее куратор?

– Ты не помнишь, они часто встречались?

– Нет, у меня не сложилось такого впечатления.

Он понимал, что она недоумевает. Почему Алекс спрашивает о Вальтере Лунде? Неужели он замешан? С другой стороны, Алекс задал ей так много вопросов о самых разных людях, что вряд ли она в состоянии отследить ход мыслей полиции.

– Кстати, спасибо за пятницу.

Он выпалил это так внезапно, что буквально прервал ее на полуслове.

– Тебе спасибо. Я так рада, что ты приезжал.

«Я тоже», – подумал он и помедлил, не зная, что еще сказать.

– Звони когда захочешь.

– Ты приедешь ко мне еще?

Стук в открытую дверь заставил Алекса поднять глаза. На пороге кабинета стояла Фредрика в куртке – с горящими глазами и пылающими щеками.

– Извини, тут ко мне пришли. Созвонимся.

Он не солгал, но проявил трусость. Неужели он всегда был таким?

– Рассказывай, – сказал он Фредрике.

– Фотографии выложила в Интернет не Даниэлла. Это сделал Хокан Нильссон. Я на сто процентов уверена.

– Ах ты черт…

– Мы возьмем его! – За спиной у Фредрики возник Петер. – На этот раз по-настоящему. Он лгал в течение всего следствия, не сказал ни слова правды. Теперь ему станет жарко.

Алекс кивнул:

– Я переговорю с прокурором, а затем попросим службу наружного наблюдения забрать его.

Фредрика продолжала стоять с нерешительным видом.

– О чем ты думаешь?

– О Хокане Нильссоне. И следствии. Всего несколько часов назад мы были убеждены, что это не он. Но теперь…

– Мы по-прежнему думаем, что это не он. Но он причастен к делу. И скрывает массу важной информации.

– Тогда я все поняла. Кстати, надо сделать обыск у него дома.

– Само собой. Это я тоже хотел обсудить с прокурором.

Фредрика ушла в свой кабинет, а Алекс остался сидеть за столом. Он снял трубку, чтобы позвонить прокурору. Мимо проходила Эллен Линд.

– Я проверила те инициалы, которые ты переслал мне в пятницу.

Алекс вопросительно посмотрел на нее.

– Ты просил меня проверить, есть ли на кафедре литературоведения Упсальского университета человек, имеющий инициалы, которые нам не удалось идентифицировать в ежедневнике Ребекки.

– Точно.

– Я нашла человека с инициалами С. Л. На этой кафедре работает некий Спенсер Лагергрен. Но он сейчас в длительном отпуске.

Алекс отложил телефонную трубку.

– Спенсер Лагергрен, – задумчиво проговорил он. – Почему это имя кажется мне знакомым?

– Он указан в блоге следствия. Густав Шёё заявил на допросе, что некий Спенсер Лагергрен может подтвердить его алиби.

– Это означает, что и сам Спенсер Лагергрен имеет алиби на тот вечер, когда исчезла Ребекка, – подытожил Алекс.

– Поговори с Петером. Мне кажется, он собирался позвонить этому Спенсеру сегодня в первой половине дня.

– Только сначала поговорю с прокурором.

Единственным минусом хорошей погоды было то, что она мешала Петеру работать. Полицейское расследование лучше вести под дождем и в тумане. Яркое весеннее солнце отвлекало, мешало сосредоточиться.

Фредрика вернулась от бывшей подружки Ребекки Тролле с сенсационными новостями. Хокан Нильссон снова актуален. Маловероятно, что он убийца, но и назвать его совсем непричастным тоже нельзя.

Группа наблюдения отрапортовала, что утром Хокан не покидал своей квартиры. Прослушивая телефон, они узнали, что Хокан позвонил на работу и сказался больным.

Хотя Петер не мог этого объяснить, ему сразу подумалось: тут что-то нечисто. У Хокана было немало причин заявить, что он болен, но, по впечатлениям Петера, тот что-то задумал.

Стряхнув с себя это странное чувство, он занялся проверкой Спенсера Лагергрена. Открыв полицейский реестр, вписал туда имя профессора. Если удастся получить индивидуальный номер, проверка займет всего несколько минут, даже не придется просить о помощи Эллен.

Человек по имени Спенсер Лагергрен оказался всего один. Однако, вопреки данным телефонной справочной службы, он был прописан не в Упсале, а в Васастане в Стокгольме. Нахмурив брови, Петер записал его индивидуальный номер.

«Мне очень хотелось бы встретиться с вами лично, но, как я понимаю, вы живете в Упсале. Вы случайно не будете в Стокгольме сегодня или завтра?»

Почему тот не сказал, что живет в Стокгольме? Может, и про ребенка соврал? Однако реестр показал, что дело обстояло иначе. У Спенсера Лагергрена действительно имелся ребенок – годовалая дочь по имени Сага.

Петер уставился на буквы на экране. Сага. Как дочь Фредрики. Затаив дыхание, он щелкнул мышкой на имя ребенка. Мать и юридический представитель: Фредрика Бергман. Отец и юридический представитель: Спенсер Лагергрен.

Сердце заколотилось, пульс подскочил.

Что происходит, черт подери?

Почему Фредрика ни словом об этом не обмолвилась?

«Она не знала», – одернул он сам себя. Никто в группе не произносил имени Спенсера Лагергрена вслух.

От стыда Петер закрыл лицо руками. Конечно же, чертовски странно, что никто в рабочей группе не знал имени мужчины, с которым живет Фредрика, но еще более дико, что Петер позвонил Спенсеру, не проверив перед тем его данные. Какая оплошность! Спенсер наверняка ломает голову, чем там занимаются коллеги Фредрики.

– Чертовски непрофессионально! – пробормотал Петер.

Тут зазвонил мобильный телефон, и Петер с облегчением убедился, что это его брат Джимми.

– Ты ответил!

В мире младшего брата легко было держаться на высоте: для него Петер всегда был королем и оставался непогрешим, даже когда невольно обманывал его ожидания.

– Ясное дело, я ответил. Ведь ты же мне позвонил!

В телефоне раздался беззаботный смех Джимми.

Они поговорили. Джимми рассказал, что ему доверили вывести на прогулку собаку. И еще они пекли печенье. Джимми взял печенюшку и угостил собаку.

Петера вдруг охватила скорбь. Еще несколько лет – и его сыновья перерастут своего дядю.

– В выходные было хорошо, – сказал Джимми.

Он имел в виду субботу, которую почти целиком провел с Петером и его семьей. Получилось куда больше, чем совместный ужин, – Джимми попросил забрать его еще в середине дня.

– Да, хорошо, – ответил Петер.

– В следующие выходные снова?

– Может быть. В любом случае, скоро увидимся.

Поговорив с братом и положив трубку, Петер почувствовал пустоту в груди. Психолог, к которому он ходил, посоветовал ему продолжать относиться к Джимми как к источнику радости и не переживать из-за всего того, чего лишен в жизни его брат. Сам он взрослеет, а Джимми так и остался ребенком, но не стоит мучиться по этому поводу угрызениями совести.

Однако сколько бы раз ни повторяли Петеру эти слова, они не помогали. Он все равно то и дело ощущал укол совести.

– Спенсер Лагергрен! – Алекс вошел к нему и прервал его размышления.

Петер застонал:

– Мне очень стыдно, что я допустил такой промах. Я понятия не имел, что это бойфренд нашей Фредрики.

– Что ты сказал? – Алекс затворил за собой дверь. – Что ты сказал про него? И о чем ты вообще?

– Это тот человек, с которым живет Фредрика. Отец ее ребенка. – Петер указал на экран. – Если я, конечно, не перепутал его с другим Спенсером, но не похоже. Я звонил ему только что. До того, как проверил, кто он такой. Он, наверное, думает, что мы клоуны какие-то.

– Я как чувствовал, что мне знакомо это имя. – Алекс опустился на стул. – Фредрика не рассказывает о своих делах, как мы все. Черт подери, мне кажется, что у нее в кабинете даже нет его фотографии. Впрочем, это не так уж и странно. Мужик был женат на другой практически до того момента, как Фредрика родила ребенка. А с тех пор она и не работала. Я слышал только, что он профессор. – Он взглянул на Петера. – Ребекка связалась со Спенсером Лагергреном, потому что была недовольна Густавом Шёё.

– Так это он и есть ее новый научный руководитель? – удивленно переспросил Петер.

– Похоже на то.

– На самом деле ничего странного. – Петер заерзал на стуле. – Шёё знал Лагергрена. Может быть, он же его и порекомендовал.

– Но тогда Шёё должен был упомянуть об этом на допросе.

– Он назвал Лагергрена как человека, способного подтвердить его алиби. На самом деле совершенно не имеет значения, как Ребекка его нашла – сама или через Шёё.

– Если верить персональному разделу Спенсера Лагергрена на университетском сайте, основное направление его научных исследований – творчество выдающихся шведских писательниц последних пятидесяти лет.

– Например, той, о которой Ребекка писала свой диплом. Как ее там? Теа Альдрин.

– Именно так. – Алекс закусил губу. – Проклятье! И именно он оказался сожителем Фредрики. С другой стороны, это не имеет никакого значения для следствия. Если нам понадобится его помощь, мы обратимся к нему.

– О чем ты хотел бы с ним поговорить?

– Встречались ли они, есть ли у него какие-то наблюдения, которыми он хотел бы с нами поделиться. Все те же вопросы, которые мы задавали другим, встречавшимся с Ребеккой в последние недели жизни.

– Это не проблема. – Петер посмотрел в окно.

Алекс прогладил пальцами складку на брюках.

– Мы должны сообщить Фредрике, что ее сожитель фигурирует в материалах следствия.

Он замолчал, и Петер почувствовал, что у Алекса появились какие-то соображения.

– Странно, что он сам не связался с нами. Имя Ребекки постоянно упоминается в новостях со среды. Он должен был догадаться, что полиция желает побеседовать с ним. Собственно, он был нужен нам еще два года назад, когда она исчезла.

Снова повисла тишина. Петер почесал руку:

– Возможно, они не встречались. Тогда и рассказывать не о чем.

– Он был занесен в ее ежедневник.

– Знаю, но это не обязательно означает личное знакомство. Возможно, она вычислила его как подходящего научного руководителя, но наладить отношения не успела. И ему просто нечего нам рассказать.

– Наверняка ты прав. – Алекс развел руками. – Но мы все равно должны с ним поговорить. Я предполагаю, что в других наших реестрах он не фигурирует?

– Я еще не успел пробить его по базам, – признался Петер. – Проверю прямо сейчас.

Алекс продолжал сидеть, пока Петер открывал служебную сеть полиции. Ввел поиск по всем реестрам. Сразу выскочили ссылки на реестр правонарушений. Спенсера несколько раз привлекали за превышение скорости.

– Ничего серьезного, – пробормотал Петер.

Алекс поднялся и заглянул в монитор через плечо Петера.

На экране появилась ссылка на реестр подозреваемых.

Они увидели ее одновременно. А прочитав, побледнели.

– Дьявол! – прошептал Алекс. – Я немедленно свяжусь с полицией Упсалы.

30

Грохнула дверь в кабинет Петера, и мимо кабинета Фредрики быстро прошел Алекс. На нее он даже не взглянул, не отрывая глаз от пола. Что стряслось?

Она подумала пойти к Петеру и спросить напрямую, в чем дело, но потом отбросила эту мысль. К ее большому облегчению, Петер не обиделся, что она взяла на себя сначала проверку истории с появлением Ребекки на секс-сайте, а затем и ее диплом. Они хорошо сработались, а ведь когда она только пришла в группу, их отношения начинались не лучшим образом.

Сейчас она хотела взяться за диплом Ребекки, но не знала, как подступиться к делу. И Густав Шёё, и Диана однозначно дали понять, что Ребекка слишком погрузилась в исследование и потому не закончила работу вовремя. Срок сдачи был назначен на январь 2007 года, однако Ребекка сочла, что не раскрыла тему как следует, и отложила защиту до весеннего семестра.

Как это получилось? Работа была посвящена судьбе семидесятипятилетней писательницы. С тех пор как имя Теа Альдрин было у всех на устах, прошли десятилетия. Но даже тогда, когда ее дело было актуально, никто не обсуждал его с точки зрения виновности и невиновности. Теа Альдрин совершила те преступления, в которых ее обвиняли. Доказательств оказалось более чем достаточно.

Однако, по словам матери и научного руководителя, Ребекка рассуждала иначе. Она утверждала, что Теа не убивала бывшего мужа. Каким образом она могла прийти к такому выводу?

Фредрика принялась перелистывать статьи, которые Ребекка скопировала и сохранила, пытаясь вникнуть в историю Теа Альдрин. Ребекка основательно потрудилась, собрала даже старые публикации. Практически каждая газета в Швеции отслеживала судебный процесс против Теа Альдрин, рассказывая о ее судьбе.

Вскоре Фредрика констатировала: процесс по обвинению в убийстве был вполне логичным финалом этой странной жизни. Теа писала популярные детские книги, но сама являлась матерью ребенка, чей отец оставался неизвестным, и это вызывало нападки. Должны ли родители читать своим детям книги, написанные такой женщиной?

Ответ на этот вопрос, судя по всему, последовал положительный, поскольку книги Теа распродавались огромными тиражами, и не только в Швеции, но и далеко за ее пределами. Некоторые циники считали, что Теа надо было сразу догадаться взять псевдоним. Тогда ее частная жизнь не мешала бы успеху.

В собрании Ребекки насчитывалось большое количество статей. Расположить события в хронологической последовательности стало бы непростой задачей для человека, не знакомого с темой. Однако у Фредрики имелись некоторые базовые представления, которые помогли ей сориентироваться. Она знала, что иные критики не жалели сил, пытаясь развенчать образ Теа как независимой женщины, воспитавшей ребенка и сделавшей карьеру.

Такая возможность возникла в 1976 году. Молодое издательство опубликовало книги «Меркурий» и «Астероид», два небольших произведения, содержание которых, казалось, преследовало единственную цель – вызвать скандал. И весьма громкий. В поздние времена только книга Брета Истона Эллиса «Американский психопат» сумела вызвать столь бурную реакцию. Новеллы в «Меркурии» и «Астероиде» представляли собой гротескные порнографические рассказы с яркими сценами насилия, которые всегда заканчивались убийством. Кроме того, там в красках описывались несколько случаев убийства женщин на сексуальной почве.

Сама Фредрика этих опусов не читала. Но ее всегда интересовало, почему авторство приписывали Теа Альдрин. Слухи об этом ходили упорные. Издательство отказалось их комментировать.

На этом подозрения о причастности Теа могли бы и закончиться. Если бы в 1980 году не пропал ее сын.

Похоже, сын с самого детства был слабым местом Теа. Писательница дала за свою жизнь лишь несколько интервью, в которых упорно избегала любых подробностей своей семейной жизни и защищала сына, как львица. Публике была известна лишь одна его фотография. Она была сделана в день премьеры британского детского фильма в Стокгольме, в 1969 году, когда мальчику было пять лет. Засунув руки в карманы, он смотрел в объектив фотоаппарата с упрямым выражением лица. Фредрика наклонилась, пытаясь разглядеть снимок поближе. Копия была плохая, и добиться резкости не удавалось. Похоже, Теа с мальчиком были застигнуты у самого входа в кинотеатр, вокруг толпился народ. В самой заметке говорилось:

«Теа Альдрин – нечастый гость на премьерах, но в этот вечер она решила прийти вместе с сыном Юханом. Писательница очень интересуется кино и входит в киноклуб „Ангелы-хранители“, который регулярно проводит обсуждения новых и старых фильмов».

«Ангелы-хранители»!

В тот же миг Фредрика вспомнила: именно это было написано на одной из дискет, которую она нашла у тетки Ребекки. Надо не забыть снести дискеты в технический отдел.

Она снова сосредоточилась на статье. В тексте, набранном мелким шрифтом под фотографией, она прочла:

«Теа и Юхан Альдрин. На заднем плане – Морган Аксбергер, также член киноклуба „Ангелы-хранители“».

Морган Аксбергер – ранее исполнительный директор, а ныне – председатель правления концерна «Аксбергер», в котором работает Вальтер Лунд. Фредрика легко могла представить себе его сейчас. Этот человек символизировал власть во всех отношениях. Высокий, прекрасно сложенный, исполненный достоинства. В 70-е годы он унаследовал империю своего отца и с тех пор правил ею железной рукой. Хотя ему уже исполнилось семьдесят, его ухода на покой не предвиделось. Тем более оставалось загадкой, кто же сменит его на этом посту, поскольку наследников у него не было.

Должно быть, Ребекка искала встречи с Морганом Аксбергером, чтобы поговорить о киноклубе. Фредрика достала копию еженедельника Ребекки, которую ей отдал Петер. Пролистав его до конца, имени Моргана Аксбергера она нигде не обнаружила. Впрочем, это легко объяснялось тем, что он, один из наиболее влиятельных бизнесменов страны, наверняка был очень занят. Однако, заполучив в качестве куратора Вальтера Лунда, Ребекка имела шансы добиться встречи. В растерянности Фредрика решила запомнить этот вопрос и сделала перерыв в чтении.

Отыскав дискеты, найденные среди имущества Ребекки, она отправилась в технический отдел. В коридоре ей попался Петер и вздрогнул, увидев ее:

– Привет!

– Привет! – Она рассмеялась.

– А что? – Он остановился.

– Да нет, ничего. Просто ты так смешно поздоровался. Мне казалось, ты так обычно не говоришь.

Петер пожал плечами, улыбнулся ей вымученной улыбкой и пошел дальше.

Что-то явно было не так, однако любопытство по поводу того, что она обнаружит на дискетах, заслоняло все остальные мысли.

В техническом отделе было почти пусто. Единственный, кто мог помочь ей, – администратор.

– Стало быть, ты хочешь знать, что на этих дискетах?

– Да. И если там не слишком много материала, мне хотелось бы получить распечатку всего.

– Хорошо, посмотрю, что можно сделать.

Фредрика поспешила обратно к себе. Пожалуй, следует работать поменьше, чем это выходило в первую неделю. Если это, конечно, вообще возможно, пока она занимается делом Ребекки Тролле.

Проходя мимо кабинета Алекса, она заметила внутри его и Петера: с напряженными лицами, они шептались о чем-то. Она остановилась в дверях, недоумевая, что происходит.

Алекс первым заметил ее.

– Мы получили новости от службы наружного наблюдения. По поводу Хокана Нильссона.

– И что? – Она ждала продолжения.

Петер сосредоточенно читал какой-то документ, который держал в руках.

– Он исчез. Они несколько раз звонили в дверь и в конце концов проникли в квартиру. Она оказалась пуста.

– Он сбежал, хотя за ним круглосуточно следили?

– Похоже на то. Судя по всему, вышел через черный ход. Там наблюдения не было.

Фредрика видела, что Алекс раздражен и расстроен. Но было и что-то еще. Петер по-прежнему избегал встречаться с ней глазами.

– Я пойду проверю то другое, о чем мы говорили, – произнес он и вышел.

Фредрика посмотрела ему вслед:

– Что будем делать?

– Объявим его в розыск. Прокурор дал ордер на обыск. Петер поедет туда, как только закончит одно дело.

«То другое». Без всякой видимой причины Фредрика вдруг почувствовала себя лишней.

– У тебя есть чем заняться? – спросил Алекс.

– В избытке. Я внимательно изучаю заметки Ребекки по ходу работы над дипломом и пытаюсь понять, какие ее выводы…

– Отлично, – прервал ее Алекс.

Он пошел и сел за свой стол, стал что-то читать на мониторе:

– Что-нибудь еще?

Голос тоже звучал как-то непривычно. Не то чтобы враждебно, однако не располагал к продолжению беседы.

– Да нет, вроде ничего. Хотя есть одна вещь…

Он посмотрел на нее.

– Вальтер Лунд, куратор Ребекки. Я просила Эллен пробить его по всем базам, но ответа пока нет.

– А ты проверяла его в реестре учета населения?

Об этом она как-то позабыла.

– Нет, но сделаю это прямо сейчас.

Он коротко кивнул, снова перевел глаза на экран. Выходя из кабинета, она услышала его слова:

– Будь добра, закрой за собой дверь. Я должен сделать несколько важных звонков.

Сложившаяся ситуация была для Алекса непривычной и дикой. Внезапное появление в расследовании Спенсера Лагергрена поставило их всех в весьма щекотливое положение. Алекс с самого начала принял решение никому не передавать эту информацию.

– Все, что выяснится, останется между нами, – сказал он Петеру. – Если Лагергрен не замешан в этом деле, то надо установить это как можно скорее. Пока не делай никаких отметок в общем блоге. Я лично беру на себя ответственность за то, чтобы проинформировать руководство, если это понадобится.

Петер не стал возражать, но Алекс видел, что того смущает вся эта завеса таинственности.

Зазвонил телефон. Это был инспектор полиции, руководивший работами по раскопкам в Мидсоммаркрансене.

– Мы кое-что нашли.

Голос звучал хрипло от возбуждения – словно он все это время знал, что на том проклятом клочке земли их ожидают новые находки.

– Мужчина или женщина? – Алекс крепче сжал телефонную трубку.

– Это не человек, а вещи. Нож, топор и золотые часы.

– Ах ты черт!

– На крышке часов вроде есть какая-то надпись, но прочесть ее не получается.

Алекс сглотнул:

– Немедленно отправьте их в технический отдел! Возможно, эти часы помогут нам опознать того мужчину, которого мы нашли на прошлой неделе.

На прошлой неделе! Миновало уже немало дней – у Алекса не было желания подсчитывать, сколько именно, – а они так и не установили личность погибшего. Хотя Алекс поставил своей целью выяснить это еще до наступления выходных.

– Все уже отправлено.

Поблагодарив за информацию, Алекс задумался, что дают эти новые находки. Хотя он и сам не мог этого объяснить, в нем почему-то сразу возникла уверенность, что часы имеют отношение не к Ребекке, а к неустановленному мужчине. Они должны еще на шаг приблизить их к разгадке. И на шаг отодвинуть от могилы. Скоро неделя с тех пор, как нашли Ребекку, и полицейские продолжали копать. Если не последуют новые находки, назавтра раскопки будут прекращены.

Журналисты со всей страны буквально дышали им в затылок. Почему раскопки продолжаются? В конце концов Алекс счел, что ситуация абсурдна и что полиция должна выступить с разъяснением. Не пресс-конференция, так как сказать им было пока нечего, но несколько строк, дабы удовлетворить любопытство. И не создавать благодатную почву для тех немыслимых историй, которые произрастали из-за упорного молчания полиции.

Он покосился на заголовки свежих газет.

«Полиция подозревает массовое захоронение».

«Кошмарный сон без конца: полиция копает не за страх, а за совесть».

В одной из газет приводилось рассуждение о том, что это место про клятое, что люди, уходившие в лес, не возвращались. Никаких конкретных примеров, только слухи и беспочвенные фантазии.

Пустые сплетни.

Кто-то постучал в дверь кабинета.

– Войдите!

В дверь проскользнул Петер и тут же закрыл ее за собой. Для них обоих это было нечто новое. Единственной, кто любил сидеть взаперти, была Фредрика, но как раз сейчас ее дверь стояла нараспашку.

– Ты позвонил в полицию Упсалы?

– Не успел. – Алекс покачал головой. – Все время появляется еще какая-то чертовщина.

Он рассказал о новых находках. Петер жадно слушал.

– Топор и нож. Интересно, для чего они использовались?

– Если бы не бензопила, у меня возникли бы кое-какие версии, – ответил Алекс.

Петер расхохотался, но тут же осекся, поняв, что ситуация не располагает к веселью.

– Я позвонил заведующему кафедрой, где преподает Спенсер Лагергрен. Хотел узнать их взгляд на ситуацию. Он обещал, что разговор останется между нами.

– Ты сказал, почему звонишь?

– Я намеренно говорил общими фразами, не хотел выдавать истинную причину.

– Хорошо. Что он сказал?

– То, что мы уже знали. Одна студентка обвиняет его в сексуальных домогательствах. И решила подать официальное заявление в полицию.

– Почему, собственно говоря? Мне казалось, что такие дела решаются в университете в узком кругу.

– Девчонка, которая его обвиняет, представила электронные письма, якобы посланные ей Лагергреном. В них содержались косвенные угрозы. Именно эти угрозы заставили руководство университета отреагировать подобным образом.

Алекс тяжело вздохнул, посмотрел в окно. Еще один прекрасный солнечный день – похоже, потраченный зря.

– Каково мнение заведующего по вопросу о виновности?

– Он сказал, что лучше бы этих электронных писем не было, тогда дело куда проще было бы замять. С разгневанными студентами им часто приходится сталкиваться, но тут вопрос совсем иного рода.

– Кто-то другой мог послать эти сообщения от его имени?

– Чисто теоретически – да. – Петер полистал свой блокнот. – Но заведующий не склонен верить, что это сделал кто-то другой. – Петер набрал воздуху в легкие и продолжал: – А тот факт, что Спенсер Лагергрен на сегодняшний день сожительствует со своей бывшей студенткой, только усугубляет ситуацию.

Алекс почувствовал приступ досады.

– Что за бред! Какой абсурд – называть его отношения с Фредрикой несерьезными.

– Полностью согласен, – кивнул Петер. – Но, если честно, я не знал, что они так давно встречаются. Заведующий кафедрой сказал, что их отношения продолжаются уже более десяти лет, что она иногда ездила с Лагергреном на конференции. В тот момент он был женат. Я не хочу бросать тень на Фредрику, но откуда мы знаем, была ли она единственной, с кем он развлекался на стороне?

– А какое это имеет значение, даже если у него и было несколько подруг?

– Конечно никакого, если все было добровольно. Однако можно допустить, что он использовал свое положение и ранее, чтобы соблазнять студенток. И сердился, получив отказ.

Глаза у Алекса зачесались, словно рассказ Петера вызвал у него аллергию.

– Отправляйся с другими на квартиру Хокана Нильссона проводить обыск. А потом бери машину и поезжай в Упсалу. Побеседуй с местной полицией, разузнай, что там говорят. Составь себе представление об этом деле и отзвонись до окончания дня. Тем временем я выясню, есть ли основания подозревать, что Спенсер Лагергрен встречался с Ребеккой. И тогда решим, как нам действовать дальше.

– Хорошо.

Петер заторопился, чтобы все успеть. Когда он уже взялся за ручку двери, Алекс произнес:

– Все это по-прежнему остается между нами. Ради Фредрики.

31

Все это добром не кончится. От этой мысли мурашки бегали по коже. Малена Брумберг отключила мобильный, надеясь, что теперь преследователь ее не достанет. Хотя эта мера казалась нелепой. Ничто уже не могло исправить ее жизнь.

Странное дело: она почти не помнила, с чего все началось. Словно все проблемы свалились на нее за одну ночь, словно ситуация с самого начала вышла из-под контроля. Ей казалось, что они повстречались случайно. Только задним числом она начала понимать, что дело обстояло несколько иначе.

Он часто возвращался к тому, что они нужны друг другу. Правда, по разным причинам, но важнее всего то, что существует взаимная зависимость. Только раз она решилась пойти против его воли. Больше и не потребовалось, чтобы понять: его правила стоят выше ее собственных. Именно в тот раз он и снял фильм.

Фильм.

Страх накатывал холодными волнами, она готова была буквально лезть на стены. Он намекал ей потом, что иногда смотрит его и получает от этого удовольствие. Она ненавидела его за это. «Ненавидела» и «боялась» – эти два понятия, как выяснилось, стоят очень близко друг к другу.

Малена не знала, как справиться со своей постоянной тревогой. Она уже отработала несколько дополнительных смен. Заведующая домом престарелых в вежливой форме дала ей понять, что нельзя так убиваться на работе.

– Ты должна подумать и об учебе.

Как все это объяснить? Она не была ни на одной лекции с того момента, как нашли тело Ребекки Тролле. И контрольную в пятницу ей не написать. Какая разница, что она закончит учебу на семестр позже? У нее и без того полно проблем – куда более серьезных.

Теперь она вспомнила, когда впервые поняла: что-то не так. Это было в тот раз, когда она осталась у него ночевать. После того, как они погасили свет и собирались спать.

– Теа Альдрин – она ведь живет в том доме престарелых, где ты работаешь?

Строго говоря, Малена не имела права давать такого рода информацию. Но поскольку ему вроде бы и так было известно, что скандальная писательница проживает у них, она не видела причин это отрицать.

– Да, уже несколько лет.

– Она приятная?

– Не знаю. Да и никто не знает.

– Стало быть, она по-прежнему молчит?

Тут она почувствовала некоторые сомнения. Имеет ли она право рассказать о молчании Теа?

– Да, уже долгие годы не произносит ни слова.

– Ее часто навещают? – Он обернулся, посмотрел на нее в темноте.

Это было уже совсем против правил. Она промолчала.

– Ты могла бы ответить на мой вопрос?

– Нет, не могу. Я не имею права обсуждать с посторонними обстоятельства жизни пациентов.

Она услышала, как он тяжело задышал. Почувствовала, как он напрягся, но потом снова расслабился.

– Берегись, Малена. Не пытайся мне перечить.

Затем он умолк и повернулся к ней спиной в постели. В ту ночь она не спала ни минуты. И больше не оставалась у него ночевать. Как будто она очнулась и увидела, чего он добивается. Это – не маленькое приключение. Просто с ней рядом оказался мужчина намного старше, отбирающий у нее часы жизни, которые она с удовольствием разделила бы с кем-нибудь другим.

Но было уже слишком поздно.

Ее раздражало лишь то, что она все еще не понимала, в чем проблема. Почему такого человека, как он, интересует, кто навещает Теа Альдрин?

32

Ничто не указывало на то, что Хокан Нильссон ушел надолго. В холодильнике оставалась еда, в помойном ведре – мусор. Кровать была застелена, а рулонные шторы подняты. На кухонном столе стояла непомытая чашка.

Петер и его коллеги скрупулезно осмотрели всю квартиру. Открывали и закрывали дверцы шкафов и выдвигали ящики комодов. Подстелив газеты, вытрясли помойное ведро. Все намеки на то, куда он мог отправиться, были бы исключительно ценны. Никаких признаков того, что его увели силой, также обнаружено не было.

– Известно, когда он вышел из дома? – спросил Петер у коллег.

– Нет, к сожалению.

Никто ничего не сказал вслух, но всем было неловко из-за того, что Хокан Нильссон запросто смог улизнуть у них из-под носа, когда полицейские караулили в машине под окном. Они знали, что есть задняя дверь, но не поставили никого охранять ее.

– Нельзя сказать, чтобы он забрал с собой много вещей, – проговорил коллега, стоявший в спальне Хокана.

– Правда?

– Во всяком случае, не похоже на то.

Петер как раз проходил мимо пробковой доски в коридоре над компьютерным столиком. Счета и сообщения из банка и страховых компаний. На каждом счете Хокан ручкой написал дату – по всей видимости, день, когда он его оплатил. Все в идеальном порядке. Петер стал просматривать бумаги, сам не понимая, что ищет. Одна квитанция касалась подписки на газету, другая – заказанных книг. Третья оказалась страховкой на катер с подписью Хокана.

Петер нахмурил брови. Очень интересный факт: у Хокана имеется катер.

– Как узнать, есть ли у человека катер и где он находится? – спросил он у коллеги, у которого, как он знал, была яхта.

– Страховая компания может подтвердить факт владения катером, но, скорее всего, не знает, где он стоит. Боюсь, тебе придется звонить по разным яхт-клубам и спрашивать.

Коллега посмотрел на счет, который Петер держал в руке.

– Здесь написано, что это за катер.

Он ткнул пальцем в бумагу: «Рюдс хайен». Длина – пять метров. Подвесной мотор марки «Эвинрюде» в пятьдесят лошадиных сил.

– Не самое большое плавсредство, – усмехнулся Петер. – А что это за «Рюдс хайен»?

– О, это настоящая жемчужина! – ответил коллега. – Катер модели «Рюдс» семидесятых годов. С капитанским мостиком и каютой. Наверняка даже два спальных места.

– Так в нем можно ночевать?

– Прекрасно можно.

«Но не сейчас», – подумал Петер. По ночам температура по-прежнему опускалась до минус десяти градусов. В такую погоду только безумец мог ночевать на катере. Хотя вполне возможно, что Хокан доведен до отчаяния.

– Разве лодочный сезон уже настал? – спросил Петер.

– Нет пока. Но после первого мая клубы обычно начинают спускать на воду свои яхты.

– Стало быть, мы можем исходить из того, что катер по-прежнему стоит на берегу?

– Это ничего не значит. – Коллега отрицательно покачал головой. – Он мог сам спустить катер на воду, даже вопреки правилам клуба. Если он вообще принадлежит к какому-либо клубу.

Письменный стол у Хокана был маленький, окруженный высокими книжными полками. Петер внимательно оглядел корешки книг, обнаружил на нижней полке ряд папок. Они были помечены годом – с 1998-го и далее. Петер вытащил последнюю, на которой значился 2009 год.

Хокан был настоящим аккуратистом: все бумаги рассортированы по категориям, разложены в разноцветные отделения. «Телефон», «Квартира», «Интернет», «Гарантии». И в самом низу: «Катер».

Здесь Петер нашел всю нужную информацию. Катер был приписан к яхт-клубу «Святой Эрик», рас положен ному напротив Карлберга. И Хокан только что оплатил членские взносы за год вперед.

Петер поспешно захлопнул папку. Алексу придется поручить кому-нибудь из следователей заняться катером. Сам он спешил в Упсалу.

Всей душой Алекс жаждал пойти к Фредрике и постучать в ее кабинет. Сесть напротив нее и рассказать о последних открытиях. Это казалось единственно правильным, если рассуждать по-человечески. Но логика подсказывала нечто иное. Существовал риск, пусть микроскопический, что Спенсер Лагергрен замешан в убийстве Ребекки Тролле. И еще более ничтожный процент риска, что Фредрике известно о соучастии ее сожителя, но она решила об этом молчать. Поэтому Фредрика не должна знать, что именно расследуют сейчас Алекс и Петер. Тогда задним числом никто не сможет обвинить его, что он неправильно поступил.

Вернувшись к материалам прежнего следствия, Алекс пытался найти там следы Спенсера. Ребекка неоднократно звонила на коммутатор Упсальского университета, в последний раз – накануне исчезновения. И, судя по ее ежедневнику, у нее была предварительно назначена встреча со Спенсером два дня спустя. Во всяком случае, в ежедневнике значился человек с инициалами С. Л., а рядом приписка: «Не подтверждено». Алекс был почти уверен, что речь шла о Спенсере Лагергрене.

Впрочем, ежедневник являлся сомнительным источником информации. Существовал риск, что они все понимают неправильно. И кто знал, сколько у Ребекки было других встреч, не обозначенных в записях? А сколько она отменила, не вычеркнув?

Но, так или иначе, других источников у них нет.

Алекс открыл блог следствия, отыскал те несколько строк, которые заставили его заняться версией о смене научного руководителя. Показания однокурсницы: Ребекка была настолько недовольна своим прежним, что обратилась к другому – в Упсальском университете.

Он позвонил ей. Не стал утруждать себя формальностями, просто хотел получить ответы на несколько вопросов.

– Фрида.

– Это Алекс Рехт из полиции. Мы можем поговорить?

Да, все в порядке. По ее голосу он услышал, что его звонок заставил ее занервничать. Он поспешил изложить суть дела: на прошлой неделе с ней общался его коллега, и теперь возникли дополнительные вопросы. Она заколебалась: ведь она уже рассказала все, что помнила.

– Тот новый руководитель, с которым связывалась Ребекка. Вы по-прежнему не помните, как его звали?

– К сожалению, нет. Мне очень жаль, что я не могу вам помочь.

– Ничего страшного.

«Но хотя бы попытайся! – мысленно воззвал он. – Что-нибудь в памяти всегда оседает».

– Вы не помните, называла ли Ребекка его имя?

В трубке раздавалось дыхание Фриды. Интересно, почему так происходит? Почему люди начинают дышать по-другому, когда пытаются что-то вспомнить?

– Кажется, называла. Но точно не помню, как его звали. Какое-то необычное имя… Типа Гилберт.

– Может быть, Спенсер?

– Да!

Облегчение на другом конце: наконец она что-то вспомнила и смогла оказаться полезной.

– Его звали Спенсер, а фамилия кончалась на «грен».

Алекс посмотрел на снимок Спенсера Лагергрена, распечатанный с сайта университета. Четкие черты лица, густые седые волосы, орлиный взгляд. Не так ли выглядят убийцы, расчленяющие своих жертв?

– Они встречались?

– К сожалению, не знаю. Она, конечно же, очень хотела с ним встретиться, поскольку ей нужна была помощь в работе над дипломом. Но я не знаю, состоялась ли встреча. Зато я вспомнила кое-что другое. Хотя не знаю, пригодится ли вам это.

Алекс почувствовал, как растут ожидания.

– Рассказывайте.

– Она наткнулась на имя этого профессора в другой связи – в процессе работы над курсовой.

– Так-так.

– Не знаю, с какой стороны, но поэтому она надеялась, что ей будет от него двойная польза.

Алекс поблагодарил за информацию, ругаясь про себя, что они не в состоянии выяснить, встречались ли Спенсер и Ребекка, иначе как спросив самого Спенсера. Ему хотелось любой ценой избежать настоящего допроса. В этом случае Фредрику точно придется проинформировать.

Но этого по-любому не избежать.

Невозможно было дальше скрывать от Фредрики, что Спенсер фигурирует в расследовании. К тому же это аморально. И противоречит закону. Если Спенсер Лагергрен становится подозреваемым, Фредрику придется отстранить от следствия.

А она ни за что не согласится.

Печаль и гнев кипели в душе Алекса. Поездка на рыбалку в выходные осталась где-то далеко позади. Кроме того, она была отчасти омрачена рассказами Турбьерна Росса о деле Теа Альдрин. Да он почти помешался на идее ее виновности! Подумать только, он до сих пор, в нарушение всех правил, регулярно навещает семидесятипятилетнюю старушку в надежде, что та признается в убийстве сына!

Поднявшись со стула, Алекс решительно отправился к Эллен Линд.

– Готов список родственников Хокана Нильссона, с которыми мы могли бы связаться?

– Вот. – Она протянула ему лист, на котором оказалось меньше имен, чем пальцев на руке.

– Ты что, шутишь?

– Отец умер, бабушки и дедушки тоже. Из родственников у него только мать, тетка и две кузины.

Такой грустный список даже комментировать не хотелось. Как может быть так мало близких у молодого человека, только вступающего в жизнь?

– Кстати, я позвонила в университет насчет его учебы.

– И что?

– Девушка, которая приходила сюда с мамой и которую допрашивали по поводу того, кто пустил слух о Ребекке Тролле, сказала: он якобы обнаружил эту страницу, когда писал дипломную работу о новом законе против сексуальных услуг.

– Точно, – подтвердил Алекс.

– Но она солгала. Или сам Хокан солгал.

– О чем он солгал? – Алекс уставился на нее. – Или она…

– Наверное, солгал все-таки он. Дело в том, что он не писал никакого диплома, поскольку бросил учебу за год до окончания.

– Выходит, он так и не закончил университет?

– Нет.

«Как такое возможно? – подумал Алекс. – Как может парень, с первого дня занимавший центральное место в следствии, продолжать подносить новые сюрпризы? Раз за разом. И при этом не быть убийцей».

Фредрика просматривала заметки и материалы Ребекки Тролле к диплому. Ее не покидало чувство, что время уходит. Работа продвигалась медленно, поскольку у нее не было текста, с которым можно было бы сверяться. Она от души надеялась, что это временная проблема, что технический отдел до конца дня предоставит ей такие нужные материалы.

После выхода в 1976 году скандальных книг Теа Альдрин уже не смогла вернуться к нормальной жизни. Намеки были везде и нигде. Никто ничего не знал на сто процентов, но молва приписала эти книги ей. Конечно же, это она их написала – что послужило последним доказательством ее сумасшествия. Именно из-за них она выбрала жизнь в изоляции, именно поэтому не желала больше встречаться с читателями.

«Поэтому она не может смотреть детям в глаза», – писала одна газета в 1977 году, через год после скандала.

Кто-то заявил в полицию, но заявлению, как это часто бывает, не дали ходу.

Само собой.

Фредрика разыскала статью, где на фотографии был изображен сын Теа, Юхан, – тогда, на кинопремьере. С тех пор как он исчез в 1980 году, о нем никаких известий. Его так и не нашли. Куда он мог подеваться? Не будь он так молод в день исчезновения, Фредрика подумала бы, что именно он разделил могилу с Ребеккой Тролле.

Мальчика разыскивали по всей стране. Поначалу народ поддерживал любимую детскую писательницу, но потом отшатнулся от нее, когда поползли новые слухи, будто бы ребенка лишила жизни сама Теа. По следам злонамеренных сплетен писались новые статьи. Снова мусолили тему, почему Теа Альдрин решила жить в полном одиночестве. Не из-за тайн ли, которые она носила в себе, у нее так и не появился спутник жизни? Что таким тяжелым грузом ложилось на совесть, что могло довести человека до безумия?

Фредрика чувствовала, как ее все больше охватывает раздражение. Откуда пошли все эти нелепые слухи? Сначала о книгах «Меркурий» и «Астероид», потом об исчезновении сына. Похоже, злые языки довели Теа, потому что год спустя она убила своего бывшего друга – мужчину, который, по ее словам, являлся отцом Юхана. Газеты допустили ошибку, назвали его мужем Теа, но они не были женаты.

Почему он вдруг снова разыскал Теа – по этому поводу нигде ничего сказано не было. Она не стала обжаловать приговор суда о пожизненном заключении – без всякого сопротивления дала увести себя в тюрьму с наручниками на запястьях под объективами телевизионных камер.

Нетрудно было понять, как Ребекку взяла за душу жизнь писательницы. Однако большого куска мозаики все же недоставало – того, который прояснил бы, как интерес перерос в одержимость. С чего Ребекка взяла, что Теа невиновна в убийстве? Что она такое обнаружила, что сейчас не удается увидеть?

Позвонили из технического отдела – сделали распечатку с дискет за рекордно сжатые сроки. Фредрика буквально бегом устремилась забирать ее.

С изумлением и разочарованием она взяла в руки пачку бумаги, которая оказалась куда тоньше, чем она ожидала.

– Больше там ничего не было, – пояснила девушка, передававшая ей распечатку.

– Что с какой дискеты? – Фредрика стала перелистывать бумаги.

– Три верхние страницы – с той, которая называлась «Ангелы-хранители». Остальное – с дискеты «Диплом».

Похоже, она держала в руках неоконченный черновик работы. «Все же лучше, чем ничего», – утешила себя Фредрика.

На обратном пути ее окликнул Алекс:

– Мы должны связаться с родственниками Хокана Нильссона, чтобы выяснить, куда он делся. К сожалению, их очень мало. Ты можешь позвонить его матери и кузине? Двух других я поручил Сесилии Турссон.

Фредрика взяла бумажку с телефонными номерами. Алекс думал о чем-то своем и не посмотрел на нее, когда она пошла к себе.

Усевшись за письменный стол, она решила утолить свое самое острое любопытство, начав с «Ангелов-хранителей». На трех страницах описывался состав клуба и то, почему о них в свое время так много писали. Также было сказано, что количество членов с самого начала было осознанно ограничено – словно для того, чтобы нагнать еще больше мистики, и так окутывавшей закрытое общество.

Теа Альдрин – единственная женщина.

Морган Аксбергер. Человек, о котором Фредрика никогда ранее не слышала.

И позднее, когда один из участников покинул общество, ему на смену пришел Спенсер Лагергрен.

Этого не может быть. Это неправда!

Фредрика почувствовала, что бледнеет. В 1972 году клуб «Ангелы-хранители» пополнился новым членом. Это был молодой докторант, специалист по литературоведению Спенсер Лагергрен.

Спенсер. Опять.

Проклятье!

Собрав волю в кулак, Фредрика старалась мыслить четко, увидеть логические причины тому, что его имя снова появляется в рабочих материалах Ребекки. Судя по всему, ее коллеги многое упустили при исчезновении девушки. Нигде в материалах старого расследования ей не попадалось имя Спенсера. Пока она не отправилась в гараж.

Фредрика как раз собиралась убрать документ, когда в глаза бросилось слово, написанное Ребеккой внизу страницы и снабженное вопросительным знаком. Еще и еще перечитывая это слово, Фредрика почувствовала, как все у нее внутри опускается.

Единственное слово – но его достаточно, чтобы сердце замерло в груди.

Снафф?

33

Существовала лишь одна вещь, с которой Диана Тролле не могла до конца смириться, – беременность дочери. Ко всему остальному она надеялась со временем привыкнуть, научиться жить с этим.

Но она не могла простить себе, что так неверно оценила уровень доверия, существовавший между нею и Ребеккой. До этого момента Диана пребывала в убеждении, что они с Ребеккой знают друг о друге все. С сыном всегда было иначе, он теснее общался с отцом. Такой порядок вещей Диана никогда не ставила под сомнение, считая его естественным.

Она и отец ее детей довольно рано осознали, что не созданы друг для друга. В то время как прочие пары переживали постепенное отчуждение, Диана и ее бывший муж поняли, что никогда не были по-настоящему близки. Расставание прошло без трагедий. В один прекрасный день муж собрал вещи и съехал. И забрал с собой сына. Поселившись в трех кварталах от нее, он продолжал жить там, пока дети не пошли в старшие классы. Потом переехал в Гётеборг. Виделись они все реже.

Ребекка же всегда занимала особое место в сердце Дианы – не лучшее, чем сын, но более важное. Принято считать, что родители обычно крепче привязываются к первому ребенку. Для Дианы это была истинная правда. Дочь, которую она когда-то носила под сердцем, оставалась для нее особенной. Ей была присуща яркая мозаика качеств, унаследованных ею от родителей, смешанная с ее собственными неповторимыми чертами – как во внешнем, так и во внутреннем.

В тот вечер, когда она родилась, Диана и отец Ребекки долго смотрели на нее, спящую.

– Она похожа на нас обоих, – сказала Диана.

– Она похожа сама на себя.

– Получить что-то по наследству тоже неплохо.

В последние два года эти слова болью отзывались в сердце, когда Диана вдруг осознала, что только наследство ей и осталось. В первые сутки поисков ей удавалось сохранять спокойствие. Она позвонила бывшему мужу и сообщила, что произошло. Ему не стоит ехать в Стокгольм, Ребекка скоро найдется.

Уже на следующий день бывший муж стоял на пороге Дианиного дома. И остался на три месяца. Спал на диване в гостиной, рыдал у нее в объятиях, когда горе становилось невыносимым.

Три месяца – это девяносто дней. В течение этого срока поиски дочери велись активно. Затем что-то изменилось. Когда Диана пришла к Алексу Рехту, то сразу почувствовала: все стало по-другому. Количество следователей, по-прежнему продолжавших поиски, сильно уменьшилось.

– Мы не прекратим искать, – сказал Алекс, положив свои большие руки ей на плечи. – Но надо смириться с мыслью, что шансы найти ее живой в нынешней ситуации минимальны. Во всяком случае, мы, полицейские, должны это понимать.

Остальное и так легко было вычислить. Ему придется расставить приоритеты по-новому. Он создает новую группу, которой будет руководить.

– Я думаю уже не о том, найдете ли вы ее живой, – сказала Диана. – Я просто хочу знать, что произошло.

После этого бывший муж уехал обратно в Гётеборг. Его новая жена больше не могла ждать. Стояло лето, но каждый день лил дождь. Диана не отрывала глаз от экрана телевизора, когда передавали про шестилетнюю Лилиан Себастиансон, пропавшую из скоростного поезда Х2000. Испытывая колоссальное сочувствие к матери девочки, она от души желала ей всего самого лучше го. Когда лето подходило к концу, Диана почувствовала, что ее силы иссякли. Впервые в жизни она не знала, как собрать себя из кусочков, да и не хотела этого. Пока дочь не вернулась, у нее нет оснований радоваться.

Осенью начались будни. Сознание того, чего желала бы дочь – чтобы Диана жила дальше, – помогало ей переносить день за днем. Она снова стала много рисовать, чаще встречаться с сыном. Однако память о Ребекке не бледнела. Последнее, что видела перед собой Диана, закрывая глаза и засыпая вечером, было лицо дочери. И, просыпаясь утром, она снова видела ее перед собой. Ребенок, которому она однажды подарила жизнь, исчез, но память осталась. Диана и сын постоянно напоминали об этом друг другу: она с нами, хотя мы ее и не видим.

И вот Ребекка мертва. Это Диана поняла еще тогда, когда наступило то ужасное дождливое лето. Единственное, чего она не могла понять, – почему дочь так и не нашли? Где она может быть?

В земле.

Кто-то вырыл для Ребекки могилу, ничего не сообщив родственникам. Диана хотела поехать туда, в Мидсоммаркрансен. Стать на краю и заглянуть в пропасть, вырытую неизвестным. Алекс не советовал ей этого делать, считал, что надо подождать, пока полицейские закончат работу.

Алекс.

Он руководил поисками Ребекки и сразу опознал ее благодаря украшению. Диане он нравился. Она симпатизировала ему с самого начала. Знала, что он тоже пережил утрату. Но сравнивать его боль со своей казалось неуместным. Она видела, как ему тяжело, и не знала, как облегчить его страдания.

Или как он сумел бы помочь ей.

Диана расплакалась. Как дочь могла несколько месяцев ходить беременная и ничего ей не сказать?

У них ведь не было тайн друг от друга.

Алекс не делился мнением полиции. С беременностью была связана только одна из нескольких версий. Как тут могло существовать несколько версий – это было выше понимания Дианы.

Она набрала номер сына, надеясь, что не отвлекает его.

– Мама, ты меня никогда не отвлекаешь.

– Когда я звоню полицейским, они тоже так говорят. – Она невольно улыбнулась.

На глаза навернулись слезы.

– Ты что-то хотела мне сказать? Или просто поговорить?

Он так похож на своего отца – всегда стремится внести ясность.

– И то и другое. – Она помедлила, прежде чем продолжить. – Только будь со мной до конца откровенен. Ты точно не знал, что Ребекка ждала ребенка?

– Но послушай, мама, ты уже задавала мне этот вопрос раз сто, черт подери, и каждый раз я отвечал тебе…

– Что ты не знал. Да, правда. Прости, что продолжаю спрашивать, но мне трудно… так трудно понять, как она могла не сказать никому из нас ни слова.

Проклятье, теперь она уже не могла сдержать слез.

– Прости, – прошептала она в трубку. – Прости меня.

– Мама, ты должна свыкнуться с мыслью, что у нее были тайны.

– Но почему она скрывала именно это?

– Наверное, собиралась избавиться от ребенка.

– Тем больше оснований было поговорить со мной. Я не стала бы осуждать ее за аборт, она прекрасно это знала.

Сын ничего не ответил. Нести и свое, и материнское горе временами становилось тяжело.

– А как там с этим Вальтером Лундом? – спросил он.

– С ее куратором? – удивленно переспросила Диана. – Но ведь он намного старше ее. Ты имеешь в виду, мог ли он быть отцом ребенка?

– Мама, в этом деле что-то нечисто. Один раз он пришел послушать ее, когда она пела в церкви.

– Может, он верующий?

– При чем здесь это? Он был там, мама. Сидел в первом ряду и пожирал ее глазами.

– Ты тоже был там?

– Да. И самолично наблюдал эту картину.

Диана медленно переваривала слова сына. Алекс не хотел рассказывать, удалось ли установить личность несостоявшегося отца. Может, это Вальтер Лунд? Тогда скрытность Ребекки вполне объяснима. Как и упорное молчание полиции.

34

Поначалу могло показаться, что Вальтер Лунд – человек ниоткуда. Карьерист, взлетевший, словно комета, на небосвод крупного бизнеса, не имел прошлого.

– Как такое может быть? – спросила Фредрика Бергман у Эллен, когда они совместными усилиями попытались собрать факты о жизни куратора Ребекки Тролле.

– Просто он переехал в Швецию в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году, а гражданином Швеции стал в начале девяностых. Свое первое предприятие он открыл уже в первый год после приезда.

– Невероятная история! – Фредрика с удивлением перелистывала страницы. – О нем ходят легенды, будто он появился ниоткуда и пробился с такой силой, что сам Тор бы удивился.

– Кто?

– Тор, древнескандинавский бог. – Фредрика улыбнулась. – Тот, который с молотом.

Эллен рассмеялась.

– А в каком-нибудь из наших реестров он значится? – спросила Фредрика.

– Нет, нигде.

– Ах ты черт!

Эллен закусила губу:

– Не знаю, насколько тебе это интересно, но…

– Что? – Фредрика повернулась к Эллен, роняя бумаги.

– Мой муж, Карл, сталкивается с Вальтером Лундом по работе. И рассказывал о нем кое-что. Я имею в виду – о его поведении в плане личной жизни.

– И что говорит?

Эллен села. Фредрика отметила, что на ней опять широкая туника. Беременна? Мысль вовсе не странная – Эллен еще нет сорока.

– В общем, Карл рассказывал, что Вальтер Лунд всегда приходит на всякие званые ужины один. Без исключения. И это, конечно, вызвало кое-какие пересуды – что он якобы гей.

Фредрика почувствовала, что надежда ускользает. Если Вальтер Лунд – гей, то вряд ли у него могли быть отношения с Ребеккой. Но Эллен еще не закончила свой рассказ.

– Но однажды он появился на одном таком мероприятии со спутницей куда моложе себя. Только один раз, но этого хватило, чтобы пошли новые слухи, будто его интересуют только те женщины, которые ему в дочери годятся.

– Ну, если это случилось всего раз, вряд ли есть основания делать столь далеко идущие выводы. Возможно, это была племянница или еще какая-нибудь родственница.

– В том-то все и дело. – Эллен решительно покачала головой. – Он представил ее как «женщину, которая еще не нашла пути к своему счастью».

– И ты думаешь, что это могла быть Ребекка Тролле?

– Когда в следствии прозвучало имя Вальтера Лунда, я сразу вспомнила, что Карл рассказывал об этом случае. И решила обсудить это с ним. Он совершенно уверен, что на том банкете с Вальтером Лундом была именно Ребекка Тролле.

– Ты случайно не помнишь дату? – Фредрика вытащила ежедневник Ребекки.

– Точно не знаю, но он говорит, что где-то в начале февраля две тысячи седьмого года.

Неделя за неделей промелькнули перед глазами Фредрики. Встреча за встречей, отмеченные в ежедневнике Ребекки, но нигде в начале февраля не значилось В. Л.

– Допустим, в этом нет ничего странного, – проговорила она. – Все-таки он был ее куратором. Может, хотел проявить широту души и пригласил с собой на ужин. Надо будет спросить Диану, – возможно, она что-то слышала о том банкете, хотя он и не обозначен в записной книжке.

Эллен поджала губы.

– Конечно, поговори с ее матерью, однако я совершенно убеждена: в этой истории что-то не так.

– Почему?

– Потому что банкет состоялся в Копенгагене. Много ли других кураторов, которые приглашают своих подопечных студентов съездить на уик-энд за границу?

В руке Алекса блестели золотые часы, обнаруженные в земле в Мидсоммаркрансене.

Не раз и не два прочел он надпись, выгравированную на обратной стороне корпуса. «Носи меня. Твоя Хелена». Простые слова, достойные драгоценного металла, на котором запечатлены.

Сколько таких часов существует в стране? Не много. Только этой вещи должно хватить, чтобы установить личность обнаруженного мужчины. Кто был этот человек, пролежавший в земле несколько десятилетий? И которого никто не разыскивал.

Тут что-то не сходится.

Не бывает, чтобы человек пропал и никто этого не заметил. Просто не бывает.

Алекс сжал часы в руке. Он уже поручил отследить их историю.

– Узнай в часовых магазинах, свяжись с теми, кто занимается такими дорогими моделями. Постарайся выяснить, где они изготовлены и куплены.

Следователю было дано с собой несколько фотоснимков. Алекс надеялся, что тот скоро вернется. Если сами по себе часы не помогут, Алекс уже заранее принял решение обратиться в СМИ, опубликовать фотографию находки с просьбой откликнуться тех, кто их знает. Желательно как можно скорее.

Позвонили из лаборатории по поводу найденных в том же месте ножа и топора. На них обнаружены следы крови, однако они очень старые. Едва ли эта кровь могла принадлежать Ребекке Тролле или неизвестному мужчине, однако точно утверждать нельзя. Алекс содрогнулся при мысли о еще одном трупе.

Он покосился на свои наручные часы. Петер уже должен был добраться до Упсалы. Ему предстоит встретиться с местной полицией и узнать, что им известно. Они уже выяснили, что у Спенсера Лагергрена есть в Упсале бывшая жена, с которой он жил, когда пропала Ребекка Тролле. Петеру было поручено допросить и ее тоже.

Алекс вернулся к спискам телефонных звонков Ребекки. Через них привязать Спенсера Лагергрена к погибшей не представлялось возможным. Единственное, что у них было, – ее звонки на коммутатор Упсальского университета. А это, по сути, ноль.

Никаких электронных сообщений от Ребекки Спенсеру также не удалось найти. Это, в свою очередь, нисколько не гарантировало, что сообщения не посылались, лишь доказывало, что они не сохранились.

Но если они звонили друг другу не более чем пару раз и не переписывались – как же они тогда поддерживали связь? Вывод мог быть и тот, что связи просто не было. И что Спенсер не имел к следствию никакого отношения.

Алекс молил Бога, чтобы так и оказалось.

Из мрака забвения снова выступил образ Густава Шёё. Научного руководителя, который ссылался на Спенсера Лагергрена в доказательство того, что не покидал конференции в Вестеросе и потому не был замешан в убийстве девушки. А теперь этот свидетель, как и сам Шёё, обвинен в сексуальных посягательствах на студентку.

Так вот каким путем они познакомились?

Эта мысль щекотала воображение. А вдруг они в сговоре – Шёё и Лагергрен? Обеспечили друг другу алиби, чтобы никого из них не заподозрили. Между ними много общего: мужчины под шестьдесят, оба недавно разведенные и неравнодушные к молодым женщинам.

Тут позвонил Петер.

– Я побеседовал с нашими коллегами по поводу Лагергрена.

Голос его звучал напряженно, словно он звонил, стоя где-то на улице.

– И что они сказали?

– К ним поступило заявление от Тувы Эрикссон. Она утверждает, что Лагергрен использовал свое положение научного руководителя, чтобы вынудить ее к оказанию ему сексуальных услуг. А когда она не выполнила его требования, он совершенно задвинул ее дипломную работу.

– Проклятье!

– Но я бы не торопился принимать это все за чистую монету. – Голос Петера звучал тревожно, с ноткой задумчивости. – Тут все совсем не так, как в жалобах на Густава Шёё.

– А именно?

– На Густава Шёё пожаловались студентки, которым он несколько раз читал лекции. Они не состояли с ним ни в каких отношениях. В случае с Лагергреном девушка зависела от него. Обвинения предъявлены юной студенткой, которая писала диплом под его руководством и получила плохую отметку. И она ни на что не жаловалась, пока ее работа не провалилась.

– Ты думаешь, она все это выдумала?

– Я говорю только то, что у нее есть основания выдумать такое, чтобы выставить себя в более выигрышном свете. Если ты понимаешь, что я имею в виду.

Алекс прекрасно все понял. Спенсер Лагергрен совершил ошибку – отверг студентку, которая надеялась повысить свою будущую оценку путем близкой дружбы с научным руководителем.

– Она волочилась за ним, а не он за ней, – сказал Алекс.

– Мне тоже так кажется. Похоже на то.

– Так что, мы можем вычеркнуть его из списка? – Алекс задумался.

– Наверняка. Но Лагергрену это мало поможет.

– В каком смысле?

– Покойный отец Тувы Эрикссон был председателем муниципального совета в Упсале и другом местного полицмейстера. Тува Эрикссон пошла прямо к нему. Он лично взял этот вопрос на контроль, раз ему выпал шанс показать себя борцом за равноправие. Если Лагергрену не удастся представить очень убедительные объяснения всей этой истории, его ждут большие неприятности.

Алекс выслушал Петера и прекрасно понял, что ожидает Спенсера Лагергрена. Однако это уже не их с Петером головная боль. Если выпадет подходящий случай, он поговорит обо всем этом с Фредрикой.

– Подводя итоги: как на твой взгляд, все это имеет отношение к Ребекке?

– По-моему, никакого. Однако я намерен побеседовать с бывшей женой Лагергрена, если уж я здесь. Забыл посмотреть ее адрес. Ты можешь помочь мне?

– Конечно, подожди минутку.

Отложив трубку, Алекс открыл служебную адресную базу. Не помня, как зовут бывшую жену, он стал искать на имя Спенсера Лагергрена. В настоящий момент он прописан в Васастане, а вот до того…

По другому адресу – в районе Эстермальм.

Несколько нажатий клавиш на клавиатуре, новый поиск. Он слышал, как Петер окликает его в трубке, но не обращал внимания.

Наконец он снова взял трубку:

– Слушай меня внимательно. До апреля прошлого года Спенсер Лагергрен был прописан по их совместному с бывшей женой адресу в Упсале. Знаешь, куда он перебрался после этого?

– Нет. Ведь он вроде лежал тогда в больнице? После автокатастрофы, о которой рассказывала Фредрика.

– Разумеется, так. Но, переезжая в первый раз, он прописался в Эстермальме, на Ульрикагатан. Рядом с Домом радио, где в последний раз видели Ребекку. Всего в нескольких кварталах от Густава Шёё.

– Какое это имеет значение? – спросил Петер. – К этому моменту Ребекка уже год как исчезла.

– Та квартира принадлежала ему в течение нескольких лет. Ранее она была записана на его отца.

Петер долго молчал. Алекс ждал его реакции.

– Проклятый Дом радио! Все время приходится к нему возвращаться.

– И сейчас мы снова там. Но теперь мы знаем нечто новое: Ребекка искала нового научного руководителя. Ее однокурсница подтвердила, что она решила связаться с профессором Спенсером Лагергреном. И тот же Спенсер проживал неподалеку от того места, где ее видели в последний раз. Не в пользу Спенсера говорит тот факт, что он не поправил тебя в беседе по телефону, когда ты упомянул, что он живет в Упсале. Кроме того, он не проявился за весь тот период, когда она числилась пропавшей, хотя должен был понять: мы хотим побеседовать со всеми, кто так или иначе общался с Ребеккой.

– Но общались ли они? – спросил Петер, который предпочел продолжать сомневаться. – Этого мы не знаем.

– Точно не знаем, но слишком многое указывает на это. Ребекка несколько раз звонила на коммутатор Упсальского университета, где у нее не было других дел. Она записала С. Л. в свой ежедневник. И назвала его по имени в разговоре с подругой, сказав, что намерена связаться с ним.

– Деваться некуда, придется с ним поговорить. – Петер тяжело вздохнул.

– Придется. Но для начала побеседуй с его бывшей женой. Ее зовут Эва.

От полицейского управления Упсалы до того дома, где Спенсер Лагергрен когда-то проживал со своей бывшей женой Эвой, ходу было не более десяти минут. Только когда Петер уже нажал на кнопку звонка у двери элегантной виллы неподалеку от бульвара Лутхагесэспланаден, у него мелькнула мысль, что Эвы Лагергрен может не оказаться дома.

Он позвонил еще раз. Ильве понравился бы такой дом. Она гораздо больше, чем Петер, мечтала иметь собственный сад: видеть, как тянутся к солнцу ростки, собирать выращенные своими руками фрукты и ягоды. Петер не знал, как это устроить. Если сменить квартиру на дом, то придется из центра Стокгольма перебираться в пригород. «Только через мой труп!» – подумал Петер.

Дверь открылась, и он застыл, потрясенный.

Встречалась ли Фредрика с женой своего сожителя? Ему, Петеру, останется только благодарить свою счастливую звезду, если Ильва к шестидесяти годам сохранится хотя бы наполовину так хорошо.

Ибо Эва Лагергрен была ослепительно красива и одета с большим вкусом. Притом во всем ее образе не ощущалось ничего искусственного.

– Я вас слушаю.

Она говорила с улыбкой и наверняка отдавала себе отчет в том, какое впечатление ее внешность производит на мужчин.

– Петер Рюд, полиция. – Петер улыбнулся в ответ. – Мне надо обсудить с вами одно дело.

Она пригласила его в дом. Куртку и свитер он оставил в машине, чтобы почувствовать прикосновение весеннего солнца. Однако, войдя в дом Эвы Лагергрен, пожалел, что на нем рубашка с коротким рукавом. Хозяйка выглядела так, будто ждала гостей.

– Я не вовремя? – спросил он, когда она провела его в просторную гостиную. – Вы кого-то ждете?

– Нет-нет. По утрам я обычно работаю дома, а после обеда отправляюсь на службу. Эту привычку я завела, когда осталась одна.

«Стало быть, примерно год назад», – подумал Петер.

Они сели, она предложила кофе. Он вежливо отказался, желая закончить разговор как можно скорее. Излагая суть дела, он вдруг обнаружил, что ему трудно подобрать слова.

– Я пришел, чтобы задать несколько вопросов по поводу вашего бывшего мужа, Спенсера. Буду вам благодарен, если наш разговор останется между нами.

Понять ее реакцию не представлялось возможным. Ни одним движением она не показала, что подумала. Это напугало Петера. В этом расследовании у них нет права на ошибку.

– Стало быть, вы пришли, чтобы поговорить о Спенсере? Интересное начало. Итак, в чем дело?

В ее голосе не было ни капли иронии. Он откашлялся.

– Два года назад пропала девушка по имени Ребекка Тролле.

– Та, которую вы теперь нашли мертвой?

– Именно. Нас интересует, общалась ли она со Спенсером. Вы не помните ничего такого?

Едва произнеся эти слова, он понял, как глупо они звучали. Откуда, черт подери, она может это знать?

– Мы со Спенсером никогда не обсуждали, с кем общаемся.

Он смотрел на нее, не понимая.

– Нет, но…

– Дело обстоит так: у нас со Спенсером были четкие договоренности, и мы предоставляли друг другу большую свободу. А каким образом мы пользовались этой свободой – это мы, по понятным причинам, никогда не обсуждали.

Давно Петер не чувствовал себя таким дураком.

– Мне кажется, мы говорим о разных вещах. Мне хотелось узнать, не был ли Спенсер ее научным руководителем или консультантом.

– Откуда я могу это знать? Задайте этот вопрос его коллегам.

– Само собой, – поспешил заверить ее Петер. – Но я подумал, вдруг он называл имя Ребекки дома или…

– Нет, никогда.

Петер поднял глаза, заметив движение в окне позади Эвы Лагергрен.

– В вашем саду стоит какой-то молодой человек.

– Это мой друг. Он прекрасно может подождать.

Она улыбнулась многозначительной улыбкой, от которой Петер невольно покраснел.

Друг? Моложе, чем он сам?

Одно было ясно: никто из четы Лагергренов не предпочитал партнеров своего возраста.

– Вы помните конференцию в Вестеросе в две тысячи седьмом году? Она проводилась по весне. В марте.

– Честно говоря, с ходу не помню. – Эва сдвинула брови, задумалась. – В ту весну мы оба очень много ездили. У Спенсера было немало конференций, все не упомнишь.

– Тогда не буду вас больше задерживать. – Петер улыбнулся и поднялся.

– Ничего страшного.

Они двинулись обратно к входной двери. Все стены в доме были выкрашены белой краской и увешаны большими картинами.

– Да, еще одно, – проговорил он.

Она внимательно посмотрела на него.

– В те годы, когда вы со Спенсером были вместе, вам не доводилось слышать, чтобы его студентки проявляли недовольство?

– Вы имеете в виду, чтобы его обвиняли в сексуальных посягательствах?

Петер снова смутился.

– Ни разу. – Она решительно покачала головой. – Спенсер не стал бы так себя вести. Ему это не нужно. Ни для того, чтобы подчеркнуть свою власть, ни для самоутверждения.

Прямой ответ на вопрос избавлял от многих сложностей. Петер поблагодарил за беседу и напомнил: Эва не должна разглашать, что к ней обращалась полиция.

Выезжая на дорогу, он заметил, как молодой человек, ожидавший в саду, поднялся на крыльцо и позвонил в дверь. Под мышкой он держал букет цветов. Петер почувствовал легкий укол зависти.

35

Прямо перед носом Малены Брумберг лежал открытый учебник, однако она не видела букв. У нее было только одно желание: чтобы день поскорее закончился, чтобы начавшаяся неделя поскорее ушла в небытие. Ибо у нее пропало всякое желание в чем-либо участвовать. С того момента, как он позвонил, жизнь утратила краски. Она не понимала до конца, чего он хочет от нее, и к тому же ненавидела Теа Альдрин, которая что-то знала, но отказывалась поделиться. Если он появится снова, Малена заставит Теа говорить. Любой ценой.

Телефон ожил после обеда. На самом деле он звонил и в первой половине дня, едва она его включила, но она была не в состоянии ответить. Если это снова он, с закрытого номера, она просто положит трубку. Однако это был не он – кто-то ошибся номером.

Всего-то навсего. А у нее сердце стучало так, словно она только что пробежала марафонскую дистанцию.

Крепко зажмурившись, Малена уронила голову на руки. Сколько она выдержит? Долго ли она будет так дико вести себя, прежде чем кто-нибудь из друзей спросит, все ли с ней в порядке? Прежде чем заметят близкие.

Труднее всего было спрятаться от папиного взгляда. Этот взгляд всегда требовал отчета – как она себя чувствует, все ли у нее хорошо? И не раз оказывалось, что дела ни к черту. Загубленные годы лежали за плечами унылыми штабелями, было невыносимо осознавать, что она попала в тупик. Хотя так долго боролась и так далеко продвинулась.

Проклятье, проклятье!

Если все опять сорвется, она пропала. У нее не хватит сил снова начать с нуля.

36

Время шло к трем часам дня, и Спенсер Лагергрен почувствовал, что скучает по Фредрике. У Саги поднялась температура, она все время капризничала. Нога и бедро у него болели больше обычного, и, когда после обеда Сага заснула, он сам пошел и прилег. Когда Фредрики не было рядом, двуспальная кровать казалась невыносимо пустой. Как все это будет в тот день, когда он уйдет на пенсию? Само собой, добровольно он не уволится, но его со дня на день могут заставить. И что он тогда станет делать? Сидеть целыми днями дома? Ждать Сагу из школы и Фредрику с работы?

Адвокат посоветовал ему повременить – не факт, что полиция решит дать ход заявлению Тувы Эрикссон. Однако интуиция подсказывала Спенсеру иное развитие событий. Он столкнулся с проблемой, которая грозила положить конец всей его карьере. Все, что он строил и создавал столько лет, могло рухнуть. Уже одна эта мысль вызывала у Спенсера панику.

Адвокат буквально прочел его мысли.

– Ни в коем случае не общайся с девицей, которая заявила на тебя.

– Но я должен поговорить с ней, узнать, почему у нее на меня зуб.

– Это мы уже знаем. Ты отверг ее, а она обиделась.

– Точно?

– Поверь мне, в этом вопросе сомнений быть не может.

От бесконечных размышлений голова шла кругом. Он должен рассказать обо всем Фредрике, иначе просто не вынесет.

Его мысли перескочили на сегодняшний разговор с полицейским из коллег Фредрики. Очень странный разговор. Получается, в полиции не знают, с кем она живет? Неужели у нее в кабинете нет фотографий семьи, неужели она никогда не упоминает его и Сагу? Ему было неудобно, что он не предложил прийти к ним в управление, чтобы побеседовать, но у него просто не было на это сил. Кроме того, сам предмет разговора заставлял его нервничать. Фредрика спрашивала, не знал ли он студентку, обнаруженную мертвой и расчлененной, Ребекку Тролле. И Спенсер ответил отрицательно. Потом позвонил ее коллега по тому же делу, хотя и с другим вопросом. Густав Шёё заявил, что он, Спенсер, может подтвердить его алиби, – так и есть. Но почему Густав не позвонил ему и не предупредил, что с ним свяжется полиция?

Спенсер знал, в какой ситуации находился его коллега. Обвинения его не удивили. Густава бросила жена, и с тех пор он стал испытывать глубокое презрение к женщинам. С раздражением относился к дамам на ответственных постах. Спенсер знал, что это уже почти болезнь, поэтому всячески старался сам не оказаться в подобной ситуации.

Едва он задремал, как зазвонил телефон.

Голос в трубке был знаком ему лучше всех на свете, однако он осознал, что не слышал его уже несколько месяцев.

– Привет, Спенсер. Это Эва.

Эва. Тепло разлилось в груди, и он ничего не мог с этим поделать. Столько лет его очаровывал и обезоруживал этот голос: мелодичный и сильный, женственный, но никогда – беспомощный.

– Как у тебя дела?

Сидя на краю кровати, он почувствовал острый приступ грусти. Плохо. У него все плохо. Даже хуже, чем во время их последнего разговора.

– У меня все хорошо. Сижу в отпуске по уходу за ребенком.

– Я звонила тебе на работу и узнала, что ты дома с дочкой. – Она негромко рассмеялась в трубку. – Невероятно.

Несмотря на все свои заботы, он невольно улыбнулся. С ее точки зрения он, конечно же, сумасшедший, что обзавелся потомством как раз к пенсии. Одновременно он встревожился. Ему не понравилось, что она звонила в университет.

– Почему ты стала разыскивать меня?

Ее смех оборвался – как дождь, внезапно перестающий шлепать по поверхности лужи.

– Ко мне приходили из полиции.

Он закрыл глаза:

– Эва, послушай меня. Вся эта история со студенткой, подавшей на меня заявление, совершенно не имеет под собой оснований.

Какого черта они поехали домой к его бывшей жене? Чтобы услышать полное описание всех его недостатков?

– Так на тебя подала жалобу студентка? – Она говорила легким тоном, ибо не имела привычки воспринимать что бы то ни было всерьез. До того дня, когда поняла, что он намерен съехать от нее. – Это многое объясняет.

– Так они приходили к тебе не поэтому? – Он чувствовал себя совершенно сбитым с толку, голова пошла кругом.

– Нет, не поэтому.

Спенсер слышал, как она чем-то гремит. Наверное, это британский сервировочный столик, купленный, когда они жили в Лондоне, – ее любимая вещь.

– Они спрашивали про другое. Про девушку, которую нашли расчлененной, Ребекку Тролле.

Спенсер замер.

Ребекка Тролле. Опять!

– Что ты такое говоришь?

– Полицейский, который приходил ко мне, – его зовут Петер Рюд – спрашивал, не упоминал ли ты при мне Ребекку Тролле.

– И что ты ответила?

– Разумеется, я ответила «нет». Что ты обо мне думаешь?

В голосе Эвы появилось раздражение – ее легко было задеть.

– Как бы то ни было, мы говорили о конференции в Вестеросе.

– В две тысячи седьмом?

– Да, про нее. Я сказала, что ничего не помню.

А вот Спенсер помнил.

Конференция была очень хорошо организована. Поначалу он хотел предложить Фредрике поехать с ним, но потом отбросил эту идею. Ему показалось неправильным брать ее с собой в поездки и тем укреплять их отношения.

Шёё. По поводу той конференции ему самому звонили из полиции, чтобы проверить его алиби.

– Что еще он хотел узнать?

– Спрашивал, случались ли у тебя проблемы со студентками. И я сказала, что такого не было.

Спенсер снова лег на кровать, уставился в потолок.

– Алло! – проговорила Эва.

– Да-да, я тебя слушаю.

Сердце учащенно билось, стучало в ребра, хотело вырваться наружу. Сейчас он более чем когда-либо сожалел, что с самого начала не рассказал все Фредрике. Он-то думал, что полиция связалась с Эвой из-за Тувы Эрикссон. Но дело обстояло куда хуже.

Теперь его подозревают в убийстве Ребекки Тролле.

Рапортовать было особо не о чем. Фредрика позвонила и матери Хокана Нильссона, и кузине, но никто с ним в последнее время не разговаривал и не знал, где он может находиться.

– Не мог он просто так взять и исчезнуть, – проворчал Алекс. – Где-то же он прячется!

Ранее он попросил Сесилию Турссон проверить катер. Она пришла в его кабинет в тот момент, когда там была Фредрика. Женщины обменялись взглядами и молчаливым приветствием. Они не подруги, но пока в состоянии работать в одной упряжке. Алекс не желал разбирать их взаимоотношения: у него на столе два убийства, есть над чем поломать голову.

– В выходные Хокан Нильссон связался с председателем яхт-клуба по электронной почте, – сообщила Сесилия, – и попросил разрешения спустить свой катер на воду раньше других. Сказал, что собирается его продавать и хотел бы иметь возможность показать на плаву.

– Неужели он успел удрать за границу, а мы это прошляпили? – воскликнула Фредрика.

– Понятия не имею, – вздохнул Алекс. – С удовольствием ответил бы «нет», но по понятным причинам не могу.

– Председатель яхт-клуба был там в воскресенье, и тогда катер Хокана Нильссона еще стоял на берегу.

– Выходит, он спустил его на воду прямо сегодня! – Алекс присвистнул. – Немедленно позвоните в береговую охрану.

– Зачем? – удивилась Фредрика. – Мне кажется, куда более вероятно, что его катер остался на озере Меларен. Лучше позвонить на шлюз[7] – они наверняка обратили внимание на маленький катер, проходящий через них в такое раннее время года.

Алекс попросил Сесилию проверить это.

– Не понимаю я этого Хокана, – проговорил он, когда Сесилия ушла. – Он побывал у нас не менее трех раз и ни разу не дал никакой полезной информации, все приходилось тащить из него клещами. Во-первых, он переспал с Ребеккой. Во-вторых, это он распускал слухи, будто она торгует собой через Интернет.

– И в-третьих, ее профиль на том сайте создал именно он, – добавила Фредрика. – Хотя нет ничего странного в том, что он все это скрывал. Особенно если он замешан в убийстве.

– И тут мы увязаем по уши. Потому что не считаем его убийцей, способным расчленить свою жертву бензопилой.

Фредрика уселась. Ее босс выглядел явно бодрее, чем прежде.

– Так что ты думаешь обо всем этом? – Алекс откинулся на стуле, устремив взгляд в потолок.

– Думаю, он что-то скрывает.

– Почему мы не видим убийцу, а только Хокана? – Алекс выпрямился. – Он появляется снова и снова, как чертик из коробочки, – стоит нам решить, что он неинтересен и его пора сбросить со счетов.

– А его алиби? – Фредрика положила ногу на ногу.

– Непоколебимо.

Из открытого окна потянуло холодом. Алекс поднялся и закрыл его, потом снова уселся, упершись локтями в крышку стола.

– Кстати, что ты нашла среди имущества Ребекки Тролле в гараже? Что-нибудь интересное?

Фредрика почувствовала, как все в ней замерло.

«Имя Спенсера. Я нашла там имя отца своего ребенка».

– Кое-что. Нашла ее дипломную работу. Вернее, наброски к ней. И кучу материалов о Теа Альдрин. Похоже, свидетели правы: она тратила на свой диплом очень много времени и сил.

– Но имеет ли все это отношение к убийству?

– На этот вопрос я пока не готова ответить, – вздохнула Фредрика. – Однако я обнаружила связь с Морганом Аксбергером – главой концерна.

– И что?

– Морган Аксбергер общался с Теа Альдрин. Они были членами одного и того же киноклуба «Ангелы-хранители».

– Ах ты черт!

Фредрика согласно кивнула.

– Имя Аксбергера – одно из первых, на которое натыкаешься, едва начав изучать прошлое Теа Альдрин. Вполне вероятно, что Ребекка встречалась с ним, а нам об этом неизвестно.

– Морган Аксбергер – миллиардер, и ему все семьдесят. – Взгляд Алекса выражал сомнение. – Каким образом он может представлять интерес в таком расследовании?

Фредрика посмотрела в пол, потом в окно. У нее в голове звенело последнее слово из записей Ребекки Тролле.

Снафф!

– Ты сам сказал, что мы не можем отбрасывать ни одну версию. Морган Аксбергер – один из немногих, тесно связанных с Теа Альдрин, а у Ребекки был выход на него через Вальтера Лунда. Не думаю, чтобы он был замешан в этом деле, но он может представлять интерес по другим причинам. Пусть он один из ведущих предпринимателей Швеции, я считаю, мы должны допросить его ради сбора информации. Даже если он не общался с Ребеккой, он, вероятно, поможет нам разгадать загадку Теа Альдрин.

Алекс сомневался, это было очевидно.

– Пожалуйста, не считай, что я струсил, – проговорил он. – Однако мы должны расставлять при оритеты.

– Согласна. И я вовсе не считаю, что это важнейшая версия на сегодняшний день. Зато Вальтер Лунд заслуживает того, чтобы присмотреться к нему повнимательнее.

У Алекса был такой вид, словно он вот-вот рассмеется. Легко себе представить, что начнется в СМИ, если они вызовут на допрос и Вальтера Лунда, и Моргана Аксбергера.

– Я лишь излагаю некоторые факты, к которым мы должны как-то относиться, – сухо проговорила Фредрика.

И она рассказала, что узнала от Эллен: как Вальтер Лунд возил с собой Ребекку в Копенгаген.

– Об этом следует поговорить с Дианой Тролле. – Алекс поднял ладонь. – Она наверняка помнит, ездила ли ее дочь на выходные со своим куратором.

– Ты хочешь, чтобы я ей позвонила?

Алекс закашлялся и уставился на крышку своего стола:

– Нет, я позвоню сам.

Он опять поднял глаза. Она видела, что ее слова заставили его серьезно задуматься. Фредрика надеялась, что дальше расспрашивать он не будет, но напрасно.

– Кто еще состоял в этом киноклубе?

«Мой Спенсер…»

– Больше никаких знакомых имен. Но я буду изучать этот вопрос дальше, параллельно с другими делами. – Она посмотрела на Алекса. – А вы с Петером? Нашли что-нибудь новое?

Алекс молчал так долго, что, казалось, она не дождется ответа.

– Нет, ничего, – ответил он наконец.

У нее возникло чувство, что он тоже солгал.

37

Решение было принято прежде, чем Алекс додумал мысль до конца. Он позвонит Диане Тролле, а дальше видно будет, в какую сторону повернется разговор.

– Нам нужно поговорить об одном деле, – сказал он.

– Это касается Ребекки?

А разве есть что-то, что не касается Ребекки? Алекс удивился: неужели она могла подумать, будто он звонит ей по какому-то другому поводу?

– Да, и людей, которые, по нашим сведениям, находились в ее окружении перед тем, как она пропала.

Иногда он сам спрашивал себя, почему предпочитал именно эту формулировку. Он всегда говорил: «перед тем, как она пропала», а не «перед тем, как ее убили». Потому что в ней было больше правды? Судмедэксперт не мог сказать, сколько она прожила после того, как ее видели в последний раз. Возможно, убийца умертвил ее на месте. Но он с таким же успехом мог несколько дней держать ее взаперти. Или несколько недель. Этого они не могли установить. И если сам убийца не расскажет, они так никогда и не узнают всей правды.

– Может быть, приедешь ко мне?

Нет, черт подери!

Ее голос звучал так мягко, пробуждая в душе запретные влечения.

– Да, если это удобно.

– Если будешь в половине седьмого, поужинаем вместе.

Пульс стучал в висках, взгляд Алекса устремился к портрету Лены.

«Слишком рано, – подумал он. – Я не могу».

– Алекс, это всего лишь домашний ужин.

Она словно читает его мысли.

Приняв приглашение и закончив разговор, Алекс почти бегом пустился в кабинет Петера.

– Ты ничего не говорил Фредрике о Лагергрене?

– Нет, естественно. Как там дела с Хоканом Нильссоном? – спросил в свою очередь Петер.

– Шлюз он не проходил, так что остался на озере Меларен. Мы объявили его в розыск, и завтра он должен найтись. Хотя будет непросто: хорошая погода многих соблазнила спустить катера и яхты на воду раньше времени… Тебе, наверное, уже пора домой? – Алекс оглядел Петера.

– Да, скоро пойду. Осталось еще кое-что доделать. А ты?

– Я тоже собираюсь уходить. Но сначала хочу дождаться сообщения по поводу тех золотых часов.

– Сообщение уже прибыло, – раздался голос за его спиной.

В дверях стоял следователь, которому было поручено изучить этот вопрос. Алексу захотелось взглянуть, сколько времени, и тем намекнуть, что информация добывалась слишком долго.

– Часы этой модели были представлены на шведском рынке в тысяча девятьсот семьдесят девятом году и назывались «Папины часы». Популярностью они не пользовались, их продавали лишь несколько магазинов в Стокгольме и в других частях страны.

– И это все? – разочарованно спросил Алекс.

– Еще нет.

У следователя был торжествующий вид, словно он одержал большую победу.

– Я посетил не менее двадцати магазинов, и только в двух владелец работал в этой отрасли достаточно давно, чтобы помнить то время. И один из них был совершенно уверен, что именно он продал однажды этот экземпляр.

– Ты серьезно? – Петер посмотрел на коллегу с сомнением, однако тот кивнул.

– Он уверен на сто процентов – из-за надписи на обратной стороне. Он ее хорошо помнил. Его жену тоже зовут Хелена, потому и запомнил.

– Ну, и что он рассказал? – Алекс заинтересовался.

– Эти часы он продал женщине в конце тысяча девятьсот семьдесят девятого года – кстати, в том году у него самого родился ребенок, – а три дня спустя она принесла их обратно. Часы встали. Владелец магазина отдал их в починку, а в качестве компенсации лично занес ей домой, когда были готовы.

Прошла целая секунда, прежде чем Алекс и Петер осознали смысл этих слов.

– Она жила на Стюрегатан, по соседству с самим часовщиком, в соседнем подъезде.

Коллега протянул Алексу бумагу, на которой было записано все только что изложенное.

– Фамилия неизвестна?

– Нет, но поскольку мы знаем адрес и имя, найти ее будет нетрудно. Если, конечно, она не умерла или не уехала из страны.

– Мы разыщем ее! – Алекс крепко сжал в руке бумагу.

Спенсер был совсем на себя не похож. Фредрика заметила эту перемену в нем, но не могла ее понять. В конце концов решилась спросить, в чем дело.

– Ничего особенного, – ответил Спенсер. – Просто на этой неделе я немного прихворнул.

– Ты лжешь мне. – Фредрика медленно покачала головой, словно отмечая очевидный факт.

– Я никогда не лгал тебе. – Он взглянул на нее. – Если ты имеешь в виду мое прошлое, то я не солгал.

– Спенсер, ты лжешь мне сейчас. Речь идет не о том, что ты прихворнул на этой неделе, а о чем-то куда более серьезном.

Спокойствие в ее голосе, похоже, никак не передавалось ему. Он занервничал, поднялся с дивана, и она заметила, что ему трудно стоять.

– Нога хуже? Или бедро болит?

– Ни то ни другое. Просто отсидел.

Новая ложь. И она почувствовала: всё, с нее хватит.

– Мы не ляжем в постель, пока ты не расскажешь, что случилось.

От горя и досады она даже повысила голос, что они делали очень редко, даже когда расходились во мнениях.

– Ты так и не рассказал мне, почему внезапно решил взять отпуск по уходу за ребенком.

– Ты тоже мне далеко не все рассказала. – Он смотрел на нее в упор, и его глаза блестели от гнева и горя.

– Я? – От этого обвинения Фредрика даже попятилась. – Дорогой Спенсер, все, что я могу рассказать тебе, ты уже знаешь.

По его лицу она видела: он не знает, что и подумать. Что, черт подери, происходит?

– Сегодня мне позвонила Эва.

Он хотел произнести это небрежным тоном, но у него не получилось.

– Так все дело в ней?

– Передавала тебе привет.

Фредрика чувствовала, как вся комната заполняется его яростью, и все же не понимала, откуда эта ярость.

– Как мило. У нее все хорошо?

Он фыркнул и отвернулся. Подошел к окну, опираясь на костыль, и остался стоять там, спиной к ней.

– Так чего она хотела?

Он не ответил.

Фредрика изо всех сил старалась сохранять спокойствие, пыталась вспомнить, случались ли у них ранее подобные дискуссии. Но вспоминать было нечего. Их отношения не продержались бы столько лет, если бы они не умели быть откровенными друг с другом. Каждый всегда чувствовал, какие слова другой хочет услышать, что уместно сказать в той или иной ситуации.

Но то, что происходило сейчас, было новым и чуждым. Становилось совершенно очевидно, что у Спенсера душа не на месте и в течение дня произошло нечто, усугубившее его состояние. Однако он предпочел промолчать, держать ее в неведении, словно уже не надеялся на помощь.

Отчаяние и страх охватили Фредрику.

– Спенсер, ты должен все мне рассказать. Что происходит?

Все мышцы его лица напряглись, проступили желваки.

– Ничего. Абсолютно ничего не происходит.

Петер задержался на работе. Похоже, Фредрика неосознанно спасла своего сожителя, возбудив интерес к куратору Ребекки Вальтеру Лунду.

Петер прочел общий блог, потом заметки Алекса.

Прослеживались признаки того, что Ребекку и Лунда связывали более близкие отношения, чем представлялось следственной группе. Видимо, никто до конца не знал, насколько близкие. Алекс пообещал вечером переговорить с матерью Ребекки. Петер нашел это немного странным, но промолчал. Почему Алекс звонит Диане Тролле по вечерам? У них есть связь личного плана?

Покосившись на свои часы, Петер отметил, что пора домой.

Позвонил Джимми – порадовался, что брат отвечает на телефон целых два раза за день.

Его голос помог Петеру немного развеяться. Никто лучше Джимми не умел сделать сложное простым. Слыша в трубке голос брата, Петер легко мог представить его ребенком. Джимми был сильным и упрямым, в то время как Петер всегда держался позади, боязливый и неуверенный в себе. Его по-прежнему преследовали воспоминания о том несчастном случае. В любое время дня и ночи ему могла явиться картина, как Джимми раскачивается все выше и выше, качели почти делают «солнце» – и тут он срывается и летит вниз. «Как птица», – успел подумать Петер, прежде чем брат рухнул на землю, со всей силы ударившись головой о камень.

Возможно, именно эти воспоминания вывели его из равновесия, когда Ильву охватила депрессия. Он был словно запрограммирован на то, что тяжелые болезни не имеют конца. Поэтому он предал ее тогда, злоупотребил ее доверием.

Но она приняла его обратно. И больше он ее не покинет.

– Там снаружи кто-то стоит, – понизив голос, сказал Джимми.

– Так впусти его. – Петер почти не слушал. – Или ее.

– Это мужчина. Он заглядывает в окно.

– Он стоит и заглядывает в твое окно? – Петер отложил документ, который только что читал.

– Нет, не в мое.

Стоит ли воспринимать его слова всерьез? Порой Джимми хуже всякого ребенка понимал, что происходит вокруг. Он видел то, что хотел видеть, и делал те выводы, которые ему нравились.

– Как он выглядит – тот, который смотрит в окно?

– Не вижу, он стоит ко мне спиной.

Петер прекрасно представлял себе нынешнее жилище брата. Несколько домиков с роскошным парком позади. Там находился пансионат для инвалидов «Монгорден» и дом престарелых – он был виден из окна Джимми. Петер пытался сообразить, что такое может видеть брат. Влюбленный старичок высматривает даму сердца, которая пленила его во время игры в лото?

– Он старый?

– Не очень.

Когда Джимми по окончании школы переехал в пансионат, Петер возражал. Ему не хотелось, чтобы его брат жил по соседству с домом престарелых. Но родители настояли: Джимми полезно жить в спокойной обстановке, где нет толпы и шума под окнами.

– Как бы ты ни желал этого, – сказала мама, – Джимми все равно никогда не станет таким, как ты. В центре города он просто не сможет жить. Вот так обстоит дело.

Со временем Петер осознал, что этот дом как нельзя лучше подходит Джимми. Здесь мир казался достаточно маленьким, чтобы брат мог ощущать себя большим. Это дорогого стоило.

– Он обернулся, – прошептал Джимми. В его голосе звучал страх. – Смотрит на меня.

– Проклятье! Отойди от окна, немедленно!

Он услышал, как Джимми куда-то бежит с телефоном, потом отдаленный голос одной из сотрудниц:

– Джимми, ну что ты опять придумываешь?

Петер вздохнул. Опять буря в стакане воды.

Закончив разговор, он отложил телефонную трубку и попытался снова сосредоточиться на деле. Фредрика указала на связь между Морганом Аксбергером и Теа Альдрин. Они были участниками киноклуба, который перестал существовать еще в 1970-е годы. Не работай Вальтер Лунд в концерне Аксбергера, Морган был бы им совершенно неинтересен.

Вопрос, скорее, в том, представляет ли он вообще какой-либо интерес.

Петер считал, что вся эта история с киноклубом – дела давно минувших дней, однако проверить его все же стоило. Учитывая, как много, по утверждению Фредрики, о них в свое время писали в газетах, наверняка можно что-то найти в Интернете. Запрос по названию клуба – «Ангелы-хранители» – дал огромное количество ссылок.

Тогда он ввел в строку поиска «Ангелы-хранители» и «Теа Альдрин». Ссылок стало меньше. Он обнаружил и статьи, и фотографии – явно больше, чем успеет просмотреть. Двигая мышью, Петер постарался оценить объем материала, глянул на снимки. И был вынужден согласиться с Фредрикой: и лица, и имена были ему незнакомы.

Последний клик мышью, последняя фотография.

И тут на экране появилось то, чего он меньше всего ожидал.

Спенсер Лагергрен – подписанный снимок недавно избранного члена клуба. Таким образом, он был связан и с Теа Альдрин, и с Морганом Аксбергером.

Петер еще долго сидел у компьютера, пытаясь переварить увиденное. В голове вертелась одна мысль. Не может такого быть, чтобы эту же информацию не нашла Фредрика.

Допрос свидетеля Алекса Рехта

03.05.2009, 10.10

(запись на диктофон)

Присутствуют: Урбан С., Рогер М. (следователи), Алекс Рехт (свидетель).

Урбан: Итак, вы отправили Петер Рюда в Упсалу, домой к бывшей жене Спенсера Лагергрена?

Алекс: Да.

Урбан: Как вы считаете, это было разумно?

Алекс: На том этапе я считал приоритетной задачей определить, стоит ли нам вообще заниматься Спенсером Лагергреном. Поэтому мы связались с его бывшей женой.

Рогер: Часто случается, что убийцы заранее рассказывают своим женам о задуманном преступлении?

Алекс: На такие вопросы я отвечать не намерен.

Рогер: Вы должны отвечать на все наши вопросы.

(Молчание.)

Урбан: Почему вы сразу не проинформировали Фредрику Бергман?

Алекс: Мне показалось совершенно излишним вовлекать ее в это дело, пока мы не уяснили себе ситуацию.

Рогер: А Диана Тролле?

Алекс: Какое отношение она имеет к Спенсеру Лагергрену?

Рогер: Я говорю не о том, какое отношение Диана Тролле имеет к Спенсеру Лагергрену, а о том, какие у вас были с ней отношения.

Алекс: По этому поводу я также не намерен давать комментариев. Насколько я понимаю, меня вызвали не для этого.

Урбан: Вы совершенно правы. Вы здесь потому, что руководили следствием, которое привело к трагедии. А наша задача – выяснить, почему это произошло. Договорились?

(Молчание.)

Рогер: Мы прекрасно понимаем, что вам пришлось очень тяжело. Дело Ребекки Тролле стало для вас первым трудным делом после смерти жены.

Алекс: Не смейте примешивать сюда Лену.

Урбан: Мы только констатируем факты в данном деле. Стараемся вам помочь. Имелось множество подозреваемых, и вдруг в материалах следствия появляется фамилия сожителя одной из сотрудниц. Одновременно с этим вы нашли часы адвоката. Ясное дело, вы были потрясены.

Алекс: На том этапе нам еще не было известно, что это часы адвоката.

Рогер: А что вам, собственно говоря, было известно?

Алекс: Что Ребекка на момент смерти была беременна. Что она пропала не по собственной воле. Что ее убил и расчленил некто, уже совершивший убийство за тридцать лет до того.

Рогер: И что произошло потом?

Алекс: Нам снова позвонили с места раскопок. Я думал, они хотят сказать, что заканчивают копать, но они сообщили другую новость.

Вторник

38

Понедельник плавно перешел во вторник, а Алекс все еще гостил у Дианы Тролле. Все происходило так же, как и в прошлый раз: он, совершенно трезвый, сидел на диване, она пила вино, полулежа в кресле. Когда позвонил Петер с сообщением, что Спенсер снова появился в материалах следствия, первая мысль Алекса была поехать домой. Или обратно на работу. В гостях у Дианы он не мог мыслить ясно. А если Фредрика скрыла от своих коллег важную информацию, это требовало особенно четкого осмысления.

Диана начала возражать: он еще и часу не пробыл, а уже хочет уехать? Они ведь даже не успели поужинать. Их ждал эскалоп с рисом и тушеными помидорами.

И Алекс не нашел что возразить. Да и не хотелось возражать, скорее, хотелось остаться. Они поужинали, и Диана подала десерт. Алекс даже выпил бокал вина, но в остальном пил только минеральную воду. Она же выпила два бокала вина, а затем показала ему новую картину, которую писала.

– Красиво, – сказал Алекс.

Они пошли погулять, не говоря ни слова. В какой-то момент она вложила свою теплую ладонь в его руку. Заглянула ему в лицо, пытаясь понять, не вызвало ли это недовольства. Нет, он вовсе не был недоволен, и ее ладонь там и осталась.

Вернувшись, они выпили кофе и закусили итальянскими сухариками перед телевизором. Теперь часы показывали уже первый час, а они все еще сидели в гостиной.

– Вальтер Лунд, – проговорил Алекс.

– Что? – Диана выпрямилась. Выражение ее глаз изменилось, стало более мрачным и жестким.

– Каковы были его отношения с Ребеккой?

На память не всегда стоит полагаться. Задним числом люди нередко вспоминают то, чего не было, убавляют и добавляют от себя, что делает их свидетельские показания бесполезными.

– Ребекка очень радовалась, когда ей достался именно он. Она восхищалась его работой в развивающихся странах. – Диана сжала губы, потянулась за бокалом с вином. – Хотя я так до конца и не поняла, в чем суть этой кураторской программы. У нее не было ничего общего с руководителем крупного предприятия. Ей больше подошел бы кто-нибудь из деятелей культуры.

– Как часто они встречались?

– Всего несколько раз. – Диана отпила из бокала. – Во всяком случае, так она мне рассказывала.

Алекс отметил: уж не намекает ли Диана, что кому-то другому ее дочь могла сказать иное?

– Ты считаешь, она лгала и на самом деле встречалась с ним чаще?

– Не знаю, но у меня возникло такое чувство. И у сына тоже.

В воздухе повисло какое-то напряжение, необъяснимое для Алекса. Упомянув имя Вальтера Лунда, он запустил некий процесс, которого пока не понимал.

– Один раз Вальтер Лунд приходил послушать, как Ребекка поет в церкви, – продолжала Диана. – Ты знал об этом?

– Поначалу это не показалось мне странным. – Алекс кивнул. – Вальтер Лунд много лет активно содействовал церкви, а Ребекка пела в хоре. Кроме университета, церковь была самым подходящим местом для их встреч.

Диана со стуком поставила бокал на журнальный столик:

– Только вот зачем им понадобилось встречаться за пределами университета? Этого я никогда не понимала.

– Может, чтобы укрепить взаимопонимание? Кураторство строится на доверии и уважении. Не разумно ли предположить, что Ребекка и Вальтер Лунд встречались в неофициальной обстановке?

Однако это все равно не объясняет, зачем они ездили вместе на выходные в Копенгаген. Алекс заколебался. Рассказывать ли ей о той поездке?

Он откашлялся:

– Тебе известно, встречались ли они за пределами Стокгольма?

– Нет. Не думаю. А почему ты спрашиваешь?

– Стараюсь лучше понять, как они общались. – Он пожал плечами. – Может быть, он брал ее с собой на предприятия?

– Нет, я ничего подобного не слышала.

Алекс задумался. Похоже, о поездке в Копенгаген Диане ничего не известно. Сколько всякого разного скрывают от него его собственные дети: сын, вот уже несколько лет живущий в Южной Америке, и дочь, которая всегда становится исключительно скупа на слова, когда речь заходит о ее семейной жизни. Или все дело в том, что он не слушает? Не выражает интереса?

Диана еще глубже откинулась в кресле, лицо ее казалось усталым.

«Пора домой, – подумал Алекс. – Иначе я просижу здесь всю ночь».

– Мне до сих пор трудно смириться с мыслью, что она не сказала мне о своей беременности.

Слезы блеснули в глазах Дианы, теперь она казалась такой беззащитной.

– Возможно, у нее были весомые причины молчать?

Слезы перешли в рыдания.

– Какие такие причины?

Да, что могло заставить молодую девушку скрыть от матери подобное обстоятельство? Этот вопрос не оставлял Алекса с тех пор, как стало известно о беременности Ребекки. И трудно было определить, какое место этот факт занимает в следствии: значит он многое или вовсе ничего.

– Вы думаете, что отец ребенка – Вальтер Лунд? – спросила Диана.

– Нет, мы так не думаем.

Но Алекс не стал уточнять, что им доподлинно известно: отцом ребенка являлся Хокан Нильссон. И что Хокан бесследно исчез.

Когда Алекс собрался домой, Диана вытерла слезы и проводила его до двери. Он ждал с надеждой, не предложит ли она ему остаться. Но она промолчала, а он сам так и не решился заговорить об этом.

39

Во время завтрака Теа смотрела новости по телевизору. За ночь в СМИ просочилась новая информация: в могиле обнаружены топор и нож и отправлены в криминалистическую лабораторию. Необходимо выяснить, принадлежат ли следы крови на них неизвестному мужчине или Ребекке Тролле.

Но нет. Никому из них эта кровь не принадлежит.

Теа заставила себя хоть немного поесть. Иначе они подумают, что она заболела, вызовут врача, и начнется суматоха. Теа уже знала, кто еще лежит в земле в ожидании полицейских лопат и кого они пока не нашли.

Тревога давила грудь. Лишь бы они не потеряли терпение – пусть копают дальше, чтобы обнажилась вся грязь, скрытая от посторонних глаз.

В дверь постучали, вошла новая медсестра, которая не знала, как себя с ней вести.

– Доброе утро, – проговорила она.

Голос звучал так резко, что оконные стекла чуть не лопнули.

– Теа, к вам пришли.

Медсестра отступила в сторону, и из-за ее спины показался рослый мужчина.

– Доброе утро, – сказал Турбьерн Росс. – Прошу прощения, что врываюсь во время завтрака.

Он улыбнулся медсестре, и та поспешно вышла.

Подумать только, как у него хватает сил! И кто ему это разрешает! Впрочем, скорее всего, никакого разрешения и нет. Комиссар криминальной полиции Турбьерн Росс болен на голову, это Теа поняла еще давно. Поначалу его постоянные визиты мучили ее, но с годами она научилась его игнорировать.

Как обычно, он подтянул себе стул и уселся рядом с ней. Слишком близко. Словно ему мало было, что она его слышит, – он хотел заставить ее физически ощутить его присутствие.

Теа смотрела телевизор и продолжала есть.

– Вижу, вы следите за новостями по поводу Ребекки Тролле, – проговорил Турбьерн Росс. – Могу понять.

Он восседал на стуле, как король, засунув руки в карманы.

– Скоро мои коллеги наверняка навестят вас. Они знают, что вы с Тролле встречались. Это было отмечено в ее ежедневнике.

Теа прекрасно помнила тот визит, настойчивые вопросы. «Уверена, что вы сможете получить свободу, – сказала ей девушка. – Восстановить свое доброе имя. То, что вы сидите тут в одиночестве и забвении, – такая чудовищная несправедливость!»

Для Теа так и осталось загадкой, откуда Ребекка взяла свои сведения. Конечно же, она знала не все, но достаточно много.

– Медсестра рассказала, что на прошлой неделе вас донимал жуткий кашель, – с обеспокоенным видом произнес Турбьерн Росс. – В ваши годы надо следить за своим здоровьем.

Во рту он держал порцию жевательного табака – этот отвратительный запах заставил ее задержать дыхание.

– Теа, своим молчанием вы вредите сами себе. – Он покачал головой, посмотрел на нее с сочувствием. – Если бы вы только решились облегчить душу! Мы все были бы готовы выслушать, помочь вам.

На этом месте она с удовольствием повернула бы голову и посмотрела ему в глаза, однако сдержалась и продолжала неспешно есть. Кто эти «все», готовые ей помочь? За все эти годы ее навещал только Турбьерн Росс. Остальные полицейские давно махнули рукой, занялись другими делами. Дело о пропаже ее сына считалось нераскрытым, а она сама – невиновной. Так считали все, кроме Турбьерна Росса, который предпочитал осудить, нежели оправдать, и вцепился в это дело с остервенением, временами пугавшим ее.

Теа помнила их первую встречу: тогда она сразу же отметила его взгляд, затуманенный и странноватый. Даже злой. Тогда он был молод, стремился научиться, проявлял нетерпение, когда другие полицейские желали сделать перерыв в допросе.

Она молча наблюдала за ним. Видела то презрение к коллегам, которое выражала вся его фигура. Он сидел у стены, за спиной у других. Руки скрещены на груди, и его злоба буквально переполняла собой помещение.

В первый раз он навестил ее в камере. Поначалу она испугалась – подумала, что он хочет что-то с ней сделать. Но он пришел просто поговорить.

– Я знаю, что вы знаете, – сказал он ей тогда. – Даже если на это уйдет вся жизнь, я заставлю вас заговорить, чтобы мы тоже это узнали. Парень заслуживает того, чтобы его нашли. Любой ценой.

Много раз задавалась она вопросом, не встречала ли его раньше. Может быть, где-то в прошлом она его обидела? Если нет, то почему, ради всего святого, он все не может успокоиться? Почему ее сын так важен для какого-то полицейского?

После трех десятилетий его регулярных посещений она знала ответ на этот вопрос. Турбьерн Росс – сумасшедший. Если Теа не поостережется, ее и без того незавидная жизнь может стать еще ужаснее.

40

Фредрика Бергман чувствовала себя очень усталой. Вот еще одна ночь, когда она никак не может успокоиться и заснуть. Еще одна ночь бесконечных размышлений. Мозг отказывался работать, а сердце билось без передышки, гоняя обогащенную кислородом кровь по телу, которое мечтало лишь об отдыхе.

Утром того дня из норвежской криминальной полиции «Крипос» прислали по факсу рапорт: когда она пришла на работу, он лежал в ее отделении для писем. В рапорте говорилось о Вальтере Лунде. Ее не удовлетворила констатация факта, что Вальтер Лунд переехал в Швецию из Норвегии, она хотела узнать о нем больше и потому обратилась за помощью к коллегам из «Крипоса». Нужно отследить прошлое Вальтера Лунда: какое у него образование, был ли он женат, остались ли родственники в Норвегии?

Отчет оказался кратким. Вальтер Лунд родился в 1962 году, вырос в местечке Гол в Норвегии. Отец и мать умерли, братьев и сестер нет. Единственный ныне живущий родственник – дядя со стороны матери, обитающий все там же, в Голе.

Фредрике довелось однажды побывать в этом местечке в двадцати милях от Осло – унылой дыре неподалеку от знаменитого горнолыжного курорта Хемседал. В беспорядке разбросанные одноэтажные дома, разделенные на две группы железной дорогой. Неужели здесь вырос Вальтер Лунд – один из самых выдающихся деловых людей Швеции?

«Крипос» отмечал, что Вальтер Лунд отучился два года в профильной гимназии, в армии не служил. Зато фигурировал в полицейском реестре: был задержан за несколько мелких правонарушений еще до наступления двадцатилетнего возраста. Его отец имел солидное криминальное прошлое, а мать подозревалась в занятии проституцией. После 1979 года норвежское налоговое управление не зарегистрировало никаких доходов Вальтера Лунда. В тот год он декларировал ничтожную сумму, заплаченную ему судоходной компанией из Бергена.

Фредрика снова проглядела рапорт, не зная, что и подумать. Попыталась вспомнить, что читала про Вальтера Лунда ранее. Ведь он говорил где-то, что у него экономическое образование. Или она сочла это само собой разумеющимся?

Зайдя в Интернет, она обнаружила огромное количество интервью Вальтера Лунда – безграничные моря текста, но ни слова о его образовании. Он улыбался в камеру – за письменным столом, на заднем сиденье автомобиля, на трибуне. Не самодовольно, а дружелюбно. Похоже, он всегда думал о тех, кто будет смотреть на фото. Хотел показать: он человек, на которого можно положиться. Хороший человек. Фредрика вгляделась в глаза Вальтера Лунда на мониторе, будто пытаясь заглянуть в душу.

Свой имидж он выстроил несколько иначе, нежели другие бизнесмены. Брал на себя ответственность, признавал ошибки. Два года подряд отдавал более половины дохода на развитие технологических проектов в Африке, к югу от Сахары. Пресса внимательно следила за его визитами туда. Вот он, Вальтер Лунд, без пиджака и галстука, с закатанными рукавами и озабоченным лицом.

Фредрика вспомнила, что читала эти репортажи, когда они были только что опубликованы. Ее восхищала щедрость Вальтера Лунда и его активная жизненная позиция. Она знала, что он испортил отношения со многими другими бизнесменами, считавшими, что его слишком большой вклад в развитие и безопасность выставлял остальных в невыгодном свете.

Морган Аксбергер, руководитель концерна, открывал кошелек с куда меньшим удовольствием. Правда, в интервью он хорошо отзывался об инициативах Вальтера Лунда, однако предупреждал, что глобальную нищету вряд ли удастся победить за счет международной помощи.

Если Вальтер Лунд казался симпатичным и щедрым, то Морган Аксбергер представлялся хладнокровным циником. Лунд был простым норвежским парнем, выстроившим свое благосостояние с нуля, в то время как Моргану и богатство, и положение достались по наследству. Вальтер Лунд часто высказывался за то, чтобы в руководство крупных компаний включали больше женщин, в то время как Морган Аксбергер по праву старшинства лишь улыбался, когда об этом заходила речь, и намекал, что женщины, которые пригодны для такой задачи, уже заседают в правлении.

Алекс чуть не засмеялся ей в лицо, когда она предложила допросить Аксбергера и Лунда. Сама Фредрика не понимала, что в этой ситуации такого смешного. Разве перед законом не все равны?

Впервые Петер и Алекс совещались в «Логове льва» одни, не пригласив больше никого из следственной группы. Жалюзи были опущены, двери закрыты.

– Что делать, черт подери? – спросил Петер.

Алекс размышлял над этим вопросом почти всю ночь. Он вернулся от Дианы слишком поздно и в слишком приподнятом расположении духа. Редко случается, чтобы скорбящий человек излучал энергию, но у Дианы это получалось.

– Я принял такое решение: поговорю с Фредрикой, а потом ты поедешь и привезешь Спенсера Лагергрена. Если не выяснится нечто новое, что в корне изменит ситуацию.

Петер горько покачал головой:

– Не понимаю, как она могла скрыть от группы столь важные сведения.

– А я вот прекрасно понимаю, – сухо возразил Алекс. – Она хотела сама расследовать, насколько Спенсер замешан в деле, и не вовлекать нас, поскольку убеждена в его невиновности. Если быть до конца откровенным… мы с тобой поступили бы точно так же.

Но вид у Петера по-прежнему был недовольный: он не хотел предаваться подобного рода размышлениям.

– Удалось еще что-нибудь узнать о киноклубе, в котором состояла Теа Альдрин и все остальные? – спросил Алекс.

– Кое-что удалось. У меня сложилось впечатление, что это очень снобистский клуб – малое количество членов, почти нулевая сменяемость. В первый раз они привлекли к себе внимание в тысяча девятьсот шестидесятом году, когда эта четверка появилась на кинопремьере в Стокгольме, а на следующий день камня на камне не оставила от фильма в совместной рецензии в «Дагенс нюхетер»[8].

– В шестидесятом году? Значит, клуб работал довольно долго.

– Почти пятнадцать лет. И в нем всегда было только четверо членов. Теа Альдрин в нем состояла с самого начала. Кстати, и Морган Аксбергер тоже. Тогда Теа было двадцать четыре, а Моргану – двадцать один. Ты знал, что в первые годы после армии он отказался идти по пути отца и писал стихи?

Алекс был очень удивлен. Отец Моргана Аксбергера своими руками создал ту империю, которую теперь возглавлял сын. Тот факт, что смене власти предшествовал своеобразный бунт, был Алексу неизвестен.

– Понимаю, я сам был поражен. – Петер заметил его реакцию. – Как бы там ни было, вскоре после воз вращения из армии Морган Аксбергер опубликовал свой первый поэтический сборник, который привлек внимание читателей и был хорошо встречен критиками.

– И за счет этого он вошел в клуб «Ангелы-хранители»? – продолжил его мысль Алекс.

Он легко мог себе представить, как бунт Моргана Аксбергера против отца произвел сильное впечатление на таких людей, как Теа Альдрин, и открыл ему двери в определенные круги.

– Кто были другие члены клуба?

Петер достал лист бумаги с плохой копией черно-белой фотографии, снятой перед кинопремьерой.

– Вот это Альдрин и Аксбергер, – пояснил Петер, указывая пальцем. Алекс внимательно следил за его движениями. – А этот мужичок слева – угадай кто?

– Понятия не имею.

– Это бывший Теа Альдрин, которого она потом укокошила у себя в гараже.

Алекс присвистнул:

– Я смотрю, он был очень высок.

– А она очень маленькая. Известно тебе, что он не признал свое отцовство?

В голове Алекса завертелись картины с рыбалки на даче у Турбьерна Росса. Выходные, проведенные с коллегой, оставили в душе осадок. Алекс обнаружил в Россе новые неприятные стороны, которые наводили на мысль, что с коллегой не все в порядке.

– Что-то такое слышал, – пробормотал Алекс. – Как его звали?

– Манфред Свенссон. Судя по всему, это тогда воспринималось как скандал – что они ждали ребенка и при этом не собирались пожениться.

– А кто четвертый? – Алекс снова взглянул на фото.

– Литературный критик, умерший от инфаркта в тысяча девятьсот семьдесят втором году. Малоизвестная личность. Кстати, именно его и сменил Лагергрен.

– Известно, как Лагергрен попал в киноклуб?

– Нет. Придется расспросить его самого.

У Алекса снова возникло неприятное чувство. Допрашивать сожителя коллеги – такого всеми силами хочется избежать. Еще хуже – подозревать, что коллега скрыла от следствия факты.

– Кто сменил мужа Теа, когда они разъехались и он вышел из клуба? – нарушил Алекс повисшее молчание.

– Это единственное, чего я пока не знаю. Наверняка какая-нибудь шишка.

– И затем клуб продолжал свое существование, пока Теа не угодила в тюрьму?

– Судя по всему, нет. По неизвестным причинам он закрылся через пару лет после вступления Лагергрена. Почему – неясно.

Какое отношение имел киноклуб к исчезновению и смерти двадцатитрехлетней женщины? Почему все эти странные фигуры снова и снова появлялись в материалах следствия?

– Мы начинали с рассерженной бывшей подружки и приятеля, имеющего весьма искаженную картину реальности. Далее мы получили сведения о сексуальных услугах – сфабрикованные, как потом выяснилось, но непонятно, с какой целью. Обнаружили научного руководителя, который изрядно проштрафился уже после того, как Ребекка исчезла, что, в свою очередь, привело нас к Спенсеру Лагергрену. А теперь количество фигур на шахматной доске увеличилось за счет одного из самых известных бизнесменов страны. Вернее, двоих – если считать и Моргана Аксбергера.

– А в самом центре этой паутины сидит немая писательница, осужденная за убийство своего бывшего, сын которой бесследно исчез, – продолжал Петер, обдумав все сказанное Алексом.

Какая-то мысль витала в воздухе, Алекс едва успел ухватить ее на лету:

– Собственно говоря, все пути ведут к Теа Альдрин. – Он наморщил лоб. – Судя по записям в ежедневнике, Ребекка посетила Теа. Зачем – можно только догадываться. Все же знали, что она отказывается разговаривать.

– Нам тоже следовало бы ее навестить.

– Еще не время. Бессмысленно ехать и пытаться допрашивать женщину, молчащую несколько десятилетий, – если мы не знаем точно, чего хотим от нее добиться.

– Где она живет?

– Я пока точно не узнавал, но, кажется, в каком-то доме престарелых.

– Не слишком ли она молода для такого места?

– Ты прав, но в последний год пребывания в тюрьме с ней случился инсульт, и она не в состоянии сама себя обслуживать.

Тут в дверь «Логова» постучали, и вошла Фредрика, застав их на месте преступления. Алекс поймал себя на том, что невольно втянул голову в плечи, словно стыдясь.

На лице Фредрики было написано множество вопросов. В темных глазах – тревога. Она слишком умна, чтобы ее можно было обвести вокруг пальца.

– А, привет, давно не виделись. – Голос Алекса прозвучал глухо, улыбка получилась нервозной, а приветствие – нелепым.

– Привет. – Ее взгляд затуманился. – Я помешала?

– Нет-нет, заходи.

Она села за стол, держа в руках бумаги. Видно было, что ей не терпится обсудить нечто важное.

– Что сказала Диана?

Алекс растерялся. Диана? Откуда Фредрика могла знать…

– Ты собирался поговорить с ней о Вальтере Лунде и поездке в Копенгаген.

От облегчения Алекс чуть не рассмеялся.

– Насколько я понял, она ничего не знала о поездке. Однако общение дочери с куратором у нее тоже вызывало вопросы. Например, ей показалось странным, что он пришел послушать, как та поет в церкви.

– С Вальтером Лундом связано немало странного, – проговорила Фредрика.

Она рассказала, что ей стало известно от норвежских коллег.

– Мы должны допросить его, – добавила она. – И Моргана Аксбергера тоже. Нужно выяснить, что происходило вокруг Теа в те годы.

Алекс и Петер переглянулись, поняв друг друга без слов.

– Подождем, пока не разыщем женщину, купившую золотые часы, – медленно проговорил Алекс. – Давайте снова соберемся после обеда и подведем итоги.

– Что-нибудь случилось? – Фредрика насторожилась.

– Поговорим после обеда, – уклончиво ответил Алекс.

Тут в дверь снова постучали, и вошла Эллен.

Она была бледна, руки у нее дрожали.

– Звонили с раскопок, – сказала она именно то, чего все так боялись услышать. – Обнаружили еще один труп.

41

Если бы днем не пригревало солнце, Хокан Нильссон, наверное, не выдержал бы жизни на катере. Ночь была морозная, от сырости кожа стала липкой. Каюта, которую он в свое время построил достаточно небрежно, легко пропускала холодный ночной воздух.

Раньше он даже в шутку не мог вообразить, что придется жить на катере. Суденышко он купил напополам с другом несколько лет назад. Строго говоря, целью его было произвести впечатление на Ребекку – она обожала море. Но она не особо заинтересовалась, а друг вышел из доли уже после первого сезона. Хокан выкупил его часть и оставил катер себе. Включив мотор на небольшие обороты, он медленно шел через канал Карлберг, глядя на Стокгольм под новым углом зрения, наслаждаясь свежим воздухом и чувством свободы.

На катере он чувствовал себя в безопасности. А в яхт-клубе его ценили за готовность поучаствовать в общественной жизни. Хокан всегда был готов помочь: красил мостки, лакировал пол на веранде главного здания.

Как он желал, чтобы Ребекка разделила с ним ощущения от поездки на катере! Но она держалась в стороне, не хотела участвовать, когда он описывал свои планы на лето.

– Хокан, у нас не те отношения, – заявила она.

Это было летом – до того, как все произошло и она пропала. Наступила осень, а потом зима. А потом Ребекка забеременела.

Она носила его ребенка.

Снимок ультразвукового обследования он нашел случайно, когда пришел к ней в гости в общежитие. Начал спрашивать, что на нем изображено, откуда он взялся. Она вырвала снимок у него из рук, сказала, что его это не касается.

До сих пор не мог он без боли вспоминать, как разъярился тогда. Кричал, словно обезумев:

– Это мой ребенок? Мой? Отвечай, черт подери!

И она ответила, что не знает.

Хокан закрыл уши ладонями, словно стараясь спрятаться от звука ее голоса, который, как ему казалось, разносился эхом по всему озеру. «Я не знаю точно, кто отец ребенка».

Он сел на пол, положив ногу на резервную канистру с бензином, лежащую на корме. Как долго он сможет скрываться? Как скоро они разнюхают, что у него есть катер? Если полиция узнает, что он сказал Ребекке в тот вечер, когда нашел снимок зародыша, его тут же посадят на всю оставшуюся жизнь. Он никогда ничего не докажет.

Но разве он в чем-то виноват?

Меларен – большое озеро, здесь много укромных местечек. Правда, он не хотел забираться слишком далеко, чтобы не чувствовать себя совсем одиноким и всеми позабытым. Поначалу он стоял на якоре в Альвикене. Была мысль остановиться у острова Экерё, но потом он пошел дальше, миновав и Экерё, и Стенхамру. Подальше от всех неприятностей.

Хокан поднялся с пола, лег на короткую скамью. На катере можно было устроить настоящую постель, хотя и не с такими удобствами, как дома. Он взял с собой достаточно еды и питья, так что сможет скрываться, как минимум, неделю.

Хотя что такое неделя? Не так уж много.

Что он будет делать потом, он еще не придумал.

И снова его охватило чувство безнадежности. Все было непоправимо разрушено. Его отец не вернется, Ребекка тоже. И ребенок, которого она ждала, потерян.

Хокан съежился на скамье на катере. Он должен принять решение. Строго говоря, что изменится, если он тоже исчезнет?

42

В третий раз на этой неделе Алекс ехал от управления криминальной полиции на Кунгсхольмене к месту захоронения в Мидсоммаркрансене. Для этой поры солнце светило невероятно жарко.

Сообщение о том, что в могиле найдено еще одно тело, приостановило всю прочую работу. Фредрике было поручено продолжить поиски женщины, купившей золотые часы, а Петер поехал с Алексом.

– У меня по поводу всего этого неприятное чувство, – проговорил Петер, уже сидя в машине.

– У меня тоже, – согласился Алекс, – но я не вижу, как еще мы могли бы расставить приоритеты.

– Речь идет не о приоритетах, а обо всем этом жутком деле. – Петер бросил на него быстрый взгляд. – Что теперь делать с Лагергреном, например?

– Он подождет.

Он едва удержался, чтобы не добавить: «Нам некуда торопиться».

Именно такое чувство возникло у Алекса. Как будто новые находки в земле изменили расстановку сил на игровом поле и игра началась с начала. Хотя они еще не понимали как и почему.

Наконец Петер решился прокомментировать это:

– Я смотрю, ты не слишком переживаешь.

– Мне кажется, нам не следует воспринимать появление новой жертвы как откат назад. – Алекс решил все же попытаться выразить свои смутные ощущения. – Скорее, это заполнит пробелы, многое нам объяснит в этой истории.

Петер с недоумением уставился на начальника, который в этот момент парковал машину.

– Заполнит пробелы?

– Пошли. – Алекс открыл дверцу.

Земля молчаливо лежала под ногами, деревья стояли столь же величественные, как и прежде. Полицейские прошли четыреста метров от машины до места захоронения – по той же тропе, по которой, должно быть, проходил злоумышленник. И не раз, не два, а целых три раза, неся мертвое тело. В руках или на спине. Или в двух черных пластиковых мешках.

Они остановились у края ямы, пораженные размерами раскопанного участка.

– Это конец света, – проговорил инспектор криминальной полиции, руководивший работами. – Мы уже было решили копать только вот до той пластиковой ленты. – Он указал рукой. – За ней вся земля в корнях и камнях, невозможно себе представить, чтобы кто-то туда что-то зарыл.

– Как у вас дела с журналистами? – спросил Алекс.

– Плохо. Они теряют терпение и уважение, хотят любой ценой выяснить, чем мы тут занимаемся. Пришлось поставить несколько человек на охрану территории, поэтому сам процесс продвигается очень медленно.

Алекс обвел взглядом местность. Отвалы просеянной земли окружали яму высоким барьером, служа защитой от любопытных глаз.

– Ну вот мы и снова встретились, – донесся из земных недр голос судмедэксперта.

Они с Алексом кивнули друг другу. Врач выбрался наверх, отряхивая колени.

– Что ты можешь нам рассказать? – спросил Алекс.

– Почти ничего. – Врач посмотрел на Алекса, прищурившись, отступил в сторону, чтобы оказаться в тени. – Все выводы после того, как осмотрю труп в условиях прозекторской.

Воздух, вдыхаемый Алексом, казался по-летнему теплым. Птицы играли между деревьев, летая туда-сюда.

– Мужчина или женщина?

– Алекс, ты меня не понял. Спустись и посмотри сам, пока тело не унесли.

На минуту у Алекса словно свело ноги – он не был уверен, что хочет увидеть лежащее на дне этой дьявольской ямы.

– Могу взглянуть, – сказал Петер.

– Я пойду первым, – ответил Алекс.

Он взялся за край лестницы и стал спускаться. Лестница проседала под его весом, и он испугался, как бы не упасть прямо на тело, если она опрокинется.

– Труп в нескольких метрах у тебя за спиной, – уточнил врач.

Алекс спустился с лестницы на землю, обернулся. Увидел брезент, временно укрывающий тело. Подошел и присел на корточки. Чувствуя устремленные ему в спину взгляды коллег, приподнял край.

Невольно отпрянул.

– Теперь ты понял? – раздался за спиной голос судмедэксперта.

Петер встал за спиной у Алекса, заглянул ему через плечо:

– Ах, проклятье!

Алекс положил брезент на место, снова поднялся. Скелет, не более того.

– Как долго это здесь пролежало?

– Трудно сказать. Могу только констатировать, что очень долго. Несколько десятилетий, еще дольше, чем мужчина, которого мы обнаружили на прошлой неделе.

Врач сказал «мы», словно являлся членом оперативной группы, расследующей дело. В каком-то смысле так оно и было. Алексу нравилась такая формулировка – он охотно включил бы всех партнеров в следственную работу.

– Стало быть, сегодня вы прекратите копать? – выбравшись из ямы, спросил Алекс инспектора, ответственного за раскопки.

– Надо думать, в тех каменистых частях участка мы ничего не найдем.

– Я спрашивал не об этом.

– В таком случае да. Сегодня мы копаем последний день.

Легкий ветерок тронул кроны деревьев, туча пыли поднялась над кучами высохшей земли. Алексу казалось, что само зло горит где-то прямо у него под ногами.

– Хорошо, заканчивайте, – проговорил он и жестом позвал Петера обратно к машине. У него не было ни малейшего желания оставаться на этом проклятом месте.

Фредрика держала в руках золотые часы, обнаруженные в могиле. Все надеялись, что они помогут установить личность второго покойника.

«Носи меня. Твоя Хелена».

Многозначная, изысканная надпись.

«Носи меня»…

Могла бы Фредрика обратиться к другому человеку с таким призывом? В этом она сильно сомневалась.

– Красивые, – сказала Эллен, когда, зайдя в кабинет к Фредрике, увидела часы.

– Классический стиль. – Фредрика провела рукой по циферблату. Само собой, остановились они давным-давно.

Эллен села:

– Я проверила адрес, который мы получили от торговца часами, но в базе не указано, кто был прописан там ранее. А сейчас в этом доме никакой Хелены не проживает.

Она положила перед Фредрикой бумажку с номером телефона:

– Вот номер председателя жилищного совета. Он наверняка может найти ее в своих списках. Мне позвонить, или ты сама?

Фредрика пожала плечами. После того как она обнаружила Алекса и Петера уединившимися в «Логове льва», ей было как-то не по себе.

Что-то произошло. А от нее скрывают.

– Могу позвонить сама… Послушай, ты не знаешь, в последние дни ничего необычного не случалось?

Эллен не поняла ее коряво сформулированного вопроса.

– Я имею в виду – в расследовании.

– Нет, как мне кажется, – ответила Эллен, но в ее глазах читалась неуверенность.

Солгала? Фредрику не покидало чувство, что время уходит, как песок сквозь пальцы. Тут можно с ума сойти! В могиле обнаружено еще одно тело – еще один человек, которого забросили туда сильные руки, бесцеремонно распоряжающиеся чужой жизнью и смертью.

«Кто ты? – подумала Фредрика. – Ты, который крадется через лес – раз за разом, десятилетие за десятилетием, неся свидетелей, которых заставил замолчать?»

Спенсер?

Эта мысль не имела права на существование, была изгнана еще до того, как оформилась до конца.

Что могло толкнуть человека на такие поступки? Фредрика опасалась, что жертв было куда больше, теперь трупы мерещились ей под каждым деревом в лесу. Разум подсказывал, что так быть не может. Однако в том деле, которым она занималась, здравого смысла вообще было не много.

Спенсер.

С ним пыталась связаться Ребекка Тролле. Он входил в тот же киноклуб, что и Теа Альдрин. И упорно молчит о том, почему напряжен и мрачен. На самом деле Фредрика ни на секунду не верила, что он замешан в убийствах, однако выводило из себя то, что его имя постоянно мелькает в материалах дела. От невыносимого напряжения хотелось разрыдаться.

Проклятье! Еще не хватало сидеть и проливать слезы на своем рабочем месте!

Она посмотрела на бумажку с номером телефона жилищного совета. Там жила Хелена, купившая золотые часы. Фредрика подняла руку, чтобы набрать этот номер. Но набрала совсем другой – коммутатора Упсальского университета, через который можно было связаться с заведующим кафедрой литературоведения Эрландом Мальмом.

Спенсер никогда не простил бы ей этого звонка. Но она должна узнать правду. С Эрландом Мальмом ее не связывали особо доверительные отношения, но, как самый близкий Спенсеру человек, она имела право позвонить и выяснить, что произошло. Во всяком случае, она убеждала себя в этом.

Эрланд ответил – все тем же сочным низким голосом, как и обычно. Только у Спенсера голос еще более низкий. И только Спенсер еще более популярен, еще более успешен. Эрланду повезло, что Спенсер не возжелал власти и влияния, которые дает должность заведующего кафедрой.

– Привет, Эрланд, это Фредрика Бергман.

Сколько раз они встречались? Не раз и не два. Эрланд еще на раннем этапе понял, какие отношения связывают Спенсера и Фредрику, спокойно принимал ее как бесплатное приложение к коллеге во время поездок на различные конференции. Он всегда был вежлив, не позволял себе пренебрежения, как некоторые другие, презиравшие ее. Фредрику считали побочным увлечением, жертвой судьбы, обреченной на поражение, в то время как Спенсера лишь еще больше уважали.

Фредрика попыталась высказать свою тревогу, поначалу неуверенно, а потом заговорила все быстрее и быстрее.

– Что произошло? Я его просто не узнаю!

В горле стоял ком, она сглотнула. У нее возникла мысль положить трубку, но тут она осознала, что Эрланд молчит.

– Видишь ли, Фредрика, я не могу обсуждать с тобой этот вопрос. Пойми меня правильно. Поговори об этом напрямую со Спенсером.

– Боюсь, я даже не понимаю, что я должна понимать. А со Спенсером я пыталась разговаривать, и не один раз. Он ничего не говорит – молчит как рыба. Я просто схожу с ума.

Слова отдавались спазмом в груди. Неужели он откажет, когда она открыла ему душу?

Помоги мне, черт подери!

– Мы оказались, мягко говоря, в трудной ситуации, – с сомнением продолжал Эрланд. – Осенью у Спенсера была дипломница, Тува Эрикссон, он рассказывал о ней?

– Мимоходом. Упомянул, что она осталась недовольна.

– Недовольна! – Эрланд устало рассмеялся. – Я бы это так не назвал, но – да, в каком-то смысле. Фредрика, она заявила на него в полицию за сексуальные посягательства. Что он, используя свое служебное положение, якобы пытался принудить ее к оказанию ему интимных услуг.

Фредрика лишилась дара речи. Земля ушла из-под ног.

– Что ты такое говоришь? Это какое-то недоразумение.

– Мы на кафедре не можем выражать свое отношение по вопросу о виновности, а должны… – сурово продолжал Эрланд.

– Еще как можете, черт подери! – прорычала Фредрика.

– Она подала на него заявление в полицию. У нас нет иного выбора, кроме как дожидаться окончания следствия.

Заявление в полицию. Интимные услуги. Внезапное желание Спенсера сидеть дома с ребенком.

– Он уволен?

– Поначалу мы призвали его взять отпуск на некоторое время, но теперь, с подачей заявления в полицию, он официально отстранен от должности.

Фредрике больше нечего было добавить, она закончила разговор. О чем еще солгал ей Спенсер? В представлении Фредрики, между ними никогда не существовало тайн. Полная открытость, всегда и во всем, на этом так долго держались их отношения.

Должна ли она немедленно отправиться домой? Бросить работу, чтобы поговорить с ним начистоту, вытрясти из него все, что он скрывает?

Ребекка Тролле.

Интуитивно Фредрика чувствовала, что Спенсер не замешан в этом деле. Его членство в клубе «Ангелы-хранители» продолжалось недолго, к смерти Ребекки это не имело никакого отношения. Но как обстоят дела с другой студенткой, которая заявила на Спенсера в полицию? Содержится ли в ее рассказе хоть крошечная доля правды?

Не может быть.

Этого просто не может быть.

Фредрика чувствовала, что совершенно выбита из колеи, не в состоянии говорить со Спенсером, пока разочарование по поводу его скрытности жжет ее изнутри, как огонь.

Разыскав бумажку, которую ей дала Эллен, она набрала записанный номер. Председатель жилищного сове та ответил после второго сигнала.

– Я знаю, о какой квартире идет речь. Она была продана два года назад. Бывшую владелицу звали Хелена Юрт.

43

Строго говоря, было еще утро, когда Спенсер Лагергрен пришел в паспортный отдел управления полиции на Кунгсхольмсгатане. Покосившись на Сагу в коляске, он подумал, что они находятся в двух шагах от Фредрики. Однако у него не возникло мысли подняться и навестить ее. Беседа с полицейским, который побывал у Эвы, напугала Спенсера. Если раньше его подозревали в сексуальных домогательствах, то теперь он стал подозреваемым в убийстве. Иначе с какой стати они стали бы расспрашивать о той проклятой конференции, которая в каком-то смысле обеспечивала ему алиби?

Вероятно, его подозревают даже в нескольких убийствах.

На радио и телевидении пышным цветом цвели неподтвержденные слухи, что в Мидсоммаркрансене якобы нашли еще один труп. Маловероятно, чтобы полиция подозревала бы его в одном убийстве и не подозревала в другом. Спенсер не знал, что и подумать; более всего ему хотелось, чтобы вся эта история оказалась дурным сном и он мог поскорее проснуться.

До него в очереди было четыре человека – авось он успеет сделать свое дело, пока не проснулась Сага.

Тревога отдавалась болью во всем теле, ощущение катастрофы нарастало с каждым днем. Он понимал, что с самого начала должен был поговорить с Фредрикой. Оказать ей истинное доверие, положиться на то, что она поверит ему.

Тревога перерастала в гнев. Не ему одному следовало бы раскрыть свои карты. Фредрика спросила его напрямую, знал ли он Ребекку Тролле, а потом отвернулась, сделав вид, что задала этот вопрос без всякого повода.

Что-то во всей этой истории не сходилось.

Как она решалась на целый день оставить с ним свое единственное дитя, если втайне подозревала, что он лишил жизни несколько человек? Распилил тело молодой женщины на части, утащил в лес, бросил в землю и ушел восвояси…

Похоже, мы ничего друг о друге не знаем.

Он любил вспоминать их первые свидания – в те времена, когда оба они были менее испорчены, а их отношения спонтанны. Они виделись, когда было время, желание, возможность. Их связь была и невинной, и грехов ной: невинной – потому что строилась на редкой искренности; греховной – потому что Спенсер был женат.

У них было так много общего – интересы и ценности. В тех немногих случаях, когда взаимопонимание подводило, любовь залечивала все раны. Взаимная зависимость, потребность друг в друге все больше связывала их, заставляла встречаться все чаще и чаще. Они шли на риск, ставили коллег Спенсера в двусмысленную ситуацию, когда Фредрика ненавязчиво появлялась с ним в поездках, прокрадывалась в его номер, спала в его постели.

Прошло уже два года с тех пор, когда она поставила вопрос ребром, заявив, что хочет ребенка. Она задумала усыновить китайского малыша и вырастить в одиночку. Без него. Оправившись от потрясения, он сказал то, что думал. Если она хочет ребенка, он с удовольствием ей его подарит.

Подарит. Как букет цветов.

Казалось, эти слова пришли из другого века. Однако она согласилась, сказав, что никакого другого мужчину она так не хотела бы видеть отцом своего ребенка. Словно у нее было несколько кандидатур на выбор.

Очередь подошла, и Спенсер очнулся от своих мыслей. Ведь он срочно назначил встречу с адвокатом, разъяснил ему свое видение ситуации.

– Как, черт подери, тебя угораздило вляпаться во все это дерьмо? – побледнев, произнес Уно.

«Понятия не имею», – только и мог бы он ответить. А друг ничего не сумел посоветовать. Спенсеру придется выждать: если его всерьез подозревают в убийстве, то вызовут на допрос. Возможно, задержат, если сочтут опасным. Скорее всего, именно так они и поступят, учитывая тяжесть преступлений.

Энергии у него только прибавилось. После встречи с адвокатом Спенсер пошел прямиком домой и достал паспорт. Ему все это надоело, – если петля на шее затянется слишком туго, он покинет страну. Временно. Ради душевного покоя.

Но оказалось, что срок действия паспорта истекает через несколько месяцев, а это существенно ограничивало количество стран, в которые он мог уехать. Окончательно запутавшийся во всей этой истории, он решительно направился в полицию и заказал себе новый паспорт.

Как последний выход, если это понадобится.

Вернувшись в управление, Алекс и Петер разошлись по кабинетам. Петер включил компьютер, стал просматривать почту. К нему зашла Фредрика – неподвижное лицо, печальные глаза. Петер почувствовал, что не имеет права спрашивать, что произошло, – пока сам готовится допрашивать ее сожителя.

– Хелена Юрт, – сказала Фредрика.

– Так это она купила золотые часы? – Петер ощутил новый прилив энергии.

Фредрика кивнула:

– Мне удалось вычислить ее с помощью председателя жилищного совета и даже получить ее нынешний адрес. Она живет возле парка Витабергспаркен на Сёдере.

– Ты звонила ей? – Петер оживился, подался вперед, желая узнать больше.

– Я собираюсь туда. – Она помолчала, потом добавила: – Может, поедешь со мной?

За те два года, что они проработали вместе, она ни разу не делала ему таких предложений.

– Само собой, – ответил он. – С удовольствием.

Закончив то, чем занимался, он заглянул к Алексу сказать, куда они направляются.

– Хотя у нас с тобой было еще одно дело, – напомнил Алекс.

Спенсер Лагергрен.

– Может быть, займемся им попозже?

Алекс не стал возражать. Как и Петеру, ему совершенно не хотелось подходить к вопросу, какова роль Спенсера в деле.

– О чем шла речь? – спросила Фредрика, когда они шли к машине.

Петер ненавидел чувствовать себя Иудой, слова застревали в горле, когда он пытался выговорить явную ложь.

– Да так, ничего особенного.

Пожалуй, Фредрика могла бы подрабатывать ясновидящей, если бы ей пришло в голову уйти из полиции. Петер чувствовал, что ее взгляд буравит ему спину, понимал, что она не поверила.

Надо срочно как-то загладить ситуацию. Он обернулся к ней:

– Правда ничего особенного.

– Я поняла.

В машине повисла напряженная тишина. Дома вдоль дороги, совершенно чистое голубое небо и солнце, куда более яркое, чем можно себе представить в это время года.

Машина выехала на мост Вестербрун, пересекая район Сёдермальм.

– Не хочу ехать через шлюз, там сейчас наверняка пробки, – пробормотал Петер.

Фредрика не ответила. Ее менее всего интересовало, какой он выбрал путь.

Исподтишка наблюдая за ней, он пытался прочесть ее мысли. Хотелось попросить прощения, но он толком не знал, как и за что. Вот и дом, где, по их данным, проживала Хелена Юрт. В реестре учета населения значилось, что она одинока и не имеет детей. Когда-то была замужем, но только до 1980 года, а насчет мужа было указано, что он эмигрировал год спустя.

Эмигрировал. И Петер, и Фредрика обратили внимание на это странное слово, будто ждали увидеть: «был убит и зарыт в землю». Если он действительно считался покинувшим страну и не имел никаких связей в Швеции, то становилось понятно, почему никто его не разыскивал.

– Нам нужны имена друзей и знакомых, – сказала Фредрика, пока они поднимались по лестнице. – Его можно как-то выследить!

– Ты не думаешь, что мы нашли именно его?

– Я думаю, что мы нашли его часы. Если, конечно, Хелена купила часы ему, начнем с этого. Но мне все же странно, что человек, которого считают эмигрантом, может уже тридцать лет как быть покойником и никто не спохватится.

Петер стиснул зубы, подавляя желание взлететь вверх по лестнице бегом.

Хелена Юрт – очень старая женщина, ей к восьмидесяти. Велик риск, что она не сможет оказать им той помощи, на которую они рассчитывают.

«Одинокая, – подумал Петер, когда они позвонили в дверь. – Она должна быть чертовски одинока».

Дверь медленно открылась, на пороге возникла дама – богемное существо без возраста. Одежда на ней была таких ярких цветов, что делалось больно глазам.

Петер предоставил Фредрике вести разговор: представиться и изложить суть дела.

– Нас интересует, видели ли вы раньше вот это.

При виде золотых часов на ладони у Фредрики Хелена невольно попятилась:

– Где вы их нашли?

– Может быть, мы сначала войдем?

Квартира выглядела потрясающе: потолки высотой метра четыре с барельефами, белые стены, роскошный паркетный пол. Несколько скромных произведений искусства на стенах, пара личных фотографий. Дизайнерские шторы и настоящие персидские ковры на полу заставили бы мать Петера позеленеть от зависти.

Хелена Юрт провела их в гостиную, предложила сесть на большой диван, развернутый к окнам, а сама опустилась в кресло напротив.

Фредрика протянула ей часы и внимательно наблюдала за Хеленой, пока та их разглядывала.

– Мы обнаружили это в земле в Мидсоммаркрансене.

– В земле? – Хелена приподняла брови.

– Вы наверняка слышали об этом в новостях, – сказал Петер. – Поначалу, на прошлой неделе, там было обнаружено тело молодой женщины. Ее звали Ребекка Тролле.

– А еще вы обнаружили тело мужчины. – Хелена откинулась на спинку кресла.

– Да, и его личность нам не удалось установить, – тихо и деловито продолжал Петер. – Но неподалеку от него были найдены эти часы, и мы предполагаем, что они попали в землю одновременно с ним.

– И вы думаете, что часы могли принадлежать мужчине?

– Да, – ответила Фредрика.

Хелена Юрт взвесила часы на руке – кажется, унеслась в мыслях куда-то далеко. Очевидно было, что эта вещь пробудила в ней воспоминания, и Петер уже не сомневался, что часы приобрела она.

– Я купила их в тысяча девятьсот семьдесят девятом году, – сказала она. – Моему тогдашнему мужу, Элиасу Юрту. Это был подарок ему на пятидесятилетие. По случаю юбилея мы устроили тогда большой прием, пришло множество народу.

Хелена поднялась, достала с полки фотоальбом. Наблюдая за ней, Петер отметил, что она движется куда грациознее других восьмидесятилетних дам, которых ему доводилось встречать.

Она положила перед Петером и Фредрикой раскрытый альбом, показывая снимок Элиаса Юрта, сделанный в день его пятидесятилетия. Это был высокий статный мужчина с суровым лицом. Часы были у него на руке.

– Все те годы, что мы прожили вместе, Элиас отличался мрачным настроением. Возможно, его мучила наша бездетность, но я подозреваю также, что он страдал депрессией. В те времена психиатрия находилась не на том уровне развития, как сейчас. Люди не обращались за помощью только потому, что у них плохое настроение, а стискивали зубы и шли дальше.

Петер разглядывал фотографию Элиаса Юрта – лицо казалось знакомым.

– Чем он занимался?

– Он был адвокатом.

Похоже, она хотела добавить что-то еще, но предпочла промолчать.

– Где он сейчас? – спросил Петер.

Хелена посмотрела на часы, которые по-прежнему держала в руке:

– Он уехал в Швейцарию через год после развода, в тысяча девятьсот восемьдесят первом году. – Она подняла глаза и посмотрела на Петера. – Однако вы думаете, что именно его нашли в земле Мидсоммаркрансена?

– Мы это предполагаем, но не уверены. Теперь, когда вы сообщили нам имя владельца часов, мы надеемся подтвердить его личность при помощи зубоврачебной карточки.

Хелена отложила часы, вид у нее был задумчивый. «Не похоже, чтобы она сильно расстроилась», – подумал Петер.

– Вы с ним поддерживали связь после того, как он уехал в Швейцарию? – спросила Фредрика, словно прочтя его мысли.

– Нет, мы совсем не общались.

– Когда вы видели его в последний раз?

– В феврале восемьдесят первого. Он пришел ко мне на нашу старую квартиру и сказал, что собирается за границу.

– Вы удивились?

– Да. Раньше он никогда не говорил о подобных планах.

– Он не объяснил, почему собирается уезжать?

Улыбка промелькнула на лице Хелены и исчезла так быстро, что задним числом Петер не взялся бы утверждать, что действительно ее видел.

– Нет. А после того, как уже было сказано, мы не поддерживали связь.

Фредрика выпрямилась, положив руки на колени, молча размышляя над тем, что ей стало известно об этой паре из служебного реестра полиции.

– Разве это не странно? Все же вы были женаты более двадцати лет. Он больше ни разу не приезжал в Стокгольм? Вы не переписывались?

Лицо Хелены приобрело задумчивое выражение.

– Не знаю, с какой стати я должна оправдываться и объяснять, почему я и мой бывший муж не поддерживали связи после того, как он покинул страну. Но мы действительно не общались после развода, собственно, и тогда, когда он все еще жил в Стокгольме. Мне кажется, расставание нам обоим пошло на пользу.

Но почему разводится пара, прожившая вместе более двадцати лет? Что могло настолько рассорить их, что они совсем перестали общаться? Петер подумал об Ильве и их временном разъезде. Не будь мальчиков, неужели они совсем прервали бы все контакты? Ему было сложно это себе представить.

– Почему вы развелись? – спросил он, надеясь в душе, что вопрос не будет воспринят как слишком нескромный.

– По разным причинам. У нас больше не оставалось общих интересов и ценностей. С годами он выработал мировоззрение и стиль жизни, которые оказались мне чужды.

– Так это вы выступили инициатором развода? – спросила Фредрика.

– Да, именно так.

Петеру почудилось нетерпение в голосе Хелены, которой уже стали надоедать их слишком личные вопросы. Он решил сменить направление разговора.

– У Элиаса были враги?

Хелена сняла ворсинку с брючины.

– Мне, во всяком случае, о таковых не было известно.

– Мы спрашиваем, потому что он был адвокатом, – проговорила Фредрика. – Может быть, кто-то из клиентов затаил на него обиду?

– Настолько, что убил его и закопал в Мидсоммаркрансене?

Фредрика не ответила.

– Нет, – сказала Хелена. – Таких врагов у него не было.

– Он работал в каком-то адвокатском бюро, или у него было собственное?

– У него было собственное бюро, и оно состояло из него одного.

– Были ли у вас общие друзья, с которыми он потенциально мог продолжать общаться после отъезда за границу?

Хелена покачала головой.

– Ничего не могу сказать по этому поводу. Наши общие друзья при разводе показали, что они его друзья, – сказала она сухо. – Но все годы нашей совместной жизни он оставался человеком замкнутым и необщительным, так что это, возможно, были ничьи друзья.

Петер видел, что Фредрика делает пометки в своем блокноте, который всегда носит с собой. Строго говоря, у них остался всего один вопрос.

– Ребекка Тролле. Вы с ней когда-нибудь встречались?

– Вы имеете в виду ту девушку, которую нашли убитой? – Впервые его вопрос вызвал у Хелены живую реакцию. – Нет, точно нет.

– Вы совершенно в этом уверены? – переспросила Фредрика.

– Да, уверена.

Ни в ее голосе, ни в словах не было и тени сомнения. Петера раздражало, почему он никак не может вспомнить, где мог раньше видеть Элиаса Юрта.

– Тогда не будем вам больше надоедать, – произнес он. – Вы позволите нам взять с собой фотографию вашего мужа?

Когда они вернулись в управление, Фредрика двинулась в сторону своего кабинета, а Петер направился к Алексу. Он намеревался вернуться к теме Спенсера Лагергрена и обсудить, как выстроить рабочий день. Увидев, куда он идет, Фредрика последовала за ним.

– Мне нужно обсудить с Алексом одну вещь, – проговорил Петер и остановился.

Он заметил, как изменился ее взгляд. До визита к Хелене вид у нее был усталый и озабоченный, потом в процессе допроса она казалась оживленной и четко мыслящей. Теперь же она как будто снова увяла.

– По поводу?

– Одну вещь, которую мы обсуждали с ним раньше.

Петер чувствовал, что его загнали в угол, и страх уже готов был смениться раздражением. Рефлекторный защитный механизм, от которого психолог советовал ему избавиться.

– И о которой не положено знать мне и другим членам группы?

Петер не знал, что сказать.

Глаза Фредрики заблестели. Казалось, что-то в ней оборвалось, она перестала сопротивляться неизбежному.

– Речь идет о Спенсере?

Петер замер, поднял голову и посмотрел ей в глаза.

Услышав их голоса, Алекс вышел в коридор.

– Что-то случилось?

– Меня тоже интересует этот вопрос, – ответила Фредрика.

В повисшей за этим напряженной тишине Петер внезапно вспомнил, где он видел ранее Элиаса Юрта.

– Вспомнил! Элиас Юрт входил в киноклуб Теа Альдрин!

44

Вполне возможно, ей это только казалось, однако Теа Альдрин не покидало чувство, что за ней следят. Она осторожно выглядывала в окно, стараясь заметить, кто там, снаружи. Может быть, кто-то из молодежи, живущей в пансионате для инвалидов по другую сторону двора. В этом случае ей стало бы куда спокойнее.

Воспоминания о визите Турбьерна Росса висели в воздухе, осязаемые, как запах. Он изменился, стал более настойчив. Словно вся ситуация усугубилась, стала для него еще более напряженной.

Почему он не может успокоиться и бросить все это дело?

Теа так и не поняла, как Ребекка Тролле могла столь далеко продвинуться в своих исследованиях. Разумеется, она не добралась до самой сути, но подошла к ней достаточно близко. Поначалу она говорила лишь о «Меркурии» и «Астероиде», о выпустившем их издательстве «Бокс» и о киноклубе. Иными словами, о том, что могла узнать, изучив старые газеты.

Но затем она заговорила о том, о чем нельзя было упоминать. О фильме и полицейском расследовании. Об Элиасе Юрте. И тут Теа поняла, что девочке грозят неприятности.

Элиас Юрт, этот тупоголовый адвокат, не сделавший правильно ни одного дела в своей жизни, не выполнивший того поручения, которое дала ему Теа, а пытавшийся использовать его для собственной выгоды. Теа была совершенно уверена, что именно его обнаружили в земле полицейские. К этому моменту они должны были уже давно установить его личность, понять, кто он такой и какую роль сыграл в той драме, которая и тридцать лет спустя требовала новых жертв. Ее мысли устремились к жене Элиаса, Хелене, которая заслуживала лучшей участи. Они могли бы стать подругами, Теа и Хелена, если бы Хелена не начала прислушиваться к сплетням и выдумывать всякие глупости.

Идея создания киноклуба принадлежала Моргану, хотя газеты еще на раннем этапе утверждали, что инициатива исходила от Теа. Он находился в самом разгаре своего запоздалого подросткового бунта против отца и был эксцентричнее, чем все остальные, вместе взятые. Теа помнила свое первое впечатление о нем. Он был один из немногих, кто не осуждал Теа и Манфреда за то, что они пренебрежительно отнеслись к институту брака и намеревались произвести на свет ребенка, не поженившись.

– То, что важно для одних, для других не имеет никакого значения, – считал Морган.

Именно Морган предложил принять в клуб Элиаса Юрта, а позднее Спенсера Лагергрена. По мнению Теа, Спенсер был слишком молод и не мог догнать остальных. Он был умен, но слишком неопытен, чтобы привнести нечто новое в дискуссии. Кроме того, Морган и Элиас считали, что он слишком мало пьет.

Теа вздохнула, гоня от себя все эти воспоминания.

Она включила телевизор, собираясь посмотреть дневной выпуск новостей. Теперь полиция подтверждала слухи. Они обнаружили еще одно тело, однако никаких деталей насчет пола и возраста пока не хотят сообщать. Теа смотрела новости округлившимися глазами. Сколько времени еще пройдет, прежде чем они поймут, как все это взаимосвязано?

Подумав о новом теле, обнаруженном в могиле, она ощутила приступ тошноты. Будь она помоложе, испытывала бы сейчас отвращение и стыд по поводу того, что вскоре станет известно о ее прошлом. Но сейчас ей уже за семьдесят, и ей нет до всего этого никакого дела. Единственная ее забота – это сын.

Но если его так и не обнаружили за тридцать лет, нет никаких оснований полагать, что его найдут сейчас.

45

При всем желании делать все сразу невозможно. Осознание этого факта раздражало, а расставить приоритеты казалось немыслимым. В конце концов Алекс решил, что пора готовиться к допросу Вальтера Лунда. Но прежде пригласить Спенсера Лагергрена, раз и навсегда выяснить все ему известное и наконец вычеркнуть его из списков подозреваемых. В свете того, что обнаружили еще одно тело и установили личность мужчины с золотыми часами, Спенсер уже не представлял такого интереса. Несмотря на свою связь с киноклубом, он был слишком молод и участвовал в нем недолго. Однако допросить его все равно придется.

Алекс поговорил с Фредрикой начистоту.

– Ты скрыла от следствия информацию, – строго сказал он. – Я мог бы сделать так, чтобы ты вылетела отсюда в три секунды, – добавил он и щелкнул пальцами.

– Я ничего не скрывала, – возразила Фредрика. – Просто решила, что нам не стоит тратить время еще на одну версию, если все равно получалось, что Спенсер не имеет отношения к делу.

– А каким образом ты собиралась выяснить, имеет ли он отношение к делу? – произнес Алекс.

На этот вопрос у Фредрики не было ответа, так что разговор на этом и закончился.

– Что ты намерен делать? – спросила Фредрика.

Во взгляде у нее читалась тревога – наверняка она боялась потерять работу.

– Я должен был бы заявить на тебя куда следует, – буркнул Алекс. – Однако в сложившейся ситуации не могу позволить себе потерять следователя, тем более такого талантливого.

Эти слова он произнес от всего сердца – так они и были восприняты.

Однако Фредрика была полностью освобождена от дальнейшей работы, связанной с участием в деле Спенсера Лагергрена.

– Ты не звонишь домой и ничего не говоришь, – произнес Алекс, делая ударение на каждом слове. – Ты продолжаешь выполнять свои обязанности, а мы с Петером в самое ближайшее время займемся Спенсером.

– А как же Сага? – спросила Фредрика.

– Мы позвоним тебе, когда поедем за ним. Тогда ты пойдешь домой и посидишь с дочерью, пока он у нас.

Такие мысли были у Алекса до обеда, пока он пребывал в уверенности, что время работает на него. Но когда около двух часов сотрудники начали искать Спенсера Лагергрена, чтобы призвать его немедленно явиться на допрос, оказалось, что он недоступен. Его мобильный телефон был отключен, и полицейскому патрулю, посланному на квартиру, никто не отворил.

Молчание Спенсера встревожило Алекса. Не давало покоя чувство, что он упустил нечто очевидное. Однако ему не хотелось идти в кабинет к Фредрике и спрашивать, знает ли она, куда делся Спенсер.

К Алексу заглянул Петер:

– Будем работать дальше с Вальтером Лундом, раз не можем разыскать Лагергрена?

Алекс поджал губы:

– Позвони и договорись с Лундом. Скажи, что мы хотели бы побеседовать с ним прямо сегодня. Можно в вечернее время.

– Журналисты на уши встанут. – Петер сглотнул.

– У нас нет выхода. – Алекс подавил вздох. – К тому же мы допрашиваем его только в целях сбора информации, помни об этом.

Фредрику жгло чувство бессилия. Ее коллеги едут забирать ее гражданского мужа на допрос по поводу нескольких убийств, а сама она сидит в кабинете и, как ожидается, преспокойно работает дальше. Как ни в чем не бывало.

Страх давил невыносимо. Что произойдет в их отношениях со Спенсером, когда весь этот кошмар останется позади? И что будет с заявлением, которое подали на него в полицию Упсалы? Уже одна мысль о том, что он пытался принудить студентку к сексу, вызывала тошноту.

Это неправда.

Этого не может быть.

Ее взгляд блуждал по крышке письменного стола, пытаясь собрать все кусочки пазла в связную картину. Понятную картину.

Юная студентка на четвертом месяце беременности брошена в могилу рядом с пятидесятилетним адвокатом, который уже пролежал там тридцать лет. Единственное, что их связывает, – Теа Альдрин, сказочница, осужденная на пожизненное заключение, в полном молчании доживающая свои дни в богоугодном заведении.

Если бы не тот факт, что Теа столько лет отказывалась общаться с окружающим миром, Фредрика давно отправилась бы к ней.

Кто-то постучал, прервав рассуждения Фредрики, как протыкают мыльный пузырь. На пороге стоял Турбьерн Росс.

– Не помешаю? – Он тепло улыбнулся ей.

– Вовсе нет.

Алекс рассказывал ей, что Турбьерн был причастен к расследованию дела Теа и до сих пор навещает старушку в надежде, что она рано или поздно признается в убийстве сына.

«Отвратительно», – подумала Фредрика, однако улыбнулась Турбьерну. Кожа на скулах натянулась, словно лицо отказывалось повиноваться. У нее нет оснований улыбаться. И времени тоже.

Турбьерн Росс вошел в кабинет, присел рядом с ее столом.

– До меня дошли слухи, что вы установили личность мужчины, лежавшего в могиле, – сказал он.

– Мы предполагаем, что установили. Однако это пока не подтверждено.

– И кто же он?

– Его зовут Элиас Юрт.

Турбьерн уставился на нее таким напряженным взглядом, что больно было смотреть.

– Элиас Юрт?

Она кивнула:

– Тебе это имя о чем-нибудь говорит?

– Да уж, черт подери, можешь быть уверена.

Его голос охрип от возбуждения. Фредрика выпустила из рук карандаш, услышала, как тот стукнулся о стол.

– Ты слыхала о книгах «Меркурий» и «Астероид»? – спросил Турбьерн.

Его черные, как зимняя ночь, глаза горели недобрым светом.

– Книги, авторство которых приписывают Теа Альдрин. Но доказать это не удалось.

Турбьерн рассмеялся, сурово и безрадостно.

– Мы проследили за деньгами, – проговорил он. – Так всегда делают, чтобы раскрыть псевдоним.

– А зачем вы это сделали? – Фредрика нахмурилась.

Турбьерн проигнорировал ее вопрос.

– Получателем денег являлся Элиас Юрт. Не в качестве автора, а в качестве его юридического представителя. Но когда мы стали разыскивать его, чтобы выяснить, кого же он представлял, он уже успел смыться за границу. И нам не удалось его выследить.

Он снова рассмеялся коротким сухим смешком:

– И ничего удивительного, раз он все это время лежал в земле в Мидсоммаркрансене.

– Но почему вам так важно было узнать, кто написал книги?

– Из-за фильма.

– Какого фильма?

Тут зазвонил ее мобильный телефон – громко и надрывно. Она автоматически протянула руку, посмотрела на дисплей – номер незнакомый.

– Фредрика Бергман.

Сначала молчание. Потом голос Спенсера:

– Ты должна приехать в Упсалу. – Она услышала, как он на секунду заколебался. – Меня арестовали.

В первый момент Алекс не понял, где произошел сбой. Почему полиция Упсалы решила задержать Спенсера Лагергрена? И как это могло произойти в Стокгольме, а его не проинформировали?

– Они отправили запрос в паспортную службу, – сообщил Петер, докладывая ему ситуацию некоторое время спустя. – Чтобы узнать, если он соберется покинуть страну.

– Но с какой стати, черт подери, ему бежать из страны, если его обвиняют в сексуальных посягательствах? – пробормотал Алекс.

– Потому что вчера девица, которая настрочила на него заявление, снова пришла в полицию с новыми данными. Она пошла ва-банк, обвиняет его в изнасиловании.

Алекс на какое-то время лишился дара речи.

– В изнасиловании?

Петер кивнул:

– Полиция Упсалы подозревала: Лагергрен опасается, что новые данные выплывут наружу, и постарается покинуть страну, чтобы отсидеться.

– И когда он пришел за новым паспортом…

– У них появились основания для задержания.

Алекс положил ладони на затылок:

– Мне все-таки не верится, что он виновен.

– Однако мы не знаем, зачем он пошел и заказал себе новый паспорт.

– А зачем он мог это сделать?

– Потому что паспорт был ему нужен.

Алекс медленно покачал головой:

– Тут что-то другое.

Их разговор прервал негромкий стук, взгляды обоих устремились на дверь.

– Простите, что вмешиваюсь, – сказал Турбьерн Росс, – но, мне кажется, я располагаю важной информацией, которую обязан сообщить вам.

Звук его голоса заставил Алекса на мгновение замереть, вернуться к делу о смерти Ребекки Тролле.

– Заходи, – пригласил Алекс.

И тут у него возникло чувство, что он совершает непростительную ошибку, допуская в расследование своего друга и коллегу.

46

Джимми Рюд знал, что он дурак. У него беда с головой. Голова ударилась о камень и сломалась. Он знал, что именно поэтому не может жить один, как Петер. Вернее, что значит один? У Петера есть целая семья, которая живет в его квартире. Джимми был частью этой семьи, Петер много раз ему об этом говорил.

Однако иногда ему становилось тяжело. Все-таки Джимми жил не с братом и его семьей, а со своими друзьями в пансионате. Иногда он уставал от них, от их разговоров в кухне или гостиной, поэтому здорово, что у него есть своя комната, где можно побыть одному со своими мыслями.

И своими наблюдениями.

Джимми неподвижно стоял у окна и смотрел на газон между его домом и домом напротив. Вот там опять мужчина, смотрит в комнату тетеньки. Джимми знал, что в этой комнате живет тетенька, он видел ее почти каждый день. Иногда она сидела внутри, а иногда, даже зимой, – на своей крошечной террасе, на которой сейчас и стоял незнакомый мужчина. Джимми задался вопросом, видит ли тетенька мужчину, заглядывающего в ее окно. Наверное, видит, хотя похоже, что мужчина следит за ней исподтишка. Как будто это игра.

Вот уже во второй раз Джимми смотрел на этого муж чину и, сам не зная почему, побаивался. Поэтому он надеялся, что тетенька не видит его, а иначе она бы тоже испугалась.

Внезапно мужчина зашевелился и двинулся к приоткрытой двери в комнату. Джимми затаил дыхание: а что, если он хочет тетеньке зла?

Джимми вытащил мобильный телефон, хотел позвонить Петеру. Но в прошлый раз тот не пожелал его слушать, Джимми прекрасно это помнил. Может, ему поможет кто-нибудь из сотрудников?

Мужчины не было видно. У Джимми заболел живот. Времени на размышления нет. Он должен что-то предпринять.

Открыв свою дверь на террасу, Джимми вышел наружу. На ногах у него не было ботинок, но было так тепло, что это не имело значения. У него толстые носки.

Ему понадобилось меньше минуты, чтобы подойти к окну тетеньки, но вдруг Джимми понял, что не знает, как дальше быть. Постучать в дверь, позвать ее, крикнуть «привет»? Пожалуй, не стоит. Вместо этого он прижался к стене рядом с окном. И услышал голос мужчины.

– Если ты молчала тридцать лет, то можешь молчать до самой смерти, – говорил голос. – Поняла, что я сказал?

Джимми подумал, что тетенька, видимо, ничего не понимает, потому что она молчала.

– Теа, я знаю, почему ты молчишь, – проговорил мужчина тихо. – И ты знаешь, что я знаю. Ты молчишь, чтобы защитить своего сынка, и это я прекрасно понимаю.

Мужчина сделал паузу.

– Но если утону я, утонет и он. Я утоплю его, пусть это будет последнее, что я успею сделать. Слышишь меня?

Поначалу было совершенно тихо. Потом Джимми услышал голос тетеньки, которую, как он понял, звали Теа.

– Если ты еще раз посмеешь угрожать моему сыну, то умрешь.

Слова настигли Джимми, стоявшего под окном. Не в силах сдержаться, он крикнул:

– Нет, нет!

Затем он умолк и будто прирос к земле, пока мужчина медленно приближался к нему.

47

Весь окружающий мир перестал существовать. Фредрика Бергман изо всех сил пыталась понять, что говорит полицейский, сидящий напротив, но слова не доходили до сознания. Спенсер задержан. Он положил Сагу в коляску и отправился в полицию, чтобы заказать новый паспорт, хотя его старый действовал еще несколько месяцев.

– Мы уверены, что он намеревался покинуть страну, – заявил полицейский.

– Абсурдная мысль.

– Вовсе нет. Он знал, что мы идем по его следу, и решил бежать.

– Он невиновен.

– Поверьте мне, я прекрасно понимаю, как вам тяжело это слышать. Однако следует с уважением относиться к фактам в деле. Спенсер Лагергрен не тот, за кого себя выдавал. Он насильник. А у таковых бывает несколько личин, вы прекрасно это знаете.

– Я знаю его более десяти лет! – Гнев запылал с такой силой, что грозил испепелить ее.

– Очень интересно. – Полицейский откинулся на спинку стула. – И сколько из них он был женат на другой?

Злость ослепляла ее.

– Это не имеет никакого отношения к делу.

– Для вас – может быть, а для меня – имеет.

Она встала и вышла. Взяла на руки ребенка и зашагала прочь. Попросила дать ей возможность поговорить со Спенсером. Ей ответили, что это пока невозможно.

– Мы посадим его в изолятор, – сказал полицейский, обращаясь к ее спине.

– Вы об этом пожалеете! – процедила Фредрика сквозь стиснутые зубы.

От потрясения она не помнила себя, слезы струились по щекам. Прижимая к себе Сагу, она вышла из полицейского участка. Каждой клеточкой своего тела и мозга она была уверена в невиновности Спенсера в отношении той студентки. Судя по всему, Тува сделала это, чтобы испортить ему жизнь или, по крайней мере, карьеру. Однако Фредрика не собиралась этого допускать.

«Только через мой труп!»

В кармане зазвенел мобильный телефон. Дрожащими руками она достала его и услышала спокойный голос Алекса:

– Где ты?

– Только что из полиции.

Сага потеряла соску и начала хныкать. Фредрика машинально засунула соску обратно ей в рот и посадила ее в коляску. Двинулась быстрым шагом, чтобы сменяющиеся по сторонам виды отвлекли дочь от того, что ее больше не несут на руках.

– Фредрика, не делай глупостей.

– И не собираюсь.

– Я серьезно. Ты можешь наломать дров, так что и Спенсеру, и тебе самой будет только хуже.

Видимо, он догадывался, что она его не слушает, потому что продолжал повторять свои нравоучения, пока она, извинившись, не отключилась. Прибавив шагу, Фредрика двинулась в противоположном направлении. Она разыщет эту проклятую студентку и прижмет ее к стенке. Заставит ее понять, что она творит.

Студенческие годы в Упсале были лучшими в жизни Фредрики, однако теперь они казались такими далекими. Каждая улица, каждый квартал были окутаны воспоминаниями, так много значившими для нее. Обычно она наслаждалась, проходя по городу, но только не в тот раз.

Ярость, от которой темнело в глазах, схватила за душу железной хваткой, и Фредрика знала, что это само по себе не пройдет. Ее жизнь превратилась в кошмар, и она понятия не имела, как из него выбраться.

Стрелки часов приблизились к шести, и Петер хотел пойти домой. Рабочий день закончился, и это факт. Все остальное придется оставить на завтра.

– Вальтер Лунд, – напомнил Алекс. – Он придет завтра, а не сегодня.

– Спенсер Лагергрен, – проговорил Петер.

Алекс задумчиво кивнул. Находка еще одного трупа многое изменила.

– Поезжай завтра утром в Упсалу и попроси разрешения допросить его по нашему делу. Надо покончить с этим. Он не имел отношения к убийствам, но, может быть, способен прояснить, так сказать, предысторию вопроса. Расспроси его о киноклубе и Теа Альдрин. И о нашем друге Элиасе Юрте.

Они сидели одни в «Логове льва», подводя итоги дня, в течение которого все несколько раз менялось.

– Что ты думаешь по поводу информации Турбьерна Росса? – спросил Петер.

Лицо Алекса напряглось.

– Я думаю, что к ней надо относиться очень осторожно, – медленно проговорил он.

Поборов сомнения, он пересказал Петеру, что произошло в выходные. Об их поездке на рыбалку и очевидном нездоровом интересе коллеги к Теа Альдрин.

– И он до сих пор навещает ее? – Петер был поражен услышанным. – Но ведь прошло уже несколько десятилетий!

– У него идея фикс найти ее сына и привлечь ее к ответственности за его смерть.

– Но если даже он мертв, на убийство уже вышел срок давности, разве нет?

– Что делает всю эту ситуацию еще более абсурдной. Но, судя по всему, для него это не имеет значения.

Петер помассировал виски.

История Турбьерна Росса, словно мокрое одеяло, легла на следствие дополнительной тяжестью. Элиас Юрт был юридическим представителем автора книг «Меркурий» и «Астероид». Росс рассказал, что по мотивам книг было создано так называемое снафф-видео, которое полиция конфисковала при обыске в стрип-клубе. Кроме того, Росс утверждал, что печально знаменитые книги написала Теа Альдрин – что, по его мнению, доказывало, что она душевно больна.

Однако Петера мало волновало, была ли писательница душевнобольной, ибо это не в компетенции полиции. Как и написание безвкусных произведений. Что же касается фильма, Петер не совсем понимал, к чему Росс его приплел. У следователей сложилось мнение, что это подделка, то есть не настоящее снафф-видео. И, насколько понял Петер, за это время не всплыло никаких новых обстоятельств, опровергающих эту оценку.

– В этом деле что-то не так, – сказал Росс. – Что-то так и осталось невыясненным.

Петер чувствовал себя спокойно: он знал, что Алекс не обращает внимания на такого рода притянутые за уши рассуждения. Однако оба понимали, что игнорировать Теа Альдрин дальше невозможно. То, что она не могла говорить, уже не имело значения. Они должны навестить ее, попытаться каким-то образом пообщаться. Если удастся доказать ей, что они действуют в ее интересах, есть надежда, что она согласится сотрудничать.

– Завтра мы для начала допросим Вальтера Лунда, – прервал Алекс размышления Петера. – Конечно, в прессе поднимется невероятная шумиха, но с этим ничего не поделаешь. Мы должны разобраться в этом его кураторстве: были ли у Вальтера личные отношения с Ребеккой.

– А Хокан Нильссон? – Тут у Петера мелькнула другая мысль. – Его нашли?

– Нет, но это вопрос времени. Меларен, конечно, большое озеро, однако не настолько, чтобы там можно было затеряться навсегда.

Где же та красная нить, которая связывает молодо го человека, пустившегося в бега на своем катере, с немой писательницей в доме престарелых и одним из самых влиятельных бизнесменов Швеции? Петер не видел ее, у него не было даже догадок.

– Я пошел домой, – сказал он. – Возьму с собой копии материалов Фредрики по поводу дипломной работы Ребекки.

– Давай, – согласился Алекс. – Я тоже скоро пойду.

Нотка усталости в его голосе заставила Петера задуматься. Алекс совершенно один. Зачем ему идти домой, когда он с тем же успехом мог бы остаться на работе?

– Кстати, судмедэксперт что-нибудь рассказал по поводу последней находки?

– Только то, что это, по всей вероятности, женщина. Рост примерно сто шестьдесят пять сантиметров. Молодая, не рожавшая. Трудно сказать, сколько она там пролежала, но, предположительно, около сорока лет.

– Как она умерла?

– Судмедэксперт высказывается очень осторожно, но отметил, что женщине нанесено несколько ударов ножом. Хотя он не мог точно сказать, являлись ли они непосредственной причиной смерти.

– Удары ножом? – Петер замер.

– Да, у нее обнаружены травмы ребер, которые указывают на это. Но были еще и удары по голове. Врач нашел на черепе трещину, которую невозможно объяснить иначе.

Вечернее солнце, светившее в окна, упало на лицо Алекса, так что в морщинах пролегли глубокие тени.

– Ты думаешь о том же, что и я? – спросил Петер. – О ноже и топоре, лежавших в земле.

– Да, я тоже сразу о них подумал.

– Но, наверное, по поводу них мы узнаем завтра – подходят ли они как орудие убийства.

– Наверняка.

Петер поднялся, стремясь домой к Ильве и мальчикам.

– У тебя такой вид, словно тебя что-то мучает, – проговорил он, уже стоя в дверях.

Вид у Алекса был и впрямь обеспокоенный.

– Фредрика, – пробормотал он. – Надеюсь, она не натворит глупостей там, в Упсале.

Туву Эрикссон пришлось дожидаться несколько часов, и все это время Фредрика с Сагой просидела на скамейке у ее дома. Благодаря сайту университета, где была выложена фотография, Фредрика знала Туву в лицо.

Светлые волосы обрамляли голову, словно нимб. Большие синие глаза, выразительные брови. Уже слегка загорелое лицо. Длинные ноги, короткая юбка и пиджак, небрежно переброшенный через руку. Она не заметила Фредрику, пока они не оказались лицом к лицу, в паре метров друг от друга.

– Ты знаешь, кто я? – спросила Фредрика.

– К сожалению, нет. – Юная девушка покачала головой. – Мне кажется, мы раньше не встречались.

Фредрика сделала шаг вперед. Коляску она оставила у скамейки, словно близость Тувы Эрикссон могла испачкать дочь.

– Меня зовут Фредрика Бергман. И я живу со Спенсером Лагергреном.

Лицо Тувы сразу поменяло выражение: замкнулось, из беззаботного стало испуганным. Она попыталась обойти Фредрику, но та загородила ей дорогу:

– Ты никуда не пойдешь, пока мы с тобой не закончим разговор.

Тува заморгала от солнца, светившего ей в глаза:

– Мне нечего тебе сказать.

Она задрала нос повыше, стараясь напустить на себя независимый вид. Однако Фредрика была настроена серьезно: ей было что терять, и куда больше, чем свою честь.

– Зато мне есть что сказать тебе. Ты полностью рушишь жизнь Спенсера. И мою. И его дочери. Тува, ты пытаешься уничтожить целую семью. – Фредрика смотрела в глаза Тувы, надеясь, что выражение их изменится. – Ты должна прекратить это, пока еще не поздно.

Возможно, всему виной было солнце, но глаза Тувы наполнились слезами.

– Я не виновата, что ты живешь с психом и придурком и что ты выбрала такого урода в отцы своему ребенку.

– Он прекрасный человек, – произнесла Фредрика и почувствовала, что голос не повинуется ей. – Я не сомневаюсь, что он может ранить другого, но ты сделала слишком крупную ставку. Ты должна рассказать, что тебя так рассердило.

На глазах у Фредрики Тува изменилась, съежилась, приобрела жалкий вид. И тут Фредрика осознала, что совершенно не продумала свою линию поведения. Оставалось лишь надеяться, что она не создала себе и Спенсеру еще больших проблем.

– Он что, был плохим научным руководителем?

Это звучало нелепо, но никаких других догадок у Фредрики не было, и она действовала наобум. Тува молчала, отказываясь отвечать на вопросы.

– Или он не хотел тебя, когда ты хотела его?

Фредрика сама прекрасно знала, что, когда тебя отвергают, обида может прожечь дыру в душе, довести до полного безумия. Но все же не до такой степени, как это случилось с Тувой.

– Ты еще пожалеешь, что явилась ко мне.

Голос ее звучал хрипло от сдерживаемых слез, глаза блестели от стремления сосредоточиться.

– А ты пожалеешь, что попыталась разрушить мою жизнь, – проговорила Фредрика, когда Тува ушла.

Однако она знала, что это пустые слова. В той ситуации, в которую угодил Спенсер, мало что можно было сделать. Только надеяться на чудо. И на объективную правовую оценку так называемых доказательств.

48

Это был уже третий вечер на неделе, и теперь Алекс больше не мог отрицать, ни перед самим собой, ни перед кем-либо другим: что-то намечается. И не мог отрицать, что он испытывает.

Желание. Влечение. И скорбь.

Он снова в доме Дианы Тролле.

Слишком рано начинать новые отношения – не про шло года с тех пор, как не стало Лены.

Или не рано?

А что скажут дети? И начальство? Пока он ведет расследование убийства Ребекки, заводить отношения с ее матерью – совершенно безответственный шаг.

Но он этого хотел. И желание заставляло все сомнения отступить.

Она чувствовала и его влечение к ней, и сомнения. Понимала, почему опять сидит одна на диване, а он – по другую сторону журнального столика. Однако ему казалось, что у нее хватит терпения дождаться.

– Ты все еще любишь ее, – проговорила Диана и отпила глоток вина.

– Я всегда буду любить ее.

Диана опустила глаза:

– Однако ничто не говорит, что ты не сможешь полюбить и другую женщину тоже.

Ее щедрость поразила Алекса.

– Может быть, – пробормотал он.

Его смущение заставило ее улыбнуться.

– Прогуляемся?

– Мне надо домой.

– Ты выпил бокал вина, и час еще не прошел.

– Мне все равно пора домой, черт подери.

И он тоже улыбнулся.

Она молча поднялась, обогнула столик и взяла его за руку:

– Дорогой мой комиссар, я убеждена, что свежий воздух нам обоим пойдет только на пользу.

Возражать было бесполезно. Более всего на свете он хотел остаться – и уехать домой тоже хотел. В этой ситуации прогулка казалась неплохим компромиссом.

Они обошли ее квартал – она устроила ему экскурсию по своей жизни. Показала площадку, где ее дети играли маленькими, и расплакалась, когда они подошли к дереву, на которое Ребекка обожала залезать. Потом слезы перестали течь – с кривоватой улыбкой Диана показала дом, где после развода жил отец ее детей.

– Мы пытались вести себя как можно цивилизованнее, – проговорила она. – Не хотели, чтобы наш развод отразился на детях, в этом мы были единодушны.

Алекс рассказал о своих детях: о сыне, который несколько потерялся в жизни, но повзрослел после смерти матери, о дочери, которая сама стала матерью и сделала его дедушкой. Тут Диана снова расплакалась, и Алекс стал просить прощения:

– Прости, это была не самая удачная тема.

Она покачала головой:

– Это я должна просить прощения – что я все перемалываю и перемалываю это в себе. Все я никак не могу выбросить из мыслей: моя девочка была беременна, когда умерла.

Алекс сглотнул – говорить с Дианой о смерти Ребекки ему не хотелось.

– Мы не знаем наших детей так хорошо, как нам бы этого хотелось. – Он сжал ее руку. – Просто не знаем, и все.

По ее лицу он видел, что она с ним не согласна, однако спорить не стала. Смахнув слезы, она показала ему еще одну достопримечательность.

– Когда Ребекка была совсем маленькой, я часто привозила сюда коляску. – Диана указала на лужайку между детской площадкой и внушительным коттеджем. – Это был мой оазис. Я сидела в траве и читала, пока она спала.

А где находился он сам, пока дети были маленькими? У Алекса не осталось никаких подобных воспоминаний. Да и потребности в оазисах он не испытывал – у него была работа. А Лена занималась всеми домашними делами. Как они до такого додумались, черт подери? Мысли перенеслись к дочери – только бы она не повторила ошибок родителей. Даже такой человек, как Спенсер Лагергрен, понимает, как важно взять отпуск по уходу за ребенком. Именно пока дети маленькие, а не когда они вырастут, закладывается основа хороших отношений. Некоторые вещи не повторяются. И детство человека – одна из таких вещей.

Впрочем, в отношении Спенсера Лагергрена Алекс сильно сомневался. Его уход в отпуск скорее был бегством от проблем, чем проявлением интереса к дочери. Подумав о том, какие мотивы двигали Спенсером, когда он решил побыть дома с ребенком, Алекс вдруг сообразил, что не разговаривал с Фредрикой со времени ее отъезда в Упсалу. Тревога по поводу того, что она может натворить, пытаясь выбраться из сложной ситуации, заставила Алекса оцепенеть.

– О чем ты думаешь?

– Да так, ни о чем, – ответил он. – Просто у одного моего друга сейчас большие неприятности.

Они пошли обратно. Все эти светлые весенние вечера – откуда они берутся? Крыша ее дома поблескивала на фоне вечернего неба. Дверь казалась порталом, ведущим в неизвестность, куда он пока не решался вступить.

– Ты останешься?

Он хотел. Но не мог.

Но хотел.

Хотел сильнее, чем чего-либо за многие месяцы. Как больно, наверное, ей от его сомнений! Он собрал все силы, стараясь найти верные слова. Когда он открыл рот, они пришли сами.

– Я не могу.

Так и получилось, что Алекс и Диана расстались возле его машины. Она сделала то, что делала и раньше, – поцеловала его на прощание в щеку. А он открыл дверцу и сел за руль. Проехал сто метров вниз по улице – и переду мал. Остановил машину и задним ходом вернулся к дому. Оставил машину и позвонил в дверь.

Он хочет. И может.

«Есть что-то невозможно трогательное в спящих детях», – думал Петер Рюд, глядя на своих спящих сыновей. Если лица их спокойны, значит ты хорошо справляешься со своими обязанностями. Приходишь с работы вовремя. Ведешь себя как взрослый человек, а не как охваченный внезапной паникой подросток. Несешь ответственность и проявляешь уважение.

Ильва встала у него за спиной, обняв его за пояс и положив голову ему на спину. Он любил ощущать ее близость.

Они вышли из детской и сели на балконе. Петер разложил свои бумаги по всему столу. Ильва читала роман, а он углубился в рабочие материалы, продолжая изучать статью о Теа Альдрин. А дальше начался весь этот театр абсурда. Писательница и ее убитый муж. Киноклуб и многообещающая писательская карьера. Убитый адвокат и слухи о смерти сына.

«Именно киноклуб и писательница увязывают все это воедино, – подумал Петер. – Просто мы не видим, как именно, и потому упорно отрабатываем другие версии».

Он подумал о Вальтере Лунде, который, возможно, был близок с Ребеккой, и о Моргане Аксбергере, начальнике Лунда и к тому же члене клуба «Ангелы-хранители». Лунда они пригласят на допрос уже завтра, и эта мысль успокаивала Петера. Он пытался представить себе, какого рода информацию случайно разнюхала Ребекка Тролле, – и информацию, которая в результате стоила ей жизни. Перелистывая страницы ее дипломной, он ломал голову, не здесь ли скрыт ключ ко всему.

Как тот, кто убил ее, узнал, что она что-то знает?

Петер прочел заметки Фредрики. Хокан Нильссон, в отличие от других фигурантов, не имел никакой связи ни с Теа Альдрин, ни с киноклубом. Одна-единственная ниточка привязывала Хокана к следствию – через Ребекку и ее ожидаемого ребенка. Если убийца – Хокан, то дипломная работа не имеет никакого значения.

Посмотрев на фотографию Хокана, Петер спросил себя: как заставить его заговорить? Как достучаться до него, помочь понять, что они хотят ему добра? Тот факт, что Ребекка оказалась в могиле не одна, на самом деле являлся мощнейшим доказательством невиновности Хокана. Убить и Элиаса Юрта он никак не мог.

А связь между этими двумя убийствами существовать должна.

Турбьерн Росс утверждал, что полиция разыскивала Элиаса Юрта в связи с фильмом, который, возможно, основывался на книгах, которые, возможно, написала Теа Альдрин. И за которые получал гонорар Элиас Юрт. Но фильм не представляет особого интереса, если он сфабрикован, то есть не является записью настоящего убийства. Снафф-видео. Петер мало что знал о подобных фильмах, но, насколько он понял, все они оказывались сфабрикованными. Возможно, коллеги в национальном управлении знали по этому поводу больше, надо бы расспросить их.

Зазвонил телефон, и Ильва пошла снять трубку. Он слышал, как она возбужденно разговаривает с кем-то внутри квартиры. Ее голос приближался, словно она двигалась в его сторону.

– Петер!

Он обернулся к ней. И на всю жизнь запомнил, как она выглядела в тот момент: телефон в руке, бледное лицо, расширенные глаза.

– Они говорят, что Джимми пропал.

Допрос свидетеля Алекса Рехта

03.05.2009, 15.00

(запись на диктофон)

Присутствуют: Урбан С., Рогер М. (следователи), Алекс Рехт (свидетель).

Урбан: Стало быть, еще один труп.

Алекс: Да.

Рогер: Наверное, вы испытывали отчаяние.

Алекс: Как ни странно, нет. Мне казалось, что с этой последней находкой что-то сдвинулось с мертвой точки.

Рогер: Интересно. Вы не могли бы пояснить свою мысль?

Алекс: Просто у меня возникло такое чувство.

Урбан: Элиас Юрт. Адвокат с золотыми часами. Как вы продолжали работать с ним?

Алекс: Благодаря усилиям Петера мы смогли привязать его к киноклубу. И тогда начали проступать контуры того, как все это взаимосвязано, но… (Молчание.) Мы были еще очень далеки от истины.

Рогер: А Фредрика Бергман?

Алекс: Что?

Рогер: Как обстояли дела с ее Спенсером?

Алекс: Мы приняли решение допросить его. Но к этому моменту полиция Упсалы уже его задержала.

Урбан: А как вы отнеслись к тому, что она сокрыла от следственной группы важную информацию?

Алекс: Я обсудил с ней этот вопрос и счел, что ущерб от ее действий минимален.

Урбан: Минимален? А где же здравый смысл? Ведь она, черт подери, скрыла важные сведения.

Алекс: В той ситуации они не имели веса. Лагергрена можно было вычеркнуть из списка подозреваемых.

Рогер: Но с самого начала это ведь не было доказано? А как обстояло дело с братом Петера? Именно в тот момент стало известно, что он пропал?

Алекс: Да, все произошло одновременно. Все смешалось. Чуть раньше Джимми звонил Петеру и сказал, что видел, как кто-то стоит и заглядывает в окно в доме напротив.

Рогер: Как отреагировал на это Петер?

Алекс: Он вообще не отреагировал. Джимми ведь такой… в смысле, был таким, каким он был. У него имелись некоторые ограничения. Его утверждение, будто кто-то стоит на клумбе и за кем-то шпионит, невозможно было воспринять всерьез.

Урбан: Пока вы не поняли, с кем он жил по соседству.

(Молчание.)

Рогер: Когда вы обнаружили третий труп, состояние Петера было уравновешенным?

Алекс: Он вел себя спокойно и профессионально в течение всего следствия.

Урбан: Но не в конце. Именно поэтому мы и сидим сейчас здесь.

Алекс: Какого черта! Мы сидим здесь потому, что вам нечем заняться, вот вы и ищете недостатки у прекрасных полицейских.

Среда

49

В сказочном мире братские узы были священны. Мать Петера Рюда не давала ему об этом забыть. Все его детство было окутано светлыми воспоминаниями, как она, обняв их с Джимми, читала им одну за другой сказки, где мальчики побеждали все – от драконов до болезней. И только став старше, Петер понял, что все эти мудрые слова на самом деле предназначались ему. Именно он, а не Джимми однажды вырастет и станет сильнее родителей. Будет отвечать за других и защищать их.

Все рухнуло в тот вечер, когда Петер узнал об исчезновении брата. Не сразу, но через несколько часов. Когда час уходил за часом, на город спустилась ночь, когда стало ясно, что Джимми не просто ушел погулять и заблудился. Когда стало очевидно, что брат пропал совсем, под ногами у Петера неожиданно разверзлась бездонная пропасть.

Что происходило с ним в тот момент, он осознал гораздо позднее, когда ничего уже нельзя было исправить. Ильва поняла это сразу и сделала все, что от нее зависело, пытаясь спасти его, но безрезультатно. Никогда в жизни она не была еще такой беспомощной.

После первого звонка из пансионата Ильва набрала номер своей матери, попросив приехать и присмотреть за близнецами. Вместе с Петером они отправились к жилищу Джимми и с персоналом и родителями пропавшего обыскали все окрестности. Снова и снова звали они Джимми. Петер чувствовал, как эти крики застревают в его сознании, звенят в голове эхом, от которого он никак не может избавиться. Затем он позвонил в полицию и сделал заявление о пропаже.

К несчастью, Петер слишком хорошо знал, как все это работает. Возможности полиции не безграничны, всегда идет расстановка приоритетов. Если кто-то звонит и сообщает, что взрослый умственно отсталый человек исчез с огороженной территории на окраине города, обязательно найдутся более важные дела. Так рассуждал бы он сам, так рассуждали и его коллеги.

– До утра мы его обязательно отыщем, – сказал полицейский, прибывший на место первым.

Потом Петер задним числом спрашивал себя: как получилось, что он знал ответ уже в тот же вечер? Почему сердце надрывалось от тоски и тревоги, хотя Джимми уже пропадал раньше и всегда находился?

– Часто он совершает такие своевольные отлучки? – спросил коллега.

Не часто. Такое бывало, но достаточно редко. Больше всего Петеру запомнился случай, когда Джимми сумел на автобусе добраться до центра и его обнаружили на площади Сергеля: сидел и курил сигареты, которыми угостили местные наркоманы.

Тогда Петер чуть сам не угодил за решетку: вся тревога за брата, накопившаяся за время поисков, вылилась в слепую ярость, и он как следует надавал по шее одному из наркоманов. Дела его были бы плохи, если бы тот заявил в полицию. Однако потерпевший этого не сделал, и через некоторое время история забылась.

Настал новый день, а Джимми так и не нашелся. Утреннее солнце резало Петеру глаза. В темноте он чувствовал себя защищенным, но теперь его охватил страх.

– Нам надо домой, поспать хоть немного, – проговорила Ильва, когда они въехали на парковку «Монгордена», исколесив чуть ли не весь город.

Их взгляды скользили по стенам, как огоньки лазерных прицелов в надежде, что Джимми попадется им на глаза.

Она погладила Петера по спине. Он отстранился:

– Я останусь здесь.

– Мы мало что можем сделать. Мы оба очень устали. Предоставь поиски полицейским.

– Я сам полицейский, ты что, забыла?

– Ты знаешь, что мы найдем его, – сказала она, помолчав. – Это всего лишь вопрос времени.

Но в голове Петера роились другие образы. Некоторые исчезали и уже не возвращались. Ребекка Тролле, Элиас Юрт. Неизвестная женщина, пролежавшая в земле сорок лет. Сердце в панике рвалось из груди. Сама мысль о жизни, в которой не будет Джимми, казалась невыносимой.

«Господи Боже, дай мне хотя бы могилку, на которую я смогу прийти!» – молился он.

– Я должна пойти домой и немного поспать. – Ильва зашевелилась рядом с ним. – Позвоню на работу и скажу, что сегодня не приду.

Петер посмотрел в окно машины:

– Лучше ты оставайся дома. Если Джимми придет в голову заявиться к нам, там должен быть кто-то, кого он знает.

Самостоятельно добраться до дома Петера и Ильвы Джимми ни за что не смог бы, – это они оба понимали. Но надежда умирает последней, поэтому Ильва не стала возражать.

– Ты приедешь?

– Я позвоню.

Голос его звучал глухо, взгляд блуждал где-то далеко. Ильва погладила его по щеке. Но Петер почти не почувствовал ее прикосновения. Для него в этот момент существовало только одно – поиски брата.

Кровать никогда еще не казалась такой необъятной. Фредрика проснулась с чувством, что так и не сомкнула глаз. Усталое тело казалось тяжелым и вялым. Перевернувшись с одного бока на другой, она погладила пустое место Спенсера. Горячие слезы вырвались из глаз. Вспомнилась встреча с Тувой Эрикссон, и от этих воспоминаний Фредрика натянула на голову одеяло. А вдруг она что-нибудь непоправимо испортила, разыскав девушку, которая в буквальном смысле слова засадила Спенсера за решетку? Пришли на ум предупреждения Алекса – как же она была не права, пропустив их мимо ушей!

Оторвав голову от подушки, Фредрика вытерла слезы. Сейчас она не имеет права сойти с ума, она должна выдержать все это, если не ради себя, то ради Саги и Спенсера.

Часы показывали шесть. Новый день лежал перед ней, как заброшенное скоростное шоссе. Может, пойти на работу? Вернее, не так: в состоянии ли она оставаться дома? Ответ на этот вопрос был отрицательный. Этого она точно не выдержит. Ей надо на работу, проследить, какие усилия прилагаются для того, чтобы уточнить роль Спенсера в расследовании. И стараться сделать так, чтобы полиция Упсалы его отпустила.

Но за каким чертом ему понадобился паспорт?

Когда Спенсера задержали, он еще не подозревал, что Тува Эрикссон подняла планку и обвинила его в изнасиловании. Тогда зачем ему приспичило получать новый паспорт?

Видимо, он понял, что фигурирует в расследовании, которым занимается Фредрика. Это единственный разумный вывод. Зато куда труднее было понять, почему он не решился довериться ей. Почему они не обсудили эту тему? И почему она не поговорила с ним?

Или она все же предпринимала попытки? Фредрика вспомнила те случаи за последние недели, когда пыталась вызвать Спенсера на разговор: о его проблемах на работе, о том, насколько он знает Ребекку Тролле. И ни на один вопрос он не ответил. Фредрика почувствовала, как слезы снова жгут ей глаза. Неужели они утратили важнейшую часть своих отношений – способность поговорить обо всем?

Тогда все кончено.

Фредрика поднялась с постели, нашла сумочку. Некоторые материалы с работы она взяла домой.

Усевшись, скрестив ноги, на кровати, она снова перечитала коротенький текст, составленный Ребеккой Тролле по поводу киноклуба «Ангелы-хранители». Клуба, который снова привязывал Спенсера к делу. Алекс упомянул со слов однокурсницы Ребекки, что та имела несколько причин искать встречи со Спенсером. Она хотела видеть его своим научным руководителем, а заодно получить нужную информацию.

«Через киноклуб», – подумала Фредрика.

Она прочла последнее слово на странице.

«Снафф».

Это слово нигде более не упоминалось и никаких пояснений к нему не давалось. Как раз перед тем, как Спенсер позвонил из Упсалы, Турбьерн Росс упомянул о таком фильме. Или, по крайней мере, экранизации тех книг, которые якобы написала Теа Альдрин.

Фредрика пошла в библиотеку и достала с полки один из словарей Спенсера. Настоящих снафф-видео, насколько знала Фредрика, не обнаружено, это миф. Как и якобы существующий спрос на них. Это понятие появилось в 70-е годы, произойдя от английского «to snuff» – «убивать». Ходили легенды, что налажено тайное производство таких лент, где сняты настоящие убийства и изнасилования, и что они потом продаются за астрономические суммы. Жертвами в таких фильмах обычно являлись бездомные и проститутки, а покупателями – богатые и влиятельные люди с извращенными наклонностями.

Если верить статье в энциклопедии, ни разу полиция не рапортовала о находке подлинного снафф-видео. Во всех расследованных случаях фильм в конце концов оказывался искусной подделкой, то есть жертва не умирала по-настоящему. Самое близкое к снафф-видео – это когда убийцы снимали своих жертв, чтобы потом просматривать эти отрывки снова и снова. Но в этих случаях само убийство было важнее записи, и она делалась не с целью дальнейшей продажи.

Фредрика отложила энциклопедию. Почему это слово вообще появилось в заметках Ребекки? Неужели она увидела ту же связь между фильмом, Теа Альдрин и скандальными книгами, что и Турбьерн Росс? Хотя нет, это невозможно. Ведь о том фильме, на который ссылался Турбьерн Росс, ни слова не было в газетах.

Фредрика снова пробежала глазами текст про «Ангелов-хранителей». Почему Ребекка подумала, будто киноклуб имел отношение к снафф-видео? Некоторые из его членов походили на людей, способных заинтересоваться снафф-фильмами, однако Фредрика все равно не могла понять, как Ребекке удалось установить эту причинно-следственную связь.

В усталой голове вертелись обрывки разговоров, вся информация, свалившаяся на нее в течение недели. Научный руководитель сравнил дипломную работу Ребекки с полицейским расследованием. Ее мать высказалась в том же духе. Но нигде в материалах не упоминалось, что Ребекка общалась с полицией, обсуждала дело Теа Альдрин. Во всяком случае, она не зафиксировала никаких подобных контактов.

Или все же зафиксировала, просто следственная группа пока до этого не дошла? Фредрика разыскала копии ежедневника Ребекки и взяла список неустановленных инициалов.

Х.Х., У.А., С.Л. или Т.Р.

Т.Р.?

Турбьерн Росс – вот это кто!

Фредрика стала рыться в своих документах, искать списки телефонных звонков. Заметил ли кто-нибудь, что Ребекка звонила в полицию? Фредрика не при поминала, чтобы слышала об этом, но, с другой стороны, никто не счел бы это удивительным. Народ звонит в полицию постоянно и по самым разнообразным причинам.

Чем больше она размышляла над всем этим, тем сильнее становилась ее убежденность: Ребекка Тролле общалась с Турбьерном Россом. Тогда встает вопрос, почему он сам не обмолвился об этом факте – ни когда девушка пропала, ни когда ее нашли мертвой. Турбьерн Росс, который до сих пор навещает Теа Альдрин, пытаясь заставить ее сознаться в убийстве, хотя даже нельзя сказать, имело ли место это преступление. Который считает, что именно Теа написала самые спорные литературные произведения двадцатого века. И уверен, что можно привязать Теа Альдрин к фильму, в подлинность которого его коллеги не верили. Что он скрывает?

Проснувшись, Алекс сперва не мог понять, где находится. Длинные и тонкие белые занавески показались ему совершенно незнакомыми, как и светлые полосатые обои, и белые простыни. Воспоминания вернулись к нему, когда он обернулся и увидел Диану, спавшую рядом: она лежала на животе, повернувшись лицом в другую сторону.

Он рефлекторно сел в кровати, провел рукой по своей тронутой сединой шевелюре. Чувство, растекающееся по всему телу, было и приятным и пугающим одновременно. Он занимался любовью с другой женщиной, не с Леной. Должен ли он просить у кого-то прощения?

Эта мысль была такой абсурдной, что он чуть не рассмеялся нервным смешком. Детям точно не нужны никакие извинения, они более всего на свете желают, чтобы он продолжал жить дальше. Возможно, они слегка удивились бы, узнав, как быстро все произошло. С другой стороны, он не обязан сообщать им обо всем сразу.

Он снова лег, застигнутый врасплох мыслями и чувствами, в которых пока не мог разобраться. Случившееся этой ночью нельзя оценить однозначно. Он лег в постель с матерью жертвы, убийство которой расследовал. За такое в полиции по головке не гладят. Если станет известно, чем он занимается, у него могут возникнуть серьезные проблемы.

Однако это было неизбежно.

Эта мысль возвращалась к нему вновь и вновь – и от нее становилось легче.

Кроме того, было легко и спокойно просыпаться рядом с человеком, которого хочется увидеть снова. Многие его друзья и коллеги, оставшиеся в одиночестве из-за смерти супруги или развода, начинали искать идеальную женщину, не существующую в природе, и из-за этого никак не могли завести новые отношения.

Алекс поклялся себе, что не станет пополнять их ряды.

Одновременно накатила скорбь. То, что было у них с Леной, никогда ни с кем не повторится. У него больше не будет детей и новой семьи. Все, что ждало впереди, навсегда останется половинчатым, незавершенным.

Тут зазвонил его мобильный телефон. Он ответил, и Диана пошевелилась.

– Джимми пропал, – сказал Петер.

– Пропал?

– Вчера мне позвонили из пансионата и сообщили, что он исчез. Мы с Ильвой искали его всю ночь. Он словно сквозь землю провалился.

Голос Петера звучал надрывно и тревожно, и это заставило Алекса забыть обо всем остальном.

– Полиция подключена?

– Само собой. Но они тоже не могут его найти.

– Петер, послушай меня. Если ты искал всю ночь, то тебе следует поехать домой и поспать. Все полетит к черту, если ты…

– Я никуда не пойду, пока не найду его.

Человек, у которого отняли сон, склонен к самым иррациональным поступкам, – Алекс знал это лучше кого бы то ни было.

– Ты ставишь под удар все расследование, – произнес Алекс резче, чем следовало, однако он надеялся тем самым пробудить в товарище здравый смысл.

Рабочая группа разваливается на глазах: сожитель Фредрики в тюрьме, брат Петера пропал! Ничего не поделаешь, придется просить подкрепления со стороны.

Петер что-то глухо произнес.

– Прости, что ты сказал? – переспросил Алекс.

– Я сказал, что не знаю, что сделаю, если мы не найдем его. Черт подери, я шею сверну тому, кто попытается отнять у меня Джимми!

– Нет оснований считать его погибшим.

Хотелось внушить надежду, но Алекс чувствовал, что Петер его не слушает.

– Он звонил мне перед этим.

– Джимми?

– Позвонил и сказал, что видит кого-то, кто заглядывает в окно. Этот кто-то напугал его.

– Кто-то стоял и заглядывал в окно Джимми? – Алекс не понял.

– Нет, в чье-то чужое окно. А Джимми увидел и испугался. Так он сказал, когда звонил мне: «Там кто-то стоит и заглядывает в окно. Я вижу только его спину».

50

Малена Брумберг бежала так, что земля тряслась под ногами. Она чувствовала, как отчаянно бьется сердце, но заставляла себя не снижать скорости. Всего два года назад она была самой обычной студенткой. Она наконец-то поняла, какие предметы ей хотелось бы изучать в университете, и ей удалось найти квартирку и временную работу в доме престарелых.

Малене понадобилось немало времени, чтобы встать на правильный путь, с которого она до тех пор не раз сбивалась. Годы учебы в гимназии она вспоминала как в тумане: бесконечные пьянки, глупые влюбленности и плохие отметки. Она ненавидела вспоминать о них, признаваться самой себе, какой образ жизни тогда вела. После окончания школы – несколько лет за границей в качестве няни, потом – худосочной модели, потом – гида в турфирме.

Вернувшись домой, она чувствовала себя совершенно опустошенной.

– Твоя жизнь принадлежит только тебе одной, – сказал ей отец. – Тебе самой решать, как ты хочешь ее прожить. Но если ты решишь вообще спустить ее в унитаз, я очень огорчусь.

В ту же осень она записалась на курсы. Начала работать в магазине. Основательно создавала платформу своей новой жизни, обзавелась новыми друзьями, такими непохожими на тех, кто окружал ее ранее. Бойфренда у нее не было, впервые в жизни она не ощущала такой потребности.

Самый важный день в ее жизни настал, когда ее наконец-то приняли на юридический факультет Стокгольмского университета. Успех потянул за собой желание новых успехов.

Она как никто знала, чего ей стоило поступление, и теперь она будет двигаться только вперед. Когда тебе уже за тридцать, пора четко представлять, кем ты станешь, когда вырастешь.

Долгое время она думала, что они познакомились случайно – на открытии нового необычного ресторана на Стюреплан. Внезапно он появился рядом с ней и встал слишком близко. Поначалу ее это раздражало, но недовольство вскоре улетучилось. Слишком легко она купилась на комплименты и ухаживания.

И на его голос. Этот глухой низкий голос заставил ее покраснеть, и как бы она ни боролась с собой, его хотелось слышать еще и еще. В тот момент она совершенно лишилась воли.

Теперь она вспомнила, как друзья, увидев их вместе, начали недоумевать. Ведь он был намного старше ее. Правда, он – мужчина, обладающий властью и богатством, однако такая разница в возрасте… Их сомнения она отбросила, считая, что они просто завидуют.

Тревожный звоночек прозвучал довольно скоро – уже тогда, когда он начал расспрашивать ее о Теа Альдрин. Но не сразу она сообразила: он все время знал, где она работает, и она интересовала его именно по этому.

Задним числом она испытывала лишь стыд и отвращение. Она дала себя очаровать и соблазнить человеку, у которого на уме было что-то плохое. Ей казалось, что в этом есть нечто увлекательное – как будто какая-то часть ее так и не могла стать такой, как все, жить нормальной и правильной жизнью. Неизвестно откуда вдруг появилось это острое желание – тяга к запретному и опасному. Она играла с огнем и чуть не сгорела. А он фиксировал все это на кинопленку.

51

Когда Фредрика Бергман пришла на работу, часы показывали уже половину девятого. Увидев ее, Алекс удивился:

– Я подумал, ты сегодня останешься дома с дочерью.

– С ней моя мама. Я не в состоянии сидеть дома, мне надо чем-то заняться.

Алекс не стал спорить, однако четко дал понять, что в следствии она не будет иметь отношения ни к чему, что касается Спенсера.

– Я отправил в Упсалу человека, чтобы провести формальный допрос. Надеюсь, на этом наше участие и закончится. Неофициально я уже сейчас считаю его неинтересным для следствия. Но полезно было бы услышать, что он может рассказать о киноклубе и его членах. Возможно, он вспомнит что-нибудь полезное и насчет Теа Альдрин.

Фредрика молча кивнула.

– А почему его допрашивает не Петер? – спросила она.

Алекс побледнел и рассказал, что случилось с Джимми. Со слезами на глазах Фредрика опустилась на стул.

– Да что с вами обоими, черт подери! – буркнул Алекс, увидев ее реакцию. – Ясное дело, мы его найдем. Он просто пошел прогуляться и заблудился. С таким парнем, как Джимми, это вполне может случиться.

Фредрика видела, что Алекс сам верит в свои слова, и восхищалась им. Сама же она сидела по уши в дерьме и была не в состоянии мыслить позитивно.

– Он придет сегодня на работу?

– Может быть. Посмотрим.

Фредрика открыла сумочку.

– Кстати, по поводу киноклуба… Сегодня утром мне пришла в голову одна мысль. Не имеющая никакого отношения к Спенсеру.

Алекс смотрел на нее, пока она вынимала свои бумаги. Она окинула его быстрым взглядом: в его лице появилось нечто новое, какое-то умиротворение, которого ему раньше не хватало.

Фредрика сбилась с мысли, стала лихорадочно вспоминать, что хотела рассказать. Потом вспомнила. Алекс смотрел на нее с недоверием.

– То есть ты думаешь, что Турбьерн Росс, мой коллега с восьмидесятых годов, общался с Ребеккой Тролле незадолго до смерти? А затем скрыл этот факт от следственной группы?

Фредрика сглотнула. Бессонная ночь давала о себе знать.

– Я считаю, что это могло быть.

Она пододвинула Алексу записи Ребекки. Указала на слово «снафф» в самом низу.

– Это всего лишь слово, – проворчал Алекс.

– Это его слово. И ему принадлежит идея, что книги якобы экранизированы.

– Попроси Эллен проверить распечатку ее звонков, – сказал Алекс, подумав. – Проверьте, не звонила ли Ребекка в полицию, напрямую или через коммутатор. Мы могли пропустить это, считая, что она обращалась в полицию по совершенно иному поводу.

– Я сделаю это прямо сейчас. – Фредрика поднялась.

– Если Петер не появится, тебе надо будет присутствовать на допросе Вальтера Лунда. Он придет через час.

– А Теа Альдрин?

– А что с ней?

– Разве мы не будем с ней встречаться?

– Узнай, где она сейчас находится, и нанесем ей визит несколько позднее. Правда, не верю, что это что-то даст, раз она все равно молчит.

У Фредрики остался еще один вопрос.

– А что ты думаешь по поводу Моргана Аксбергера? Разве мы не хотели побеседовать и с ним тоже?

– С ним пока подождем. – Алекс подавил вздох. – Все сразу не успеть.

Фредрика поспешила в свой кабинет, а затем к Эллен, которая пообещала немедленно проверить списки звонков Ребекки.

– Кстати, тебе пришли еще факсы из норвежской полиции по поводу Вальтера Лунда, – добавила она.

Новые бумаги, новые ниточки.

Вернувшись к себе в кабинет, Фредрика прочла мате риалы норвежских коллег. Они собрали дополнительные сведения. Среди прочего сообщали, что дядя Вальтера Лунда по матери заявил его в розыск в начале восьмидесятых годов, когда тот устроился на судно по перевозке автомобилей и больше не объявлялся. По словам полицейских, дядя до сих пор регулярно приходит в местный участок в Голе и спрашивает, не выяснилось ли что-нибудь о судьбе племянника.

Тут уместно было бы спросить: почему? Вальтер Лунд известен во всей Северной Европе, и его имя часто появляется и на страницах норвежских газет. Неужели пожилой дядя не понимает, что преуспевающий бизнесмен, ныне живущий в Стокгольме, и есть его пропавший племянник?

Фредрика наморщила лоб. Может, здесь какое-то недоразумение? Может быть, существовало несколько человек по имени Вальтер Лунд, перебравшихся из Норвегии в Швецию в тот же год? Вряд ли.

Фредрика взяла фотографию Лунда и стала рассматривать. Почему же он не связался со своим единственным оставшимся в живых родственником в Норвегии? И, что еще важнее, почему родной дядя его не узнавал?

Ночь тянулась бесконечно долго. Все враждебные звуки, запахи и ощущения кололи Спенсера, как иголки, не давая заснуть. За долгие часы одиночества в нем крепла уверенность. Уже не имеет значения, отпустят ли его на волю: та жизнь, которую он раньше вел, рухнула безвозвратно. Если его и будут вспоминать, то только как сексиста и насильника студенток.

В том, что касается преступлений на сексуальной почве, никакой альтернативной интерпретации быть не может, – это Спенсер прекрасно понимал. Никто не захочет оказаться неправым, признать невиновным того, кого надо было засадить. Так что в конечном счете уже не играло никакой роли, будет ли он осужден за те преступления, в которых его обвиняла Тува. Приговор коллег и окружения все равно будет самым суровым.

Дыма без огня не бывает. Во всяком случае, в отношении преступлений на сексуальной почве.

Но и этого еще мало. Теперь коллеги его гражданской жены подозревают его в соучастии в убийстве. Задним числом он горько сожалел, что с самого начала не объяснился с Фредрикой. Отчасти он списывал эту свою глупую ошибку на другие проблемы с Тувой. В его жизни просто не было места для двух таких серьезных подозрений, он не в состоянии был справиться с двумя сразу. Кроме того, о подозрениях в убийстве он узнал слишком поздно, чтобы успеть выработать к ним какое-то отношение. В голове у него была одна мысль, продиктованная паникой.

Нужно держать наготове паспорт, чтобы в случае необходимости немедленно покинуть страну.

Насколько дорого обойдется ему эта ошибка, об этом он даже подумать не решался. И его нисколько не оправдывало то обстоятельство, что он пошел за новым паспортом, поскольку его подозревали в другом преступлении. В убийстве.

В начале десятого за ним пришли – как сказал охранник, не из упсальской, а из стокгольмской полиции. Спенсер покорно проследовал в помещение для допросов, прекрасно понимая, о чем сейчас пойдет речь.

Женщина-инспектор стокгольмской полиции представилась как Сесилия Турссон. Вместе с ней в помещении находился ее коллега из упсальской полиции, который должен был присутствовать на допросе. Сесилия Турссон выглядела в глазах Спенсера типичным полицейским. Рукопожатие – пародия на обычное, слишком долгое и утрированно твердое. Если она надеялась таким образом вызвать к себе уважение, то ей это совершенно не удалось. Говорила она громко и с ударением на каждом слове, словно считала его тугоухим. В иной ситуации ее манера поведения вызвала бы у Спенсера улыбку, но сейчас только ухудшила его и без того плохое настроение.

– Ребекка Тролле, – проговорила Сесилия Турссон. – Насколько хорошо вы ее знали?

– Я ее вовсе не знал.

– Уверены?

Спенсер сделал вдох и выдох. Уверен ли он?

У него сохранились достаточно отчетливые воспоминания о той весне, когда пропала Ребекка Тролле. Было много работы, к тому же они с Фредрикой встречались все чаще. Дома в основном царило молчание, с Эвой они все сильнее отдалялись друг от друга. Стало быть, он все усерднее посвящал себя работе, проводил время вне дома и все больше вечеров с Фредрикой в квартире на Эстермальме.

Вероятно, та весна была одним из лучших периодов за всю его взрослую жизнь.

Но Ребекка Тролле, вписывалась ли она во всю эту картину? Неужели она промелькнула в его жизни в ту весну – да так быстро, что задним числом он не мог вспомнить ее? Он порылся в памяти, чувствуя, что там скрываются события, которые он мог бы извлечь на свет божий.

– Она звонила один раз.

Спенсер и сам удивился, услышав собственный голос, произносящий эту фразу.

– Она звонила вам один раз? – Сесилия Турссон подалась вперед.

Спенсер кивнул, теперь все стало проще.

– Я получил сообщение от телефонистки на коммутаторе, что девушка с такой фамилией разыскивала меня, но она не перезвонила. Это было где-то в марте-апреле.

– Вы не отреагировали на ее фамилию потом, когда она пропала?

– Как я мог отреагировать? Помню, что газеты писали об ее исчезновении, но я даже не был уверен, что это та девушка, которая меня искала, хотя имя и необычное.

Судя по выражению лица Сесилии Турссон, она приняла его объяснения.

– Она не оставила сообщения? Не просила вас ей перезвонить?

– Нет, мне сообщили только, что она звонила. И что перезвонит. Речь шла о ее дипломной работе, которую она как раз писала.

В его памяти всплыли еще подробности.

– Помню, я тогда подумал, что у меня все равно нет на нее времени. Нередко бывает, что студенты звонят и просят помочь. – Спенсер пожал плечами. – Но времени на всех не хватает. К сожалению.

– Понимаю, – проговорила Сесилия Турссон и перевернула страницу в своем блокноте. – «Ангелы-хранители».

Эти слова упали будто снег на голову: сколько лет он не слышал этого названия!

– Да?

– Вы были членом этого клуба?

– Именно так.

Не понимая, почему разговор принял такое неожиданное направление, Спенсер сидел как на иголках.

– Вы могли бы рассказать о нем более подробно?

Спенсер сложил руки на груди, припоминая то время, от которого его отделяли десятилетия. Что тут, собственно, рассказывать? Четыре взрослых человека, трое мужчин и женщина, которые регулярно собирались, чтобы посмотреть очередной фильм. А потом шли в ресторан, ели, пили и писали язвительные рецензии.

– Что именно вас интересует?

– Все.

– Но почему? Какое отношение имеют «Ангелы-хранители» к этому делу?

– Мы считаем, что киноклуб может иметь отношение к убийству Ребекки Тролле.

Спенсер расхохотался, но осекся, увидев серьезное лицо Сесилии Турссон.

– Боже мой, ведь он перестал действовать более тридцати лет назад. Подумайте сами, насколько нелепо предполагать…

– Если вы будете отвечать на мои вопросы, мы оба уйдем отсюда скорее. К сожалению, я не могу раскрыть, почему киноклуб представляет для нас интерес, однако мы будем очень благодарны за всякую информацию о нем.

В конце ее голос звучал почти умоляюще. Словно она надеялась, что Спенсер сейчас достанет волшебную палочку и одним движением изменит весь ход следствия.

– Боюсь вас разочаровать, – начал он, надеясь, что его слова звучат искренне. – Я был последним человеком, которого приняли в группу перед тем, как она распалась. Мы с Морганом Аксбергером знали друг друга, так как ходили вместе на курсы французского языка в шестидесятые годы. Тогда он еще не стал крупным бизнесменом и проводил время иным образом: курил, гулял и писал стихи.

Воспоминания вызвали у него улыбку.

– Затем все очень быстро изменилось. Морган стал другим человеком, когда понял, что может стремительно вознестись на самый верх. Но интерес к киноискусству у него сохранился. И где-то в начале семидесятых мы случайно столкнулись на одной из выставок. Он рассказал о киноклубе – о котором я, разумеется, уже читал в газетах – и сказал, что есть возможность, если я пожелаю, в него вступить. Я, естественно, сказал «да».

– Расскажите о других членах клуба. Вы до сих пор поддерживаете с ними отношения?

– Ничего подобного. После того как Теа Альдрин угодила в тюрьму, а Элиас Юрт уехал за границу, остались только мы с Морганом. А у нас с ним, надо сказать, довольно мало общего. Так что мы естественным образом перестали общаться. – Спенсер задумался. – Киноклуб распался в году семьдесят пятом – семьдесят шестом. Я так до конца и не понял, что произошло. К моменту ареста Теа Альдрин заседания клуба уже несколько лет не проводились.

– Не могло ли это быть вызвано конфликтами, о которых вы не знали? – Сесилия Турссон с интересом смотрела на него.

– Вполне может быть, однако я даже не представляю себе, чего именно они могли касаться. Если вы обратитесь к Моргану Аксбергеру или Элиасу Юрту, они наверняка смогут рассказать куда больше. Теа, конечно, тоже могла бы рассказать, но, если верить тому, что пишут в газетах, она не открывала рта с тех пор, как ее посадили в тюрьму.

– Как вы в группе отреагировали на это событие? Я имею в виду на то, что она убила своего мужа?

«Никак, – подумал Спенсер. – Я вообще не встречался ни с Морганом, ни с Элиасом с тех пор, как Теа задержали». Он вспомнил, как звонил Моргану, чтобы обсудить это происшествие. Морган, который был лично знаком с бывшим бойфрендом Теа, пребывал в состоянии шока и отказался что бы то ни было комментировать.

– Тогда мы уже практически не общались, – проговорил Спенсер. – Я был в этом квартете самым молодым и участвовал не с момента основания. Так что я не встречался с бывшим мужем Теа, ничего не знал об их взаимоотношениях. Но, ясное дело, я был потрясен, когда узнал, что она натворила.

– То есть вы не сомневались, что она действительно виновна в убийстве?

– Но ведь она призналась… – Спенсер пожал плечами.

Воздух в помещении был спертый, стены обшарпанные. Сколько еще часов ему предстоит провести здесь, рассказывая о том, чего он не делал и в чем не был замешан?

– Ходили слухи, что Теа Альдрин якобы написала скандальные книги «Меркурий» и «Астероид». Они соответствовали действительности?

– Насколько я знаю, нет. Разумеется, мы обсуждали этот вопрос, но не уделяли ему особого внимания. Это были злонамеренные слухи, не более того…

В его душе снова пробудился гнев, когда он вспомнил, сколько прилагалось усилий, чтобы испортить репутацию Теа. Ее буквально преследовали, будто сама судьба ополчилась на нее и поставила целью разрушить все, чего она добилась. Спенсер не понимал тогда, что за всем этим стоит. И сейчас не понимал.

– Ее сын пропал, – сказала Сесилия Турссон. – Вы что-нибудь помните по этому поводу?

– Само собой. Можно сказать, что для нее это стало началом конца. После этой утраты она так и не смогла прийти в себя. Да и кто ее в этом упрекнет? Хотя к тому времени киноклуб уже распался и я общался с ней исключительно редко.

– Но слухи ходили упорные. Говорили, что и сына убила она.

– Это не более чем злонамеренная чушь. – Спенсер покачал головой. – Парень исчез и больше не вернулся. Какая его ждала судьба, я, конечно, не могу даже предполагать, но готов поручиться головой, что мать его не убивала.

Часы на руке Сесилии Турссон блеснули в свете ламп под потолком.

– Как вы думаете, что с ним случилось?

Спенсеру уже не надо было напрягаться, чтобы вспоминать то, что происходило в те годы. Теперь он точно помнил, что подумал тогда по поводу исчезновения мальчика.

– Теа редко рассказывала об отношениях с сыном, но я догадывался, что они много ссорились. Он недоумевал, куда подевался его отец, и не проявлял по отношению к ней того уважения, которого ей бы хотелось.

Слова застревали, сейчас их было труднее выговаривать, чем тогда.

– Понятно, они ссорились, – сказала Сесилия. – И что?

– И мне думается, что он просто сбежал из дому. Я всегда так считал. Он был чертовски предприимчивый парень.

– Вы полагаете, что он сбежал, а потом с ним произошел несчастный случай, и поэтому его не нашли?

– Нет. Я полагаю, что он ушел из дому с твердым намерением никогда не возвращаться. И что он жив до сих пор.

52

По территории слонялась толпа полицейских. Теа Альдрин сидела в своей комнате, онемев от страха, и наблюдала за ними через окно.

Как все это могло повториться?

Как могут события шестидесятых до сих пор требовать новых жертв? Ибо Теа не сомневалась в том, какая судьба постигла мальчика, стоявшего на клумбе. Однако помешать этому было не в ее силах.

Впрочем, не совсем мальчик – он скорее мужчина, однако сразу было видно, что с ним что-то не так. Теа понимала, что глаза мальчика будут преследовать ее до конца дней. Мольба и непонимание в таком гротескном сочетании, что у нее перехватило дыхание.

Когда-то давно она верила, что у нее может быть счастливая полноценная жизнь. В те времена, когда они с Манфредом были молоды и влюблены. Они решили сделать свою жизнь политической демонстрацией, не регистрируя брак, хотя Теа забеременела. У нее никогда не возникало чувства, что Манфреду ее успехи становятся поперек горла, – наоборот, он всегда восхищался ею, громогласно и искренне.

Но все, что она воспринимала как данность, оказалось фальшью. Все, что было для нее свято, подверглось осквернению. Она до сих пор помнила страх, заставивший ее до крови прокусить собственный язык, пока на экране мелькали ужасные картины. И свою беспомощность, когда она попыталась вызвать его на разговор.

– Да он же ненастоящий, черт подери! – прорычал он ей в ответ.

Для Теа этот вопрос имел второстепенное значение. Она просто не желала жить бок о бок с мужчиной, страдавшим такими влечениями. И тем более не желала, чтобы он находился рядом с ее будущим ребенком.

Выгнать его оказалось очень легко, и для нее это послужило подтверждением: фильм настоящий, на экране совершалось реальное убийство. В беседке ее родителей она бывала потом много раз, пытаясь с комом в горле найти доказательства, что все это происходило там, но напрасно. Однако она знала, что эти люди приходили туда: Манфред и неизвестный оператор, снимавший на камеру. Лишь много лет спустя она узнала, кто это был.

Если бы только она не отдала ему фильм в тот вечер, когда он съезжал от нее. Однако эту цену ей пришлось заплатить. Без фильма Манфред отказывался уходить.

– Я на тебя не полагаюсь, – сказал он. – Если у тебя настолько с головой не в порядке, что ты веришь, будто он настоящий, тогда я вообще не знаю, что о тебе думать.

В результате она отдала ему фильм и понадеялась, что видит его в последний раз. Вероятно, ей следовало бы понять, насколько неверно она оценила ситуацию. Все дальнейшие события, вне всяких сомнений, являлись последствиями той первой катастрофы. Но тогда она и представить себе не могла, как плохо все это кончится. Иначе давно поступила бы по-другому.

Многое пугало ее, когда она сидела в своей комнате, в добровольной изоляции. Один момент, тревоживший ее более всего, – не слышал ли кто-нибудь, что происходило в ее комнате накануне вечером? Видел ли кто-нибудь, как исчез мальчик? И самое главное – слышал ли кто-нибудь, как она говорит?

53

Для сна и отдыха времени не было. Петер Рюд решил не ехать домой спать, как советовал ему Алекс. Вместо этого Петер сделал еще несколько кругов и снова вернулся к пансионату.

Звонок брата он помнил с предельной ясностью.

«Там кто-то стоит и заглядывает в окно. Я вижу только его спину».

Ко времени его возвращения полицейские уже уехали – им было здесь больше нечего делать. Петер нашел заведующую и попросил разрешения зайти в комнату Джимми. Заведующая без конца извинялась.

– Просто не понимаю, как это могло произойти, – говорила она, идя впереди Петера по коридору.

Судя по лицу и голосу, она плакала. Петера это не трогало. Он вообще не понимал, почему она просит прощения: когда пропал Джимми, была не ее смена.

– Вроде бы только что был здесь – и уже нет.

Петер молча вошел в комнату брата. Все было так же, как и утром, когда Петер заходил сюда. Покрывало на кровати, сшитое их бабушкой, полки с машинками, книгами и картинками.

Петеру и их родителям позвонили сразу же, когда выяснилось, что Джимми пропал. Как долго он к тому времени отсутствовал, трудно было определить – во второй половине дня его никто не видел. Это само по себе не казалось странным: Джимми любил иногда побыть наедине с самим собой. Порой он даже не выходил к ужину, а оставался у себя в комнате.

– Мы обнаружили, что его нет, когда постучали, чтобы проверить, собирается ли он уже ложиться спать. Сами знаете, он иногда засиживается допоздна.

Петер прекрасно это знал. Еще в детстве Джимми невозможно было уложить по вечерам. Он отказывался спать, боялся пропустить что-то интересное, если ляжет раньше остальных.

– Единственная вещь, которой не было на мес те, – это его куртка, – продолжала заведующая, сообщая Петеру подробности, которые он уже слышал накануне. – И дверь террасы была открыта, когда мы вошли, так что он, скорее всего, вышел этим путем.

Это Петер тоже понимал. Не понимал он одного: куда же мог подеваться брат? За всю жизнь он всего несколько раз отправлялся на самостоятельные прогулки. Куртки нет, дверь открыта.

Джимми, куда же ты пропал?

– А кто живет в доме напротив? – Петер посмотрел в окно.

Ему вспомнились слова Джимми о том, что он видел человека, заглядывающего в чужие окна.

– Это здание принадлежит дому престарелых.

– Он частный?

– Да, и они принимают лишь несколько человек в год. Я слышала, что туда длинная очередь желающих.

Петер посмотрел на вереницу террас по другую сторону двора. Где мог стоять мужчина, которого видел Джимми? Взгляд Петера остановился на пожилой женщине. Она была такая бледная и заурядная, что он чуть было не пропустил ее. Казалось, она стоит и смотрит прямо в комнату Джимми, прямо на Петера.

Что-то во внешности женщины показалось ему знакомым.

– Кто это? – спросил он заведующую.

– О, я бы сказала, это самая важная птица среди тамошних жильцов. Старая детская писательница, Теа Альдрин. Вам это имя что-нибудь говорит?

Вальтер Лунд ожидал в приемной в оговоренное время. В темном костюме и белой рубашке он выглядел как любой другой бизнесмен. Прежде чем войти, чтобы проводить посетителя в комнату для допросов, Фредрика некоторое время наблюдала за ним через стеклянную дверь: рассматривала его открытое лицо, уверенный взгляд, дружелюбную улыбку, расслабленные плечи. Он сидел, закинув ногу на ногу, положив руки на колени.

«Так это ты убил Ребекку Тролле, положил по частям в мешки и унес в лес?» – мысленно спрашивала она.

Он пришел без адвоката, что удивило Фредрику. Когда они здоровались, выяснилось, что у него теплая ладонь и низкий голос. В другое время, в другой жизни Фредрика сочла бы его привлекательным.

На допросе присутствовал Алекс. Они с Фредрикой сидели по одну сторону стола, Вальтер Лунд – по другую. Часы показывали половину десятого.

– Спасибо, что нашли время прийти, – начал Алекс.

Казалось, он хочет намекнуть, что явка на допрос – проявление доброй воли.

– Естественно, я готов помочь всем, чем смогу.

– Ребекка Тролле, – произнес Алекс.

– Да?

– Вы знали ее.

– Я был ее куратором.

– Вас связывали только формальные отношения?

Фредрика надеялась, что ей удалось скрыть свое удивление по поводу того, как Алекс начал допрос.

– Мне кажется, я не совсем понял вопрос.

– Нас интересует, не общались ли вы по другому поводу, помимо того что вы были ее куратором.

– Да, общались.

Допрос, едва начавшись, зашел в тупик. Фредрика понимала, что не она одна лишилась дара речи от откровенного признания Вальтера Лунда. Алекс тоже был удивлен.

В конце концов он криво улыбнулся:

– Вы не могли бы рассказать об этом поподробнее?

– Разумеется, могу. – Вальтер Лунд провел ладонью по крышке стола. – Однако сперва я хотел бы удостовериться, что вы будете обращаться с этой информацией конфиденциально.

– Это очень трудно пообещать, пока мы даже не знаем, что вы намерены нам сообщить.

– Понимаю.

Фредрика откашлялась:

– При условии, что сообщенные вами сведения окажутся нерелевантными для следствия, мы можем позаботиться о том, чтобы они не предавались огласке.

Похоже, этого заверения Вальтеру Лунду оказалось достаточно.

– У нас был краткосрочный роман, – проговорил он.

– У вас с Ребеккой?

– Мы довольно быстро обнаружили, что нравимся друг другу. За одним потянулось другое, и в декабре две тысячи шестого года я пригласил ее в ресторан. Затем мы еще несколько раз тайно встречались до начала января, когда я решил, что нам не стоит продолжать отношения.

– То есть роман был очень кратким.

– Именно так.

– Вы взяли ее с собой в Копенгаген, – сказал Алекс.

– Совершенно верно. И это произошло уже после того, как мы перестали встречаться. Мы ночевали в отеле в разных номерах и летели туда разными рейсами. Однако я понял, что Ребекка восприняла эту поездку как попытку с моей стороны восстановить отношения. Она очень расстроилась, когда я объяснил ей, что дело обстоит вовсе не так.

Голос Вальтера Лунда заполнял помещение, и вся его фигура излучала уверенность и спокойствие. Он держал в руках нить разговора, что не могло не восхищать Фредрику.

– Не вижу ничего странного в том, что она неверно истолковала такое приглашение, – проговорил Алекс. – Боже мой, романтический уик-энд в Копенгагене! У кого угодно от этого закружилась бы голова.

– Разумеется, я осознал, какую ошибку совершил. – Вальтер Лунд улыбнулся. – Я знал, что она расстроилась, когда я предложил расстаться, и хотел показать, что серьезно отношусь к своей роли куратора. Глупо было надеяться, что она поймет разницу и правильно оценит мое поведение.

– Что происходило после поездки в Копенгаген?

– Ничего особенного. Она звонила мне несколько раз, и мы даже договорились встретиться как-нибудь в баре, но встреча не состоялась.

– Потому что Ребекка пропала?

– Да.

Алекс посмотрел на свои обезображенные шрамами руки, потом покосился на Фредрику.

– Однако же вы намного старше Ребекки, – проговорил он.

«Более двадцати лет», – подумала Фредрика. Разница, как у нее со Спенсером.

– И это, естественно, являлось одной из причин, по которой я предложил ей перестать встречаться. У нас не было ничего общего.

Он произнес это как нечто простое и само собой разумеющееся, однако Фредрика понимала, что Ребекка видела ситуацию совсем иначе и сильно переживала.

«Я бы точно умерла», – подумала она.

– Вы кому-нибудь рассказывали о вашем романе? – спросил Алекс.

– Нет.

– А она? – спросила Фредрика.

– Насколько мне известно, нет.

– Вы знали, что она была беременна?

Вопрос повис в воздухе.

Впервые Фредрика увидела, что разговор принял неожиданный для Вальтера Лунда оборот.

– Беременна? – Это слово он произнес почти шепотом, быстрым движением на миг приложил руку ко лбу. – О боже!

– Вам это не было известно?

– Нет, у меня и мысли такой не было.

– Но ребенок мог бы быть вашим? – все же спросила Фредрика, хотя было известно, что это не так.

– Не думаю. Она говорила, что принимает таблетки.

Внезапно Вальтер Лунд как-то съежился, теперь он казался искренне расстроенным.

– Она была еще совсем молоденькая, – пробормотал он.

– Вы обсуждали ее дипломную работу? – спросил Алекс, дав ему немного времени, чтобы прийти в себя.

– Нет.

Фредрика отметила, что он снова стал самим собой. Потрясение и грусть как рукой сняло.

– В самом деле?

– Да. То есть я хотел сказать, само собой, я знал, что она пишет дипломную работу и о чем. Однако по этой теме я ничего не мог привнести.

– У нас есть основания полагать, что у нее было желание обсудить содержание работы с Морганом Аксбергером. Она не просила вас устроить с ним встречу?

– Нет.

– Вы в этом совершенно уверены?

– На сто процентов. Я бы помнил, если бы она высказывала такие пожелания.

– Вы обсуждали с Ребеккой самого Аксбергера?

– Разве что очень поверхностно. Собственно, моя отрасль ее не особо интересовала.

– Вы присутствовали на ужине с кураторами, который проходил в тот вечер, когда пропала Ребекка? – вновь вступил Алекс.

– Да.

Впервые на его лице отразилась тревога.

– Вы удивились, что Ребекка не пришла?

– Само собой. Собственно, я и пошел туда ради нее.

Лунд надолго задумался; судя по всему, собирался что-то рассказать.

– Тут такое дело, – начал он. – В тот день произошло одно маленькое событие, о котором я раньше не упоминал. Вернее, о значении которого не задумывался. – Он снова провел ладонью по столу. – Что касается вашего интереса к Моргану… Это произошло как раз в тот момент, когда я собирался идти на кураторский ужин. Я заглянул к Моргану по какому-то делу, зашел в его кабинет. И тут я увидел, как он стоит у окна с мобильным телефоном и с кем-то разговаривает. Подойдя ближе, я услышал, как он говорит что-то типа: «Постарайся приехать туда без четверти восемь, и я встречу тебя на автобусной остановке. Я знаю там поблизости одно местечко, где мы могли бы посидеть».

Вальтер Лунд развел руками:

– Я совершенно не уверен, что это имеет какое-либо значение, в смысле, он мог разговаривать с кем угодно. О чем угодно. Но… с тех пор я как-то интуитивно боялся, что он договаривался о встрече с Ребеккой. Просто потому, что время, которое он назвал, совпадает с тем моментом, когда она пропала. Сожалею, что не упомянул об этом раньше.

Фредрика пыталась осознать суть только что услышанного. Значит, Морган Аксбергер звонил Ребекке перед тем ужином и назначил встречу? Они видели телефонный звонок с номера, который невозможно было определить. Кто-то позвонил Ребекке непосредственно перед тем, как она вышла из дому.

Был ли это Морган Аксбергер?

В этом случае Ребекка постаралась разыскать его в обход Вальтера Лунда. Как ей это удалось?

Допрос окончился. Им еще предстояло проверить полученные сведения, однако Фредрика не предполагала найти никаких отклонений. Похоже, Лунд согласился побеседовать, чтобы выйти из числа подозреваемых, и приходилось признать, что ему это удалось. А вот что касается Моргана Аксбергера, то с ним Фредрике хотелось бы побеседовать как можно скорее.

Они с Вальтером Лундом расстались у стеклянных дверей, ведущих в приемную.

– У меня к вам еще один вопрос, – сказала она.

Он обернулся.

– Ваш дядя по матери, – проговорила Фредрика. – Вы с ним часто видитесь?

– Мой дядя по матери? – Он недоуменно посмотрел на нее. – У меня нет никакого дяди. Моя мать была единственным ребенком.

Было пасмурно, солнце скрылось. Ночь, оттесненная событиями утра, казалась теперь такой далекой. Алекс испытывал умиротворение и был мысленно благодарен за возможность отрешиться от того, что произошло. Все случилось слишком быстро – таково было его ощущение. Взгляд на фотографию Лены, и сразу же острый приступ мучительных угрызений совести.

«Я всегда буду любить тебя, я никогда тебя не покину», – заверял он ее в своем сердце.

Эллен заглянула в кабинет и подтвердила, что Ребекка Тролле обращалась в полицию за пару недель до исчезновения. Поскольку она звонила на коммутатор, невозможно было определить, с кем ее соединили. Однако Алекс считал, что знает.

Это был Турбьерн Росс.

Вопрос в том, как она на него вышла. Когда начался процесс Теа Альдрин, Росс был молодым сотрудником, почти статистом в обширном полицейском расследовании. Должно быть, Ребекка обратилась в архив и запросила материалы того следствия, в которых и обнаружила имя Росса среди всех прочих. Возможно, она составила список полицейских, имевших отношение к делу, и оказалось, что Росс – единственный, кто до сих пор служит в полиции.

Или, может быть, она узнала его имя, когда навещала Теа Альдрин, к которой Турбьерн по-прежнему регулярно ходил в надежде раскрыть еще одно преступление. Но кто рассказал ей о нем? Сама Теа молчит, а зачем бы Ребекке расспрашивать персонал о гостях старой писательницы?

– Материалов не хватает, – сказала Фредрика.

– Что ты имеешь в виду? – Алекс вздрогнул, услышав ее голос.

– Все, что имело отношение к ее дипломной работе, Ребекка записывала с большой тщательностью. Однако я не нахожу ни единой строчки ни по поводу ее визита к Теа Альдрин, ни по поводу контактов с полицией. А насчет полиции мы можем быть совершенно уверены, потому что, сколько бы я ни искала среди ее статей, нигде ни слова не упоминается о снафф-видео. Эту информацию она точно получила из другого источника.

Фредрика говорила так быстро и возбужденно, что Алексу пришлось напрягаться, чтобы понять ее.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Хреново. Извини за грубое слово.

Алекс невольно улыбнулся. Фредрика уселась на стул:

– Просто не нахожу себе места.

– Все образуется.

Конечно же, он не мог знать этого наверняка, однако надеялся, что так и будет. Спенсера Лагергрена не посадят за изнасилование только на основании слов обиженной студентки. Если, конечно, показания – единственное доказательство. Остается лишь надеяться, что это так.

– На самом деле он очень раним, – проговорила Фредрика. – Не знаю, как долго он выдержит взаперти.

– Его отпустят самое позднее завтра, – успокоил ее Алекс. – Более длительное заключение они не смогут мотивировать.

– А паспорт?

– Паспорт никакой роли не играет, потому что он пошел получать его совсем по другим причинам. Или как?

Фредрика слабо улыбнулась:

– Да, но эти причины ненамного лучше.

– Плевать. Часть вины, конечно же, лежит на нас – мы не самым оптимальным образом вели эту часть расследования. А вот Ребекка Тролле… – Алекс сменил тему. – Ты полагаешь, что она обращалась в полицию? И это подтверждают распечатки ее звонков.

– А еще я думаю, что кто-то вытащил бумаги из ее архива. Материалы о том, что она узнала в полиции.

– Предположим, что так. – Алекс заложил руки за голову. – Какие, на твой взгляд, записи можно сделать, когда беседуешь с немой женщиной?

– Ничего особенного, однако строчку-другую она все же наверняка записала.

По всей вероятности, Фредрика права. Алекс решил раз и навсегда разобраться в этом деле.

– Морган Аксбергер, – произнес он.

– Он может быть замешан. – Чуть заметная улыбка заиграла на губах Фредрики. – Во всяком случае, до такой степени, что заставил ее сесть не на тот автобус. Если, конечно, он звонил именно Ребекке.

– Мы должны допросить его. Иначе не разобраться.

Их разговор прервал звонок телефона.

– Где ты был? – Голос Петера звучал хрипло. – Я звонил несколько раз.

– На допросе Вальтера Лунда. Что-нибудь случилось?

Он тут же раскаялся в своих словах. У Петера пропал брат, а он спрашивал, не случилось ли что-нибудь.

– Ты знаешь, кто живет напротив Джимми?

– Понятия не имею.

– Теа Альдрин.

Алекс уставился на Фредрику, которая наморщила лоб от напряжения.

– Теа Альдрин живет по соседству с твоим братом?

– В доме напротив. На первом этаже. У нее есть маленькая веранда, обращенная в сторону комнаты Джимми. Помнишь, что я рассказывал тебе вчера?

Тон его напугал Алекса.

– Что Джимми якобы видел кого-то, кто заглядывал в чье-то окно.

– Именно. Как ты думаешь, чье это было окно, в которое кто-то заглядывал?

– Петер, послушай меня…

– Я уже иду к старухе, чтобы вытрясти из нее правду.

Алекс с такой силой ударил ладонью по столу, что Фредрика подскочила.

– Ты никуда не идешь, черт тебя подери! Она – одно из главных лиц в расследовании убийства. И ты не пойдешь к ней в том состоянии, в каком сейчас находишься. Ты слышал, что я сказал?

Петер тяжело дышал в трубку:

– Тогда пошли сюда Фредрику или еще кого-нибудь. Если в течение часа никто не приедет, я пойду и поговорю с ней сам.

И он отключился.

– Проклятье! – Алекс положил трубку и обернулся к Фредрике. – Тебе придется поехать и поговорить с Теа Альдрин прямо сейчас.

– Но как исчезновение Джимми может быть связано с Теа Альдрин? Наверняка это случайное совпадение.

– Я тоже так думаю. Но Петер всю ночь искал брата, поэтому плохо соображает. Тебе надо поехать в дом престарелых и провести допрос так, чтобы не наломать дров.

В сознании промелькнули воспоминания прежних лет, когда Фредрика была новым сотрудником и Алекс не знал, как с ней обращаться. Если быть до конца откровенным, тогда он не предполагал, что когда-нибудь станет считать ее ценным сотрудником и доверять ей так, как сейчас.

– А Турбьерн Росс?

– Я напрямую поговорю с ним о том, что у нас имеется. Если не он встречался с Ребеккой и беседовал с ней о Теа Альдрин, то, возможно, ему известно, кто это был.

Фредрика поднялась:

– Моргана Аксбергера допросим позднее? Мне кажется, с ним тоже очень важно поговорить.

– Этим я тоже займусь сам, и немедленно.

– Отлично. А тем временем подумаем, почему Вальтер Лунд солгал нам.

– Ты считаешь, что он солгал? – Алекс приподнял брови.

Фредрика рассказала, что произошло, когда они прощались.

– Позвони нашим норвежским коллегам и попроси переслать старую фотографию из паспорта Вальтера Лунда, чтобы мы были уверены, что говорим об одном и том же человеке. И запроси контактные данные его дяди.

– Уже сделано, – ответила Фредрика.

Снова зазвонил телефон Алекса. Катер Хокана Нильссона на озере Меларен нашелся.

А сам хозяин бесследно исчез.

54

Когда Фредрика въехала на парковку «Монгордена», начался дождь. Раньше ей не доводилось тут бывать, и ее поразило обилие зелени. Одноэтажные корпуса разделялись большими газонами – из-за дождя сейчас они были пусты.

Никакой зримой границы между пансионатом и домом престарелых не существовало, однако обе стороны площадки заметно различались. В окнах пансионата виднелись разноцветные занавески и комнатные растения, какая-то девушка выглядывала наружу. Окна дома престарелых казались безжизненными и ничего не говорили о его обитателях, в то время как в окна пансионата так и тянуло заглянуть, будто в кукольный домик.

Петера она встретила перед домом, где жил Джимми. Положила руку ему на плечо, но он в досаде отстранился.

– Вот здесь он стоял, разговаривая со мной по телефону, в этом я абсолютно уверен. – Петер показал ей комнату Джимми. – И вот что он видел.

Он кивнул на дом по другую сторону газона.

– Так, значит, там она и живет? – спросила Фредрика.

Петер кивнул. Мышцы у него на шее были напряжены, взгляд потускнел от усталости.

– Я немедленно иду туда, – проговорил он.

Они обошли газон и проникли в дом престарелых через главный вход с другой стороны.

– Петер Рюд, полиция.

Он предъявил удостоверение санитарке, которая немедленно отложила в сторону дела и провела их в комнату Теа Альдрин. В коридоре стоял свежий запах – не чувствовалось той затхлости, которой пахло в других подобных заведениях, где Фредрике доводилось бывать.

Санитарка остановилась возле одной из одинаковых белых дверей и решительно постучала, затем потянула за ручку и вошла:

– Вы в курсе, что она не разговаривает?

– Да.

Поначалу они попали в небольшой холл, затем прошли дальше в комнату – светлую и просторную, просто обставленную.

Теа Альдрин сидела в кресле, повернутом к окну. Она осталась совершенно неподвижна: если и слышала, как они вошли, то не подала виду.

– Теа, к вам пришли.

По-прежнему никакой реакции. Петер быстрым шагом обогнул кресло и стал так, чтобы находиться в поле зрения пожилой дамы.

– Меня зовут Петер Рюд. Я из полиции.

Фредрика поспешила встать рядом с ним. Она представилась более мягким тоном и пододвинула себе стул. Петер сделал то же самое.

– Мы здесь для того, чтобы задать несколько вопросов по расследованию, над которым сейчас работаем, – начала Фредрика. – Вы помните девушку по имени Ребекка Тролле?

Никакого ответа, никакой реакции.

Теа не сильно постарела с тех пор, как ее фотографии публиковались в последний раз, в связи с выходом из тюрьмы. Седые волосы подстрижены простым каре, темные брови и острый нос. Заурядная пенсионерка.

Достав фотографию Ребекки, Фредрика подержала ее перед лицом Теа.

– Нам известно, что она побывала здесь, – проговорил Петер. – И хотела побеседовать о вашем прошлом.

– Об убийстве вашего бывшего бойфренда, – уточнила Фредрика.

– И об исчезновении сына, – добавил Петер.

В комнате повисла такая гнетущая тишина, что Фредрике казалось, ее можно пощупать, стоит только протянуть руку. У Петера напряглись желваки – чувствовалось, что он вот-вот взорвется.

– Вы помните киноклуб? – спросила Фредрика.

На лице старушки промелькнуло подобие улыбки, но та исчезла так быстро, что Фредрика засомневалась, действительно ли видела ее.

– Честно говоря, на сегодняшний день мы совершенно сбиты с толку, – продолжала она. – Мы нашли еще несколько трупов на том месте, где первоначально откопали тело Ребекки, но не понимаем до конца, как все это взаимосвязано. Единственное, что нам доподлинно известно, – как бы мы ни поворачивали всю эту историю, она неизбежно приводит к вам.

Старушка побледнела, но продолжала молчать. Откинувшись в кресле, она закрыла глаза, всячески стараясь отрешиться от назойливых посетителей.

– В могиле лежал мужчина, Элиас Юрт. Вы помните его? – жестко спросил Петер. Голос его дрожал от едва сдерживаемого раздражения. – В доме напротив находится пансионат для инвалидов. Вы знаете тех, кто там живет? – Он наклонился к ней. – Человек оттуда пропал вчера вечером. Вам известно об этом?

Теа замерла, ее веки задрожали. Не приходилось сомневаться, что она слышит обращенные к ней слова. Почему же упорно хранит молчание?

– Молодой парень, который в одном соображает, а в другом нет. Вы видели его? Он высокий и темноволосый. Почти всегда одет во все синее.

Казалось, Петер вот-вот заплачет.

Фредрика осторожно положила руку ему на рукав, встретилась с ним глазами и чуть заметно покачала головой: так мы ничего не добьемся, придется отступить.

И тут она увидела, что Теа плачет. Слезы проложили по ее лицу прозрачные дорожки. Однако глаза ее по-прежнему были закрыты.

Петер встал со стула и присел перед старушкой на корточки:

– Вы должны поговорить с нами. – Голос его звучал теперь с такой мольбой, что Фредрика не знала, куда деваться. – Если вы что-то видели, ну хоть что-нибудь, вы должны нам рассказать. Или если вам угрожают. Надо рассказать и об этом тоже.

Теа вытерла слезы тыльной стороной ладони. Фредрика не знала, что и подумать о ней. Гордая и непоколебимая, но явно сломленная жизнью. Когда-то у нее было все, чего может пожелать человек. Теперь она сидит в богоугодном заведении, всего лишенная.

Внезапно она поднялась с кресла и легла на кровать спиной к посетителям. Петер и Фредрика тоже поднялись.

– Мы еще вернемся, – произнес Петер, обращаясь к спине старушки. – Слышите? Мы это дело так просто не оставим только потому, что вы отказываетесь сотрудничать.

Когда они вышли из комнаты, Теа лежала все в той же позе.

– Проклятая старушенция! – выпалил Петер уже в коридоре.

Фредрика не ответила и пошла разыскивать кого-нибудь из персонала. Ее взгляд остановился на молодой женщине, перелистывающей карту пациента.

– Простите.

Женщина подняла глаза. Фредрика давно не видела такого затравленного взгляда и даже на минуту засомневалась. Лицо у медсестры было бледное и усталое.

– Простите, – снова произнесла Фредрика. – Могу ли я задать вам несколько вопросов по поводу Теа Альдрин?

– Разумеется. – Молодая женщина сглотнула и попыталась улыбнуться. – Но я мало чем могу помочь, моя смена только началась. Мне обычно звонят, когда надо срочно кого-нибудь заменить, как сегодня.

– А вчера вы не работали?

На лице женщины появилось выражение облегчения.

– Нет.

Создавалось впечатление, что она совсем не хочет им помогать.

Фредрика прочла имя на бедже женщины: «Малена Брумберг».

В ее глазах сквозила тревога, от которой Фредрике стало не по себе. И она поняла, что Петер тоже это заметил.

– Нам надо узнать, приходили ли вчера к Теа посетители, – сказала Фредрика.

– Тогда вам придется обратиться к кому-нибудь другому. Я, как уже было сказано, вчера не работала.

В коридор вышла другая сотрудница: должно быть, услышала их диалог.

– К Теа практически никогда никто не приходит, – ответила она Фредрике. – И вчерашний день не был исключением.

– Вы работали вчера?

– Да, весь день. Единственный, кто регулярно навещает Теа, – это тот полицейский. Кажется, его фамилия Росс.

Фредрика не стала комментировать действия Турбьерна Росса. Она стыдилась за его поведение, от души желая, чтобы эти визиты прекратились.

Поскольку Фредрика молчала, а Петер стоял рядом с ней, как безмолвная восковая фигура, санитарка продолжала говорить:

– Этот самый Росс приходит так часто, что мы начали задаваться вопросом, не он ли посылает ей букеты каждую субботу.

Вот оно. Новая крупица информации.

– Так она получает букеты каждую субботу?

– Да.

– И давно?

– Сколько живет у нас.

Чутье подсказывало Фредрике, что это важные сведения. Вероятно, Петер почувствовал то же самое, потому что включился в разговор:

– И вы не знаете, от кого они?

Санитарка улыбнулась, – видимо, их внимание льстило ей, – в то время как Малена Брумберг извинилась и исчезла за одной из одинаковых дверей.

– Понятия не имеем. Их приносит посыльный каждую субботу ровно в одиннадцать. Всегда одни и те же цветы, всегда один и тот же текст на карточке: «Спасибо». Ничего больше.

Стало быть, кто-то чувствует себя чем-то обязанным Теа Альдрин – которая, предположительно, писала под псевдонимом порнографическую литературу с откровенными изображениями насилия и зарезала своего бывшего.

– Нам хотелось бы знать название фирмы, доставляющей цветы, – сказал Петер.

Фредрика затаила дыхание. До этого момента все пути, по которым шло расследование, приводили лишь обратно к Теа. И вот теперь они наконец-то обнаружили дорогу, которая вела прочь от нее. Вопрос был лишь в том, кто там, на другом конце.

В ожидании отчета о поисках Хокана Нильссона и визите к Теа Альдрин Алекс решил поговорить начистоту с Турбьерном Россом.

– Турбьерн, ты скрыл от следствия важные сведения!

Это была четкая формулировка, не оставлявшая места для уклончивых ответов.

Алекс решительно уселся напротив; взгляд собеседника заметался по крышке письменного стола.

– Ты встречался с ней, не так ли? Ты помогал Ребекке Тролле в работе над ее дипломом. Подумать только, как нас иногда подводит память! Только сегодня я вдруг сообразил, что ты ведь, черт подери, участвовал в следствии об исчезновении Ребекки. В ту первую неделю, когда мы проводили допросы и делали обыск у нее на квартире. Потом ведь ты попросил перевести тебя на другое расследование?

Алекс почувствовал, как горло перехватило от разочарования.

– Ты изъял из вещей Ребекки рабочие материалы, которые очень пригодились бы нам. Ты скрыл и другие важные улики.

– Да, черт подери! – наконец отреагировал Турбьерн Росс. – А вам было совершенно наплевать на Теа Альдрин, вы до потери пульса искали мистического бойфренда, которого никто не видел, но все были уверены в его существовании. Я сам дошел до конца в том, что касалось ее связи с Теа Альдрин, и, когда это не дало результатов, не счел нужным информировать вас о второстепенной версии.

– Ты сам в это не веришь. Ты промолчал, чтобы прикрыть самого себя и иметь возможность продолжать свой дикий бесконечный поиск сына Теа Альдрин.

– Алекс, она убила своего сына! – Турбьерн побагровел. – Почему ты хочешь, чтобы она осталась безнаказанной?

– Ты единственный, кто в это верит. – Алекс покачал головой. – Это не на пользу здоровью, тебе нужна помощь специалиста.

Турбьерн резко поднялся со стула:

– Теа Альдрин все это время была у вас под носом, но вы на нее плевать хотели.

– Тогда – да, а теперь – нет. И тебе было об этом прекрасно известно.

Прошлые выходные. Их разговор в лодке. Именно Турбьерн Росс первым назвал имя Теа Альдрин – и изобразил удивление, услышав, что Ребекка Тролле писала о ней диплом. Однако дело обстояло с точностью до наоборот. Турбьерн лишь хотел убедиться, что на этот раз Алекс не потеряет Теа из вида.

– Что именно ты изъял из материалов следствия, когда Ребекка пропала?

– Некоторые ее записи в блокноте, – тихо ответил Росс и снова сел.

– Где упоминалось и твое имя?

Росс промолчал.

– Что еще?

Тот молча взял тонкую папку, лежавшую в его сейфе поверх других бумаг. Протянул ее Алексу.

Страница из блокнота Ребекки с записями по поводу убийства бывшего мужа Теа. Несколько дат, несколько имен. Среди прочих – Турбьерн Росс.

– Кто эти остальные?

– Полицейские, работавшие в том следствии. Большинство из них давно на пенсии. Она связалась с полицией и попросила посмотреть материалы. Именно так она нашла нас.

– И позвонила тебе?

Турбьерн кивнул:

– Мы встречались только один раз. В кафе «Уго» на Шелегатан. Посмотрели вместе материалы следствия, и она задала парочку банальных вопросов. И все.

– Стоп-стоп. Там наверняка было нечто большее, чем парочка банальных вопросов. Ведь наверняка именно ты навел ее на мысль о снафф-видео?

На лице Турбьерна выразилось удивление.

– Ты пропустил дискету, на которую она сохранила свои заметки, – проговорил Алекс, стараясь скрыть торжество. – Мы не сразу поняли, почему в одном из текстов фигурировало слово «снафф», однако теперь мы, как нам кажется, знаем, откуда она его взяла.

Глаза Турбьерна забегали.

– Я ей только немного помог, она сама двигалась в этом направлении.

– Ни черта подобного! – прорычал Алекс. – Это ты с твоими завиральными идеями задурил ей голову! А теперь она мертва.

– Именно! – Турбьерн повысил голос. – Она мертва, и что это говорит нам? То, что она умерла, – не случайность. Должно быть, накопала что-то, что пропустили ты и твои люди.

– Я тоже думаю, что ее смерть не была случайной. Вопрос в том, есть ли у нас шансы дознаться, что же ей стало известно. Потому что, в отличие от тебя, она считала Теа невиновной в том преступлении, за которое ее осудили. Как это могло получиться? Откуда она это взяла?

На этот вопрос у Турбьерна не было ответа.

– Она обсуждала это с тобой?

– Нет. Когда мы встречались, у нее вообще не было никаких мыслей по поводу настоящего убийцы.

Алекс задумался:

– Тебе известно, чем она собиралась заняться после вашей встречи? Она общалась еще с кем-то, кто имел отношение к делу Альдрин в восьмидесятые?

Турбьерн заколебался:

– Мне показалось, что она стала разрабатывать дальше версию о снафф-фильме, после того как я упомянул о нем. Я слышал, что она беседовала с Янне Бергвалем, который участвовал в облаве, когда был изъят фильм. Но мы с ним это не обсуждали.

Янне Бергваль. Самый крутой из крутых. Продажная душонка, имевшая компромат на самого Господа Бога, – только этим и объясняется, почему его до сих пор не выгнали с работы. Ему оставалось всего пара лет до пенсии. Алекс знал многих, кто с облегчением воспринял бы известие о его уходе.

Проклятье! Неужели придется и его привлекать к работе?

– Я хочу самолично посмотреть этот фильм, а потом поговорить с Бергвалем, – сказал Алекс. – Где запись?

– В архиве. Хочешь, я тебе…

– Спасибо, ты уже достаточно помог. – Алекс поднял ладонь, показывая, чтобы коллега впредь держался подальше от следствия.

Сам Алекс намеревался посмотреть фильм, о котором так много говорили. Что он расскажет?

Ребекка, кто тот человек, которому было что скрывать?

55

Малене казалось, что время неумолимо уходит. Когда ей позвонили из «Монгордена» с просьбой выйти поработать, она восприняла этот звонок как благодать, но теперь, после разговора с полицейскими, оставаться на месте было невыносимо.

Теперь Малена отчетливо видела, как все взаимосвязано, как она сама, словно пешка, была вовлечена в игру, которой не понимала и в которой не намеревалась участвовать. И еще она понимала, что у нее самой есть причины держаться подальше.

Остерегаться исчадия ада!

Малена ненавидела Теа Альдрин – за упорное молчание, за нежелание нести ответственность. Вся эта история вращалась вокруг нее, однако никто так и не взялся за нее всерьез, не заставил рассказать правду, чтобы все могли идти дальше. Вернуть себе отнятую жизнь.

Ко времени обеда страх перешел в настоящий ужас. Малена не решалась выходить в коридор, прячась в комнатах стариков. Не понимая до конца всех связей, Малена, однако, осознавала, что знает куда больше, чем следует.

Паника вонзалась в живот, как острый нож.

А что, если и ее убьют? Это не то же самое, как сниматься в фильме. Умереть – это непоправимо.

А еще так много хочется в жизни успеть!

Но тут терпение Малены лопнуло, ибо если чего-то в ее жизни оказалось предостаточно, так это бессмысленной жертвенности. С этим пора кончать. Хватит играть жертву.

Не оглядываясь, Малена около полудня вышла и направилась к своему велосипеду. Утренние облака развеялись, и стало ясно, что наступил еще один погожий солнечный день.

Малена глубоко вдохнула весенний воздух.

Сегодня наконец ее душа обретет покой.

Допрос подозреваемого Петера Рюда

04.05.2009, 14.00

(запись на диктофон)

Присутствуют: Урбан С., Рогер М. (следователи), Петер Рюд (подозреваемый).

Урбан: Петер, как дела?

(Молчание.)

Рогер: Мы понимаем, что вам сейчас тяжело, однако сотрудничать с нами в ваших интересах.

Урбан: Вы же знаете, как это бывает. Больше всего достается тем сотрудникам, которые отказываются помогать во время внутреннего расследования.

(Молчание.)

Рогер: Кажется, мы имеем достаточно полную картину произошедшего на острове Стурхольмен, однако нам очень хотелось бы услышать вашу собственную версию.

Петер: У меня нет никакой собственной версии.

Урбан: Хорошо. Что это значит?

Петер: То, что я сказал. У меня нет так называемой собственной версии произошедшего. Там был только я. Стало быть, та версия, которую я изложил, – единственная.

Урбан: Мы понимаем ход ваших мыслей, но так не бывает, и вы тоже прекрасно это знаете.

Рогер: Мы провели дополнительные исследования после того, как получили ваши первые свидетельские показания, и обнаружили нестыковки.

Петер: Нестыковки?

Рогер: Именно. Просто невозможно утверждать, что вы застрелили подозреваемого в порядке самообороны. Он был безоружен и беззащитен, когда вы выстрелили ему прямо между глаз.

Урбан: Вы хорошо тренированный полицейский, к тому же высокий и сильный. У вас была масса возможностей обезвредить его, не убивая.

Петер: Я сделал иную оценку ситуации.

(Молчание.)

Урбан: Петер, вы уверены в этом?

Петер: В чем?

Рогер: Сколько вам удалось поспать после исчезновения Джимми?

Петер: Нисколько.

Рогер: Почти двое суток без сна, в постоянном стрессе. Тогда понятно, что все пошло наперекосяк.

Петер: Ничто не пошло наперекосяк.

Урбан: Все пошло наперекосяк.

Петер: На самом деле – что вы думаете?

(Молчание.)

Урбан: Мы думаем, что вы застрелили подозреваемого в здравом уме и трезвой памяти, вот что мы думаем. В лучшем случае это называется «убийство по неосторожности». В худшем – прокурор назовет это предумышленным убийством.

Рогер: Если вы хотите нам что-то рассказать, то лучше сделать это сейчас. Иначе вы рискуете сесть пожизненно. Понятно?

Петер: Мне больше нечего добавить. Ни единого слова.

56

Похоже, фильм был снят в какой-то беседке: несмотря на то что все окна были завешены простынями, угадывались солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь нее. Алекс прокрутил фильм в помещении полицейского архива фото– и видеоматериалов.

– Давненько ко мне не приходили и не просили одолжить кинопроектор, – сказал сотрудник, помогавший ему запустить фильм.

Алекс попросил оставить его в одиночестве. Интуиция подсказывала, что так будет лучше. Отключив мобильник, он отогнал все личные мысли, постоянно возвращавшиеся к ночи с Дианой Тролле, и запустил проектор.

Довольно быстро он понял, что камера стояла не на штативе – ее держал в руках неизвестный оператор, который сохранил свое инкогнито до конца фильма. Вот открылась дверь в помещение – предполагаемую беседку. Молодая женщина остановилась на пороге, заколебалась, входить ли.

Она была хороша собой. Молодая и неиспорченная – такую девушку Алекс желал бы видеть рядом со своим сыном. Или которая привлекла бы его самого в молодости. Ее платье без рукавов наводило на мысли о лете и моде шестидесятых годов. На цветной пленке было видно, что женщина загорелая. Она неуверенно улыбнулась на камеру, что-то проговорила, но слов не было слышно, поскольку фильм не сопровождался звуком.

В помещении не было мебели, вообще ничего. Готовая арена для дальнейших событий. Дверь снова открылась, и вошел мужчина – высокий, мускулистый, лицо скрыто маской. В руке он держал топор. Вид мужчины никаких особых ассоциаций не вызывал, он выглядел как универсальный образ зла. Женщина попятилась и угодила прямо в одну из занавесей; Алексу стало не по себе. Стена устояла, не дав ей упасть. Мужчина схватил девушку за руку, снова вытащил в центр помещения.

Затем он поднял топор и с размаху ударил. Она упала и замерла на полу, а он продолжал кромсать ее тело топором и ножом, который непонятным образом оказался у него в руках. Платье обагрилось кровью, и, когда он наконец выпрямился, стало видно, что оно изрезано.

Пленка кончилась. Алекс сидел ошеломленный. Потом просмотрел фильм еще раз. И еще. Затем вытащил пленку из проектора и поспешил к Турбьерну Россу.

– С чего вы взяли, что фильм поддельный?

– Он слишком драматичный, чтобы быть настоящим. Мы сочли, что он был снят в шестидесятые, под влиянием тогдашних настроений. И к тому же мы не нашли трупа с теми повреждениями, которые якобы были нанесены женщине в фильме.

– И вы сочли, что этого достаточно?

Росс пожал плечами:

– Я долго считал фильм настоящим, но потом передумал, поскольку жертва так и не была обнаружена. Ведь ее кто-то должен был разыскивать. Однако для меня все это не имело значения. Фильм – плод болезненного воображения, и тот, кто его снял, тоже болен.

Алекс вспомнил, на чем строился миф о снафф-видео: жертвой обычно выступает человек, который легко может исчезнуть и которого никто не будет искать.

– Ты думаешь, что автор фильма – Теа Альдрин? – Алекс приподнял коробку с пленкой, которую держал в руке.

Глаза Росса сверкнули.

– Во всяком случае, она замешана. Слишком очевидна связь с ее собственными гнусными книжонками. Сцена с женщиной, которую убивают в беседке, есть в обеих книгах. Иным способом этого не объяснить.

– Но ведь мы, черт подери, не знаем, действительно ли она написала эти проклятые книжки! – не выдержал Алекс. – И вы подумали, что фильм – подделка?

– Мы разыскали друга Теа, Элиаса Юрта, ведь именно он получал авторские за эти книги. И угадай, что было дальше? Когда мы поехали к нему домой, чтобы допросить, то узнали, что он покинул страну. Как тебе эти сведения сегодня? Когда мы знаем, что он никуда не уезжал, а уже был мертв.

– Твоей единственной ниточкой, тянувшейся к Теа Альдрин, был Элиас Юрт. И этот несчастный киноклуб.

– И сплетни! Дыма без огня не бывает, сам прекрасно знаешь.

– Фильм подлинный. – Алекс покачал головой.

– Подлинный? – Турбьерн Росс побледнел.

– Я покажу его судмедэксперту, однако совершенно уверен. Девушка, которая умирает в этом фильме, – та самая, что лежала в одной могиле с Ребеккой Тролле.

Спенсер позвонил Фредрике, когда та возвращалась в управление из дома престарелых.

– Меня выпустили.

Пустота на душе, теплая волна в груди.

Насколько же они отдалились друг от друга?

– Дело закрыто?

– Нет, но они не нашли оснований и дальше держать меня за решеткой. Мне лишь не выдадут новый паспорт, пока не истечет срок действия этого.

Фредрика промолчала. Вся эта история уже миновала ту границу, за которой еще возможны были слова.

– Не только у меня были тайны. А твои тайны оказались моими.

Она слышала, что он говорит, но не могла истолковать его слова. Ей хотелось возразить, сказать, что у нее не было никаких тайн, однако она знала, что это ложь. Имя Спенсера впервые возникло в материалах следствия уже несколько дней назад, и все это время она молчала.

Хотя самым ужасным все же было молчание Спенсера. Скрывая свои проблемы, он изменил всем правилам их совместной жизни. Заявил, что хочет остаться дома с ребенком, хотя на самом деле пытался бежать от проблем на работе, которые грозили отнять у него и карьеру, и будущее.

– Я могла бы помочь тебе, – проговорила Фредрика.

– Как?

– Хотя бы советом.

Это тоже была неправда, и она прекрасно это понимала. Ничему она не могла научить Спенсера, никак не могла его поддержать. Хотя он презрел не только ее профессиональные качества, но и ее сердце, ее любовь. Когда его по-настоящему припекло, оказалось, что ее для него не существует.

И от этого внутри что-то больно жгло.

– Увидимся дома.

Он положил трубку, и стало тихо.

Фредрика припарковала машину в гараже, быстрым шагом поднялась в офис. Петера, разумеется, не было на месте, он продолжал поиски Джимми. Алекс тоже не показывался.

Мимо прошла Эллен. Звонил Морган Аксбергер, которого предупредила секретарша, и пообещал прийти во второй половине дня.

– С каких это пор наши фигуранты стали сами выбирать, когда мы будем их допрашивать? – удивилась Фредрика.

– С тех пор, как мы стали вызывать на допрос воротил отечественного бизнеса.

Отзвонился полицейский, участвовавший в розысках Хокана Нильссона. Молодой человек по-прежнему не обнаружен.

Положив трубку, Фредрика почувствовала тревогу. Они предполагали, что Хокан Нильссон просто пытается скрыться от полиции. Но они могли ошибаться. Возможно, он считает, что его жизнь в опасности, и потому предпочитает затаиться? Но тогда почему он не сообщил об этом полиции и не попросил защиты?

Фредрика стала перебирать в памяти события дня. Разговор с Вальтером Лундом не дал ответов на вопросы, как она надеялась. Единственный результат беседы – еще большие сомнения по поводу его личности. Очевидно, он пытается что-то скрыть, но что именно? И имеет ли вообще какое-либо отношение к данному делу тот факт, что Вальтер Лунд, похоже, выдает себя за кого-то другого?

Итак, есть человек, родившийся в Голе, неподалеку от красивейшего курорта Хемседал, на бумаге имевший трудное детство и на сегодняшний день оставшийся без родственников. Если не считать сумасшедшего дядю, который каждый год приходит в полицию спросить, не нашелся ли его племянник, и упорно не узнает пропавшего на тех фотографиях в газетах, где изображен Вальтер Лунд.

Затем – встреча с Теа Альдрин, десятилетия жившей в добровольном молчании, которая ранее была осуждена за преднамеренное убийство и после освобождения находится в доме престарелых. Могла ли она стать ниточкой, ведущей к исчезновению Джимми, или их соседство случайно?

Фредрика больше не верила в случайности.

Судя по всему, Ребекка Тролле в них тоже не верила, потому что стала раскапывать дальше тему снафф-фильма, сочтя, что он играет в этом деле какую-то роль. Фредрика и ее коллеги пока не могли полностью увидеть связь с обнаруженными трупами, им известна была лишь версия о связи между Теа Альдрин и снафф-фильмом. Фредрика напомнила себе, что этой версией не следует слишком увлекаться, этим займется Алекс. По всей вероятности, как раз в этот момент он проверяет полученные сведения.

В коридоре стояла жуткая тишина. Фредрика пошла к кабинету Алекса: там все еще было пусто. Похоже, и другие коллеги выехали на задание. Фредрика вернулась к себе. Во всем этом клубке была всего одна ниточка, которая не приводила обратно к Теа Альдрин и ее упорному молчанию, – цветы, посылаемые кем-то в дом престарелых каждую субботу.

Санитарка, готовая помочь, быстро разыскала название фирмы по продаже цветов. «Местерс блуммур» – магазин, расположенный на улице Нюбругатан на Эстермальме. Фредрика не стала тратить время на дальнейшие рассуждения, просто взяла и позвонила туда.

– Речь идет о посылке цветов, которую вы осуществляете каждую субботу женщине по имени Теа Альдрин.

– Я сожалею, однако мы придерживаемся принципа полной конфиденциальности в отношении наших клиентов. Они имеют право полагаться на нас в деле сохранения тайны.

– Само собой, мы будем обращаться с этой информацией очень осмотрительно. Однако мы расследуем убийство, и мне действительно очень нужна ваша помощь.

Хозяин магазина продолжал колебаться, и Фредрика начала подозревать, что ей понадобится решение прокурора, дабы заставить его заговорить.

– Этот заказ мы выполняем постоянно, – произнес он в конце концов. – Одни и те же цветы на один и тот же адрес по субботам более десяти лет. Оплата производится наличными, представитель заказчика приходит к нам раз в месяц. Это женщина.

– От чьего имени она платит?

– Честно говоря, не знаю.

– Не знаете?

Хозяин магазина вздохнул:

– Поначалу мы задавались всякими вопросами, но потом подумали: какая от них польза? Я хотел сказать, с преступной деятельностью это явно не связано, а оплату мы получаем регулярно. Ясное дело, нас мучило любопытство, ведь имя Теа Альдрин, мягко говоря, известно, но…

Он умолк.

В голове у Фредрики вертелись разные мысли. Кто-то каждую субботу посылал цветы Теа Альдрин. Анонимно. Оплачивая доставку наличными через посыльного.

– Так у вас нет никаких контактных данных заказчика? Телефона или адреса электронной почты, хоть чего-нибудь?

– Минуточку.

Она слышала, как хозяин магазина зашуршал бумагами. Минуту спустя его голос снова раздался в трубке.

– У нас есть номер мобильного телефона. Мы потребовали, чтобы нам его дали, мы ведь должны иметь возможность с кем-то связаться, если с доставкой цветов возникнут затруднения.

Фредрика почувствовала, как сердце забилось в два раза быстрее.

– Могу я получить этот номер? Нам бы это очень помогло.

57

Дела следует делать по порядку, иначе все полетит в тартарары, – в этом Алекс был совершенно уверен. Для начала он послал фильм и проектор судмедэксперту.

– Сядь в темной комнате и посмотри эту мерзость, – сказал он по телефону. – Потом позвони мне и скажи свое мнение.

Если девушка, найденная в могиле, – та же самая, что фигурирует в фильме, между убийствами возникает куда более отчетливая связь. Сначала девушка умирает на съемках извращенного фильма. Потом убивают других, чтобы скрыть тайну.

Но что это за тайна?

Алекс разыскал Янне Бергваля. Заметно было, что коллега засиделся на своем месте. Все стены кабинета были завешаны различными дипломами и вырезками, а также прочими сувенирами, собранными за всю жизнь. Окинув их быстрым взглядом, Алекс отметил: как он и думал, тут нет ни одного свидетельства настоящего подвига. Бергваль был из тех, что любое болото перейдет, не замочив ног. Казалось, он специально подбирает дорогу погрязнее. Однако теперь его упражнениям настал конец.

Алексу не надо было представляться, и он сразу устремился к сути дела.

– Ребекка Тролле! – выпалил он. – Девушка, которую нашли расчлененной в Мидсоммаркрансене.

– И что? – Янне, прищурившись, посмотрел на него.

– Она была здесь и общалась с тобой, как я понял.

– Может быть, – пробормотал Бергваль, помолчав немного.

Алекс набрал воздуху в легкие.

– Не «может быть», Бергваль. Давно миновала пора, когда ты смог бы отмолчаться. Девушка мертва, и я хочу знать, как она оказалась в одной могиле с людьми, которые пролежали там несколько десятилетий.

Он уселся напротив Бергваля, который сидел нахохлившись. На его лице отражались не только прожитые годы, но и проблемы, в которых ему некого было винить, кроме самого себя.

– Рассказывай. Когда она разыскала тебя и что выяснила?

Бергваль на секунду опустил веки, словно хотел отстраниться от Алекса, чтобы спокойно подумать.

Снова открыв глаза, он посмотрел на собеседника мутным взглядом:

– Я никак не мог предположить, что девчонка плохо кончит.

Однако именно это и случилось…

Алекс молчал.

– Она разыскала меня после того, как переговорила с Турбьерном Россом. Получив материалы дела об убийстве Теа своего бывшего, она нашла там имя Росса. Думаю, из тех следователей только он и остался на службе. Как бы там ни было, насколько я понял, они обсуждали не только убийство, но и порнографические книжки старушонки – «Меркурий» и «Астероид». Похоже, девчонка сомневалась, что именно Теа Альдрин их написала, и тогда Росс упомянул, что по ним даже сделан фильм. И этот фильм она тоже нашла в материалах следствия.

– В материалах об операции в порноклубе «Ледиз найт», ты это имеешь в виду? – уточнил Алекс.

– Именно.

– И что ты ей рассказал?

– К сожалению, слишком много… – Янне откашлялся и сложил руки на груди. – Я рассказал, как мы обнаружили фильм, как пытались выследить автора книг, чтобы выяснить, не постановочная ли запись. Но мы добрались только до Элиаса Юрта, который получал гонорар от издательства «Бокс». Поначалу нам казалось, что это ложный след, но потом мы наткнулись на киноклуб. Элиас Юрт и Теа Альдрин были знакомы через него.

Бергваль умолк, но Алекс подозревал: тому есть что еще рассказать. Некоторое время спустя он снова заговорил:

– Я показал Ребекке старые материалы следствия и просмотрел их вместе с ней. Например, она узнала от меня, кто еще присутствовал в порноклубе в тот вечер, когда проводилась облава.

Алекс нетерпеливо поменял позу на неудобном стуле – ему хотелось, чтобы Бергваль скорее дошел до главного. Тот вытащил из сейфа бумажную папку и протянул Алексу документ. – Список имен. Практически все мужские.

– Посетители клуба в тот вечер. Видишь кого-нибудь знакомого?

Бергваль высокомерно улыбнулся.

Алекс пробежал список глазами, остановился на предпоследней строчке.

Морган Аксбергер.

Он поднял глаза:

– Еще один член киноклуба «Ангелы-хранители».

– Именно, – снова проговорил Бергваль.

– Директор, посещающий в свободное время порноклубы. – Алекс пожал плечами. – Невелика сенсация.

– Если бы не одна маленькая деталь, не отраженная в материалах следствия, – произнес Бергваль, не сводя глаз с Алекса. – Фильм обнаружили у Аксбергера.

Алекс с удивлением посмотрел на коллегу.

– Вот так-то, – сказал Бергваль. – Удивился? Я тоже. К сожалению, нам не удалось узнать, как и откуда фильм попал к Аксбергеру, потому что он откупился на месте. Заплатил кругленькую сумму парню, участнику облавы, чтобы тот заявил, что фильм нашли в офисе клуба. Это выяснилось лишь несколько лет спустя, когда тот идиот напился на новогоднем корпоративе и все разболтал. – Он сухо рассмеялся.

– Что произошло потом?

– Да ни черта не произошло. К тому времени прокурор списал конфискацию фильма как не представляющую интерес, и мы даже не стали допрашивать Аксбергера по поводу этих новых сведений. К тому же носить в кармане пленку не запрещено законом.

– Если это не настоящий снафф-фильм.

– А он и есть не настоящий.

Янне поглядывал на него с таким высокомерием, что Алекса охватило острое желание дать ему по морде. В ярости он сжал кулаки:

– Ты даже представить себе не можешь, во что обошлось твое молчание. Как ты мог скрыть, что снабдил Ребекку Тролле такой взрывоопасной информацией?

– В смысле – взрывоопасной? Это вообще не информация, скажу тебе, – так, пустая болтовня. Фильм – подделка, а Аксбергер все равно не доступен. Так что с этим все очень просто.

Алекс подскочил, отшвырнув стул:

– Бергваль, я еще вернусь к тебе. А до того молчи как рыба. Понятно?

– Рехт, я бы тебе не советовал угрожать мне. – Глаза Бергваля сверкнули.

– Фильм был настоящий, дубина пустоголовая! – прошипел Алекс, шагнув к нему и наклонившись. – Ты держал в руках тайну, из-за которой как минимум трех человек лишили жизни. На твоем месте я сидел бы тише воды.

С этими словами он покинул кабинет и захлопнул за собой дверь. Когда позади раздался щелчок, у него родилась новая мысль. А что, если существует несколько фильмов такого же типа? Возможно, Морган Аксбергер знает ответ на этот вопрос.

После обеда навалилась усталость. В глазах висел туман, вынуждая Петера все время мигать. Он понимал, что нужно поесть, хотя не испытывал голода. Позвонила Ильва:

– Его все еще нет?

Петер даже не знал, что ответить. «Его нет» – разве так говорят о пропавшем человеке?

– Пока не нашли.

Пока. Не слишком ли оптимистичное слово в подобной ситуации? Существует ли вероятность, что они опоздали?

Не думать о том, о чем думать нельзя.

На глаза навернулись слезы. Если Джимми умер, то как ему, Петеру, это пережить? Связь с братом была неразрывной, неизменной. Джимми – вечный ребенок, вечный груз ответственности.

– Что станется с Джимми, когда нас с отцом не будет? – сказала мама несколько лет назад.

– Джимми будет со мной. – Петер даже рассердился. – Я никогда его не оставлю. Ни на секунду.

Обещание сохраняло свою силу и сейчас, когда Джимми пропал. Петер никогда его не бросит, никогда не прекратит поиски. Вопрос лишь в том, куда он девался. Хотя Петер и не мог этого объяснить, ему было ясно, что все это как-то связано с Теа Альдрин. Джимми видел, как кто-то стоял и подглядывал за пожилой дамой. А Петер отбросил все это как недоразумение, решил, что ему показалось.

Джимми, что такое ты увидел?

Не надо было долго разговаривать с Джимми, чтобы понять: он мыслит не так, как обычный взрослый мужчина. И тем не менее кто-то счел его настолько опасным, что увел прочь.

Тревога переросла в смертельную тоску. Сидя в машине, Петер обливался холодным потом. Поразмыслив, он вдруг осознал, что Джимми не заблудился – кто-то лишил его свободы, захотел убрать с пути. Этот кто-то уже совершил несколько убийств. И скорее всего, не остановится перед еще одним.

Хотелось плакать. Петер велел себе сосредоточиться. Пока нет оснований думать, что он потерял брата, не время сдаваться. Следует вернуться на работу и постараться понять, как исчезновение брата вписывается в общий контекст.

Выйдя от Эллен, Фредрика столкнулась с Алексом. Он обрадовался, увидев ее, но по его лицу легко было догадаться, что он сам не свой.

– Мы должны как можно скорее допросить Моргана Аксбергера, – сказал он и поделился с Фредрикой тем, что узнал от Янне Бергваля.

Он был потрясен услышанным, и Фредрика его понимала.

– Как могли Росс и Бергваль сокрыть такое?

– Они считали, что это побочная версия. Что все это не имело отношения к ее исчезновению. Им следовало бы сообразить, что невозможно сделать такой вывод, не увидев полной картины.

Тут зазвонил его мобильный телефон.

– Собери всю группу в «Логове льва» через четверть часа, – сказал Алекс. – Я только отвечу на звонок.

Ей понадобилось всего три минуты, чтобы собрать тех следователей, которые не были на задании. Сама Фредрика села и стала читать последний факс от «Крипоса». Там была фотография восемнадцатилетнего Вальтера Лунда.

И это был другой человек!

Несмотря на посредственное качество фото, не требовалось лупы, чтобы убедиться: Вальтер Лунд на снимке – совсем не тот, что приходил на допрос.

Может быть, тут какая-то ошибка? Нет, это невозможно.

Фредрика попыталась сосредоточиться, отключиться от разговоров коллег. Если Вальтер Лунд взял чужое имя, то сделал это в очень юном возрасте. Но разве такое возможно?

Она еще раз оглядела лицо на фотографии из паспорта. Суровый взгляд, буйная шевелюра и борода, в вырезе футболки видна татуировка на шее. Каким образом пересеклись однажды пути этого человека и ныне знаменитого финансиста? И как произошла подмена личности? Убийство?

Вальтер Лунд, кем бы он ни был, по возрасту не мог быть убийцей женщины, пролежавшей в земле дольше всех. Потенциально он мог уничтожить Элиаса Юрта, но тогда он должен был знать того или тех, кто загубил женщину, иначе никогда не нашел бы места захоронения.

Вошел Алекс. Все сосредоточились, стало тихо.

– Народ просто спятил, – проговорил Алекс, откладывая на стол телефон. – Вчера вечером на участке раскопок сняли охрану, поскольку работы окончены, и тут появился какой-то сумасшедший и начал снова засыпать яму.

Он покачал головой.

– Что-что? – переспросил один из коллег за столом. – Кто-то отправился туда ночью и стал закапывать яму?

– Похоже, что так, – кивнул Алекс. – Однако это так, к слову, у нас есть более важные темы для обсуждения.

Фредрика отложила бумаги, готовясь внимательно слушать, но тревога не давала сосредоточиться. Зачем кому-то понадобилось идти в темноте в лес с лопатой, чтобы засыпать яму?

Алекс рассказал коллегам о последних событиях следствия: от допроса Вальтера Лунда до изучения старого фильма.

– Ах ты черт! – присвистнул один из следователей, когда он закончил. – Настоящий снафф-фильм!

– По поводу фильма, – Алекс поднял палец, – существует еще несколько неясностей, в первую очередь в отношении связи между ним и скандальными книгами. Дело в том, что фильм сделан в шестидесятые, в то время как книги были опубликованы только в семидесятые годы. Так что встает вопрос, не получилась ли обратная связь: возможно, автор фильма вдохновил автора книг, а не наоборот. И мы по-прежнему не знаем, почему Ребекка Тролле связывала «Ангелов-хранителей» со снафф-фильмом.

– Обязательно ли она должна была увидеть конкретную связь? – спросила Фредрика. – Ведь она, похоже, получила от Янне Бергваля достаточно информации. Снафф-фильм ведет к Элиасу Юрту и Моргану Аксбергеру, а то, что они были членами клуба «Ангелы-хранители» вместе с Теа Альдрин, ни для кого не тайна.

– А как обстоит дело с четвертым членом клуба, Спенсером Лагергреном? – спросил кто-то из прикомандированных следователей.

Фредрика покраснела и опустила глаза.

– Он оказался совершенно ни при чем, – сказал Алекс. – Мы допросили его ради сбора информации, и он не имеет никакого отношения к другим событиям.

Кому известно, что Спенсер – сожитель Фредрики? По лицам коллег трудно было что-либо понять. Лицо Алекса выражало спокойствие; чтобы поддержать, он чуть заметно улыбнулся ей.

– Что известно про Моргана Аксбергера? – спросил Алекс.

– Сегодня утром он позвонил Эллен.

– Дадим ему еще час, а потом поедем и заберем прямо из офиса.

– Если он еще не успел покинуть страну, – заметила Фредрика. – Я имею в виду, он чувствует, что мы сели ему на хвост. Если он – тот, кого мы ищем.

– Так ли это?

– Вероятно. Он или Вальтер Лунд.

Она рассказала, что ей стало известно от «Крипоса».

– Вальтер Лунд слишком молод, – проговорила Сесилия Турссон.

– Я тоже об этом подумала. Тем не менее он живет под чужим именем, несмотря на весь риск, который это представляет в его положении.

Она замолчала. Что такое может скрываться в прошлом Лунда? В мыслях закружились картины: сильные руки, лопатой раскапывающие землю в Мидсоммаркрансене.

Это не он. Интуиция подсказывала ей совершенно точно: Вальтер Лунд – не тот, кто им нужен. Однако он – важная фигура в этой игре.

– Мы должны поговорить с Лундом, – сказал Алекс. – Плевать, что он был у нас всего несколько часов назад. Привезите его обратно.

– И Аксбергера, – вдруг раздался голос Петера.

Никто не слышал, как он открыл дверь в зал.

Фредрика сглотнула, увидев коллегу, стоящего в дверях: бледное лицо, набухшие веки, глаза-щелочки. Плечи обвисли, волосы взъерошены. Ясно было одно: бесполезно пытаться отправить его домой, пока Джимми не нашелся.

– Само собой, мы намерены поговорить с Морганом Аксбергером, – мягко заметил Алекс. – Проходи и садись.

Петер придвинул себе стул и уселся рядом с Фредрикой.

В этот момент вошла Эллен:

– Я знаю, кто посылает цветы Теа Альдрин. Или, по крайней мере, откуда их посылают.

– И кто же это?

– Женщина по имени Сольвейг Якобссон. Когда она поняла, почему я звонила, то категорически отказалась сотрудничать. Но тогда я обратилась в налоговое управление и узнала, кто является ее работодателем. Она работает в концерне Аксбергера. По данным коммутатора компании, она – секретарша Вальтера Лунда.

58

Ну что ж, развязка близка. Теа Альдрин в этом не сомневалась. Визит полицейских указывал на то, что в драме настал последний акт и скоро всех артистов вызовут на сцену для поклона и аплодисментов.

Она не представляла себе, что могла бы поступить по-другому. Самым главным для нее всегда оставалась забота о сыне – о ребенке, которого она родила и вырастила в полном одиночестве. О сыне, который вырос и стал молодым мужчиной – и утратил доверие к миру в тот день, когда поднялся на чердак за чемоданом и обнаружил рукописи «Меркурий» и «Астероид».

Его ярость, его злобные крики до сих пор эхом отдавались у нее в голове.

– Ты просто психопатка! – кричал он. – Стало быть, правду говорят, что у тебя совсем плохо с головой.

Ей казалось, что она делает ему услугу, не объясняя, как все обстоит на самом деле. И еще она надеялась, что его гнев уляжется. Однако все вышло по-другому. На следующее утро его постель оказалась пуста, и больше он не возвращался. То, что ему удалось так долго скрываться, ее нисколько не удивляло: он с детства был чрезвычайно одаренный мальчик. К тому же предприимчивый. И хорош собой.

Поэтому она не тревожилась, вопреки общим ожиданиям. Само собой, она обратилась в полицию и сообщила об исчезновении сына, совершала дальние поездки в надежде разыскать его. Но когда дни проходили, а ее не покидало спокойствие, она заметила, как изменились лица полицейских. Почему мать не оплакивает сына, как положено? Почему так невозмутима?

Теа подошла к окну и посмотрела на дом по другую сторону газона, где жил похищенный мальчик. Ей было больно оттого, что он так некстати оказался на пути. По нему было видно, что он даже не сможет связно рассказать о том, чему стал свидетелем.

Главное, он слышал, что Теа может говорить. В представлении этого мальчика – ничего странного, если пожилая тетенька разговаривает. Но это стало бы настоящей сенсацией для тех, кто знает, что она молчит с 1981 года. По слухам, Теа выбрала вечное молчание, однако это не соответствовало истине. Она тренировала голос каждый день, когда была уверена, что ее никто не слышит. Со включенным на полную громкость радио. Или когда мылась в душе.

Подумав о брате похищенного мальчика, Теа всплакнула. Никто не сказал ей, что полицейский, приходивший к ней вместе с женщиной-коллегой, был братом пропавшего, но она сразу же это поняла. Между ними было много сходства: те же глаза, те же четко очерченные нос и подбородок.

А главное – тревога, пылавшая в глазах полицейского.

Теа вытерла слезы ладонью. Этот полицейский, скорее всего, никогда не найдет своего брата. И не поймет, в какой могиле тот нашел свой последний приют.

59

– Я знаю, кто он такой.

Фредрика Бергман вскинула подбородок, как делала всегда, когда ожидала, что ей будут возражать.

– Я тоже, – сказал Алекс.

– Вальтер Лунд – сын Теа Альдрин.

Алекс сам пришел к такому же выводу.

– Мы можем быть уверены, что Теа знает, кто посылает ей каждую неделю цветы?

– По-моему, на сто процентов.

– Стало быть, мать и сын. Что же они скрывают?

Зазвонил мобильный телефон Фредрики, но она сбросила звонок.

– Если это Спенсер, ты вполне можешь поговорить с ним.

– Я сейчас не в состоянии думать о двух делах одновременно. – Она покачала головой.

Глаза ее блестели, словно мокрые камешки.

«Проклятье, у меня не осталось нормальных сотрудников, – подумал Алекс. – У всех нервы ни к черту».

В дверь постучал Петер, вошел и закрыл ее за собой:

– Не помешаю?

– Само собой, нет.

При виде вконец изможденного Петера Алекс еще более встревожился. Он хорошо понимал, как тот переживал из-за пропажи брата. Однако неспособность Петера адекватно оценивать ситуацию могла поставить под удар весь ход следствия, и это уже была проблема. И Алекс никак не мог этого допустить.

– Может, тебе все же пойти домой и поспать?

– Я не устал. – Петер покачал головой.

Ложь.

– Если Вальтер Лунд на самом деле Юхан Альдрин, где же настоящий Вальтер Лунд? – Алекс повернулся к Фредрике. – Ты разговаривала с его дядей?

– Пока нет. Однако норвежская полиция с ним не раз общалась. Он говорит, что Вальтер нанялся в восьмидесятом году на судно для перевозки машин и с тех пор о нем ни слуху ни духу.

– Юхан Альдрин был очень молод, когда пропал, даже не закончил учебу. Может быть, он работал на том же корабле?

– Я свяжусь с судоходной компанией. – Она записала это в своем блокноте.

– Морган Аксбергер, – снова проговорил Петер, переводя взгляд с одного на другого. – Мы только что послали патрульную машину за ним в офис.

– Отлично.

Петер нервно поежился:

– Думаете, Ребекка Тролле докопалась до того, кто такой Вальтер Лунд?

– А вдруг они оба психопаты, как сын, так и мать? – Алекс на мгновение замер. – А вдруг ее убил Вальтер Лунд?

– Может, все дело в их отношениях? – предположила Фредрика. – Ребекка знала, что беременна, но не знала от кого. Возможно, она поставила Лунда перед фактом и потребовала, чтобы он взял на себя ответственность за ребенка?

– Но тогда Вальтер Лунд – выдающийся актер, – проговорил Алекс. – У меня определенно сложилось впечатление, что он не знал о беременности, пока мы сами не упомянули об этом.

– Мы должны снова побеседовать с ним. Припугнуть его немного, сделать вид, что мы считаем его виновником. Тогда заговорит.

– За что он благодарит? – Петер посмотрел на них усталыми глазами.

– Что? – переспросил Алекс.

– На карточке, вставленной в букет, всегда написано одно и то же слово: «Спасибо». За что он благодарит свою мать?

Вернувшись в кабинет, Фредрика второпях не сразу заметила Спенсера.

– Много работы?

От неожиданности она чуть не закричала в голос.

– Боже, как ты меня напугал! – На мгновение она растерялась, но все тут же встало на свои места. – Я так волновалась за тебя.

Слезы покатились по щекам, и она упала в его объятия.

Она чувствовала, как он дышит ей в волосы, гладя ее по спине. Казалось, он тоже плачет.

– Придя домой, я встретил там твою мать.

Фредрика вытерла слезы:

– Я попросила ее побыть сегодня с Сагой. Мне было просто невыносимо сидеть дома и ничего не делать.

Спенсер отступил на шаг. Между ними пролегли несказанные слова. То, о чем они должны были поговорить, но не здесь, не сейчас.

– Насколько я понял, ваше расследование меня исключило из числа подозреваемых.

– Так и есть. – Она сглотнула и откинула с лица несколько особо упрямых прядей. – Так что теперь тебе не нужен новый паспорт.

У Спенсера был такой вид, словно он вот-вот рассмеется, но потом его лицо снова замкнулось. Фредрика почувствовала, что начинает выходить из себя.

– Нам о многом нужно поговорить, но только когда я вернусь домой.

– А когда это будет?

– Позже. Собственно говоря, довольно поздно.

Спенсер надел куртку, которую держал в руке, и двинулся к двери:

– Я не собирался тебе лгать.

И снова Фредрика почувствовала ком в горле.

– Спенсер, не делай так больше!

Он медленно покачал головой:

– Но ты мне тоже солгала.

– Я не лгала, а скрывала информацию. Это огромная разница.

Он горестно улыбнулся.

– Может быть, – сказал он тихо.

И ушел.

Фредрика осталась одна. Обхватила себя за плечи. Она одинока, когда одна, одинока, когда они вдвоем.

В кабинет заглянул Алекс:

– Кто это был?

Она сочла, что он имел в виду Спенсера.

– Отец моей дочери.

Вид у Алекса был настолько сконфуженный, что она рассмеялась. Со смехом снова пришли слезы.

– Прости, – пробормотала она, вытирая глаза.

Алекс положил руку ей на плечо:

– Если тебе нужно домой, я не возражаю.

Стрелки часов приближались к четырем, времени для перерывов не было.

– Я буду работать, пока мы не закончим, – сказала она твердо. – Как там дела с Морганом Аксбергером?

– Его не было на месте. Секретарша утверждает, что он срочно отправился на совещание.

– Мы в это верим?

– В данный момент – да, но не надолго. Мы четко дали понять, что разыскиваем его по важному делу, а он предпочитает нас избегать. Зато с Вальтером Лундом все в порядке. Он оказался на месте и любезно согласился снова приехать.

Фредрика схватила блокнот и ручку:

– У меня к нему много вопросов.

– У меня тоже. Но ему придется подождать, потому что сначала ты должна побеседовать с женщиной по имени Малена Брумберг.

– Малена Брумберг?

Фредрика растерялась, принялась разыскивать в памяти это имя. Не та ли это санитарка, которая так испугалась их в доме престарелых?

По коридору прошел Петер. Вернулся назад и заглянул в кабинет Фредрики:

– Я поеду искать дальше.

Он ушел на поиски брата, который пропал сутки назад. И никто ничего не видел, – похоже, ни один человек не понял, что же с ним случилось.

Кроме Теа Альдрин, которая отказывалась говорить.

Неприятное чувство, охватившее Фредрику еще на совещании, возникло вновь. Что-то такое сказал тогда Алекс. Какая-то мысль пролетела мимо, так что она не успела ее ухватить.

У Алекса зазвонил телефон, и он снял трубку.

Петер поднял руку в прощальном жесте и удалился прочь по коридору.

– Это с захоронения в Мидсоммаркрансене. Они заканчивают работу. Яма засыпана, ограждение сейчас снимут.

Вот оно!

Снова та же мысль.

Сердце Фредрики похолодело.

– Ты сказал, что кто-то побывал там ночью и начал засыпать яму.

– Хулиганы какие-то, – буркнул Алекс. – Людям заняться нечем.

– Нам придется снова раскопать могилу.

Алекс посмотрел на нее таким взглядом, словно она лишилась рассудка.

– Джимми, – прошептала она. – Я думаю, что сегодня ночью там зарыли его.

60

Во сне Джимми раскачивался все выше и выше. Он широко улыбался и кричал Петеру:

– Смотри, как высоко! Смотри, как я могу!

Потом он падал. Вернее, летел.

Петер обычно просыпался за секунду до того, как брат ударялся о землю. Словно память каждый раз избавляла его от болезненного и неизбежного финала. Петер уже видел один раз, как удар головой о камень расколол всю жизнь брата, – этого ему вполне хватило.

Когда он сидел в машине, возвращаясь в пансионат, ему позвонила мать.

– Ты должен поехать домой и отдохнуть, – надтреснутым голосом сказала она.

«Я уже однажды потеряла сына, не заставляй меня еще раз пройти через этот ад», – слышалось в нем.

– Мама, я в порядке.

– Петер, мы волнуемся за тебя. Давай ты приедешь домой. Поешь.

Мы. Должно быть, родители и Ильва. Поесть? Петер не мог вспомнить, когда в последний раз ел. Кажется, накануне вечером, когда они с Ильвой сидели на балконе. Теперь это воспоминание казалось таким далеким.

– Куда ты едешь?

– К Джимми. В «Монгорден».

– Позвони нам. Обещаешь?

– Конечно.

Некоторое время спустя он поставил машину на парковку, захлопнул дверцу и решительным шагом направился прямо в пансионат, где обитатели как раз сидели за столом. Одна из сотрудниц при виде Петера поднялась.

– Я сам найду дорогу, – сказал он и пошел дальше в комнату Джимми.

Закрыв за собой дверь, остановился посреди помещения. Огляделся, ища хоть малейшее отклонение, крошечную ниточку, могущую подсказать, куда делся Джимми. Но ничего не нашел. Никаких испорченных вещей, все на месте.

Он не мог просто так взять и уйти, чтобы исчезнуть без следа.

– Петер.

Он вздрогнул, услышав позади голос сотрудницы.

– Да?

Он обернулся и увидел, что она стоит в дверях с одним из приятелей Джимми. Постучали ли они в дверь, прежде чем открыть? Он точно не знал.

– Микаэль говорит, что хочет тебе кое-что рассказать.

С этим парнем Петер встречался бесчисленное множество раз. Высокий, темноволосый, страдавший неопределенным функциональным нарушением, из-за которого, как и Джимми, остался вечным ребенком. Микаэль любил Джимми, а Петера считал самым крутым парнем в мире, потому что тот был полицейским.

– Микке, рассказывай.

– На самом деле мне нельзя.

– Ясное дело, можно. – Петер попытался улыбнуться. – Я же полицейский и умею хранить тайны.

– Джимми сказал, что он видел старика, который подглядывал. Вон там.

Он показал на комнату Теа Альдрин по другую сторону двора.

– Это тайна?

– Да. – Микаэль с торжественным видом кивнул. – Он так сказал. Что это тайна. Поэтому я и про другое не рассказывал.

– Про что другое?

– Про то, что я видел вчера, как Джимми выходил из комнаты. Я видел из окна, как он перешел туда, к тетке, и стоял у нее под окном. И заглядывал внутрь.

Микаэль сглотнул. Петер изо всех сил старался сохранять спокойствие.

– И что потом?

На лице Микаэля снова отразились сомнения.

– Из комнаты тетеньки вышел старик. Через дверь. Прямо на веранду. Он поговорил с Джимми, но очень немного. Потом они ушли.

Сердце Петера отчаянно колотилось.

– Куда, Микке? Куда они пошли?

– Не знаю. Они пошли на парковку и уехали на машине. И не вернулись. Хотя я прождал всю ночь. Я боялся, что он замерзнет, потому что он был без ботинок.

Есть тайны, которые слишком тяжело носить в себе. Они не вмещаются в обычное тело, в обычную душу, со временем им нужно все больше и больше пространства.

Малена Брумберг казалась обладателем такой тайны. Когда Фредрика приняла ее, она выглядела бледной и вялой. Отказалась от кофе, но попросила чаю.

– Что вы хотели рассказать мне?

Что бы там ни было, времени осталось совсем мало. Почти нисколько.

Алекс отправил людей обратно в Мидсоммаркрансен, велел вскрыть участок захоронения – настолько, чтобы собаки могли уловить запах трупа.

– Будем молиться за то, чтобы ты ошибалась, – сказал Алекс Фредрике.

А ее охватило такое чувство бессилия, что хотелось закричать.

В другом помещении ждал Вальтер Лунд, он же Юхан Альдрин, которого надо было допросить.

Малена Брумберг пила чай, мучительно подбирая слова.

– Я сама не понимаю до конца, что все это такое, – произнесла она наконец. – Но мне кое-что известно, что и вам следовало бы знать. Это касается Ребекки Тролле.

Она глубоко вздохнула и отхлебнула еще чаю. Фредрика ждала.

– Два года назад у меня был краткий роман с мужчиной, с которым я познакомилась в баре. Его звали Морган Аксбергер.

– Но ведь вы намного моложе! – Фредрика была потрясена.

– В этом-то все и дело. – Малена покраснела. – Он на сорок лет старше меня. Я знаю, что на фото он выглядит не очень, но умеет быть совершенно неотразимым.

По этому поводу Фредрика ничего не могла сказать, ибо с Морганом Аксбергером ей встречаться не доводилось.

– Чего же он хотел от вас?

– Он хотел знать, навещал ли кто-нибудь Теа Альдрин. Поначалу мне казалось, что он интересуется мной, потому что… Потому что хочет иметь со мной отношения. Но он хотел не этого. Ему нужен был шпион в «Монгордене».

– Вы стали его орудием.

– Когда я поняла это, то попыталась прервать наши отношения. Отказывалась сотрудничать. Но из этого ничего не вышло.

Малена не могла больше сдерживаться, крупные слезы покатились по щекам.

– Кто из посетителей Теа интересовал его?

– Все. Но ведь ее мало кто навещал. Только этот полицейский, Турбьерн Росс, который приходит к ней уже много лет, и иногда какой-нибудь журналист. Но тут вдруг появилась Ребекка Тролле и сказала, что хочет побеседовать с Теа, поскольку пишет о ней диплом.

Малена высморкалась.

– Вы сообщили Моргану о приходе Ребекки?

– Да. К несчастью, как раз в тот день я дежурила.

Фредрика сглотнула. Похоже, у Моргана Аксбергера есть веские причины избегать встречи с полицией. Кроме того, он достаточно стар и потенциально мог убить всех троих, обнаруженных в Мидсоммаркрансене.

– Вы сказали, что пытались прервать отношения с ним, но ничего не вышло… – напомнила Фредрика.

– Он поймал меня однажды утром, когда я шла на лекцию, – чуть слышно ответила Малена. – Тогда я уже понимала, что он опасен, и избегала его. Но он все равно добрался до меня. И продержал в квартире целые сутки.

– Что он делал?

Новые слезы и сопли. Затем – шепот:

– Он показал мне фильм.

Фредрике этот разговор давался тяжело, однако надо было выяснить все до конца.

– Что за фильм?

– Запись прямо из ада. Такой старый фильм без звука, всего на несколько минут.

Фредрика затаила дыхание.

– Сначала я даже не поняла, что это такое. Все было снято в комнате, где окна занавесили простынями. В комнату вошла девушка, а за ней – мужчина в маске…

Фредрика уже все поняла. Алекс рассказал ей о фильме. На предложение посмотреть его она ответила отказом.

Малена расплакалась.

– Ее зарубили топором. А потом еще ножом. Сначала я думала, что это чудовищная шутка. Но потом все кончилось. Мужчина нагнулся и посмотрел на девушку, а потом на камеру, на того, кто держал ее в руках. И стал смеяться таким ужасным смехом! И снял маску. Фильм очень старый, но лицо мужчины было ясно видно. Он – просто исчадие ада!

У Фредрики пересохло во рту.

– Подождите-ка, вы говорите, что после того, как девушка умерла, парень, который ее убил, снял маску?

Казалось, само время в комнате замерло.

Малена кивнула:

– Понятия не имею, кто это был. Но он улыбнулся парню, державшему камеру, и, казалось, был очень доволен собой. Когда фильм закончился, Морган вышел в холл и вернулся с топором в руке. Я закричала так, как никогда в жизни. – Она побелела, дрожала всем телом. – Пыталась убежать, а он гонялся за мной, как за дичью. Хотела выскочить на балкон, но он опередил меня. Повалил на пол и стал махать топором. Несколько раз он врубался в паркет прямо рядом с моей головой. Я была абсолютно уверена, что он убьет меня. Подняв топор, он вдруг остановился и спросил, хочу я жить или умереть. Сказал, что если я хочу жить, то буду молчать обо всем и работать в «Монгордене», пока жива Теа Альдрин. И если я еще раз попытаюсь ему перечить, он вернется назад с топором.

Малена провела рукой по своим непослушным волосам, а Фредрика подумала: существует несколько копий того самого снафф-фильма. Одна из них – сокращенная, где личность убийцы остается неизвестной. Ее можно показывать другим и даже продавать.

– И вы не решались пойти в полицию?

– Нет. Он сказал как есть: что с таким, как он, полиция ничего сделать не сможет. Если я расскажу, что Морган Аксбергер приходил ко мне домой и угрожал топором, просто никто не поверит.

Верно. К сожалению, очень верно.

Фредрика чувствовала, что Малена рассказала ей не все.

– Он все это снимал, – прошептала Малена.

– Что, простите?

– Он показал мне потом, задним числом. Он снял, как я смотрю фильм, а потом пытаюсь бежать. Просто кошмар.

Фредрика размышляла, давая Малене прийти в себя.

– Малена, вам придется выступить свидетелем в суде.

– Знаю.

– Кстати, еще один вопрос. – Фредрика заглянула в свои заметки. – Вы сказали, что убийца улыбнулся мужчине, державшему камеру. Вы видели его? Того, кто снимал.

– Нет, не видела.

– Однако вы уверены, что это был мужчина?

Малена кивнула, и, когда она прошептала свой ответ, у Фредрики мороз пробежал по коже.

– Морган рассказал мне. Когда он занес надо мной топор, то наклонился и проговорил: «Ты ведь понимаешь, что за камерой был я?»

61

Петер Рюд вышел из комнаты Джимми тем же путем, что и его брат, – через дверь веранды. Повернувшись спиной к сотруднице и Микке, он большими решительными шагами направился через газон к жилью Теа Альдрин. Теа увидела его только тогда, когда он уже входил в комнату. Заметь она его раньше, заперлась бы на все замки.

Когда он вошел, она вздрогнула.

– Вам не следовало бы сидеть с открытой дверью, – каким-то не своим голосом сказал Петер.

Теа неотрывно смотрела на него, опустив на колени книгу.

– В прошлый раз вы забыли рассказать парочку деталей. Если не можете разговаривать, как обычные люди, придется написать. Потому что я не уйду отсюда, пока вы не расскажете, что случилось с моим братом Джимми – с тем парнем, который жил напротив и пришел под ваше окно вчера вечером.

Поскольку Теа продолжала молчать, Петер почувствовал, как в нем заклокотала ярость.

Своими сильными руками он схватил старушку за плечи и рывком поставил на ноги:

– Ты. Должна. Рассказать.

Теа сделала слабую попытку вырваться из его хватки, понимая, однако, что это бесполезно.

– Говори!

Ее молчание решило дело. Он посмотрел на нее долгим взглядом, потом прошептал:

– Мы знаем, кто посылает тебе цветы.

Слова тут же возымели эффект. Теа покачала головой и снова попыталась вырваться.

Но Петер держал ее крепко.

– Да нет, мы это точно знаем. Нам известно, что Вальтер Лунд на самом деле – твой пропавший сын Юхан. Единственное, чего мы не знаем, проклятая старушенция, – за что этот говнюк благодарит тебя каждую долбаную субботу.

Она не заплакала, но продолжала мотать головой, а потом заговорила.

Заговорила!

Петер был настолько ошеломлен, что выпустил ее.

– Пожалуйста, прошу вас!

Голос ее звучал глухо – она явно отвыкла им пользоваться, однако могла.

– Ты можешь говорить!

Он тут же проклял эти свои слова – они звучали совсем по-детски и ставили под угрозу все достигнутое.

– Почти все могут говорить, – ответила Теа.

Она все еще не оправилась от страха. Ноги у нее подогнулись, она снова опустилась в кресло:

– Не смейте замешивать в это дело Юхана. Слышите?

Петеру тоже пришлось сесть. В голове у него все крутилось. Даже тревога за брата на секунду отступила. День за днем они разматывали одну ниточку за другой. Все следы вели к Теа Альдрин. Теперь он сидел в ее комнате и думал только о том, как уйти отсюда.

– Я хочу знать только одно. – Сердце билось так отчаянно, что, казалось, стучит о ребра. – Что случилось с Джимми?

– Юхан не имеет никакого отношения к его исчезновению. – Теа сжала ручку кресла.

– Рассказывайте, что произошло.

Ему следовало бы позвонить Алексу и Фредрике и вызвать их сюда. Сообщить, что великая писательница вовсе не немая. И что ее слабое место – сын, ради которого она, судя по всему, готова на жертвы. Даже рискнуть той защитой, которую давала ей мнимая немота.

Она прокашлялась. В какой-то момент Петеру показалось, что голос опять изменит ей.

Тогда пускай пишет.

– Он случайно услышал разговор, не предназначенный для его ушей.

Петер видел, что она колеблется, тщательно подбирает слова.

– Послушайте. – Он поднял палец и заметил, что палец дрожит. – Не смейте мне лгать. Предупреждаю. Не делайте этого.

– Я не лгу. – Она покачала головой. – Так все и случилось. Он стоял снаружи у окна. Поначалу мы его не слышали, но потом он вскрикнул, словно его что-то напугало. У нас шел разговор на повышенных тонах.

– У кого – у нас? Кто здесь еще был?

– Я не могу. – На глаза у нее навернулись слезы. – Простите.

– Можешь, – прошипел Петер, чувствуя, что преимущество снова на его стороне. – Это был твой сын Юхан?

– Нет, вовсе нет. – Глаза у Теа округлились. – Он никогда не бывает здесь. Никогда.

– Тогда кто это был?

Новая затяжная пауза. А затем ответ, от которого у Петера кровь застыла в жилах.

– Морган Аксбергер.

Петер медленно поднялся. Морган Аксбергер. Богатая сволочь. Человек, проходивший по периферии следствия, которого никто не решился называть подозреваемым.

– Что было дальше?

– Не знаю. Я видела только, как Морган увез вашего брата. И больше он со мной не связывался. Простите, простите.

Простить – за что? От волнения в глазах Петера заплясали круги.

– О чем вы говорили, когда Джимми подслушал ваш разговор?

– О прошлом.

Времени не оставалось. На самом деле он хотел бы выслушать всю историю Теа, но в тот момент были дела поважнее. Джимми. Где, черт подери, он теперь?

– Хорошо, если вы не знаете, что случилось с Джимми, как вы думаете, что могло с ним случиться?

Теа спрятала лицо в ладонях и заплакала:

– Думаю, что ваш брат в страшной опасности. Если он еще жив, надо как можно скорее разыскать его, потому что Морган Аксбергер не щадит никого – ни живых, ни мертвых.

Не щадит. Слова проникли в сознание, обрели новое значение. Если Джимми мертв…

«Тогда я буду беспощаден».

– Где мне найти его? Где Аксбергер сейчас? Полиция искала его на работе, но там его нет.

– Несколько лет назад концерн Аксбергера приобрел дом на острове Стурхольмен, возле Лидингё. Думаю, именно там он и скрывается.

– Вы знаете точно, где это находится?

Взгляд Теа смягчился, – казалось, она почти улыбается.

– Он купил старый дом, когда-то принадлежавший моим родителям. Несколько раз мы проводили там встречи «Ангелов-хранителей». Морган сказал, что купил дом, потому что ему всегда нравилась беседка на участке.

Решающий допрос. Не последний, но самый важный. Алекс Рехт сделал несколько глубоких вдохов. Если им не удастся выудить из Вальтера Лунда последние детали этой истории, игра проиграна.

Петер не отвечал по мобильному. Мать и жена не знали, где он.

– Как идут дела? – спросила мать Петера, когда звонила Алексу. – Вы нашли Джимми?

Еще один человек, лишившийся ближайшего родственника и желающий удостовериться, что Алекс делает все от него зависящее для поисков пропавшего.

Алекс думал о новых раскопках в Мидсоммаркрансене. Речь уже не шла о том, чтобы снова копать вручную. На этот раз привлекли технику, чтобы работать быстрее и эффективнее. С каждым новым ударом ковша Алекс все более убеждался, что Фредрика была права. Джимми ждал их глубоко под землей – убитый и похороненный.

Таким образом круг замкнулся. Алекс указал путь к могилке еще одной семье.

Ком встал в горле, слезы рвались наружу. Алекс задержал дыхание, стал считать про себя. Фредрика уже допрашивала Вальтера Лунда. Одному богу известно, как ей удается сохранять самообладание после всего случившегося.

Тут позвонила Диана. Его первым побуждением было сбросить ее звонок, но потом он взял себя в руки и ответил.

– Извини, у меня сейчас немного трудная ситуация, – сказал он.

– Ничего, я просто хотела услышать твой голос.

«А я – твой», – подумал он.

Но неужели все так просто? Диана – его новая женщина.

Хочет ли она этого? А он?

Фредрика распахнула дверь помещения для переговоров и выглянула в коридор:

– Ты идешь?

Попасть на Стурхольмен можно только на лодке. Петер стоял на мостках и смотрел на убийственно прекрасный Стокгольмский архипелаг. Везде виднелись маленькие островки. Каждый хранил свои тайны. На каждом жили люди.

Как раз в этот трижды про клятый день весь пейзаж был залит сказочным солнечным светом. Прекрасный день, чтобы умереть.

К мосткам спустился молодой парень с двумя большими сумками:

– Вы что-то ищете?

– Ищу кого-нибудь, кто подвез бы меня до Стурхольмена. – Прикрыв глаза ладонью от солнца, Петер посмотрел на острова.

Парень кивнул:

– Можете поехать со мной. В гости?

– Да.

Петер помог ему загрузить сумки в лодку. Парень открыл большой замок, которым лодка крепилась к мосткам, бросил цепь на дно.

– Спасательный жилет.

Он протянул Петеру большой красный спасательный жилет. Петер надел его, закрепил на животе тугие пластиковые ремни.

– Ехать-то недалеко, но осторожность никогда не помешает, – сказал парень.

– Это точно, – согласился Петер.

Время и пространство слились воедино. Он слышал, что говорил другой, и отвечал ему почти рефлекторно. Старался держаться нормально и приветливо. Но за внешним фасадом царил сплошной хаос. Мысли в голове никак не удавалось упорядочить.

Мотор завелся со страшным гулом.

– Они не могли приехать и забрать тебя?

Петер сидел на корме и смотрел, как вода делится на две полосы позади лодки, когда парень стал отруливать от мостков.

– Плохо договорились. Они думали, что я приеду раньше.

Он даже не раздумывал над тем, стоит ли рассказывать, как все обстоит на самом деле. Что он охотник, преследующий добычу.

– Но тебя, по крайней мере, отвезут обратно? – Парень улыбнулся за стеклом, огораживающим панель управления.

– Наверняка.

Петер понятия не имел, как он доберется назад. Этот вопрос имел второстепенное значение. Единственное, что его волновало, – найти брата.

Джимми, Джимми, Джимми!

Теа Альдрин рассказала, где находится старый дом ее родителей. Найти его не составит особого труда. Она начала что-то говорить о старом фильме, предполагая, что он знает, о чем речь. Петер не помнил, чтобы он видел фильм, снятый в беседке. Не о нем ли рассказывал Турбьерн Росс?

Дорога заняла менее десяти минут.

– Я высажу тебя вон на тех больших мостках, хорошо? – спросил парень, показывая пальцем.

– Отлично.

Парень поднял руку и помахал ему. Видно было, что его одолевают сомнения.

– Может, тебя подождать?

– Нет, я на какое-то время задержусь.

Петер запустил руки в карманы. Парень не сводил с него встревоженного взгляда.

– Хорошо, тогда счастливо.

Он включил задний ход, и лодка отошла от мостков.

Петер следил за ней, пока она не скрылась из виду. Затем повернулся и стал подниматься по тропинке, ведущей дальше вглубь острова.

62

– Кто такой Вальтер Лунд?

Алекс Рехт не стал тратить время на второстепенные детали, а сразу начал с самого главного. Фредрика молча сидела рядом. Он не сомневался, что у нее вопросов не меньше, чем у него.

Знаменитый финансист, три десятилетия именовавший себя Вальтером Лундом, хотя на самом деле его звали Юхан Альдрин, сгорбился на стуле.

– Один парень из местечка Гол в Норвегии. Мы нанялись с ним на один и тот же корабль в Норвегии в восьмидесятом году. Он назывался «Анни». Я имею в виду корабль. Большое судно для перевозки автомобилей. Мы собирались совершить кругосветку, пересечь все большие океаны.

– Вы были знакомы раньше? – спросила Фредрика.

– Нет, это случайно так совпало. Мы были одногодки и оба новички, поэтому нас поселили в одной каюте. Он спал на верхней койке, а я на нижней.

– Вы не очень-то похожи – ни внешне, ни по личностным качествам.

Фредрика посмотрела суровым взглядом на фотографию из паспорта настоящего Вальтера Лунда.

– Нет, хотя со временем это все больше теряет значение. Правда, я до сих пор регулярно крашу волосы. От природы они у меня довольно светлые.

Алекс посмотрел на его каштановые волосы. Они выглядели совершенно естественно.

– Где сейчас Вальтер Лунд?

– Он умер.

– При каких обстоятельствах?

– Погиб от несчастного случая на корабле. – Юхан заерзал на стуле. – Мы с ним несли ночную вахту. Он ведь пьянствовал беспробудно. Я пытался привлечь внимание начальства к его проблемам, но они не слушали. Ведь мы были для них дешевой рабочей силой, и, пока мы выполняли свою работу, они считали, что все остальное их не касается. Но я понимал, что он убьется сам или загубит кого-нибудь другого, – это всего лишь вопрос времени. Он всегда мешал, путался под ногами. Неловкий, неуклюжий – не только от водки, он вообще такой был.

Юхан потянул к себе фотографию, которую Фредрика держала в руках.

– Однажды он поскользнулся и ударился головой о большой якорь от шлюпки. В ту ночь шел сильный дождь, а он был под мухой и не смог устоять на скользкой палубе.

– Так он поскользнулся и сломал себе шею?

– Еще хуже. Острие якоря раздробило ему затылок и вошло в голову. Когда я обнаружил его, он был уже мертв. Сделать все равно ничего было нельзя.

– И как вы поступили? – спросил Алекс.

Он буквально видел перед собой эту сцену. Ночь, темное небо. Хлещет дождь, видимость нулевая. Какую бы должность ни исполнял человек на корабле, пить в такое время никак нельзя.

– Я выбросил его за борт, – без малейшего колебания произнес Юхан и скрестил руки на груди. – Ни один человек на свете не стал бы его разыскивать. А мне позарез нужно было новое имя. Так что я бросил его в море. На следующий день мы вошли в новый порт, Сидней. Никто из команды не хватился его до вечера, а я отсыпался после ночной вахты. Я сказал, что слышал, как он уходил из каюты в первой половине дня, однако не знаю, куда направился. А затем я наврал, что он якобы говорил мне, как ему нравится Австралия и что он подумывал сойти на берег и поселиться там. А это можно было осуществить только одним способом – сбежать. Ведь мы были повязаны жесткими условиями контракта.

– И вам поверили?

– А что им оставалось? – Юхан пожал плечами. – Два дня спустя мы покинули Сидней, капитан был вне себя от злости, называл Вальтера предателем. Никто не заявил его в розыск – все поверили в мою версию, что он сошел на берег в Австралии, чтобы начать новую жизнь.

Алекс медленно отложил ручку, которую держал в руке.

– Вы никогда не задумывались над тем, что поступили неправильно?

– Много раз. Будь у него родители или кто-то еще, кто переживал бы за него, я поступил бы по-другому.

– У него были родственники, которые переживали за него, – горячо заговорила Фредрика. – В Голе у него остался дядя по матери, у которого больше никого нет и который до сих пор регулярно ходит в полицию и спрашивает, не удалось ли обнаружить его племянника.

Юхан посмотрел на Фредрику долгим взглядом:

– Поэтому вы спрашивали меня, часто ли я вижусь со своим дядей?

Она не ответила, молча разглядывала Юхана Альдрина. На кого же он похож, на мать или на отца? У него были большие глаза, как у матери, однако нос не ее. В отца? Или в соседа-подлеца?

– Почему так ужасно было быть сыном Теа Альдрин? Зачем вам понадобилось брать чужое имя?

– А, самый главный вопрос.

Юхан сжал руки, лежавшие на столе, размышляя, как ему продолжать.

– Вы слышали о книгах «Меркурий» и «Астероид»?

Алекс и Фредрика коротко кивнули. Скандальные книги были им хорошо известны.

– И я тоже. Их обсуждала вся страна. В школе все усмехались у меня за спиной. Говорили, что их написала моя гулящая мать. И что она больна на голову. Мне это смертельно надоело. С самого детства мне приходилось ее защищать. Обычно в одиночку против нескольких. А она отказывалась отвечать на мои вопросы, несмотря на всю мою преданность. Говорила, что я все равно не пойму, почему отец оставил нас, что я слишком маленький, чтобы воспринять такую ужасную историю. Понимаете?

Он посмотрел на Фредрику и Алекса.

– Она намекала, что существовала некая ужасная история, но больше ничего не рассказывала. Думаю, вы сами легко можете догадаться, какие кошмары мне мерещились. А однажды я поднялся на чердак за чемоданом, который мать попросила меня достать. У нее было много достоинств, но аккуратность в их число не входила. А чердак и вовсе представлял собой дикие джунгли из коробок и всякого хлама. По ошибке я перевернул небольшую картонную коробку, стоявшую на ящике в углу. В коробке лежала куча бумаг, – насколько я понял, рукопись. Я поспешно собрал их. Ее рукописи были святы, никто не смел прикасаться к ним. Так что я очень торопился. Но тут в глаза мне бросился текст на странице.

Юхан поглаживал свои часы с таким видом, будто пробужденные воспоминания весьма для него мучительны.

– Это была самая дикая чушь, какую мне когда-либо доводилось читать. Помню, у меня буквально подкосились ноги, и я сел на пол. Да так и остался сидеть. Целый час просидел на полу, читая. Стало быть, слухи оказались верны. Именно моя мать написала самые безумные книги столетия.

Юхан потряс головой.

– Теперь многое стало на место. То, почему она жила одна. И почему не завела еще детей. Она была просто сумасшедшая. Психопатка. Возможно даже, что она опасная. Весь мой мир рухнул. Все превратилось в грязные руины. Так что я сбежал из дома. Год проработал в Норвегии, чистил рыбу. Потом устроился на тот самый корабль и начал нести вахту по очереди с Вальтером Лундом.

– О вашей матери ходили такие странные слухи, – проговорила Фредрика. – Об этих книгах, о вашем исчезновении, о ее гражданском состоянии. Откуда они брались?

– Мы так этого и не выяснили. Но я знаю, что она много над этим размышляла. На самом деле нет ничего странного, что народу не нравилась ее независимость, в те времена это было совсем не принято. Но все остальное… мне это непонятно.

Юхан закончил свой рассказ, наступила тишина. Ее прервал звонок мобильного. Алекс извинился и вышел, чтобы ответить.

Звонил сержант, руководивший новыми раскопками на старом месте. Собаки уже учуяли труп. Догадка подтвердилась.

– В течение получаса мы узнаем, брат это Петера или нет, – сказал сержант.

Алекс мысленно молился, чтобы это оказалось не так.

– Однако вы вернулись. Восстановили отношения с матерью, – сказала Фредрика.

Юхан снял пиджак и повесил на спинку кресла.

– Да, правда. На самом деле я не мог просто исчезнуть. Обнаружив на чердаке те проклятые тексты, я призвал мать к ответу. Спросил, все ли у нее в порядке с головой. Могу сказать, что она защищалась, и очень уверенно. Заявила, что хотела оградить меня от всего этого. Тексты якобы написала не она, а мой отец. И именно по этой причине она попросила его собрать вещи и съехать еще до моего рождения.

– Однако вы не поверили?

Ситуация, описанная Юханом, казалась настолько дикой, что было непонятно, как к ней относиться.

– Нет, не поверил. То есть, если все это правда, зачем тогда она сохранила их? Почему не отдала ему? Я предположил, что дело обстояло совсем наоборот: что написала их она, а отец нашел. И потому ушел от нее.

– Когда вы поняли, что она сказала правду?

– Я разыскал ее после того, как прошел суд. Ведь ее дело широко освещалось во всех газетах, так что я мог следить за ним на расстоянии. Читал все, что писали по этому поводу.

– Вы жили тогда в Швеции? – спросил Алекс.

– Временно. – Юхан заколебался. – Чисто формально я иммигрировал в Швецию несколько позже.

Молодой швед, сбежавший от собственной матери, переехавший в Норвегию, укравший чужое имя, чтобы затем иммигрировать в родную страну.

– Наверное, она была вне себя от счастья, увидев вас.

– Так и было. – Юхан горько улыбнулся.

– Тогда почему вы продолжали жить под именем Вальтера Лунда?

– Из практических соображений. В тот момент казалось совершенно немыслимым стать сыном Теа Альдрин, внезапно воскресшим из мертвых. А ведь многие думали, что она убила собственного ребенка.

– Она не рассказала вам, зачем опубликовала книги? – спросила Фредрика.

– Чтобы защитить меня.

– Защитить? От чего?

– Дело в том, что она выгнала отца по совершенно иной причине. Он и кто-то еще сняли фильм в старой беседке моих бабушки и дедушки. Такой фильм мы сегодня назвали бы снафф-видео. Мать обнаружила его случайно, и ее мало интересовал вопрос, настоящий он или нет. Отца она решила выгнать, чтобы ноги его больше не было в ее доме. Он ушел и забрал с собой фильм. Позднее она нашла на чердаке рукописи и поняла, что их, должно быть, оставил отец. А когда мне было двенадцать, он внезапно вернулся и захотел тайно встретиться с ней. Тогда она опубликовала книги и грозилась раскрыть настоящее имя автора, если он не оставит нас в покое. Судя по всему, это неплохо сработало, но однажды он снова вернулся, чтобы отомстить. И тогда ей пришлось убить его.

Фредрика наклонила голову набок, пытаясь переварить всю эту историю. Стало быть, автор фильма – бывший муж Теа. В голове роилось бесчисленное множество вопросов, однако Фредрика понимала, что не может сразу задать все. Сейчас важно получить ответы на самые главные.

– Вы видели фильм, который обнаружила ваша мать? – спросил Алекс.

– Нет.

– И вам неизвестно, кто еще участвовал в его создании?

– Нет.

Алекс откинулся на стуле.

– А если я скажу, что это был Морган Аксбергер, – вы удивитесь?

Сам Алекс очень удивился, когда Фредрика передала ему сведения, полученные от Малены Брумберг.

– Очень удивлюсь. – Юхан поднял брови.

– Юхан, послушайте, – медленно проговорил Алекс. – Если есть что-то, во что я не верю, так это в случайности. Как получилось, что вы оказались в концерне Аксбергера?

– Морган знает, кто я такой. По словам матери, Морган хотел помочь мне, когда я вернулся в Швецию. Судя по всему, он обязан ей.

– Вы думаете, ей известно о его участии в съемках фильма? – спросила Фредрика.

– Возможно. На самом деле я-то этого фильма никогда не видел. Вполне вероятно, что ей известно о его участии и она решила молчать обо всем, чтобы потом использовать эти сведения. Я, право, не знаю.

Этого Фредрика тоже не знала. Но точно знала следующее: ни в одной из двух известных версий фильма не видно того, кто стоит за камерой. Если Теа знает, что это был Морган Аксбергер, стало быть, ей кто-то об этом рассказал.

Но какую версию фильма видела Теа? Понимала ли она, что он подлинный?

– Где мы можем найти Моргана Аксбергера? – спросил Алекс.

– Не знаю.

– Подумайте. Существовало ли какое-то особое место, куда он отправился бы в такой ситуации?

Юхан задумался:

– Может быть, на дачу, принадлежащую компании, на Стурхольмене. Для этой цели он купил дом моих бабушки и дедушки.

– Почему он купил именно этот дом?

– Меня тоже интересует этот вопрос.

Алекс провел рукой по волосам. Юхану предстоит еще много чего объяснить полиции.

– Ребекка Тролле, – сказал он.

Юхан кивнул.

– Ей удалось выяснить, что вы – сын Теа?

– Насколько я знаю, нет. Во всяком случае, она никогда об этом не говорила, а я ей не рассказывал.

– Согласитесь, это странное совпадение, что именно вы стали ее куратором, – сказала Фредрика.

– Да, действительно. Я понимаю, что это звучит совершенно невероятно, но, когда я стал куратором Ребекки, я и понятия не имел, о чем она пишет свой диплом. Знай я об этом – можете быть уверены, никогда не согласился бы опекать ее.

Единственная случайность, которую Алекс готов был принять, – что Вальтер Лунд согласился участвовать в кураторской программе, поскольку искренне интересовался подающими надежду молодыми людьми и невзначай оказался в паре с девушкой, писавшей дипломную работу о его матери. Однако Алекс абсолютно не верил в то, что Юхан отказался бы стать куратором Ребекки, если бы знал о теме ее диплома. Он из тех людей, которые любят все держать под контролем.

– Опекать, – усмехнулся он. – У вас даже был с ней роман. На том этапе вы уже точно должны были знать тему ее работы.

– Я совершил ошибку, признаю. Дипломная работа отнимала у Ребекки столько времени, и мне важно было узнать, насколько далеко она продвинулась.

Само собой.

– И насколько?

Юхан нетерпеливо заерзал на стуле:

– Не думайте, что у меня нет вопросов по поводу истории жизни моей матери. Ясное дело, мне стало любопытно.

– И поэтому вы соблазнили ее, заставили думать, будто увлечены ею?

– Да, – почти жалобно ответил он.

Фредрика решила задать последний вопрос, на который мог ответить только Юхан.

– За что вы благодарите свою мать?

– За то, что простила меня, когда я вернулся, – прямо ответил он после краткого замешательства. – И за ее молчание. Благодаря ему я свободен от прошлого.

«Был свободен», – подумала Фредрика. Теперь, когда полиция установила, что он все это время жил под чужим именем, вся его жизнь перевернется. Далеко не факт, что все, кто восхищался Вальтером Лундом, будут по-прежнему смотреть на него с уважением, узнав, что вся его карьера построена на лжи.

Тут снова зазвонил телефон Алекса. Это опять был сержант, руководивший раскопками в Мидсоммаркрансене. Им удалось откопать только что захороненное тело. Никаких сомнений не осталось.

Джимми мертв.

63

Вечер на Стурхольмене. Небо, по-прежнему голубое, было украшено отдельными облачками, которые, понимая свое место в общей картине, старались держаться подальше от яркого вечернего солнца. Петер несколько раз обошел весь остров, разглядывая пустые дома, замершие в ожидании дачников. Участки и домики разного размера и разных цветов. Тишина и покой. Это местечко понравилось бы Ильве.

Может быть, если будут деньги, со временем они смогут купить здесь дачку – когда все это останется позади, когда он разыщет Джимми и отвезет его обратно в «Монгорден».

Снова накатил приступ тошноты.

Джимми, Джимми!

Страх растекался по телу, ощущаясь почти физически. Сердце утратило свой естественный ритм, и Петеру приходилось думать о том, чтобы регулярно дышать. Вдох – выдох. Вдох – выдох.

От голода, недосыпа, потрясения последних суток мутилось в голове. Иногда он хватался за нее руками, опасаясь, что она взорвется.

Отключенный мобильник лежал в кармане. Следовало бы позвонить Алексу. Или Ильве. Или маме. Никто не знает, где он. Ни одна живая душа. От этой мысли стало тревожно. Если ему суждено погибнуть здесь, на Стурхольмене, его никогда не найдут.

Вот и дом, который Теа Альдрин так подробно описала. Солнечно-желтый с белыми деталями. С неправильными углами и двумя большими балконами. Участок был огромен: старые фруктовые деревья, разноцветные кусты. В дальнем конце виднелась беседка. Стекла ярко блестели, отражая солнечные лучи. Так красиво, что больно глазам.

Здесь Теа Альдрин в детстве проводила каждое лето. Петер мог представить себе, как все это выглядело тогда. Как она бежала по участку с блокнотом и ручкой, запиралась в беседке. А может, и не бежала никуда, а просто сидела дома.

Откладывать дальше было нельзя. Дом казался пустым и темным, но Петер ощущал присутствие своего врага.

Он медленно двинулся по гравиевой дорожке в сторону дома.

Алекс уже стоял на улице возле здания управления, когда до него дозвонилась Ильва.

– Петер не отвечает по телефону.

Он вдруг ощутил такой приступ боли, что на несколько мгновений онемел.

О боже, есть ли что-то ужаснее смерти?

– Алекс, ты меня слышишь?

Сколько раз Алекс встречался с женой Петера? Три? Четыре? Этого он точно не помнил, зато хорошо помнил ее. Она вполне соответствовала тому описанию, которое дал ей когда-то сам Петер: красивая и сильная. События последних лет наверняка наложили свой отпечаток, однако она производила впечатление человека с устойчивой психикой.

Она сможет воспринять правду.

– Слышу, – чуть дрожащим голосом ответил Алекс. – Ильва, послушай меня. Боюсь, у меня очень печальные новости.

Должно быть, она догадалась, что он собирается сказать, потому что сразу же расплакалась.

– Джимми мертв. Его тело обнаружили… только что.

– Что… что случилось?

– Это сейчас не имеет значения. Главное, чтобы Петер узнал об этом не по телефону. Слышишь, что я говорю? Он должен услышать об этом от кого-то из нас и только тогда, когда мы найдем его. Иначе он может наделать непоправимых глупостей.

После допроса Юхана Альдрина решения пришлось принимать безотлагательно. Алекс послал патруль на Стурхольмен, чтобы арестовать Моргана Аксбергера, и еще один – в дом престарелых. Пусть Теа Альдрин хоть нарисует, что произошло, когда пропал Джимми, но истина должна быть установлена. Когда они откопали тело Джимми, у того обнаружилась глубокая рана на затылке. Не могло быть сомнений, что его смерть напрямую связана с делом Ребекки Тролле.

К тому же Алексу позвонил судмедэксперт и подтвердил, что девушка, тело которой обнаружили последним, убита именно так, как показано в фильме. Стало быть, девушка в могиле и жертва в фильме – одно лицо.

Морган Аксбергер и есть тот преступник, которого они все это время искали.

Сперва он ради удовольствия убил молодую женщину. Затем – пятидесятилетнего адвоката, чтобы проклятые книги, видимо написанные тогда, когда был снят фильм, не привели к нему или мужу Теа Манфреду. А затем еще одну девушку, слишком близко подошедшую к истине.

Морган Аксбергер. Наиболее вероятный – и самый невероятный убийца.

Алекс проклинал свою узколобость.

Мобильник лежал в ладони тяжелым грузом. Дай бог им найти Моргана Аксбергера до наступления ночи. У того на совести несколько смертей, и черт знает, на что он может пойти, почувствовав себя загнанным в угол.

Алекс сжал в руке телефон. Он знал, кому должен позвонить.

Диане.

«Лена, ты когда-нибудь простишь меня за это?» – думалось ему.

Есть люди, верящие, что можно разговаривать с мертвыми. Алекс категорически к ним не принадлежал. Но с тех пор, как умерла Лена, он все же ощущал временами ее присутствие. Когда лежал один в супружеской постели. Когда завтракал. Когда общался с их детьми.

С сомнением достал он телефон и набрал номер, горевший на кончиках пальцев. Она ответила после первого же сигнала.

– Я хотел задать тебе вопрос.

Времени не было, приходилось формулировать свои мысли кратко.

– Да-да.

Он слышал, что она рада его звонку, и это заставило его задуматься: неужели возможно, что он встретил еще одну женщину, которая может смириться с тем, что он почти всегда недоступен, что ему всегда некогда, что он всегда находится не там, где она?

Это выяснится чуть позднее.

– Мы можем увидеться сегодня вечером?

Вот оно! Первый шаг сделан. Впервые инициатива исходила от него, а не от нее.

– С удовольствием. Буду очень рада.

– Договорились. Я позвоню тебе позже.

Едва он закончил разговор, как телефон снова зазвонил.

– Где ты? – спросила Фредрика.

– Уже на улице. Переговорил с патрулем, едущим на Стурхольмен.

– Скажи, чтобы они поторопились.

– Ты имеешь в виду нечто конкретное?

– Петера.

– Он не в курсе всего этого. Даже не знает пока, что Джимми мертв.

– Но он может сам это выяснить, – спокойно возразила Фредрика. – Боюсь, он отправился на поиски Моргана Аксбергера, поскольку это единственный фигурант, которого мы пока не успели допросить. Джимми для него самый близкий человек. Поверь мне, он будет искать его дни и ночи напролет, если это потребуется.

Алекс закончил разговор с хорошо знакомым чувством, что все опять летит к чертям.

Быстрыми шагами он направился обратно в здание управления полиции, звоня на ходу патрулю.

– Поторопитесь! – прорычал он в трубку. – Дело чертовски срочное!

Уже занеся руку, чтобы нажать кнопку звонка, Петер вдруг заколебался. Что он сделает, когда Морган Аксбергер откроет дверь? Если вообще откроет… Спросит, не держит ли он Джимми взаперти? И нельзя ли ему получить своего брата назад?

Петер был вооружен. Едва ли это поможет, однако оружие давало некоторое чувство уверенности. Глаза чесались, и, как бы он ни моргал, все расплывалось. Он подумывал, не спуститься ли по лестнице и не обойти ли вокруг дома. Надо бы провести рекогносцировку, чтобы иметь представление об участке и его размерах. Если ситуация выйдет из-под контроля, понадобится знать пути к отступлению. Особенно если с ним будет Джимми.

Да жив ли он вообще?

Теа Альдрин ответила ему так откровенно, как могла. Надо торопиться, сказала она. Потому что Морган Аксбергер никого не щадит. Петер подумал о могиле. Увидел перед собой Аксбергера, бредущего через лес то с одним, то с другим трупом, чтобы закопать их в таком месте, о котором известно ему одному.

Как же мучились безвестностью родственники погибших!

Петер вспомнил свое собственное посещение места раскопок, подумал о всей той земле, которую вынули из ямы, о тех долгих днях, которые провели его коллеги, сантиметр за сантиметром продвигаясь вглубь, опасаясь в любой момент наткнуться лопатой на человеческие останки.

Странно, что люди не уважают могилы. Парень на работе передал ему, что сказал Алекс на совещании: какой-то идиот прокрался ночью к яме и начал снова ее засыпать. Делать людям нечего?

Птица вспорхнула с дерева возле лестницы, и Петер вздрогнул всем телом. Перелетев участок, та скрылась на соседнем.

Нечего делать?

Ответ был прост. Никто не станет копать землю от скуки. Посмотреть из любопытства – это можно, но брать лопату и копать! Мир вращался все быстрее, и Петер почувствовал, что ему надо присесть.

И вдруг все стало ясно.

Джимми мертв.

Ангел смерти в очередной раз прошел через лес, чтобы похоронить брата Петера.

Но теперь это было в последний раз…

Петер громко постучал в дверь. Услышал собственный голос, окликавший, кричавший, рычавший: «Есть тут кто-нибудь? Откройте! Полиция!» Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь ветром, от которого шуршали кроны деревьев. Он снова заколотил в дверь руками и ногами, надеясь, что кто-то откроет, однако никто не слышал его и не отвечал на окрики.

Петер обежал дом, взлетел по ступеням на веранду, выходящую прямо на газон позади, отметил, что на ней тоже никого нет. Внутрь вела стеклянная дверь. Закрытая. Точно ли? Она? Петер нажал на ручку, почувствовал, как она подалась. Дверь отворилась.

Сердце остервенело колотилось в груди, кровь оглушительно стучала в ушах. Петер медленно открыл дверь, заглянул в дом, вошел. Нигде не горела ни одна лампа, все окна были закрыты. Ни одной грязной чашки в раковине. И ни звука – везде все та же трижды проклятая тишина. Он сделал несколько шагов вглубь дома.

– Эй, есть кто? – крикнул он, и его голос эхом раскатился по комнатам. – Петер Рюд, полиция!

Из холла лестница вела на второй этаж. По целому ряду причин Петеру совсем не хотелось по ней подниматься.

Лучше остаться внизу, где есть путь к отходу.

Он вернулся в ту комнату, в которую зашел с веранды. Своего рода гостиная. Его внимание привлек предмет, стоящий в углу.

Проектор.

В него была вставлена пленка. Тот самый фильм, о котором они так много слышали по ходу следствия? Петер приблизился к аппарату, пытаясь понять, как он работает. В это время из сада донесся звук, и Петер взглянул в окно. Дверь беседки стояла нараспашку. Была ли она открыта раньше?

Быстрыми шагами он вернулся на веранду и встал на пороге. В саду снова царила полная тишина, однако теперь Петер ясно ощущал чье-то присутствие. Солнце висело совсем низко, предметы отбрасывали длинные тени. Именно они и выдали Моргана Аксбергера. Он сидел на корточках за деревом; Петер не мог видеть его самого, но его тень не вписывалась в общую картину, и Петер разглядел силуэт человека, собравшегося выскользнуть из сада.

Они не произнесли ни слова. Означало ли это, что Аксбергер знал, кто к нему явился?

Петер медленно пересек веранду, ступил на газон:

– Петер Рюд, полиция. У меня к вам несколько вопросов по поводу исчезновения человека.

«Это ты убил моего брата?» – хотел он спросить на самом деле.

Рослый мужчина покинул укрытие, и Петер шагнул к нему, внимательно оглядывая противника.

Морган Аксбергер оказался выше ростом, чем можно было судить по фотографиям в газетах. Плотное телосложение, глаза цвета серого гранита, острый пристальный взгляд, густые темные волосы – для своих семидесяти Аксбергер сохранился великолепно.

– Речь идет о молодом человеке, пропавшем из пансионата «Монгорден» вчера вечером. Вам что-нибудь известно об этом?

– Боюсь, произошло недоразумение. – Морган Аксбергер медленно покачал головой. – Мне ничего не известно ни о каком исчезновении.

Да неужели? От этой бессовестной лжи в крови Петера взыграл адреналин.

– По словам Теа Альдрин, вы увезли его в своей машине. Она видела, как вы уезжали с ним. Его имя Джимми Рюд.

– И это рассказала Теа Альдрин? – Морган Аксбергер улыбнулся.

– Да.

– Теа не говорит.

– Со мной она разговаривала.

– А вы кто такой? – Улыбка Моргана погасла.

– Петер Рюд, я уже представлялся. Полиция.

Петер сглотнул, одолевая судорогу в горле.

– И Джимми – мой брат, – хрипло, почти шепотом добавил он.

Морган Аксбергер быстро запустил руку в карман; Петер немедленно выхватил пистолет:

– Не двигаться, черт подери!

Убийца с многолетним стажем замер, по-прежнему держа руку в кармане.

– Руку из кармана. Медленно!

Морган Аксбергер сделал, как ему сказали.

– Я знаю, что ты знаешь, где он. Говори, где Джимми!

Пистолет дрогнул в руке, Петер крепко сжал его. Еще крепче. Не терять устойчивости.

«Не подведи меня! – молил он. – Только не сейчас».

– Твоя игра окончена, – продолжал Петер.

Аксбергер не отвечал, а лишь смотрел на него своими стальными глазами.

– Нам все известно. Мы знаем, что ты убил Ребекку Тролле и того адвоката.

– Я понял.

Только и всего.

– Что ты понял, черт подери?

– Что удача изменила мне. – Тонкая улыбка проскользнула по стареющему лицу, и оно снова стало серьезным.

Петер сделал глубокий вдох. Признание – на пустынном острове. Он подумал о Ребекке, у которой не было ни головы, ни рук.

– Здесь ты расчленил ее труп?

Зачем он это спросил? Самый важный вопрос – Джимми.

– Нет, не здесь, – к его большому удивлению, ответил Аксбергер. – Я отвез ее на склад компании в Хэгерстене.

– Зачем? Тяжело было нести?

– С годами мы не становимся моложе. Что же касается головы и рук, то это нужно было только для того, чтобы ее не удалось опознать. Не знаю, помнишь ли ты ту зиму – очень долго стояли морозы. Земля так замерзла, что вырыть глубокую могилу не удалось. Раз тело Ребекки нельзя было закопать поглубже, пришлось принять меры, чтобы затруднить ее идентификацию.

От логических аргументов Аксбергера Петеру стало не по себе. Оставалось узнать, что он сделал с головой и руками. Петер не смог сформулировать вопрос, но Аксбергер ответил и на него:

– Отрубленные части я сжег потом в бочке здесь, на острове.

На какое-то мгновение Петера затошнило.

«Джимми, – подумал он. – Я должен сосредоточиться на Джимми».

– Петер! – Аксбергер прервал молчание. – Ведь тебя так зовут? Отлично. Петер, позволь предложить тебе небольшую сделку.

Петер крепко сжимал в руке пистолет.

– Никаких сделок!

– Но ты ведь еще не выслушал моего предложения. Честно говоря, мне кажется, тебе совершенно наплевать на тех двоих, девушку и адвоката. Но твой брат – другое дело. Поэтому предлагаю следующее. Я скажу тебе, где он, а ты дашь мне несколько часов, чтобы покинуть Стурхольмен, Швецию и всю ту ситуацию, в которой я оказался.

Петер заморгал.

Сделка?

Мгновенно он перенесся на два года назад, когда другой преступник совсем в другом деле предлагал ему сделку. В тот раз все закончилось катастрофой.

– Он жив? Джимми жив?

– Что ты обо мне думаешь? – Морган Аксбергер обиженно посмотрел на него. – Ясное дело, он жив. К сожалению, он услыхал разговор между мной и Теа, поэтому мне пришлось временно его изолировать. Ты сам наверняка попадал в такие ситуации.

Нет, такого с Петером не случалось. У него никогда не было тайн такого формата, как у Моргана Аксбергера.

– Где он?

– Подожди-подожди. Для начала убери пистолет.

– Об этом не может быть и речи. Скажи, где он, и я дам тебе отсрочку на три часа. Больше никак.

Морган Аксбергер размышлял.

– Хорошо. Договорились.

Порыв ветра пронесся над садом, и Петера бросило в дрожь.

– Где он?

– На моей собственной даче в Норртелье.

Ответ был простой и деловитый. Джимми жив. Он на даче в Норртелье.

– Черт, – прошептал Петер, чувствуя, как слезы облегчения щиплют глаза. – А я боялся… Я-то думал…

Морган Аксбергер посмотрел на него с сочувствием:

– Как я уже сказал, мне очень жаль, что твой брат встал на моем пути, но теперь, я надеюсь, все у вас будет хорошо.

От дороги донесся звук – там кто-то проехал на велосипеде. Тут же все стихло, но Петер вспомнил, что у него есть еще вопросы.

– Как я узнаю, что ты не врешь?

– А как я узнаю, что ты не обманешь? – Глаза Аксбергера превратились в узкие щелочки. – Если серьезно, ты можешь позвонить своим коллегам в тот момент, когда я покину участок. Все преимущества на твоей стороне.

Петер сглотнул. Рассуждения Аксбергера казались логичными, но все же…

Он должен узнать правду.

– Кстати, еще кое-что, – проговорил Аксбергер.

– Да? – Петер обратился в слух.

– Ты упомянул девушку, которую откопали. Я не один уложил ее туда.

– А кто еще? – глупо спросил Петер, уставившись на него.

– Мне кажется, мы оба знаем ответ. – Снова та же самая улыбка.

– Хокан Нильссон? – Петер не понимал.

– Кто это? – Аксбергер смотрел на него с недоумением, которое сменилось раздражением. – Я думал, ты умнее. Как я вообще узнал, что в Стокгольмском университете есть девушка, которая пишет диплом о Теа?

Во рту у Петера пересохло, голова шла кругом.

Об этом он не имел ни малейшего понятия.

И сменил тему разговора.

– А адвокат?

– Это сделал я. Элиас Юрт располагал обо мне весьма неудобной информацией, которая ни при каких обстоятельствах не должна была выплыть наружу.

Петер изо всех сил перерабатывал полученные сведения, пытаясь понять, как все это взаимосвязано.

– Об этих книгах?

– Книги – произведение Манфреда. Но именно мне принадлежала идея сделать по некоторым эпизодам фильм. Кстати, в этой восхитительной беседке.

– Кто была девушка, которую убили в фильме?

– Шлюшка с улицы. Ее никто не разыскивал, так что мир потерял не много.

– Но что такого знал Элиас Юрт? Он тоже участвовал в создании фильма?

– Вовсе нет. – Морган Аксбергер поджал губы. – Но Теа узнала, что я в этом принимал участие. Ее обожаемый бойфренд выступал там в роли убийцы, и, к несчастью, она рассказала об этом Элиасу. Когда потом вокруг книг поднялась такая шумиха и стало известно, что он был посредником между издательством и автором, он попытался вымогать у меня деньги. Обещал уехать за границу, если получит достаточно, и никогда больше не возвращаться в Швецию.

– Но вместо этого ты убил его?

– Так было лучше для всех. Поскольку фильм оказался в руках полиции, ситуация уже не оставляла возможностей для маневра. Элиаса пришлось убрать.

Петер думал: как так можно – распоряжаться чужой жизнью и смертью, словно Господь Бог. Вершить судьбы – кому жить, а кому умереть.

Через тонкую ткань брюк он чувствовал в кармане мобильник. С сомнением он вытащил его.

– Пардон, что ты делаешь? – глухо и обиженно спросил Морган.

– Звоню начальнику, чтобы сказать, что мне поступила анонимная информация о местонахождении Джимми. Он не знает, где я. И что Джимми увез именно ты. Я побывал у Теа. Позвоню и буду знать, что полиция выдвинется в тот момент, когда я тебя отпущу.

На лице Аксбергера отразилось сомнение, однако он молча принял слова Петера.

Алекс ответил на второй звонок:

– Какого черта? Где ты находишься?

Услышав совсем рядом знакомый голос, Петер расслабился и понял, насколько устал.

– Я искал Джимми. Похоже, я знаю, где он.

– Петер, мы не будем говорить об этом по телефону, – помолчав, ответил Алекс. – Пожалуйста, приезжай в управление, мы с Фредрикой ждем тебя. И Ильва тоже здесь.

Ильва?

– Что такое, что она там делает?

– Она только что приехала. Ты не отвечал по телефону несколько часов, – ясное дело, мы волновались за тебя.

Он что-то упустил. Петер прижал трубку плотнее к уху.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что ты не отвечал…

– До того.

– Я сказал, что мы не будем говорить об этом по телефону. Где ты находишься? Мы заберем тебя.

– О чем – об этом? О чем мы не будем говорить по телефону? Я знаю, где Джимми.

Он услышал, как Алекс вздохнул и что-то тихо сказал кому-то рядом с ним.

– Петер, мне ужасно жаль, что тебе пришлось прийти к этому выводу самостоятельно. Если бы только я смог связаться с тобой, все могло бы быть по-другому.

Морган Аксбергер начал потихоньку пятиться от Петера, который словно прирос к земле.

– Алекс, я не понимаю.

– Ты можешь приехать сюда?

– Я знаю, где он.

Голос Петера звучал тонко и жалко, как у ребенка.

– Я тоже знаю, – тихо произнес Алекс. – Мы снова раскопали могилу и нашли его тело. Приезжай сюда.

Нет.

Нет, нет.

Нет, нет, нет…

Петер услышал чей-то крик и увидел, как Морган Аксбергер пустился бежать. Крик был его собственный – настолько оглушительный, что мог бы до смерти перепугать всех птиц, молча сидевших до этого момента на деревьях. Теперь они в панике взвились в воздух и устремились в небо.

Петер отбросил телефон, словно обжегся. Голос Алекса пропал, но исчез и Морган Аксбергер.

– Стоять!

Аксбергер остановился, услышав за собой тяжелые шаги Петера.

– Это правда?

Он продолжал кричать. Повторял одну и ту же фразу снова и снова.

– Это правда? Он мертв?

И наконец – усталый взгляд Моргана Аксбергера.

– Да. А ты как думал, черт подери?

На мгновение время остановилось. Ни звука, ни движения.

Джимми мертв.

И для Петера привычная жизнь закончилась навсегда.

К этому он никогда не сможет привыкнуть.

Петер поднял пистолет, прицелился и дважды выстрелил.

И вновь наступила тишина.

Начало мая

64

Фредрика Бергман была глубоко убеждена, что зеленую зону Крунубергспаркен часто недооценивают. Вся эта зелень на неровных холмах поначалу казалась кошмаром для тех, кто приходил сюда с коляской, но каждый, кто однажды заставил себя втащить коляску на самый верх, к детской площадке, точно еще не раз вернется сюда.

Фредрика и Алекс взяли по салату в кафе «Вурма» и поднялись по зеленым холмам.

– Вот тут, – сказал Алекс.

Скамейка на солнышке.

Они уселись и стали есть.

– Как дела у Спенсера?

Фредрика не знала, что ответить.

– Он восстанавливается.

– Ему, наверное, пришлось очень тяжело. На его месте я чувствовал бы себя чертовски плохо.

– Пожалуй, его больше всего мучает предательство коллег, – сказала Фредрика, ковыряясь вилкой в своем салате.

Спенсер. Ее любимый, ее спутник жизни. Последние события ранили его куда сильнее, чем прошлогодняя автокатастрофа.

– Ты должен оставить все это позади, – шепнула ему на ухо Фредрика всего лишь вчера вечером. – Ради меня и Саги.

Он не ответил, и его молчание мучило ее.

– Хорошо еще, что его признали невиновным, – сказал Алекс сухо. – Иначе было бы еще хуже.

Небольшое утешение. Прокурор счел доказательства недостаточными для передачи дела в суд. Спенсер по-прежнему находился в отпуске по уходу за ребенком. Даже заговорил о выходе на пенсию, чем привел Фредрику почти в отчаяние.

– Этого нельзя допустить, – сказала она на днях подруге, когда они пошли пропустить по бокальчику вина после работы. – Если он уволится, от него вообще ничего не останется.

Фредрика отогнала мысли о Спенсере.

– А когда вернется домой наш друг Хокан Нильссон?

Этот парень водил их за нос с первого дня следствия, а потом исчез со своего катера. Однако в современном обществе бежать за границу куда сложнее, чем тридцать лет назад, когда Юхан Альдрин скрылся в Норвегии. Хокан успел добраться только до Афин, а там его обнаружили и прибрали к рукам греческие власти.

– В конце недели его посадят на самолет и отправят домой, – сказал Алекс.

«Домой – куда?» – подумала Фредрика. Один из членов следственной группы вылетал в Афины и допрашивал Хокана после задержания, в первую очередь для того, чтобы раз и навсегда внести ясность в его действия.

И тут Хокан наконец-то все рассказал.

Накануне исчезновения Ребекки он обнаружил у нее снимок с УЗИ и потребовал ответа. Почему она ничего ему не рассказала? Именно тогда она и заявила, что не уверена, он ли отец ребенка. По словам самого Хокана, он совершенно потерял рассудок, узнав, что у нее был другой любовник. Он просил, умолял, требовал, но она отказалась назвать имя.

В конце концов Хокан, окончательно утратив власть над собой, в слепой ярости крикнул Ребекке:

– Берегись! Я убью тебя, чертова шлюха!

В тот же день он пожалел о сказанном, однако Ребекка не захотела с ним разговаривать. А потом исчезла. А Хокан сделал все, чтобы разыскать Ребекку, желая отвести внимание полиции от себя самого. В какой-то момент он почти уверился, что именно его слова заставили ее исчезнуть. Страх быть обвиненным в том, чего не совершал, сменился мучительными угрызениями совести.

Когда же было обнаружено тело Ребекки, Хокан снова испугался, что его обвинят, и решил рассказывать как можно меньше – что по иронии судьбы лишь усилило подозрения полиции.

Следователь закончил свое резюме замечанием, что состояние Хокана весьма плачевно, и потому он попросил греческие власти не спускать с беглеца глаз, дабы уменьшить риск суицида.

– Должно быть, он чудовищно одинок, – проговорила Фредрика.

– Хокан? Да уж, тут нечего сказать. Похоже, у него не было никого, кроме Ребекки.

– И та не захотела быть с ним…

Фредрика сглотнула и сменила тему разговора:

– Как там дела у Петера?

Алекс на мгновение замер.

– Мы узнаем что-либо не раньше июня. Однако рассчитывать особо не на что, это я точно могу сказать.

– Он говорит, это была самооборона.

– Еще он утверждает, что Теа Альдрин заговорила. А она больше никому не сказала ни слова. Придется признать, что из-за смерти Джимми у Петера помутился рассудок. Он просто был не в себе.

– Но если не Теа Альдрин рассказала ему, что Аксбергер увез Джимми, откуда он это узнал? С чего он взял, что ему надо именно на Стурхольмен?

Этот вопрос они уже не раз обсуждали, и всегда с одним и тем же результатом.

– Давай закроем тему, пока мы опять не поссорились, – предложил Алекс. – Должно быть, он вычислил, что Джимми лежит в той же могиле. Додумался до этого сам, как и ты, и догадался, что виновен во всем Аксбергер.

На солнце Фредрике стало жарко. Лицо у нее пылало, она сняла куртку.

– А то – второе, что якобы сказал ему Аксбергер?

– Что не он один виновен в смерти Ребекки?

– Да.

– Фредрика, забудь об этом. Просто оставь эту мысль.

– Но давай поговорим серьезно. Из материалов следствия непонятно, как Морган Аксбергер узнал, насколько далеко Ребекка продвинулась в своих исследованиях.

– Проклятье!

Алекс отставил свой салат и вытер рот. Бросив взгляд на женщину, которая сидела и читала на соседней скамейке, он понизил голос.

– Морган Аксбергер был психически ненормальный человек. Извращенец. Когда полиция конфисковала фильм, он убил Элиаса Юрта, который знал, кто написал книги. Может быть, Аксбергер был соавтором? Проходит много лет, и вдруг юная девушка начинает разматывать этот старый клубок, о чем Аксбергер узнает через своего личного шпиона – Малену, работающую в «Монгордене». Уверяю тебя, он держал дом престарелых под жестким контролем еще до того, как поймал в свои сети Малену. Поскольку Ребекка зашла так далеко, что лично навестила Теа Альдрин и интересовалась им самим, он решил, что настало время дернуть стоп-кран.

Алекс снова взял пластиковый контейнер с салатом.

– Не сходится, – возразила Фредрика. – Убийство не могло быть совершено только на том основании, что Ребекка посетила Теа в доме престарелых; он должен был располагать более конкретной информацией о том, к чему она пришла в своей работе. И откуда Морган узнал, что Ребекка желает поговорить с ним, если никто ему об этом не говорил? Ведь мы просмотрели все ее звонки и сообщения электронной почты – ничто не указывает на то, что она сама связалась с ним.

– Фредрика, наплюй на это. Нет другого убийцы, помимо Моргана Аксбергера. Благодаря нашему дорогому коллеге Янне Бергвалю Ребекка узнала, что Аксбергер был взят в порноклубе со снафф-фильмом в кармане, который можно связать с книгами «Меркурий» и «Астероид». После этого ее песенка была спета.

Фредрика выбросила свой салат в урну возле скамейки.

– Вполне возможно, – согласилась она. – Но сам Аксбергер никак не мог вычислить, что ей это известно. Кто-то навел Аксбергера на след. Кто-то желал ее смерти раньше самого Аксбергера.

Юхан Альдрин, который пока продолжал называть себя Вальтером Лундом и который, по предварительным оценкам, имел все шансы стать новым главой концерна, преемником Моргана Аксбергера, утверждал, что последний пригрел его из признательности Теа Альдрин. Это было похоже на правду, однако, учитывая колоссальную предприимчивость Юхана, Фредрика сомневалась, что ему для успеха в жизни так уж требовалась протекция матери.

Это было первое обстоятельство, которое вызывало у Фредрики недоумение. Почему Юхан, вернувшись в Швецию, не предпочел держаться подальше от такого человека, как Морган Аксбергер?

Второе обстоятельство касалось лично Юхана. Почему он продолжал прикидываться норвежцем Вальтером Лундом? Почему не заступился за мать, не рассказал о тех экстремальных обстоятельствах, которые предшествовали убийству его отца?

Третье обстоятельство касалось его романа с Ребеккой Тролле. В течение нескольких месяцев она общалась с сыном Теа Альдрин – сначала как студентка, потом как его любовница, тратя в то же время все больше сил и энергии на расследование дела Теа. И ни разу Юхан Альдрин даже не подумал рассказать ей, кто он на самом деле. Более того, он завел с ней роман после того, как выяснил, чему был посвящен ее диплом. Это невозможно было объяснить одним лишь любопытством, как он сам утверждал.

Но главное, чего не понимала Фредрика, – почему Ребекка с остервенелым упорством утверждала, что результаты ее работы доказывают невиновность Теа? Якобы та созналась в преступлении, которого не совершала. Почему Ребекка думала, что дело обстоит именно так?

Фредрика запросила копии материалов следствия, проведенного в связи с убийством Манфреда в гараже Теа Альдрин. Что-то в этих материалах заставило Ребекку заподозрить, что дело нечисто. Фредрика решила не сдаваться, пока не увидит то же самое.

У нее ушел на это почти целый рабочий день, однако наконец она кое-что нашла – одну странную деталь, которая не сопровождалась никакими комментариями. Во время осмотра места происшествия было обнаружено три набора отпечатков пальцев: Теа, Манфреда и неизвестного третьего лица. Фредрика позвонила Турбьерну Россу: он пока сидел дома, ожидая решения дисциплинарной комиссии насчет продолжения службы. Фредрика искренне надеялась, что его выгонят.

– Отпечатки пальцев, – сказала она. – Кто был тот третий, находившийся в гараже, когда убили Манфреда?

– Парень, который приходил к Теа подстригать газон. Однако мы сочли, что это не представляет интереса для следствия. Он мог оставить отпечатки в любой момент и без всякого отношения к этому делу.

Фредрика перелистала бумаги:

– Каким образом вы пришли к выводу, что отпечатки пальцев принадлежали парню-садовнику?

Молчание Росса сказало ей все, что она желала узнать.

– Вы вообще это не проверили?

– В этом не было нужды. – Турбьерн перешел в наступление. – У нас имелись все необходимые доказательства.

– Однако вы нашли еще и несколько волосков, которые не принадлежали ни Теа, ни Манфреду.

– С ними то же самое: они принадлежали парню, подстригавшему газон. Она призналась, помни об этом, – произнес Турбьерн, словно прочтя ее мысли. – У нас не было никаких оснований прорабатывать другие версии.

Фредрика закончила разговор. Ей вспомнились цветы, которые Теа получала каждую субботу – от своего сына, который благодарил мать за то, что приняла его обратно в свою жизнь. После того, как зарезала ножом его отца.

Фредрика сделала еще один звонок, на этот раз в цветочный магазин, из которого доставлялись букеты.

– У меня один вопрос, – сказала она, представившись. – Кто-то еще, помимо меня, интересовался тем, кто заказывал эти цветы?

– В последнее время – нет.

– А раньше? Вообще когда-либо?

В трубке воцарилась тишина.

– Собственно говоря, еще какая-то девушка пару лет назад очень хотела узнать, кто отправитель, но я, конечно, не мог дать ей таких сведений.

Потом владелец магазина рассмеялся.

– Простите, но что в этом такого смешного? – спросила Фредрика.

– Я просто вспомнил, какую настойчивость она выказывала. Являлась сюда несколько раз, упорствовала. В конце концов я сообщил, в какое время приходит представитель заказчика, чтобы расплатиться. И тогда она пришла сюда, стояла и ждала. Однако она не стала разговаривать с той женщиной.

– Не стала?

– Нет, но потом пошла следом за ней.

Стало быть, Ребекка решила поиграть в частного детектива и выследить секретаршу Юхана Альдрина. Вероятнее всего, она следовала за той всю дорогу до офиса и там поняла, на кого она работает. Возможно, она даже узнала секретаршу – ведь Ребекка приходила в офис к куратору.

Как далеко зашла Ребекка в своих исследованиях? Поняла ли, кто на самом деле ее любовник? Вызвала ли она его на откровенный разговор, потребовав объяснений?

Фредрика рылась в памяти в поисках деталей, которые помогли бы ей продвинуться в решении этих вопросов.

«Помоги мне, Ребекка, – мысленно просила она. – Помоги увидеть то, что увидела ты».

Кажется, в сотый раз Фредрика располагала события в хронологическом порядке, но результат всегда выходил один и тот же. Ребекка погибла, поскольку слишком близко подобралась к правде о книгах и снафф-фильме. Но тот факт, что Ребекка подошла к этому так близко, Морган Аксбергер не мог вычислить сам. Стало быть, кто-то снабдил его этой информацией – кто знал больше и тоже был заинтересован в устранении Ребекки.

По мнению Фредрики, это мог быть только один человек – Юхан Альдрин.

– Этого недостаточно, – заявил Алекс, когда она пришла к нему в кабинет.

– Что, прости?

Вид у Алекса был обреченный.

– У тебя ничего нет. Никаких доказательств. Только косвенные улики, и довольно слабые. С какой стати Юхан Альдрин стал бы рассказывать Моргану Аксбергеру о работе Ребекки в надежде, что тот убьет ее? Это полный бред.

– Алекс, вся эта история – полный бред, от начала до конца. – Фредрика подавила вздох. – Мы должны не бояться оспорить наши собственные версии. Ребекка считала, что Теа невиновна, потому что на месте убийства Манфреда были обнаружены следы еще одного человека. Турбьерн Росс признался, что они толком не проверили эти следы. Мне кажется, Ребекка поняла, кто посылал Теа цветы каждую неделю и почему этот человек писал на открытке слово «спасибо».

– Нам это тоже известно.

– Нам известно только то, что пожелал нам сообщить Юхан Альдрин. Но мне кажется, что он благодарит ее за то, что она взяла на себя вину за убийство Манфреда, хотя на самом деле его убил Юхан.

– Но ведь он тогда находился в Норвегии, разве нет?

– Откуда нам это известно? Он сам рассказал, что посещал Швецию, прежде чем перебраться сюда насовсем. Почему он не мог находиться здесь в тот день, когда был убит его отец? Думаю, Ребекка рассуждала так же. И именно поэтому Юхан Альдрин ввел в игру такую мощную фигуру, как Морган Аксбергер. Человека, который не раз убивал ранее и привык легко разрешать такого рода проблемы. Юхан Альдрин выиграл на исчезновении Ребекки не меньше, чем сам Морган. Однако у него не хватило духу лишить ее жизни, хотя однажды в припадке ярости он и убил собственного отца.

Алекс опустил глаза и стал рассматривать свои изуродованные шрамами руки. Он знал, как дорого обходится ошибка следствия.

– Докажи. Того, что Турбьерн Росс и его коллеги халтурно поработали, еще недостаточно.

– Если ты вызовешь Юхана на новый допрос и позаботишься взять у него отпечатки пальцев и анализ ДНК, я немедленно отправлюсь к Теа и снова переговорю с ней.

– Боже мой, да ты тоже сошла с ума, как и Петер! – Алекс был ошеломлен. – Она не разговаривает. Что же касается отпечатков пальцев и ДНК… Боюсь, прокурора будет трудно уговорить.

– Я смогу уговорить любого прокурора, потому что я уверена – я права! Судя по всему, Теа разговаривает с теми, кто угрожает разоблачить ее сына. А именно это я и намереваюсь сделать.

65

В доме престарелых «Монгорден» царила та же тишина, что и в прошлый ее визит туда. И Теа была столь же молчалива. Переступая порог ее комнаты, Фредрика почувствовала, как ей стало не по себе. В голове снова закружились мысли о Джимми и его ужасном конце, пронеслись воспоминания о похоронах, бездонная скорбь на лицах его родителей.

К черту! Не думать об этом сейчас!

Фредрика ощутила ком в горле. Проклятье! Как мало на свете сказок с хорошим концом.

Теа сидела в своем кресле и смотрела в окно – как и в прошлый раз. С той единственной разницей, что теперь на лице ее читалось облегчение.

Разумеется! Теперь, когда Морган Аксбергер умер, ей казалось, что все ее проблемы позади.

Фредрика взяла стул и уселась напротив.

– В детстве я читала ваши книги про ангелочков, – начала она после некоторого размышления. – И все остальные их читали. – Она улыбнулась. – Наверное, потрясающее чувство – быть одной из великих.

Теа и бровью не повела, однако Фредрика заметила, что выражение ее лица изменилось. Свет смешался с тенью. Теа – человек, когда-то имевший все, а потом всего лишившийся. Единственное, что у нее осталось, – это ее сын. А он вел скрытный образ жизни.

– Я знаю, что вы можете говорить, – продолжала Фредрика. – Некоторое время назад вы разговаривали с моим коллегой Петером. Этот разговор вы наверняка помните.

Теа не отвечала.

– Как бы то ни было, у меня есть несколько дополнительных вопросов. В материалах следствия обнаружились пробелы.

Отлично, Теа забеспокоилась, и это было видно невооруженным глазом.

– Мы пришли к выводу, что в убийстве Ребекки Тролле Моргану Аксбергеру помогал Вальтер Лунд. Он же Юхан Альдрин, ваш сын.

Словно весь воздух вышел из Теа; она открыла рот, как будто все слова, столпившиеся в горле, грозили задушить ее.

– Мы только что забрали его для допроса. Думаю, он сядет на приличный срок. Мне подумалось, что вам важно это знать.

Все это была ложь от начала до конца. Алекс отказался вызывать Юхана, пока Фредрика не представит весомые доказательства его причастности. К тому же он не мог быть осужден за убийство своего отца, даже если невиновность Теа задним числом будет доказана, – на это преступление уже вышел срок давности.

Фредрика поднялась. Теа тоже вскочила на ноги с поразительной быстротой:

– Послушайте! Все совсем не так, как вы думаете!

Звук голоса Теа заставил Фредрику замереть. Петер говорил правду, утверждая, что Теа не страдает немотой.

– Не так?

В полном отчаянии Теа схватила Фредрику за руки:

– Вы не можете так поступить.

– Можем и должны. Подумайте о матери Ребекки Тролле. Она имеет право знать, что произошло с ее дочерью.

Теа снова тяжело опустилась в кресло.

Она что-то пробормотала себе под нос, чего Фредрика не расслышала.

– Манфред, – тихо сказала Теа. – Это он во всем виноват. Если бы не он…

– У вас не было бы Юхана. Не так ли?

Внезапно Фредрика почувствовала, что готова заплакать. Не то чтобы она не понимала Теа – напротив, она ее прекрасно понимала. Разве она сама не сделала бы ради Саги все что угодно? Что может быть важнее, чем благополучие собственного ребенка?

Фредрика собралась, приготовилась выпустить последний залп.

– Мы знаем, что Юхан находился на месте преступления в тот момент, когда был убит Манфред. За это время техника шагнула далеко вперед. В гараже обнаружены и его отпечатки пальцев, и образцы ДНК.

Это последнее утверждение также было ложью. Ни отпечатки пальцев, ни ДНК они еще не успели сверить, но Фредрика знала, что покажут тесты, когда они будут сделаны.

И Теа это тоже знала.

– Это я его убила.

– Нет, Теа. Это сделали не вы. Вы взяли нож из рук Юхана, оттерли с него отпечатки пальцев сына и оставили свои, чтобы мы подумали на вас.

– Вы не сможете это доказать.

– Уверяю вас, сможем. У нас уже сейчас предостаточно доказательств.

Снова ложь.

– Тебя там не было… – прошептала Теа. – Будь он твоим отцом… ты поступила бы точно так же…

Поступила бы она так же? Фредрика вспомнила дело, которое группа расследовала годом ранее. Случалось, что дети убивали своих родителей, однако такое бывало крайне редко.

– Так что же все-таки произошло?

Теа съежилась в кресле:

– Он снова вернулся, мой чудный мальчик Юхан. Я все время знала, что он жив, но не была уверена, что снова увижу его. В тот же вечер появился и Манфред. Он не собирался оставлять нас в покое, хотя я опубликовала эти его чудовищные книги и угрожала рассказать, что он и есть их автор. Он же стал грозить мне, что расскажет всем, будто книги написала я. И что я принимала участие в съемках фильма, поскольку он был снят в беседке в доме моих родителей. Ситуация накалялась. Мы с Юханом побежали в гараж, чтобы сесть в машину и уехать. Тут появился Манфред с ножом. Я даже не успела что-либо сказать, а он уже лежал на полу. А Юхан… сидел рядом, уставившись прямо перед собой. Я сделала то, что должна была сделать.

– И признались в преступлении, которого не совершали?

Теа кивнула.

Часы на стене пробили четыре, и Фредрика Бергман ощутила мрачное успокоение. Юхан Альдрин убил своего отца. Ситуация на доске снова изменилась, на этот раз в пользу Фредрики.

– Ребекка Тролле, – произнесла Фредрика. – Она приходила сюда незадолго до смерти.

Теа снова кивнула.

– Что ей было известно?

– Она была частично знакома с материалами дела и горячо говорила о том, что полиция проигнорировала следы другого злоумышленника. О фильме ей тоже было известно.

Фредрика оторопело слушала.

– Если бы она на этом успокоилась – тогда, возможно, все вышло бы по-другому, – продолжала Теа. – Но тут на глаза ей попались цветы. – Она умолкла.

– Цветы вели еще к одной, куда более важной тайне? – спросила Фредрика.

– Я увидела, как изменилось ее лицо, когда она прочла открытку. Она сразу же спросила меня напрямую, кто и за что благодарит меня. Само собой, я не ответила, но она уже погрузилась в какие-то собственные мысли, и я поняла, что она не остановится, пока не выяснит, от кого цветы. Но этого я не могла допустить, так что я связалась с Морганом и…

В комнате снова повисла тишина. Фредрика испытала прилив нетерпения. Лишь бы Теа снова не погрузилась в молчание, когда развязка так близка.

– И что?

– И сказала, что девушка знает слишком много, – прошептала Теа. – Я заставила его поверить, что ему грозит разоблачение, если он ничего не предпримет.

– Каким образом вы связались с ним?

Несмотря на свою усталость, Теа посмотрела на нее с раздражением:

– Я, собственно говоря, не прикована к постели, и с речью, как вы могли заметить, у меня проблем нет. Я взяла и позвонила ему ночью, когда все спали.

Только теперь Фредрика заметила, что на стене в комнате Теа висит телефон.

– Идиотизм, не правда ли? – сказала Теа, бросив взгляд на аппарат. – Но по правилам в каждой комнате должен быть телефон, а поскольку я стою в очереди на большую комнату в другом конце здания, телефон оставили на месте. Вероятность того, что новый жилец тоже будет немой, оценили как ничтожно малую.

Некоторое время Фредрика сидела молча. Достаточно ли показаний Теа для того, чтобы обвинить ее в подстрекательстве к убийству?

– Но, если мы все правильно понимаем, Морган был уже предупрежден о грозящей опасности, – проговорила она.

– Не думаю. Кто мог его предупредить?

– Юхан, ваш сын.

– Дело обстояло не так. – Теа энергично покачала головой.

В который уже раз она выгораживала сына, беря на себя ответственность за его поступки.

Вид у Теа был усталый, Фредрика поняла, что у нее осталось не так много времени на вопросы.

– Вы знали, что Морган Аксбергер принимал участие в создании фильма, который был снят в беседке ваших родителей?

– Да.

– Как вы это выяснили?

– Об этом рассказал мне Манфред, когда вернулся в первый раз. Он издевался надо мной, что я Моргана считала другом, а его прогнала.

«Конечно, – подумала Фредрика. – Как я раньше не догадалась».

– Именно тогда распался клуб «Ангелы-хранители»?

– Да.

Еще одна мысль мелькнула у Фредрики в голове.

– Зачем вы опубликовали рукописи Манфреда?

– Фильм он забрал с собой в тот вечер, когда ушел от нас. Когда он вернулся в первый раз, мне нечем было пригрозить ему, кроме тех рукописей, которые я обнаружила на чердаке. Понимаете, у Манфреда были собственные писательские амбиции. Но если бы стало известно, что он написал такие извращенные книги, на его карьере был бы поставлен крест.

– А когда он пришел в следующий раз, то был убит у вас в гараже?

– Да.

Фредрика обдумывала услышанное. Теа действительно удалось отлучить своего бывшего от литературного мира, но ценой того, что авторство книг стали приписывать ей. Кто пустил эти слухи? Морган? Или, может быть, Элиас Юрт?

Последний вопрос.

– Юхану было известно о связи Моргана с фильмом?

– Я рассказала Юхану только то, что Морган передо мной в долгу и поэтому готов взять его на работу, – прошептала Теа. – Ни о чем другом он не знал.

Фредрика понимала, что достигла предела. Дальше ей с Теа не продвинуться.

– Мы еще вернемся, – сказала она, направляясь к двери. – И захотим побеседовать с вами еще не один раз.

Писательница, не говорившая более тридцати лет, проводила ее долгим взглядом. Возможно, наконец-то настал момент нарушить молчание.

Фредрика подумала о Ребекке. В каком-то смысле ей удалось задуманное – доказать, что Теа невиновна в том преступлении, за которое ее осудили. Однако никакого оправдания для такого человека, как Теа, быть не могло: хотя она никого не убивала, ее руки обагрены кровью.

Некоторое время спустя, стоя на парковке, Фредрика позвонила Алексу и сообщила, что ей удалось выяснить во время разговора. Он пообещал вызвать Юхана Альдрина на новый допрос, однако не скрывал, что это, скорее всего, ничего не даст.

– Он еще раз повторит слово в слово то, что сказал в прошлый раз, – с нотой безнадежности в голосе произнес Алекс. – Ребекка не просила его помочь ей связаться с Аксбергером. Он не знал, что ей что-то известно о его прошлом. Поэтому он не мог снабдить Моргана Аксбергера той информацией, которая привела к убийству Ребекки. А что касается убийства его отца… увы! Даже если нам удастся привязать его к месту преступления, у нас нет доказательств того, что во время нанесения удара нож держал он. Слов Теа, которая была ранее осуждена за то же самое убийство, явно недостаточно. И, как я уже говорил, на преступление вышел срок давности.

– На это мне наплевать. Я просто хочу увидеть, как имя Юхана изваляют в грязи. Не имеет значения, что его мать опять берет всю вину на себя, – мы прекрасно знаем, что именно Юхан натравил Аксбергера на Ребекку.

Впрочем, знают ли они это наверняка?

Фредрика была уверена в своих выводах. Теа во второй раз спасла своего сына. Для Фредрики не имело значения, сколько времени все это займет. Однажды она остановит восхождение Юхана Альдрина к вершинам и заставит его отвечать за свои поступки.

Закончив разговор с Алексом, она тут же набрала другой номер. Маргарета Берлин, начальник отдела кадров, ответила сразу же.

– Это Фредрика Бергман. Я хотела позвонить и отчитаться. Вы попросили меня приглядывать за Алексом, когда я вернулась из отпуска по уходу.

– Да-да.

– Он полностью восстановился. Вам не надо больше переживать, справляется ли он со своими обязанностями.

На этом она хотела закончить разговор, однако Маргарета Берлин успела вставить реплику:

– Я получила тревожный сигнал, свидетельствующий об обратном.

– Вот как?

– В разгар следствия он завел роман с матерью Ребекки Тролле, Дианой. Это никак нельзя назвать признаком того, что он вменяем.

– Так он сошелся с Дианой Тролле? – Фредрика не знала, что и сказать.

– Похоже на то, хотя сам он вряд ли употребил бы слово «сошелся».

Начальница отдела кадров издала короткий смешок.

Фредрика прислонилась к машине, посмотрела на голубое небо. Почему некоторые люди пытаются показать все хорошее в черном свете?

– Алекс побывал в аду и вернулся, – услышала она собственный голос. – Если вы и ваши коллеги-начальники намерены помешать его счастью, то я немедленно увольняюсь.

Не дожидаясь ответа Маргареты Берлин, Фредрика повесила трубку.

Затем она позвонила Спенсеру. Похоже, среди членов киноклуба «Ангелы-хранители» он был хуже всех информирован. Мысль о киноклубе и снафф-фильме пугала ее до безумия. Тот факт, что фильм существовал в нескольких версиях, наводил на мысль, что Манфред и Морган собирались его показывать и даже распространять, скрывая свою причастность. Существовал ли на самом деле спрос на такое кино? Фредрика отогнала неприятное чувство. Ей казалось, что спроса быть не может. Кто захочет смотреть фильм сорокалетней давности, где показано, как зверски убивают молодую женщину?

Спенсер ответил усталым голосом, на заднем плане Фредрика услышала лепет своей дочери. Прижав телефон к уху, она прошептала те слова, которые ей нужно было произнести и которые, как ей казалось, он хотел услышать:

– Я скучаю по тебе!

66

Чувство глубокой неудовлетворенности накатывало с наступлением темноты. С особой силой – в те вечера, когда он оставался один. Он не мог бы утверждать, что любит свою жену, однако она умела находить баланс между его достоинствами и недостатками. Поэтому он не лгал, когда шептал ей на ухо, что не может жить без нее, – это была истинная правда. Без нее он бы пропал. Хотя она в первую очередь нужна была ему как прикрытие.

Сам себя он считал человеком успешным. Газеты упоминали его имя, цитировали высказывания, словно они происходили от каких-то высших сил. Его вполне устраивала та роль, которая ему выпала: с одной стороны, он скрывался за ежегодными отчетами и успехами фирмы; с другой стороны, был известен и открыт для всякого, кто хотел бы лично войти с ним в контакт.

Вполне нормален. Он считал, что именно так его воспринимали, и это давало ему душевное успокоение в те вечера, когда его охватывало вожделение. Впервые, когда его посетило это чувство, он даже не понял, в чем суть. Оно распространялось по всему телу, как чесотка, ни на секунду не оставляя его в покое.

В этом смысле он был глубоко благодарен современной технике. В последние десятилетия стало куда легче находить себе подобных. Само собой, он соблюдал предельную осторожность, никогда не оставлял следов. В противном случае всегда имелся риск, что тебя смешают с грязью и будут вспоминать только твои плохие поступки.

Он вздрогнул.

Похоже, снова похолодало. Последние заморозки перед наступлением лета, как обещали синоптики – а они всегда это обещали.

Когда он поднялся, вожделение обострилось и теперь пульсировало по всему телу в такт биению сердца. Стало быть, сегодня опять такой вечер. Он устало вздохнул и побрел по дому. Запах ее духов ощущался везде. Иногда у него возникало подозрение, что она потихоньку распыляет свои духи в разных комнатах, чтобы он всегда ощущал ее присутствие. Даже тогда, когда ее не было.

Он отпер свой кабинет и вошел. Едва он закрыл за собой дверь, как запах духов улетучился. По крайней мере, сюда она не имела доступа. Она давно уже перестала удивляться запрету входить в кабинет. Возможно, приняла его аргументы, почему одно помещение в доме должно безраздельно принадлежать ему. Или же предпочитала не знать, почему ей вход туда запрещен.

Включив настольную лампу, он встал на колени перед книжным шкафом и вынул несколько томов с нижней полки. Уверенными движениями сложил их стопкой на полу и извлек предмет, скрытый за ними. Проектор. Современная техника хороша для коммуникации, но не для острых ощущений. Правда, случалось, что и он с удовольствием смотрел озвученные фильмы. Но сегодня вечером его потянуло на классику. А классическое кино – это немое кино.

Проектор он установил на столе, направив его луч на белую стену в другом конце комнаты. Сам же занял место в кресле рядом с ним и стал загружать пленку в аппарат. Затем повернул ручку – и на стене замелькали первые кадры. Сначала стал виден странный стеклянный дом, где все окна были завешены простынями, а потом появилась молодая женщина.

При виде ее встревоженного лица он не мог сдержать улыбку. Все так идеально сделано, что просто больно смотреть. Фильм обошелся ему в кругленькую сумму, и его заверили, что он имеет очень ограниченное распространение. Он и сам всегда знал, что такие наклонности, как у него, очень редки, таких, как он, исключительно мало. Чувство избранности порой вызывало слезы на глазах.

Лучше не бывает.

Не отрывая глаз от женщины, он протянул руку и выключил настольную лампу.

И во всем мире остался лишь фильм – безмолвный крик женщины в стеклянном доме.

Благодарность автора

История, которую вы только что прочли, полностью выдумана. Насколько мне известно, она не имеет никакого отношения к реальности. Если какое-то сходство все же обнаружится, оно будет случайным.

Эта книга у меня третья, и я до сих пор не понимаю, как так вышло. Как случилось, что я вдруг начала писать? Помню, мне было скучно, и я не знала, как отделаться от этого чувства. И тогда я написала детективный роман. Закрыла глаза, отдалась порыву и выбросила вперед ногу – бум!

Когда же я начала, то уже не могла остановиться. Одной книги оказалось недостаточно, я хотела писать еще. Так получилась еще одна книга, а потом третья. Сейчас я занята тем, что вовсю планирую четвертую. Хотя предполагалось, что я сделаю перерыв.

С фантазией у меня все в порядке, а вот с терпением плоховато. Строго говоря, у меня его совсем нет. С мрачным удовольствием я констатировала, что развила в себе новые качества, пока писала «Ангелов-хранителей». Внезапно моя растерянность сменилась уверенностью, история сложилась почти сама собой.

Но только почти. Поэтому здесь очень уместно будет поблагодарить тех, кто помогал мне в этой работе.

Прежде всего огромное спасибо замечательному издательству «Пиратфёрлагет»! Вы – мое святое место для восстановления и вдохновения. Особая благодарность моему издателю Софии и редактору Анне, которые совместными усилиями помогают мне двигаться вперед и вперед.

Спасибо также агентству «Саломонссон эдженси», которое заботится о том, чтобы мои книги достигали читателей во всем мире. Это так круто!

Спасибо Нине Лейно за прекрасную обложку.

И спасибо Матсу и Малене за растущее писательское время. Малена, если говорить в целом, это было настоящее удовольствие. А тебе, Матс, желаю удачи на новой работе.

В заключение – большое спасибо моей семье и друзьям, которые продолжают высказывать головокружительный энтузиазм и радость по поводу моего писательства и моих успехов. Для меня так важно чувствовать вашу поддержку, когда я сижу здесь за компьютером и пишу. Спасибо вам.

text-author
section id="n_2"
section id="n_3"
section id="n_4"
section id="n_5"
section id="n_6"
section id="n_7"
section id="n_8"
Одна из крупнейших шведских газет.